Т. Моммзен

История Рима.

Книга пятая

Основание военной монархии.

Моммзен Т. История Рима. Т. 3. От смерти Суллы до битвы при Тапсе.
Русский перевод И. М. Масюкова под общей редакцией Н. А. Машкина.
ОГИЗ ГОСПОЛИТИЗДАТ, Москва, 1941.
Постраничная нумерация примечаний в электронной публикации заменена на сквозную по главам.
Все даты по тексту — от основания Рима, в квадратных скобках — до нашей эры.
Голубым цветом проставлена нумерация страниц по изданию Моммзена 1995 г. (СПб, «Наука»—«Ювента»).

с.5 5


ОСНОВАНИЕ ВОЕННОЙ МОНАРХИИ

Wie er sich sieht so um und um,
Kehrt es ihm fast den Kopf he­rum,
Wie er wollt’ Wor­te zu al­lem fin­den?
Wie er möcht’ so viel Schwall ver­bin­den?
Wie er möcht’ im­mer mu­tig blei­ben
So fort und wei­ter fort zu schrei­ben?
Goe­the.

с.7 7

ГЛАВА I

МАРК ЛЕПИД И КВИНТ СЕРТОРИЙ.

Оппо­зи­ция

Когда в 676 г. [78 г.] умер Сул­ла, вос­ста­нов­лен­ная им оли­гар­хия без­раздель­но гос­под­ст­во­ва­ла над рим­ским государ­ст­вом, но так как власть ее была осно­ва­на на наси­лии, она и в даль­ней­шем нуж­да­лась в наси­лии, для того чтобы дать отпор сво­им мно­го­чис­лен­ным тай­ным и явным вра­гам. Про­тив­ни­ком оли­гар­хии была не опре­де­лен­ная пар­тия с ясны­ми целя­ми и при­знан­ны­ми вождя­ми, а мас­са раз­но­об­раз­ней­ших эле­мен­тов, объ­еди­няв­ших­ся вооб­ще под име­нем пар­тии попу­ля­ров, но в дей­ст­ви­тель­но­сти нахо­див­ших­ся в оппо­зи­ции к уста­нов­лен­но­му Сул­лой режи­му по самым раз­но­об­раз­ным при­чи­нам и с самы­ми раз­но­об­раз­ны­ми наме­ре­ни­я­ми.
Юри­сты В эту оппо­зи­цию вхо­ди­ли сто­рон­ни­ки поло­жи­тель­но­го пра­ва, люди, не зани­мав­ши­е­ся поли­ти­кой и ниче­го в ней не пони­мав­шие; одна­ко само­управ­ное обра­ще­ние Сул­лы с жиз­нью и соб­ст­вен­но­стью граж­дан вну­ша­ло им ужас. Еще при жиз­ни Сул­лы, когда вся­кая дру­гая оппо­зи­ция долж­на была мол­чать, стро­гие юри­сты под­ня­ли бунт про­тив пра­ви­те­ля. Так, судеб­ные реше­ния не при­зна­ва­ли Кор­не­ли­е­вых зако­нов, лишав­ших раз­лич­ные ита­лий­ские общи­ны прав рим­ско­го граж­дан­ства; далее, суды поста­нов­ля­ли, что лица, попав­шие в плен или про­дан­ные в раб­ство во вре­мя рево­лю­ции, не пере­ста­ли быть рим­ски­ми граж­да­на­ми. Затем к оппо­зи­ции при­над­ле­жа­ли остат­ки ста­ро­го либе­раль­но­го мень­шин­ства сена­та. Либе­раль­ные ари­сто­кра­ты В преж­ние вре­ме­на они доби­ва­лись согла­ше­ния с пар­ти­ей реформ и с ита­ли­ка­ми, а теперь подоб­ным же обра­зом были склон­ны смяг­чить стро­го оли­гар­хи­че­ский режим Сул­лы путем усту­пок попу­ля­рам.

Демо­кра­ты

Что каса­ет­ся самих попу­ля­ров, то это были искрен­ние огра­ни­чен­ные ради­ка­лы, поста­вив­шие на кар­ту свое состо­я­ние и жизнь во имя пар­тий­ной про­грам­мы, для того чтобы после победы с горе­чью убедить­ся, что они боро­лись не за серь­ез­ное дело, а за тор­же­ство фра­зы. Преж­де все­го они стре­ми­лись вос­ста­но­вить народ­ный три­бу­нат, с.8 хотя и не отме­нен­ный Сул­лой, но лишен­ный им важ­ней­ших пол­но­мо­чий. Не при­но­ся ника­кой прак­ти­че­ской поль­зы и будучи в дей­ст­ви­тель­но­сти лишь пустым при­зра­ком, этот инсти­тут в гла­зах мас­сы обла­дал тем бо́льшим, необъ­яс­ни­мым оча­ро­ва­ни­ем. Ведь даже более тыся­чи лет спу­стя имя народ­но­го три­бу­на вызва­ло в Риме рево­лю­цию!

Сул­лан­ская рестав­ра­ция либо не удо­вле­тво­ри­ла, либо пря­мо нару­ши­ла поли­ти­че­ские или част­ные инте­ре­сы круп­ных и вли­я­тель­ных обще­ст­вен­ных групп. Транс­па­дан­цы По этим при­чи­нам при­мы­ка­ло к оппо­зи­ции мно­го­чис­лен­ное и зажи­точ­ное насе­ле­ние обла­сти меж­ду рекой По и Аль­па­ми, рас­смат­ри­вав­шее пре­до­став­ле­ние ему 8 латин­ско­го пра­ва в 665 г. [89 г.] лишь как отступ­ное за отказ от пол­но­го пра­ва рим­ско­го граж­дан­ства и пред­став­ляв­шее бла­го­дар­ную поч­ву для аги­та­ции. Воль­ноот­пу­щен­ни­ки Теми же моти­ва­ми руко­во­ди­лись так­же вли­я­тель­ные бла­го­да­ря сво­е­му чис­лу и богат­ству воль­ноот­пу­щен­ни­ки, осо­бен­но опас­ные вслед­ст­вие их скоп­ле­ния в сто­ли­це; они не мог­ли забыть, что рестав­ра­ция воз­вра­ти­ла их к преж­не­му, прак­ти­че­ски ничтож­но­му изби­ра­тель­но­му пра­ву. Капи­та­ли­сты.
Про­ле­та­ри­ат
Круп­ные финан­си­сты, осто­рож­ные и при­сми­рев­шие, по-преж­не­му таи­ли в себе упор­ное недо­воль­ство и не менее упор­ную силу. Так­же недо­воль­на была сто­лич­ная чернь, для кото­рой истин­ная сво­бо­да заклю­ча­лась в бес­плат­ной разда­че хле­ба. Экс­про­прии­ро­ван­ные общи­ны Еще более глу­бо­кое раз­дра­же­ние зата­и­ли постра­дав­шие от сул­лан­ских кон­фис­ка­ций общи­ны. Неко­то­рые из них, как, напри­мер, жите­ли Пом­пей, вели веч­ную борь­бу с посе­лен­ны­ми Сул­лой в том же горо­де на отре­зан­ной у них зем­ле коло­ни­ста­ми; дру­гие, как арре­тин­цы и вола­терран­цы, оста­ва­ясь еще фак­ти­че­ски­ми вла­дель­ца­ми сво­ей терри­то­рии, нахо­ди­лись под дамо­кло­вым мечом объ­яв­лен­ной Римом кон­фис­ка­ции или же, нако­нец, как это было в Этру­рии, вла­чи­ли жал­кое суще­ст­во­ва­ние нищих в сво­их преж­них домах или скры­ва­лись в лесах, зани­ма­ясь раз­бо­ем. Проскри­би­ро­ван­ные и их близ­кие Нако­нец, глу­хое недо­воль­ство цари­ло сре­ди всех чле­нов семейств и воль­ноот­пу­щен­ни­ков тех демо­кра­ти­че­ских вожа­ков, кото­рые во вре­мя рестав­ра­ции лиши­лись жиз­ни или пере­но­си­ли все бед­ст­вия жиз­ни эми­гран­тов, отча­сти ски­та­ясь на мавре­тан­ском побе­ре­жье, отча­сти нахо­дясь при дво­ре или в армии Мит­ра­да­та. Соглас­но поли­ти­че­ским поня­ти­ям того вре­ме­ни, обу­слов­лен­ным стро­гой обособ­лен­но­стью семейств, остав­ши­е­ся чле­ны семьи счи­та­ли делом чести1 добить­ся для сво­их бежав­ших род­ст­вен­ни­ков пра­ва воз­вра­ще­ния на роди­ну, с умер­ших снять по край­ней мере позор, тяго­тев­ший на их памя­ти и на их детях, и с.9 выхло­потать послед­ним воз­вра­ще­ние отцов­ско­го иму­ще­ства. Осо­бен­но дети проскри­би­ро­ван­ных, пре­вра­щен­ные зако­но­да­тель­ст­вом Сул­лы в поли­ти­че­ских пари­ев, тем самым как бы офи­ци­аль­но при­гла­ша­лись к про­те­сту про­тив суще­ст­ву­ю­ще­го строя.

Разо­рен­ные

Ко всем этим оппо­зи­ци­он­ным эле­мен­там добав­ля­лась еще мас­са разо­рен­ных людей. Опу­стив­ши­е­ся ари­сто­кра­ты и про­сто­люди­ны, поте­ряв­шие свое богат­ство в изыс­кан­ных или низ­ких куте­жах; бла­го­род­ные гос­по­да, у кото­рых не оста­лось ниче­го бла­го­род­но­го, кро­ме дол­гов; быв­шие сол­да­ты Сул­лы, кото­рые по воле пра­ви­те­ля ста­ли земле­вла­дель­ца­ми, но не зем­ледель­ца­ми и, рас­тра­тив пер­вое наслед­ство проскри­би­ро­ван­ных, меч­та­ли о вто­рич­ном, — все они дожи­да­лись, чтобы было под­ня­то зна­мя, при­зы­ваю­щее к борь­бе про­тив суще­ст­ву­ю­щих поряд­ков, а что на нем будет напи­са­но, им было без­раз­лич­но.

Често­люб­цы

Так же неиз­беж­но при­со­еди­ня­лись к оппо­зи­ции все жаж­дав­шие успе­ха и попу­ляр­но­сти талан­ты, как те, кото­рым был закрыт доступ в замкну­тый круг опти­ма­тов или сде­ла­на была невоз­мож­ной быст­рая карье­ра и кото­рые пыта­лись поэто­му насиль­но про­брать­ся в эту фалан­гу и про­ти­во­по­ста­вить свою попу­ляр­ность зако­нам оли­гар­хи­че­ской исклю­чи­тель­но­сти и стар­шин­ства, так и те, более опас­ные, често­лю­бие кото­рых ста­ви­ло себе иные цели, чем воз­мож­ность управ­лять судь­ба­ми мира сре­ди кол­ле­ги­аль­ных интриг. На адво­кат­ской три­буне, един­ст­вен­ной допу­щен­ной Сул­лой арене 9 легаль­ной оппо­зи­ции, подоб­ные пре­тен­ден­ты еще при жиз­ни дик­та­то­ра высту­па­ли про­тив рестав­ра­ции с ору­жи­ем фор­маль­ной юрис­пруден­ции или мет­ко­го крас­но­ре­чия. Напри­мер, искус­ный ора­тор Марк Тул­лий Цице­рон (род. 3 янва­ря 648 г. [106 г.]), сын земле­вла­дель­ца из Арпи­на, быст­ро соста­вил себе имя сво­и­ми ино­гда осто­рож­ны­ми, ино­гда дерз­ки­ми выступ­ле­ни­я­ми про­тив вла­сте­ли­на. Подоб­ные стрем­ле­ния не были опас­ны, если про­тив­ник хотел лишь добить­ся таким обра­зом куруль­но­го крес­ла, чтобы затем успо­ко­ить­ся на этом до кон­ца сво­их дней. Но если бы нашел­ся демо­кра­ти­че­ский дея­тель, кото­ро­му недо­ста­точ­но ока­за­лось тако­го крес­ла, и Гай Гракх нашел бы про­дол­жа­те­ля, то борь­ба не на жизнь, а на смерть была бы неиз­беж­на. Одна­ко пока никто еще не назы­вал име­ни, носи­тель кото­ро­го ста­вил бы себе такую высо­кую цель.

Сила оппо­зи­ции

Тако­ва была та оппо­зи­ция, с кото­рой долж­но было бороть­ся создан­ное Сул­лой оли­гар­хи­че­ское пра­ви­тель­ство, пре­до­став­лен­ное само­му себе после его смер­ти. Зада­ча была сама по себе нелег­ка, но она еще более ослож­ня­лась дру­ги­ми соци­аль­ны­ми и поли­ти­че­ски­ми неуряди­ца­ми это­го вре­ме­ни. Чрез­вы­чай­но труд­но было удер­жать воен­ных началь­ни­ков в про­вин­ци­ях в под­чи­не­нии выс­шим граж­дан­ским вла­стям или, не имея в сво­ем рас­по­ря­же­нии войск, справ­лять­ся в сто­ли­це с мас­сой скоп­ляв­ше­го­ся там ита­лий­ско­го и неита­лий­ско­го сбро­да и рабов, с.10 кото­рые в Риме фак­ти­че­ски жили по боль­шей части на сво­бо­де. Сенат нахо­дил­ся как бы в откры­той кре­по­сти, под­вер­гае­мой угро­зе со всех сто­рон, и серь­ез­ные бои были неми­ну­е­мы. Но и под­готов­лен­ные Сул­лой сред­ства сопро­тив­ле­ния были зна­чи­тель­ны и креп­ки; и хотя бо́льшая часть нации отно­си­лась явно отри­ца­тель­но и даже враж­деб­но к уста­нов­лен­но­му Сул­лой пра­ви­тель­ству, оно все же мог­ло бы дол­го выдер­жать за сво­и­ми укреп­ле­ни­я­ми напор сум­бур­ной мас­сы дез­ори­ен­ти­ро­ван­ной и неор­га­ни­зо­ван­ной оппо­зи­ции, лишен­ной вождя, не обла­дав­шей ни общей целью, ни общи­ми путя­ми, рас­па­дав­шей­ся на сот­ню фрак­ций. Но чтобы удер­жать­ся, необ­хо­ди­мо было обла­дать волей к победе и вне­сти в дело обо­ро­ны кре­по­сти хотя бы искру той энер­гии, с кото­рой она была постро­е­на. Если же оса­ждае­мые не жела­ют защи­щать­ся, то бес­по­лез­ны вся­кие валы и рвы, даже соору­жен­ные луч­шим масте­ром это­го дела.

Отсут­ст­вие выдаю­щих­ся лич­но­стей

Таким обра­зом, чем более все зави­се­ло от лич­но­сти руко­во­дя­щих дея­те­лей обе­их сто­рон, тем хуже было то, что, соб­ст­вен­но гово­ря, вождей не было ни в том, ни в дру­гом лаге­ре. Поли­ти­ка это­го вре­ме­ни была все­це­ло про­ник­ну­та духом гете­рий в самой худ­шей его фор­ме.

Поли­ти­че­ская круж­ков­щи­на и клу­бы

Прав­да, это было не ново. Семей­ная замкну­тость и круж­ко­вая обособ­лен­ность в клу­бах неот­де­ли­ма от ари­сто­кра­ти­че­ско­го государ­ст­вен­но­го строя; она гос­под­ст­во­ва­ла в Риме в тече­ние сто­ле­тий. Но все­мо­гу­щей круж­ков­щи­на ста­ла лишь в эту эпо­ху, и при­ня­тые лишь теперь (впер­вые в 690 г. [64 г.]) репрес­сив­ные меры ско­рее лишь кон­ста­ти­ро­ва­ли, неже­ли подав­ля­ли это зло. Вся знать, как демо­кра­ти­че­ски настро­ен­ная, так и сто­рон­ни­ки оли­гар­хии, была объ­еди­не­на в раз­ные гете­рии. Осталь­ная мас­са граж­дан, посколь­ку она вооб­ще при­ни­ма­ла регу­ляр­ное уча­стие в поли­ти­че­ской жиз­ни, созда­ва­ла такие же замкну­тые и почти по-воен­но­му орга­ни­зо­ван­ные сою­зы по изби­ра­тель­ным окру­гам. Есте­ствен­ны­ми вожа­ка­ми и рядо­вы­ми чле­на­ми этих сою­зов были пред­ста­ви­те­ли триб, «рас­пре­де­ли­те­ли раздач по окру­гам» (di­vi­so­res tri­buum). В этих поли­ти­че­ских клу­бах поку­па­лось все: преж­де все­го изби­ра­тель­ные голо­са, но так­же сена­то­ры и судьи, 10 кула­ки для устрой­ства улич­ной свал­ки и вожа­ки шаек для руко­вод­ства ею, толь­ко пла­та была раз­лич­ная в орга­ни­за­ци­ях ари­сто­кра­тов и мел­ких людей. Гете­рии реша­ли исход выбо­ров: они при­вле­ка­ли к суду, и они же руко­во­ди­ли защи­той, они нани­ма­ли вид­но­го адво­ка­та; они же в слу­чае надоб­но­сти вели пере­го­во­ры со спе­ку­лян­та­ми, вед­ши­ми при­быль­ную опто­вую тор­гов­лю судей­ски­ми голо­са­ми. Гете­рии бла­го­да­ря сво­им тес­но спа­ян­ным бан­дам были гос­по­да­ми на ули­цах сто­ли­цы, а тем самым часто и в государ­стве. Все это совер­ша­лось соглас­но извест­ным пра­ви­лам и, так ска­зать, пуб­лич­но. Гете­рии были орга­ни­зо­ва­ны луч­ше, чем с.11 какая-либо отрасль государ­ст­вен­но­го управ­ле­ния. Хотя, по обык­но­ве­нию циви­ли­зо­ван­ных мошен­ни­ков, об их пре­ступ­ной дея­тель­но­сти по мол­ча­ли­во­му согла­ше­нию и не гово­ри­лось откры­то, никто, одна­ко, это­го не скры­вал, и вид­ные адво­ка­ты не стес­ня­лись пуб­лич­но и ясно наме­кать на свою связь с гете­ри­я­ми их кли­ен­тов. Если и нахо­дил­ся где-либо чело­век, чуж­дый тако­го рода поступ­кам, но вме­сте с тем не чуж­дав­ший­ся обще­ст­вен­ной жиз­ни, то это навер­ное был, как Марк Катон, поли­ти­че­ский Дон-Кихот. Место пар­тий и пар­тий­ной борь­бы заня­ли клу­бы и их кон­ку­рен­ция, а место пра­ви­тель­ства — интри­га. Более чем дву­смыс­лен­ная лич­ность, Пуб­лий Цетег, неко­гда один из самых горя­чих мари­ан­цев, пере­бе­жав­ший затем к Сул­ле и вошед­ший у него в милость, играл одну из вли­я­тель­ных ролей в поли­ти­че­ских про­ис­ках это­го вре­ме­ни исклю­чи­тель­но по сво­им каче­ствам хит­ро­го посред­ни­ка меж­ду сена­тор­ски­ми фрак­ци­я­ми и зна­то­ка всех поли­ти­че­ских интриг; назна­че­ние на важ­ней­шие команд­ные посты реша­лось ино­гда его любов­ни­цей Пре­ци­ей. Подоб­ное паде­ние было воз­мож­но лишь там, где никто из поли­ти­че­ских дея­те­лей не воз­вы­шал­ся над общим уров­нем; каж­дый выдаю­щий­ся талант отмел бы эту круж­ков­щи­ну, как пау­ти­ну, но дело в том, что имен­но ни поли­ти­че­ских, ни воен­ных талан­тов-то и не было.

Филипп

Из людей стар­ше­го поко­ле­ния после граж­дан­ских войн не оста­лось ни одно­го ува­жае­мо­го дея­те­ля, кро­ме про­скольз­нув­ше­го меж­ду пар­ти­я­ми умно­го и крас­но­ре­чи­во­го ста­ри­ка Луция Филип­па (кон­сул 663 г. [91 г.]). При­над­ле­жа преж­де к попу­ля­рам, он стал затем вождем враж­деб­ной сена­ту капи­та­ли­сти­че­ской пар­тии и тес­но свя­зал­ся с мари­ан­ца­ми, но в кон­це кон­цов доста­точ­но рано пере­шел на сто­ро­ну побеж­дав­шей оли­гар­хии, чтобы полу­чить от нее награ­ду.

Метелл, Катул, Лукул­лы

К людям сле­дую­ще­го поко­ле­ния при­над­ле­жа­ли вид­ней­шие вожа­ки край­ней ари­сто­кра­ти­че­ской пар­тии — Квинт Метелл Пий (кон­сул 674 г. [80 г.]), това­рищ Сул­лы по опас­но­стям и победам, Квинт Лута­ций Катул, кон­сул в год смер­ти Сул­лы (676) [78 г.], сын победи­те­ля под Вер­цел­ла­ми, и два более моло­дых офи­це­ра, бра­тья Луций и Марк Лукул­лы, сра­жав­ши­е­ся с отли­чи­ем под началь­ст­вом Сул­лы — пер­вый в Азии, а вто­рой в Ита­лии. Что каса­ет­ся таких опти­ма­тов, как Квинт Гор­тен­зий (640—704) [114—50 гг.], имев­ший зна­че­ние лишь в каче­стве адво­ка­та, или как Децим Юний Брут (кон­сул 677 г. [77 г.]), Мамерк Эми­лий Лепид Ливи­ан (кон­сул 677 г. [77 г.]) и дру­гих подоб­ных ничто­жеств, то лишь звуч­ное ари­сто­кра­ти­че­ское имя было их един­ст­вен­ным досто­ин­ст­вом. Но и пер­вые четы­ре мало воз­вы­ша­лись над сред­ним уров­нем ари­сто­кра­тов того вре­ме­ни. Катул был, подоб­но сво­е­му отцу, высо­ко­об­ра­зо­ван­ный чело­век и убеж­ден­ный ари­сто­крат, но обла­дал лишь посред­ст­вен­ны­ми даро­ва­ни­я­ми и совсем не был сол­да­том. Метелл не толь­ко отли­чал­ся без­упреч­ным с.12 харак­те­ром, но был так­же спо­соб­ным и опыт­ным офи­це­ром; бла­го­да­ря этим 11 круп­ным досто­ин­ствам, а не толь­ко вслед­ст­вие род­ст­вен­ных и кол­ле­ги­аль­ных свя­зей с Сул­лой, он был в 675 г. [79 г.], по окон­ча­нии сво­его кон­суль­ства, послан в Испа­нию, где опять нача­ли шеве­лить­ся лузи­та­ны и рим­ские эми­гран­ты во гла­ве с Квин­том Сер­то­ри­ем. Спо­соб­ны­ми офи­це­ра­ми были так­же оба Лукул­ла, в осо­бен­но­сти стар­ший, весь­ма почтен­ный чело­век, соеди­няв­ший выдаю­щи­е­ся воен­ные даро­ва­ния с серь­ез­ным лите­ра­тур­ным обра­зо­ва­ни­ем и писа­тель­ски­ми наклон­но­стя­ми. Но в каче­стве государ­ст­вен­ных дея­те­лей даже эти луч­шие из ари­сто­кра­тов были лишь немно­гим менее апа­тич­ны и бли­зо­ру­ки, чем дюжин­ные сена­то­ры того вре­ме­ни. Перед лицом внеш­не­го вра­га вид­ней­шие из них дока­за­ли свои спо­соб­но­сти и храб­рость, но никто из них не обна­ру­жил жела­ния и уме­ния раз­ре­шить соб­ст­вен­но поли­ти­че­ские зада­чи и как насто­я­щий корм­чий пове­сти государ­ст­вен­ный корабль по бур­но­му морю интриг и пар­тий­ных раздо­ров. Их поли­ти­че­ская муд­рость сво­ди­лась к тому, что они искрен­но вери­ли в еди­но­спа­саю­щую оли­гар­хию и от души нена­виде­ли и про­кли­на­ли дема­го­гию, так же как и вся­кую обособ­ля­ю­щу­ю­ся еди­но­лич­ную власть. Их мел­кое често­лю­бие удо­вле­тво­ря­лось немно­гим. О Метел­ле рас­ска­зы­ва­ют, что ему не толь­ко льсти­ли весь­ма мало гар­мо­ни­че­ские сти­хи испан­ских диле­тан­тов, но он даже поз­во­лил встре­чать себя всюду, где он появ­лял­ся в Испа­нии, точ­но боже­ство, разда­чей вина и вос­ку­ре­ни­ем фимиа­ма, а за сто­лом давал низ­ко паря­щим боги­ням победы вен­чать свою голо­ву лав­ра­ми под рас­ка­ты теат­раль­но­го гро­ма. Это так же мало досто­вер­но, как и боль­шин­ство исто­ри­че­ских анек­дотов, но и в тако­го рода сплет­нях отра­жа­ет­ся измель­чав­шее често­лю­бие поко­ле­ния эпи­го­нов. Даже луч­шие из них были удо­вле­тво­ре­ны, добив­шись не вла­сти и вли­я­ния, а кон­суль­ства, три­ум­фа и почет­но­го места в сена­те, и в тот момент, когда при здо­ро­вом често­лю­бии они лишь долж­ны были бы начать под­лин­ную служ­бу сво­е­му оте­че­ству и сво­ей пар­тии, они уже ухо­ди­ли на покой, чтобы кон­чить свои дни в цар­ст­вен­ной рос­ко­ши. Такие люди, как Метелл и Луций Лукулл, будучи пол­ко­во­д­ца­ми, уде­ля­ли не боль­шее вни­ма­ние делу рас­ши­ре­ния рим­ско­го государ­ства путем поко­ре­ния все новых царей и наро­дов, чем обо­га­ще­нию бес­ко­неч­ных меню рим­ских гаст­ро­но­мов новы­ми афри­кан­ски­ми и мало­азий­ски­ми дели­ка­те­са­ми, и загу­би­ли луч­шую часть сво­ей жиз­ни в более или менее рафи­ни­ро­ван­ной празд­но­сти. Тра­ди­ци­он­ная уда­ча и инди­виду­аль­ная покор­ность, на кото­рых осно­ван вся­кий оли­гар­хи­че­ский режим, были поте­ря­ны при­шед­шей в упа­док и искус­ст­вен­но вос­ста­нов­лен­ной ари­сто­кра­ти­ей это­го вре­ме­ни. Она при­ни­ма­ла вер­ность кли­ке за пат­рио­тизм, тще­сла­вие — за често­лю­бие, огра­ни­чен­ность — за после­до­ва­тель­ность. Если бы государ­ст­вен­ные учреж­де­ния Сул­лы были отда­ны на попе­че­ние таких людей, какие сиде­ли в рим­ской кол­ле­гии кар­ди­на­лов или в вене­ци­ан­ском Сове­те деся­ти, то вряд ли оппо­зи­ция суме­ла бы с.13 так ско­ро потря­сти их; но с подоб­ны­ми защит­ни­ка­ми каж­дое напа­де­ние пред­став­ля­ло серь­ез­ную опас­ность.

Пом­пей

Сре­ди людей, не при­над­ле­жав­ших ни к без­услов­ным сто­рон­ни­кам, ни к откры­тым про­тив­ни­кам сул­лан­ской кон­сти­ту­ции, никто не при­вле­кал на себя в такой мере вни­ма­ние тол­пы, как моло­дой Гней Пом­пей, кото­ро­му в момент смер­ти Сул­лы было лишь 28 лет (род. 29 сен­тяб­ря 648 г. [106 г.]). Эта попу­ляр­ность была несча­стьем как для почи­тае­мо­го, так и для его почи­та­те­лей, но она была вполне понят­на. Здо­ро­вый душой и телом, отлич­ный гим­наст, еще в быт­ность обер-офи­це­ром состя­зав­ший­ся со сво­и­ми сол­да­та­ми 12 в прыж­ках, беге и под­ня­тии тяже­стей, вынос­ли­вый и лов­кий наезд­ник и фех­то­валь­щик, дерз­кий пар­ти­зан, этот моло­дой чело­век стал импе­ра­то­ром и три­ум­фа­то­ром в таком воз­расте, когда для него еще закры­ты были государ­ст­вен­ные долж­но­сти и сенат. В гла­зах обще­ст­вен­но­го мне­ния он зани­мал пер­вое место после Сул­лы и полу­чил даже от это­го бес­печ­но­го, отча­сти при­зна­тель­но­го и отча­сти иро­ни­зи­ро­вав­ше­го над ним пра­ви­те­ля про­зва­ние «Вели­ко­го». К несча­стью, даро­ва­ния его совер­шен­но не соот­вет­ст­во­ва­ли этим успе­хам. Это был не пло­хой и не без­дар­ный, но совер­шен­но зауряд­ный чело­век. При­ро­да созда­ла его хоро­шим вах­мист­ром, а обсто­я­тель­ства заста­ви­ли его стать пол­ко­вод­цем и государ­ст­вен­ным дея­те­лем. Пре­вос­ход­ный сол­дат, осто­рож­ный, храб­рый и опыт­ный, он, одна­ко, и в каче­стве воен­но­го не обна­ру­жи­вал ника­ких осо­бых спо­соб­но­стей; в каче­стве пол­ко­во­д­ца же он, как и во всем осталь­ном, отли­чал­ся осто­рож­но­стью, гра­ни­чив­шей с тру­со­стью, и, по воз­мож­но­сти, нано­сил реши­тель­ный удар, лишь обес­пе­чив себе огром­ное пре­вос­ход­ство над непри­я­те­лем. Дюжин­ным по тому вре­ме­ни было и его обра­зо­ва­ние, но, будучи все­це­ло сол­да­том, он не пре­ми­нул, при­быв на Родос, по обя­зан­но­сти выслу­шать и ода­рить тамош­них ора­то­ров. Чест­ность его была чест­но­стью бога­то­го чело­ве­ка, разум­но веду­ще­го свое хозяй­ство на свои зна­чи­тель­ные уна­сле­до­ван­ные и при­об­ре­тен­ные сред­ства. Он не брез­гал добы­ва­ни­ем денег свой­ст­вен­ны­ми сена­тор­ско­му кру­гу сред­ства­ми, но он был доста­точ­но рас­суди­те­лен и богат, чтобы не под­вер­гать себя ради это­го боль­шим опас­но­стям и не навле­кать на себя бес­че­стие. Рас­про­стра­нен­ные сре­ди его совре­мен­ни­ков поро­ки боль­ше его соб­ст­вен­ной доб­ро­де­те­ли созда­ли ему — отно­си­тель­но, прав­да, обос­но­ван­ную — репу­та­цию чест­но­сти и бес­ко­ры­стия. Его «чест­ное лицо» почти вошло в посло­ви­цу; еще и после смер­ти он про­дол­жал счи­тать­ся достой­ным и нрав­ст­вен­ным чело­ве­ком. В дей­ст­ви­тель­но­сти он был хоро­шим сосе­дом, не рас­ши­ряв­шим по воз­му­ти­тель­но­му обы­чаю силь­ных людей того вре­ме­ни сво­их вла­де­ний за счет мел­ких соседей путем при­нуди­тель­ных поку­пок или еще худ­ши­ми сред­ства­ми, а в семей­ной жиз­ни он был при­вя­зан к сво­ей жене и детям. Далее, ему дела­ет честь, что он пер­вый отка­зал­ся от вар­вар­ско­го обы­чая каз­нить непри­я­тель­ских царей и пол­ко­вод­цев после с.14 про­хож­де­ния их в три­ум­фе. Одна­ко это не поме­ша­ло ему раз­ве­стись по при­ка­зу его гос­по­ди­на и пове­ли­те­ля Сул­лы с люби­мой женой, пото­му что она при­над­ле­жа­ла к объ­яв­лен­но­му вне зако­на роду, и с вели­чай­шим душев­ным спо­кой­ст­ви­ем по зна­ку того же пове­ли­те­ля при­ка­зы­вать каз­нить в сво­ем при­сут­ст­вии людей, помо­гав­ших ему в тяже­лое вре­мя. Он не был жесток, как его упре­ка­ли, а — что, быть может, еще хуже — бес­стра­стен и холо­ден к доб­ру и злу. В раз­га­ре боя он сме­ло смот­рел в гла­за вра­гу, а в мир­ной жиз­ни это был застен­чи­вый чело­век, у кото­ро­го по малей­ше­му пово­ду лицо зали­ва­лось крас­кой; не чужд был сму­ще­ния, когда ему при­хо­ди­лось гово­рить пуб­лич­но, и вооб­ще был в обра­ще­нии угло­ват, непо­во­рот­лив и нело­вок. При всем его над­мен­ном упрям­стве он был, как часто быва­ет с людь­ми, под­чер­ки­ваю­щи­ми свою само­сто­я­тель­ность, послуш­ным оруди­ем в руках тех, кто умел к нему подой­ти, а имен­но, его воль­ноот­пу­щен­ни­ков и кли­ен­тов, так как он не боял­ся, что они ста­нут коман­до­вать им. Мень­ше все­го он был государ­ст­вен­ным дея­те­лем. Не отда­вав­ший себе отче­та в сво­их целях, не умев­ший выби­рать сред­ства, бли­зо­ру­кий и бес­по­мощ­ный в серь­ез­ных и несерь­ез­ных слу­ча­ях, он 13 скры­вал свою нере­ши­тель­ность и неуве­рен­ность под тор­же­ст­вен­ным мол­ча­ни­ем и, счи­тая себя очень тон­ким, лишь обма­ны­вал само­го себя, когда хотел обма­нуть дру­гих. Бла­го­да­ря зани­мае­мо­му им воен­но­му посту и его свя­зям в род­ном краю он почти без вся­ких уси­лий стал цен­тром зна­чи­тель­ной и пре­дан­ной ему пар­тии, при помо­щи кото­рой мож­но было бы совер­шать вели­кие дела. Но Пом­пей был во всех отно­ше­ни­ях не спо­со­бен руко­во­дить пар­ти­ей и спло­тить ее; если же она оста­ва­лась спло­чен­ной, то это так­же про­ис­хо­ди­ло поми­мо него, в силу сло­жив­ших­ся обсто­я­тельств. В этом, как и в дру­гих отно­ше­ни­ях, он напо­ми­на­ет Мария, но Марий с его мужиц­ки гру­бой, чув­ст­вен­но страст­ной нату­рой не был все же так невы­но­сим, как этот самый скуч­ный и неук­лю­жий из всех пре­тен­ден­тов в вели­кие люди. Поли­ти­че­ское поло­же­ние его было фаль­ши­во. Став офи­це­ром Сул­лы, он был обя­зан под­дер­жи­вать реста­ври­ро­ван­ный порядок, но, тем не менее, опять ока­зал­ся в оппо­зи­ции как лич­но про­тив Сул­лы, так и про­тив все­го сена­тор­ско­го пра­ви­тель­ства. Род Пом­пе­ев, едва лишь за 60 лет до это­го вне­сен­ный в кон­суль­ские спис­ки, был в гла­зах ари­сто­кра­тии еще отнюдь непол­но­цен­ным, к тому же отец Пом­пея зани­мал очень небла­го­вид­ную двой­ст­вен­ную пози­цию по отно­ше­нию к сена­ту, и сам он неко­гда нахо­дил­ся в рядах сто­рон­ни­ков Цин­ны, — об этом не гово­ри­ли, но это­го и не забы­ва­ли. Выдаю­ще­е­ся поло­же­ние, достиг­ну­тое Пом­пе­ем при Сул­ле, в такой же мере при­ве­ло его к внут­рен­не­му рас­хож­де­нию с ари­сто­кра­ти­ей, в какой он внешне был с нею свя­зан. Та быст­ро­та и лег­кость, с кото­рой Пом­пей воз­нес­ся на вер­ши­ну сла­вы, вскру­жи­ла голо­ву это­му неда­ле­ко­му чело­ве­ку. Слов­но желая высме­ять свою черст­вую про­за­и­че­скую нату­ру парал­ле­лью с самым поэ­ти­че­ским из всех геро­ев, он стал срав­ни­вать с.15 себя с Алек­сан­дром Македон­ским и счи­тал, что ему не при­ста­ло быть лишь одним из пяти­сот рим­ских сена­то­ров. В дей­ст­ви­тель­но­сти никто так не годил­ся для роли одно­го из зве­ньев ари­сто­кра­ти­че­ско­го пра­ви­тель­ст­вен­но­го меха­низ­ма, как он. Испол­нен­ная досто­ин­ства наруж­ность Пом­пея, его тор­же­ст­вен­ные мане­ры, его лич­ная храб­рость, его без­упреч­ная част­ная жизнь и отсут­ст­вие ини­ци­а­ти­вы поз­во­ли­ли бы ему — родись он на две­сти лет рань­ше — занять почет­ное место наряду с Квин­том Мак­си­мом и Пуб­ли­ем Деци­ем. Эта истин­но опти­мат­ская и истин­но рим­ская посред­ст­вен­ность нема­ло спо­соб­ст­во­ва­ла упро­че­нию внут­рен­ней сим­па­тии, все­гда суще­ст­во­вав­шей меж­ду Пом­пе­ем и мас­сой граж­дан и сена­том. Но даже и в его вре­мя для него нашлась бы ясно очер­чен­ная и почет­ная роль, если бы он согла­сил­ся быть пол­ко­вод­цем сена­та, для чего он был как бы создан. Но это­го ему было недо­ста­точ­но, и он ока­зал­ся в лож­ном поло­же­нии чело­ве­ка, желаю­ще­го быть не тем, чем он может быть. Он все­гда стре­мил­ся к исклю­чи­тель­но­му поло­же­нию в государ­стве, а когда это поло­же­ние пред­ста­ви­лось ему, он не мог решить­ся занять его. Он при­хо­дил в глу­бо­кое раз­дра­же­ние, когда люди и зако­ны не скло­ня­лись без­услов­но перед его волей, но в то же вре­мя он со скром­но­стью, и не толь­ко при­твор­ной, повсюду высту­пал в каче­стве одно­го из рав­но­прав­ных граж­дан и дро­жал даже перед мыс­лью о нару­ше­нии зако­на. Таким обра­зом, его бур­ная жизнь без­ра­дост­но про­те­ка­ла в посто­ян­ных внут­рен­них про­ти­во­ре­чи­ях; он все­гда был в кон­флик­те с оли­гар­хи­ей и вме­сте с тем оста­вал­ся ее послуш­ным слу­гой; все­гда снедае­мый често­лю­би­ем, он пугал­ся сво­их соб­ст­вен­ных целей.

Красс

Так же мало, как Пом­пея, мож­но было счи­тать без­услов­ным сто­рон­ни­ком оли­гар­хии и Мар­ка Крас­са. Он был очень харак­тер­ной 14 фигу­рой для этой эпо­хи. Будучи лишь на несколь­ко лет стар­ше Пом­пея, он так­же при­над­ле­жал к кру­гу выс­шей рим­ской ари­сто­кра­тии, полу­чил обыч­ное для этой среды вос­пи­та­ние и, подоб­но Пом­пею, сра­жал­ся с отли­чи­ем в ита­лий­ской войне. Усту­пая мно­гим людям сво­его кру­га в интел­ли­гент­но­сти, лите­ра­тур­ном обра­зо­ва­нии и воен­ном талан­те, он пре­вос­хо­дил их сво­ей чрез­вы­чай­ной подвиж­но­стью, с кото­рой он борол­ся за то, чтобы всем обла­дать и повсюду поль­зо­вать­ся весом. Преж­де все­го он занял­ся спе­ку­ля­ци­я­ми и соста­вил себе состо­я­ние покуп­кой име­ний во вре­мя рево­лю­ции. Но он не пре­не­бре­гал ника­ким спо­со­бом при­об­ре­та­тель­ства: он зани­мал­ся построй­ка­ми в сто­ли­це в широ­ком мас­шта­бе, но с боль­шой осто­рож­но­стью; он всту­пал в ком­па­нию со сво­и­ми воль­ноот­пу­щен­ни­ка­ми в самых раз­лич­ных пред­при­я­ти­ях; он зани­мал­ся ростов­щи­че­ст­вом в Риме и вне Рима, сам или через сво­их людей; он давал день­ги взай­мы сво­им кол­ле­гам по сена­ту и брал на себя выпол­не­ние за них работ или под­куп судеб­ных кол­ле­гий. Он не был раз­бор­чив в сред­ствах обо­га­ще­ния. Еще во вре­мя сул­лан­ских про­скрип­ций было с.16 дока­за­но, что он зани­мал­ся фаль­си­фи­ка­ци­ей спис­ков, и с тех пор Сул­ла не поль­зо­вал­ся более его услу­га­ми для государ­ст­вен­ных дел. Он не постес­нял­ся при­нять наслед­ство, хотя заве­ща­ние, в кото­ром зна­чи­лось его имя, было явно под­лож­но; он не воз­ра­жал про­тив того, что его упра­ви­те­ли насиль­ст­вен­но или тай­но про­го­ня­ли с зем­ли мел­ких соседей сво­его гос­по­ди­на. Впро­чем, он избе­гал откры­тых столк­но­ве­ний с уго­лов­ным судом и вел как истин­ный финан­сист мещан­ски про­стой образ жиз­ни. Таким путем Красс в корот­кий срок пре­вра­тил­ся из обык­но­вен­но­го зажи­точ­но­го сена­то­ра в обла­да­те­ля состо­я­ния, кото­рое неза­дол­го до его смер­ти по покры­тии чрез­вы­чай­ных рас­хо­дов все еще оце­ни­ва­лось в 170 мил­ли­о­нов сестер­ци­ев. Он стал самым бога­тым рим­ля­ни­ном, а тем самым и поли­ти­че­ской вели­чи­ной. Если, по его выра­же­нию, тот, кто не мог на про­цен­ты со сво­его капи­та­ла содер­жать целую армию, не имел еще пра­ва назы­вать­ся бога­тым, то вме­сте с тем тот, кому это было по силам, едва ли оста­вал­ся еще про­стым граж­да­ни­ном. И дей­ст­ви­тель­но, взо­ры Крас­са были обра­ще­ны на более высо­кую цель, чем на обла­да­ние самой туго наби­той мош­ной в Риме. Он не жалел уси­лий, для того чтобы рас­ши­рить свои свя­зи. Каж­до­го граж­да­ни­на сто­ли­цы он знал по име­ни. Ни одно­му про­си­те­лю он не отка­зы­вал в помо­щи перед судом. Прав­да, при­ро­да не сде­ла­ла его ора­то­ром: речь его была суха и одно­об­раз­на, он был туг на ухо, но его настой­чи­вость, не пугав­ша­я­ся даже само­го скуч­но­го дела и не отвле­кав­ша­я­ся ника­ки­ми наслаж­де­ни­я­ми, пре­одоле­ва­ла все пре­пят­ст­вия. Он нико­гда не бывал непод­готов­лен­ным, нико­гда не импро­ви­зи­ро­вал и бла­го­да­ря это­му стал попу­ляр­ным и все­гда гото­вым к услу­гам защит­ни­ком, репу­та­ция кото­ро­го не стра­да­ла отто­го, что нелег­ко было най­ти дело, за кото­рое он не взял­ся бы, и что он умел воздей­ст­во­вать на судей не толь­ко сло­вом, но и свя­зя­ми, а в слу­чае надоб­но­сти и день­га­ми. Поло­ви­на сена­то­ров была его долж­ни­ка­ми, а бла­го­да­ря его обык­но­ве­нию давать дру­зьям день­ги в долг без про­цен­тов, но с упла­той по пер­во­му тре­бо­ва­нию, мно­же­ство вли­я­тель­ных людей ока­за­лось в зави­си­мо­сти от него, тем более, что он как истин­ный делец не делал раз­ли­чия меж­ду пар­ти­я­ми, повсюду под­дер­жи­вал свя­зи и охот­но давал взай­мы вся­ко­му, кто был креди­то­спо­со­бен или поле­зен в каком-либо отно­ше­нии. Самые сме­лые пар­тий­ные вожа­ки, не стес­няв­ши­е­ся напа­дать на кого угод­но, осте­ре­га­лись ссо­ры с Крас­сом. 15 Его срав­ни­ва­ли с быком, кото­ро­го не сле­ду­ет драз­нить. Ясно, что чело­век с таким харак­те­ром и таким поло­же­ни­ем не мог стре­мить­ся к мел­ким целям, но в отли­чие от Пом­пея Красс как бан­кир отлич­но отда­вал себе отчет, како­вы были цели и сред­ства его поли­ти­че­ских спе­ку­ля­ций. С тех пор как суще­ст­во­вал Рим, капи­тал был там поли­ти­че­ской силой, но в это вре­мя золоту, как и була­ту, было все доступ­но. Если в рево­лю­ци­он­ную эпо­ху капи­та­ли­сти­че­ская ари­сто­кра­тия мог­ла думать о свер­же­нии родо­вой оли­гар­хии, то и такой чело­век, как Красс, мог стре­мить­ся к чему-то более высо­ко­му, чем с.17 пуч­ки розог и выши­тый плащ три­ум­фа­то­ра. В дан­ный момент он был сто­рон­ни­ком Сул­лы и сена­та, но он настоль­ко был финан­си­стом, что не свя­зы­вал­ся с опре­де­лен­ной поли­ти­че­ской пар­ти­ей, стре­мясь лишь к сво­ей лич­ной выго­де. Поче­му бы Крас­су, круп­ней­ше­му рим­ско­му бога­чу и интри­га­ну, кото­рый при­том был не копя­щим день­ги скуп­цом, а спе­ку­лян­том в круп­ней­шем мас­шта­бе, не спе­ку­ли­ро­вать на при­об­ре­те­ние коро­ны? Быть может, ему было не по силам само­му добить­ся этой цели, но ведь он про­вел в ком­па­нии уже не одно круп­ное дело, — воз­мож­но, что и для это­го пред­при­я­тия най­дет­ся под­хо­дя­щий ком­па­ньон. Было зна­ме­ни­ем вре­ме­ни, что посред­ст­вен­ный ора­тор и офи­цер, поли­тик, при­ни­мав­ший свою подвиж­ность за энер­гию, а свою алч­ность за често­лю­бие, обла­дав­ший, в сущ­но­сти, толь­ко колос­саль­ным богат­ст­вом и купе­че­ским талан­том завя­зы­вать свя­зи, — что такой чело­век, опи­ра­ясь на все­мо­гу­ще­ство круж­ков и интриг, мог счи­тать себя рав­ным пер­вым пол­ко­во­д­цам и государ­ст­вен­ным дея­те­лям эпо­хи, оспа­ри­вая у них выс­шую награ­ду, маня­щую поли­ти­че­ское често­лю­бие.

Демо­кра­ти­че­ские вожди

В рядах соб­ст­вен­ной оппо­зи­ции, как сре­ди либе­раль­ных кон­сер­ва­то­ров, так и сре­ди попу­ля­ров, буря рево­лю­ции про­из­ве­ла ужа­саю­щие опу­сто­ше­ния. У кон­сер­ва­то­ров остал­ся толь­ко один вид­ный дея­тель — Гай Кот­та (630 — око­ло 681) [124 — ок. 73 гг.], друг и союз­ник Дру­за, под­верг­ну­тый за это в 663 г. [91 г.] ссыл­ке и воз­вра­тив­ший­ся затем на роди­ну бла­го­да­ря победе Сул­лы. Он был умный чело­век и дель­ный адво­кат, но зна­че­ние его пар­тии и его соб­ст­вен­ной лич­но­сти не мог­ло сулить ему ниче­го боль­ше­го, кро­ме почет­ной вто­ро­сте­пен­ной роли. Из моло­дых дея­те­лей демо­кра­ти­че­ской пар­тии обра­щал на себя взо­ры дру­зей и вра­гов 24-лет­ний Гай Юлий Цезарь (род. 12 июля 652 г.[102 г.]2). Его род­ст­вен­ные свя­зи с.18 с Мари­ем и Цин­ной, — сест­ра 16 его отца была женой Мария, а сам он был женат на доче­ри Цин­ны; сме­лый отказ едва вышед­ше­го из отро­че­ских лет моло­до­го чело­ве­ка раз­ве­стись по тре­бо­ва­нию дик­та­то­ра со сво­ей моло­дой женой Кор­не­ли­ей (как посту­пил с.19 в таком же слу­чае Пом­пей); дерз­кое упор­ство, с кото­рым он отста­и­вал свой пожа­ло­ван­ный ему Мари­ем, но отня­тый Сул­лой жре­че­ский сан; его блуж­да­ния во вре­мя угро­жав­ше­го ему, но откло­нен­но­го прось­ба­ми его род­ст­вен­ни­ков изгна­ния; его храб­рость в сра­же­ни­ях у Мити­ле­ны и в Кили­кии, кото­рой никто не ожи­дал от изне­жен­но­го и почти по-жен­ски щеголе­ва­то­го юно­ши; даже пред­у­преж­де­ния Сул­лы, что в этом «маль­чиш­ке в юбке» скрыт даже не один Марий, а несколь­ко, — все это слу­жи­ло ему реко­мен­да­ци­ей в гла­зах демо­кра­ти­че­ской пар­тии.

Но с Цеза­рем мож­но было свя­зы­вать толь­ко надеж­ды на буду­щее, а все те люди, кото­рые по сво­е­му воз­рас­ту и поло­же­нию в государ­стве были бы уже теперь при­зва­ны к руко­вод­ству пар­ти­ей и государ­ст­вом, либо умер­ли, либо нахо­ди­лись в изгна­нии. Таким обра­зом, во гла­ве демо­кра­ти­че­ской пар­тии за отсут­ст­ви­ем под­лин­но­го вождя мог стать 17 каж­дый, кому бы взду­ма­лось изо­бра­зить из себя защит­ни­ка попран­ных народ­ных прав. Лепид Бла­го­да­ря это­му руко­вод­ство и доста­лось Мар­ку Эми­лию Лепиду, при­вер­жен­цу Сул­лы, пере­шед­ше­му в лагерь демо­кра­тии из более чем дву­смыс­лен­ных побуж­де­ний. Неко­гда заяд­лый опти­мат, он при­ни­мал боль­шое уча­стие в покуп­ке с аук­ци­о­на име­ний изгнан­ни­ков. Будучи намест­ни­ком Сици­лии, он так без­жа­лост­но огра­бил эту про­вин­цию, что ему гро­зи­ла отда­ча под суд, и, чтобы избе­жать ее, он бро­сил­ся в сто­ро­ну оппо­зи­ции. Это озна­ча­ло для нее сомни­тель­ное при­об­ре­те­ние. Прав­да, оппо­зи­ция при­об­ре­та­ла извест­ное имя, родо­ви­то­го чело­ве­ка, горя­че­го ора­то­ра на фору­ме, но Лепид был незна­чи­тель­ной лич­но­стью, без­рас­суд­ным чело­ве­ком и не заслу­жи­вал пер­во­го места ни в сена­те, ни в армии. Тем не менее оппо­зи­ция была ему рада, и ново­му вождю демо­кра­тов уда­лось не толь­ко запу­гать сво­их вра­гов, так что они отка­за­лись от про­дол­же­ния нача­той кам­па­нии, но и добить­ся избра­ния в кон­су­лы на 676 г. [78 г.]. Поми­мо награб­лен­ных в Сици­лии богатств, Лепиду помог­ло в этом и вздор­ное стрем­ле­ние Пом­пея пока­зать при этом слу­чае Сул­ле и его вер­ным сто­рон­ни­кам, каким вли­я­ни­ем он поль­зу­ет­ся. Так как к момен­ту смер­ти Сул­лы оппо­зи­ция опять нашла вождя в лице Лепида, так как этот вождь стал пер­вым рим­ским маги­ст­ра­том, то мож­но было навер­ное пред­видеть близ­кую вспыш­ку новой рево­лю­ции в сто­ли­це.

Эми­гра­ция в Испа­нии.
Сер­то­рий

Но еще ранее сто­лич­ных демо­кра­тов заше­ве­ли­лись демо­кра­ти­че­ские эми­гран­ты в Испа­нии. Душой это­го дви­же­ния был Квинт Сер­то­рий. Этот заме­ча­тель­ный чело­век, уро­же­нец Нур­сии в зем­ле саби­нов, обла­дав­ший мяг­кой и даже неж­ной нату­рой, что дока­зы­ва­ет­ся его почти меч­та­тель­ной любо­вью к его мате­рии Рэе, вме­сте с тем отли­чал­ся рыцар­ской храб­ро­стью, о чем свиде­тель­ст­во­ва­ли полу­чен­ные им в ким­вр­ской, испан­ской и ита­лий­ской вой­нах почет­ные руб­цы. Совер­шен­но не имея под­готов­ки как ора­тор, он вызы­вал вос­хи­ще­ние с.20 обра­зо­ван­ных адво­ка­тов лег­ко­стью и мет­ко­стью сво­ей речи. Во вре­мя рево­лю­ци­он­ной вой­ны, кото­рая велась демо­кра­та­ми крайне жал­ко и без­дар­но, он имел слу­чай бле­стя­ще обна­ру­жить свои исклю­чи­тель­ные воен­ные и поли­ти­че­ские даро­ва­ния. По обще­му при­зна­нию, он был един­ст­вен­ным демо­кра­ти­че­ским вое­на­чаль­ни­ком, умев­шим под­гото­вить вой­ну и руко­во­дить ею, и един­ст­вен­ным поли­ти­че­ским дея­те­лем демо­кра­тов, высту­пав­шим про­тив бес­смыс­лен­ных затей и жесто­ко­стей сво­ей пар­тии с энер­ги­ей под­лин­но­го государ­ст­вен­но­го чело­ве­ка. И испан­ские сол­да­ты Сер­то­рия назы­ва­ли его новым Ган­ни­ба­лом — и не толь­ко пото­му, что, подоб­но послед­не­му, он лишил­ся на войне гла­за. Он дей­ст­ви­тель­но напо­ми­нал вели­ко­го фини­кий­ца хит­рым и в то же вре­мя муже­ст­вен­ным спо­со­бом веде­ния вой­ны, ред­ким талан­том нахо­дить в самой войне сред­ства для ее про­дол­же­ния, лов­ко­стью, с кото­рой он вовле­кал дру­гие наро­ды в свои инте­ре­сы, застав­ляя их слу­жить сво­им целям, выдерж­кой в сча­стье и несча­стье, быст­ро­той и изо­бре­та­тель­но­стью в исполь­зо­ва­нии сво­их побед и пред­от­вра­ще­нии послед­ст­вий пора­же­ния. Вряд ли кто-либо из преж­них или совре­мен­ных ему рим­ских государ­ст­вен­ных дея­те­лей был равен Сер­то­рию столь все­сто­рон­ни­ми даро­ва­ни­я­ми. После того как пол­ко­вод­цы Сул­лы заста­ви­ли его поки­нуть Испа­нию, он вел бро­дя­чую, пол­ную при­клю­че­ний жизнь у испан­ских и афри­кан­ских бере­гов, то всту­пая в союз, то ведя вой­ну с водив­ши­ми­ся и здесь кили­кий­ски­ми пира­та­ми и вождя­ми коче­вых пле­мен Ливии. Но и здесь его пре­сле­до­ва­ла победо­нос­ная рим­ская рестав­ра­ция. Когда он оса­ждал Тин­гис (Тан­жер), на помощь 18 мест­но­му царь­ку при­шел из рим­ской Афри­ки отряд под началь­ст­вом Пац­ци­эка, одна­ко Сер­то­рий раз­бил его и занял Тин­гис.

Слух об этих воен­ных подви­гах рим­ско­го бег­ле­ца широ­ко раз­нес­ся повсюду. Лузи­та­ны, лишь внеш­ним обра­зом под­чи­нив­ши­е­ся рим­ско­му гос­под­ству, а в дей­ст­ви­тель­но­сти отста­и­вав­шие свою неза­ви­си­мость и еже­год­но сра­жав­ши­е­ся с намест­ни­ка­ми Даль­ней Испа­нии, отпра­ви­ли посоль­ство в Афри­ку к Сер­то­рию, при­гла­шая его к себе и пред­ла­гая ему при­нять коман­до­ва­ние их вой­ском.

Воз­об­нов­ле­ние вос­ста­ния в Испа­нии

Сер­то­рий, слу­жив­ший в Испа­нии 20 лет назад под началь­ст­вом Тита Дидия и знав­ший стра­ну, решил при­нять это пред­ло­же­ние и отпра­вил­ся на кораб­ле в Испа­нию, оста­вив неболь­шой пост на мавре­тан­ском бере­гу (око­ло 674 г. [80 г.]). Но в про­ли­ве, разде­ля­ю­щем Испа­нию и Афри­ку, нахо­ди­лась рим­ская эскад­ра, кото­рой коман­до­вал Кот­та. Про­брать­ся неза­мет­но было невоз­мож­но, поэто­му Сер­то­рий про­ло­жил себе путь силой и бла­го­по­луч­но при­был в Лузи­та­нию. Его власть при­зна­ли не боль­ше 20 лузи­тан­ских общин, а «рим­лян» у него было лишь 2600 чело­век, доб­рую часть кото­рых состав­ля­ли пере­беж­чи­ки из армии Пац­ци­эка или афри­кан­цы, воору­жен­ные по рим­ско­му образ­цу. с.21 Сер­то­рий понял, что зада­ча заклю­ча­лась в том, чтобы в добав­ле­ние к этим нестрой­ным шай­кам пар­ти­зан создать проч­ное ядро по-рим­ски орга­ни­зо­ван­ных и дис­ци­пли­ни­ро­ван­ных войск. Для это­го он, моби­ли­зо­вав 4 тыс. пехо­тин­цев и 700 всад­ни­ков, уси­лил ими при­ве­зен­ный им отряд и с этим леги­о­ном и тол­пой испан­ских доб­ро­воль­цев высту­пил про­тив рим­лян. В Даль­ней Испа­нии коман­до­вал Луций Фуфидий, выслу­жив­ший­ся из унтер-офи­це­ров в про­пре­то­ры бла­го­да­ря сво­ей без­услов­ной, испы­тан­ной при про­скрип­ци­ях, пре­дан­но­сти Сул­ле. У Бети­са он был раз­бит наго­ло­ву; 2 тыс. рим­лян лег­ли на поле сра­же­ния. К намест­ни­ку сосед­ней про­вин­ции Эбро Мар­ку Доми­цию Каль­ви­ну были отправ­ле­ны гон­цы с прось­бой оста­но­вить наступ­ле­ние войск Сер­то­рия.

При­бы­тие Метел­ла в Испа­нию

Вско­ре при­был и опыт­ный пол­ко­во­дец Квинт Метелл, послан­ный Сул­лой в южную Испа­нию вме­сто неспо­соб­но­го Фуфидия (675) [79 г.]. Но пода­вить вос­ста­ние не уда­лось. Кве­стор Луций Гир­ту­лей из армии Сер­то­рия не толь­ко уни­что­жил в про­вин­ции Эбро вой­ско Каль­ви­на, при­чем послед­ний был убит, — этот же храб­рый пол­ко­во­дец раз­бил наго­ло­ву и Луция Ман­лия, намест­ни­ка Транс­аль­пий­ской Гал­лии, пере­шед­ше­го с тре­мя леги­о­на­ми Пире­неи, чтобы помочь сво­е­му кол­ле­ге. Ман­лию с неболь­шой частью его отряда едва уда­лось бежать в Илер­ду (Лерида), а оттуда в свою про­вин­цию. Вдо­ба­вок во вре­мя это­го пере­хо­да на него напа­ли акви­тан­ские пле­ме­на, и он поте­рял весь свой обоз. В Даль­ней Испа­нии Метелл про­ник в Лузи­тан­скую область, но Сер­то­рию уда­лось во вре­мя оса­ды Лон­го­бри­ги (близ устья Тахо) завлечь в ловуш­ку один из его отрядов под коман­до­ва­ни­ем Акви­на, заста­вив этим Метел­ла снять оса­ду и очи­стить Лузи­та­нию. Сер­то­рий пре­сле­до­вал его, раз­бил у реки Анас (Гва­ди­а­на) отряд Тория, а само­му непри­я­тель­ско­му глав­но­ко­ман­дую­ще­му при­чи­нил боль­шой урон пар­ти­зан­ской вой­ной. Метелл был мето­ди­че­ский и несколь­ко тяже­ло­вес­ный пол­ко­во­дец, и его при­во­дил в отча­я­ние этот про­тив­ник, кото­рый упор­но отка­зы­вал­ся от реши­тель­но­го сра­же­ния, но пре­ры­вал ему снаб­же­ние и пути сооб­ще­ния и посто­ян­но про­из­во­дил на него нале­ты со всех сто­рон.

Орга­ни­за­ци­он­ные меро­при­я­тия Сер­то­рия

Необык­но­вен­ные успе­хи Сер­то­рия в обе­их испан­ских про­вин­ци­ях име­ли тем боль­шее зна­че­ние, что они были достиг­ну­ты не толь­ко силой ору­жия и носи­ли не толь­ко чисто воен­ный харак­тер. Эми­гран­ты как тако­вые были не страш­ны; отдель­ные победы лузи­та­нов, 19 одер­жан­ные под началь­ст­вом того или ино­го чуже­зем­но­го вождя, так­же не име­ли боль­шо­го зна­че­ния. Но Сер­то­рий, обла­дая вер­ным поли­ти­че­ским и пат­рио­ти­че­ским чутьем, повсюду, где это было воз­мож­но, высту­пал не как кон­до­тьер, наня­тый вос­став­ши­ми про­тив Рима лузи­та­на­ми, а как рим­ский пол­ко­во­дец и намест­ник Испа­нии, в како­вом зва­нии он и был туда послан преж­ним пра­ви­тель­ст­вом. Он с.22 стал созда­вать3 из вожа­ков эми­гра­ции сенат, кото­рый дол­жен был состо­ять из трех­сот чле­нов и по рим­ским фор­мам вести дела и назна­чать долж­ност­ных лиц. Свое вой­ско он рас­смат­ри­вал как рим­ское и заме­щал команд­ные долж­но­сти исклю­чи­тель­но рим­ля­на­ми. По отно­ше­нию к испан­цам он был намест­ни­ком, тре­бо­вав­шим от них сол­дат и про­чей помо­щи на осно­ва­нии сво­их пол­но­мо­чий, но, в отли­чие от обыч­но­го дес­по­ти­че­ско­го управ­ле­ния рим­ских намест­ни­ков, он ста­рал­ся при­вя­зать про­вин­ци­а­лов к Риму и к себе лич­но. Его рыцар­ская нату­ра лег­ко при­ме­ня­лась к испан­ским нра­вам; род­ст­вен­ный ей по духу заме­ча­тель­ный чуже­зе­мец вызы­вал в испан­ской зна­ти пыл­кое вос­хи­ще­ние. По суще­ст­во­вав­ше­му здесь, так же как у кель­тов и гер­ман­цев, воин­ст­вен­но­му обы­чаю состав­лять дру­жи­ну вождя, тыся­чи испан­цев из самых знат­ных семейств покля­лись быть вер­ны­ми до смер­ти сво­е­му рим­ско­му пол­ко­вод­цу, и Сер­то­рий нашел в них более надеж­ных това­ри­щей по ору­жию, чем в сво­их сооте­че­ст­вен­ни­ках и еди­но­мыш­лен­ни­ках. Он не пре­не­бре­гал и тем, чтобы исполь­зо­вать суе­ве­рия при­ми­тив­ных испан­ских пле­мен, в сво­их инте­ре­сах выда­вая свои воен­ные пла­ны за пове­ле­ния Диа­ны, сооб­щае­мые ему белой ланью этой боги­ни. Прав­ле­ние его было во всем спра­вед­ли­во и мяг­ко. Вой­ска его, — по край­ней мере куда про­ни­ка­ли его взо­ры и его рука, — долж­ны были соблюдать стро­жай­шую дис­ци­пли­ну. Будучи вооб­ще мягок в нака­за­ни­ях, он был бес­по­ща­ден при каж­дом пре­ступ­ле­нии, совер­шен­ном его сол­да­та­ми в дру­же­ст­вен­ной стране. Забо­тил­ся он и о проч­ном улуч­ше­нии поло­же­ния про­вин­ци­а­лов; он умень­шил дань и при­ка­зал сол­да­там стро­ить себе на зиму бара­ки; таким обра­зом, отпа­ло тяж­кое бре­мя постоя и был поло­жен конец неска­зан­ным зло­употреб­ле­ни­ям и муче­ни­ям. Для детей знат­ных испан­цев была учреж­де­на в Оске (Уэс­ка) ака­де­мия, где они полу­ча­ли обыч­ное для рим­ской моло­де­жи обра­зо­ва­ние, учи­лись гово­рить по-латин­ски и по-гре­че­ски и носить тогу. Целью это­го заме­ча­тель­но­го меро­при­я­тия отнюдь не было толь­ко взять с союз­ни­ков в наи­бо­лее мяг­кой фор­ме залож­ни­ков, необ­хо­ди­мых в Испа­нии, эта мера озна­ча­ла осу­щест­вле­ние и раз­ви­тие вели­кой мыс­ли Гая Грак­ха и демо­кра­ти­че­ской пар­тии о посте­пен­ной рома­ни­за­ции про­вин­ций. Здесь впер­вые была сде­ла­на попыт­ка наса­дить рим­скую куль­ту­ру не путем истреб­ле­ния ста­ро­го насе­ле­ния и заме­ны его ита­лий­ски­ми эми­гран­та­ми, а посред­ст­вом рома­ни­за­ции самих про­вин­ци­а­лов. Рим­ские опти­ма­ты глу­ми­лись над жал­ким эми­гран­том, бег­ле­цом из ита­лий­ской армии, послед­ним из раз­бой­ни­чьей шай­ки Кар­бо­на, но эти убо­гие насмеш­ки обра­ща­лись про­тив них самих. Силы, послан­ные про­тив Сер­то­рия, опре­де­ля­лись в 120 тыс. чело­век с.23 пехоты, 2 тыс. стрел­ков из лука и пращ­ни­ков и 6 тыс. всад­ни­ков, одна­ко он не толь­ко усто­ял про­тив это­го огром­но­го пре­вос­ход­ства сил в ряде удач­ных сра­же­ний и побед, но и под­чи­нил себе бо́льшую часть Испа­нии. В Даль­ней Испа­нии власть Метел­ла 20 рас­про­стра­ня­лась лишь на непо­сред­ст­вен­но заня­тую его вой­ска­ми терри­то­рию; здесь все пле­ме­на, имев­шие эту воз­мож­ность, ста­ли на сто­ро­ну Сер­то­рия. В Ближ­ней Испа­нии после побед Гир­ту­лея не оста­ва­лось уже боль­ше рим­ско­го вой­ска. Эмис­са­ры Сер­то­рия иско­ле­си­ли всю Гал­лию; и здесь насе­ле­ние начи­на­ло уже вол­но­вать­ся и собрав­ши­е­ся шай­ки дела­ли небез­опас­ны­ми аль­пий­ские про­хо­ды. Нако­нец, море в оди­на­ко­вой мере при­над­ле­жа­ло повстан­цам и закон­но­му пра­ви­тель­ству, так как союз­ни­ки пер­вых, кор­са­ры, были почти так же могу­ще­ст­вен­ны в испан­ских водах, как и рим­ский воен­ный флот. Сер­то­рий устро­ил для них укреп­лен­ную базу на мысе Диа­ны (ныне Дения, меж­ду Вален­си­ей и Али­кан­те), где они под­сте­ре­га­ли рим­ские суда, снаб­жав­шие рим­ские пор­то­вые горо­да и армию, тор­го­ва­ли с повстан­ца­ми, а так­же обес­пе­чи­ва­ли сно­ше­ния их с Ита­ли­ей и Малой Ази­ей. Эти все­гда гото­вые к услу­гам посред­ни­ки повсюду раз­но­си­ли искры пылаю­ще­го пожа­ра, что было в выс­шей сте­пе­ни тре­вож­ным явле­ни­ем, осо­бен­но в такое вре­мя, когда повсе­мест­но в рим­ском государ­стве нако­пи­лось столь­ко горю­че­го мате­ри­а­ла.

Смерть Сул­лы и ее послед­стия

При таких обсто­я­тель­ствах ско­ро­по­стиж­но скон­чал­ся Сул­ла (676) [78 г.]. Пока жив был тот чело­век, по чье­му сло­ву каж­дую мину­ту гото­во было дви­нуть­ся опыт­ное и надеж­ное вой­ско вете­ра­нов, оли­гар­хия мог­ла еще счи­тать почти неиз­беж­ный, каза­лось, захват испан­ских про­вин­ций эми­гран­та­ми, а так­же избра­ние гла­вы оппо­зи­ции выс­шим рим­ским маги­ст­ра­том лишь вре­мен­ны­ми неуда­ча­ми. По сво­ей бли­зо­ру­ко­сти, хотя и не без неко­то­ро­го осно­ва­ния, она мог­ла наде­ять­ся, что оппо­зи­ция не посме­ет всту­пить в откры­тую борь­бу, или же, если она осме­лит­ся на это, дву­крат­ный спа­си­тель оли­гар­хии выз­во­лит ее и в тре­тий раз. Теперь поло­же­ние изме­ни­лось. Нетер­пе­ли­вые сто­лич­ные демо­кра­ты, дав­но уже недо­воль­ные бес­ко­неч­ной мед­ли­тель­но­стью и вооду­шев­лен­ные бле­стя­щи­ми изве­сти­я­ми из Испа­нии, наста­и­ва­ли на выступ­ле­нии. Лепид, от кото­ро­го в дан­ное вре­мя зави­се­ло реше­ние, согла­сил­ся на это со всем рве­ни­ем рене­га­та и свой­ст­вен­ным лич­но ему лег­ко­мыс­ли­ем. Одно вре­мя каза­лось, что от того факе­ла, кото­рым был зажжен погре­баль­ный костер Сул­лы, вспыхнет граж­дан­ская вой­на, но вли­я­ние Пом­пея и настро­е­ние сул­лан­ских вете­ра­нов заста­ви­ли оппо­зи­цию дать спо­кой­но прой­ти похо­ро­нам пра­ви­те­ля. Тем более откры­то нача­лись затем при­готов­ле­ния к новой рево­лю­ции.

Вос­ста­ние Лепида

Рим­ский форум опять огла­шал­ся обви­не­ни­я­ми про­тив «кари­ка­тур­но­го Рому­ла» и его при­служ­ни­ков. Дик­та­тор еще не успел закрыть гла­за, как Лепид и его при­вер­жен­цы откры­то объ­яви­ли сво­ей целью с.24 свер­же­ние сул­лан­ско­го государ­ст­вен­но­го строя, воз­об­нов­ле­ние раздач хле­ба, вос­ста­нов­ле­ние народ­ных три­бу­нов в преж­них пра­вах, амни­стию неза­кон­но сослан­ных, воз­вра­ще­ние им кон­фис­ко­ван­ных земель. Теперь были завя­за­ны сно­ше­ния и с изгнан­ни­ка­ми. Марк Пер­пен­на, быв­ший во вре­ме­на Цин­ны намест­ни­ком Сици­лии, появил­ся в сто­ли­це. К уча­стию в дви­же­нии были при­гла­ше­ны сыно­вья лиц, объ­яв­лен­ных при Сул­ле государ­ст­вен­ны­ми измен­ни­ка­ми, на кото­рых зако­ны рестав­ра­ции тяго­те­ли невы­но­си­мым гне­том, и вооб­ще все вид­ные сто­рон­ни­ки Мария; мно­гие из них, как, напри­мер, моло­дой Луций Цин­на, при­со­еди­ни­лись к оппо­зи­ции, а дру­гие после­до­ва­ли при­ме­ру Гая Цеза­ря, кото­рый, узнав о смер­ти Сул­лы и пла­нах Лепида, воз­вра­тил­ся, прав­да, из Азии в Рим, но, позна­ко­мив­шись побли­же с харак­те­ром вождя и дви­же­ния, осто­рож­но отстра­нил­ся. В сто­ли­це про­ис­хо­ди­ли за счет Лепида попой­ки и велась аги­та­ция в тавер­нах и пуб­лич­ных 21 домах. Нако­нец, и сре­ди недо­воль­ных этрус­ков замыш­лял­ся заго­вор про­тив ново­го поряд­ка4.

Все это про­ис­хо­ди­ло на гла­зах пра­ви­тель­ства. Кон­сул Катул и более рас­суди­тель­ные из опти­ма­тов наста­и­ва­ли на немед­лен­ном реши­тель­ном вме­ша­тель­стве, чтобы пода­вить вос­ста­ние в заро­ды­ше, но дряб­лое боль­шин­ство не мог­ло решить­ся начать борь­бу, а пыта­лось как мож­но долее обма­ны­вать себя поли­ти­кой ком­про­мис­сов и усту­пок. Лепид спер­ва тоже всту­пил на этот путь и в немень­шей мере, чем его кол­ле­га Катул, отвер­гал мысль о воз­вра­ще­нии народ­ным три­бу­нам отня­тых у них пол­но­мо­чий. Зато введен­ная Грак­хом разда­ча хле­ба была с огра­ни­че­ни­я­ми вос­ста­нов­ле­на. Соглас­но ново­му поряд­ку, хлеб выда­вал­ся теперь не всем бед­ней­шим граж­да­нам, а — в отли­чие от Сем­п­ро­ни­е­ва зако­на — лишь опре­де­лен­но­му чис­лу, — веро­ят­но, 40 тыс. — в уста­нов­лен­ном Грак­хом коли­че­стве, по 5 моди­ев5 в месяц за 6⅓ асса, что обхо­ди­лось каз­на­чей­ству по край­ней мере в 300 тыс. тале­ров6 в год7.

с.25 Оппо­зи­ция, конеч­но, мало удо­вле­тво­рен­ная этой полу­уступ­кой, но зато реши­тель­но обод­рен­ная ею, ста­ла высту­пать в сто­ли­це с еще боль­шей дер­зо­стью, а в Этру­рии, этом оча­ге всех вос­ста­ний ита­лий­ско­го про­ле­та­ри­а­та, нача­лась уже граж­дан­ская вой­на. Под­верг­ну­тые экс­про­при­а­ции жите­ли Фезул с ору­жи­ем в руках завла­де­ли отня­ты­ми у них зем­ля­ми, при­чем было уби­то мно­го посе­лен­ных там Сул­лой вете­ра­нов. Полу­чив это изве­стие, сенат поста­но­вил послать туда обо­их кон­су­лов, чтобы набрать вой­ско и пода­вить вос­ста­ние8. 22 Невоз­мож­но было посту­пить более небла­го­ра­зум­но. Вос­ста­но­вив разда­чу хле­ба, сенат про­де­мон­стри­ро­вал перед лицом мятеж­ни­ков свое мало­ду­шие и свое бес­по­кой­ство; он дал заве­до­мо­му гла­ве вос­ста­ния армию толь­ко для того, чтобы изба­вить­ся от улич­но­го шума; если же у обо­их кон­су­лов была ото­бра­на самая тор­же­ст­вен­ная при­ся­га, какую мож­но было при­ду­мать, в том что они не обра­тят дове­рен­ное им ору­жие друг про­тив дру­га, то нуж­на была дей­ст­ви­тель­но демо­ни­че­ская закос­не­лость оли­гар­хи­че­ской сове­сти, для того чтобы воз­двиг­нуть такой оплот про­тив гро­зив­ше­го вос­ста­ния. Конеч­но, Лепид воору­жал­ся в Этру­рии не для сена­та, а для вос­ста­ния, изде­ва­тель­ски заяв­ляя, что дан­ная им клят­ва свя­зы­ва­ет его лишь до исте­че­ния года. Сенат пустил в ход ора­ку­лов, для того чтобы при­нудить его к воз­вра­ще­нию, и пору­чил ему руко­вод­ство пред­сто­яв­ши­ми кон­суль­ски­ми выбо­ра­ми, но Лепид дал уклон­чи­вый ответ, и, в то вре­мя как гон­цы езди­ли по это­му делу взад и впе­ред и годич­ный срок его пол­но­мо­чий при­хо­дил к кон­цу в пере­го­во­рах о согла­ше­нии, его отряд вырос до раз­ме­ров армии. Когда, с.26 нако­нец, в нача­ле сле­дую­ще­го (677) [77 г.] года Лепид полу­чил кате­го­ри­че­ский при­каз сена­та немед­лен­но вер­нуть­ся, про­кон­сул дерз­ко отка­зал­ся и со сво­ей сто­ро­ны потре­бо­вал вос­ста­нов­ле­ния преж­ней вла­сти три­бу­нов и воз­вра­ще­ния изгнан­ни­кам их граж­дан­ских прав и соб­ст­вен­но­сти, а так­же пере­из­бра­ния его в кон­су­лы на теку­щий год, что озна­ча­ло бы уста­нов­ле­ние тира­нии в закон­ной фор­ме. Это было объ­яв­ле­ние вой­ны.

Нача­ло вой­ны

Сенат­ская пар­тия мог­ла рас­счи­ты­вать, поми­мо сул­лан­ских вете­ра­нов, чьим граж­дан­ским пра­вам угро­жал Лепид, на армию, собран­ную про­кон­су­лом Кату­лом. По насто­я­тель­но­му уве­ща­нию наи­бо­лее про­зор­ли­вых людей, в осо­бен­но­сти Луция Филип­па, Кату­лу и было пору­че­но сена­том защи­щать сто­ли­цу и дать отпор нахо­див­шим­ся в Этру­рии глав­ным силам демо­кра­тов. Пом­пей был одно­вре­мен­но послан с дру­гим отрядом в доли­ну По, чтобы отнять у сво­его преж­не­го фаво­ри­та Лепида эту область, кото­рую зани­мал под­чи­нен­ный тому пол­ко­во­дец Марк Брут. В то вре­мя как Пом­пей быст­ро выпол­нил это пору­че­ние и окру­жил непри­я­тель­ско­го пол­ко­во­д­ца в Мутине, Лепид появил­ся перед сто­ли­цей, чтобы, как неко­гда Марий, с боем захва­тить ее для рево­лю­ции. Пра­вый берег Тиб­ра был уже цели­ком в его вла­сти, и ему даже уда­лось перей­ти через реку. Реши­тель­ное сра­же­ние про­изо­шло на Мар­со­вом поле, под самы­ми сте­на­ми горо­да.

Пора­же­ние Лепида

Одна­ко Катул победил; Лепид дол­жен был отсту­пить в Этру­рию, а дру­гой отряд под началь­ст­вом сына Лепида Сци­пи­о­на укрыл­ся в кре­пость Аль­бу. Этим вос­ста­ние, по суще­ству, окон­чи­лось. Мути­на сда­лась Пом­пею; Брут, несмот­ря на обе­щан­ную ему охра­ну, был затем убит по при­ка­зу Пом­пея. Аль­ба так­же была взя­та измо­ром после дол­гой оса­ды, и коман­дую­щий был так­же каз­нен. Лепид, тес­ни­мый с обе­их сто­рон Кату­лом и Пом­пе­ем, дал еще бой на этрус­ском побе­ре­жье для того лишь, чтобы обес­пе­чить себе отступ­ле­ние, и отплыл затем из гава­ни Коза в Сар­ди­нию, откуда он наде­ял­ся отре­зать сто­ли­це под­воз и уста­но­вить связь с испан­ски­ми 23 повстан­ца­ми. Но намест­ник ост­ро­ва ока­зал ему энер­гич­ное сопро­тив­ле­ние. Смерть Лепида Вско­ре после высад­ки Лепид умер от чахот­ки (677) [77 г.], что поло­жи­ло конец войне в Сар­ди­нии. Часть его сол­дат раз­бе­жа­лась. С ядром повстан­че­ской армии и бога­той каз­ной быв­ший пре­тор Марк Пер­пен­на отпра­вил­ся в Лигу­рию, а оттуда в Испа­нию, к Сер­то­рию.

Пом­пей доби­ва­ет­ся назна­че­ния в Испа­нию

Итак, оли­гар­хия одер­жа­ла победу над Лепидом; зато опас­ный обо­рот, кото­рый при­ня­ли воен­ные дей­ст­вия с Сер­то­ри­ем, заста­вил оли­гар­хию пой­ти на уступ­ки, нару­шав­шие как бук­ву сул­лан­ской кон­сти­ту­ции, так и ее дух. Было без­услов­но необ­хо­ди­мо послать в Испа­нию силь­ную армию и спо­соб­но­го пол­ко­во­д­ца, и Пом­пей весь­ма ясно давал понять, что он жела­ет с.27 или даже тре­бу­ет, чтобы это пору­че­ние было дано ему. При­тя­за­ния Пом­пея были нема­лы. Доста­точ­ным злом было уже и то, что под дав­ле­ни­ем кри­ти­че­ских обсто­я­тельств лепидов­ской рево­лю­ции это­го тай­но­го про­тив­ни­ка опять допу­сти­ли до чрез­вы­чай­но­го воен­но­го поста; но еще опас­нее было, нару­шая все уста­нов­лен­ные Сул­лой пра­ви­ла слу­жеб­ной иерар­хии, пору­чить чело­ве­ку, не зани­мав­ше­му еще граж­дан­ской долж­но­сти, одно из важ­ней­ших регу­ляр­ных намест­ни­честв, и при­том в таких усло­ви­ях, когда о соблюде­нии закон­но­го годич­но­го сро­ка нече­го было и думать. Таким обра­зом, оли­гар­хия, поми­мо того что она долж­на была счи­тать­ся со сво­им пол­ко­вод­цем Метел­лом, име­ла осно­ва­ние серь­ез­но вос­про­ти­вить­ся этой новой попыт­ке често­лю­би­во­го юно­ши уве­ко­ве­чить свое исклю­чи­тель­ное поло­же­ние, одна­ко это было нелег­ко. Преж­де все­го у нее совер­шен­но не было под­хо­дя­ще­го чело­ве­ка для труд­но­го поста пол­ко­во­д­ца в Испа­нии. Ни один из кон­су­лов это­го года не обна­ру­жи­вал жела­ния поме­рять­ся с Сер­то­ри­ем, и при­шлось согла­сить­ся с заяв­ле­ни­ем Луция Филип­па в собра­нии сена­та, что никто из вид­ных сена­то­ров не спо­со­бен и не хочет коман­до­вать в серь­ез­ной войне. Воз­мож­но, что на это все же не обра­ти­ли бы вни­ма­ния и, по обы­чаю оли­гар­хов, за неиме­ни­ем спо­соб­но­го кан­дида­та пре­до­ста­ви­ли бы эту долж­ность какой-нибудь бес­цвет­ной лич­но­сти, если бы Пом­пей толь­ко заявил жела­ние полу­чить коман­до­ва­ние, а не тре­бо­вал его, стоя во гла­ве целой армии. Он оста­вил уже без вни­ма­ния ука­за­ние Кату­ла рас­пу­стить вой­ско, и было по мень­шей мере сомни­тель­но, чтобы рас­по­ря­же­ния сена­та нашли луч­ший при­ем, а послед­ст­вий раз­ры­ва никто не мог пред­видеть, — дело ари­сто­кра­тии лег­ко мог­ло быть про­иг­ра­но, если бы на весы был бро­шен меч извест­но­го пол­ко­во­д­ца. Поэто­му боль­шин­ство реши­ло пой­ти на уступ­ки. Пом­пей полу­чил про­кон­суль­скую власть и глав­ное коман­до­ва­ние в Даль­ней Испа­нии от сена­та, а не от наро­да, мне­ние кото­ро­го, соглас­но кон­сти­ту­ции, сле­до­ва­ло здесь спро­сить, посколь­ку речь шла о вру­че­нии выс­шей маги­ст­ра­ту­ры част­но­му лицу. Через 40 дней после назна­че­ния, летом 677 г. [77 г.], Пом­пей пере­шел через Аль­пы.

Пом­пей в Гал­лии

Преж­де все­го новый пол­ко­во­дец нашел себе дело в стране кель­тов. Здесь не вспых­ну­ло, прав­да, насто­я­щее вос­ста­ние, но во мно­гих местах был серь­ез­но нару­шен порядок. Вслед­ст­вие это­го Пом­пей лишил само­сто­я­тель­но­сти кан­то­ны воль­ков-аре­ко­ми­ков и гель­ви­ев и под­чи­нил их Мас­са­лии. Про­ло­жив новую доро­гу через Кот­ти­е­вы Аль­пы (Мон-Женевр), он уста­но­вил крат­чай­шее сооб­ще­ние меж­ду доли­ной По и стра­ной кель­тов. На эту работу ушло все лето, и лишь позд­ней осе­нью Пом­пей пере­шел Пире­неи.

Тем вре­ме­нем Сер­то­рий не оста­вал­ся празд­ным. Он отпра­вил Гир­ту­лея в Даль­нюю Испа­нию, чтобы задер­жать Метел­ла, а свои уси­лия напра­вил на обес­пе­че­ние пол­ной победы в с.28 Ближ­ней 24 про­вин­ции и на под­готов­ку к борь­бе с Пом­пе­ем. Отдель­ные кельт­ибер­ские горо­да в этой про­вин­ции, при­зна­вав­шие еще власть Рима, под­верг­лись напа­де­нию и были взя­ты один за дру­гим; нако­нец, уже зимой, пала укреп­лен­ная Кон­тре­бия (к юго-восто­ку от Сара­гос­сы). Напрас­но оса­жден­ные горо­да посы­ла­ли одно­го за дру­гим гон­цов к Пом­пею; ника­кие прось­бы не мог­ли заста­вить его изме­нить сво­ей при­выч­ки мед­лен­но­го про­дви­же­ния впе­ред.

Образ дей­ст­вий Пом­пея в Испа­нии

За исклю­че­ни­ем пор­то­вых горо­дов, кото­рые защи­щал рим­ский флот, и окру­гов инди­ге­тов и лале­та­нов в севе­ро-восточ­ной око­неч­но­сти Испа­нии, где утвер­дил­ся Пом­пей, когда он, нако­нец, пере­шел через Пире­неи, рас­по­ло­жив свои неопыт­ные еще вой­ска на всю зиму биву­а­ком, чтобы при­учить их к лише­ни­ям, вся Ближ­няя Испа­ния к кон­цу 677 г. [77 г.] зави­се­ла в силу дого­во­ра или при­нуж­де­ния от Сер­то­рия, и область по верх­не­му и сред­не­му Эбро оста­ва­лась с тех пор надеж­ней­шей опо­рой его вла­сти. Даже тре­во­га, кото­рую вызва­ли в армии повстан­цев све­жее рим­ское вой­ско и слав­ное имя его пол­ко­во­д­ца, име­ла для нее бла­го­де­тель­ные послед­ст­вия. Марк Пер­пен­на, пре­тен­до­вав­ший до тех пор как рав­ный по ран­гу Сер­то­рию на само­сто­я­тель­ное коман­до­ва­ние при­веден­ным им из Лигу­рии отрядом, по полу­че­нии изве­стия о при­бы­тии Пом­пея в Испа­нию дол­жен был, по тре­бо­ва­нию сво­их сол­дат, под­чи­нить­ся сво­е­му более даро­ви­то­му кол­ле­ге.

Для пред­сто­я­щей кам­па­нии 678 г. [76 г.] Сер­то­рий опять напра­вил про­тив Метел­ла отряд Гир­ту­лея, меж­ду тем как Пер­пен­на с силь­ным вой­ском стал на ниж­нем тече­нии Эбро, чтобы поме­шать Пом­пею перей­ти через эту реку, если он, как мож­но было ожи­дать, высту­пит в южном направ­ле­нии, для того чтобы помочь Метел­лу, и будет сле­до­вать вдоль бере­га, чтобы обес­пе­чить снаб­же­ние сво­их войск. В помощь Гир­ту­лею был спер­ва назна­чен отряд Гая Герен­ния; в глу­бине стра­ны, по верх­не­му Эбро, Сер­то­рий сам завер­шал дело под­чи­не­ния отдель­ных, вер­ных еще Риму, окру­гов, гото­вый в то же вре­мя, в зави­си­мо­сти от обсто­я­тельств, поспе­шить на помощь Пер­пенне или Гир­ту­лею. И на этот раз он хотел избе­жать гене­раль­но­го сра­же­ния, изну­ряя про­тив­ни­ка мел­ки­ми стыч­ка­ми и отре­зая ему снаб­же­ние. Меж­ду тем Пом­пей, оттес­нив Пер­пен­ну, пере­шел через Эбро и занял пози­цию у реки Пал­лан­ции, воз­ле Сагун­та, неда­ле­ко от мыса Диа­ны, откуда сер­то­ри­ан­цы, как ска­за­но было выше, под­дер­жи­ва­ли свои сно­ше­ния с Ита­ли­ей и Восто­ком.

Пора­же­ние Пом­пея

Теперь пора было появить­ся само­му Сер­то­рию, чтобы про­ти­во­по­ста­вить луч­шим воин­ским каче­ствам сол­дат про­тив­ни­ка чис­лен­ное пре­вос­ход­ство сво­их войск и свой гений. Борь­ба была дол­гое вре­мя сосре­дото­че­на у горо­да Лав­ро­на (на реке Сука­ре к югу от Вален­сии), кото­рый стал на сто­ро­ну Пом­пея и поэто­му был с.29 оса­жден Сер­то­ри­ем. Пом­пей напря­гал все уси­лия, чтобы добить­ся сня­тия оса­ды; но после того, как несколь­ко отдель­ных его частей под­верг­лись напа­де­нию и были уни­что­же­ны, — как раз в тот момент, когда вели­кий пол­ко­во­дец счи­тал, что он окру­жил сер­то­ри­ан­цев, и при­гла­сил уже оса­жден­ных полю­бо­вать­ся капи­ту­ля­ци­ей оса­ждав­шей их армии, — все его манев­ры вне­зап­но ока­за­лись рас­стро­ен­ны­ми, и ему при­шлось, чтобы не быть само­му окру­жен­ным, наблюдать из сво­его лаге­ря заня­тие и сожже­ние союз­но­го горо­да и увод жите­лей его в Лузи­та­нию. Это собы­тие побуди­ло ряд коле­бав­ших­ся горо­дов в сред­ней и восточ­ной Испа­нии опять при­мкнуть к Сер­то­рию.

Победы Метел­ла

С бо́льшим успе­хом сра­жал­ся в это вре­мя Метелл. В упор­ном сра­же­нии под Ита­ли­кой (неда­ле­ко от Севи­льи), на кото­рое неосто­рож­но решил­ся Гир­ту­лей и в кото­ром оба пол­ко­во­д­ца лич­но 25 при­ня­ли уча­стие в руко­паш­ном бою, а Гир­ту­лей был даже ранен, Метелл нанес ему пора­же­ние и заста­вил его очи­стить соб­ст­вен­но рим­скую терри­то­рию и уйти в Лузи­та­нию. Эта победа дала Метел­лу воз­мож­ность соеди­нить­ся с Пом­пе­ем. На зим­ние квар­ти­ры (678/679) [76/75 г.] оба пол­ко­во­д­ца рас­по­ло­жи­лись в Пире­не­ях. В бли­жай­шую кам­па­нию 679 г. [75 г.] они реши­ли сов­мест­но ата­ко­вать вра­га на его пози­ци­ях у Вален­сии. Но пока при­бли­жал­ся Метелл, Пом­пей, стре­мив­ший­ся загла­дить про­мах, сде­лан­ный им под Лав­ро­ном, и по воз­мож­но­сти не делить ни с кем лав­ры победы, на кото­рую наде­ял­ся, не дожи­да­ясь его, дал бой глав­ным силам непри­я­те­ля, и Сер­то­рий с радо­стью исполь­зо­вал воз­мож­ность драть­ся с Пом­пе­ем до при­хо­да Метел­ла.

Сра­же­ние у реки Сукро­ны

Обе армии встре­ти­лись у реки Сукро­ны (Сукар); после жар­ко­го боя Пом­пей потер­пел пора­же­ние на пра­вом флан­ге, а сам он был тяже­ло ранен и выне­сен с поля сра­же­ния. Прав­да, на левом флан­ге Афра­ний одер­жал победу и захва­тил лагерь сер­то­ри­ан­цев, но Сер­то­рий вне­зап­но напал на него во вре­мя раз­граб­ле­ния лаге­ря, так что и он вынуж­ден был отсту­пить. Если бы Сер­то­рий мог воз­об­но­вить сра­же­ние на сле­дую­щий день, армия Пом­пея, быть может, была бы уни­что­же­на. Но тем вре­ме­нем подо­шел Метелл, смял выстав­лен­ный про­тив него отряд Пер­пен­ны и занял его лагерь; про­тив обе­их соеди­нив­ших­ся армий невоз­мож­но было про­дол­жать борь­бу. Успе­хи Метел­ла, объ­еди­не­ние сил непри­я­те­ля, вне­зап­ная оста­нов­ка после победы вызва­ли смя­те­ние сре­ди сер­то­ри­ан­цев, и — как неред­ко быва­ло с испан­ски­ми арми­я­ми — в резуль­та­те это­го обо­рота собы­тий бо́льшая часть сер­то­ри­ан­ских сол­дат раз­бе­жа­лась. Одна­ко этот упа­док духа про­шел так же быст­ро, как и появил­ся; белая лань, пред­став­ляв­шая в гла­зах масс воен­ные пла­ны глав­но­ко­ман­дую­ще­го, вско­ре опять сде­ла­лась более попу­ляр­ной, чем когда-либо. Спу­стя корот­кое вре­мя Сер­то­рий высту­пил про­тив рим­лян с новой арми­ей в той же мест­но­сти, к югу от Сагун­та (Мур­ви­ед­ро), упор­но хра­нив­ше­го с.30 вер­ность Риму, меж­ду тем как сер­то­ри­ан­ские капе­ры затруд­ня­ли снаб­же­ние рим­лян морем и в рим­ском лаге­ре стал уже ощу­щать­ся недо­ста­ток в про­до­воль­ст­вии. Пом­пей со сво­ей кон­ни­цей был раз­бит Сер­то­ри­ем, а зять его и кве­стор храб­рый Луций Мем­мий был убит; зато Метелл одо­лел Пер­пен­ну и победо­нос­но отра­зил напа­де­ние глав­ной армии про­тив­ни­ка, при­чем сам он был ранен в руко­паш­ной схват­ке. Армия Сер­то­рия после это­го сра­же­ния опять рас­се­я­лась. Вален­сия, заня­тая Гаем Герен­ни­ем, была взя­та и сры­та. Рим­ляне мог­ли теперь наде­ять­ся, что они покон­чи­ли с упор­ным вра­гом. Сер­то­ри­ан­ская армия исчез­ла, рим­ские вой­ска глу­бо­ко про­ник­ли внутрь стра­ны и оса­жда­ли само­го непри­я­тель­ско­го пол­ко­во­д­ца в кре­по­сти Клу­нии, на верх­нем Дуэ­ро. Но, в то вре­мя как они тщет­но окру­жа­ли эту гор­ную твер­ды­ню, кон­тин­ген­ты вос­став­ших общин соби­ра­лись в дру­гих местах, а Сер­то­рий бежал из Клу­нии и еще до кон­ца года сно­ва сто­ял во гла­ве армии. Рим­ские пол­ко­вод­цы опять долж­ны были рас­по­ло­жить­ся на зим­ние квар­ти­ры с безот­рад­ной пер­спек­ти­вой воз­об­нов­ле­ния сизи­фо­вой работы. Для это­го невоз­мож­но даже было избрать место в столь важ­ной для сооб­ще­ния с Ита­ли­ей и Восто­ком, но страш­но опу­сто­шен­ной дру­зья­ми и недру­га­ми обла­сти Вален­сии. Пом­пей повел спер­ва свои вой­ска в область вас­ко­нов (Бис­кайя)9 и про­вел затем зиму у вак­ке­ев (воз­ле Вальядо­лида), а Метелл зимо­вал в Гал­лии.

Без­на­деж­ность и опас­ность вой­ны с Сер­то­ри­ем

26 Пять лет дли­лась уже вой­на с Сер­то­ри­ем, но ни с той, ни с дру­гой сто­ро­ны не пред­виде­лось еще кон­ца. Государ­ству вой­на при­чи­ня­ла неопи­су­е­мый ущерб. Цвет ита­лий­ской моло­де­жи поги­бал в этих похо­дах от изну­ри­тель­ных лише­ний. Государ­ст­вен­ная каз­на не толь­ко была лише­на испан­ских дохо­дов, но долж­на была еще посы­лать еже­год­но в Испа­нию на упла­ту жало­ва­нья и снаб­же­ние нахо­див­ших­ся там армий очень зна­чи­тель­ные сум­мы, кото­рые почти невоз­мож­но было собрать. Испа­ния, разу­ме­ет­ся, пусте­ла и бед­не­ла вслед­ст­вие этой вой­ны, вед­шей­ся с таким оже­сто­че­ни­ем и часто при­во­див­шей к истреб­ле­нию целых общин, а пыш­но рас­цве­тав­шей там рим­ской куль­ту­ре был нане­сен тяже­лый удар. Даже горо­да, сто­яв­шие на сто­роне гос­под­ст­во­вав­шей в Риме пар­тии, пере­но­си­ли невы­ра­зи­мые бед­ст­вия; при­мор­ские горо­да полу­ча­ли все необ­хо­ди­мое при помо­щи рим­ско­го флота, а поло­же­ние вер­ных Риму общин внут­ри стра­ны было отча­ян­ное. Почти такие же лише­ния пере­но­си­ла и галль­ская про­вин­ция, — отча­сти от набо­ров в пехоту и кон­ни­цу, от рек­ви­зи­ции денег и хле­ба, отча­сти же от тяже­ло­го бре­ме­ни зим­них посто­ев, кото­рое с.31 вслед­ст­вие неуро­жая 680 г. [74 г.] ста­ло совер­шен­но невы­но­си­мым. Почти всем общи­нам при­хо­ди­лось искать помо­щи у рим­ских бан­ки­ров и при­ни­мать на себя непо­силь­ные дол­ги. Как пол­ко­вод­цы, так и сол­да­ты вели вой­ну неохот­но. Пол­ко­вод­цы натолк­ну­лись на про­тив­ни­ка, зна­чи­тель­но пре­вос­хо­див­ше­го их талан­том, на уто­ми­тель­но упор­ное сопро­тив­ле­ние, на вой­ну, пол­ную серь­ез­ных опас­но­стей при дале­ко не бле­стя­щих и с трудом достиг­ну­тых победах. Утвер­жда­ли, что Пом­пей носит­ся с мыс­лью добить­ся ото­зва­ния из Испа­нии и назна­че­ния на какой-либо более при­ят­ный воен­ный пост в дру­гом месте. Сол­да­ты были так­же мало удо­вле­тво­ре­ны похо­дом, в кото­ром не на что было рас­счи­ты­вать, кро­ме жесто­ких уда­ров и незна­чи­тель­ной добы­чи, и где даже жало­ва­нье выпла­чи­ва­лось крайне неак­ку­рат­но. В кон­це 679 г. [75 г.] Пом­пей сооб­щал сена­ту, что уже в тече­ние двух лет жало­ва­нье не выда­ет­ся в срок и вой­ско гро­зит рас­пасть­ся. Рим­ское пра­ви­тель­ство мог­ло бы, конеч­но, устра­нить бо́льшую часть этих бед­ст­вий, если бы оно реши­лось вести вой­ну в Испа­нии менее вяло или, луч­ше ска­зать, более охот­но. Но в основ­ном ни пра­ви­тель­ство, ни пол­ко­вод­цы не были винов­ны в том, что такой исклю­чи­тель­ный гений, как Сер­то­рий, мог в этих чрез­вы­чай­но бла­го­при­ят­ных для мяте­жа и пират­ства местах вести малую вой­ну целые годы, несмот­ря на чис­лен­ное и воен­ное пре­вос­ход­ство про­тив­ни­ка. Кон­ца здесь не пред­виде­лось, и, наобо­рот, каза­лось, что сер­то­ри­ан­ский мятеж сольет­ся с дру­ги­ми одно­вре­мен­ны­ми вос­ста­ни­я­ми, что еще более уси­лит его опас­ность. Как раз в то вре­мя велась на всех морях вой­на с пира­та­ми, в Ита­лии — с вос­став­ши­ми раба­ми, в Македо­нии — с пле­ме­на­ми, жив­ши­ми на Ниж­нем Дунае, а на Восто­ке царь Мит­ра­дат под вли­я­ни­ем успе­хов испан­ско­го вос­ста­ния решил­ся еще раз испы­тать воен­ное сча­стье. Невоз­мож­но дока­зать, что Сер­то­рий всту­пил в связь с ита­лий­ски­ми и македон­ски­ми вра­га­ми Рима, хотя он, несо­мнен­но, под­дер­жи­вал посто­ян­ные сно­ше­ния с мари­ан­ца­ми в Ита­лии; зато с пира­та­ми он еще рань­ше всту­пил в откры­тый союз, а с пон­тий­ским царем, с кото­рым у него дав­но уже имел­ся кон­такт через посред­ство нахо­див­ших­ся при дво­ре Мит­ра­да­та рим­ских эми­гран­тов, он заклю­чил теперь насто­я­щий союз­ный дого­вор. Сер­то­рий усту­пил здесь царю под­власт­ные Риму мало­азий­ские государ­ства, — но не рим­скую про­вин­цию Азию, — а поми­мо того обе­щал послать ему при­год­но­го для коман­до­ва­ния его вой­ска­ми офи­це­ра и 27 извест­ное чис­ло сол­дат, а царь обя­зы­вал­ся ему пере­дать 40 судов и 3 тыс. талан­тов. Муд­рые поли­ти­ки сто­ли­цы вспо­ми­на­ли уже о том вре­ме­ни, когда Ита­лии угро­жа­ли с Восто­ка и Запа­да Филипп и Ган­ни­бал; пого­ва­ри­ва­ли, что новый Ган­ни­бал, заво­е­вав так же, как его пред­ше­ст­вен­ник, Испа­нию сво­и­ми соб­ст­вен­ны­ми сила­ми, смо­жет, подоб­но ему, при­быть в Ита­лию с испан­ской арми­ей, и при­том рань­ше, чем Пом­пей, чтобы, по при­ме­ру фини­кий­ско­го пол­ко­во­д­ца, при­звать к ору­жию этрус­ков и сам­ни­тов про­тив Рима.

Рас­пад армии Сер­то­рия

с.32 Но это срав­не­ние было более ост­ро­ум­но, чем пра­виль­но. Сер­то­рий дале­ко не был так силен, чтобы воз­об­но­вить гигант­ское пред­при­я­тие Ган­ни­ба­ла. Он погиб бы, поки­нув Испа­нию, так как все его успе­хи зави­се­ли от осо­бен­но­стей этой стра­ны и ее наро­да, да и здесь ему все чаще и чаще при­хо­ди­лось отка­зы­вать­ся от наступ­ле­ния. Его пора­зи­тель­ное воен­ное сча­стье не мог­ло изме­нить каче­ства его войск; испан­ское опол­че­ние оста­ва­лось тем, чем оно было: непо­сто­ян­ное, как ветер и как мор­ская вол­на, оно то вырас­та­ло до 150 тыс. чело­век, то опять пре­вра­ща­лось в гор­сточ­ку людей, а рим­ские эми­гран­ты были по-преж­не­му непо­кор­ны, высо­ко­мер­ны и упря­мы. Те роды ору­жия, кото­рые тре­бу­ют про­дол­жи­тель­но­го пре­бы­ва­ния в строю, как преж­де все­го кон­ни­ца, были, конеч­но, пред­став­ле­ны в его армии очень недо­ста­точ­но. Вой­на посте­пен­но лиша­ла его спо­соб­ней­ших офи­це­ров и кад­ро­вых вете­ра­нов, и даже самые надеж­ные общи­ны, устав­шие от при­тес­не­ний рим­лян и зло­употреб­ле­ний сер­то­ри­ан­ских офи­це­ров, ста­ли обна­ру­жи­вать при­зна­ки нетер­пе­ния и коле­бать­ся в сво­ей вер­но­сти. Заме­ча­тель­но, что Сер­то­рий, и в этом напо­ми­нав­ший Ган­ни­ба­ла, нико­гда не заблуж­дал­ся отно­си­тель­но без­на­деж­но­сти сво­его поло­же­ния; он не про­пус­кал ни одной воз­мож­но­сти, чтобы добить­ся согла­ше­ния, и каж­дую мину­ту готов был отка­зать­ся от сво­ей вла­сти, если ему будет поз­во­ле­но мир­но жить на родине. Но поли­ти­че­ская орто­док­сия не зна­ет ни согла­ше­ния, ни при­ми­ре­ния. Сер­то­рий не мог ни пой­ти назад, ни укло­нить­ся в сто­ро­ну; он дол­жен был сле­до­вать избран­но­му им пути, как бы узок и опа­сен он ни ста­но­вил­ся.

Хода­тай­ства Пом­пея, кото­рым при­да­ло вес выступ­ле­ние Мит­ра­да­та на Восто­ке, име­ли в Риме успех. Он полу­чил от сена­та необ­хо­ди­мые ему день­ги и под­креп­ле­ния в виде двух све­жих леги­о­нов. Вес­ною 680 г. [74 г.] оба пол­ко­во­д­ца опять при­сту­пи­ли к делу и вновь пере­шли через Эбро. В резуль­та­те боев на Сука­ре и Гва­да­ла­виа­ре восточ­ная Испа­ния была отня­та у сер­то­ри­ан­цев; борь­ба сосре­дото­чи­лась теперь на верх­нем и сред­нем Эбро, воз­ле Кала­гурри­са, Оски и Илер­ды, слу­жив­ших Сер­то­рию глав­ны­ми скла­да­ми ору­жия. Метелл, более счаст­ли­вый, чем Пом­пей, в преж­них кам­па­ни­ях, достиг и на этот раз важ­ней­ших успе­хов. Высту­пив­ший опять про­тив него его ста­рый про­тив­ник Гир­ту­лей был раз­бит наго­ло­ву и пал в бою вме­сте со сво­им бра­том, — это была для сер­то­ри­ан­цев невоз­ме­сти­мая поте­ря. Сер­то­рий, полу­чив­ший изве­стие об этом несча­стье, когда он сам соби­рал­ся напасть на про­ти­во­сто­я­ще­го ему вра­га, зако­лол гон­ца, чтобы эта весть не вызва­ла уны­ния в его вой­сках, но дол­го скры­вать ее было невоз­мож­но. Один город за дру­гим сда­вал­ся рим­ля­нам. Метелл занял кельт­ибер­ские горо­да Сего­бри­гу (меж­ду Толе­до и Куэн­ка) и Бил­би­лис (у Кала­та­юда). Пом­пей оса­ждал Пал­лан­цию (Пален­сия), к севе­ру от Вальядо­лида, но Сер­то­рий выру­чил этот город и с.33 заста­вил Пом­пея отсту­пить к рас­по­ло­же­нию войск Метел­ла; оба они понес­ли чув­ст­ви­тель­ные поте­ри у Кала­гурри­са (Кала­гор­ра на верх­нем Эбро), куда устре­мил­ся Сер­то­рий. Одна­ко, уйдя на зим­ние квар­ти­ры — 28 Пом­пей в Гал­лию, а Метелл в под­чи­нен­ную ему про­вин­цию, оба они име­ли пра­во счи­тать, что оста­ви­ли за собой зна­чи­тель­ные успе­хи; бо́льшая часть инсур­ген­тов либо поко­ри­лась, либо была под­чи­не­на силой ору­жия. Подоб­ным же обра­зом про­те­ка­ла кам­па­ния сле­дую­ще­го (681) [73 г.] года, когда Пом­пей мед­лен­но, но упор­но сужал терри­то­рию вос­ста­ния.

Раздо­ры сре­ди сер­то­ри­ан­цев

Пора­же­ние не пре­ми­ну­ло ска­зать­ся на настро­е­нии сре­ди повстан­цев. Воен­ные успе­хи Сер­то­рия, как было и с Ган­ни­ба­лом, ста­но­ви­лись по необ­хо­ди­мо­сти все незна­чи­тель­нее, и его при­вер­жен­цы нача­ли сомне­вать­ся в его воен­ном талан­те; гово­ри­ли, что он уже не тот, что он про­во­дит целые дни в пирах или за куб­ком и рас­тра­чи­ва­ет день­ги и вре­мя. Коли­че­ство дезер­ти­ров и отпа­дав­ших общин все воз­рас­та­ло. Ско­ро пол­ко­вод­цу донес­ли о замыс­лах рим­ских эми­гран­тов, направ­лен­ных про­тив его жиз­ни; это было доволь­но прав­до­по­доб­но, так как мно­гие офи­це­ры повстан­че­ской армии, в осо­бен­но­сти Пер­пен­на, неохот­но под­чи­ни­лись коман­до­ва­нию Сер­то­рия, а рим­ские намест­ни­ки дав­но уже обе­ща­ли амни­стию и высо­кую денеж­ную награ­ду убий­це непри­я­тель­ско­го глав­но­ко­ман­дую­ще­го. Вслед­ст­вие этих доно­сов Сер­то­рий уда­лил из сво­ей охра­ны рим­ских сол­дат, заме­нив их избран­ны­ми испан­ца­ми, а с запо­до­зрен­ны­ми он рас­пра­вил­ся со страш­ной, но необ­хо­ди­мой суро­во­стью и, не спра­ши­вая, вопре­ки сво­е­му обык­но­ве­нию, сове­та, при­го­во­рил мно­гих раз­об­ла­чен­ных заго­вор­щи­ков к смер­ти. Недо­воль­ные ста­ли тогда гово­рить, что он теперь опас­нее для дру­зей, неже­ли для вра­гов. Вско­ре был рас­крыт вто­рой заго­вор в его соб­ст­вен­ном шта­бе; всем, на кого посту­пил донос, при­шлось бежать или уме­реть, но не все были выда­ны, и осталь­ные заго­вор­щи­ки — преж­де все­го Пер­пен­на — увиде­ли в этом лишь ука­за­ние, что нуж­но торо­пить­ся.

Убий­ство Сер­то­рия

Дело было в глав­ной квар­ти­ре Сер­то­рия в Оске. По ука­за­нию Пер­пен­ны, пол­ко­вод­цу было сооб­ще­но о бле­стя­щей победе, одер­жан­ной буд­то бы его вой­ска­ми; на пир, устро­ен­ный Пер­пен­ной в честь этой победы, явил­ся и Сер­то­рий, как обыч­но, в сопро­вож­де­нии испан­ско­го кон­воя. Вопре­ки обык­но­ве­нию сер­то­ри­ан­ской глав­ной квар­ти­ры, празд­не­ство ско­ро пре­вра­ти­лось в вак­ха­на­лию; за сто­лом разда­ва­лись раз­гуль­ные речи, и каза­лось, что неко­то­рые из гостей ищут пово­да начать ссо­ру. Сер­то­рий отки­нул­ся на сво­ем ложе, как бы не желая слы­шать шума. Вдруг упа­ла на пол чаша, — это Пер­пен­на подал услов­ный знак. Марк Анто­ний, сосед Сер­то­рия за сто­лом, нанес ему пер­вый удар, а когда ране­ный повер­нул­ся и пытал­ся выпря­мить­ся, убий­ца нава­лил­ся на него, не давая ему встать, с.34 а осталь­ные гости — все они были участ­ни­ка­ми заго­во­ра, — бро­си­лись на борю­щих­ся и зако­ло­ли без­оруж­но­го пол­ко­во­д­ца, кото­ро­го кто-то дер­жал за руки (682) [72 г.]. С ним погиб­ли и вер­ные его сорат­ни­ки. Так кон­чил свою жизнь один из круп­ней­ших, если не самый круп­ный из всех людей, выдви­ну­тых до той поры Римом, чело­век, кото­рый при более бла­го­при­ят­ных обсто­я­тель­ствах стал бы пре­об­ра­зо­ва­те­лем сво­его оте­че­ства; он погиб бла­го­да­ря измене той жал­кой шай­ки эми­гран­тов, вести кото­рую про­тив роди­ны было для него роко­вой необ­хо­ди­мо­стью. Исто­рия не любит Корио­ла­нов; она не сде­ла­ла исклю­че­ния и для это­го, само­го вели­ко­душ­но­го, гени­аль­но­го и наи­бо­лее заслу­жи­ваю­ще­го сочув­ст­вия из всех.

Пер­пен­на — пре­ем­ник Сер­то­рия

Убий­цы хоте­ли при­сво­ить наследие уби­то­го. Пер­пен­на как стар­ший из рим­ских офи­це­ров испан­ской армии пре­тен­до­вал на пост глав­но­ко­ман­дую­ще­го. Ему под­чи­ни­лись, но недо­вер­чи­во и неохот­но. Как ни роп­та­ли про­тив Сер­то­рия при его 29 жиз­ни, смерть вос­ста­но­ви­ла героя в его пра­вах, и вели­ко было него­до­ва­ние сол­дат, когда при чте­нии его заве­ща­ния было назва­но в чис­ле наслед­ни­ков так­же имя Пер­пен­ны. Часть сол­дат, в осо­бен­но­сти лузи­та­ны, раз­бе­жа­лась; остав­ших­ся угне­та­ло пред­чув­ст­вие, что со смер­тью Сер­то­рия воен­ное сча­стье поки­ну­ло их. Пом­пей кла­дет конец вос­ста­нию При пер­вой же встре­че с Пом­пе­ем пло­хо пред­во­ди­тель­ст­ву­е­мые и впав­шие в уны­ние бан­ды повстан­цев были окон­ча­тель­но рас­се­я­ны, и в чис­ле про­чих офи­це­ров был взят в плен так­же Пер­пен­на. Жал­кий чело­век хотел спа­сти свою жизнь выда­чей пере­пис­ки Сер­то­рия, кото­рая ском­про­ме­ти­ро­ва­ла бы мно­гих ува­жае­мых людей в Ита­лии; но Пом­пей при­ка­зал сжечь эти бума­ги, не читая их, и пере­дал Пер­пен­ну вме­сте с осталь­ны­ми вождя­ми повстан­цев пала­чу. Спас­ши­е­ся эми­гран­ты рас­се­я­лись и бежа­ли — боль­шей частью в мавре­тан­скую пусты­ню или к пира­там. Пло­ти­ев закон, горя­чо под­дер­жан­ный моло­дым Цеза­рем, дал вско­ре неко­то­рым из них пра­во вер­нуть­ся на роди­ну; но все участ­ни­ки убий­ства Сер­то­рия, за исклю­че­ни­ем лишь одно­го, умер­ли насиль­ст­вен­ной смер­тью. Оска и вооб­ще боль­шин­ство горо­дов Ближ­ней Испа­нии, дер­жав­ших­ся еще на сто­роне Сер­то­рия, откры­ли теперь доб­ро­воль­но свои ворота Пом­пею; лишь Укса­му (Осма), Клу­нию и Кала­гуррис при­шлось брать силой. Обе испан­ские про­вин­ции были зано­во орга­ни­зо­ва­ны; в Даль­ней Испа­нии Метелл уве­ли­чил раз­мер еже­год­ной дани для наи­бо­лее про­ви­нив­ших­ся общин, а в Ближ­ней рас­по­ря­жал­ся Пом­пей, назна­чая кары и награ­ды; так, напри­мер, Кала­гуррис был лишен сво­ей само­сто­я­тель­но­сти и под­чи­нен Оске. Отряд сер­то­ри­ан­ских сол­дат, собрав­ших­ся в Пире­не­ях, был при­нуж­ден Пом­пе­ем к сда­че и посе­лен к севе­ру от гор, близ Лугу­ду­на (ныне Сен-Бер­тран, в депар­та­мен­те Верх­ней Гарон­ны) под назва­ни­ем общи­ны «сбе­жав­ших­ся» (con­ve­nae). В гор­ном про­хо­де Пире­не­ев были воз­двиг­ну­ты рим­ские с.35 побед­ные знач­ки; в кон­це 683 г. [71 г.] Метелл и Пом­пей про­шли со сво­им вой­ском по ули­цам сто­ли­цы, чтобы воздать Юпи­те­ру на Капи­то­лии бла­го­дар­ность нации за победу над испан­ца­ми. Каза­лось, что сча­стье Сул­лы, даже после его смер­ти, не покида­ло его кре­а­ту­ру и хра­ни­ло его луч­ше, чем постав­лен­ная для это­го неспо­соб­ная и нера­ди­вая стра­жа. Ита­лий­ская оппо­зи­ция рас­сы­па­лась вслед­ст­вие без­дар­но­сти и чрез­мер­ной поспеш­но­сти ее вождя, а эми­гра­ция — вслед­ст­вие внут­рен­них раздо­ров. Эти пора­же­ния в гораздо боль­шей мере были резуль­та­том соб­ст­вен­ных оши­бок и непо­ла­док, чем пло­дом уси­лий про­тив­ни­ка, но, тем не менее, они зна­ме­но­ва­ли победу оли­гар­хии. Еще раз укре­пи­лись куруль­ные крес­ла.

Обучение и консультация в школе свиноводства.

ПРИМЕЧАНИЯ


  • 1Харак­тер­но, что один ува­жае­мый пре­по­да­ва­тель лите­ра­ту­ры, воль­ноот­пу­щен­ник Ста­бе­рий Эрот, поз­во­лил детям объ­яв­лен­ных вне зако­на слу­шать его лек­ции без­воз­мезд­но.
  • 2Годом рож­де­ния Цеза­ря счи­та­ет­ся обыч­но 654 г. [100 г.], пото­му что, по Све­то­нию (Caes., 88), Плу­тар­ху (Caes., 69) и Аппи­а­ну (B. c., 2, 149), он умер (15 мар­та 710 г. [44 г.]) на 56-м году, с чем при­бли­зи­тель­но согла­су­ет­ся име­ю­ще­е­ся ука­за­ние, что во вре­мя сул­лан­ских про­скрип­ций (672) [82 г.] ему было 18 лет (Vell., 2, 41), но в непри­ми­ри­мом про­ти­во­ре­чии с этим нахо­дит­ся тот факт, что Цезарь был эди­лом в 689 г. [65 г.], пре­то­ром — в 692 г. [62 г.] и кон­су­лом — в 695 г. [59 г.], меж­ду тем как по зако­ну эти долж­но­сти мож­но было зани­мать не рань­ше, как на 37—38, 40—41, 43—44 году. Непо­нят­но, как же Цезарь зани­мал все куруль­ные маги­ст­ра­ту­ры за два года до закон­но­го сро­ка, и еще более стран­но, что об этом нет нигде ника­ко­го упо­ми­на­ния. Фак­ты эти поз­во­ля­ют пред­по­ло­жить, что так как днем рож­де­ния Цеза­ря, несо­мнен­но, было 12 июля, то родил­ся он не в 654 г. [100 г.], а в 652 г. [102 г.], сле­до­ва­тель­но, в 672 г. [82 г.] ему испол­ни­лось 20 лет и умер он не на 56-м году, а 57 лет 8 меся­цев. За это пред­по­ло­же­ние гово­рит и то обсто­я­тель­ство, кото­рое стран­ным обра­зом при­во­ди­лось в каче­стве аргу­мен­та про­тив него, а имен­но, что Цезарь «почти ребен­ком» (pae­ne puer) был назна­чен Мари­ем и Цин­ной фла­ми­ном Юпи­те­ра (Vell., 2, 43). Марий умер в янва­ре 668 г. [86 г.], когда Цеза­рю, по обще­при­ня­то­му сче­ту, было 13 лет и 6 меся­цев, так что он был не почти, а вполне еще ребен­ком и поэто­му едва ли был при­го­ден для долж­но­сти жре­ца. Если же он родил­ся в июле 652 г. [102 г.], то ко вре­ме­ни смер­ти Мария ему шел шест­на­дца­тый год, и с этим вполне согла­су­ет­ся как ука­за­ние Вел­лея, так и общее пра­ви­ло, что граж­дан­ские долж­но­сти нель­зя было зани­мать до исте­че­ния отро­че­ско­го воз­рас­та. Лишь при этом послед­нем пред­по­ло­же­нии понят­но, поче­му дена­рии, выпу­щен­ные Цеза­рем в нача­ле граж­дан­ской вой­ны, были поме­че­ны — веро­ят­но, по чис­лу его лет — циф­рой LII, пото­му что, когда нача­лась вой­на, Цеза­рю по это­му счис­ле­нию было несколь­ко более 50 лет. К тому же не будет такой боль­шой сме­ло­стью, как кажет­ся нам, при­вык­шим к пра­виль­ным мет­ри­че­ским запи­сям, ули­чить здесь наши источ­ни­ки в ошиб­ке. Все четы­ре при­веден­ных нами пока­за­ния осно­ва­ны, воз­мож­но, на одном и том же источ­ни­ке и вооб­ще не могут пре­тен­до­вать на боль­шую досто­вер­ность, так как для древ­ней­ше­го вре­ме­ни, до воз­ник­но­ве­ния ac­ta diur­na, сведе­ния о годах рож­де­ния даже самых извест­ных и высо­ко­по­став­лен­ных рим­лян, как, напри­мер, Пом­пея, чрез­вы­чай­но шат­ки (ср. Rö­mi­sches Staatsrecht, т. I, 3-е изд., стр. 570).

    Напо­ле­он III в сво­ей кни­ге «Жизнь Цеза­ря» (т. II, гл. I) выдви­га­ет про­тив это­го то воз­ра­же­ние, что, исхо­дя из зако­на о стар­шин­стве, сле­до­ва­ло бы счи­тать годом рож­де­ния Цеза­ря не 652 [102 г.], а 651 г. [103 г.], и что к тому же извест­ны и дру­гие слу­чаи, когда закон этот не соблюдал­ся. Одна­ко пер­вое воз­ра­же­ние осно­ва­но на недо­ра­зу­ме­нии, так как при­мер Цице­ро­на пока­зы­ва­ет, что закон тре­бо­вал лишь, чтобы лицу, всту­паю­ще­му в долж­ность кон­су­ла, шел 43-й год, а не испол­нил­ся уже. Ука­зы­вае­мые же исклю­че­ния из это­го пра­ви­ла по боль­шей части ока­зы­ва­ют­ся невер­ны­ми. Когда Тацит (Лето­пись, II, 22) гово­рит, что преж­де при назна­че­нии на долж­но­сти вовсе не при­ни­мал­ся в сооб­ра­же­ние воз­раст и что кон­суль­ство и дик­та­ту­ра пору­ча­лись совер­шен­но моло­дым людям, то он, конеч­но, име­ет в виду, как при­зна­но все­ми ком­мен­та­то­ра­ми, древ­ней­ший пери­од, до изда­ния зако­нов о стар­шин­стве, а имен­но кон­суль­ство два­дца­ти­трех­лет­не­го Мар­ка Вале­рия Кор­ва и дру­гие подоб­ные слу­чаи. Мне­ние, что Лукулл был избран на выс­шую долж­ность до наступ­ле­ния закон­но­го воз­рас­та, невер­но; Цице­рон сооб­ща­ет лишь (Ci­ce­ro, pr. 1, 1), что на осно­ва­нии како­го-то неиз­вест­но­го нам точ­но пунк­та зако­на Лукулл в награ­ду за какое-то совер­шен­ное им дея­ние был осво­бож­ден от соблюде­ния двух­го­дич­но­го сро­ка меж­ду заня­ти­ем долж­но­стей эди­ла и пре­то­ра; дей­ст­ви­тель­но, он был эди­лом в 675 г. [79 г.], пре­то­ром, веро­ят­но, в 677 г. [77 г.], а кон­су­лом в 680 г. [74 г.]. Что с Пом­пе­ем дело обсто­я­ло ина­че, это совер­шен­но ясно, но и отно­си­тель­но Пом­пея неод­но­крат­но опре­де­лен­но ука­зы­ва­ет­ся [Ci­ce­ro, De imp. Pomp., 21, 62; App. 3, 88), что сенат поста­но­вил не при­ме­нять к нему зако­нов о стар­шин­стве. Что это было сде­ла­но для Пом­пея, доби­вав­ше­го­ся кон­суль­ства в каче­стве увен­чан­но­го лав­ра­ми пол­ко­во­д­ца и три­ум­фа­то­ра, сто­яв­ше­го во гла­ве армии, а со вре­ме­ни сво­его сою­за с Крас­сом и во гла­ве могу­ще­ст­вен­ной пар­тии, — это настоль­ко же понят­но, насколь­ко было бы в выс­шей сте­пе­ни пора­зи­тель­но, если бы то же самое было сде­ла­но для Цеза­ря, когда он высту­пал кан­дида­том на низ­шие долж­но­сти, так как в это вре­мя он зна­чил не мно­гим более дру­гих поли­ти­че­ских нович­ков. Еще пора­зи­тель­нее, что встре­ча­ют­ся упо­ми­на­ния о том вполне понят­ном исклю­че­нии, а не об этом, более чем стран­ном, хотя подоб­ное упо­ми­на­ние было бы весь­ма есте­ствен­но, в осо­бен­но­сти по отно­ше­нию к 21-лет­не­му кон­су­лу Цеза­рю-сыну (ср., напри­мер, App., 3, 88). Если же из этих неудач­ных при­ме­ров дела­ет­ся вывод, что «в Риме пло­хо соблюда­ли закон, когда речь шла о выдаю­щих­ся людях», то вряд ли когда-нибудь выска­зы­ва­лось более оши­боч­ное мне­ние о Риме и о рим­ля­нах. Все вели­чие рим­ской государ­ст­вен­но­сти, так же как и зна­ме­ни­тых рим­ских пол­ко­вод­цев и государ­ст­вен­ных дея­те­лей, осно­ва­но преж­де все­го на том, что закон рас­про­стра­нял­ся и на них.

  • 3Осно­вы этой орга­ни­за­ции были зало­же­ны, оче­вид­но, в 674, 675, 676 гг. [80, 79, 78 гг.], но завер­ше­на она была, несо­мнен­но, в зна­чи­тель­ной части в позд­ней­шее вре­мя.
  • 4После­дую­щее изло­же­ние осно­ва­но, глав­ным обра­зом, на рас­ска­зе Лици­ни­а­на, в кото­ром, как ни отры­во­чен он как раз в этом месте, сооб­ща­ют­ся важ­ные сведе­ния о вос­ста­нии Лепида.
  • 5Медимн — гре­че­ская мера сыпу­чих тел — рав­ня­ет­ся 52,53 лит­ра. Медимн соот­вет­ст­во­вал 6 рим­ским моди­ям, каж­дый модий рав­нял­ся при­бли­зи­тель­но 8,75 лит­ра. Прим. ред.
  • 6Талер = при­бли­зи­тель­но 3 мар­кам, или 1,2 золо­то­го руб­ля. Прим. ред.
  • 7Лици­ни­ан (изд. Перт­ца, стр. 23; бонн­ское изд., стр. 42) под 676 г. [78 г.] сооб­ща­ет: «[Le­pi­dus] [le]gem fru­men­ta­ri[am] nul­lo re­sis­ten­te l[ar­gi]tus est, ut an­non[ae] quin­que mo­di po­pu[lo da]ren­tur».

    Таким обра­зом, закон кон­су­лов 681 г. [73 г.], Мар­ка Терен­ция Лукул­ла и Гая Кас­сия Вара, о кото­ром упо­ми­на­ет Цице­рон (In Verr., 3, 70, 136; 5, 21, 52) и на кото­рый ссы­ла­ет­ся и Сал­лю­стий (Hist., 3, 61, 19, изд. Дит­ча), не вос­ста­но­вил выда­чу 5 шеф­фе­лей, а толь­ко обес­пе­чил разда­чу хле­ба и, быть может, изме­нил неко­то­рые част­но­сти, регу­ли­ро­вав закуп­ку хле­ба в Сици­лии. Несо­мнен­но, что Сем­п­ро­ни­е­вы зако­ны поз­во­ля­ли каж­до­му граж­да­ни­ну, посто­ян­но про­жи­вав­ше­му в Риме, поль­зо­вать­ся разда­чей хле­ба, но впо­след­ст­вии разда­чи хле­ба были сокра­ще­ны, так как коли­че­ство хле­ба, потреб­ное в месяц для рим­ских граж­дан, состав­ля­ло око­ло 33 тыс. медим­нов, т. е. 198 тыс. рим­ских моди­ев (Ci­ce­ro, In Verr., 3, 30, 72); толь­ко око­ло 40 тыс. граж­дан полу­ча­ло в то вре­мя хлеб, меж­ду тем как чис­ло посто­ян­но про­жи­вав­ших в сто­ли­це граж­дан навер­ное было гораздо зна­чи­тель­нее. Этот порядок осно­ван, веро­ят­но, на законе Окта­вия, кото­рый вме­сто слиш­ком щед­рой Сем­п­ро­ни­е­вой ввел «уме­рен­ную, снос­ную для государ­ства и необ­хо­ди­мую для про­сто­го наро­да разда­чу» (Ci­ce­ro, De off., 2, 21, 72; Brut., 62, 222); это и есть, веро­ят­но, упо­ми­нае­мая Лици­ни­а­ном «lех fru­men­ta­ria». То, что Лепид пошел на такой ком­про­мисс, вполне соот­вет­ст­ву­ет его пози­ции по вопро­су о вос­ста­нов­ле­нии три­бу­на­та. Точ­но так же понят­но, что демо­кра­тия дале­ко не была удо­вле­тво­ре­на этим регу­ли­ро­ва­ни­ем разда­чи хле­ба (см. (Sal­lust. Hist. l. c.). Сум­ма убыт­ка опре­де­ля­ет­ся тем, что зер­но­вой хлеб был тогда почти вдвое доро­же; убы­ток был бы еще зна­чи­тель­но боль­ше, если бы вслед­ст­вие пират­ства или по дру­гим при­чи­нам хлеб­ные цены ста­ли еще выше.

  • 8Из отрыв­ков Лици­ни­а­на вид­но, что поста­нов­ле­ние сена­та «uti Le­pi­dus et Ca­tu­lus dec­re­tis exer­ci­ti­bus ma­tur­ru­me pro­fi­sis­ce­ren­tur» (Sal­lust., Hist., 1, 14, изд. Дит­ча) сле­ду­ет пони­мать не в смыс­ле посыл­ки кон­су­лов до исте­че­ния сро­ка их долж­но­сти в их про­кон­суль­ские про­вин­ции, для чего не было ника­ко­го осно­ва­ния, а в смыс­ле коман­ди­ров­ки их в Этру­рию про­тив вос­став­ших фезу­лан­цев, точ­но так же как во вре­мя вой­ны с Кати­ли­ной был отправ­лен туда же кон­сул Гай Анто­ний. Если у Сал­лю­стия (Hist., 1, 84, 4) Филипп гово­рит, что Лепид «ob se­di­tio­nem pro­vin­ciam cum exer­ci­tu adep­tus est», то это вполне соглас­но со ска­зан­ным выше, так как чрез­вы­чай­ная кон­суль­ская власть в Этру­рии точ­но так же пред­став­ля­ет собой pro­vin­cia, как и орди­нар­ное про­кон­суль­ское прав­ле­ние в Нар­бон­ской Гал­лии.
  • 9Во вновь най­ден­ных отрыв­ках Сал­лю­стия, отно­ся­щих­ся, по-види­мо­му, к кон­цу похо­да 75 г., об этом ска­за­но: «Ro­ma­nus [exer]ci­tus (Пом­пея) fru­men­ti gra[tia r]emo­tus in Vas­co­nes i.. [it]em­que Ser­to­rius mon… e, cui­us mul­tum in[te­rer]at, ne ei pe­rin­de Asiae [iter et Ita­liae in­terclu­de­re­tur]».
  • ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА
    1303222561 1303320677 1303308995 1333647749 1333648052 1333857024