Перевод с англ. О. В. Любимовой.
с.164 Когда после победы над Антонием и Клеопатрой Октавиан начал закладывать идеологические основы своего положения в res publica, он, несомненно, был осведомлен о том легитимизирующем воздействии, которое могут оказать в этих целях греческие мифы. Александр Великий уже избирал различных богов и героев в качестве образцов, чтобы представить авторитетные прототипы основных аспектов своей политической роли. Эллинистические цари унаследовали и расширили эти формы самопрезентации, а политические лидеры конца римской Республики последовали их примеру.
Однако возможности Октавиана на этом идеологическом поле были довольно ограничены. Распространенные модели Александра и диадохов, Диониса и Геракла были заняты Антонием, а политическая пропаганда самого Октавиана отчасти придала им негативный оттенок1. Ахилл, которого высоко чтил Александр, совершил слишком мало сопоставимых подвигов, чтобы стать убедительной моделью для принцепса. Диомед, спасший и защитивший палладий, идеологически был ближе2, но в связи с этим он вступил в соперничество с Энеем и в итоге был им побежден, так что остался лишь обобщенным образцом военной virtus. Другие, менее известные фигуры не рассматривались, так как не получили необходимого распространения в Риме. Самыми удачными прототипами были римские герои Эней и Ромул.
Тем не менее, Октавиан использовал все возможности в этой сфере. Он нашел греческого героя, который никогда ранее не служил моделью для правителя. Это Орест. Такой выбор точно соответствовал особенностям положения наследника Юлия Цезаря: Орест являлся мифическим прообразом мщения, а Октавиан сделал мщение главным мотивом своего политического восхождения; Орест отомстил за своего отца Агамемнона, который был убит, а Октавиан отомстил за своего отца Юлия Цезаря; Орест в связи с этим стал противником Клитемнестры, жены Агамемнона, а Октавиан был противником Клеопатры, состоявшей с Цезарем в отношениях, схожих с браком; кроме того, Орест в связи с этим стал противником Эгисфа, любовника Клитемнестры, а Октавиан стал противником Антония, любовника Клеопатры; Оресту пришлось бороться за принадлежащее ему по праву наследство против притязаний этой четы, а Октавиану пришлось бороться за политическое наследство Юлия Цезаря; Орест свершил свою месть по приказанию Аполлона, а Октавиан сражался под покровительством этого бога; Орест, наконец, пролил кровь родичей и нуждался в оправдании; в этом же смысле победа Октавиана над согражданами являлась осквернением, требовавшим очищения3.
Эта мифическая модель настолько хорошо подходит, что ее существование следовало бы предположить, даже если бы она не была засвидетельствована в текстах. В святилище Геры в Аргосе Павсаний видел статую Ореста с надписью, сообщающей, что она изображает Августа4. Трудно сказать, была ли старая статуя мифического героя превращена при помощи этой надписи в изображение императора, или же статуя была поставлена лишь в правление Августа и с самого начала представляла Августа в образе Ореста5. Как бы то ни было, уже с.165 Бахофен отметил тот факт, что статуя с такой надписью являлась прообразом Августа как мстителя6.
Возможно, будет высказано предположение, что эту ассоциацию Августа и Ореста изобрел народ Аргоса, где Орест правил в мифическую эпоху7. Однако, по-видимому, эта идея исходила из Рима: кости данного героя, которые, согласно римскому преданию, первоначально хранились в святилище Дианы в Неми, позднее были перенесены — мероприятие, имевшее программное значение — в Рим и захоронены возле храма Сатурна на Римском форуме; поскольку Гигин знал об этом событии, оно должно было произойти не позднее правления Августа8. Высказывалась обоснованная гипотеза о том, что это было решение самого Августа. Его следует отнести ко времени после битвы при Акции, когда Луций Мунаций Планк перешел на сторону Октавиана, построил новый храм Сатурна и, украсив его тритонами, связал это здание с победой над Антонием9. Э. Симон убедительно связала рельеф с виллы Медичи, относящийся к эпохе Клавдия, с данным актом религиозной политики (рис. 1)10. На заднем плане там изображен храм Сатурна, перед ним — большая и богато украшенная гидрия, по-видимому, урна Ореста, а по обеим сторонам Аполлон и Диана, боги-покровители мифического героя, так же, как и Августа, его действующего аналога.
Но и помимо этого развитие темы Ореста свидетельствует о том, каким образом идеи, исходящие с императорского двора, принимались образованным высшим классом. На долго обсуждавшемся рельефе из района Ариции, хранящемся в Копенгагене, изображен, согласно принятой многими интерпретации
Рис. 1. Рельеф с виллы Медичи (источник: M. Cagiano de Azevedo, Le antiquità di Villa Medici, 1951, № 13). |
Точно так же рельеф с Орестом в Неаполе, который обоснованно датирован началом правления Августа, может отражать новое значение этого героя (рис. 3)14. Традиционная иконография, еще используемая на рельефах из Кампаны, относящихся к этому же времени, показывала Ореста защищающимся, спасающимся от Эриний у Дельфийского омфала. Однако здесь Эринии спят, а герой энергично отправляется в Афины, чтобы предстать перед правосудием.
с.167 |
Рис. 2. Рельеф из области Ариции. Новая Карлсбергская глиптотека, Копенгаген. |
Рис. 3. Рельеф с Орестом. Неаполь. |
С этой целью скульптор с небольшими изменениями заимствовал с.168 иконографический тип, который тогда широко использовался при изображении Диомеда с палладием15. Оба феномена вполне понятны, если Орест фигурирует как прототип Августа: активная поза демонстрирует уверенность в том, что убийство родичей будет очищено, а за счет уподобления Диомеду, который, как спаситель палладия, был важной моделью для Августа16, Орест тоже становится своего рода защитником религии.
Однако в долгосрочной перспективе роль мстителя за отца и значимость Ореста оказались ограничены достаточно коротким этапом политической карьеры Августа. Поэтому данная тема не имела большого успеха и осталась эпизодом процесса построения политического мифа об императоре. Соответственно, эта тема не получила широкого распространения в частной сфере. Главные аспекты императора и империи — стабильность и вечность, — гораздо лучше можно было выразить через Энея и Ромула. Культ Ореста — это один из многих временных экспериментов в первые годы правления Августа. В целом, он демонстрирует на этом этапе сжатый, энергичный и в то же время высококвалифицированный и элитарный политический стиль, который следовал традициям республики и от которого Август освободился лишь постепенно и частично17.
ПРИМЕЧАНИЯ