с.92 При наличии крайне ограниченного количества источников по истории эллинистической Каппадокии1 изучение династической истории этого государства приобретает особо важное значение. Именно при обращении к данному предмету удается естественным путем свести воедино данные письменной традиции, эпиграфики и нумизматики, что помогает создать своего рода «каркас» остающейся во многом неясной политической истории страны. Разумеется, вполне самостоятельную ценность имеет и выяснение особенностей монархической формы правления в этом государстве, благодаря чему можно надеяться получить хотя бы приблизительное представление о синтезе и взаимодействии в каппадокийской государственности греко-македонских, иранских, местных анатолийских традиций. Такая работа отчасти уже проделана в содержательном исследовании канадского ученого Р. Салливана2, но в нем анализируется только период I в. до н. э. — нач. I в. н. э., когда власть в Каппадокии перешла к представителям новой династии Ариобарзанидов. Представляется поэтому вполне логичным начать, что называется, ab ovo, обратившись к более раннему времени, когда власть в Каппадокии принадлежала царскому роду Ариаратидов. Отсюда вытекает главная задача данного исследования: синтезировать уже имеющиеся результаты, свести их воедино и создать целостную картину династической истории Каппадокии в IV—
О ранней истории Каппадокии сведений крайне мало. Практически ничего неизвестно о существовавшем здесь до персидского с.93 завоевания государстве. Лишь недавно была высказана и, как кажется, довольно убедительно обоснована гипотеза об этнической принадлежности каппадокийцев — «левкосирийцев» греческих источников, которых, видимо, следует считать народом, родственным фригийцам и армянам4 (что в принципе могло бы объяснить присутствие в государственной организации эллинистической Каппадокии каких-либо элементов, не связанных ни с греко-македонской, ни с иранско-ахеменидской политическими традициями). Отмечается также, что и само название Katpatuka, зафиксированное в персидских документах, не может быть причислено к собственно иранским (как об этом говорит, например, Полибий — F. 90)5. Иноплеменное по отношению к коренному населению Каппадокии происхождение Ариаратидов, как представителей персидского аристократического рода, должно постоянно учитываться при анализе внутренней и внешней политики каппадокийских царей и используемых ими пропагандистских установок6.
Генеалогия Ариаратидов в том виде, как она изложена античными авторами (и Диодором прежде всего), несет на себе явные черты пропагандистской обработки. Когда же создана эта версия? Ранее исследователи нечасто задавались этим вопросом. Скорее всего, она была произведена при Ариарате V Филопаторе после переворота Ороферна7. Политическая ангажированность этой информации, разумеется, затрудняет работу с источниками и требует критического к ним отношения, но в то же время может дать представление о том, каковы были механизмы «конструирования» генеалогических связей, образов тех или иных представителей династии и трактовки критических событий в истории правящего дома этого государства. Обращает на себя внимание, в частности, что в развернутом рассказе Диодора речь нигде не идет о сатрапах Каппадокии: создается впечатление, будто местные правители обладали царским статусом едва ли не с самого начала своего появления на исторической арене, притом что они возводили свое родословие как к «семи персам», так и к Ахеменидам. Эти неясные моменты необходимо учитывать при попытках состыковать конкретную информацию Диодора с «выжимкой» из недошедшей до нас части его труда, сделанной византийским хронистом Георгием Синкеллом: Καππαδόκων βασιλεῖς ζ χρόνους ρξ с.94 διαρκέσαντες κατὰ τούτους ἤρξαντο τοὺς χρόνους ὡς Διόδωρος (XXXI. 19. 9) γράφει — «Семь царей Каппадокии, <чье правление> длилось 160 лет, начали царствовать в это время, как пишет Диодор» (Sync. P. 322. 6—
Пожалуй, самый ранний по времени формирования фрагмент истории династии изложен Полибием, причем, поскольку он содержит очевидные расхождения с «официальной» версией Диодора, можно считать, что он еще не был включен в оформившуюся позднее пропагандистскую схему. Полибий сообщает, что некий перс (имя его в рукописях не сохранилось) получил во владение Каппадокию за доблесть, проявленную им на охоте, когда он спас ото льва царя Артаксеркса (или кого-то другого из персидских царей) (F. 90). Эта информация вполне выдержана в духе иранской «героической» традиции8, но, тем не менее, она возводит начало династии к не столь уж раннему времени, максимум к V в. до н. э., что вряд ли могло устроить стремившихся повысить свой престиж Ариаратидов9.
Этим обстоятельством, вероятно, и следует объяснить появление детализированной версии происхождения каппадокийского правящего дома, переданной Диодором. Сицилийский историк пишет: «Цари Каппадокии говорят, что они возводят свой род к Киру, <царствовавшему> у персов; утверждается также, что они — потомки одного из семи персов, убивших мага. Что до родства с Киром, то оно отсчитывается так. У Камбиза, отца Кира, была родная сестра по имени Атосса. У нее и царя Каппадокии Фарнака родился сын Галл10, у него — сын Смердис, у Смердиса — Артамн11, а у того — Анафас, человек выдающегося мужества и смелости; он-то и был одним из семи персов12. Таким образом они прослеживают родство с Киром и Анафасом, которому, как говорят, была за его мужество уступлена власть над Каппадокией, причем на условиях, что он не будет платить подати персам13. После его смерти ему наследовал его сын, носивший то же имя» (XXXI. 19. 1—
Прежде всего, разумеется, бросается в глаза «привязка» каппадокийских царей к Ахеменидам, однако выполнена она весьма небрежно. Отмечалось, что Ариаратиды оказываются с персидским царским родом во вторичном родстве — только через тетку Кира Атоссу, на которой женился «царь Каппадокии» Фарнак15. Личность последнего весьма загадочна: происхождение его не объясняется, но, видимо, он является «автохтонным» правителем, поскольку его царствование приходится на время до установления персидского господства над Каппадокией. При этом он носит имя из иранско-ахеменидского царского ономастикона. Пожалуй, дать сколько-нибудь убедительное объяснение этому пассажу не удается16.
Далее, кажется совершенно непонятным, каким образом возможно «растянуть» правление Анафаса-младшего в период от начала господства в Каппадокии его отца (кон. V в. до н. э.) и до гипотетического прихода к власти здесь Датама: ведь это более ста лет! Возможное разрешение этого противоречия будет предложено далее.
Диодор продолжает: «Когда после его (Анафаса — сына Анафаса, «одного из семи персов». —
Важная проблема, связанная с этим отрывком, касается места и роли Датама в истории Каппадокии. Включение его в генеалогическое древо каппадокийской династии обычно считается фиктивным18, однако как цель, так и средства этой манипуляции необходимо уточнить. Пожалуй, можно согласиться с Дж. Хорнблауэр, полагающей, что «компилятор с.96 попытался связать Ариарата, реального основателя династии каппадокийских царей, со знаменитым историческим лицом Датамом посредством прямого родства»19. Однако эту попытку трудно признать удачной. «Сын» Датама Ариамн — явно фиктивный персонаж20: его пятидесятилетнее правление никак не укладывается в период между смертью Датама (ок. 360 г. до н. э.) и гибелью Ариарата (I) в 322 г. до н. э. (в возрасте 82 лет!). Имя его, однако, выбрано не случайно: оно находит соответствие в приводимом Ктесием имени сатрапа Каппадокии при Дарии I — Ариарамн21 (Ctes. FGrH. 688. Frag. 13), причем этот пассаж в последнее время оценивается как несущий в себе значительную долю историчности22. Связь Датама с собственно Каппадокией вообще довольно проблематична: как показал детально исследовавший его карьеру Д. Бинг, он был скорее сатрапом Киликии, а не Каппадокии, а последняя область могла быть дана ему Артаксерксом II в награду за активные действия по подавлению восстания23. В дальнейшем Датам, судя по всему, в основном действовал в северных районах Малой Азии (т. е. в Понтийской, а не Великой Каппадокии), и едва ли есть достаточные основания полагать, что он сам или тем более его сын Сисин действительно мог считаться каппадокийским правителем, как это полагает Дж. Хорнблауэр24. Что же касается «сына» Датама Ариамна, то он, скорее всего, по ошибке был перемещен переписчиком из того отрезка каппадокийской истории, который предшествует появлению на ее сцене Датама. В пользу этого свидетельствует, во-первых, близость имен Аримней и Ариамн25, и, во-вторых, то, что Ариамн — «сын Ариарата» — умер, «не совершив ничего достойного упоминания» (μηδὲν ἔργον ἄξιος μνήμης πράξας): фраза, явно не вполне уместная в официальной генеалогии. Очевидно, автор — источник Диодора сам пребывал в некотором затруднении, пытаясь понять, почему о правлении этого персонажа ничего достоверного не известно.
Довольно неясная ситуация складывается и с Ариаратом, который обозначен в источнике как сын вышеупомянутого Ариамна и отец Ариарата (I). Из сообщения источника получается, что он действовал на стороне персидских властей, подавляя восстание египтян в кон.
Так почему же каппадокийские правители причислили Датама к своим предкам? Очевидно, им было выгодно ориентироваться на эту харизматическую фигуру для подчеркивания своих притязаний на власть в стране в противовес амбициям других представителей персидской знати, имевших определенные властные позиции в Каппадокии. К последним, в частности, может быть причислен сатрап Каппадокии и Ликаонии Митридат, занимавший этот пост во время похода десяти тысяч (Xen. Anab. VII. 8. 25). Его происхождение не вполне ясно, однако
Кроме того, нельзя упускать из вида сообщение Страбона, что «македоняне захватили Каппадокию уже разделенной персами на две сатрапии» (τὴν δὲ Καππαδοκίαν εἰς δύο σατραπείαν μερισθεῖσαν ὑπὸ τῶν Περσῶν παραλαβόντες Μακεδόνες — XII. 1. 4). Когда именно это разделение произошло, остается неясным29, но сама такая мера открывала возможности для реализации властных притязаний различных персидских аристократических родов, и здесь было на что рассчитывать как Ариаратидам, так и Митридатидам. Не исключено, что к последним принадлежал и Митробузан, сатрап Каппадокии, погибший при Гранике (Arr. Anab. I. 16. 3).
Можно быть уверенными в том, что относительно достоверная история династии начинается с Ариарата I. Неясно, был ли он «узурпатором» власти в Каппадокии, как это полагает Дж. Хорнблауэр30. Однако явно не случайным выглядит упоминание Диодора о «великих почестях», с.98 дарованных Ариарату за доблесть в борьбе против египтян. Возможно, именно с этой информацией следует связывать реальное утверждение в Каппадокии рода Ариаратидов: сатрапский пост мог быть пожалован Ариарату I за его верную службу царю (ср. с высказанным выше предположением о сути вознаграждения Артаксерксом II Митридата — убийцы Датама).
Во время похода Александра македонянам удалось достичь контроля только над южной частью страны31, Ариарат же, удалившись в Понтийскую Каппадокию, пребывал в положении независимого правителя вплоть до своей гибели в 322 г. до н. э.
О правлении Ариарата I не известно больше ничего кроме того, что он чеканил монету с легендой на арамейском языке. Его монетным двором была Газиура в Понтийской Каппадокии (и, возможно, Синопа)32: южная часть страны пока что оставалась вне его контроля. И легенда, и сама стилистика монет33 со всей очевидностью демонстрируют, что Ариарат воспринимал себя как представителя иранско-ахеменидской политической традиции, которую он намеревался отстаивать с оружием в руках. Не исключена его причастность к исчезновению из каппадокийской истории наместников Александра Сабикта (Arr. Anab. II. 4. 2) и Абистамена (Curt. III. 4. 1). Возможно, названные лица сменили друг друга на этом посту в течение 333—
О гибели Ариарата I довольно подробно рассказывает Диодор, ориентирующийся в данном случае на Гиеронима Кардийского. «…Пердикка вместе с царем Филиппом и царским войском выступил походом на Ариарата, правителя Каппадокии (Καππαδοκίας δυνάστην). Ведь тот, поскольку македоняне на него не обращали внимания, так как Александр пренебрег им из-за борьбы с Дарием и <из-за других> дел, получил достаточно времени, управляя Каппадокией. Поэтому он, собрав значительные денежные средства благодаря доходам35, создал большое войско — частью местное, частью наемное. Вследствие этого, домогаясь царской власти, он был готов противостоять Пердикке, имея тридцать тысяч пехоты и пятнадцать тысяч конницы. Пердикка же, вступив с ним в сражение, победил его в битве и до четырех тысяч убил, а свыше пяти тысяч захватил в плен, и в том числе самого Ариарата. И его вместе со с.99 всеми его родственниками он после истязаний распял» (XVIII. 16. 1—
Вопрос о формальном статусе Ариарата I во время его независимости, к сожалению, пока не может быть разрешен с достаточной надежностью. Античные авторы определяют его по-разному. Диодор говорит о нем то как о царе Каппадокии (Diod. XVIII. Praef. 1. 25—
После Ариарата I Каппадокией управлял сначала Эвмен (до своей гибели в 316 г. до н. э.), затем — Никанор, назначенный Антигоном Монофтальмом (App. Mithr. 8), а после гибели последнего страна перешла под контроль Селевка I: Аппиан перечисляет Каппадокию в числе подчиненных Сотером областей (Καππαδοκίας τῆς Σελευκίδος λεγομένης — Syr. 55). К сожалению, о характере и продолжительности селевкидского контроля над Каппадокией практически ничего неизвестно.
Завершив рассказ о гибели Ариарата I, Диодор продолжает: «Ариарат, сын прежнего царя, потеряв в этом положении надежду, вместе с немногими <приближенными> удалился в Армению. Спустя немного времени, когда Эвмен и Пердикка погибли, а Антигон и Селевк были отвлечены <другими делами>, он, взяв войско у царя армян Ардоата, убил македонского стратега Аминту, а македонян быстро изгнал из страны и вновь приобрел отеческую державу» (XXXI. 19. 4).
Поскольку сообщаемая сицилийским историком информация довольно противоречива, существуют различные версии относительно времени победоносного возвращения Ариарата II в Каппадокию. Одна с.100 из них относит это событие примерно к 266 г. до н. э., что связывается и с принятием представителями каппадокийской династии царского титула, исходя из данных Синкелла (при этом следует учитывать, что дата окончания правления Ариаратидов тогда еще была совершенно не выяснена)39. В этом случае, однако, возникают трудноразрешимые проблемы с количеством царей — представителей каппадокийской династии: к семи, упоминаемым Синкеллом (причем и это число должно быть получено, как будет показано далее, в результате «вычитания» кого-то одного из ряда каппадокийских монархов, пребывавших на престоле в кон. III — нач. I в. до н. э.), будет необходимо прибавить еще двух: Ариарата II и его преемника Ариармна. Кроме того, несмотря на всю расплывчатость информации Диодора, в этом случае остается совершенно непонятным, к чему он упоминал в контексте возвращения Ариарата не только Эвмена, но даже и Антигона с Селевком, со времени смерти которых прошло уже несколько десятилетий. Наконец, как было показано в основательном исследовании немецкого антиковеда М. Шоттки, армянский царь Ардоат (Оронт) никак не мог находиться у власти в
Противоположное мнение основано как раз на упоминании Антигона Монофтальма в связи с возвращением Ариарата в Каппадокию. Если считать, что Антигон еще был на тот момент жив, то следует полагать, что Аминта был именно его наместником в Каппадокии, а Ариарат одержал победу над ним до 301 г. до н. э.41 Эта точка зрения выглядит вполне логичной, но и у нее есть слабые места. В частности, остается неясным, когда Селевк смог бы установить контроль над Каппадокией, если Ариарат вернул себе отеческую державу уже к концу IV в. до н. э. (хотя, разумеется, нельзя исключать вероятность того, что «Каппадокией Селевкидой» называлась только часть — вероятно, южная — территории страны, подвластная Селевку Никатору)42. Нельзя игнорировать и то обстоятельство, что Ариарат II остается единственным из правителей каппадокийской династии, чьи монеты до сих пор не обнаружены43; с.101 вероятно, он правил относительно недолго и поэтому не успел организовать собственный монетный чекан, а это заставляет усомниться в возможности его пребывания у власти уже с 301 г. до н. э.
Остается последняя возможность: возвращение Ариарата II в Каппадокию состоялось еще при жизни Селевка I (скорее всего, в самом конце ее), чья смерть и представляет собой terminus ante quem прихода Ариарата к власти44. Вероятно, Ариарат умер приблизительно на рубеже 280-х —
Именно в правление Ариарамна произошло чрезвычайно важное событие, позволившее правителям Каппадокии добиться формально равного статуса с великими эллинистическими державами и прежде всего с Селевкидами. О. Мюллер справедливо замечает, что основанием для признания Ариаратидов царями послужило предшествующее усиление их государства47, а случилось это в результате установления брачно-династических связей с сирийским царским домом (первый случай, когда нам оказывается известным имя супруги каппадокийского правителя!). Кроме Диодора, о данном событии сообщает также Евсевий (Chron. I. 251 Schoene): Filios habuit (habebat) II: Seleukum cognomento Kalinikum, et Antigonum; filias II: ex Laodike Akhaei filia, quarum (e quibus) unam Mithridates, alteram vero Arathes uxores duxerunt48.
Вообще, вопрос о том, от какого события и даты ведется отсчет лет правления каппадокийской царской династии, представляет значительный интерес как с чисто фактологической точки зрения, так и в плане выяснения и реконструкции тех политико-правовых норм, которые использовались Ариаратидами для выравнивания своего статуса с македонскими владыками и могли быть восприняты другими представителями правящей элиты малоазийских государств. Прежде всего, недавно с.102 была предпринята попытка показать, что в информацию Диодора и Евсевия вкралась ошибка: замуж за Ариарата была выдана не дочь Антиоха Стратоника, а его одноименная сестра; дочь же царя была выдана замуж за сына Антигона Гоната — будущего царя Деметрия II Македонского (в сер.
В прежних работах считалось, что поводом к началу отсчета правления каппадокийских царей Георгием Синкеллом должно считаться возвращение Ариарата II в Каппадокию и изгнание им македонян из страны, что относилось к 260-м —
Прежде всего, в источниках не существует никаких подтверждений тому, чтобы кто-то из правителей Каппадокии в 60-х —
Тем не менее, в предположении М. Сартра имеется вполне рациональное зерно: нельзя исключать вероятности того, что Катаония отнюдь не была присоединена Ариаратом III к Каппадокии с помощью военной силы, а была дана в приданое, причитавшееся наследнику каппадокийского престола согласно договору о заключении брака с сестрой Антиоха Теоса Стратоникой57. Следует обратить внимание на информацию о том, что заключение брака между сестрой Селевка II Каллиника и Митридатом II Понтийским сопровождалось передачей последнему с.104 в качестве приданого Великой Фригии (или ее части) (Just. XXXVIII. 5. 3)58. Не исключено, что детали этого брачного договора в общих чертах повторяли схему более раннего соглашения между Сирийским царством и Каппадокией (коль скоро понтийским царем была воспринята система «отсчета лет царского статуса»), и потому допустимо предполагать, что Ариарат III получил Катаонию от Антиоха II при заключении брака с его сестрой. Судя по всему, Катаония пребывала в составе державы Селевка I в 286/285 г. до н. э., когда там расположилось войско Деметрия Полиоркета (Plut. Dem. 48), поэтому предположение о передаче этой области Антиохом Теосом четверть века спустя каппадокийским правителям не лишено вероятности. Разумеется, нельзя исключать возможность утери Катаонии Селевкидами во время кризиса после смерти Селевка Никатора или в период смут 230-х —
По всем этим причинам следует безоговорочно присоединиться к мнению тех исследователей, которые убеждены, что именно установление брачно-династических связей между Селевкидами и Ариаратидами знаменовало признание последних македонскими династиями и привело к принятию царского титула Ариаратом (III)59. Однако многие детали этого события остаются неясными. Видимо, брак между наследником каппадокийского престола и сестрой Антиоха II Теоса представлял собой достаточно сложную в юридическом отношении акцию, действительно не имевшую прецедентов в политической практике эллинистических государств. Это был первый пример брачного альянса между женщиной македонской царской крови (причем «основной», а не побочной ветви рода Селевкидов) и представителем «варварской» элиты, возглавлявшей уже реально независимое и сильное государство (в чем можно увидеть отличие от брака между Атталом — усыновленным племянником Филетера Пергамского, и Антиохидой60). Тем самым был достигнут эффективный и, судя по всему, взаимовыгодный компромисс между правящими династиями «великого» и «малого» эллинистических государств. Что же касается формальной стороны заключения этого союза, то здесь нужно отметить следующее.
- В основе его, вероятно, лежали македонского происхождения представления о сакросанктном характере царской власти, который мог с.105 быть унаследован посредством заключения брака с женщиной, принадлежащей к македонскому царскому роду61.
- В соглашении между Антиохом II и Ариарамном, видимо, было недвусмысленно оговорено, что наследник каппадокийского престола, придя к власти, сразу принимает царский титул, хотя «отсчет лет царского статуса» начался непосредственно от момента его женитьбы на Стратонике.
-
Возможно, непосредственно по заключении этого альянса было достигнуто соглашение, что Ариарамн назначит Ариарата III своим соправителем, как об этом и сообщает Диодор. Разумеется, «детолюбие» Ариарата не может восприниматься в качестве реальной причины этой акции. Более того, мотивы, которыми мог руководствоваться Ариарамн, сицилийский историк трактует прямо противоположным образом. Ариарамн не был царем Каппадокии: его не причисляет к царям Синкелл, на монетах он изображен без диадемы и указания какого-либо титула. Поэтому «разделение на равных всех преимуществ царской власти» между Ариарамном и его сыном скорее следует понимать как стремление каппадокийского правителя «приобщиться» к новому, более высокому статусу, обретенному его наследником после женитьбы на Стратонике.
Известны серебряные тетрадрахмы Ариарата III с легендой ΒΑΣΙΛΕΩΣ ΑΡΙΑΡΑΘΟΥ, а также бронзовые номиналы, на части из которых его имя помещено без царского титула62. Означает ли это, что он стал именоваться βασιλεύς только в последней части своего правления, как это полагает Б. Симонетта?63 Такой вывод совсем не обязателен. Скорее, в этом следует видеть как раз результат соправительства Ариарата с его отцом. Первоначально (видимо, вплоть до смерти Ариарамна) оба правителя чеканили монету без царского титула, причем, очевидно, на разных монетных дворах64. С началом единоличного же правления Ариарат III уже неизменно указывает свой титул, причем немногочисленность таких монет может свидетельствовать об относительно недолгом времени его царствования; обычно его указывают как 230—
220 гг. до н. э., хотя нижняя граница с точностью определена быть не может65. - «Повышение статуса» каппадокийской династии нашло свое отражение в исторической традиции — вероятнее всего, в придворной с.106 историографии, данные которой каким-то образом сохранились в источниках Георгия Синкелла. При этом нужно отметить, что указанная система летоисчисления отнюдь не являлась династической эрой в полном смысле этого слова, подобной эрам Селевкидов, вифинских или понтийских царей; представляется адекватной характеристика ее как «отсчета лет царского статуса». Тем не менее, сам принцип ее утверждения оказался весьма актуальным для правителей других государств анатолийских царств, и она, не имея широкого распространения, продолжала функционировать вплоть до конца I в. до н. э., сосуществуя как с «нормальными» царскими эрами (Вифиния и Понт), так и с практикой датировки событий по годам правления того или иного царя. В целом же «повышение статуса» Ариаратидов представляет собой хороший пример осознания восточными правителями того факта, что одних только форм легитимации власти, восходящих к персидскому времени, было уже явно недостаточно66: требовалось искать новые средства.
Необходимо подчеркнуть еще один момент, в котором проявилось значение брака Ариарата III и Стратоники. Их сын Ариарат IV принял почетное имя Евсевий (судя по монетам, сразу же по воцарении)67, тогда как другие анатолийские монархи отстали в этом отношении более чем на полвека. Наконец, этот брак имел и четко выраженный внешнеполитический аспект, ознаменовав длительный период проселевкидской ориентации Каппадокии.
Согласно Диодору, Ариарат III, «уходя из жизни, оставил царство сыну, Ариарату, который был еще маленьким ребенком» (XXXI. 19. 6). Юстин сообщает, что «в Каппадокии царь сам передал власть своему сыну Ариарату, который был еще мальчиком» (XXIX. 1. 4). Здесь представляет интерес сама процедура передачи царской власти, о чем подробнее будет сказано далее. Благодаря Полибию известна дата воцарения Ариарата IV Евсевия — 220 г. до н. э. (IV. 2. 8). Можно высказать осторожное предположение, что Евсевий был не первым сыном Ариарата III и Стратоники, если он еще не вышел из детского возраста спустя примерно 40 лет после их брака68.
Длительное правление Ариарата IV (220—
Женой Ариарата Евсевия стала Антиохида — дочь Антиоха III (App. Syr. 5; Zon. IX. 18. 7); этот брак состоялся около 195 г. до н. э., когда сирийский царь начал вести подготовку к войне против Рима и стремился привлечь на свою сторону соседние государства в качестве союзников70. Наиболее подробную информацию о заключении этого альянса опять же сообщает Диодор: «(Ариарат IV) женился на дочери Антиоха, прозванного Великим, по имени Антиохида — женщине чрезвычайно коварной. Она, не имея детей, выдала за своих сыновей двух мальчиков, Ариарата и Голоферна, тогда как муж ее об этом не знал. Спустя некоторое время природа позволила ей неожиданно родить двух дочерей и одного сына, названного Митридатом. После этого, объявив мужу, что <Ариарат и Голоферн> являются подставными, она устроила так, что старший сын был отправлен с соответствующим содержанием в Рим71, а младший — в Ионию72, чтобы они не оспаривали царство и родного <ее сына>. Он, возмужав, как говорят, переменил свое имя на Ариарат, получил греческое воспитание и в остальном был удостаиваем похвалы за свои достоинства» (XXXI. 19. 7).
Это сообщение, несмотря на свою обстоятельность, в последнее время считается фальсифицированным: переданная здесь ситуация (существование двух «подставных» сыновей царя при полном его неведении о том) выглядит слишком маловероятной и к тому же идеально соответствующей интересам Митридата — Ариарата (V), самого младшего из братьев, получившего, несмотря на это, право на престол73. Скорее всего, Ариарат V, вернув себе власть в 159 г. до н. э., после узурпации Ороферна, позаботился о том, чтобы представить своего конкурента незаконнорожденным и закрепить это в династической традиции74. Вероятно, вражда между братьями возникла оттого, что старшие пользовались поддержкой с.108 матери, а младший — отца75. Не сумев добиться реализации своих планов, Антиохида вернулась в Сирию, а Митридат, поскольку его старшие братья покинули Каппадокию (и, вероятно, в соответствии с желанием Ариарата Евсевия), сменив имя, занял каппадокийский престол76.
Необходимо попытаться определить возраст детей Ариарата Евсевия. Здесь может оказаться полезным лишь одно свидетельство: декрет совета и народа Коса в честь каппадокийской царской четы77. В этой надписи бесспорно читается имя царицы Антиохиды (сткк. 17, 20), что позволяет восстановить в связи с ним и имя ее супруга, царя Ариарата (сткк. 16, 19). Упоминание в едином контексте καὶ τοῖς τ[έκνοις αὐτῶν καὶ τοῖς] | φίλοις καὶ ταῖς δυνάμεσιν (сткк. 20—
После смерти Ариарата IV в 163 г. до н. э. царем, очевидно, в соответствии с его желанием, стал Митридат, сменивший имя на Ариарат и принявший тронное имя Филопатор (Diod. XXXI. 21. 1; Polyb. XXXI. 14. 1—
Следует отметить ту роль, которую сыграли в династической истории эллинизма дочери Ариарата Евсевия и Антиохиды. Одна из них, Стратоника, была выдана замуж в 189/188 г. до н. э.82 за Эвмена II Пергамского и в дальнейшем была немаловажной фигурой в политике Атталидов83. О судьбе другой дочери известно гораздо меньше; неясным остается даже ее имя. Полибий сообщает, что спустя несколько месяцев после воцарения Ариарата V в 163 г. до н. э. она была убита в Антиохии вместе с матерью (вероятно, из-за происков Лисия — опекуна тогдашнего наследника сирийского престола Антиоха V), и останки ее и Антиохиды были вывезены в Мазаку и торжественно похоронены там Ариаратом (XXXI. 17. 1)84.
Наконец, имеются основания считать, что у Ариарата IV был еще один сын — от другой жены или наложницы85. Полибий, рассказывая о вифинско-пергамской войне 156—
События, связанные с узурпацией Ороферна, ознаменовали окончание политического влияния Селевкидов в Каппадокии, поддерживаемого при помощи брачно-династических связей. Вопрос о происхождении супруги Ариарата V, к сожалению, остается открытым: в надписи OGIS. 352 сохранилось только ее имя — Ниса, тогда как патронимик восстановить не удается.
Ситуация, сложившаяся в Каппадокии после смерти Ариарата Филопатора ок. 130 г. до н. э. во время подавления восстания Аристоника не только вышла из-под контроля, но и создает впечатление явной с.111 «срежиссированности» очередного витка династического кризиса. Здесь и далее основным источником является Помпей Трог в сокращении Юстина. Он сообщает: «Лаодика93 из шести сыновей, которых она родила от Ариарата, пятерых отравила из опасения, что ей, Лаодике, недолго придется управлять государством, так как несколько ее сыновей уже были подростками. Одного лишь мальчика бдительность родственников охранила [от козней преступной матери]. Впоследствии, после убийства Лаодики (ибо народ убил ее за жестокость), ему одному [и] осталось все царство» (Just. XXXVII. 1. 4—
Воспользовавшись кризисом при каппадокийском дворе, в Каппадокию вторгся понтийский царь Митридат V Эвергет (2-я пол.
Ариарат VI Эпифан Филопатор правил, судя по его монетам, до 116 г. до н. э.99, когда он был убит неким Гордием — каппадокийским аристократом, «агентом влияния» Митридата Евпатора в стране (Just. XXXVIII. 1. 1; 6). Престол занял старший из его сыновей, Ариарат VII, ввиду своего еще детского возраста правивший сначала с.112 под регентством своей матери Лаодики — сестры Митридата (что отражено в его тронном эпитете Филометор)100. Понтийский царь продолжал строить козни против своих племянников (у Ариарата Филометора были братья — Just. XXXVIII. 1. 1), хотя, по крайней мере в 102/101 г. до н. э., между ними не было открытой вражды (IDélos. 1576). В конце концов Митридат лично убил Ариарата во время переговоров (100 г. до н. э.) и возвел на каппадокийский престол своего восьмилетнего сына под именем Ариарата Евсевия Филопатора, регентом при котором был поставлен все тот же Гордий (Just. XXXVIII. 1. 7—
Итак, с воцарением Ариобарзана I история династии Ариаратидов завершилась. Однако целый ряд связанных с этим правящим домом проблем остается.
Прежде всего, начиная с принявшего царский титул Ариарата III и до прихода к власти Ариобарзана I, каппадокийский престол занимало не 7, как сообщает Синкелл, а 8 царей: Ариарат III (ок. 230—
Далее, необходимо остановиться на некоторых специфических чертах каппадокийской государственности, до сих пор не привлекавших должного внимания. Это, во-первых, неоднократно упоминаемая в источниках своеобразная практика разделения и передачи суверенной власти. Ариарат — отец Ариарата I (историчность которого, правда, как было показано выше, сомнительна), практически разделяет власть со своим братом Голоферном (Diod. XXXI. 19. 3); тот, в свою очередь, усыновляет племянника, не имея наследника (4). Ариарамн и Ариарат III правят совместно (6), что находит подтверждение и в нумизматических данных. Ариарат III оставляет власть своему преемнику (ibid.; Just. XXIX. 1. 4) — возможно, будучи уже достаточно пожилым. Наконец, не исключено, что и сам Ариарат IV намеревался передать власть младшему из своих сыновей еще при жизни106.
с.114 Не исключено, что все эти эпизоды, акцентирующие «истинно родственные» отношения внутри правящего дома, были особо подчеркнуты в пропагандистской программе Ариарата V, с тем, чтобы показать «случайность» первого (из известных нам) жестокого династического кризиса, участником которого стал сам Ариарат Филопатор, и создать благоприятный «имидж» династии107. Однако существует и восходящее к независимой традиции свидетельство о подобном же эпизоде, связанном уже с династией Ариобарзанидов. Так, сама процедура отречения от власти царствующего отца в пользу сына (передача диадемы в буквальном смысле слова) довольно подробно описана Валерием Максимом, рассказывающим о переходе власти от Ариобарзана I к Ариобарзану II в 63 г. до н. э. (V. 7. ext. 2). Поскольку это происходило в присутствии Помпея, Р. Салливан полагает, что ведущую роль в данном случае сыграл внешнеполитический фактор — стремление римлян заменить старого царя, много раз терявшего престол и, судя по всему, имевшего сильную оппозицию своей власти внутри страны, на более выгодную фигуру108. Однако в данном случае, видимо, вновь был пущен в действие определенный правовой механизм, регулирующий отношения внутри правящего дома еще при Ариаратидах.
И генезис, и самый смысл этой практики не вполне понятны. О собственно каппадокийских политических традициях, в которых могли корениться истоки подобных действий, нам ничего не известно. Можно предположить, что все эти действия были направлены на обеспечение нормальной передачи власти в условиях непрочности положения правящего дома (отсутствие прямого наследника у правящего монарха, угроза со стороны «конкурирующего» рода Митридатидов, претендующего на перехват контроля над Каппадокией еще при Ахеменидах, старость или болезнь царя и т. д.). Поэтому допустимо говорить скорее о ситуационном характере применения охарактеризованных выше приемов разделения и передачи власти, условия для применения которых складывались, к сожалению для каппадокийского правящего дома, слишком часто. Не случайным кажется и то обязательство, что наиболее жестокие династические кризисы в стране в конце II — нач. I в. до н. э. разгорались именно тогда, когда эти «защитные механизмы» активизировать не удавалось — вероятно, в результате их целенаправленной нейтрализации внешними противниками (понтийскими царями), опиравшимися в том числе и на «пятую колонну» внутри самого царства109.
Показательно, что несколько сходный прецедент обнаруживается в политической практике Ахеменидов: Геродот сообщает, что у персов существовал обычай, согласно которому царь, отправляясь в поход, должен был назначить своего преемника, как это и произошло накануне смерти Дария I в 486 г. до н. э., когда полномочия монарха были переданы им Ксерксу (VII. 2—
Второй государственный институт неясного происхождения, игравший немаловажную роль в истории Каппадокии, — это наличие определенных властных полномочий у «народа каппадокийцев». Перечислим случаи их реализации в хронологическом порядке.
- «После победы над Антиохом… римляне,… заключая договоры о дружбе и союзы с народностями и царями (καὶ φιλίαι καὶ συμμαχίαι ἐποιοῦντιο πρός τε τὰ ἔθνη καὶ τοὺς βασιλέας),… всем прочим царям… оказали эту честь только лично, а царю Каппадокии — вместе с народом (τῷ δὲ Καππάδοκι καὶ αὐτῷ καὶ δὲ τῷ ἔθνει κοινῇ — Strabo. XII. 2. 11)». Этот пассаж трактовался по-разному. Скорее всего, в нем под «народом» подразумевается именно каппадокийская знать110, и сложно полагать, что эта акция была проведена римлянами ad hoc, скорее, они должны были ориентироваться на уже существовавшие в Каппадокии институты.
-
Уже упоминавшаяся выше драматическая ситуация, сложившаяся в стране после убийства вдовой Ариарата V пятерых из ее сыновей (Just. XXXVII. 1. 4—
5), также могла быть разрешена при вмешательстве каппадокийцев, убивших жестокую царицу и возведших на престол единственного оставшегося в живых из ее детей, будущего Ариарата VI111. - Вслед за смертью последних представителей рода Ариаратидов римский сенат даровал Каппадокии «свободу»112, от которой каппадокийцы отказались. После этого в стране состоялись выборы царя с помощью голосования, в результате чего страну возглавил Ариобарзан (Strabo. XII. 2. 11; Just. XXXVIII. 2. 8).
Вряд ли прав Л. Баллестерос Пастор, считающий, что, в отличие от Понтийского царства, где назначение наследника являлось исключительной прерогативой царя, в Каппадокии кандидатура нового царя должна была утверждаться народом113. Вышеперечисленные случаи не дают оснований говорить об обычной практике такого рода; скорее, иранско-каппадокийская знать могла вмешиваться в ход династических с.116 кризисов лишь в поистине критических ситуациях (что, тем не менее, было каким-то образом формально оговорено), а, кроме того, она имела и некие «представительские права» в межгосударственных делах, никак с утверждением нового монарха не связанных. Допустимой представляется аналогия с полномочиями в управлении государством вифинской аристократии114, пафлагонцев115, а также, быть может, с существованием наряду с монархической властью неких органов государственного управления, связанных с традиционными аристократическими институтами в Македонии (в том числе, эллинистической)116. Такое положение вещей выглядит вполне объяснимым. Власть царей в Македонии, Вифинии, Каппадокии и Пафлагонии существенно отличалась по своей сути от власти Птолемеев и Селевкидов, носившей по преимуществу личный характер. Разумеется, и в Сирийском, и в Египетском царствах представители правящей элиты в моменты смут могли оказывать непосредственное влияние на ход событий, выдвигая одних претендентов на престол, устраняя других и т. д. Но это вмешательство не имело никакого правового обоснования117 и осуществлялось, как правило, силами армии или ближайшего окружения царя — то есть «придворного общества», тогда как в Македонии и названных государствах АЭК[1] такие действия, видимо, являлись прерогативой господствующего «этнокласса» и имели некую легальную основу, восходящую к местным этнополитическим традициям118.
Не исключено, что и этот институт в структуре каппадокийской монархической власти имел иранско-ахеменидское происхождение. По Диодору, как отмечалось выше, потомок Кира Великого и предок каппадокийских царей Анафас был, якобы, в числе «семи персов», решавших судьбу Ахеменидской державы после устранения Бардии/ с.117 Гауматы/Смердиса. Хорошо известно, что заговор против этого правителя был делом рук персидской элиты, именовавшейся в Бехистунской надписи Дария I термином kāra («народ-войско»)119, и потому позволительно считать, что полумифический основатель каппадокийской династии «персонифицирует» в своем лице изначально персидскую, а затем и иранско-каппадокийскую аристократию, имевшую определенные властные полномочия. Это вполне соответствует традиционной концепции персидской царской власти, согласно которой царь считался практически primus inter pares, а его положение во многом зависело от поддержки его собственного рода, его личных сторонников и военной свиты120. Как кажется, параллель Бехистунской надписи позволяет уточнить вывод об ахеменидских (причем, скорее даже своего рода «олигархических», нежели собственно монархических) корнях ряда черт политической традиции Каппадокии.
Уместным представляется, подводя итог исследования, еще раз провести сравнение между Каппадокийским и Понтийским царствами. Понтийские монархи тоже делали ставку на различные элементы собственно персидского наследия, поскольку в многоэтничном Понте какая-либо единая политико-правовая система, способная конкурировать с иранско-ахеменидской, попросту не сложилась (что ярче всего проявляется в версии об ахеменидском происхождении понтийских царей, известной уже Полибию)121. Однако при сопоставлении государственных традиций Понта и Каппадокии выясняется, что первые, пожалуй, в большей степени соответствовали собственно эллинистическим образцам: влияние ахеменидских традиций и институтов становится особенно ощутимым (или, по крайней мере, заметным для наших источников) только при Митридате Евпаторе, имевшем реальные основания претендовать на роль «царя царей». В Каппадокии сложилась несколько иная ситуация. Создается впечатление, что Ариаратиды, добившись равного статуса с Селевкидами посредством нестандартной политико-правовой акции, в дальнейшем начинают чрезмерно настойчиво подчеркивать свое родство с Ахеменидами, стремясь тем самым доказать свои преимущества перед понтийским царским домом. Цари Каппадокии оказались, с.118 образно говоря, в плену у прошлого: монархические институты, функционировавшие в Персидской державе и воспринятые ими, далеко не всегда становились адекватны условиям эллинистической эпохи, и в этом следует видеть одну из причин неустойчивости и уязвимости каппадокийской династии Ариаратидов, приведших ее к трагическому и кровавому финалу.
Итак, можно подытожить, что в структуре каппадокийской государственности обнаруживаются некоторые институты, связанные с иранско-ахеменидскими, или, с меньшей степенью вероятности, местными малоазийскими традициями. Вместе с тем, в брачно-династической политике Ариаратидов, в системе легализации их властного положения тоже прослеживается немало черт, роднящих Каппадокию с соседними государствами Анатолии. Это царство было также типичным государством «второго ранга» на арене межгосударственных отношений эллинистического мира и даже их малоазийском театре: не имея достаточных военно-политических ресурсов для стабильного проведения самостоятельного курса, Каппадокия оказывалась в зависимости от более сильных соседей, с правящими домами которых Ариаратиды устанавливали матримониальные связи: сначала — от Селевкидов, а затем — от понтийских царей.
The royal house of the Ariarathids.
The article analyses the dynastic history of the Cappadocian kingdom of the Ariarathids. On the basis of written sources (works by Diodorus Siculus, Polybius, Pompeius Trogus/Justin, etc), numismatic and epigraphic materials, the author makes the following conclusions:
- «Official» genealogy of Ariarathids, provided in XXXI book of Diodorus, was created under the reign of Ariarathes V Philopator and is partially biased (emphasises the origin of the Achaemenids and «seven Persians», the version of Ariarathes Philopator’s brothers birth), and is partially distorted due to mistakes in sources, used by Diodorus. However, it contains valuable information related to instruments, by which Ariarathids, Persians by origin, tried to legitimize their power in Cappadocia.
-
Ariarathes III (c. 230—
220 B. C. ) the first representative of the dynasty who got a royal title was entitled as a result of his marriage with a sister of The Seleucid king Antiochos II Theos (258B. C. ). Thus he launched a legal mechanism, allowing the Cappadocian royal house become equal in status to Syrian rulers and later be accepted by kings of Pontos and Bithynia.- Legal norms of Cappadocian royal power are most likely originated from Iranian-Achaemenids: first, a frequency of co-reigning and passing the throne at kings’ life to their previously appointed heirs; and second, an active involvement of local nobility «the people of the Cappadocians» into state affairs. These institutes, created to prevent dynastic crisis, did not always answer this need.
с.119
Рис. 1. Генеалогическое древо каппадокийской династии Ариаратидов. |
ПРИМЕЧАНИЯ