Гражданская община древнего мира.

КНИГА ТРЕТЬЯ.

Гражданская община.

Граж­дан­ская общи­на была осно­ва­на на рели­гии, ее постро­е­ние было подоб­но цер­ков­ной орга­ни­за­ции. Отсюда про­ис­те­ка­ла ее сила, отсюда про­ис­те­ка­ли так­же и ее все­мо­гу­ще­ство и неогра­ни­чен­ное гос­под­ство над сво­и­ми чле­на­ми. В обще­стве, осно­ван­ном на подоб­ном прин­ци­пе, лич­ная, с.249 инди­виду­аль­ная сво­бо­да суще­ст­во­вать не может. Граж­да­нин был под­чи­нен во всем и безо вся­ко­го исклю­че­ния граж­дан­ской общине — государ­ству; он при­над­ле­жал ему все­це­ло. Рели­гия поро­ди­ла государ­ство, и государ­ство под­дер­жи­ва­ло рели­гию; они опи­ра­лись вза­им­но друг на дру­га, состав­ляя одно целое. Эти две силы, соеди­нен­ные и сли­тые вме­сте, обра­зо­ва­ли почти сверх­че­ло­ве­че­скую мощь, кото­рой были в рав­ной сте­пе­ни под­чи­не­ны и душа, и тело чело­ве­ка.

В чело­ве­ке не было ниче­го неза­ви­си­мо­го. Его тело при­над­ле­жа­ло государ­ству и было посвя­ще­но его защи­те; в Риме граж­да­нин был обя­зан нести воен­ную служ­бу до соро­ка шести лет, в Афи­нах и Спар­те — всю жизнь. Иму­ще­ство граж­дан было все­гда в пол­ном рас­по­ря­же­нии государ­ства; если граж­дан­ская общи­на нуж­да­лась в день­гах, то она мог­ла при­ка­зать жен­щи­нам отдать ей свои дра­го­цен­но­сти, креди­то­рам — усту­пить ей полу­че­ние по домо­вым обя­за­тель­ствам; вла­дель­цам олив­ко­вых садов — отдать ей даром все выра­ботан­ное ими мас­ло. Част­ная жизнь так­же не усколь­за­ла от это­го все­власт­но­го государ­ства. Мно­гие из гре­че­ских граж­дан­ских общин запре­ща­ли чело­ве­ку оста­вать­ся неже­на­тым. Спар­та нака­зы­ва­ла не толь­ко тех, кто не женил­ся совсем, но и тех, кто женил­ся позд­но. В Афи­нах государ­ство име­ло пра­во пред­пи­сать труд, а в Спар­те — празд­ность. Тира­ния государ­ства про­сти­ра­лась до самых мел­ких вещей: в Локрах закон запре­щал муж­чи­нам пить чистое, не сме­шан­ное с водою вино; в Риме, Миле­те и в Мар­се­ли он запре­щал это жен­щи­нам. Обык­но­вен­но одеж­да уста­нав­ли­ва­лась неиз­мен­но зако­на­ми каж­дой граж­дан­ской общи­ны: зако­но­да­тель­ство Спар­ты опре­де­ля­ло, как долж­ны уби­рать голо­ву жен­щи­ны; зако­но­да­тель­ство Афин запре­ща­ло им брать с собою в доро­гу более трех одежд. В Родо­се закон запре­щал брить боро­ду; в Визан­тии он нака­зы­вал штра­фом того, кто имел у себя брит­ву; в Спар­те, наобо­рот, закон тре­бо­вал, чтобы граж­дане бри­ли усы.

Государ­ство име­ло пра­во не тер­петь в сво­ей среде с.250 урод­ли­вых или без­образ­ных граж­дан. Вслед­ст­вие это­го оно повеле­ва­ло отцу, у кото­ро­го родит­ся урод­ли­вый ребе­нок, убить его. Этот закон нахо­дил­ся в древ­них зако­но­да­тель­ных сбор­ни­ках Спар­ты и Рима. Мы не зна­ем, суще­ст­во­вал ли он так­же и в Афи­нах; нам извест­но толь­ко, что Ари­сто­тель и Пла­тон впи­са­ли его в свое иде­аль­ное зако­но­да­тель­ство.

В исто­рии Спар­ты есть одна чер­та, кото­рая весь­ма вос­хи­ща­ла собою и Плу­тар­ха, и Рус­со. Спар­та толь­ко что потер­пе­ла пора­же­ние при Левк­трах, где погиб­ло очень мно­го ее граж­дан. При этом изве­стии род­ст­вен­ни­ки уби­тых долж­ны были появ­лять­ся пуб­лич­но с радост­ны­ми, весе­лы­ми лица­ми. Мать, знав­шая, что ее сын избе­жал гибе­ли и что она его вско­ре увидит, выка­зы­ва­ла печаль и пла­ка­ла; наобо­рот, та мать, кото­рая зна­ла, что ее сын погиб и что она не увидит его более, выка­зы­ва­ла радость и обхо­ди­ла хра­мы, бла­го­да­ря богов. Како­во было могу­ще­ство государ­ства, кото­рое пред­пи­сы­ва­ло извра­ще­ние есте­ствен­ных чувств и нахо­ди­ло в ответ пови­но­ве­ние!

Государ­ство не допус­ка­ло, чтобы чело­век мог оста­вать­ся рав­но­душ­ным к его инте­ре­сам; ни фило­соф, ни чело­век нау­ки не име­ли пра­ва устра­нять­ся от государ­ст­вен­ной жиз­ни. Для каж­до­го явля­лось обя­за­тель­ным пода­вать свой голос в народ­ных собра­ни­ях и отправ­лять извест­ные государ­ст­вен­ные долж­но­сти, когда до него дохо­ди­ла оче­редь. В те вре­ме­на, когда так обыч­ны были раздо­ры пар­тий, афин­ский закон не поз­во­лял граж­да­ни­ну оста­вать­ся без­участ­ным, ней­траль­ным; он дол­жен был бороть­ся за ту или иную пар­тию; отно­си­тель­но же тех, кто желал оста­вать­ся в сто­роне от вся­кой дея­тель­но­сти и пре­бы­вать в спо­кой­ст­вии, закон объ­яв­лял тяже­лое нака­за­ние, а имен­но — он лишал их пра­ва граж­дан­ства.

Вос­пи­та­ние так­же было дале­ко не сво­бод­но у гре­ков. Мож­но ска­зать, напро­тив, что не было обла­сти, где бы государ­ство обе­ре­га­ло уси­лен­нее свое вла­ды­че­ство. В Спар­те отец не имел ника­ко­го пра­ва на вос­пи­та­ние сво­его ребен­ка. с.251 В Афи­нах закон был, кажет­ся, менее стро­гим, но граж­дан­ская общи­на уста­но­ви­ла общее вос­пи­та­ние под руко­вод­ст­вом сво­их избран­ных настав­ни­ков. Ари­сто­фан в весь­ма крас­но­ре­чи­вом изо­бра­же­нии пред­став­ля­ет нам афин­ских детей, отправ­ля­ю­щих­ся в шко­лу: в пол­ном поряд­ке, рас­пре­де­лен­ные по квар­та­лам, идут они сомкну­ты­ми ряда­ми в дождь и в снег и при блес­ке солн­ца; эти дети как буд­то уже созна­ют, что они выпол­ня­ют граж­дан­ский долг. Государ­ство жела­ло само руко­во­дить все­це­ло вос­пи­та­ни­ем, и Пла­тон ука­зы­ва­ет на моти­вы подоб­но­го тре­бо­ва­ния: «Роди­те­ли не долж­ны иметь сво­бод­но­го выбо­ра в вопро­се, посы­лать ли сво­их детей к учи­те­лям, кото­рых избра­ло государ­ство, или не посы­лать, пото­му что дети при­над­ле­жат более граж­дан­ской общине, чем сво­им роди­те­лям». Государ­ство смот­ре­ло на тело и душу каж­до­го граж­да­ни­на как на свою соб­ст­вен­ность, поэто­му оно и жела­ло обра­зо­вать и тело, и душу таким обра­зом, чтобы извлечь для себя воз­мож­но боль­ше поль­зы. Оно обу­ча­ло граж­дан гим­на­сти­ке, пото­му что тело чело­ве­че­ское слу­жи­ло ору­жи­ем для граж­дан­ской общи­ны, и ору­жие это долж­но было сде­лать­ся настоль­ко силь­ным и настоль­ко лов­ким, насколь­ко толь­ко это было воз­мож­но. Оно обу­ча­ло граж­дан так­же пению рели­ги­оз­ных гим­нов, свя­щен­но­му пес­но­пе­нию, пото­му что эти зна­ния были необ­хо­ди­мы для пра­виль­но­го совер­ше­ния жерт­во­при­но­ше­ний и пра­виль­но­го испол­не­ния празд­неств граж­дан­ской общи­ны.

За государ­ст­вом при­зна­ва­лось пра­во не допус­кать сво­бод­но­го пре­по­да­ва­ния наряду с пре­по­да­ва­ни­ем государ­ст­вен­ным. В Афи­нах был издан одна­жды закон, запре­щав­ший обу­чать моло­дых людей без раз­ре­ше­ния пра­ви­тель­ства, и дру­гой, запре­щав­ший осо­бо пре­по­да­ва­ние фило­со­фии.

Чело­век не мог сво­бод­но изби­рать свои веро­ва­ния. Он дол­жен был верить и под­чи­нять­ся рели­гии граж­дан­ской общи­ны. Мож­но было нена­видеть или пре­зи­рать богов сосед­ней общи­ны; что каса­ет­ся богов обще­го, так ска­зать, миро­во­го харак­те­ра, как Юпи­тер Небес­ный или Кибе­ла или Юно­на, то тут пре­до­став­ля­лась сво­бо­да верить в них или с.252 нет; но не сле­до­ва­ло и осме­ли­вать­ся сомне­вать­ся в Афине Полиа­де, Эрех­тее или в Кек­ро­п­се. Это было бы страш­ное нече­стие, это было бы одно­вре­мен­ное поку­ше­ние и на рели­гию, и на государ­ство, и за такой про­сту­пок государ­ство нака­за­ло бы стро­го. Сократ за пре­ступ­ле­ние подоб­но­го рода был осуж­ден на смерть. Сво­бо­да мне­ния о рели­гии граж­дан­ской общи­ны была совер­шен­но неиз­вест­на древним. Обя­за­тель­но было при­но­рав­ли­вать­ся ко всем пра­ви­лам куль­та, появ­лять­ся во всех про­цес­си­ях, при­ни­мать уча­стие в свя­щен­ной тра­пе­зе. Афин­ское зако­но­да­тель­ство нала­га­ло нака­за­ние на тех, кто укло­нял­ся от празд­но­ва­ния нацио­наль­ных празд­ни­ков.

Итак, древ­ние не зна­ли ни сво­бо­ды част­ной жиз­ни, ни сво­бо­ды вос­пи­та­ния, ни сво­бо­ды рели­ги­оз­ной. Чело­ве­че­ская лич­ность зна­чи­ла чрез­вы­чай­но мало по срав­не­нию с той свя­щен­ной, почти боже­ст­вен­ной вла­стью, кото­рая назы­ва­лась оте­че­ст­вом или государ­ст­вом. Государ­ству при­над­ле­жа­ло не толь­ко пра­во суда, как в наших совре­мен­ных государ­ствах, по отно­ше­нию сво­их граж­дан; государ­ство име­ло пра­во под­вер­гать нака­за­нию и совер­шен­но невин­но­го чело­ве­ка по той един­ст­вен­ной при­чине, что тут мог­ли быть затро­ну­ты инте­ре­сы государ­ства. Ари­стид не совер­шил без­услов­но ника­ко­го пре­ступ­ле­ния, и никто его в этом даже и не подо­зре­вал, но граж­дан­ская общи­на име­ла пра­во изгнать его из пре­де­лов сво­ей обла­сти в силу того един­ст­вен­но­го моти­ва, что сво­и­ми высо­ки­ми каче­ства­ми он при­об­рел слиш­ком силь­ное вли­я­ние и мог бы стать опас­ным, если бы того захо­тел. Это назы­ва­лось ост­ра­киз­мом; инсти­тут этот суще­ст­во­вал не толь­ко в Афи­нах, мы нахо­дим его и в Арго­се, в Мега­ре, в Сира­ку­зах, а по сло­вам Ари­сто­те­ля, он суще­ст­во­вал во всех граж­дан­ских общи­нах Гре­ции, где гос­под­ст­во­вал демо­кра­ти­че­ский образ прав­ле­ния. Ост­ра­кизм, таким обра­зом, не был нака­за­ни­ем; это была пре­до­сто­рож­ность, кото­рую при­ни­ма­ла граж­дан­ская общи­на про­тив сво­его чле­на, если она подо­зре­ва­ла, что он мог стать в один пре­крас­ный день неудоб­ным для нее. В Афи­нах мож­но было обви­нить и осудить чело­ве­ка за неграж­дан­ский с.253 образ мыс­лей, т. е. за недо­ста­ток люб­ви к государ­ству. Жизнь чело­ве­ка не была ничем ограж­де­на с того момен­та, как толь­ко вопрос касал­ся инте­ре­сов граж­дан­ской общи­ны. В Риме издан был закон, раз­ре­шаю­щий убить вся­ко­го чело­ве­ка, кото­рый возы­мел бы наме­ре­ние стать царем. Извест­ное пра­ви­ло, что бла­го государ­ства — есть выс­ший закон, было фор­му­ли­ро­ва­но древни­ми. Счи­та­лось, что пра­во, спра­вед­ли­вость, нрав­ст­вен­ность — все реши­тель­но долж­но усту­пать перед инте­ре­са­ми оте­че­ства.

Сре­ди всех чело­ве­че­ских заблуж­де­ний одним из самых боль­ших явля­ет­ся та идея, буд­то бы в древ­них граж­дан­ских общи­нах чело­век поль­зо­вал­ся сво­бо­дой. Он не имел о ней даже и поня­тия. Он не думал, что может суще­ст­во­вать с пол­ным пра­вом наравне с граж­дан­ской общи­ной и ее бога­ми. Вско­ре мы увидим, что хотя образ прав­ле­ния изме­нял несколь­ко раз свою фор­му, но при­ро­да государ­ства оста­ва­лась почти одна и та же, и его абсо­лют­ная власть почти нисколь­ко не умень­ша­лась. Фор­ма прав­ле­ния назы­ва­лась по оче­реди монар­хи­ей, ари­сто­кра­ти­ей, демо­кра­ти­ей, но ни один из этих пере­во­ротов не дал чело­ве­ку истин­ной сво­бо­ды, сво­бо­ды лич­ной, инди­виду­аль­ной. Обла­дать поли­ти­че­ски­ми пра­ва­ми, голо­со­вать в народ­ных собра­ни­ях, назна­чать долж­ност­ных лиц, иметь пра­во стать архон­том — вот это назы­ва­лось сво­бо­дой; но чело­век был от того не менее пора­бо­щен государ­ст­вом. Древ­ние и осо­бен­но гре­ки чрез­вы­чай­но пре­уве­ли­чи­ва­ли зна­че­ние и пра­ва обще­ства: это про­ис­хо­ди­ло, без сомне­ния, от того свя­щен­но­го и рели­ги­оз­но­го харак­те­ра, каким были обле­че­ны обще­ства при сво­ем воз­ник­но­ве­нии.