Исторический комментарий к поэме «Александра» Ликофрона (стт. 1226—1280)*

с.398 Содер­жа­ни­ем поэ­мы «Алек­сандра», кото­рая была напи­са­на элли­ни­сти­че­ским поэтом Ликофро­ном, веро­ят­но, совре­мен­ни­ком Кал­ли­ма­ха¹, явля­ет­ся про­ро­че­ство Кас­сан­дры, кото­рое та про­из­нес­ла в при­сут­ст­вии един­ст­вен­но­го свиде­те­ля — сто­ро­жа, охра­няв­ше­го ее в зато­че­нии. Это обшир­ное про­из­веде­ние (1474 стро­ки) еще в антич­но­сти ста­ло извест­но бла­го­да­ря сво­ей невнят­но­сти, а сам поэт, с лег­кой руки Ста­ция, был наре­чен «тем­ным» (Silv. V. 3. 156 sq.). Сама по себе поэ­ма явля­ет­ся, если гово­рить совре­мен­ным язы­ком, про­дук­том ума более уче­но­го, неже­ли поэ­ти­че­ско­го.

Дис­кус­сия, раз­вер­нув­ша­я­ся по пово­ду под­лин­но­сти сти­хов 1226—1280 «Алек­сан­дры» Ликофро­на, вовсе не нова, но в выс­шей сте­пе­ни интри­гу­ю­ща. Ника­кие иные стро­ки это­го зага­доч­но­го про­из­веде­ния не вызы­ва­ли столь­ко поле­ми­ки. Нача­ло же спо­ра было поло­же­но в 1800 г., когда англий­ский поли­тик Чарльз Джеймс Фокс (1749—1806 гг.) в пере­пис­ке с пер­вым изда­те­лем Лукре­ция Гил­бер­том Уэйк­фил­дом (1756—1801 гг.) впер­вые выска­зал пред­по­ло­же­ние о позд­ней встав­ке этих строк в текст «Алек­сан­дры». По сути, спор этих двух людей опре­де­лил даль­ней­шее раз­ви­тие дис­кус­сии. В 1813 г. эта пере­пис­ка была опуб­ли­ко­ва­на, что спо­двиг­ло Б. Нибу­ра выдви­нуть гипо­те­зу, что поэ­ма напи­са­на иным «Ликофро­ном», при­зна­вая, тем самым, правоту Фок­са.

Суть для­ще­го­ся уже два сто­ле­тия спо­ра мож­но све­сти к сле­дую­ще­му вопро­су: насколь­ко рано леген­дар­ный рас­сказ об осно­ва­нии Рима мог стать сюже­том для сочи­не­ний эллин­ских писа­те­лей? Отсюда сле­ду­ет череда иных про­блем: как рано появ­ля­ют­ся пер­вые свиде­тель­ства суще­ст­во­ва­ния дан­но­го цик­ла мифов? К како­му вре­ме­ни отно­сят­ся пер­вые кон­так­ты элли­нов и жите­лей Лация? Нако­нец, когда рим­ляне ста­ли столь могу­ще­ст­вен­ны­ми, чтобы им посвя­щать такие воз­вы­шен­ные стро­ки (1229—30), как γῆς καὶ θα­λάσ­σης σκῆπτρα καὶ μο­ναρ­χίαν λα­βόν­τες, т. е. «над зем­лей и над морем ски­петр и еди­но­на­ча­лие / полу­чив­шие»? Не более ли эта фра­за соот­вет­ст­ву­ет тому Риму, каким он стал после бит­вы при Кинос­ке­фа­лах?

Чтобы раз­ре­шить эту про­бле­му, были пред­ло­же­ны три вари­ан­та отве­тов. 1. Уни­та­рии пола­га­ют, что Ликофрон дей­ст­ви­тель­но жил в нача­ле III в. до н. э. и зага­доч­ная фра­за о пол­ной вла­сти Рима над морем и зем­лей каким-то обра­зом отра­жа­ет поли­ти­че­скую (или с.399 лите­ра­тур­ную?) реаль­ность того вре­ме­ни. 2. Фраг­мент 1226—80 был напи­сан и встав­лен мно­го позд­нее. 3. Вся поэ­ма была напи­са­на во вре­мя или после Македон­ских войн; такое пред­по­ло­же­ние полу­чи­ло назва­ние «гипо­те­за о вто­ром Ликофроне»².

Сама фраг­мен­тар­ность наших зна­ний об исто­рии ран­не­го Рима спо­соб­ст­ву­ет этой интри­ге. Мы не рас­по­ла­га­ем почти ника­ки­ми пись­мен­ны­ми источ­ни­ка­ми той поры, кото­рые пол­но­стью сохра­ни­лись до наше­го вре­ме­ни. Вот поче­му для реше­ния самой кро­хот­ной зада­чи необ­хо­ди­мо зано­во пере­ло­па­чи­вать весь мас­сив сохра­нив­ших­ся источ­ни­ков, кото­рые могут таить в себе новые нерас­кры­тые наме­ки. Так, к при­ме­ру, выше­упо­мя­ну­тые стро­ки 1229—30 ста­вят вся­ко­му иссле­до­ва­те­лю вопро­сы о досто­вер­но­сти пер­во­го дого­во­ра меж­ду Кар­фа­ге­ном и Римом в 509 г. до н. э. (Po­lyb. III. 22), о точ­но­сти сведе­ний Поли­бия, отно­ся­щих­ся к стро­и­тель­ству пер­во­го рим­ско­го флота, и мно­гие, мно­гие дру­гие.

К сожа­ле­нию, на стра­ни­цах оте­че­ст­вен­ных изда­ний про­бле­мы, свя­зан­ные со сти­ха­ми 1226—80, не полу­чи­ли подо­баю­ще­го им места. Таким обра­зом, дан­ная пуб­ли­ка­ция явля­ет­ся попыт­кой хоть в какой-то сте­пе­ни устра­нить это недо­пу­сти­мое недо­ра­зу­ме­ние.

Гре­че­ский текст, пред­став­лен­ный в дан­ной ста­тье, в целом опи­ра­ет­ся на тойб­не­ров­ское изда­ние Л. Мас­ки­а­ли­но, но с уче­том и дру­гих изда­ний:

Scheer Ed. Ly­coph­ro­nis Ale­xandra. B., 1881. Vol. 1.

Hol­zin­ger C. von. Ly­coph­ron. Ale­xandra. Leip­zig, 1895.

Mair A. W., Mair G. R. Cal­li­ma­chus, Ly­coph­ron, Ara­tus. L., 1921.

Kin­kel G. Ly­coph­ro­nis Ale­xandra. Lip­siae, 1880.

Moo­ney G. W. Ly­coph­ron. Ale­xandra. L., 1921.

Mas­cia­li­no L. Li­cofrón. Alejandra. Bar­ce­lo­ne, 1956.

Mas­cia­li­no L. Ly­coph­ro­nis Ale­xandra. Leip­zig, 1964.

Fu­sil­lo M., Hurst A., Pa­dua­no G. Li­cof­ro­ne. Ales­sandra. Mi­la­no, 1991.

Gi­gan­te Lan­za­ra V. Li­cof­ro­ne. Ales­sandra. Mi­la­no, 2000.

Lam­bin G. L’Ale­xandra de Ly­coph­ron. Ren­nes, 2005.

с.400

Γέ­νους δὲ πάπ­πων τῶν ἐμῶν αὖθις κλέος μέ­γισ­τον αὐξή­σου­σιν ἄμνα­μοί πο­τε αἰχμαῖς τὸ πρω­τόλειον ἄραν­τες στέ­φος, γῆς καὶ θα­λάσ­σης σκῆπτρα καὶ μο­ναρ­χίαν
λα­βόν­τες. οὐδ᾿ ἄμνησ­τον, ἀθλία πατ­ρίς,	1230
κῦδος μα­ρανθὲν ἐγκα­τακ­ρύ­ψεις3 ζό­φῳ. τοιούσδ᾿ ἐμός τις σύγ­γο­νος λείψει διπ­λοῦς σκύμ­νους λέον­τας, ἔξο­χον ῥώμῃ γέ­νος, ὁ Καστνίας τε τῆς τε Χει­ράδος4 γό­νος,
βου­λαῖς ἄρισ­τος οὐδ᾿ ὀνοσ­τὸς ἐν μά­χαις.	1235
ὃς πρῶ­τα μὲν Ῥαίκη­λον5 οἰκή­σει μο­λὼν Κισ­σοῦ παρ᾿ αἰπὺν πρῶ­να καὶ Λα­φυσ­τίας κε­ρασ­φό­ρους γυ­ναῖκας. ἐκ δ᾿ Ἀλμω­πίας πα­λιμπλα­νήτην δέ­ξεται Τυρ­ση­νία
Λιγ­γεύς6 τε θερ­μῶν ῥεῖθ­ρον ἐκβράσ­σων πο­τῶν,	1240
καὶ Πῖσ᾿ Ἀγύλ­λης θ᾿ αἱ πο­λύρ­ρη­νοι νά­παι. σὺν δέ σφι μί­ξει φί­λιον ἐχθρὸς ὢν στρα­τόν, ὅρκοις κρα­τήσας καὶ λι­ταῖς γου­νασ­μά­των νά­νος, πλά­ναισι πάντ᾿ ἐρευ­νήσας μυ­χὸν
ἁλός τε καὶ γῆς. σὺν δὲ δίπ­τυ­χοι τό­κοι	1245
Μυ­σῶν ἄνακ­τος, οὗ ποτ᾿ Οἰκου­ρὸς δό­ρυ γνάμ­ψει Θέοινος γυῖα συν­δή­σας λύ­γοις, Τάρ­χων τε καὶ Τυρ­ση­νός, αἴθω­νες λύ­κοι, τῶν Ἡρακ­λείων ἐκγε­γῶ­τες αἱμά­των.
ἔνθα τρά­πεζαν εἰδά­των πλή­ρη κι­χών,	1250
τὴν ὕστε­ρον βρω­θεῖσαν ἐξ ὀπαό­νων, μνή­μην πα­λαιῶν λή­ψεται θεσ­πισμά­των. κτί­σει δὲ χώ­ραν ἐν τό­ποις Βο­ρειγό­νων ὑπὲρ Λα­τίνους Δαυ­νίους7 τ᾿ ᾠκισ­μέ­νην,

с.401

Сно­ва вели­кую сла­ву рода моих Ста­ри­ков неко­гда умно­жат потом­ки: Копья­ми они добу­дут венок, первую часть добы­чи, Над зем­лей и над морем ски­петр и еди­но­на­ча­лие
Полу­чат. О несчаст­ная роди­на! Забы­тую,	1230
Увяд­шую сла­ву ты не спря­чешь во мра­ке запа­да. [Ведь] некий мой род­ст­вен­ник оста­вит после себя вот эту пару Дете­ны­шей-львов — род, выдаю­щий­ся сво­ей силой, Он — дитя Каст­нии и Хей­ра­ды,
Наи­луч­ший в сове­тах и не пре­зрен­ный в бою.	1235
При­быв, он сна­ча­ла засе­лит Рай­к­эл Близ кру­то­го уте­са Кис­сы и лафи­стий­ских Жен­щин, укра­шен­ных рога­ми. Из Алмо­пии Блуж­даю­ще­го то тут, то там при­ютит Тир­се­ния:
Лин­гей, выбра­сы­ваю­щий на берег поток теп­лых вод,	1240
Писа и леси­стые доли­ны Агил­лы, бога­тые бара­на­ми. С его вой­ском сме­ша­ет свое дру­же­ское, быв­шее враж­деб­ным, Вымо­лив себе победу на коле­нях и давая клят­вы, Кар­лик-Нан, в блуж­да­ни­ях обсле­до­вав­ший все нед­ра
Моря и зем­ли. А вме­сте с ним и оба отпрыс­ка	1245
Пред­во­ди­те­ля мисий­цев, — чье копье неко­гда Сте­ре­гу­щий дом Бог вина согнет, опу­тав тело иво­вы­ми вет­вя­ми, — Та́рхон и Тир­сен, огнен­но-рыжие вол­ки, Рож­ден­ные от Герак­ло­вых потом­ков.
Там он най­дет стол, напол­нен­ный яст­ва­ми,	1250
Кото­рый впо­след­ст­вии спут­ни­ки съе­дят, И он вспом­нит о древ­них про­ро­че­ствах. Он засе­лит стра­ну во вла­де­ни­ях рож­ден­ных под Боре­ем, Лежа­щую за пре­де­ла­ми лати­нов и дав­ни­ев,

с.402

πύρ­γους τριάκοντ᾿ ἐξα­ριθ­μή­σας γο­νὰς	1255
συὸς κε­λαινῆς, ἣν ἀπ᾿ Ἰδαίων λό­φων καὶ Δαρ­δα­νείων ἐκ τό­πων ναυσθλώ­σεται, ἰση­ρίθ­μων θρέπ­τει­ραν ἐν τό­κοις κάπ­ρων· ἧς καὶ πό­λει δείκη­λον ἀνθή­σει μιᾷ
χαλκῷ τυ­πώσας καὶ τέκ­νων γλα­γοτ­ρό­φων.	1260
δείμας δὲ ση­κὸν Μυν­δίᾳ Παλ­λη­νίδι πατρῷ᾿ ἀγάλ­ματ᾿ ἐγκα­τοικιεῖ θεῶν· ἃ δή, πα­ρώσας καὶ δά­μαρ­τα καὶ τέκ­να καὶ κτῆ­σιν ἄλ­λην ὀμπνίαν κει­μηλίων,
σὺν τῷ γε­ραιῷ πατρὶ πρεσ­βειώσε­ται,	1265
πέπ­λοις πε­ρισ­χών, ἦμος αἰχμη­ταὶ κύ­νες, τὰ πάν­τα πάτ­ρας συλ­λα­φύξαν­τες πά­λῳ, τούτῳ μό­νῳ πό­ρω­σιν αἵρε­σιν, δό­μων λα­βεῖν ὃ χρῄζει κἀπε­νέγ­κασ­θαι δά­νος.
τῷ καὶ παρ᾿ ἐχθροῖς εὐσε­βέσ­τα­τος κρι­θεὶς	1270
τὴν πλεῖσ­τον ὑμνη­θεῖσαν ἐν χάρ­μαις πάτ­ραν ἐν ὀψι­τέκ­νοις ὀλβίαν δω­μήσε­ται, τύρ­σιν μα­κεδ­νὰς ἀμφὶ Κιρ­καίου νά­πας Ἀργοῦς τε κλει­νὸν ὅρ­μον Αἰήτην μέ­γαν
λίμ­νης τε Φόρ­κης Μαρ­σιωνί­δος8 πο­τὰ	1275
Τι­τώνιόν τε χεῦμα, τοῦ κα­τὰ χθο­νὸς δύ­νον­τος εἰς ἄφαν­τα κευθ­μῶ­νος βά­θη, Ζωσ­τη­ρίου τε κλι­τύν, ἔνθα παρ­θέ­νου στυγ­νὸν Σι­βύλ­λης ἐστὶν οἰκη­τήριον,
γρό­νῳ βε­ρέθ­ρῳ9 συγ­κα­τηρεφὲς στέ­γης10.	1280

с.403

Трид­цать осад­ных башен, отсчи­тав потом­ков	1255
Огром­ной сви­ньи, кото­рую от Идей­ских хол­мов И из дар­дан­ских мест при­ве­зет на кораб­ле, Кото­рая станет кор­ми­ли­цей тако­го же коли­че­ства поро­сят при рож­де­нии, И ее скульп­тур­ное изо­бра­же­ние неко­е­му горо­ду будет при­не­се­но в дар,
Изва­ян­ное из меди, а так­же вскорм­лен­ных моло­ком детей.	1260
Постро­ив храм Мин­дии Пал­лен­ской, Он поме­стит полу­чен­ные в наслед­ство изо­бра­же­ния богов. Им, отверг­нув супру­гу, детей И дру­гое круп­ное вла­де­ние из иму­ще­ства,
А так­же ста­ро­му отцу он ока­жет честь,	1265
Окру­жив одеж­да­ми, в то вре­мя как копье­нос­ные соба­ки, Сов­мест­но сожрав на родине все, достав­ше­е­ся по жре­бию, Ему одно­му они пре­до­ста­вят сво­бо­ду выбо­ра, из дома Взять то, что нуж­но, и уне­сти дар.
Даже вра­га­ми за это при­знан­ный самым бла­го­че­сти­вым,	1270
Тор­же­ст­вен­но пре­вы­ше все­го вос­пе­тую в боях роди­ну Счаст­ли­вую он постро­ит сво­и­ми позд­ни­ми потом­ка­ми, Баш­ню рядом с леси­сты­ми порос­ши­ми высо­ки­ми ство­ла­ми доли­на­ми Цир­цея, Рядом со зна­ме­ни­той якор­ной сто­ян­кой «Арго» на боль­шом Ээте,
С вода­ми Фор­кий­ско­го озе­ра мар­сов,	1275
С Тито­но­вым тече­ни­ем, под зем­лю В невиди­мые глу­би­ны погру­жаю­щей­ся без­дны, С хол­мом Зосте­рия, там девы Сивил­лы нахо­дит­ся угрю­мое жили­ще,
Покры­тое сво­да­ми выеден­ной в ска­лах пеще­ры.	1280

с.404 1226—1231. Общее пред­ска­за­ние гряду­щей сла­вы рим­ско­го наро­да. В преды­ду­щих стро­ках поэ­мы (1214—1225) речь идет о Нав­плие и Идо­ме­нее. Соглас­но Апол­ло­до­ру, Нав­плий, решив ото­мстить за смерть сына Пала­меда, побуж­дал жен элли­нов изме­нить сво­им мужьям. Сре­ди про­чих — Меду, жену Идо­ме­нея, с Лев­ком. Левк впо­след­ст­вии убил Меду и ее доче­рей, став тира­ном на Кри­те (Epit. VI. 8—10). И. Цец, автор схо­лий к «Алек­сан­дре», добав­ля­ет, что Идо­ме­ней, отправ­ля­ясь в Трою, пре­до­ста­вил Лев­ку, кото­ро­го в мла­ден­че­стве под­бро­си­ли царю Кри­та, цар­ство и дом. А по воз­вра­ще­нии Идо­ме­ней лишил отступ­ни­ка зре­ния (Schol. ad. Ly­cophr. 1218). Таким обра­зом, тор­же­ст­вен­ный зачин «рим­ско­го фраг­мен­та» сле­ду­ет сра­зу после опи­са­ния тра­ур­ных собы­тий на Кри­те. Ст. Уэст заме­ти­ла¹¹, что ст. 1214—1225 гораздо луч­ше согла­су­ют­ся со ст. 1281—1282, неже­ли со ст. 1226 слл. (пер. И. Е. Сури­ко­ва):

«Всех в яме он (sc. Нав­плий) убьет рукой нечи­стою, Как в яме той Онкей­ской, их заму­чав­ши. … Невзго­ды эти страш­ные падут на тех, Что роди­ну мою опу­сто­шить хотят».

Эд. Шеер сло­жив­ше­е­ся несоот­вет­ст­вие пытал­ся раз­ре­шить таким спо­со­бом: ст. 1214—1225 он поме­ща­ет сра­зу после ст. 1173, а по завер­ше­нии «рим­ско­го фраг­мен­та» ста­вит знак лаку­ны, и, тем самым, раз­ви­тие сюже­та поэ­мы ста­но­вит­ся более после­до­ва­тель­ным (см.: Scheer. 1212—1213). Впро­чем, под­держ­ки такая пере­та­сов­ка у дру­гих изда­те­лей (кажет­ся, лишь за исклю­че­ни­ем М. Фузил­ло) не полу­чи­ла.

Сле­ду­ет заме­тить, что неко­то­рые наме­ки на гряду­щее вели­чие рим­ско­го наро­да мы встре­ча­ем в гре­че­ской лите­ра­ту­ре еще более ран­ней: Hom. Il. XX. 307—308; In Ve­ner. 196—197; He­siod. Theog. 1011—1016; Ste­sich. PMG. 205. Но под­лин­ность всех этих фраг­мен­тов вызы­ва­ла боль­шое подо­зре­ние как в антич­ной лите­ра­ту­ре (см.: Dion. Hal. AR. I. 53; Stra­bo. XIII. 1. 53), так и в совре­мен­ной¹². Таким обра­зом, если мы согла­сим­ся со скеп­ти­ка­ми, то полу­ча­ет­ся, что пред­ска­за­ние воен­ной мощи Рима в «Алек­сан­дре», оче­вид­но, явля­ет­ся хро­но­ло­ги­че­ски пер­вым в антич­ной лите­ра­ту­ре.

с.405 1226. πάπ­πων τῶν ἐμῶν: сло­во πάπ­πος отно­сит­ся к оби­ход­но­му язы­ку и име­ет зна­че­ние неж­ной при­вя­зан­но­сти в отли­чие от πατ­ρο­πάτωρ¹³. Оно встре­ча­ет­ся у Ликофро­на так­же в стт. 152, 319, 364, 1341. Юлий Пол­лукс в «Оно­ма­сти­коне» сооб­ща­ет, что πάπ­πος являл­ся коми­че­ским пер­со­на­жем древ­ней комедии (IV. 143: τὰ δὲ κω­μικὰ πρό­σωπα τὰ μὲν τῆς πα­λαιᾶς κω­μῳδίας). Тем самым тор­же­ст­вен­ность выра­же­ния κλέος μέ­γισ­τον про­ти­во­по­став­ля­ет­ся про­сто­на­род­ным сло­веч­ком.

1227. ἄμνα­μοι: Юлий Пол­люк вме­сте с чрез­вы­чай­но поэ­тич­ны­ми (σφόδ­ρα ποιητι­κά) сло­ва­ми ἶνις («дочь», «сын») и κέ­λωρ («сын»), осо­бен­но поэ­тич­ным (καὶ ἔτι μᾶλ­λον) назы­ва­ет ἄμνα­μοι (III. 19). У Ликофро­на встре­ча­ет­ся так­же: 144, 872, 1338.

1228. αἴχμαις τὸ πρω­τόλειον ἄραν­τες στέ­φος: К. Холь­цин­гер пола­га­ет (S. 337), что здесь автор обыг­ры­ва­ет про­ис­хож­де­ние сло­ва Qui­ri­tes от сабинск. qui­ris («копье»). См.: Ovid. Fas­ti. II. 477. При срав­не­нии со ст. 1233 (см. ниже) такая игра слов выглядит вполне прав­до­по­доб­ной. Нель­зя ли поэто­му здесь усмот­реть сход­ство с «Эне­идой» (ter­tia­que ar­ma pat­ri sus­pen­det cap­ta Qui­ri­no — VI. 859)? Но, с дру­гой сто­ро­ны, ком­мен­ти­ру­е­мый стих очень схож со стт. 298—99, где Ликофрон гово­рит о воен­ной доб­ле­сти гре­ков, сра­жен­ных Гек­то­ром: πολ­λοὺς δ᾿ ἀρισ­τεῖς πρω­τόλειά θ᾿ Ἑλ­λά­δος / αἰχμῇ φέ­ρον­τας («Мно­гих самых знат­ных мужей и первую добы­чу Элла­ды / Захва­тив с боем»). Таким обра­зом, ско­рее, это застав­ля­ет увидеть в ст. 1228 некий устой­чи­вый поэ­ти­че­ский обо­рот, неже­ли намек на зна­ние эти­мо­ло­гии сло­ва Qui­ri­tes.

1229—30. γῆς καὶ θα­λάσ­σης σκῆπτρα καὶ μο­ναρ­χίαν / λα­βόν­τες: изна­чаль­но в поэ­ти­че­ской речи под σκῆπτρον под­ра­зу­ме­ва­лась пал­ка для опо­ры, откуда и про­изо­шло более узкое зна­че­ние «ски­петр» как сим­вол вла­сти (напр.: Hom. Il. IX. 99), а так­же тот «ски­петр», что дер­жа­ли во вре­мя собра­ния, обра­ща­ясь к царю (ibid. I. 234 sqq.). В про­зе употреб­ля­ет­ся βακ­τη­ρία¹⁴. Ср.: Eur. Frag. 495. 20. TGF², Nauck: κοὐ δεῖ τύ­ραν­ν<α σκῆπτρα καὶ θρό­νους λα­βεῖν; Soph. Oed. Co­lon. 425: ὃς νῦν σκῆπτρα καὶ θρό­νους ἔχει (а так­же ст. 1354). В отли­чие от един­ст­вен­но­го исполь­зо­ва­ния σκῆπτρα в тек­сте «Алек­сан­дры» несколь­ко раз встре­ча­ет­ся μο­ναρ­χία: 1218, 1383, 1445.

Имен­но эта стро­ка и вызва­ла наи­боль­шие спо­ры по пово­ду дати­ров­ки все­го «рим­ско­го пас­са­жа». Дол­гое вре­мя сто­рон­ни­ки экс­тра­по­ля­ции сомне­ва­лись в пра­во­мо­чии назы­вать Рим носи­те­лем вла­сти над сушей и морем до пер­вой Пуни­че­ской вой­ны. Но в 1942 г. А. Моми­лья­но убеди­тель­но пока­зал на более ран­них при­ме­рах — эпи­грам­мах на Филип­па V (Anth. Gr. IX. 518; 526; VI. 171; XVI. 6), что выра­же­ние γῆς καὶ θα­λάσ­σης σκῆπτρα καὶ μο­ναρ­χίαν / λα­βόν­τες вполне мог­ло отно­сить­ся и к тем государ­ствам, что никак не пре­тен­до­ва­ли на сколь­ко-нибудь зна­чи­тель­ное могу­ще­ство и, таким обра­зом, эта фра­за явля­ет­ся лишь мета­фо­рой, не отра­жаю­щей истин­но­го поло­же­ния дел. Исхо­дя из это­го, иссле­до­ва­тель пола­гал, что вся «Алек­сандра» была напи­са­на меж­ду 272 и 264 гг. до н. э., то есть во вре­мя меж­ду победой над Пирром и нача­лом вой­ны с Кар­фа­ге­ном. Дата 264 г. до н. э. обу­слов­ле­на тем, что в «Алек­сан­дре» нет ника­ко­го ука­за­ния на эту мас­штаб­ную для сво­его вре­ме­ни вой­ну¹⁵. Впро­чем, с.406 с этим утвер­жде­ни­ем А. Моми­лья­но сто­ит поспо­рить, так как в стт. 1226—80 вооб­ще речь не идет о каких-либо исто­ри­че­ских собы­ти­ях и нет даже ника­ких на них наме­ков.

1231. ἐγκα­τακ­ρύ­ψεις: состав­ное сло­во, кото­рое, по-види­мо­му, впер­вые было введе­но имен­но Ликофро­ном. ζό­φῳ: поми­мо сво­его основ­но­го зна­че­ния «мрак» (напр.: Hom. Il. XV. 191) еще име­ет зна­че­ние «запад» (напр.: ἤδη γὰρ φάος οἴχεθ᾿ ὑπὸ ζό­φον — Hom. Od. III. 335; ποτὶ ζό­φον ἠερόεν­τα — Hom. Il. XII. 240; Γα­δείρων τὸ πρὸς ζό­φον — Pind. Nem. IV. 69), откуда, кста­ти, и про­изо­шло назва­ние запад­но­го вет­ра «зефир»¹⁶. Пола­гаю, что автор опять демон­стри­ру­ет игру слов: сла­ва тро­ян­ских потом­ков не толь­ко не канет во мра­ке, но и рас­цве­тет имен­но на запа­де, т. е. в Ита­лии. Ср. со зна­ме­ни­той стро­кой Сте­си­хо­ра: Αἰνήας σὺν τοῖς ἰδίοις ἀπαί<ρ>ων εἰς τὴν Ἑσπε­ρίαν («Эней со сво­и­ми домо­чад­ца­ми отправ­ля­ет­ся в Гес­пе­рию» — PMG. 205). Про­сто уди­ви­тель­но, что осталь­ные пере­вод­чи­ки не обра­ти­ли на это вни­ма­ние, ори­ен­ти­ру­ясь, по-види­мо­му, на ст. 1127: μα­ρανθὲν αὖθι λη­θαίῳ σκό­τῳ («[sc. покло­не­ние не] угаснет в тем­но­те забве­ния»). У Ликофро­на это сло­во встре­ча­ет­ся лишь одна­жды.

1232. ἐμός τις σύγ­γο­νος: вот какую родо­слов­ную при­во­дит Гомер (Il. XX. 215—240): у Дар­да­на, сына Зев­са, родил­ся Эрих­то­ний, от кото­ро­го про­изо­шел Трос. От Тро­са про­изо­шли три сына: Ил, Асса­рак и Гани­мед. От Ила — Лао­медон, одним из сыно­вей кото­ро­го был При­ам. У Аса­ра­ка же родил­ся Капис, от кото­ро­го родил­ся Анхис, отец Энея. Сле­дуя опи­са­нию Гоме­ра, Трос ока­зы­ва­ет­ся пра­пра­дедом как Кас­сан­дре, так и Энею. Несколь­ко иная родо­слов­ная пред­став­ле­на у Апол­ло­до­ра (III. 12. 1 sqq.): у Дар­да­на, сына Элек­тры и Зев­са, роди­лись сыно­вья Ил и Эрих­то­ний. От Эрих­то­ния про­изо­шли Ил, Асса­рак и Гани­мед. От Асса­ра­ка родил­ся Капис, от кото­ро­го, в свою оче­редь, про­изо­шел Анхис, отец Энея. Одним же из сыно­вей Ила, сына Эрих­то­ния, был Подарк, про­зван­ный При­а­мом. Таким обра­зом, Эрих­то­ний — пра­дед Кас­сан­дры и пра­пра­дед Энея. Как бы ни раз­ни­лись обе родо­слов­ные, но все же Эней вполне был для Кас­сан­дры τις σύγ­γο­νος.

1232—33. λείψει διπ­λοῦς / σκύμ­νους λέον­τας: совер­шен­но оче­вид­но, что под дву­мя львя­та­ми автор под­ра­зу­ме­ва­ет Рому­ла и, воз­мож­но, Рема. По-види­мо­му, пер­вым сочи­ни­те­лем, кото­рый ввел спи­сок «буфер­ных» царей для запол­не­ния лаку­ны меж­ду дву­мя собы­ти­я­ми — паде­ние Трои и осно­ва­ние Рима — был Кв. Фабий Пик­тор, пер­вый рим­ский автор, напи­сав­ший при­мер­но в кон­це вто­рой Пуни­че­ской вой­ны исто­рию Рима. Такая необ­хо­ди­мая выдум­ка рим­ско­го анна­ли­ста име­ла смысл лишь после того, как Эра­то­сфен несколь­ко ранее про­вел под­сче­ты и ста­ло оче­вид­но, что Ромул никак не мог быть ни сыном, ни даже вну­ком Энея: они ока­за­лись разде­ле­ны при­мер­но четырь­мя сто­ле­ти­я­ми. Но из это­го ни в коей мере нель­зя делать вывод, что автор этих строк «Алек­сан­дры» писал до Пик­то­ра, так как скуч­ное пере­чис­ле­ние без­ли­ких царей, поме­щен­ных для того лишь, чтобы запол­нить вре­мен­ну́ю лаку­ну, по-види­мо­му, никак не вхо­ди­ло в поэ­ти­че­ские цели. Так, напри­мер, еще даже Невий и Энний назы­ва­ли Рому­ла вну­ком Энея: Nae­vius et En­nius Aeneae ex fi­lia ne­po­tem Ro­mu­lum con­di­to­rem ur­bis tra­dunt (Serv. Ad Aen. I. 273 = Frag. 27. FPL. W. Mo­rel). Ср.: Plut. Rom. 2; Dion. Hal. AR. I. 72. 1—2, 5—6, 73. 2—3. Впро­чем, с.407 сама неопре­де­лен­ность гла­го­ла λείψει не поз­во­ля­ет навер­ня­ка утвер­ждать о какой сте­пе­ни род­ства идет речь. Сход­ное выра­же­ние встре­ча­ет­ся у Эсхи­ла (λέον­τος σκύμ­νον — frag. 452. TGF. 3. Radt), Еври­пида (σκύμ­νοι λεότ­νων — Suppl. 1223) и Ари­сто­фа­на (Ran. 1431—32).

1233. ἔξο­χον ῥώμῃ γέ­νος: сумрач­ный автор, оче­вид­но, здесь поз­во­ля­ет опять себе шут­ку: игра слов при оди­на­ко­вом напи­са­нии ῥώ­μη («сила») и Ῥώ­μη («Рим»). Поэто­му мож­но пере­ве­сти: «род, выдаю­щий­ся силой» и «род, выдаю­щий­ся Римом». Впро­чем, Э. Фил­липс (а за ним и Ж. Лам­бэ) пола­га­ет, что такая игра слов невоз­мож­на: речь, таким обра­зом, долж­на идти о слу­чай­ном сов­па­де­нии. Свое суж­де­ние иссле­до­ва­тель стро­ит на том осно­ва­нии, что Ликофрон нигде не назы­ва­ет Тибр, хотя назы­ва­ет вся­кие речуш­ки, и такое умол­ча­ние, по мне­нию Э. Фил­лип­са, было умыш­лен­ным и крас­но­ре­чи­вым, так как Ликофрон при­дер­жи­вал­ся этрус­ской вер­сии про­ис­хож­де­ния Рима¹⁷. Но подоб­ное пред­по­ло­же­ние пред­став­ля­ет­ся доста­точ­но сомни­тель­ным по двум сооб­ра­же­ни­ям. Во-пер­вых, Дио­ни­сий Гали­кар­насский в рас­ска­зе об Энее (AR. I. 46—64) так­же нигде не обмол­вил­ся о Тиб­ре, что, разу­ме­ет­ся, никак не может свиде­тель­ст­во­вать о каком-то умыс­ле авто­ра. Во-вто­рых, игра сло­ва­ми, сокры­тие оче­вид­ных имен в крип­то­грам­мах и пр. — все это, по-види­мо­му, доста­точ­но типич­но для все­го тек­ста «Алек­сан­дры». См., напри­мер, ст. 1228, 1231, а так­же стт. 44—47, где «спря­та­но» имя Σκύλ­λα¹⁸.

1234. ὁ Καστνίας τε τῆς τε Χει­ράδος γό­νος: два эпи­те­та Афро­ди­ты. И. Цец утвер­жда­ет (403), что сло­во Καστνία про­изо­шло от κά­σις («брат»). По свиде­тель­ству Сте­фа­на Визан­тий­ско­го (s. v. Κάστνιον), гора Каст­ний нахо­дит­ся близ горо­да Аспен­да, что в Пам­фи­лии (ныне город Бел­кис). Древ­ний ком­мен­та­тор (Die­ge­seis in Iam­bos. Frag. 200. Pfeif­fer) сооб­ща­ет, что в Аспен­де Афро­ди­те Каст­ни­е­ти­де (Καστνιῆτις) в жерт­ву при­но­сят сви­нью (ср.: Stra­bo. IX. 5. 17; Dion. Pe­rieg. 852). И свя­зан этот обы­чай с Моп­сом, пред­во­ди­те­лем пам­фи­лий­цев, кото­рый на охо­те дал богине обет. Веро­ят­но, в рас­ши­рен­ном вари­ан­те это­го мифа охота про­хо­ди­ла непо­да­ле­ку от самой горы Каст­ний. Эпи­тет Κάστνια встре­ча­ет­ся толь­ко в «Алек­сан­дре». Поми­мо дан­но­го слу­чая — еще в ст. 403: τὴν Καστνίαν δὲ καὶ Με­λιναίαν θεόν¹⁹. Вто­рой эпи­тет — Хей­ра­да — не име­ет ника­ких внят­ных объ­яс­не­ний. Схо­ли­аст пред­ла­га­ет дру­гой вари­ант напи­са­ния и ука­зы­ва­ет (1234) сле­дую­щее: «Афро­ди­та Каст­ния и Тав­хи­ра (Ταύχει­ρα) назва­на так вслед­ст­вие того, что захва­ты­ва­ет по жела­нию» (τὸ χει­ροῦσ­θαι διὰ τῆς ἐπι­θυ­μίας)²⁰. Впро­чем, что это объ­яс­не­ние дает? Более того, по-види­мо­му, все же Цец объ­яс­ня­ет эпи­тет не Тав­хи­ра, а Хей­ра­да. А. Хурст, вслед за Э. Шее­ром, пред­по­чи­та­ет Τα­χειρά­δος; это напи­са­ние хуже засвиде­тель­ст­во­ва­но в руко­пи­сях, но име­ет объ­яс­не­ние: «та, кото­рая свя­зы­ва­ет без про­мед­ле­ния» (τα­χύς и εἰράς). 28 авгу­ста 2008 г. на кон­фе­рен­ции в г. Гро­нин­гене (Гол­лан­дия) Кр. Кюс­сэ выска­зал пред­по­ло­же­ние, что быст­ро­та Афро­ди­ты наме­ка­ет на ско­рость рас­про­стра­не­ния рим­ской вла­сти. Впро­чем, неяс­ность эпи­те­та столь оче­вид­на, что коли­че­ство гипо­тез может быть сколь угод­но боль­шим.

с.408 1235. βου­λαῖς ἄρισ­τος οὐδ᾿ ὀνοσ­τὸς ἐν μά­χαις: по мне­нию В. Гиган­те Лан­за­ра, οὐδ᾿ ὀνοσ­τός («не пре­зрен­ный») — выра­же­ние гоме­ров­ское²¹. Ср.: δῶ­ρα μὲν οὐκέτ᾿ ὀνοσ­τὰ δι­δοῖς («нет, дары не пре­зрен­ные хочешь ты дать», пер. Н. И. Гнеди­ча — Hom. Il. IX. 164; ср.: Stat. Theb. VIII. 297). У Вер­ги­лия эта фра­за зву­чит наобо­рот: наи­луч­ший в бою и не бес­по­лез­ный в сове­тах (об Энее: op­ti­mus ar­mis — Aen. IX. 40; про Дран­ка: con­si­liis ha­bi­tus non fut­ti­lis auc­tor — XI. 339). Не явля­ет­ся ли это еще одной аллю­зи­ей на «Эне­иду»? Ср. так­же с опи­са­ни­ем Амфи­а­рая: ἀμφό­τερον μάν­τιν τ᾿ ἀγα­θὸν καὶ δουρὶ μά­χεσ­θαι (The­baïs. Frag. 10. Ed. A. Ber­na­bé).

1236—41. Опи­са­ние марш­ру­та Энея. Сле­ду­ет обра­тить вни­ма­ние на то, что автор из все­го марш­ру­та Энея назы­ва­ет толь­ко лишь рай­он Македо­нии, пол­но­стью игно­ри­руя осталь­ные места, кото­ры­ми столь бога­та леген­да об Энее. При­ве­ду несколь­ко вари­ан­тов пути героя, кото­рые сохра­ни­лись у антич­ных авто­ров. Гел­ла­ник (Dion. Hal. AR. I. 47. 6), Геге­си­а­накт, Геге­сипп (ibid. I. 49. 1): Троя — Пал­ле­на (где Эней, веро­ят­но, уми­ра­ет). Ари­айт (ibid.): Троя — Фра­кия — Арка­дия (местеч­ки Орхо­мен и Ост­ров, осно­ван город Капии). Ага­тилл Аркад­ский: Троя — Арка­дия (Неса) — Ита­лия (ibid. I. 49. 2). Дио­ни­сий Гали­кар­насский: Троя — Пал­ле­на — Делос — Кифе­ра — Закинф — Лев­ка­да — Амбра­кий — Эпир — Сици­лия — Ита­лия, г. Лав­рент (ibid. I. 49. 4—53. 3). Ливий (I. 4): Троя — Македо­ния — Сици­лия — Лав­рент­ская область. Вер­ги­лий: Троя — Эн — Делос — Парос — Нак­сос (Aen. III, pas­sim).

Веро­ят­но, в осно­ве марш­ру­та Энея лежит заин­те­ре­со­ван­ность того или ино­го антич­но­го авто­ра в том, чтобы зна­ме­ни­тый сын Анхи­са был имен­но в том рай­оне либо откуда выхо­дил сам сочи­ни­тель, либо к кото­ро­му он имел какое-то отно­ше­ние.

Поэто­му мож­но заклю­чить, что автор наше­го пас­са­жа, кажет­ся, един­ст­вен­ный, кто про­явил пол­ное бес­при­стра­стие к раз­ви­тию леген­ды об Энее. По-види­мо­му, поэт все­го лишь вос­поль­зо­вал­ся какой-то более ран­ней вер­си­ей мифа, воз­мож­но, Гел­ла­ни­ка, укра­сив ее лишь каки­ми-то анти­квар­ны­ми подроб­но­стя­ми.

1236. Ῥαίκη­λον. Схо­ли­аст дает сле­дую­щее пояс­не­ние к этой стро­ке: «Теон в ком­мен­та­ри­ях к Ликофро­ну этот город назы­ва­ет Эне­ады: “После паде­ния Трои Эней при­был во Фра­кию и осно­вал город Эне­ады (Αἰνείας), где похо­ро­нил сво­его отца”. [Сте­фан Визан­тий­ский в ста­тье Ῥά­κηλος пишет]: “Рак­эл — город в Македо­нии”. [Евста­фий в Com­ment. ad Od. II. 84 пишет]: “Энос (Αἶνος) еще и город²², кото­рый Ликофрон назы­ва­ет Рай­к­эл (Ῥαίκη­λον)”». К стро­ке 1232 Цец дает еще такое допол­не­ние: «Город Рай­к­эл в честь Энея стал назы­вать­ся Энос».

Таким обра­зом, суще­ст­во­ва­ли два горо­да, чье имя было сход­но с име­нем тро­ян­ско­го героя: один из них нахо­дил­ся во Фра­кии на бере­гу реки Хебр (Heb­rus, совр. р. Мари­ца — Hdt. V. 22; VII. 59) и назы­вал­ся Энос (Aenus, совр. г. Энез), а вто­рой — в Македо­нии на бере­гу Фер­мей­ско­го зали­ва и назы­вал­ся Энея (Aineia, совр. г. Неа Миха­ни­о­на). Схо­ли­аст назы­ва­ет оба горо­да, не вно­ся ясность, куда имен­но при­был Эней и какой из двух горо­дов нам сле­ду­ет свя­зать с Рай­к­э­лом. Един­ст­вен­ное упо­ми­на­ние зага­доч­но­го горо­да Рай­к­эл (Ῥαίκη­λος) встре­ча­ет­ся толь­ко с.409 у Ари­сто­те­ля в «Афин­ской поли­тии» (15. 2): «Сна­ча­ла Писи­страт осно­вал посе­ле­ние око­ло Фер­мей­ско­го зали­ва, в местеч­ке, кото­рое назы­ва­ет­ся Рекел, а оттуда пере­ехал в окрест­но­сти Пан­гея» (пер. С. И. Радци­га), из чего явст­ву­ет, что под этим назва­ни­ем автор пони­мал македон­скую Энею. Об обо­их горо­дах по лите­ра­тур­ным источ­ни­кам нам извест­но не слиш­ком мно­го.

1. Фра­кий­ский Энос. Источ­ни­ки: Hom. Il. IV. 519—520 (βά­λε δὲ Θρῃκῶν ἀγὸς ἀνδρῶν Πείρως Ἰμβρα­σίδης ὃς ἄρ᾿ Αἰνό­θεν εἰλη­λούθει — «его [sc. Дио­ра] пора­зил пред­во­ди­тель фра­ки­ян, / Пирос герой, Имбра­зид, к Или­о­ну из Эны при­тек­ший» [пер. Н. И. Гнеди­ча]. На что антич­ный ком­мен­та­тор «Эне­иды» резон­но заме­ча­ет, что, сле­до­ва­тель­но, город был осно­ван рань­ше того, как там ока­зал­ся Эней после паде­ния Трои — Serv. Aen. III. 16); Stra­bo. VII. Frag. 51, 58; Scyl. 67 (Αἶνος πό­λις καὶ λι­μήν); An­tiph. De cae­de He­ro­dis. 20, 22 etc.; Thuc. IV. 28; Scymn. 696 (με­τὰ τὴν Μα­ρώνειαν δὲ κεῖτ᾿ Αἶνος πό­λις); Steph. Byz. (s. v. Αἶνος — πό­λις Θρᾴκης); At­hen. VIII. 44. 4; Me­la. II. 28 (exi­mia est Aenos ab Aenea pro­fu­go con­di­ta).

2. Македон­ский город Энея. Источ­ни­ки: Hdt. VII. 123; Scymn. 627—628 (τὴν ἄκραν Αἴνειαν); Scyl. 66 (Αἴνεια Ἑλ­λη­νίς); Stra­bo. VII. Frag. 21. 24; Dion. Hal. AR. I. 49; Steph. Byz. (s. v. Αἴνεια — πό­λις Θρᾴκης, со ссыл­кой на Тео­на); Liv. XLIV. 10. 7; XLV. 30. 4²³.

По-види­мо­му, для ком­мен­ти­ро­ва­ния этой стро­ки алек­сан­дрий­ский ком­мен­та­тор I в. до н. э. Теон явля­ет­ся клю­че­вой фигу­рой, так как он един­ст­вен­ный, кто свя­зы­ва­ет город Рай­к­эл с Фес­са­ли­ей, а не Македо­ни­ей. Это­му фак­ту может быть дано два объ­яс­не­ния. Во-пер­вых, мог­ла про­изой­ти пута­ни­ца, осно­ван­ная на близ­ком зву­ча­нии двух горо­дов. Веро­ят­но, что подоб­ная же ошиб­ка про­изо­шла по пово­ду моги­лы Полидо­ра, кото­рую Вер­ги­лий поме­ща­ет в Македо­нии (Aen. III. 13—68), а Пли­ний — во Фра­кии (os Heb­ri, op­pi­dum Aenos li­be­rum cum Po­ly­do­ri tu­mu­lo — NH. IV. 43). Во-вто­рых, что мне кажет­ся более пред­по­чти­тель­ным, ошиб­ся не Теон, а Цец. Ведь в сохра­нив­шей­ся цита­те из ком­мен­та­ри­ев пер­во­го авто­ра никак не сле­ду­ет, что Рай­к­эл нахо­дит­ся во Фра­кии: это пояс­не­ние дела­ет Цец. Ком­мен­та­рий Тео­на вполне мог лишь сооб­щать, что суще­ст­ву­ет еще один город, где умер Анхис²⁴.

1237. Κισ­σοῦ: гора Кисс (ныне г. Хор­ти­а­тис) в Македо­нии рас­по­ла­га­лась непо­да­ле­ку от одно­имен­но­го горо­да. См.: Stra­bo. VII. Frag. 21, 24; Ni­cand. Ther. 804. Рас­сто­я­ние меж­ду Эне­ей и «кру­ты­ми уте­са­ми Кис­сы» (высота око­ло 800 м) око­ло 25 км.

1237—38. Λα­φυσ­τίας κε­ρασ­φό­ρους γυ­ναῖκας: «лафи­стий­ские» (т. е. «пожи­раю­щие»; ср.: Alex. 215; 791) — эпи­тет слу­жи­тель­ниц Дио­ни­са, кото­ро­го часто изо­бра­жа­ли с рога­ми (напр.: Eur. Bacch. 100, 921). Схо­ли­аст пишет (1237), что Дио­нис полу­чил это про­зви­ще в честь горы Лафи­стий в Бео­тии (по свиде­тель­ству Пав­са­ния, в 20 ста­ди­ях, т. е. при­мер­но в 3,6 км от г. Коро­ния — IX. 34. 5; город по сию пору сохра­нил свое древ­нее назва­ние). Впро­чем, по его мне­нию, так назы­ва­ли вак­ха­нок еще и в Македо­нии. с.410 Имен­но к такой интер­пре­та­ции скло­ня­ет в тек­сте «Алек­сан­дры» сло­во «близ».

К. Холь­цин­гер заме­ча­ет, что ряд имен Дио­ни­са так­же ука­зы­ва­ет на кро­во­жад­ность бога: ἀγριώνιος, ὠμησ­τής, ὠμά­διος, ἀνθρω­πορ­ραίσ­της (ср.: Hom. Il. XI. 176). Изна­чаль­но это был, веро­ят­но, один из эпи­те­тов Зев­са (Hdt. VII. 197; Paus. I. 24. 2, IX. 34. 5). Сло­во κε­ρασ­φό­ρος встре­ча­ет­ся у Еври­пида при­ме­ни­тель­но к Ио (Ph. 248, на что ука­зы­ва­ют схо­лии к Ликофро­ну — 209), а у Луки­а­на — к Дио­ни­су (Bacch. 2).

1238. ἐκ δ᾿ Ἀλμω­πίας: Сте­фан Визан­тий­ский пишет, что назва­ние мест­но­сти в Македо­нии «Алмо­пия» про­изо­шло от име­ни гиган­та Алмо­па, сына Посей­до­на (s. v. Ἀλμω­πία; ср.: Thuc. II. 99). Любо­пыт­но, что сама Алмо­пия нахо­дит­ся уже в глу­бине Бал­кан­ско­го полу­ост­ро­ва и, таким обра­зом, не име­ет выхо­да к морю (до г. Кисс око­ло 100 км). Это дало повод Н. Хор­с­фол­лу пред­по­ло­жить, опи­ра­ясь на руко­пис­ные раз­но­чте­ния, что речь идет не о мест­но­сти Алмо­пия, а о горо­де Алмо­ниа (Ἀλ­μω­νία), кото­рый Цец поме­ща­ет неда­ле­ко от горы Кисс (πλη­σίον Κισ­σοῦ ὄρους)²⁵. Такой вари­ант чте­ния раз­ре­шил бы дан­ную про­бле­му, если бы не то, что ника­ко­го ино­го упо­ми­на­ния горо­да Алмо­ниа у антич­ных авто­ров мы не встре­ча­ем. Как бы то ни было, иных сле­дов пре­бы­ва­ния Энея в стране Алмо­пия не зафик­си­ро­ва­но ни в каких источ­ни­ках. Поэто­му, ско­рее все­го, автор строк вос­поль­зо­вал­ся этим ред­ким топо­ни­мом в каче­стве сино­ни­ма Македо­нии, что явля­ет­ся для поэта весь­ма харак­тер­ной осо­бен­но­стью.

1239—41. Эней дости­га­ет Ита­лии, но ока­зы­ва­ет­ся вовсе не в Лации, как сле­до­ва­ло бы ожи­дать, а в Этру­рии. Этру­рия очер­че­на с севе­ра на юг пол­но­стью: самая север­ная точ­ка — совре­мен­ная река Арно, самая южная — город Чер­ве­те­ре.

1239. Τυρ­ση­νία: здесь под­ра­зу­ме­ва­ет­ся Этру­рия. См.: Dion. Hal. AR. I. 25. 5; Schol. in He­siod. Theog. 1013; Schol. in Ly­cophr. 1239, 1351.

1240. Λυγ­γεύς: реку Лин­гей Холь­цин­гер соот­нес с рекой Арн (ныне Арно)²⁶. Свое мне­ние иссле­до­ва­тель осно­вы­ва­ет на игре слов: 1. = λι­γύς (т. е. лигу­рий­ская); 2. λίγ­ξε (т. е. «шумит»; ср.: Hom. Il. IV. 125), так как в рай­оне Пизы две реки — Арно и Аузер (ныне Сер­кьо) — сли­ва­лись в один поток, уро­вень воды ста­но­вил­ся выше и тече­ние быст­рее. Но иссле­до­ва­ния послед­них лет поста­ви­ли под сомне­ние утвер­жде­ние, что река Аузер впа­да­ла в Арн²⁷. О реке Арно см.: Stra­bo. V. 2. 5; Ps. Arist. De mir. ausc. 837b; Liv. XXII. 2. 2; см. так­же любо­пыт­ное заме­ча­ние Дио­ни­сия, что в Ита­лии в изоби­лии встре­ча­ют­ся источ­ни­ки с теп­лы­ми вода­ми, кото­рые весь­ма бла­готвор­ны для здо­ро­вья (AR. I. 37. 5). См. так­же: Plin. NH. II. 227.

с.411 1241. Ἀγύλ­λης: город Агил­лу упо­ми­на­ет Дио­ни­сий, сооб­щая, что при Тарк­ви­нии Древ­нем он был пере­име­но­ван в Цере (I. 20. 5; III. 58. 1; ныне Чер­ве­те­ри). См. так­же: Diod. Sic. XV. 4. 3; Stra­bo. V. 2. 3; V. 2. 8. Горо­да Пиза (рас­по­ло­жен­ная в устье реки Арно) и Цере у Вер­ги­лия назы­ва­ют­ся союз­ни­ка­ми Энея (Aen. X. 179, 183; Serv. Ad Aen. X. 179).

1239. πα­λιμπλα­νήτην: ha­pax. Един­ст­вен­ный руко­пис­ный вари­ант πά­λιν πλα­νήτην (т. е. «блуж­даю­щий в обрат­ную сто­ро­ну»). Холь­цин­гер пред­ла­га­ет читать πα­λιμπλα­νής.

1241. πο­λύρ­ρη­νοι: сло­варь Суда пояс­ня­ет, что это озна­ча­ет «вла­де­ю­щие мно­ги­ми живот­ны­ми» (s. v. πο­λύρ­ρη­νες). Ср.: ὤλε­σεν ἄνδρας / Μοῖρα πο­λύρ­ρη­νον πατ­ρί­δα ῥυομέ­νους (Ae­sch. Epigr. VII. 255. 1—2). О том, что Ита­лия удоб­на для ското­вод­ства, см.: Dion. Hal. AR. I. 37. 3.

1242. σὺν δέ σφι = αὐτῷ.

1244. νά­νος: име­ет­ся в виду Одис­сей. Пара­док­саль­но, но иссле­до­ва­те­ли, будучи еди­но­душ­ны­ми в том, что под этим сло­вом под­ра­зу­ме­ва­ет­ся Одис­сей, не схо­дят­ся во мне­нии, поче­му же гре­че­ский герой назван таким стран­ным име­нем. Пред­по­ло­же­ние, что это имен­но Одис­сей, осно­вы­ва­ет­ся на свиде­тель­ствах, кото­рые мож­но объ­еди­нить в три груп­пы.

1. Мы рас­по­ла­га­ем рас­ска­за­ми антич­ных авто­ров, соглас­но кото­рым Одис­сей — или, по край­ней мере, его сыно­вья — был в Ита­лии и даже в одной ком­па­нии с Эне­ем, сво­им быв­шим вра­гом: He­siod. Theog. 1011—1016; Hel­lan. FGrH. 4. Frag. 84; Plut. Rom. 2; Hor. Carm. III. 29. 8; Prop. II. 32. 4. Впро­чем, у Гел­ла­ни­ка воз­мо­жен вари­ант чте­ния: εἰς Ἰτα­λίαν ἐλθόν­τα μετ᾿ Ὀδυσ­σέα («отпра­вил­ся в Ита­лию после Одис­сея») и εἰς Ἰτα­λίαν ἐλθόν­τα μετ᾿ Ὀδυσ­σέως («отпра­вил­ся в Ита­лию вме­сте с Одис­се­ем»). Стра­бон пишет, что неда­ле­ко от Анция нахо­дит­ся храм Афи­ны, где пока­зы­ва­ют чашу, при­над­ле­жав­шую Одис­сею (V. 3. 6).

2. В «Илиа­де» есть стро­ка, кото­рая мог­ла спро­во­ци­ро­вать обра­зо­ван­но­го авто­ра назвать Одис­сея νᾶ­νος, т. е. «кар­лик». Во вся­ком слу­чае, соста­ви­тель схо­лий ука­зы­ва­ет, что, соглас­но «Илиа­де», Одис­сей был на голо­ву ниже Ага­мем­но­на (Il. III. 193). Впро­чем, это может ука­зы­вать не столь­ко на низ­кий рост Одис­сея, сколь­ко на зна­чи­тель­ный рост Ага­мем­но­на.

3. Само­му Ликофро­ну была извест­на тра­ди­ция (вос­хо­дя­щая, воз­мож­но, к Фео­пом­пу — FGrH. 115. Frag. 354), соглас­но кото­рой Одис­сей был похо­ро­нен в Этру­рии. В той части «Алек­сан­дры», где речь идет о ски­та­ни­ях Одис­сея, сооб­ща­ет­ся сле­дую­щее: «Гора Пер­га, что у тиррен­цев, мерт­ве­ца при­мет после того, как он будет пре­дан огню в Гор­тине» (Alex. 805—806).

Впро­чем, была выска­за­на еще одна гипо­те­за. Дио­ни­сий при­во­дит текст Гел­ла­ни­ка, кото­рый упо­ми­на­ет неко­е­го Нана, являв­ше­го­ся, в свою оче­редь, вождем пеласгов (FGrH. 4. Frag. 4²⁸). Лого­граф пишет, что «в его (sc. Нана) прав­ле­ние пеласги… захва­ти­ли город Крото­ну во внут­рен­ней части стра­ны» и т. д. Таким обра­зом, по-види­мо­му, име­ет­ся некая гео­гра­фи­че­ская связь меж­ду Наном у Гел­ла­ни­ка и Одис­се­ем в «Алек­сан­дре» (805): ведь Крото­на у пер­во­го и есть Гор­ти­на у вто­ро­го, что мог­ло поз­во­лить авто­ру сти­ха 1244 исполь­зо­вать игру слов²⁹.

Нако­нец, сре­ди союз­ни­ков Энея и Аска­ния фигу­ри­ру­ет еще один пер­со­наж — некто Лано­ий (La­noïos), кото­рый, воз­мож­но, был геро­ем из восточ­ной Сици­лии; он пере­брал­ся в Лаций и осно­вал Лави­ний³⁰. Но как свя­зать Лано­ия с «наном», пока неяс­но.

с.412 1243—44. Неожи­дан­ная и про­ти­во­ре­чи­вая, на пер­вый взгляд, стро­ка, где победи­тель Нан-Одис­сей высту­па­ет в роли коле­но­пре­кло­нен­но­го про­си­те­ля сою­за у побеж­ден­но­го Энея. Но здесь сто­ит вспом­нить стро­ку «Эне­иды», где в роли про­ся­ще­го перед Тар­хо­ном, царем этрус­ков, высту­па­ет уже сам Эней (X. 153—154): im­mis­cet­que pre­ces, haud fit mo­ra, Tar­chon / iun­git opes foe­dus­que fe­rit («[sc. Эней,] к речи при­ба­вив моль­бы, — Тар­хон, ни мгно­ве­нья не мед­ля, / С ним союз заклю­чил»; пер. С. Оше­ро­ва). Таким обра­зом, мож­но пред­по­ло­жить, что в моль­бах Одис­сея нет для него ниче­го уни­чи­жи­тель­но­го и имен­но они при­ве­ли его к заклю­че­нию сою­за с Эне­ем.

1245—49. Дру­ги­ми союз­ни­ка­ми Энея, кро­ме Нана-Одис­сея, высту­па­ют сыно­вья Теле­фа, пра­ви­те­ля Мисии, и вну­ки Герак­ла — Тар­хон и Тир­сен³¹. Тар­хон являл­ся леген­дар­ным осно­ва­те­лем Тарк­ви­нии, а Тир­сен — герой-эпо­ним тиррен­цев, то есть этрус­ков (см.: Hdt. I. 94; Apol­lod. I. 9. 19, II. 5. 9; Dion. Hal. AR. I. 27—28; Verg. Aen. VIII. 505—507, 603—607, X. 153; Stra­bo. V. 2. 2; Serv. Ad Aen. X. 198). Это, кажет­ся, един­ст­вен­ное свиде­тель­ство в антич­ной лите­ра­ту­ре, когда соби­ра­ют­ся вме­сте три героя: Геракл в лице сво­их вну­ков, Эней и Одис­сей.

1245. σὺν δέ: sc. σφι μί­ξουσι στρά­τον.

1246—47. οὗ ποτ᾿ Οἰκου­ρὸς δό­ρυ κ.τ.λ.: эллин­ское вой­ско, направ­ля­ясь к Трое, заблуди­лось и было вынуж­де­но выса­дить­ся на бере­гах Мисии. Царь мисий­цев Телеф высту­пил про­тив ино­зем­цев, но был вынуж­ден отсту­пить перед Ахил­ле­сом. А убе­гая, запу­тал­ся в побе­гах вино­град­ной лозы и был ранен (Apol­lod. Epit. III. 17; Ly­cophr. 211—214; Schol. in Ly­cophr. 211).

1246. Οἰκου­ρός… Θέοινος: под­ра­зу­ме­ва­ет­ся Дио­нис, и имен­но он ока­зы­ва­ет­ся ответ­ст­вен­ным за рану Теле­фа. Ср.: ст. 212, где назы­ва­ют­ся иные эпи­те­ты Дио­ни­са.

1247. λύ­γοις: = Vi­tex Ag­nus-cas­tus (прут­няк, «мона­ший перец», «Авра­амо­во дере­во»). См.: Hom. Od. IX. 427; X. 166. Но схо­лии (213) пояс­ня­ют, что под сло­вом λύ­γος все же нуж­но пони­мать побег вино­град­ной лозы.

1248. αἴθω­νες λύ­κοι: кро­ме Тар­хо­на и Тир­се­на, «вол­ка­ми» у Ликофро­на ока­зы­ва­ют­ся Ахил­лес (246), Геракл (871), арго­нав­ты (1309), Кастор и Пол­лукс (504) и пр.³²

1250—52. Речь идет о зага­доч­ном пред­ска­за­нии, на осно­ва­нии кото­ро­го тро­ян­цы долж­ны были плыть на запад до тех пор, пока не съе­дят сто­лы. Про­ро­че­ство было дано то ли Сивил­лой из Иды (Dion. Hal. AR. I. 55. 4), то ли в Додоне (ibid.), либо Анхи­сом (Verg. Aen. VII. 124—127), либо гар­пи­ей Келе­но (ibid. III. 255—257). Тра­ди­ция пред­став­ля­ет нам два вари­ан­та, что это были за сто­лы: 1) у Дио­ни­сия Гали­кар­насско­го (AR. I. 55. 3: ἐπὶ τοῦ δα­πέδου σέ­λινα) и И. Цеца (Schol. ad Ly­cophr. 1232: τρα­πέζας σε­λινί­νας) сооб­ща­ет­ся, что тро­ян­цы посте­ли­ли на зем­ле сель­де­рей; 2) в Dion. Hal. AR. I. 55. 3 (ἴτρια καρ­ποῦ πε­ποιημέ­να πυ­ρίνου); Stra­bo. XIII. 608 (ἄρτου με­γάλου); Verg. Aen. VII. 111 (ado­rea li­ba, что явля­ет­ся, веро­ят­но, про­сто пере­ска­зом сло­жив­ше­го­ся пре­да­ния); Schol. ad Ly­cophr. (ἐκ τῶν σκλη­ροτέ­ρων με­ρῶν τῶν ἄρτων), 1250 (ἄρτοις ἀντὶ τρα­πεζῶν ἐχρή­σαν­το) гово­рит­ся, что это были хлеб­ные лепеш­ки. В дан­ном слу­чае автор совер­шен­но ней­тра­лен.

с.413 1253—60. Опи­са­ние осно­ва­ния пер­во­го посе­ле­ния в Ита­лии Эне­ем и по при­бы­тии при­не­се­ние в жерт­ву сви­ньи, при­ве­зен­ной из Трои.

1253. ἐν τό­ποις Βο­ρειγό­νων: здесь опять, веро­ят­но, игра слов. 1. Бук­валь­ное про­чте­ние: «рож­ден­ные под Боре­ем», «бори­го­ны», т. е. «север­ный народ» (ср.: Βο­ρέας, βό­ρειος). 2. Намек на сло­во «абори­ги­ны», кото­рые, соглас­но неко­то­рым антич­ным писа­те­лям, были древ­ней­шим пле­ме­нем, насе­ляв­шим терри­то­рию Лация (Dion. Hal. AR. I. 9—10; Stra­bo. V. 3. 2, 4). Тем самым автор здесь пред­ла­га­ет совер­шен­но неожи­дан­ную и ост­ро­ум­ную эти­мо­ло­гию сло­ва «абори­ги­ны», над кото­рым без­утеш­но бились древ­ние анти­ква­ры. Таким обра­зом, «абори­ги­ны» это не оби­та­те­ли гор (ὄρος), не без­дом­ные ски­таль­цы (aber­ra­re) и не те, кто жил в ука­зан­ном месте изна­чаль­но (ab ori­gi­ne), а потом­ки север­но­го вет­ра, т. е. Борея³³.

Автор смот­рит на «бори­го­нов» при­мер­но с юго-восто­ка, если бук­валь­но вос­при­ни­мать сооб­ще­ние, что они нахо­дят­ся за зем­ля­ми дав­нов (терри­то­рия Апу­лии) и лати­нов. Воз­ни­ка­ет весь­ма пара­док­саль­ная ситу­а­ция: выса­дил­ся Эней в Этру­рии (1239—41), посе­ле­ние осно­вы­ва­ет у «бори­го­нов», кото­рых пре­да­ние свя­зы­ва­ет с лати­на­ми, но кото­рых сам автор поме­ща­ет за пре­де­ла­ми лати­нов. Как кажет­ся, поэт не про­яв­лял инте­рес к гео­гра­фи­че­ской после­до­ва­тель­но­сти. Выбор топо­ни­мов обу­слав­ли­ва­ет­ся не уче­ным педан­тиз­мом, а все­го лишь зна­ни­ем зако­вы­ри­стых наиме­но­ва­ний опи­сы­вае­мо­го рай­о­на. При­сталь­ное вни­ма­ние к одно­му объ­ек­ту у него ком­пен­си­ру­ет­ся пол­ным отсут­ст­ви­ем вни­ма­ния к дру­гим: с одной сто­ро­ны, к при­ме­ру, опи­са­ние Македо­нии, а с дру­гой, — совер­шен­ное умол­ча­ние иных мест, куда тра­ди­ция щед­ро направ­ля­ла Энея.

1255. πύρ­γους τριάκοντ᾿: сле­ду­ет пони­мать как трид­цать посе­ле­ний. Это упо­ми­на­ние твер­дынь, свя­зан­ных с трид­ца­тью поро­ся­та­ми, кажет­ся совер­шен­но уди­ви­тель­ным. Дело в том, что нам зна­ком лишь один внят­ный вари­ант после­дую­щих дей­ст­вий, кото­рый был свя­зан с чис­лом трид­цать. Соглас­но этой тра­ди­ции, город Аль­ба Лон­га был осно­ван сыном Энея Аска­ни­ем через трид­цать лет после при­бы­тия к бере­гам Лация (см.: Pic­tor. Frag. 4 Pe­ter; Ca­to. Frag. 13 Pe­ter; Var­ro. RR. II. 4. 18; LL. V. 144 sqq.; Liv. I. 3. 4). Этот рас­сказ был широ­ко изве­стен, что и заста­ви­ло схо­ли­а­ста эмо­цио­наль­но при­знать, что автор этой стро­ки несет вздор. Но все же есть еще одно свиде­тель­ство, где фигу­ри­ру­ет эта циф­ра. Речь идет о т. н. спис­ке po­pu­li Al­ben­ses, кото­рый при­во­дит Пли­ний (III. 69; ср.: Just. XX. 1. 12). Эти наро­ды, коли­че­ст­вом как раз трид­цать, полу­ча­ли мясо на Аль­бан­ской горе во вре­мя какой-то цере­мо­нии (fe­riae La­ti­nae?), кото­рая выра­жа­ла пле­мен­ную солидар­ность³⁴. Но мы не зна­ем навер­ня­ка, явля­ет­ся ли этот спи­сок под­лин­ным. Пред­став­ля­ет­ся заман­чи­вым свя­зать зага­доч­ные твер­ды­ни в «Алек­сан­дре» с не менее зага­доч­ным спис­ком у Пли­ния. Но, по всей види­мо­сти, сло­ва поэта здесь не сто­ит вос­при­ни­мать бук­валь­но. Ему, оче­вид­но, была зна­ко­ма та тра­ди­ция, соглас­но кото­рой жите­ли Аль­бы Лон­ги выве­ли позд­нее трид­цать горо­дов. См.: Dion. Hal. AR. I. 56. 4, 66. 1, III. 31. 4; Liv. II. 18. 3.

с.414 1256. συὸς κε­λαινῆς: чрез­вы­чай­но любо­пыт­ное упо­ми­на­ние этой самой «чер­ной сви­ньи», никак не вяжу­ще­е­ся со всей извест­ной нам тра­ди­ци­ей, соглас­но кото­рой сви­нья эта была белая, а гора, у кото­рой она опо­ро­си­лась, была длин­ной, чем и объ­яс­ня­лось наиме­но­ва­ние буду­ще­го горо­да — Al­ba Lon­ga. Изме­не­ние в «Алек­сан­дре» цве­та жерт­вен­но­го живот­но­го нико­им обра­зом теперь не объ­яс­ня­ет эти­мо­ло­гию горо­да. Совер­шен­но неве­ро­ят­но так­же, чтобы автор этих строк не пони­мал весь смысл необ­хо­ди­мо­го цве­та. Он явно пото­му-то и изме­нил окрас сви­ньи, что пони­мал смысл назва­ния Аль­ба Лон­га. Явля­ет­ся ли это сво­его рода шут­кой? Впро­чем, нель­зя исклю­чить, что сло­во κε­λαινός в дан­ном слу­чае озна­ча­ет не окрас живот­но­го, а слу­жит лишь мета­фо­рой: чер­ная в смыс­ле «ужас­ная» или даже «огром­ная». Ведь сви­нья, кото­рая про­из­ве­ла на свет 30 поро­сят, долж­на и в самом деле быть ужас­но огром­ной! См., напри­мер: Ly­cophr. 554 (φη­γοῦ κε­λεινῆς; то, что дуб имен­но огром­ный, а не чер­ный, см.: Dion. Hal. AR. XX. 15. 1: φη­γὸς ἀμφι­λαφής), 1169 (φάσ­γα­νον κε­λαινόν; то, что меч огром­ный, а не чер­ный, см.: Apoll. Rhod. I. 1250, IV. 696: μέ­γα φάσ­γα­νον), 1336 (ὑπὲρ κε­λαινὸν Ἴστρον; об «огром­но­сти» Ист­ра гово­рит Геро­дот в IV. 47: πεν­τάστο­μος, а так­же [IV. 48] μέ­γισ­τος [sc. Ἴστρος] πο­ταμῶν πάν­των τῶν ἡμεῖς ἴδμεν), 1425 (κε­λαινὴν δί­ψαν). Сле­ду­ет доба­вить, что Вер­ги­лий так­же назы­ва­ет in­gens sus (Aen. VIII. 43). Тогда отче­го же автор строк игно­ри­ру­ет ту тра­ди­цию, с кото­рой он дол­жен бы быть зна­ко­мым? Выска­жу пред­по­ло­же­ние, что он объ­яс­ня­ет не сло­во Al­ba, а сло­во lon­ga. Воз­мож­но, такая эти­мо­ло­гия может пока­зать­ся нам слиш­ком неук­лю­жей, но она вполне мог­ла ока­зать­ся под­хо­дя­щей для сочи­ни­те­ля, кото­рый так любит зако­вы­ри­стую игру слов.

Сто­ит обра­тить вни­ма­ние, что у Вер­ги­лия Эней сви­нью обна­ру­жи­ва­ет (Aen. VIII. 43 sqq.), а у Ликофро­на тро­ян­ский бег­лец везет ее аж из Тро­ады. По-види­мо­му, автор «рим­ско­го фраг­мен­та» отра­зил какую-то более древ­нюю тра­ди­цию, чем Вер­ги­лий. Послед­ний же был вынуж­ден изме­нить уже усто­яв­ший­ся сюжет, так как в его повест­во­ва­нии Эней путе­ше­ст­ву­ет слиш­ком дол­го, чтобы из Трои вез­ти жерт­вен­ное живот­ное.

1256—57. ἀπ᾿ Ἰδαίων λό­φων καὶ Δαρ­δα­νείων ἐκ τό­πων: Дио­ни­сий Гали­кар­насский сооб­ща­ет, что к спут­ни­кам Энея, кото­рые заня­ли одну из вер­шин Иды, при­со­еди­ни­лись бег­ле­цы из горо­да Дар­да­на (I. 47. 1—2). Имен­но от этих мест Эней и начал свое пла­ва­ние (I. 46. 3 sqq.; Stra­bo. XII. 4. 6; XIII. 1. 7; Verg. Aen. III. 5. 6).

1258. θρέπ­τει­ραν: сло­во, поза­им­ст­во­ван­ное, по всей види­мо­сти, из сло­ва­ря Еври­пида (Tr. 195; He­sych. s. v. θρέπ­τει­ρα).

1259—60. Ср.: Porph. H. 359. 1—2. По свиде­тель­ству Варро­на, Эней в Лави­нии посвя­тил сви­нье и поро­ся­там мед­ное изо­бра­же­ние, сохра­нив­ше­е­ся до вре­ме­ни рим­ско­го анти­ква­ра (RR. II. 44. 18): hui­us suis ac por­co­rum etiam nunc ves­ti­gia ap­pa­rent iam­ne, quod et si­mu­lac­ra eorum ahe­nea etiam nunc in pub­li­co po­si­ta³⁵.

γλα­γοτ­ρό­φων: ha­pax.

1261. ση­κὸν Μυν­δίᾳ Παλ­λη­νίδι: о посвя­ще­нии дара хра­му Афи­ны Мин­дии есть упо­ми­на­ние у Ликофро­на (950). См.: Schol. ad Ly­cophr. 930. О хра­ме Афи­ны Пал­лен­ской, нахо­див­шем­ся меж­ду Афи­на­ми с.415 и Мара­фо­ном, см.: Hdt. I. 62; Eur. He­racl. 849—50; Po­lyaen. I. 21. 1; Геси­хий утвер­жда­ет, что тако­во про­зви­ще Афи­ны на Хал­киди­ке (s. v. Παλ­λη­νίας). Когда Эней вышел на берег Ита­лии, то пер­вое, что он увидел, был храм Афи­ны (Verg. Aen. III. 521 sqq.). Афи­на (Tri­to­nia Pal­las) дала муд­рость Нав­ту, кото­рый уго­во­рил тро­ян­цев плыть к Лацию (ibid. V. 700 sqq.). По при­бы­тии в Ита­лию Эней велит тев­крам нести вет­ви Пал­ла­ды во вре­мя посоль­ства к Лати­ну (ibid. VII. 154 sqq.). О хра­ме Афи­ны см.: ibid. XI. 477; Stra­bo. 264³⁶.

1263—70. Соглас­но вари­ан­ту пре­да­ния, кото­рый при­во­дит Дио­дор, Эней по дого­во­ру с гре­ка­ми полу­чил пра­во выне­сти что-то одно из Трои. В отли­чие от осталь­ных, кото­рые пред­по­чли дра­го­цен­но­сти, он нес на пле­чах сво­его пре­ста­ре­ло­го отца Анхи­са. Удив­лен­ные гре­ки поз­во­ли­ли взять что-то еще, тогда Эней пред­по­чел взять изо­бра­же­ния оте­че­ских богов. Обес­ку­ра­жен­ные таким бла­го­че­сти­ем, вра­ги раз­ре­ши­ли Энею увез­ти с собой все, что тот поже­ла­ет (Diod. VII. Frag. 4. Ср.: Verg. Aen. II. 699 sqq.; Ael. VH. III. 22; Serv. Ad Aen. II. 636). Такое поведе­ние Энея и наде­ли­ло его про­зви­щем pius (sum pius Aeneas — Verg. Aen. I. 378). Впро­чем, неко­то­рый намек на бла­го­че­стие Энея встре­ча­ет­ся уже в «Илиа­де» (XX. 298—299), где Посей­дон гово­рит, что герой при­но­сит богам «при­ят­ные жерт­вы». М. Фузил­ло пола­га­ет, что, опи­ра­ясь на свиде­тель­ство т. н. Ta­bu­la Ilia­ca Ca­pi­to­li­na, мы можем заклю­чить, что о бла­го­че­стии Энея знал Сте­си­хор³⁷. С этим мне­ни­ем нель­зя согла­сить­ся по той про­стой при­чине, что изо­бра­же­ние на таб­ли­це вовсе не долж­но было соот­вет­ст­во­вать тек­сту поэ­мы. Хотя, разу­ме­ет­ся, Сте­си­хор имен­но знал об этом, так как был зна­ком с гоме­ров­ской тра­ди­ци­ей. Но это никак не выте­ка­ет из под­бо­ра кар­ти­нок Или­он­ской таб­ли­цы.

1263. πα­ρώσας… τέκ­να: В. Гиган­те Лан­за­ра пола­га­ет, что этот сюжет у Ликофро­на рез­ко про­ти­во­ре­чит рас­ска­зу Гел­ла­ни­ка, соглас­но кото­ро­му Эней уво­зит отца, отчих богов, жену Кре­усу, детей Аска­ния и Эври­лео­на и самое цен­ное иму­ще­ство (Dion. Hal. AR. I. 46. 4)³⁸. Но вряд ли это так. Во-пер­вых, то, что Эней все-таки увез с собой все выше­пе­ре­чис­лен­ное, не про­ти­во­ре­чит тому, что он изна­чаль­но это отверг ради спа­се­ния отца. Во-вто­рых, в стт. 1268—69 пря­мо сооб­ща­ет­ся, что гре­ки поз­во­ли­ли Энею взять то, что он поже­ла­ет.

1263. τέκ­να: из преды­ду­щих сти­хов (1232—33) ясно, что у Энея два сына, один из кото­рых — Ромул. Но пре­да­ние сохра­ни­ло несколь­ко имен детей Энея, кро­ме Аска­ния. Сер­вий назы­ва­ет — как вари­ан­ты име­ни Аска­ний — Дар­да­на и Леон­то­да­ма (Ad Aen. IV. 159), а схо­ли­аст из Веро­ны — Еври­ба­та (Ad Aen. II. 717). Вооб­ще, как кажет­ся, имен­но ран­ние пре­да­ния сооб­ща­ют о несколь­ких сыно­вьях Энея (см., напри­мер, у Гел­ла­ни­ка в Dion. Hal. AR. I. 46. 4, 47. 5; у Ага­тил­ла Аркад­ско­го в Dion. Hal. I. 49. 2), а Дио­ни­сий, не назы­вая источ­ник, даже упо­ми­на­ет доче­рей (I. 54. 2). Таким обра­зом, по всей види­мо­сти, пер­вым, кто стал утвер­ждать, что у Энея был един­ст­вен­ный сын Аска­ний, был Фабий Пик­тор (Pic­tor. Frag. 1 Beck, Wal­ter).

с.416 1268. τούτῳ μό­νῳ: по свиде­тель­ству Софок­ла, кро­ме Энея смог поки­нуть Трою еще и Анте­нор (Soph. Frag. 11. TGF. 4. Radt), кото­рый вме­сте с Эне­ем высту­пал за то, чтобы спор из-за Еле­ны раз­ре­шил­ся бы мир­но. Веро­ят­но, пер­вым рим­ля­ни­ном, кото­рый свя­зал Энея и Анте­но­ра, был Катон (Frag. 42. Pe­ter). По мне­нию Р. Оги­л­ви, такое упо­ми­на­ние у Като­на име­ло поли­ти­че­скую подо­пле­ку, так как в 184 г. до н. э. вене­ты, кото­рых назы­ва­ли потом­ка­ми тех, кто при­шел с Анте­но­ром, мир­но вошли в состав Рим­ской рес­пуб­ли­ки³⁹. См. так­же: Verg. Aen. I. 242—249; Liv. I. 1. 1 (кото­рый был как раз из Падуи, что была, соглас­но пре­да­ни­ям, осно­ва­на Анте­но­ром).

1266. αἰχμη­ταὶ κύ­νες: в гоме­ров­ском эпо­се не толь­ко эллин­ские вои­ны назы­ва­ют­ся сло­вом αἰχμη­ταί (Il. II. 543; 846; XII. 419; Od. XI. 559), но и тро­ян­ские (Il. I. 152).

1271—72. Пред­ска­за­ние гряду­ще­го тор­же­ства Рима, кото­рый станет наслед­ни­ком горо­да, осно­ван­но­го самим Эне­ем, т. е. Лави­ния.

1273—80. Опи­са­ние это­го рай­о­на, очер­чен­но­го с юга Кума­ми, с севе­ра — озе­ром Фукин, а с запа­да — горой Цир­це­ей, не соот­вет­ст­ву­ет каким-либо поли­ти­че­ским реа­ли­ям исто­рии Рима того вре­ме­ни, когда жил автор «Алек­сан­дры».

1273. μα­κεδ­νάς: у Гоме­ра в един­ст­вен­ном месте встре­ча­ют­ся имен­но высо­ко­стволь­ные топо­ля: φύλ­λα μα­κεδ­νῆς αἰγείροιο (Od. VII. 106).

Κιρ­καίου: гора Чир­чео нахо­дит­ся при­мер­но в 100 км на юго-восток от Рима (см.: Theophr. Hist. plant. V. 8. 3; Stra­bo. V. 3. 6; Plin. HN. III. 56; Verg. Aen. VII. 799). Ливий сооб­ща­ет, что город Цир­цеи был осно­ван коло­ни­ста­ми из Рима при Тарк­ви­нии Гор­дом для защи­ты Горо­да от напа­де­ний (I. 56. 3).

1274. Αἰήτην μέ­γαν: совре­мен­ный залив Гаэта нахо­дит­ся при­мер­но в 50 км на юг вдоль по побе­ре­жью от горы Чир­чео.

1275. λίμ­νης τε Φόρ­κης: ныне рав­ни­на Фучи­но (при­мер­но в 100 км на восток от Рима), так как в 1875 г. озе­ро Фучи­но было пол­но­стью осу­ше­но. Сер­вий, сооб­щая о марру­би­ях, кото­рые жили на этом озе­ре, гово­рит, что они про­ис­хо­ди­ли от мор­ско­го бога Фор­ка (Ad Aen. X. 388).

1276. Τι­τώνιόν τε χεῦμα κ.τ.λ.: ско­рее все­го, реку Тито­ний сле­ду­ет отож­де­ст­вить с рекой Пито­ний. По свиде­тель­ству Пли­ния (NH. XXXI. 41; II. 224), Пито­ний брал свой исток в горах, где оби­та­ло пле­мя Пелиг­нов, пере­се­кал зем­ли мар­сов, Фуцин­ское озе­ро, а после исче­зал в под­зем­ной впа­дине (in spe­cus mer­sa), чтобы через девять миль появить­ся у горо­да Тибу­ра. Судя по все­му, столь необыч­ное тече­ние реки и ста­ло при­чи­ной того, что Ликофрон поме­нял имя Пито­ний на Тито­ний, что долж­но было вызы­вать в памя­ти чита­те­ля зна­ме­ни­тый рас­сказ о низ­вер­же­нии тита­нов в Тар­тар (He­siod. Theog. 717 sqq. Сто­ит еще отме­тить, воз­мож­но, как сов­па­де­ние, что Тита­ны были спря­та­ны в Тар­та­ре «под туман­ной тьмой» ὑπὸ ζό­φῳ ἠερόεν­τι [ibid. 729], что пере­кли­ка­ет­ся со сти­хом 1231 «Алек­сан­дры»). Таким обра­зом автор опять при­ду­мы­ва­ет новую и неожи­дан­ную эти­мо­ло­гию.

1278. Ζωσ­τη­ρίου τε κλι­τύν: име­ют­ся в виду Кумы. Таким обра­зом, это самое даль­нее место, кото­рое даже не отно­сит­ся к обла­сти Лация. Как извест­но, Сивил­ла полу­ча­ла про­ро­че­ства через Апол­ло­на, у кото­ро­го с.417 в Кумах нахо­дил­ся храм (Verg. Aen. VI. 9—12). Сам же Апол­лон полу­чил свое про­зви­ще из-за мыса Зосте­ра (ныне мыс Каво­ури, при­мер­но в 23 км на юг от Афин), где, по сооб­ще­нию древ­них авто­ров, Лето во вре­мя родов рас­пу­сти­ла пояс (Paus. I. 31. 1; Euph­ron. Frag. 95 Powell; Steph. Byz. s. v. Ζωσ­τήρ).

στυγ­νὸν Σι­βύλ­λης… οἰκη­τήριον: ср.: prae­si­det (sc. Aeneas) hor­ren­dae­que pro­cul sec­re­ta Si­byl­lae («и к пеще­ре идет — при­юту страш­ной Сивил­лы», пер. С. Оше­ро­ва — Verg. Aen. VI. 10).

1280. Ср.: ca­vum con­ver­sa cus­pi­de mon­tem / im­pu­lit (sc. Aeo­lus) in la­tus («он обрат­ным кон­цом копья уда­ря­ет / в бок пусто­те­лой горы» — Verg. Aen. I. 81—82).

The con­tents of vv. 1226—80 of «Ale­xandra» which was crea­ted by Hel­le­nis­tic poet Ly­coph­ron (III B. C.) is obscu­re pro­phe­cy of Cas­sandra about the first settle­ment es­tab­lis­hing by Aeneas on the ter­ri­to­ry of Et­ru­ria, the foun­da­tion of Ro­me by Ro­mu­lus and Re­mus and the co­ming glo­ry of the Ci­ty throug­hout the land and the sea. This pas­sa­ge descri­bes the Aeneas’ iti­ne­ra­ry from Troy to Ita­ly via Rhae­ce­lus (1236—41), of al­lian­ce with na­nos-dwarf, who was pro­bab­ly Odys­seus (1242—45) and al­so with the sons of the king of the My­sians — Tar­chon and Tyr­se­nus (1245—49). The myths which were tra­di­tio­nal­ly con­nec­ted, with Aeneas are an event of the tab­les which were eaten by Aeneas and his fel­lows (1250—52), sign of sow gi­ving birth to thir­ty pig­lets: it implied the foun­da­tion of thir­ty settle­ments (1255—60) and the re­cei­ving the na­me pius (1263—70).

The in­con­sis­ten­cy between this Ro­man pa­ne­gy­ric and the an­xio­us con­tents of the poem as a who­le ma­kes the scho­lars to sup­po­se that this frag­ment is a la­ter conjec­tu­re. This ar­tic­le is a his­to­ric com­men­ta­ry on this intri­guing frag­ment.

с.418

Рис. 1. Кар­та Ита­лии.