После мартовских ид 44 г. до н. э. (исторический очерк).

с.123 Смерть Г. Юлия Цеза­ря, погиб­ше­го от руки заго­вор­щи­ков в мар­тов­ские иды 44 г. до н. э., послу­жи­ла непо­сред­ст­вен­ным пово­дом к воз­об­нов­ле­нию граж­дан­ских войн.

К момен­ту гибе­ли Цезарь — все­мо­гу­щий пове­ли­тель Рима, дик­та­тор с неогра­ни­чен­ны­ми пол­но­мо­чи­я­ми и сро­ком, вождь леги­о­нов, сокру­шив­ших вой­ска его про­тив­ни­ков в Евро­пе, Азии и Афри­ке, удач­ли­вый и лов­кий дема­гог, люби­мец пере­мен­чи­во­го и экс­пан­сив­но­го рим­ско­го плеб­са, муд­рый поли­тик и одно­вре­мен­но бле­стя­щий ора­тор и писа­тель — нахо­дил­ся в зени­те могу­ще­ства и сла­вы. Он поз­во­лил себе рос­кошь быть мило­сти­вым к побеж­ден­ным рес­пуб­ли­кан­цам, при­бли­зив мно­гих из них и дове­рив им испол­не­ние сво­их пла­нов и пре­об­ра­зо­ва­ний. Сре­ди них ока­за­лись М. Юний Брут и Г. Кас­сий Лон­гин, встав­шие во гла­ве заго­во­ра¹.

Истин­ным вождем заго­во­ра был, бес­спор­но, М. Юний Брут². Лич­ные отно­ше­ния его к дик­та­то­ру не дава­ли пово­да для враж­ды, тем более что Цезарь к нему явно бла­го­во­лил. Злые язы­ки даже утвер­жда­ли, буд­то Цезарь был его истин­ным отцом. Мать Бру­та, Сер­ви­лия, в свое вре­мя была в близ­ких отно­ше­ни­ях с буду­щим с.124 дик­та­то­ром. Впро­чем, Гарт­ха­у­зен назы­ва­ет эти слу­хи явной сплет­ней, «вслед­ст­вие незна­чи­тель­ной раз­ни­цы в воз­расте меж­ду лица­ми, в кото­рых пред­по­ла­га­ли отца и сына…»³. По выра­же­нию того же Гарт­ха­у­зе­на, при­чи­ной, заста­вив­шей Бру­та высту­пить про­тив Цеза­ря, было «фило­соф­ско-поли­ти­че­ское док­три­нер­ство». В дей­ст­ви­тель­но­сти Брут был идео­ло­гом (и орга­ни­за­то­ром) той части сенат­ской ари­сто­кра­ти­че­ской вер­хуш­ки, кото­рая издав­на при­вык­ла рас­по­ря­жать­ся судь­ба­ми могу­ще­ст­вен­ней­ше­го в древ­но­сти государ­ства и кото­рая, оттес­нен­ная теперь дик­та­то­ром и его окру­же­ни­ем, прак­ти­че­ски ока­за­лась не у дел.

Заго­вор­щи­ки сами по себе были незна­чи­тель­ны­ми людь­ми, хотя при­над­ле­жа­ли к знат­ней­шим родам Рима и носи­ли гром­кие име­на Суль­пи­ци­ев, Доми­ци­ев, Юни­ев, Кас­си­ев. Пред­при­я­тие име­ло успех бла­го­да­ря пора­зи­тель­ной бес­печ­но­сти дик­та­то­ра, так лег­ко при­бли­жав­ше­го к себе быв­ших про­тив­ни­ков. В упо­е­нии от успе­хов и побед im­pe­ra­tor uni­cus не мог и помыс­лить, что най­дут­ся люди, кото­рые осме­лят­ся про­тив него высту­пить. «Дело было совер­ше­но людь­ми, муже­ст­вен­ны­ми по духу, но по совер­шен­но дет­ско­му пла­ну» (ani­mo vi­ri­li, con­si­lio pue­ri­li), — писал в эти дни Цице­рон Атти­ку (Cic. Ad Att. XIV. 21. 3), играя сло­ва­ми vi­ri­li и pue­ri­li. Но уже через несколь­ко дней, «забыв» о том, что он к заго­во­ру не имел ника­ко­го отно­ше­ния, Цице­рон стал употреб­лять место­име­ние «мы», повто­рив в пись­ме к Атти­ку ту же самую фра­зу (XV. 4. 2, 7). Сведе­ния о гото­вя­щем­ся заго­во­ре про­ник­ли в кру­ги, очень дале­кие от сена­та. Соглас­но Све­то­нию (Iul. 81), кто-то подал Цеза­рю запис­ку с подроб­ны­ми сведе­ни­я­ми о заго­во­ре. Плу­тарх (Caes. 65) сооб­ща­ет, что это был грек Арте­ми­дор Книд­ский. Мне­ние С. Л. Утчен­ко, пола­гав­ше­го, что заго­вор был «доволь­но осно­ва­тель­но под­готов­лен», не под­твер­жда­ет­ся источ­ни­ка­ми⁴.

Вожди заго­во­ра пло­хо пред­став­ля­ли послед­ст­вия сво­его терро­ри­сти­че­ско­го акта, рисуя себе лишь в общих чер­тах рестав­ра­цию сенат­ской ари­сто­кра­ти­че­ской рес­пуб­ли­ки. Они меч­та­ли о взры­ве с.125 народ­но­го лико­ва­ния по слу­чаю осво­бож­де­ния роди­ны от тира­нии, о бла­го­дар­но­сти сена­та, пре­даю­ще­го память тира­на про­кля­тию и воз­но­ся­ще­го хва­лы геро­ям-осво­бо­ди­те­лям, жда­ли подъ­ема энту­зи­аз­ма все­го наро­да, кото­рый дол­жен был про­сить их взять на себя руко­вод­ство государ­ст­вом. Одна­ко Брут — каби­нет­ный меч­та­тель, лите­ра­тор и фило­соф (что, впро­чем, не меша­ло ему быть одним из самых жесто­ких рим­ских ростов­щи­ков)⁵, был для это­го мало под­хо­дя­щим чело­ве­ком. Прав­да, он соби­рал­ся взять на себя управ­ле­ние Македо­ни­ей, в соот­вет­ст­вии с реше­ни­ем Цеза­ря, но боль­шо­го адми­ни­ст­ра­тив­но­го опы­та он не имел. Более зре­лым поли­ти­ком и пол­ко­вод­цем был Кас­сий, про­шед­ший суро­вую шко­лу вои­на и пол­ко­во­д­ца в армии Крас­са на Восто­ке и сумев­ший тогда удер­жать в сфе­ре рим­ско­го вли­я­ния Сирию, несмот­ря на тяже­лое пора­же­ние, поне­сен­ное рим­ля­на­ми от пар­фян в 53 г. до н. э. Оба они, недав­но избран­ные пре­то­ра­ми (по ини­ци­а­ти­ве Цеза­ря), еще не успе­ли себя ничем заре­ко­мен­до­вать.

Стре­ми­тель­но раз­ви­вав­ши­е­ся собы­тия в дей­ст­ви­тель­но­сти нисколь­ко не соот­вет­ст­во­ва­ли надеж­дам заго­вор­щи­ков. Потря­сен­ные про­ис­шед­шим на гла­зах убий­ст­вом дик­та­то­ра, сена­то­ры, не участ­во­вав­шие в заго­во­ре, раз­бе­жа­лись в стра­хе, боясь, что им угото­ва­на та же самая участь. С дру­гой сто­ро­ны, при­вер­жен­цы и дру­зья уби­то­го были уве­ре­ны, что в заго­во­ре заме­шан весь сенат, вызвав­ший для этой цели вой­ска, и поэто­му тоже спеш­но иска­ли спа­се­ния. «Все было запол­не­но бегу­щи­ми и кри­ча­щи­ми», — так опи­сы­ва­ет этот момент исто­рик (Nic. Dam. V. 25). К бегу­щим при­со­еди­ня­лись тол­пы людей, нахо­див­ших­ся в момент убий­ства дик­та­то­ра в теат­ре, где про­ис­хо­ди­ли гла­ди­а­тор­ские бои. Рас­про­стра­ня­лись самые неве­ро­ят­ные и про­ти­во­ре­чи­вые слу­хи. Не было един­ства и сре­ди заго­вор­щи­ков, одни из кото­рых пред­ла­га­ли заод­но пере­бить воз­мож­ных буду­щих про­тив­ни­ков (Кас­сий тре­бо­вал убить М. Анто­ния, бли­жай­ше­го помощ­ни­ка Цеза­ря), дру­гие же, как М. Брут, наста­и­ва­ли на соблюде­нии закон­но­сти, пола­гая недо­пу­сти­мым пре­да­вать смер­ти людей, про­тив кото­рых не выдви­ну­то ника­ко­го обви­не­ния⁶.

с.126 В обста­нов­ке все­об­щей сума­то­хи и пани­ки заго­вор­щи­ки, с трудом про­би­ва­ясь сквозь тол­пу и дер­жа в руках обна­жен­ное орудие, побе­жа­ли по ули­цам Рима на форум, кри­ча, что они вос­ста­но­ви­ли все­об­щую сво­бо­ду⁷. Брут, по-види­мо­му, пытал­ся там про­из­не­сти речь (Nic. Dam. V. 25), но из-за шума нель­зя было ниче­го услы­шать, несмот­ря на все при­зы­вы Бру­та к спо­кой­ст­вию и уве­ре­ния, что ниче­го дур­но­го не про­изо­шло. Народ за заго­вор­щи­ка­ми не после­до­вал (App. II. 119), и тогда они про­би­лись на Капи­то­лий, свя­щен­ный центр Рима. По пути к ним при­со­еди­ни­лись отряды гла­ди­а­то­ров и рабов. Перед собрав­ши­ми­ся на Капи­то­лии людь­ми Брут про­из­нес зара­нее под­готов­лен­ную речь⁸. Здесь, на Капи­то­лии, заго­вор­щи­ки орга­ни­зо­ва­ли кру­го­вую обо­ро­ну про­тив воз­мож­ной ата­ки вете­ра­нов Цеза­ря. Толь­ко к вече­ру на Капи­то­лий под­ня­лись немно­гие сена­то­ры, чтобы выра­зить им свое одоб­ре­ние и под­дер­жать их мораль­но (сре­ди них был и Цице­рон).

Но вете­ра­ны Цеза­ря, собрав­ши­е­ся в Риме и ждав­шие от сво­его вождя обе­щан­ных земель­ных участ­ков, были рас­се­ян­ной и неор­га­ни­зо­ван­ной тол­пой. Един­ст­вен­ным бое­спо­соб­ным вой­ском ока­за­лась сто­яв­шая непо­да­ле­ку от Рима армия М. Эми­лия Лепида, «началь­ни­ка кон­ни­цы», то есть помощ­ни­ка дик­та­то­ра. Лепид дол­жен был отпра­вить­ся в зааль­пий­скую Гал­лию и зани­мал­ся в это вре­мя реор­га­ни­за­ци­ей и уком­плек­то­ва­ни­ем сво­ей армии. Теперь ему пред­ста­ви­лась воз­мож­ность вос­поль­зо­вать­ся создав­шей­ся ситу­а­ци­ей. В ночь на 16 мар­та он ввел свои вой­ска в Рим и рас­по­ло­жил­ся на Рыноч­ной пло­ща­ди, где леги­о­не­ры зажгли бивач­ные огни.

Лепид был не един­ст­вен­ным, кто пре­тен­до­вал на поли­ти­че­ское наслед­ство уби­то­го дик­та­то­ра и стре­мил­ся запол­нить обра­зо­вав­ший­ся пра­ви­тель­ст­вен­ный ваку­ум. Кон­су­лом 44 г. был М. Анто­ний, испы­тан­ный и воле­вой коман­дир леги­о­не­ров, сыг­рав­ший боль­шую роль во вре­мя Эпир­ской вой­ны, быв­ший дове­рен­ным лицом дик­та­то­ра с.127 (что, впро­чем, не меша­ло ему интри­го­вать про­тив сво­его могу­ще­ст­вен­но­го прин­ци­па­ла)⁹.

Анто­ний отли­чал­ся необык­но­вен­ной физи­че­ской силой, поз­во­ляв­шей ему лег­ко, наравне с сол­да­та­ми пере­но­сить тяготы вой­ны; она оста­лась нерас­тра­чен­ной, несмот­ря на бур­но про­веден­ную в куте­жах и раз­вра­те моло­дость. К этим каче­ствам при­со­еди­ня­лись недю­жин­ные хит­рость и лов­кость, поз­во­ляв­шие нахо­дить выход в самых труд­ных ситу­а­ци­ях и успеш­но решать слож­ные воен­ные и поли­ти­че­ские зада­чи, кото­рые ста­вил перед ним Цезарь. Про­ис­хож­де­ние его (дедом его был зна­ме­ни­тый ора­тор Марк Анто­ний) и вос­пи­та­ние (он учил­ся ора­тор­ско­му искус­ству в Гре­ции и был при­вер­жен­цем цве­та­сто­го «ази­ат­ско­го» сти­ля в крас­но­ре­чии) пред­по­ла­га­ли в нем опре­де­лен­ное интел­лек­ту­аль­ное раз­ви­тие и спо­соб­но­сти, скры­вае­мые, впро­чем, под внеш­ним циниз­мом и гру­бым гаер­ст­вом… Наруж­ность его вполне соот­вет­ст­во­ва­ла харак­те­ру — на сохра­нив­ших­ся моне­тах Анто­ния под­черк­ну­то выра­же­ны круп­ные чер­ты с тяже­лым под­бо­род­ком и бычьей шеей.

Убий­ство Цеза­ря заста­ло Анто­ния врас­плох, и он в ужа­се бежал, забарри­ка­ди­ро­вав­шись в сво­ем доме и наме­ре­ва­ясь доро­го про­дать свою жизнь. Но уже через несколь­ко часов Анто­ний понял, что ему ниче­го не гро­зит. Он стал поспеш­но соби­рать пре­дан­ных людей, чтобы не ока­зать­ся бес­по­мощ­ным в бур­ном водо­во­ро­те собы­тий.

Лихо­ра­доч­ную дея­тель­ность раз­ви­вал в эти часы и Цице­рон, в душе нена­видев­ший дик­та­то­ра (той нена­ви­стью, с кото­рой неудач­ни­ки в поли­ти­ке все­гда нена­видят пре­успе­ваю­щих и удач­ли­вых), но лице­мер­но при­ми­рив­ший­ся с ним и все эти годы заис­ки­вав­ший перед Цеза­рем, нико­гда, впро­чем, ему осо­бен­но не дове­ряв­шим. Теперь Цезарь был мертв, и мож­но было сме­ло выска­зать свое отно­ше­ние к нему. Немно­гим собрав­шим­ся сена­то­рам Цице­рон пред­ло­жил объ­явить Цеза­ря тира­ном и всю его дея­тель­ность и сде­лан­ные им рас­по­ря­же­ния неза­кон­ны­ми. Но совер­шен­но рас­те­ряв­ши­е­ся в эти мину­ты чле­ны сена­та не при­ня­ли его пред­ло­же­ний и обра­ти­лись к кон­су­лу Анто­нию как един­ст­вен­но­му носи­те­лю закон­ной вла­сти, чтобы тот вос­ста­но­вил в Риме порядок на осно­ве дей­ст­ву­ю­щей кон­сти­ту­ции рим­ской рес­пуб­ли­ки. К это­му вре­ме­ни Анто­ний добил­ся с.128 важ­но­го успе­ха, зна­че­ние кото­ро­го труд­но пере­оце­нить. Высту­пая в каче­стве само­го близ­ко­го лица, он сумел убедить потря­сен­ную вдо­ву Цеза­ря, Каль­пур­нию, пере­дать ему налич­ные сред­ства дик­та­то­ра (око­ло 100 млн. сестер­ци­ев) вме­сте с архи­вом, где хра­ни­лись важ­ные государ­ст­вен­ные доку­мен­ты. К этим день­гам он сумел при­со­еди­нить налич­ные сред­ства, хра­нив­ши­е­ся в государ­ст­вен­ной казне (в хра­ме Опс, боги­ни изоби­лия) — око­ло 700 млн. сестер­ци­ев¹⁰. Так у Анто­ния появи­лась воз­мож­ность при­влечь вете­ра­нов на свою сто­ро­ну (из рим­ских граж­дан они дав­но пре­вра­ти­лись в про­фес­сио­наль­ных сол­дат, гото­вых за день­ги слу­жить кому угод­но). Но для орга­ни­за­ции вете­ра­нов тре­бо­ва­лось вре­мя, а вой­ска Лепида сто­я­ли в бое­вой готов­но­сти, и поэто­му Анто­ний решил дого­во­рить­ся с ним о сов­мест­ных дей­ст­ви­ях. Он про­вел ряд тай­ных сове­ща­ний с вер­хуш­кой цеза­ри­ан­цев: Баль­бом (сек­ре­та­рем и дове­рен­ным лицом дик­та­то­ра), Гир­ци­ем (десигни­ро­ван­ным кон­су­лом на 43 год) и «началь­ни­ком кон­ни­цы» дик­та­то­ра Лепидом. В этих пере­го­во­рах Лепид, чело­век в общем нере­ши­тель­ный и тру­со­ва­тый, ока­зал­ся про­иг­рав­шей сто­ро­ной. Анто­ний сумел убедить его пере­дать свои вой­ска, вза­мен чего Лепиду, по-види­мо­му, был обе­щан сан вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка. Лепиду, одно­му из немно­гих, уда­лось в буду­щем сохра­нить свою жизнь в оже­сто­чен­ной борь­бе за власть, чему нема­ло спо­соб­ст­во­ва­ло его пол­ное ничто­же­ство как лич­но­сти.

Нако­нец, заго­вор­щи­ки, опи­рав­ши­е­ся на под­держ­ку отрядов гла­ди­а­то­ров, под­готов­лен­ных Деци­мом Бру­том и нахо­див­ших­ся в момент убий­ства Цеза­ря меж­ду теат­ром и зда­ни­ем курии, чтобы в слу­чае сопро­тив­ле­ния прий­ти на помощь заго­вор­щи­кам, реши­ли спу­стить­ся с Капи­то­лия и высту­пить перед собрав­шим­ся наро­дом. Речь М. Бру­та, апел­ли­ро­вав­ше­го к сво­бо­до­лю­бию и древним доб­ро­де­те­лям рим­лян, была про­сто не поня­та. Аппи­ан про­ни­ца­тель­но заме­ча­ет по это­му пово­ду, что заго­вор­щи­ки не пони­ма­ли глав­но­го: рим­ский народ был уже не тот, что в древ­но­сти (II. 120—121). Ока­зав­шись в дву­смыс­лен­ном поло­же­нии и не нахо­дя широ­кой под­держ­ки (Plut. Brut. 18), опа­са­ясь вете­ра­нов, враж­деб­но следив­ших за раз­ви­ти­ем собы­тий и гото­вых рас­пра­вить­ся с убий­ца­ми сво­его вождя, заго­вор­щи­ки не нашли ниче­го луч­ше­го, как всту­пить в пере­го­во­ры с.129 с Анто­ни­ем и Лепидом, един­ст­вен­ны­ми, кто обла­дал в этот момент реаль­ной вла­стью. На такой шаг мож­но было решить­ся толь­ко в пол­ной рас­те­рян­но­сти и при отсут­ст­вии пла­на дей­ст­вий. Он мог при­ве­сти к пол­но­му тор­же­ству Анто­ния, ему дей­ст­ви­тель­но каза­лось, что судь­бы Рима уже в его руках. Анто­ний отве­тил, что даст ответ на пред­ло­же­ния заго­вор­щи­ков через день.

Утром 17 мар­та кон­сул Анто­ний собрал сенат в хра­ме Тел­лус, боги­ни Зем­ли. Храм нахо­дил­ся вбли­зи дома Анто­ния, и тот избрал его с тем рас­че­том, чтобы сена­то­ры ока­за­лись как мож­но даль­ше от Капи­то­лия, опор­но­го пунк­та заго­вор­щи­ков. Тол­пы вете­ра­нов собра­лись меж­ду Капи­то­ли­ем и хра­мом Тел­лус. Это зре­ли­ще заста­ви­ло тре­пе­тать мно­гих из тех, кто вче­ра посмел пуб­лич­но одоб­рить дей­ст­вия заго­вор­щи­ков. «Во вре­мя Либе­ра­лий кто из сена­то­ров мог не прий­ти в сенат? … Даже, когда мы при­шли, раз­ве мог­ли мы сво­бод­но выска­зать свое мне­ние? И раз­ве не сле­до­ва­ло преж­де ото­гнать вете­ра­нов, при­шед­ших воору­жен­ны­ми, все­ми воз­мож­ны­ми спо­со­ба­ми, в то вре­мя как у нас не было ника­кой защи­ты?» — так опи­сы­вал Цице­рон это зна­ме­ни­тое заседа­ние сена­та (Cic. Ad Att. XIV. 14. 2).

При таких усло­ви­ях пла­ны тех, кто еще вче­ра меч­тал пре­дать память тира­на про­кля­тию и объ­явить его дея­тель­ность и пре­об­ра­зо­ва­ния неза­кон­ны­ми, ока­за­лись постро­ен­ны­ми на пес­ке. Заго­вор­щи­ки даже не посме­ли явить­ся на заседа­ние, их отсут­ст­вие было крас­но­ре­чи­вым фак­том. Гроз­ный шум тол­пы вете­ра­нов делал речь кон­су­ла осо­бен­но убеди­тель­ной, дово­ды — неот­ра­зи­мы­ми. Отсут­ст­во­ва­ло един­ство и в среде самих сена­то­ров: были такие, кото­рые опа­са­лись, что анну­ли­ро­ва­ние рас­по­ря­же­ний Цеза­ря нане­сет ущерб их инте­ре­сам (мно­гие соби­ра­лись занять выгод­ные посты в соот­вет­ст­вии с его рас­по­ря­же­ни­я­ми). Поэто­му пред­ло­же­ние Анто­ния об утвер­жде­нии рас­по­ря­же­ний Цеза­ря было выслу­ша­но со вни­ма­ни­ем. «Он вос­пла­ме­нил их в отно­ше­нии не Цеза­ря, а их самих», — пишет Аппи­ан (II. 129). Вза­мен кон­сул обе­щал не пред­при­ни­мать судеб­но­го пре­сле­до­ва­ния про­тив убийц Цеза­ря. В этой слож­ной поли­ти­че­ской обста­нов­ке высту­пил в чис­ле про­чих Цице­рон, про­жжен­ный поли­ти­кан и мастер бес­прин­цип­ных ком­про­мис­сов, сумев­ший в свое вре­мя бла­го­по­луч­но мино­вать все сцил­лы и харибды граж­дан­ской вой­ны меж­ду Цеза­рем и Пом­пе­ем, и теперь вновь ока­зав­ший­ся на гребне поли­ти­че­ской вол­ны. Он пред­ло­жил утвер­дить рас­по­ря­же­ния с.130 Цеза­ря и нашел под­хо­дя­щее сло­веч­ко, кото­рое поз­во­ля­ло всем прий­ти к обще­му согла­ше­нию: это было гре­че­ское сло­во амни­стия (неда­ром же он все эти годы, уда­лив­шись в част­ную жизнь, так усерд­но изу­чал гре­че­скую фило­со­фию). На этой осно­ве сенат при­звал всех к еди­но­ду­шию.

Реше­ние сена­та об утвер­жде­нии рас­по­ря­же­ний Цеза­ря было встре­че­но вете­ра­на­ми с одоб­ре­ни­ем: они виде­ли в этом реше­нии гаран­тию на полу­че­ние тех благ, кото­рые соби­рал­ся им пре­до­ста­вить покой­ный дик­та­тор. Так было заклю­че­но пере­ми­рие меж­ду заго­вор­щи­ка­ми и вождя­ми юли­ан­ской пар­тии (par­tes Iulia­nae), как ста­ли назы­вать с это­го момен­та цеза­ри­ан­цев в офи­ци­аль­ных доку­мен­тах эпо­хи и исто­ри­че­ских сочи­не­ни­ях. Пере­ми­рие было скреп­ле­но тем, что Анто­ний и Лепид пере­да­ли заго­вор­щи­кам сво­их сыно­вей в каче­стве залож­ни­ков. Этот факт свиде­тель­ст­во­вал, что заго­вор­щи­ки обла­да­ли реаль­ной силой, с кото­рой при­хо­ди­лось счи­тать­ся. Анто­ний и Лепид тогда еще искренне наде­я­лись, что обес­пе­чат себе власть мир­ным путем. Цице­рон в пись­мах меж­ду тем упре­кал заго­вор­щи­ков за их без­де­я­тель­ность и язви­тель­но назы­вал их пре­бы­ва­ние на Капи­то­лии «Капи­то­лий­ским сиде­ни­ем» — ses­sio Ca­pi­to­li­na (Ad Att. XIV. 14. 2).

Теперь отряды, на кото­рые опи­ра­лись заго­вор­щи­ки, окон­ча­тель­но поки­ну­ли Капи­то­лий. Спе­ци­аль­ное реше­ние сена­та было посвя­ще­но обряду пред­сто­я­щих похо­рон дик­та­то­ра, а так­же обна­ро­до­ва­нию его заве­ща­ния. В завя­зав­шем­ся спо­ре наи­бо­лее даль­но­вид­ные из рес­пуб­ли­кан­цев реши­тель­но вос­про­ти­ви­лись жела­нию цеза­ри­ан­цев устро­ить покой­но­му пыш­ные похо­ро­ны, пре­крас­но пони­мая, к чему они при­ве­дут. Одна­ко Брут усту­пил насто­я­ни­ям Анто­ния, «явно совер­шив этим вто­рую ошиб­ку», как мет­ко отме­тил Плу­тарх в био­гра­фии Бру­та.

По тре­бо­ва­нию Л. Каль­пур­ния Пизо­на, тестя Цеза­ря, заве­ща­ние дик­та­то­ра, хра­нив­ше­е­ся у веста­лок, было огла­ше­но. Это про­изо­шло 19 мар­та в доме кон­су­ла Анто­ния, что было вовсе не слу­чай­ным. Соглас­но послед­ней воле дик­та­то­ра глав­ным наслед­ни­ком ока­зал­ся вну­ча­тый пле­мян­ник Цеза­ря — Гай Окта­вий, род­ст­вен­ни­ки Л. Пина­рий и Кв. Педий были объ­яв­ле­ны сона­след­ни­ка­ми. Сады Цеза­ря по ту сто­ро­ну Тиб­ра были заве­ща­ны наро­ду. Каж­до­му бед­ня­ку из спе­ци­аль­но выде­лен­ных для это­го сумм долж­ны были быть с.131 выда­ны по 300 сестер­ций (1 сестер­ций = 1 гр. сереб­ра, таким обра­зом, это была боль­шая сум­ма). Вни­зу вос­ко­вой таб­лич­ки, на кото­рой была начер­та­на посмерт­ная воля Цеза­ря, име­лась мно­го­зна­чи­тель­ная при­пис­ка: Гай Окта­вий усы­нов­лял­ся Цеза­рем и при­чис­лял­ся к роду Юли­ев, in fa­mi­liam no­men­que adop­ta­vit, как пишет Све­то­ний (Suet. Iul. 83), цити­руя здесь, ско­рее все­го, под­лин­ный доку­мент¹¹.

Во вре­мя похо­рон, про­ис­хо­див­ших на фору­ме, у тела покой­но­го были выстав­ле­ны тро­феи его побед и окро­вав­лен­ная одеж­да, сня­тая с него 15 мар­та. Погре­баль­ную речь над телом дик­та­то­ра про­из­нес Анто­ний как кол­ле­га по кон­суль­ству и друг уби­то­го. Аппи­ан с необык­но­вен­ным дра­ма­тиз­мом опи­сы­вал эти собы­тия. «Анто­ний читал свою речь с тор­же­ст­вен­ным, груст­ным лицом, и, голо­сом выра­жая эти настро­е­ния, он оста­нав­ли­вал­ся на том, как чест­во­ва­ли Цеза­ря в народ­ном поста­нов­ле­нии, назы­вая его свя­щен­ным и непри­кос­но­вен­ным, отцом оте­че­ства, бла­го­де­те­лем и заступ­ни­ком, как нико­го дру­го­го не назы­ва­ли… Ска­зав это, Анто­ний, под­нял одеж­ду, как одер­жи­мый, и, под­по­я­сав­шись, чтобы осво­бо­дить руки, сто­ял у ката­фал­ка, как на сцене, при­па­дая к нему и сно­ва под­ни­ма­ясь, вос­пе­вал его как небес­но­го бога и в знак веры в рож­де­ние бога он под­нял руки, пере­чис­ляя при этом ско­ро­го­вор­кой вой­ны Цеза­ря, его сра­же­ния и победы, напо­ми­ная, сколь­ко он при­со­еди­нил к оте­че­ству наро­дов и сколь­ко он при­слал добы­чи, вызы­вая вос­хи­ще­ние всем этим, и непре­рыв­но выкри­ки­вал: “Он был один непо­бедим из всех тех, кто с ним сра­жал­ся…”

В таком состо­я­нии, когда дело было близ­ко к руко­паш­ной, кто-то под­нял над ложем сде­лан­ную из вос­ка ста­тую Цеза­ря: тела его, так как оно лежа­ло на ложе, не было вид­но. При помо­щи меха­низ­ма ста­туя пово­ра­чи­ва­лась во все сто­ро­ны, и вид­ны были 23 звер­ски нане­сен­ные ему раны по все­му телу и лицу. Это­го зре­ли­ща народ не стер­пел, так как это его удру­ча­ло. Он вскри­чал и, окру­жив зда­ние курии, где был убит Цезарь, под­жег его, а убийц, с.132 кото­рые зара­нее бежа­ли, иска­ли, бегая повсюду…» (II. 144—147). Воз­буж­де­ние наро­да, вызван­ное про­во­ка­ци­он­ны­ми дей­ст­ви­я­ми Анто­ния, пока­за­лось теперь опас­ным и ему само­му. Хотя он сумел добить­ся того, что заго­вор­щи­ки бежа­ли из Рима, настро­е­ние сена­та не изме­ни­лось под вли­я­ни­ем про­ис­шед­ших собы­тий. Осо­бое бес­по­кой­ство сена­та вызы­ва­ли дей­ст­вия неко­е­го само­зван­ца, назы­вав­ше­го себя вну­ком Мария и спло­тив­ше­го вокруг себя мятеж­ный плебс, при­зы­вая мстить за Цеза­ря. Дело дошло до откры­то­го вос­ста­ния, но кон­сул Анто­ний, исполь­зуя свои чрез­вы­чай­ные пол­но­мо­чия, сумел в корот­кий срок пода­вить его с помо­щью сво­их сол­дат, а само­го гла­ва­ря каз­нить без суда и след­ст­вия¹². Этот посту­пок, а еще более пред­ло­же­ние Анто­ния вызвать из Испа­нии Секс­та Пом­пея, сына вождя рес­пуб­ли­кан­ски настро­ен­ных ари­сто­кра­тов, при­влек­ли на вре­мя сим­па­тии сена­та к Анто­нию.

Про­ис­хо­див­шие в Риме бес­по­ряд­ки помог­ли Анто­нию полу­чить от сена­та раз­ре­ше­ние на воору­жен­ную охра­ну. Он наби­рал ее из вете­ра­нов, пре­иму­ще­ст­вен­но из цен­ту­ри­о­нов, и посте­пен­но довел ее общую чис­лен­ность до 6000 чело­век. Имея такой отряд млад­ших коман­ди­ров, Анто­ний мог раз­вер­нуть его до раз­ме­ров вну­ши­тель­но­го вой­ска. Он обна­ро­до­вал одно за дру­гим рас­по­ря­же­ния Цеза­ря, дей­ст­ви­тель­ные и мни­мые, кото­рые он обна­ру­жи­вал в архи­ве покой­но­го дик­та­то­ра, все более оттес­няя сенат от вли­я­ния на ход государ­ст­вен­ных дел. Затем он отпра­вил­ся в Кам­па­нию для устрой­ства там коло­ний, обе­щан­ных вете­ра­нам еще покой­ным Цеза­рем.

Тем вре­ме­нем из Апол­ло­нии (горо­да на севе­ро-запа­де Гре­ции) при­был в Ита­лию Гай Окта­вий, вну­ча­тый пле­мян­ник Цеза­ря, чтобы всту­пить в пра­ва наслед­ни­ка — хотя его мать, Атия, и отчим, кон­су­ляр Мар­ций Филипп, настой­чи­во сове­то­ва­ли ему это­го не делать. Но често­лю­би­вый, рас­чет­ли­вый и хит­рый не по летам юно­ша решил всту­пить в эту рис­ко­ван­ную игру. Все же он выса­дил­ся не в Брун­ди­зии, как это дела­ли все, воз­вра­щаю­щи­е­ся из Гре­ции в Ита­лию, а выбрал близ­ле­жа­щий город Лупии. Отсюда, выслав впе­ред раз­вед­чи­ков, он напра­вил­ся к Брун­ди­зию. Тамош­ний гар­ни­зон с.133 встре­тил его с энту­зи­аз­мом, при­вет­ст­вуя его как сына Цеза­ря¹³. По доро­ге в Рим его повсюду при­вет­ст­во­ва­ли сорат­ни­ки при­ем­но­го отца, тол­па кото­рых, его сопро­вож­дав­шая, рос­ла как «гор­ный поток», по выра­же­нию Аппи­а­на (III. 12). В соот­вет­ст­вии с рим­ским обы­ча­ем, он при­нял пол­ное имя Гая Юлия Цеза­ря и толь­ко добав­ля­е­мый ког­но­мен «Окта­виан» ука­зы­вал на его под­лин­ное про­ис­хож­де­ние¹⁴.

По пути в Рим Окта­виан узнал, что кон­су­лы лиши­ли Бру­та и Кас­сия про­вин­ций, кото­рые они долж­ны были полу­чить соглас­но рас­по­ря­же­нию покой­но­го дик­та­то­ра — Македо­нии и Сирии, вза­мен кото­рых им были пред­ло­же­ны менее зна­чи­тель­ные, Кире­на и Крит. Истин­ная при­чи­на заклю­ча­лась в том, что в Македо­нии нахо­ди­лось 6 леги­о­нов, гото­вив­ших­ся к похо­ду про­тив пар­фян. Они были пол­но­стью отмо­би­ли­зо­ва­ны, вме­сте с вспо­мо­га­тель­ны­ми вой­ска­ми и кон­ни­цей. Анто­ний ни за что не хотел усту­пить эти зна­чи­тель­ные силы сво­им про­тив­ни­кам, как и того, чтобы они полу­чи­ли Сирию, откуда дол­жен был начать­ся пар­фян­ский поход. В согла­сии со сво­им кол­ле­гой по кон­суль­ству Дола­бел­лой он про­вел в народ­ном собра­нии закон, по кото­ро­му Анто­нию пре­до­став­ля­лась Македо­ния, а Дола­бел­ле — намест­ни­че­ство в Сирии. Несколь­ко поз­же, к июлю 44 г., это реше­ние было изме­не­но: Анто­ний заста­вил народ­ное собра­ние пре­до­ста­вить ему обе Гал­лии, а Дола­бел­ле — Сирию с про­кон­суль­ским импе­ри­ем. Граж­дан­ская вой­на надви­га­лась, и каж­дый из про­тив­ни­ков стре­мил­ся обес­пе­чить себе наи­бо­лее выгод­ные пози­ции.

Явив­ший­ся в Рим Окта­виан был холод­но встре­чен Анто­ни­ем. Этот пре­тен­дент на наслед­ство покой­но­го дик­та­то­ра был ему осо­бен­но неудо­бен, так как имя Г. Юлия Цеза­ря, про­из­во­див­шее маги­че­ское вли­я­ние на вете­ра­нов и плебс, с этим юно­шей было свя­за­но осо­бен­но тес­но. Не выдав сра­зу Окта­виа­ну при­чи­тав­шей­ся ему доли огром­ных денеж­ных сумм, заве­щан­ных дик­та­то­ром — Анто­ний уже при­вык счи­тать их сво­и­ми, — он нашел лов­кий ход, кото­рый дол­жен был лишить Окта­ви­а­на ини­ци­а­ти­вы. Про­тив юно­ши по нау­ще­нию Анто­ния были нача­ты судеб­ные иски лица­ми, иму­ще­ство кото­рых было с.134 кон­фис­ко­ва­но в свя­зи с дея­тель­но­стью его при­ем­но­го отца. Окта­виан рис­ко­вал остать­ся дис­креди­ти­ро­ван­ным в гла­зах плеб­са еще и пото­му, что был лишен таким обра­зом воз­мож­но­сти раздать наро­ду сум­мы, заве­щан­ные дик­та­то­ром.

В создав­шем­ся труд­ном поло­же­нии Окта­виан про­явил уди­ви­тель­ную для сво­их лет реши­тель­ность и лов­кость. Он немед­лен­но пустил в про­да­жу свое иму­ще­ство, а так­же иму­ще­ство бли­жай­ших род­ст­вен­ни­ков, в том чис­ле мате­ри и отчи­ма, полу­чив таким обра­зом необ­хо­ди­мые сред­ства для веде­ния чрез­вы­чай­но слож­ной и опас­ной поли­ти­че­ской игры. По сооб­ще­нию Нико­лая Дамас­ско­го (26), он щед­ро раздал наро­ду круп­ные сум­мы, чем сра­зу же заво­е­вал себе попу­ляр­ность¹⁵. Она еще уси­ли­лась, когда Окта­виан устро­ил рос­кош­ные игры в память о покой­ном отце. В этих пер­вых шагах на поли­ти­че­ском попри­ще он обна­ру­жил совер­шен­но пора­зи­тель­ное, не по летам, зна­ние людей и уме­ние ори­ен­ти­ро­вать­ся в слож­ней­шей обста­нов­ке. Вокруг него все воз­рас­тал круг людей, лич­но ему пре­дан­ных, обла­дав­ших недю­жин­ны­ми орга­ни­за­тор­ски­ми спо­соб­но­стя­ми и хра­нив­ших по отно­ше­нию к нему непо­ко­ле­би­мую вер­ность¹⁶.

Нарас­та­ние враж­ды меж­ду Анто­ни­ем и Окта­виа­ном Плу­тарх в био­гра­фии Анто­ния (16) изла­га­ет в сле­дую­щих сло­вах. «Анто­ний при­нял­ся вся­че­ски уни­что­жать его и сло­вом, и делом. Он домо­гал­ся долж­но­сти народ­но­го три­бу­на — Анто­ний встал ему попе­рек доро­ги; он выста­вил в обще­ст­вен­ном месте золо­тое крес­ло сво­его отца, в пол­ном согла­сии с реше­ни­ем сена­та — Анто­ний при­гро­зил заклю­чить его в тюрь­му, если он не пре­кра­тит заис­ки­вать у наро­да. Но когда он пору­чил себя заботам Цице­ро­на и всех про­чих, кто нена­видел Анто­ния, и через них начал рас­по­ла­гать в свою поль­зу сенат, меж­ду тем как сам ста­рал­ся при­об­ре­сти бла­го­склон­ность наро­да и соби­рал в Рим ста­рых вои­нов из их посе­ле­ний — Анто­ний испу­гал­ся и, устро­ив встре­чу с Цеза­рем на Капи­то­лии, при­ми­рил­ся с ним». Как мет­ко заме­тил Сайм, «при­зрак Цеза­ря» — с.135 Cae­sar’s ghost, тяже­ло давил на Анто­ния, хва­тая его за руку, когда он соби­рал­ся под­нять ее на наслед­ни­ка¹⁷.

Исто­рия с креслом Цеза­ря осо­бен­но инте­рес­на. В кон­це мая или нача­ле июня Окта­виан решил тор­же­ст­вен­но выста­вить позо­ло­чен­ное крес­ло Г. Юлия Цеза­ря, кото­рое сенат неко­гда воти­ро­вал ему, и диа­де­му, от кото­рой покой­ный дик­та­тор неко­гда отка­зал­ся. Но Окта­виа­ну поме­ша­ло три­бун­ское вето. Тай­ный умы­сел Окта­ви­а­на, види­мо, заклю­чал­ся в том, чтобы дать наро­ду понять, кто дол­жен занять пусту­ю­щее крес­ло Цеза­ря¹⁸.

Отно­ше­ния меж­ду Анто­ни­ем и Окта­виа­ном достиг­ли тако­го нака­ла, что схват­ка каза­лась неиз­беж­ной. По слу­хам, Окта­виан не прочь был раз­ре­шить спор уда­ром кин­жа­ла наем­но­го убий­цы, а Анто­ний пре­вра­тил свой дом в насто­я­щую кре­пость и уста­но­вил спе­ци­аль­ные паро­ли, как сооб­ща­ет Аппи­ан (III. 50). Одна­ко вете­ра­ны, состав­ляв­шие основ­ной кон­тин­гент войск обо­их про­тив­ни­ков, заста­ви­ли их поми­рить­ся¹⁹.

Нико­лай Дамас­ский (29) опи­сы­ва­ет, как это при­ми­ре­ние про­ис­хо­ди­ло, про­ни­ца­тель­но ука­зы­вая на при­чи­ны тако­го поведе­ния вете­ра­нов. Сол­да­ты, под­хва­тив Окта­ви­а­на, пове­ли его на Капи­то­лий, «напе­ре­рыв состя­за­ясь в усер­дии (с кото­рым они ста­ра­лись уго­дить Окта­виа­ну. — В. Б.), одни вслед­ст­вие того, что уже тяго­ти­лись вла­стью Анто­ния, дру­гие из бла­го­го­ве­ния к памя­ти Цеза­ря и вни­ма­ния к его пре­ем­ни­ку, третьи про­сто воз­ла­га­ли на послед­не­го боль­шие надеж­ды, счи­тая, что суме­ют силь­но обо­га­тить­ся, ока­зы­вая ему под­держ­ку, чет­вер­тые пыла­ли нена­ви­стью к убий­цам Цеза­ря и счи­та­ли, что ско­рее добьют­ся отмще­ния, когда это дело возь­мет в свои руки сын Цеза­ря…»

с.136 Из сооб­ра­же­ний пре­сти­жа и под дав­ле­ни­ем масс вете­ра­нов Анто­ний и Окта­виан ока­за­лись вынуж­ден­ны­ми до вре­ме­ни скры­вать вза­им­ную нена­висть.

Меж­ду тем к июлю 44 года Брут и Кас­сий, оста­вав­ши­е­ся все вре­мя вбли­зи Рима, в Антии, как сооб­ща­ет Нико­лай Дамас­ский (17), убеди­лись в том, что их надеж­ды вер­нуть­ся в Рим и про­дол­жить борь­бу за рес­пуб­ли­кан­ские иде­а­лы неосу­ще­ст­ви­мы. Поэто­му они при­ня­ли реше­ние напра­вить­ся в Македо­нию и Сирию, счи­тая себя закон­ны­ми пра­ви­те­ля­ми этих про­вин­ций, в соот­вет­ст­вии с рас­по­ря­же­ни­я­ми уби­то­го дик­та­то­ра, утвер­жден­ны­ми сена­том. Дола­бел­ла, кол­ле­га Анто­ния по кон­су­ла­ту, узнав об этом, поспе­шил с вой­ска­ми на Восток и пере­пра­вил­ся осе­нью 44 года вна­ча­ле в Малую Азию, где соби­рал­ся изыс­кать сред­ства для борь­бы с Кас­си­ем и захва­та Сирии. Намест­ник Азии, Гай Тре­бо­ний, один из актив­ных участ­ни­ков заго­во­ра, попы­тал­ся ока­зать сопро­тив­ле­ние, но был раз­бит. В нача­ле 43 г. до н. э. его каз­ни­ли по при­ка­зу Дола­бел­лы. Это был пер­вый из участ­ни­ков заго­во­ра, погиб­ший в ходе нарас­таю­щей граж­дан­ской вой­ны.

К лету 44 г. и Анто­нию ста­ло ясно, что для про­дол­же­ния борь­бы за власть нуж­ны боль­шие леги­о­ны. По при­ме­ру Г. Юлия Цеза­ря, кото­ро­му он во всем ста­рал­ся под­ра­жать, Анто­ний добил­ся, как гово­ри­лось выше, намест­ни­че­ства в Циз­аль­пин­ской Гал­лии, где в пол­ном согла­сии с кон­сти­ту­ци­ей он мог дер­жать боль­шую армию, чтобы с ее помо­щью ока­зы­вать опре­де­ля­ю­щее вли­я­ние на ход дел в Риме. Но про­вин­ция была заня­та леги­о­на­ми Деци­ма Бру­та, вид­но­го участ­ни­ка заго­во­ра, полу­чив­ше­го ее бла­го­да­ря все тем же рас­по­ря­же­ни­ям покой­но­го дик­та­то­ра. Сенат смот­рел на Гал­лию как на кре­пость, направ­лен­ную про­тив Ита­лии, поэто­му он тай­но дал знать Деци­му Бру­ту, чтобы тот ока­зал реши­тель­ное сопро­тив­ле­ние домо­га­тель­ствам Анто­ния.

Исполь­зуя пра­во и импе­рий, пре­до­став­лен­ный ему реше­ни­ем народ­но­го собра­ния, над леги­о­на­ми в Македо­нии, Анто­ний отпра­вил туда сво­его бра­та, пре­то­ра Гая Анто­ния, чтобы тот при­вел эти леги­о­ны в Ита­лию. В нача­ле октяб­ря 44 г. эти вой­ска в коли­че­стве 4 леги­о­нов дей­ст­ви­тель­но при­бы­ли в Брун­ди­зий.

Еще до это­го Окта­виан, опа­са­ясь, что оста­нет­ся совсем без­за­щит­ным, по сло­вам Аппи­а­на (III. 40; ср.: Nic. Dam. 31), отпра­вил­ся с мно­го­чис­лен­ны­ми сорат­ни­ка­ми, сре­ди кото­рых были Меце­нат с.137 и Агрип­па, в Кам­па­нию, захва­тив с собой боль­шую сум­му денег. Там нахо­ди­лись посе­ле­ния вете­ра­нов, выведен­ные еще его при­ем­ным отцом, Г. Юли­ем Цеза­рем. В посе­ле­ни­ях Кала­тин и Кази­лин Окта­виан встре­тил сочув­ст­вие и под­держ­ку; имя Цеза­ря сохра­ня­ло свое маги­че­ское зву­ча­ние, в этих посе­ле­ни­ях Окта­виан набрал око­ло 3000 сол­дат²⁰. Глав­ная при­чи­на попу­ляр­но­сти Окта­ви­а­на была, одна­ко, та, что Окта­виан пла­тил каж­до­му сол­да­ту по 500 дена­ри­ев, это было намно­го боль­ше, чем давал сво­им сол­да­там ску­по­ва­тый Анто­ний. Посте­пен­но Окта­виан довел чис­лен­ность сво­их войск до 10000 чело­век, после чего повел их на Рим. 10 нояб­ря его сол­да­ты рас­по­ло­жи­лись на фору­ме веч­но­го Горо­да. Само­му Окта­виа­ну в это вре­мя было все­го 19 лет²¹.

Меж­ду тем Анто­ний при­был в Брун­ди­зий, чтобы при­нять выса­див­ши­е­ся там леги­о­ны. Он торо­пил­ся, спра­вед­ли­во опа­са­ясь, как бы они не доста­лись сопер­ни­кам. При­быв­шим сол­да­там Анто­ний назна­чил жало­ва­нье в 100 дена­ри­ев, это было немно­го с точ­ки зре­ния уже изба­ло­ван­ных вни­ма­ни­ем леги­о­не­ров. В при­быв­шие из Македо­нии вой­ска про­ник­ли эмис­са­ры Окта­ви­а­на, уси­лен­но аги­ти­ро­вав­шие сол­дат перей­ти к пре­ем­ни­ку Цеза­ря. Раз­бра­сы­ва­лись листов­ки, где сопо­став­ля­лись ску­пость Анто­ния и щед­рость Окта­ви­а­на, как сооб­ща­ет Аппи­ан (III. 44). Сре­ди при­быв­ших сол­дат нача­лось воз­му­ще­ние, а Анто­ний при­бег­нул к древ­не­му суро­во­му спо­со­бу вос­ста­нов­ле­ния дис­ци­пли­ны, про­ведя частич­ную деци­ма­цию. Было каз­не­но неко­то­рое коли­че­ство цен­ту­ри­о­нов и рядо­вых леги­о­не­ров²². с.138 Но Анто­ний про­счи­тал­ся — вре­ме­на кру­то изме­ни­лись. Осо­бую ярость сол­дат вызва­ло то, что каз­ни совер­ша­лись на гла­зах жены Анто­ния, Фуль­вии.

Набрав из вновь при­быв­ших пре­то­ри­ан­скую когор­ту (в нее вклю­ча­лись луч­шие и наи­бо­лее надеж­ные леги­о­не­ры), Анто­ний быст­рым мар­шем дви­нул­ся на Рим. Там он пер­вым делом поспе­шил созвать сенат, чтобы пуб­лич­но выска­зать свои пре­тен­зии в адрес Окта­ви­а­на. Но перед самым вхо­дом ему сооб­щи­ли, что так назы­вае­мый «Мар­сов леги­он», Le­gio Mar­tia, пере­шел на сто­ро­ну Окта­ви­а­на. Пока Анто­ний мед­лил, при­шло допол­ни­тель­ное сооб­ще­ние, что точ­но таким же обра­зом ему изме­нил 4 леги­он. «Потря­сен­ный этим, Анто­ний вошел в сенат» (App. III. 45).

С трудом удер­жав в пови­но­ве­нии остав­шу­ю­ся часть вой­ска щед­ры­ми разда­ча­ми денег («Вои­ны, отда­вав­шие себя тому, кто боль­ше запла­тит, поку­па­лись, как вещи на аук­ци­оне» — Plut. Brut. 23), Анто­ний дви­нул­ся на север про­тив Деци­ма Бру­та. Кро­ме ново­бран­цев, у него в строю было два леги­о­на, вызван­ных из Македо­нии, леги­он вете­ра­нов и неко­то­рое коли­че­ство вспо­мо­га­тель­ных войск плюс пре­то­ри­ан­ская когор­та. У Деци­ма Бру­та в строю нахо­ди­лись до 5 леги­о­нов, по дру­гим сведе­ни­ям, 3, но они были пло­хо воору­же­ны и состав их был непол­ным. Под зна­ме­на­ми Окта­ви­а­на нахо­ди­лись, поми­мо отпав­ших от Анто­ния двух леги­о­нов, два неком­плект­ных вете­ран­ских леги­о­на и один леги­он ново­бран­цев. С эти­ми сила­ми нель­зя было всту­пать в сра­же­ние. При таком слож­ном соот­но­ше­нии сил надо было еще при­нять во вни­ма­ние пози­цию намест­ни­ка Нар­бон­ской Гал­лии и Ближ­ней Испа­нии Лепида, рас­по­ла­гав­ше­го 4 леги­о­на­ми, а так­же Муна­тия План­ка, сто­яв­ше­го с 3 леги­о­на­ми в Транс­аль­пин­ской Гал­лии. Нако­нец, два леги­о­на нахо­ди­лись под коман­дой Г. Ази­ния Пол­ли­о­на, намест­ни­ка Даль­ней Испа­нии. «Все эти силы, каза­лось, гото­вы были при­мкнуть к Анто­нию» — писал Аппи­ан (III. 46).

Анто­ний дей­ст­во­вал реши­тель­но, зани­мая один город за дру­гим. Децим Брут вынуж­ден был запе­реть­ся в г. Мутине (совр. Моде­на), наде­ясь выдер­жать оса­ду, пока на выруч­ку ему не явят­ся вой­ска из Македо­нии, соби­рае­мые Мар­ком Бру­том.

В Риме меж­ду тем про­изо­шли сле­дую­щие собы­тия. Уда­ле­ние Анто­ния и его войск раз­вя­за­ло руки рес­пуб­ли­кан­цам, во гла­ве кото­рых к это­му вре­ме­ни ста­но­вит­ся М. Тул­лий Цице­рон. Он про­из­но­сит с.139 про­тив Анто­ния серию речей, пре­тен­ци­оз­но назван­ных им «филип­пи­ка­ми», в память о речах Демо­сфе­на, направ­лен­ных про­тив македон­ско­го царя Филип­па. В этих речах Цице­рон обви­нял Анто­ния в стрем­ле­нии уста­но­вить гос­под­ство сол­дат­ни и угро­жал, что победа Анто­ния при­ведет к новым кон­фис­ка­ци­ям, гра­бе­жам и наси­ли­ям. Цице­рон уси­лен­но при­зы­вал объ­еди­нить­ся всех бла­го­мыс­ля­щих про­тив обще­го вра­га²³.

Поло­же­ние Окта­ви­а­на, сде­лав­ше­го базой сво­их опе­ра­ций Этру­рию²⁴, было дву­смыс­лен­ным. С одной сто­ро­ны, он обла­дал реаль­ной силой (сенат сво­их войск не имел). С дру­гой сто­ро­ны, он не зани­мал ника­ко­го офи­ци­аль­но­го поста²⁵, и весь его авто­ри­тет осно­вы­вал­ся на име­ни, кото­рое он носил, если не счи­тать сим­па­тии сол­дат, кото­рые он сумел заво­е­вать. Армия его это очень хоро­шо пони­ма­ла. Аппи­ан (III. 48) опи­сы­ва­ет, как сол­да­ты «при­ве­ли к Цеза­рю лик­то­ров с фас­ци­я­ми и про­си­ли его, чтобы он объ­явил себя про­пре­то­ром и вое­на­чаль­ни­ком над теми, кто все­гда был под­чи­нен сво­им коман­ди­рам. Цезарь, хоть и выра­зил свое удо­вле­тво­ре­ние, все же пере­дал дело в сенат…»

В это вре­мя Окта­виан осо­бен­но близ­ко сошел­ся с Цице­ро­ном. Посред­ни­ка­ми высту­пи­ли Филипп, его отчим, и муж его сест­ры Мар­целл, кото­рые яви­лись вме­сте с Окта­виа­ном к Цице­ро­ну и усло­ви­лись о том, что Цице­рон «будет под­дер­жи­вать Цеза­ря и в сена­те и перед наро­дом силою сво­его крас­но­ре­чия и сво­им вли­я­ни­ем в делах государ­ст­вен­но­го управ­ле­ния, а тот с помо­щью денег и вой­ска обес­пе­чит без­опас­ность Цице­ро­на… Юно­ша так подо­льщал­ся к нему, что даже назы­вал его сво­им отцом…»

Так сло­жил­ся про­ти­во­есте­ствен­ный союз меж­ду сыном уби­то­го дик­та­то­ра и людь­ми, при­ни­мав­ши­ми уча­стие в его убий­стве, или, во вся­ком слу­чае, под­дер­жи­вав­ши­ми заго­вор­щи­ков. Плу­тарх с.140 в био­гра­фии Цице­ро­на (45) про­ни­ца­тель­но отме­тил при­чи­ны это­го сою­за: «Цице­ро­на сбли­зи­ла с Цеза­рем нена­висть к Анто­нию, а затем и его при­рож­ден­ная сла­бость к поче­стям…», ина­че гово­ря, тще­сла­вие.

20 декаб­ря сенат при­нял ряд реше­ний, кото­рые про­яс­ни­ли кар­ти­ну. Было кас­си­ро­ва­но пред­ше­ст­ву­ю­щее реше­ние народ­но­го собра­ния, по кото­ро­му Анто­нию пре­до­став­ля­лось намест­ни­че­ство над Гал­ли­я­ми. Деци­му Бру­ту и Муна­тию План­ку пред­пи­сы­ва­лось удер­жи­вать свои про­вин­ции до тех пор, пока сенат не при­шлет новых намест­ни­ков. По пред­ло­же­нию Цице­ро­на, сенат пред­пи­сал десигни­ро­ван­ным кон­су­лам сра­зу же по вступ­ле­нии в долж­ность выпла­тить день­ги Окта­виа­ну и сол­да­там двух отпав­ших от Анто­ния леги­о­нов. В нача­ле янва­ря 43 г. в сена­те все еще шли деба­ты, в ходе кото­рых сто­рон­ни­ки Анто­ния ста­ра­лись пред­от­вра­тить объ­яв­ле­ние его дей­ст­вий неза­кон­ны­ми, а Цице­рон и его пар­тия стре­ми­лись объ­явить Анто­ния вра­гом Рима.

Кон­су­ла­ми 43 года ста­ли цеза­ри­ан­цы Вибий Пан­са и Авл Гир­ций (бли­жай­ший спо­движ­ник Г. Юлия Цеза­ря, талант­ли­вый пол­ко­во­дец и одно­вре­мен­но лите­ра­тор, что было рас­про­стра­нен­ным явле­ни­ем в те вре­ме­на: Гир­цию при­пи­сы­ва­ют автор­ство вось­мой кни­ги «Ком­мен­та­ри­ев о Галль­ской войне» Цеза­ря). Сенат не мог пре­до­ста­вить им вой­ско, и Пан­са начал вер­бов­ку ново­бран­цев в Ита­лии. Гир­ций же потре­бо­вал от Окта­ви­а­на отдать ему леги­о­ны, отпав­шие от Анто­ния, это была самая бое­спо­соб­ная часть армии Окта­ви­а­на.

7 янва­ря 43 г. Окта­виан по спе­ци­аль­но­му реше­нию сена­та стал офи­ци­аль­ным лицом²⁶. Текст это­го реше­ния при­во­дит Цице­рон в 5 Филип­пи­ке: «Сенат поста­но­вил, чтобы Гай Цезарь, сын Гая, пон­ти­фик, про­пре­тор, счи­тал­ся сена­то­ром и пода­вал голос вме­сте с быв­ши­ми пре­то­ра­ми; и ему дол­жен ока­зы­вать­ся такой же почет, к како­му бы маги­ст­ра­ту он не обра­щал­ся, какой дол­жен ока­зы­вать­ся в соот­вет­ст­вии с зако­на­ми, как если бы он в преды­ду­щем году был кве­сто­ром». Фак­ти­че­ски Окта­виан был урав­нен в пра­вах с.141 с кон­су­ла­ми 43 г., вме­сте с кото­ры­ми он полу­чил осо­бые пол­но­мо­чия в свя­зи с объ­яв­ле­ни­ем чрез­вы­чай­но­го поло­же­ния.

Деба­ты в сена­те окон­чи­лись небла­го­при­ят­но для Анто­ния. Он был объ­яв­лен вра­гом оте­че­ства, как и его вой­ско, если толь­ко оно не покинет сво­его пол­ко­во­д­ца. Сно­ше­ния с Анто­ни­ем долж­ны были рас­це­ни­вать­ся как государ­ст­вен­ная изме­на. Одно­вре­мен­но сенат утвер­дил Мар­ка Бру­та намест­ни­ком Македо­нии и Илли­рии с пре­до­став­ле­ни­ем ему пра­ва коман­до­ва­ния все­ми рим­ски­ми вой­ска­ми, там нахо­див­ши­ми­ся. Кас­сию была пре­до­став­ле­на Сирия. Всем рим­ским маги­ст­ра­там, нахо­див­шим­ся на Восто­ке, было пред­пи­са­но выпол­нять при­ка­зы Бру­та и Кас­сия.

Окта­виа­ну никак не улы­ба­лась пер­спек­ти­ва ока­зать­ся послуш­ным оруди­ем сенат­ской поли­ти­ки, но в этот момент ему было невы­год­но откры­вать свои кар­ты. К тому же глав­ным его вра­гом по-преж­не­му оста­вал­ся Анто­ний, поэто­му он послуш­но под­чи­нил­ся тре­бо­ва­ни­ям сена­та. Намест­ни­ки зааль­пий­ских про­вин­ций коле­ба­лись, но было ясно, что в слу­чае успе­ха Анто­ния они немед­лен­но к нему при­мкнут. Пока же в пись­мах к сена­ту и Лепид, и Муна­тий Планк при­зы­ва­ли сенат к при­ми­ре­нию с Анто­ни­ем.

В середине янва­ря 43 г. вой­ска сена­та напра­ви­лись на север, к Мутине. Начи­на­лась зна­ме­ни­тая Мутин­ская вой­на.

Вна­ча­ле дви­ну­лись леги­о­ны Окта­ви­а­на и Авла Гир­ция, Пан­са запазды­вал с набо­ром войск. К нача­лу мар­та, когда вой­ска Пан­сы, нако­нец, подо­спе­ли, обе сто­ро­ны пере­шли к актив­ным воен­ным опе­ра­ци­ям. Пер­вое же круп­ное сра­же­ние пока­за­ло пол­ную неспо­соб­ность Пан­сы как пол­ко­во­д­ца. Два леги­о­на Анто­ния столк­ну­лись в боло­ти­стой мест­но­сти с Мар­со­вым леги­о­ном сенат­ских войск. Хотя вои­ны той и дру­гой сто­ро­ны были зна­ко­мы меж­ду собой, они, по сло­вам Аппи­а­на, пыла­ли друг к дру­гу лютой нена­ви­стью. Сол­да­ты Анто­ния упре­ка­ли сенат­ские вой­ска в пре­да­тель­стве, те же, в свою оче­редь, обви­ня­ли сол­дат Анто­ния в измене сол­дат­ским инте­ре­сам во вре­мя каз­ней в Брун­ди­зии. Осо­бен­но оже­сто­чен­но сра­жа­лись пре­то­ри­ан­ские когор­ты обо­их пол­ко­вод­цев, Анто­ния и Окта­ви­а­на (App. III. 67). Леги­о­ны дра­лись отча­ян­но, без воен­ных кри­ков, «боль­ше сле­дуя соб­ст­вен­ной воле, чем при­ка­зам коман­дую­щих» (App. III. 68). Вой­ска сена­та были оттес­не­ны и ста­ли отсту­пать. Тяже­ло ранен­но­го Пан­су отвез­ли в Боно­нию (ныне Боло­нья). Пре­то­ри­ан­ская когор­та Окта­ви­а­на была пол­но­стью уни­что­же­на. с.142 Победо­нос­ные вой­ска Анто­ния воз­вра­ща­лись утом­лен­ные, но с пени­ем побед­ных песен, когда перед ними совер­шен­но неожи­дан­но появил­ся све­жий леги­он Гир­ция. Сра­же­ние про­изо­шло у Галль­ско­го рын­ка (Fo­rum Gal­lo­rum). Вой­ска Анто­ния были здесь наго­ло­ву раз­би­ты. В сле­дую­щем круп­ном сра­же­нии, про­изо­шед­шем 14 апре­ля 43 г. у самой Мути­ны, вой­ска сена­та вновь одер­жа­ли победу, но Гир­ций, ворвав­ший­ся в лагерь Анто­ния, был смер­тель­но ранен у самой палат­ки вра­же­ско­го пол­ко­во­д­ца.

Сенат тор­же­ст­во­вал победу, устро­ив необык­но­вен­но пыш­ные молеб­ст­вия богам, длив­ши­е­ся 50 дней.

По при­ка­зу сена­та, вой­ска обо­их кон­су­лов (Пан­са через день умер от раны, впо­след­ст­вии упор­но рас­про­стра­ня­лись слу­хи, что ему был влит в рану яд по при­ка­зу Окта­ви­а­на) долж­ны были быть пере­да­ны Деци­му Бру­ту, ему же пору­ча­лось пре­сле­до­ва­ние остат­ков армии Анто­ния. Ста­ло ясно, что сенат пита­ет к Окта­виа­ну недо­ве­рие: как пишет Аппи­ан (III. 74), «о Цеза­ре… ни сло­ва не сто­я­ло в пись­мен­ных рас­по­ря­же­ни­ях Цице­ро­на. Даже имя его не упо­ми­на­лось, так он им пре­не­бре­гал, когда счи­та­лось, что Анто­ний уже побеж­ден». Но и чет­вер­тый, и Мар­сов леги­он отка­за­лись перей­ти к Деци­му Бру­ту — ему доста­лись лишь ново­бран­цы Пан­сы, да и те, по-види­мо­му, не все. Разу­ме­ет­ся, это про­изо­шло не без тай­ной аги­та­ции аген­тов Окта­ви­а­на²⁷, сумев­ше­го таким обра­зом сохра­нить вполне бое­спо­соб­ное вой­ско.

Сохра­нив­ша­я­ся часть армии Анто­ния, сняв оса­ду Мути­ны, дви­ну­лась на север, и сенат­ские вой­ска, понес­шие боль­шие поте­ри, ока­за­лись не в силах орга­ни­зо­вать пре­сле­до­ва­ние.

Так же успеш­но шли дела сенат­ской пар­тии на Восто­ке. Брут в Македо­нии нанес пора­же­ние леги­о­ну, кото­рым коман­до­вал Гай Анто­ний, брат М. Анто­ния; армия Бру­та уве­ли­чи­лась до 6 леги­о­нов. В Сирии Кас­сий сумел заста­вить вой­ска, послан­ные Дола­бел­лой, перей­ти на его сто­ро­ну. После взя­тия Лаоди­кеи и само­убий­ства Дола­бел­лы у Кас­сия ока­за­лось до 12 леги­о­нов. «Сенат при­нял это изве­стие с боль­шой радо­стью» (App. III. 78).

…Остат­ки армии Анто­ния дви­га­лись к Аль­пам. Цель Анто­ния заклю­ча­лась в том, чтобы соеди­нить­ся с Лепидом, на его помощь с.143 Анто­ний осо­бен­но наде­ял­ся, ока­зав ему в свое вре­мя нема­лые услу­ги. В этом похо­де вой­ска Анто­ния тер­пе­ли нема­лые лише­ния, голод и холод, но когда они при­бли­зи­лись к лаге­рю Лепида, обна­ру­жи­лось, что тот вовсе не скло­нен про­яв­лять какое-либо уча­стие к Анто­нию и его сол­да­там. Тогда Анто­ний всту­пил в пере­го­во­ры с леги­о­не­ра­ми Лепида через голо­ву их пол­ко­во­д­ца, не поль­зо­вав­ше­го­ся в вой­сках авто­ри­те­том. Здесь осо­бо важ­ные услу­ги ока­зал Анто­нию его легат Ази­ний Пол­ли­он. Мно­гие пообе­ща­ли Анто­нию под­держ­ку, осо­бен­но сол­да­ты 10 леги­о­на, неко­гда вое­вав­ше­го под коман­до­ва­ни­ем Анто­ния. Послед­ний фор­си­ро­вал реку, отде­ляв­шую его от лаге­ря Лепида, и без вся­ко­го сопро­тив­ле­ния, с помо­щью сол­дат само­го Лепида, овла­дел им. Это про­изо­шло в кон­це мая 43 г. до н. э.

Лепида Анто­ний поща­дил. Об этом свида­нии впо­след­ст­вии рас­про­стра­ня­лись раз­лич­ные слу­хи. Как сооб­ща­ет Аппи­ан (III. 64), «Лепид, как был, без поя­са, вско­чил с посте­ли… Он обнял Анто­ния и стал оправ­ды­вать­ся неиз­беж­но­стью сло­жив­ших­ся обсто­я­тельств. Неко­то­рые даже уве­ря­ют, что он упал на коле­ни перед Анто­ни­ем, как чело­век нере­ши­тель­ный и роб­кий…» Аппи­ан не дове­ря­ет этим слу­хам, пола­гая, что Лепид не совер­шил ниче­го враж­деб­но­го по отно­ше­нию к Анто­нию, и поэто­му мог его не опа­сать­ся. Но этот, в общем, хоро­шо инфор­ми­ро­ван­ный и про­ни­ца­тель­ный автор не пони­ма­ет глав­но­го: если бы Анто­ний счи­тал Лепида хоть сколь­ко-нибудь опас­ным для себя, он, не заду­мы­ва­ясь, при­ка­зал бы его убить. Анто­нию было даже выгод­но сохра­нить внешне доб­рые отно­ше­ния с Лепидом, чтобы тем самым заво­е­вать сим­па­тии сре­ди его сол­дат. Как бы то ни было, за Лепидом остал­ся титул импе­ра­то­ра и пра­во коман­до­ва­ния, хотя фак­ти­че­ски с это­го момен­та вой­ском Лепида стал рас­по­ря­жать­ся Анто­ний. «Итак, под­няв­шись на ноги и выпря­мив­шись во весь рост, Анто­ний пере­ва­лил через Аль­пы и повел на Ита­лию 17 леги­о­нов пехоты и 10000 кон­ни­цы» (Plut. Ant. 18). Децим Брут, не имея воз­мож­но­сти ока­зать сопро­тив­ле­ние, попы­тал­ся пере­пра­вить­ся в Македо­нию, но был оста­нов­лен сво­и­ми сол­да­та­ми. Какой-то галль­ский кня­зек захва­тил его в плен и сооб­щил об этом Анто­нию, кото­рый при­ка­зал его убить. Так погиб один из вождей заго­во­ра.

При изве­стии о дви­же­нии войск Анто­ния в Риме про­изо­шла «пора­зи­тель­ная и неожи­дан­ная пере­ме­на», пишет Аппи­ан (III. 85). Сто­рон­ни­ки Анто­ния под­ня­ли голо­ву. Сенат спеш­но напра­вил послов к Бру­ту и Кас­сию, при­зы­вая их ока­зать под­держ­ку обще­му делу. с.144 Из Афри­ки были вызва­ны вой­ска, кото­рые счи­та­лись вер­ны­ми сена­ту. Поло­же­ние Окта­ви­а­на, нахо­див­ше­го­ся на севе­ре Ита­лии, рез­ко и неожи­дан­но изме­ни­лось. Сенат стал уни­жен­но заис­ки­вать перед ним, но теперь усло­вия мог дик­то­вать сам Окта­виан. Сре­ди сол­дат он искус­но подо­гре­вал недо­воль­ство, напо­ми­ная, что сенат до сих пор не выпла­тил им обе­щан­ных наград. Одна­ко на тре­бо­ва­ния Окта­ви­а­на сенат отве­чал уклон­чи­во, одно­вре­мен­но пыта­ясь (очень нелов­ко) пере­тя­нуть леги­о­ны Окта­ви­а­на на свою сто­ро­ну. В кон­це кон­цов, Окта­виан откры­то обра­тил­ся к вой­ску, обви­няя сенат в заго­во­ре. Сол­да­ты «друж­но при­вет­ст­во­ва­ли его кри­ка­ми и тот­час же отпра­ви­ли цен­ту­ри­о­нов с тре­бо­ва­ни­ем кон­суль­ской вла­сти для Цеза­ря» (App. III. 88). В Рим при­бы­ла деле­га­ция из 400 цен­ту­ри­о­нов, но сенат с неудо­воль­ст­ви­ем откло­нил их тре­бо­ва­ния, сослав­шись на моло­дость их коман­ди­ра. Тогда цен­ту­ри­он Кор­не­лий, выта­щив напо­ло­ви­ну меч из ножен, хлоп­нул по нему рукой и заявил пора­жен­ным сена­то­рам: «Если вы не дади­те ему кон­суль­ства, то это даст!» (Suet. Aug. 26; Dio Cass. XLVI. 42). Сенат откло­нил тре­бо­ва­ния деле­га­ции, и она поки­ну­ла Рим. Его упрям­ство объ­яс­ня­лось тем, что он рас­счи­ты­вал на леги­о­ны Бру­та и Кас­сия, нахо­див­ши­е­ся на восто­ке, а так­же на вой­ска, сто­яв­шие в Риме. Ясно­го пони­ма­ния обста­нов­ки у сена­то­ров не было, и это ска­за­лось на ходе даль­ней­ших собы­тий²⁸.

После четы­рех­ме­сяч­но­го без­дей­ст­вия (с мая по август 43 г.) Окта­виан быст­ро дви­нул свои леги­о­ны на Рим, перей­дя Руби­кон, как это неко­гда сде­лал его при­ем­ный отец. В Риме нача­лась пани­ка, но тут при­бы­ли из Афри­ки два леги­о­на, и сена­то­ры реши­ли, что «сами боги побуж­да­ют их к борь­бе за сво­бо­ду» (App. III. 91). Вме­сте с леги­о­ном, кото­рый оста­вил в Риме Пан­са, в рас­по­ря­же­нии сена­та ока­за­лось три леги­о­на.

Меж­ду тем Окта­виан со сво­и­ми вой­ска­ми подо­шел к горо­ду и выслал к встре­во­жен­но­му насе­ле­нию эмис­са­ров, пред­ла­гая сохра­нять спо­кой­ст­вие. «Сно­ва про­изо­шла неожи­дан­ная пере­ме­на. Знат­ные спе­ши­ли к Цеза­рю и обра­ща­лись к нему с при­вет­ст­ви­я­ми, сте­кал­ся и про­стой народ, с одоб­ре­ни­ем при­ни­мая напо­ми­нав­шую мир­ное вре­мя дис­ци­пли­ну его сол­дат» (App. III. 92).

Леги­о­ны сена­та пере­шли на сто­ро­ну Окта­ви­а­на. Сам он повел с.145 себя необык­но­вен­но гуман­но, вся­че­ски пока­зы­вая, что нико­му не жела­ет мстить. Государ­ст­вен­ные день­ги, обна­ру­жен­ные им в рим­ской казне, он разде­лил меж­ду сол­да­та­ми, выдав по 2500 дена­ри­ев каж­до­му и пообе­щав додать осталь­ное потом. Затем он уда­лил­ся из горо­да, пока не будут избра­ны угод­ные ему кон­су­лы. Теперь все фор­маль­ные пре­пят­ст­вия, о кото­рых 4 меся­ца велись без­ре­зуль­тат­ные спо­ры, ока­за­лись уди­ви­тель­но лег­ко пре­одо­ли­мы­ми. Как и сле­до­ва­ло ожи­дать, кон­су­лом был избран Окта­виан; кол­ле­гой его стал Квинт Педий, кото­рый, соглас­но заве­ща­нию Цеза­ря, был его сона­след­ни­ком, но доб­ро­воль­но отдал Окта­виа­ну свою часть, когда тот осо­бен­но нуж­дал­ся в день­гах. Став кон­су­лом²⁹, Окта­виан преж­де все­го про­де­лал весь древ­ний цере­мо­ни­ал, кото­рый тре­бо­вал­ся для вне­се­ния его в род и фами­лию при­ем­но­го отца, про­де­мон­стри­ро­вав тем самым свое ува­же­ние к тра­ди­ци­ям³⁰. Кол­ле­га его по кон­су­ла­ту Кв. Педий про­вел через народ­ное собра­ние спе­ци­аль­ное поста­нов­ле­ние, соглас­но кото­ро­му все убий­цы Г. Юлия Цеза­ря долж­ны были быть при­вле­че­ны к судеб­ной ответ­ст­вен­но­сти. Все участ­ни­ки заго­во­ра были заоч­но осуж­де­ны. Тем самым Брут и Кас­сий объ­яв­ля­лись вне зако­на и сме­ща­лись со сво­их постов. Окта­виа­ну было «раз­ре­ше­но» про­ве­сти новые набо­ры войск, ему же пору­ча­лось дове­сти до кон­ца вой­ну про­тив Анто­ния и Лепида. Сенат послуш­но утвер­ждал все эти поста­нов­ле­ния.

Но еще задол­го до это­го даль­но­вид­ный и хит­рый Окта­виан всту­пил в тай­ные пере­го­во­ры с Анто­ни­ем и Лепидом и, по всей види­мо­сти, заклю­чил с ними согла­ше­ние. О нем так никто и не узнал, пока Окта­виан не поки­нул Рима со сво­и­ми вой­ска­ми, направ­ля­ясь к Ионий­ско­му морю. В его отсут­ст­вие Кв. Педий высту­пил перед сена­том с тре­бо­ва­ни­ем отме­нить все реше­ния, при­ня­тые про­тив Анто­ния и Лепида. Разу­ме­ет­ся, это было сде­ла­но по дого­во­рен­но­сти с Окта­виа­ном. Два­дцать леги­о­нов, собран­ных рес­пуб­ли­кан­ца­ми на восто­ке, были при­чи­ной, заста­вив­шей Окта­ви­а­на пой­ти на согла­ше­ние с Анто­ни­ем. Лишен­ный вся­кой воз­мож­но­сти сопро­тив­лять­ся, с.146 сенат послуш­но все утвер­ждал. Окта­виан изве­стил Анто­ния и Лепида о бла­го­при­ят­ном для них реше­нии сена­та, и те отве­ти­ли дру­же­ст­вен­ны­ми пись­ма­ми (App. III. 96)³¹. К это­му вре­ме­ни к Анто­нию при­со­еди­нил­ся со сво­и­ми вой­ска­ми Муна­тий Планк, и несколь­ко поз­же — Ази­ний Пол­ли­он.

Встре­ча меж­ду Окта­виа­ном, Анто­ни­ем и Лепидом про­изо­шла близ Мути­ны, на малень­ком ост­ров­ке посредине реки Лави­нии. По обе­им сто­ро­нам реки вста­ли по пять леги­о­нов с той и дру­гой сто­ро­ны. К это­му ост­ров­ку были наведе­ны мосты, и по ним, оста­вив по 300 чело­век охра­ны, дви­ну­лись пол­ко­вод­цы обе­их армий и ста­ли там сове­щать­ся. В резуль­та­те двух­днев­ных сове­ща­ний они при­шли к сле­дую­щим согла­ше­ни­ям. Окта­виан дол­жен был сло­жить с себя кон­суль­ское зва­ние, но вме­сто это­го утвер­жда­лась новая маги­ст­ра­ту­ра, рав­ная ей по зна­че­нию, «для при­веде­ния в порядок государ­ст­вен­ных дел». Ее долж­ны были занять на пять лет три чело­ве­ка — Окта­виан, Анто­ний и Лепид (App. IV. 2). Аппи­ан добав­ля­ет при этом, что три­ум­ви­ры хоте­ли таким спо­со­бом избе­жать тер­ми­на «дик­та­ту­ра» (сло­во это зву­ча­ло слиш­ком оди­оз­но). Управ­ле­ние про­вин­ци­я­ми было поде­ле­но сле­дую­щим обра­зом: Анто­ний полу­чал обе Гал­лии, кро­ме обла­сти, при­ле­гаю­щей к Пире­не­ям, Лепид — эту область вме­сте с Испа­ни­ей, Окта­виан — Афри­ку, Сар­ди­нию и Сици­лию, с при­ле­гаю­щи­ми ост­ро­ва­ми. Вопрос о про­вин­ци­ях на восто­ке не рас­смат­ри­вал­ся, посколь­ку они были во вла­сти рес­пуб­ли­кан­цев. Ита­лия оста­лась в сов­мест­ном управ­ле­нии три­ум­ви­ров.

Вести вой­ну с Бру­том и Кас­си­ем долж­ны были Анто­ний и Окта­виан (отсюда вид­но, что роль Лепида была чисто буфер­ной)³². Лепиду оста­ва­лись три леги­о­на для охра­ны поряд­ка в Риме, где он дол­жен был занять пост кон­су­ла на сле­дую­щий год. Осталь­ные семь его леги­о­нов поде­ли­ли меж­ду собой Окта­виан и Анто­ний, так, чтобы у каж­до­го обра­зо­ва­лось вой­ско из 20 леги­о­нов. С ними они с.147 долж­ны были отпра­вить­ся на восток для борь­бы с арми­я­ми рес­пуб­ли­кан­цев.

Вой­скам были обе­ща­ны зем­ли в каче­стве награ­ды за вер­ную служ­бу, для этой цели выде­ля­лись 18 ита­лий­ских общин, обла­дав­ших луч­ши­ми зем­ля­ми, кото­рые под­ле­жа­ли кон­фис­ка­ции со сто­ро­ны три­ум­ви­ров.

Чтобы при­дать всем этим дей­ст­ви­ям види­мость закон­но­сти, народ­ный три­бун Пуб­лий Титий про­вел через народ­ное собра­ние — «сре­ди войск», как мно­го­зна­чи­тель­но роня­ет Аппи­ан (IV. 7) — зако­но­про­ект об учреж­де­нии на 5 лет новой маги­ст­ра­ту­ры, три­ум­ви­ров с кон­суль­ской вла­стью для устрой­ства государ­ства — tres­vi­ri rei pub­li­cae con­sti­tuen­dae con­su­la­ri po­tes­ta­te. Офи­ци­аль­но они всту­па­ли в долж­ность 1 янва­ря 42 г. до н. э. Но преж­де все­го они реши­ли рас­пла­тить­ся со сво­и­ми поли­ти­че­ски­ми про­тив­ни­ка­ми: ни Окта­виан, ни тем более Анто­ний не соби­ра­лись под­ра­жать вели­ко­ду­шию покой­но­го дик­та­то­ра. Были состав­ле­ны про­скрип­ци­он­ные спис­ки лиц, под­ле­жа­щих немед­лен­но­му уни­что­же­нию. Это были не толь­ко про­тив­ни­ки три­ум­ви­ров, но часто про­сто бога­тые люди, так как три­ум­ви­ры «в разо­рен­ной вой­на­ми и нало­га­ми Евро­пе, а осо­бен­но Ита­лии тер­пе­ли нуж­ду в день­гах» (App. IV. 5). Все­го было при­го­во­ре­но к смер­ти с кон­фис­ка­ци­ей иму­ще­ства 300 сена­то­ров, по дру­гим дан­ным — 130, и 2000 всад­ни­ков. Сре­ди них были бли­жай­шие род­ст­вен­ни­ки и дру­зья три­ум­ви­ров, кото­рых они усту­па­ли друг дру­гу. Как пишет Аппи­ан (IV. 8 sqq.), при­во­дя­щий и текст про­скрип­ци­он­но­го объ­яв­ле­ния, «пер­вым из при­го­ва­ри­ваю­щих к смер­ти был Лепид, а пер­вым из при­го­во­рен­ных — брат Лепида Павел. Вто­рым из при­го­ва­ри­ваю­щих к смер­ти был Анто­ний, а вто­рым из при­го­во­рен­ных — дядя Анто­ния Луций. Павел и Луций пер­вы­ми выска­за­лись за объ­яв­ле­ние Лепида и Анто­ния вра­га­ми оте­че­ства… Они были постав­ле­ны на пер­вом месте, впе­ре­ди осталь­ных, не столь­ко ввиду их зна­че­ния, сколь­ко для воз­буж­де­ния стра­ха и лише­ния надеж­ды на воз­мож­ность спа­сти кого-нибудь…»

В про­дол­же­ние трех дней три­ум­ви­ры всту­па­ли в Рим, каж­дый со сво­ей пре­то­ри­ан­ской когор­той и одним леги­о­ном.

Ночью во мно­гих горо­дах были выстав­ле­ны про­скрип­ци­он­ные спис­ки, и было отда­но рас­по­ря­же­ние, чтобы голо­вы уби­тых при­но­си­лись три­ум­ви­рам. Вся­кий, укрыв­ший проскри­би­ро­ван­но­го, под­ле­жал с.148 смер­ти. Обыс­ки про­из­во­ди­лись в домах без раз­ре­ше­ния хозя­и­на. Ужас, охва­тив­ший Рим, и напря­жен­ность обста­нов­ки были тако­вы, что Кв. Педий, род­ст­вен­ник и кол­ле­га Окта­ви­а­на по кон­су­ла­ту, умер в ту же ночь «от утом­ле­ния», как пишет Аппи­ан (IV. 6), то есть, по-види­мо­му, от инфарк­та.

«И вот тот­час же, как по всей стране, так и в Риме, смот­ря по тому, где каж­дый был схва­чен, нача­лись мно­го­чис­лен­ные аре­сты и раз­но­об­раз­ные спо­со­бы умерщ­вле­ния. Отсе­ка­ли голо­вы, чтобы мож­но было их пред­ста­вить для полу­че­ния награ­ды, про­ис­хо­ди­ли позор­ные попыт­ки к бег­ству, пере­оде­ва­ния из преж­них пыш­ных одежд в непри­стой­ные. Одни спус­ка­лись в колод­цы, дру­гие в кло­аки для сто­ка нечи­стот, третьи — в пол­ные копо­ти дымо­вые тру­бы под кров­лей… Неко­то­рые сиде­ли в глу­бо­чай­шем мол­ча­нии под сва­лен­ны­ми в кучу чере­пи­ца­ми кры­ши.

Боя­лись не мень­ше, чем убийц, одни — жен и детей, враж­деб­но к ним настро­ен­ных, дру­гие — воль­ноот­пу­щен­ни­ков и рабов, третьи — сво­их долж­ни­ков или соседей, жаж­ду­щих полу­чить поме­стья…»

С необык­но­вен­ным дра­ма­тиз­мом рису­ет Аппи­ан эти тра­ги­че­ские собы­тия. Ужа­сы про­скрип­ций три­ум­ви­ров, по его мне­нию, пре­вос­хо­ди­ли то, что тво­ри­лось при Сул­ле и Марии. Для тако­го суж­де­ния у Аппи­а­на были авто­ри­тет­ные осно­ва­ния: «мате­ри­а­ла мно­го, и мно­гие рим­ляне во мно­гих кни­гах опи­са­ли это каж­дый по-сво­е­му…» (IV. 16). Одним из пер­вых погиб Цице­рон, и голо­ва его была достав­ле­на Анто­нию, кото­рый дер­жал ее на обеден­ном сто­ле, пока не насы­тил­ся этим отвра­ти­тель­ным зре­ли­щем (App. IV. 19).

Те, кто смог­ли ускольз­нуть от озве­рев­шей сол­дат­ни три­ум­ви­ров, бежа­ли к Бру­ту и Кас­сию на Восток; мно­гих бег­ле­цов под­би­ра­ли кораб­ли Секс­та Пом­пея, кур­си­ро­вав­шие вдоль бере­гов (проскри­би­ро­ван­ным ока­зы­вал­ся радуш­ный при­ем, пре­до­став­лял­ся кров и пища).

Для рас­че­тов с сол­да­та­ми, а так­же для про­дол­же­ния вой­ны на Восто­ке три­ум­ви­рам были нуж­ны огром­ные сум­мы. Сред­ства, полу­чен­ные от кон­фис­ка­ций иму­ще­ства проскри­би­ро­ван­ных, мог­ли лишь в незна­чи­тель­ной сте­пе­ни запол­нить эту брешь. Поэто­му три­ум­ви­ры вве­ли ряд допол­ни­тель­ных нало­гов и кон­фис­ко­ва­ли вкла­ды, кото­рые ино­стран­цы и рим­ские граж­дане дер­жа­ли в хра­ме Весты (Plut. Ant. 21). Вла­дель­цы поме­стий и недви­жи­мой соб­ст­вен­но­сти были обя­за­ны выпла­тить поло­ви­ну годо­во­го дохо­да, опре­де­ля­е­мо­го с.149 в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни про­из­воль­но, за каж­до­го раба хозя­ин дол­жен был упла­тить налог. Пред­ста­ви­те­ли иму­щих клас­сов, в том чис­ле оди­но­кие жен­щи­ны, долж­ны были вне­сти в кас­су три­ум­ви­ров в каче­стве еди­новре­мен­но­го нало­га сум­му, рав­ную их годо­во­му дохо­ду, и вдо­ба­вок еще ⅔ сто­и­мо­сти имев­ше­го­ся у них иму­ще­ства (App. IV. 34). Колос­саль­ный мас­штаб экс­про­при­а­ций, осу­ществляв­ших­ся три­ум­ви­ра­ми, при­вел к пол­но­му смя­те­нию в финан­со­вых и тор­го­вых делах и к повсе­мест­но­му исчез­но­ве­нию налич­ных денег, зары­вав­ших­ся в виде кла­дов (никто не чув­ст­во­вал себя в без­опас­но­сти).

Отправ­ля­ясь на Восток про­тив Бру­та и Кас­сия, Окта­виан и Анто­ний поста­ра­лись обес­пе­чить себе тыл, назна­чив в Риме маги­ст­ра­тов на осно­ва­нии зако­на Тития на несколь­ко лет впе­ред.

В то вре­мя как в Ита­лии про­ис­хо­ди­ли эти собы­тия, Брут и Кас­сий на Восто­ке спеш­но соби­ра­ли силы и изыс­ки­ва­ли сред­ства для веде­ния пред­сто­я­щей вой­ны. Под­чи­нив себе Сирию, Кас­сий соби­рал­ся дви­нуть­ся на Еги­пет, но изве­стие, полу­чен­ное от Бру­та, о гото­вя­щей­ся пере­пра­ве войск Анто­ния и Окта­ви­а­на заста­ви­ло его отка­зать­ся от это­го пла­на. После свида­ния в Смирне Брут и Кас­сий жесто­ко рас­пра­ви­лись с горо­да­ми Малой Азии (осо­бен­но с Тар­сом), а так­же с ост­ро­вом Родос за отказ выпла­тить те огром­ные сум­мы, кото­рые от них тре­бо­ва­ли. Флот Кас­сия захва­тил оса­жден­ный Родос, и с жите­лей была взыс­ка­на огром­ная кон­три­бу­ция, дотла разо­рив­шая неко­гда цве­ту­щую тор­го­вую рес­пуб­ли­ку. Брут в свою оче­редь поко­рил Ксанф и всю Ликию. Все наро­ды Малой Азии были обя­за­ны в тече­ние 10 лет упла­тить спе­ци­аль­ный налог (App. IV. 74). В резуль­та­те за два непол­ных года «Брут и Кас­сий собра­ли вой­ско, вклю­чав­шее свы­ше 20 леги­о­нов тяже­ло­во­ору­жен­ных пехо­тин­цев, око­ло 20000 кон­ни­цы и свы­ше 200 кораб­лей» (App. IV. 133).

В запад­ной части Сре­ди­зем­но­го моря гос­под­ст­во­вал флот Секс­та Пом­пея. После учреж­де­ния вто­ро­го три­ум­ви­ра­та три­ум­ви­ры внес­ли имя Секс­та Пом­пея в спи­сок проскри­би­ро­ван­ных. Отряды Пом­пея в ходе воен­ных дей­ст­вий захва­ти­ли Сар­ди­нию и затем всю Сици­лию, послед­нюю Секст Пом­пей пре­вра­тил в центр сво­его государ­ства. К Пом­пею сте­ка­лись ото­всюду рес­пуб­ли­кан­ские эле­мен­ты, бег­лые рабы, все, кому угро­жа­ла опас­ность. Флот Пом­пея бло­ки­ро­вал с.150 побе­ре­жье Ита­лии и при­чи­нял нема­лое бес­по­кой­ство три­ум­ви­рам. Вну­ша­ло серь­ез­ную тре­во­гу и поло­же­ние в Восточ­ном Сре­ди­зем­но­мо­рье, где кур­си­ро­ва­ла эскад­ра рес­пуб­ли­кан­цев под коман­до­ва­ни­ем Ста­ция Мур­ка. К нему вско­ре по при­ка­зу Кас­сия при­со­еди­нил­ся и Доми­ций Аге­но­барб с 50 кораб­ля­ми. Но эта эскад­ра не суме­ла поме­шать пере­пра­ве войск Анто­ния и Окта­ви­а­на в Эпир, а сами Брут и Кас­сий про­яви­ли недо­пу­сти­мую мед­ли­тель­ность и вовре­мя не при­бы­ли в Эпир, чтобы вос­пре­пят­ст­во­вать раз­вер­ты­ва­нию войск про­тив­ни­ка. Это было так­же серь­ез­ной ошиб­кой рес­пуб­ли­кан­цев.

Аван­гард армии Анто­ния и Окта­ви­а­на в коли­че­стве 8 леги­о­нов под коман­до­ва­ни­ем Деци­дия Сак­сы и Гая Нор­ба­на про­шел Македо­нию и углу­бил­ся во Фра­кию. Вой­ска Бру­та и Кас­сия, пере­пра­вив­ши­е­ся из Абидо­са в Сест, мед­лен­но дви­га­лись им навстре­чу. Непо­да­ле­ку от горо­да Филип­пы, близ горы Сим­бо­ла, рас­по­ло­жил­ся аван­гард Нор­ба­на, но Брут и Кас­сий дви­ну­лись в обход и заста­ви­ли его отсту­пить с этой пози­ции (Plut. Brut. 38). На помощь Нор­ба­ну быст­ро подо­спел с основ­ны­ми сила­ми Анто­ний. Через 10 дней подо­шли и леги­о­ны Окта­ви­а­на. Сам Окта­виан был болен, и его нес­ли на носил­ках. Ска­за­лось смер­тель­ное напря­же­ние послед­них меся­цев.

Вой­ска Бру­та и Кас­сия рас­по­ло­жи­лись в двух отдель­ных лаге­рях³³ на рас­сто­я­нии око­ло полу­то­ра кило­мет­ров друг от дру­га. Оба лаге­ря, одна­ко, были свя­за­ны общей лини­ей укреп­ле­ний (App. IV. 106). Они нахо­ди­лись на высо­ких хол­мах; рав­ни­на, про­сти­рав­ша­я­ся вни­зу, была удоб­на для того, чтобы дать сра­же­ние. По сло­вам Аппи­а­на, пози­ция Бру­та и Кас­сия была более выгод­ной, и снаб­же­ние в вой­ске рес­пуб­ли­кан­цев было нала­же­но луч­ше.

Укре­пив свои лаге­ря, обе сто­ро­ны неко­то­рое вре­мя состя­за­лись в мета­нии копий и кон­ных дивер­си­ях. Лагерь Окта­ви­а­на был рас­по­ло­жен про­тив лаге­ря Бру­та, лагерь Анто­ния — про­тив лаге­ря Кас­сия. Чис­лен­ность войск с той и дру­гой сто­ро­ны была при­мер­но оди­на­ко­вой — око­ло 19 леги­о­нов, но кон­ни­цы у три­ум­ви­ров было мень­ше. Зато вой­ска три­ум­ви­ров состо­я­ли почти сплошь из опыт­ных и испы­тан­ных в боях вете­ра­нов, и в офи­цер­ском кор­пу­се пере­вес так­же был на сто­роне три­ум­ви­ров, так как у Бру­та и Кас­сия выс­шие с.151 команд­ные долж­но­сти зани­ма­ли моло­дые люди из ари­сто­кра­ти­че­ских фами­лий, не имев­шие опы­та бое­вых дей­ст­вий. На сто­роне три­ум­ви­ров глав­ную роль играл Анто­ний — Окта­виан осо­бы­ми воен­ны­ми даро­ва­ни­я­ми не отли­чал­ся, как это ста­ло ясно во вре­мя Мутин­ской вой­ны. Поло­же­ние в лаге­ре три­ум­ви­ров ослож­ня­лось рас­ту­щим недо­ве­ри­ем Окта­ви­а­на к Анто­нию, дава­ла себя знать недав­няя смер­тель­ная враж­да и сопер­ни­че­ство. На сто­роне рес­пуб­ли­кан­цев глав­ную роль играл Кас­сий, имев­ший, как уже гово­ри­лось выше, солид­ный опыт коман­до­ва­ния вой­ска­ми, хотя ему и недо­ста­ва­ло быст­ро­ты в реше­ни­ях из-за чрез­мер­но­го педан­тиз­ма.

Ход пер­во­го сра­же­ния при Филип­пах наши источ­ни­ки (в основ­ном Плу­тарх в био­гра­фии Бру­та и Аппи­ан) рису­ют в общем сход­ным обра­зом. Сра­же­ние было нача­то по ини­ци­а­ти­ве Бру­та, вой­ска кото­ро­го напа­ли на лагерь Окта­ви­а­на. Леги­о­ны послед­не­го не ожи­да­ли такой ата­ки, вна­ча­ле пола­гая, что это оче­ред­ная вылаз­ка. Эффект вне­зап­но­сти при­нес вой­скам Бру­та круп­ный успех. Лагерь Окта­ви­а­на был взят, и сам Окта­виан лишь по счаст­ли­вой слу­чай­но­сти избе­жал пле­на. «Его едва успе­ли выне­сти оттуда. Дума­ли, что он убит, так как пустые носил­ки были прон­зе­ны дро­ти­ка­ми и копья­ми» (Plut. Brut. 41). Так центр армии Бру­та оттес­нил про­тив­ни­ка, кото­ро­му был нане­сен жесто­кий урон. Но Кас­сий про­явил непо­нят­ную мед­ли­тель­ность и дал окру­жить себя пра­во­му флан­гу непри­я­те­ля. При этом кон­ни­ца Кас­сия тот­час же обра­ти­лась в бег­ство. Пло­хая связь меж­ду обо­и­ми пол­ко­во­д­ца­ми сыг­ра­ла здесь роко­вую роль, и Анто­нию уда­лось овла­деть лаге­рем Кас­сия. Узнав о про­ис­хо­дя­щем, Брут спеш­но бро­сил на помощь Кас­сию отряд всад­ни­ков. Пло­хо пред­став­ляя себе, что про­ис­хо­ди­ло на флан­ге, кото­рым коман­до­вал Брут, Кас­сий при­нял этот отряд за вра­же­ский и, пола­гая, что Брут про­иг­рал сра­же­ние, покон­чил жизнь само­убий­ст­вом, под­ста­вив шею под удар меча сво­его воль­ноот­пу­щен­ни­ка Пин­да­ра, кото­ро­го он спе­ци­аль­но дер­жал при себе на этот слу­чай. Гибель Кас­сия повлек­ла за собой чрез­вы­чай­но важ­ные послед­ст­вия для армии рес­пуб­ли­кан­цев, лишив­ших­ся само­го опыт­но­го пол­ко­во­д­ца.

Вско­ре Брут ока­зал­ся вынуж­ден очи­стить лагерь Окта­ви­а­на. Обе сто­ро­ны нес­ли в ходе сра­же­ния огром­ные поте­ри, так как борь­ба при­ня­ла осо­бен­но оже­сто­чен­ный харак­тер. Стре­мясь вооду­ше­вить сво­их сол­дат, Брут пообе­щал раздать им по 2000 дена­ри­ев. В этих день­гах были осо­бен­но заин­те­ре­со­ва­ны вои­ны Кас­сия, поте­ряв­шие с.152 свое иму­ще­ство, когда их лагерь был захва­чен. Анто­ний посту­пил таким же обра­зом, пообе­щав сво­им сол­да­там по 20000 сестер­ци­ев, и еще боль­шие сум­мы офи­це­рам. Вой­ска Бру­та пере­груп­пи­ро­ва­лись, про­дви­нув­шись к лаге­рю Кас­сия, толь­ко теперь Брут оце­нил пре­иму­ще­ство пози­ции, кото­рую тот зани­мал. Анто­ний точ­но так же про­из­вел быст­рую пере­груп­пи­ров­ку сво­их войск.

Сле­дую­щую ночь Брут потра­тил на вос­ста­нов­ле­ние лаге­ря Кас­сия, остав­лен­но­го вой­ска­ми Анто­ния, хотя это вовсе не было пря­мой необ­хо­ди­мо­стью.

После ряда обход­ных манев­ров, пред­при­ня­тых вой­ска­ми три­ум­ви­ров, было дано вто­рое сра­же­ние, вновь по ини­ци­а­ти­ве армии Бру­та. Рес­пуб­ли­кан­цев осо­бен­но вооду­ше­ви­ло изве­стие о победе их флота, раз­гро­мив­ше­го транс­пор­ты про­тив­ни­ка, кото­рые вез­ли под­креп­ле­ния, в чис­ле кото­рых были зна­ме­ни­тый Мар­сов леги­он и пре­то­ри­ан­ская когор­та Окта­ви­а­на. Это вто­рое сра­же­ние, соглас­но Плу­тар­ху (Brut. 47) было отде­ле­но от пер­во­го 20 дня­ми. Анто­ний его выиг­рал. Брут с остав­ши­ми­ся 4 леги­о­на­ми отсту­пил в сто­ро­ну гор и, не наде­ясь на вер­ность сво­их войск, ночью покон­чил жизнь само­убий­ст­вом. Остав­ше­е­ся без вождя вой­ско Бру­та пере­шло на сто­ро­ну три­ум­ви­ров и, как опи­сы­ва­ет Аппи­ан, «полу­чив про­ще­ние от них, было рас­пре­де­ле­но по их вой­скам: все­го сол­дат было око­ло 14000» (App. IV. 135). Под­во­дя ито­ги это­го сра­же­ния, Аппи­ан добав­ля­ет: «Таким обра­зом, перед Цеза­рем и Анто­ни­ем, бла­го­да­ря их отва­ге, не оста­нав­ли­ваю­щей­ся ни перед каки­ми опас­но­стя­ми, посред­ст­вом все­го лишь двух сухо­пут­ных сра­же­ний было совер­ше­но вели­чай­шее дело, подоб­но­го кото­ро­му до того нико­гда не быва­ло…» (App. IV. 137).

Эта оцен­ка, пред­став­ля­ю­щая бит­ву при Филип­пах собы­ти­ем вели­чай­ше­го миро­во­го зна­че­ния, послу­жив­шим пово­рот­ным пунк­том рим­ской исто­рии (после этой бит­вы дело рес­пуб­ли­кан­цев ока­за­лось бес­по­во­рот­но про­иг­ран­ным и уста­нов­ле­ние монар­хи­че­ско­го режи­ма было лишь вопро­сом вре­ме­ни), в прин­ци­пе вер­на, невер­но лишь пред­став­ле­на роль Окта­ви­а­на как пол­ко­во­д­ца: в этой бит­ве он фак­ти­че­ски не при­ни­мал ника­ко­го уча­стия.

Пра­виль­ную оцен­ку этим собы­ти­ям дает Тацит в «Анна­лах» (I. 2): «После гибе­ли Бру­та и Кас­сия граж­дан­ские вой­ны меж­ду поли­ти­че­ски­ми груп­пи­ров­ка­ми пре­кра­ти­лись»³⁴.

с.153 Под­ведем в несколь­ких сло­вах ито­ги это­го бес­при­мер­но­го по сво­е­му зна­че­нию пери­о­да исто­рии древ­не­го Рима. В тече­ние после­дую­щих 10 лет три­ум­ви­рат пре­вра­тил­ся в дуум­ви­рат (Лепид лишил­ся войск и вла­сти, став част­ном лицом), а спор меж­ду остав­ши­ми­ся дву­мя сопер­ни­ка­ми решил­ся в поль­зу более лов­ко­го, даль­но­вид­но­го, хит­ро­го и рас­чет­ли­во­го Окта­ви­а­на. Победив Анто­ния, он уста­но­вил монар­хи­че­ский строй, заву­а­ли­ро­ван­ный име­нем прин­ци­па­та³⁵.

Уста­нов­ле­ние прин­ци­па­та соот­вет­ст­во­ва­ло объ­ек­тив­но­му ходу раз­ви­тия исто­ри­че­ско­го про­цес­са: граж­дан­ские вой­ны, быв­шие край­ней фор­мой про­яв­ле­ния клас­со­вой борь­бы³⁶, пока­за­ли силу с.154 про­ти­во­ре­чий, разди­рав­ших рим­ское обще­ство. Несоот­вет­ст­вие фор­мы полис­ной демо­кра­тии фак­ти­че­ско­му содер­жа­нию рим­ской государ­ст­вен­но­сти, так как Рим стал миро­вой импе­ри­ей, было устра­не­но созда­ни­ем монар­хии.

Окта­виан достиг вер­ши­ны могу­ще­ства пото­му, что из всех поли­ти­че­ских дея­те­лей того вре­ме­ни он луч­ше дру­гих умел рас­счи­тать свои дей­ст­вия, не под­да­ва­ясь эмо­ци­ям и состра­да­нию, и в то же вре­мя отли­ча­ясь реши­тель­но­стью и уме­ни­ем рис­ко­вать. Как никто дру­гой, он умел исполь­зо­вать ошиб­ки сво­их сопер­ни­ков, кото­рые те, надо при­знать, совер­ша­ли в боль­шом коли­че­стве. Недо­ста­ток пол­ко­вод­че­ско­го талан­та с лих­вой иску­пал­ся его уме­ни­ем под­би­рать себе помощ­ни­ков, сре­ди кото­рых наи­бо­лее извест­ны Меце­нат и М. Вип­са­ний Агрип­па, став­ший позд­нее его зятем. Окта­виан мно­гое уна­сле­до­вал от сво­его при­ем­но­го отца: без­удерж­ную дема­го­гию, игру на инстинк­тах тол­пы, показ­ную при­вер­жен­ность ста­рине… Но в отли­чие от Цеза­ря, быв­ше­го широ­кой нату­рой и гени­аль­но ода­рен­ным чело­ве­ком, Окта­виан был хит­рым и лице­мер­ным тира­ном, отли­чав­шим­ся осо­бой жесто­ко­стью и веро­лом­ст­вом. В борь­бе про­тив Анто­ния он сыг­рал на нацио­на­ли­сти­че­ских чув­ствах рим­лян, что, в конеч­ном сче­те, обес­пе­чи­ло ему под­держ­ку Ита­лии и Рима.