с.121 Советская историография восходит корнями к достижениям русской и мировой науки. До 1917 г. два раздела русского исторического знания — медиевистика и славяноведение — занимали ведущее место в мировой исторической науке. В развитии их задающаяся роль принадлежала Московской и Петербургской научным школам. Московская школа П. Г. Виноградова — А. Н. Савина — Д. М. Петрушевского разработала методологию и социально-экономическую проблематику с.122 медиевистики, а школа В. И. Ламанского — аналогичные вопросы славяноведения, Петербургская школа Н. И. Кареева и И. М. Гревса наряду с вопросами методологии и аграрной истории изучала идеологию и культуру средневековья. Именно эти школы выработали научные подходы, обеспечили преемственность в исследовании фундаментальных проблем и подготовке кадров высокой компетентности. В сущности, указанные школы в значительной степени определили научные интересы советских медиевистов и славистов.
В Пермский университет традиции Московской и Петербургской научных школ были привнесены плеядой молодых талантливых историков — Б. Л. Богаевским, А. И. Вольдемарасом, Б. Д. Грековым, А. П. Дьяконовым, Б. В. Казанским, В. Э. Крусманом, Н. П. Оттокаром, А. В. Шмидтом и др. Это были представители последней генерации русской дореволюционной гуманитарной интеллигенции. Им присущи знание древних и четырех основных европейских языков, глубокая источниковедческая подготовка, энциклопедическая эрудиция в специальных и общенаучных знаниях. Как исследователи первые историки Пермского университета сложились в атмосфере переоценки историографических установок XIX в., в том числе либерально-прогрессистских, чей сциентизм нередко подчинял исторический процесс какой-либо ведущей концептуальной идее. На рубеже двух веков в методологии истории и историографии господствующим общеевропейским течением было так называемое критическое направление, изучавшее историческую реальность в целом, с учетом всех ее фактов, без предвзятого обобщения. Таким образом, веяния эпохи, незаурядность исторического дарования первых ученых нашего университета обусловили становление традиций научной объективности и обоснованности учебного и научного процессов на историческом факультете.
Первые античники, медиевисты и слависты заложили прочные основы исторического образования на Урале, но вынуждены были в силу политической ситуации, возникшей в период гражданской войны, и структурных преобразований университета покинуть Пермь. Дальнейшая судьба их была неординарной: Б. Д. Греков — академик, славист с мировым именем, крупный общественный деятель (г. Петроград с 1921 г., затем г. Москва); Б. Л. Богаевский — знаток истории древнего мира (г. Петроград с 1922 г.); А. П. Дьяконов — крупный византинист (г. Смоленск с 1934 г.); Н. П. Оттокар — выдающийся специалист по истории западноевропейского города (г. Рим с 1919 г.).
Наряду с крупными учеными из плеяды первых пермских историков вышли незаурядные политические деятели. Так, профессор А. с.123 Вольдемарас как ученый и политик состоялся в Литве, где в ноябре 1918 г. возглавил первое национальное правительство партии «национального прогресса». Он представлял Литовскую республику на Парижской мирной конференции (1919 г.). В 1926—1929 гг. Л. Вольдемарас вновь избран премьер-министром и министром иностранных дел Литвы. Политическую деятельность А. Вольдемарас совмещал с научной и преподавательской работой. После присоединения Литвы в 1940 г. к Советскому Союзу он был репрессирован и погиб в 1942 г.
Исследовательская деятельность первых специалистов по истории древнего мира и средних веков изучена в 1966 г. Е. С. Богословским1, чьи научные интересы сложились в Пермском университете при изучении трудов и деятельности. Б. Л. Богаевского, А. В. Шмидта, а позднее — под влиянием выдающегося египтолога М. Э. Матье. Но анализ и оценка работ некоторых медиевистов, в частности Н. П. Оттокара, В. Э. Крусмана, осталась вне поля зрения Е. С. Богословского. Между тем труд профессора Н. П. Оттокара «Опыты по истории французских городов в средние века»2 вызвал интерес научной общественности. Крупные историки 20-х гг. (М. Н. Покровский, П. Клименко, А. Вульфиус) достойно оценили неординарность его исследования, но считали, что Оттокар отрицает теорию коммунальных революций О. Тьерри, Ф. Гизо, Ф. Минье. Позднее этой же точки зрения придерживался знаток советской историографии О. Л. Вайнштейн.
Думается, историографическая версия о Н. П. Оттокаре как абсолютном противнике теории коммунальных революций неточна. Дело в том, что он исследовал только специфику коммунального развития ранних римских и епископальных центров северной Франции, которые своими устоями были связаны с античной традицией. «На почве старой городской культуры, — отмечал автор, — никогда не могла заглохнуть мысль о “городской жизни”»3. Профессор Оттокар доказал, что в Камбрэ, Нуайоне, Бовэ, Суассоне, Санлисе не исчезло представление об исконной обособленности и объединенности городского мира. Своеобразие становления коммунального строя в древних римских и епископальных городах было обусловлено, по мнению ученого, объединительной ролью сеньоров. На основе наблюдений Н. П. Оттокара можно полагать, что в период формирования городов еще не был исчерпан позитивный исторический потенциал сеньоров, а следовательно, изначальный антагонизм между горожанами и феодалами не был закономерен для ранних северо-французских центров. с.124 Таким образом, Н. П. Оттокар отстаивал идею многообразия путей становления коммун, а не только через коммунальные революции. В сущности, он не отрицал, а дополнил и развил концепцию выдающихся французских ученых о становлении города. Научные заслуги Н. П. Оттокара у нас не были признаны в силу идеологических шаблонов.
Во-вторых, своеобразие древнеримских и епископальных городов северной Франции Н. П. Оттокар видел в единстве, а не в дуализме их топографической структуры, когда древний римский муниципальный центр, укрепленная резиденция епископа, с одной стороны, и собственно городское поселение преимущественно ремесленно-купеческого характера — с другой, составляли неразрывное целое. Следовательно, Н. П. Оттокар выдвигал идею реальной целостности городского поселения раннего периода. Целостность жизни раннего города выражалась в логической связи пределов публичной компетенции его с пределами города. Например, булла 988 г. городу Нуайону подтверждала судебную власть епископа пределами города, а не только резиденции4. Н. П. Оттокар доказал в противовес мнению Л. Лобанда, Т. Буржена, А. Пиренна несостоятельность теории городского дуализма (urbs — suburbium) применительно к старым городам. Ошибка сторонников дуализма была обусловлена путаницей в терминологии источников и неточностью их толкования, что устранил ученый. Полемизируя с А. Пиренном, Н. П. Оттокар заметил, что теория городского дуализма подтверждается фактами истории городов, возникших в X—XI вв. на торговых путях. Именно в позднем городе в отличие от древних центров городская жизнь и право родились в пригородном поселении, преимущественно торговом (suburbium)5. В позднем городе торгово-ремесленный центр феодального начала доминировал над древнеримским центром. Иначе, Оттокар считает присущим поздно развивающимся городам дуализм как топографический, так и правовой.
В-третьих, определяющую черту коммуны Оттокар видел не в степени концентрации публичных функций в одних руках (сеньора или магистрата), а в единстве социально-психологической жизни в пределах города. «Коммуна, — писал Н. П. Оттокар, — не есть определенная форма городской конституции. В понятие “коммунального” входит единственно признак ассоциативности, способности к коллективному действию и коллективной солидарности»6. Признак ассоциативности не предвещал пределов политической автономии города, с.125 объема его прав и вольностей. Например, коммунальная юрисдикция г. Нуайона была ограничена изъятием личного и территориального пределов в силу церковного иммунитета, что, однако, не разрушало ассоциативной солидарности горожан. Показателем последней являлась общеадминистративная, фискальная, особенно широкая судебная компетенция коммунальных магистратов. Известно, что тяготение к полной юрисдикции было связано со средневековым представлением о юстиции как главной форме власти. Таким образом, в основу определения городского самоуправления Н. П. Оттокар положил закономерности не только социально-экономической и правовой жизни, но и социальной психологии, факторы которой учитываются только сейчас.
В-четвертых, исходя из целостного восприятия города (целое преобладает над частями) Н. П. Оттокар рассматривал политическое устройство его как совокупность всех сторон жизни: степень объединенности города, распределения власти в нем, пределы компетенции субъектов власти, соотношение и взаимоотношение различных городских сил. Как писал исследователь, историку нужно учитывать все превратности «конъюнктуры феодального мира», в том числе внешнеполитические факторы7. Такой подход позволит «уловить динамику реальной жизни и историческую природу отношений»8. Это можно понять в духе основных принципов школы «Анналов» — реконструкция и обобщение исторических процессов, если только они полноценны, передают колорит времени, из которого процессы изъяты.
В-пятых, сравнивая объем и пределы функционирования прав и компетенции сеньора и коммуны в ранних городах, Н. П. Оттокар пришел к отрицанию господствующего в науке вывода о том, что однотипность социально-экономических условий порождает схожесть политико-правовой структуры. На примере Суассона и Санлиса он доказал, что действовавшая в них единая коммунальная хартия была порождением принципиально различных исторических ситуаций, уровней социально-экономического развития. Политическое устройство городов зависело от всей суммы конкретных факторов и фактов. Следовательно, во взглядах Н. П. Оттокара отражена мысль М. Вебера о некоторой условности всякой генерализации.
Наконец, основным приемом изучения исторических процессов явился индивидуально-синтетический, близкий к индивидуализирующему методу исторических дисциплин Г. Риккерта. Такой прием обусловил структуру работы, в которой каждому из пяти городов (Камбрэ, Нуайон, Бовэ, Суассон, Санлис) посвящена глава. Использование с.126 этого метода позволило ученому полностью реконструировать особенности каждого города, избежать шаблонов теории городов.
В целом монография Н. П. Оттокара, несмотря на перегруженность фактическим материалом, не утратила научного значения, ее основные положения способствовали. развитию теории возникновения городов. Методологическая рефлексия ученого, постулат непредвзятости к концептуальным стереотипам актуальны для сегодняшнего дня истории.
Другой крупный медиевист, знаток эпохи Возрождения и Просвещения, В. Э. Крусман9 проработал в Пермском университете 5 лет (1917—1922). Он умер в расцвете творческих сил.
Зрелость интересов ученого в этот период проявилась в осмыслении роли науки в жизни общества, периодизации истории и места в ней первой мировой войны и Октябрьской революции. Уже в 1918 г. В. Э. Крусман расценивал оба события как веху в периодизации истории10. Важнейшим последствием Октября ученый считал развитие небывалой энергии масс: «первым делом поражают массы, которые этой революцией приведены в движение»11. Но тогда же ученый увидел трагедию Октября в том, «что активную роль в массе играет меньшинство… что огромными массами удачно управляют единичные личности»12. Иначе, В. Э. Крусман не исключал возможность узурпации власти у народа. Оценки свершившейся революции, данные профессором В. Э. Крусманом, говорят о широте и глубине его подходов к историческим явлениям.
Актуальность сохраняют взгляды В. Э. Крусмана на соотношение интересов общества и науки. Ученый справедливо полагал, что зависимость науки от меры «заинтересованности в ней» господствующей части общества и всего общественного уклада обусловливает развитие в большей мере прикладных ее черт13, а не фундаментальных — этого барометра научно-технического прогресса и коренных принципов культуры. Неразвитость истории как науки, с точки зрения В. Э. Крусмана, определялась зависимостью от общества, от очередных его нужд14.
Проецируя мысли ученого начала века на сегодняшний день, можно утверждать, что условия и принципы развития истории и общественных наук мало изменились. Будучи зависимыми от командно-административной системы, история и общественные науки идеологически обосновали ее принципы и структуру. И если сегодня общественное мнение «кричит» о «белых пятнах» истории, то это нужно с.127 расценивать не как упрек истории, а как только характеристику ее положения в нашем обществе. С поворотом нашего общества к общечеловеческим ценностям, изменением подходов к развитию науки история приблизится к Истине.
Первым профессором-славистом в Пермском университете был А. И. Коссовский, проработавший в нем с 1918 г. по 1924 г. В 1924 г. он уехал в Польшу, оптировав польское подданство. За время работы в университете ученый читал общие курсы по истории славян, спецкурсы по позднесредневековой Польше, гуситскому движению.
Научные интересы А. И. Коссовского были сосредоточены на истории Польши и Сербии, исследовании общественных отношений, культуры и идеологии XIV—XVI вв. Профессиональная научная активность А. И. Коссовского в Пермском университете проявилась во всей полноте. Он написал ряд крупных работ: «Общественный строй древней Польши в новой польской историографии», «Общественные отношения в эпоху Стефана Душана», «Заселение Волыни в XVI в. в связи с развитием фольварков и татарскими опустошениями», в том числе основной труд — «Религиозно-философские воззрения Анджея Фрича-Моджевского, польского писателя XVI в.»15, к сожалению, оставшихся в рукописи, но не сохранившихся в архиве, что не позволяет их проанализировать и оценить.
Обобщая уровень научных поисков в области древности, медиевистики, славистики на начальном этапе существования Пермского университета, следует подчеркнуть профессионализм исследований, проявившийся в актуальности как конкретно-исторической, так и методологической проблематики, в глубине изучения аспектов тем, в развитии уже сложившихся историографических концепций и внесении в них незаурядных идей. Плодотворность научной жизни была обусловлена высоким уровнем научной подготовки, компетентностью, независимостью методологической рефлексии той плеяды историков.
К сожалению, преемственность лучших исследовательских традиций была нарушена политической ситуацией 20-х гг., вызвавшей отъезд специалистов из Перми, и закрытием в 1930 г. историко-филологического факультета, восстановленного только в 1941 г.
Дефицит кадров до середины 50-х гг. тормозил научную активность факультета в интересующей нас области. Подготовка специалистов по истории древнего мира, средних веков, славянских стран отличается наукоемкостью и трудоемкостью, поэтому возможна только в крупных центрах науки и образования, где сложилась преемственность традиций научных школ. Типичными для этих специалистов с.128 должны быть широкие специальные и языковые познания. В настоящее время кафедра истории древнего мира и средних веков, образованная в сентябре 1974 г., укомплектована профессионалами, прошедшими научную подготовку в Московском государственном университете им. М. В. Ломоносова, Московском государственном педагогическом университете им. В. И. Ленина, Институте славяноведения и балканистики АН СССР. Почти 85,7 % состава кафедры имеют ученую степень доктора или кандидата исторических наук, что питает надежду на ее эффективную научную жизнь.
Изучением источниковедческого и историографического аспектов истории древнего мира интенсивно занимается В. Д. Неронова. В 50-х — 60-х гг. она исследовала гуситское движение и, в частности, опубликовала статью об Общине чешских братьев16. Позже В. Д. Неронова создала учебное пособие «Введение в историю древнего мира»17, ряд глав которого, посвященных характеристике изученности в советской историографии таких кардинальных тем, как состояние производительных сил, организация общественного производства, территориальная община, классы и сословия, рабство, типы государства и некоторые другие, носит исследовательский характер. В течение последних двух десятилетий В. Д. Неронова сосредоточила внимание на изучении советской историографии проблем эксплуатации рабочей силы в древнем мире. В ходе этой работы она опубликовала три статьи18 и одну небольшую монографию в виде учебного пособия по спецкурсу19, а также подготовила к изданию рукопись монографии «Формы эксплуатации в древнем мире в зеркале советской историографии». Признанием научного авторитета В. Д. Нероновой является ее участие в качестве соавтора и соредактора в основанном на синхронной периодизации коллективном труде «История древнего мира»20.
Изучение общественной структуры древних обществ и применявшихся в них форм эксплуатации традиционно является ключевым в советской историографии древнего Востока и античности. Приоритетность этой проблемы задана принципами классового подхода марксистской историографии. Думается, что историография всегда отражает общественную мысль эпохи, особенно политическую и философскую. Поэтому, оценка и переосмысление методологической концепции древних обществ без идеологических стереотипов, в частности, определение их социальной принадлежности — научно-актуальная задача. В. Д. Нероновой впервые предпринята попытка исследовать историографическую традицию указанной проблемы за последние 74 года.
В концепцию общественной структуры древних обществ и форм с.129 эксплуатации в них В. Д. Неронова внесла существенные коррективы. Во-первых, в противовес догматической двухклассовой модели древних обществ, построенной на идеологических шаблонах о примате классовых интересов в общественных процессах, она развила идею Е. М. Штаерман о многообразии классов-сословий непосредственных производителей. Такой подход позволяет воссоздать историческую реальность, неповторимость древних обществ, в которых ограниченно во времени и пространстве развивалось классическое рабство. Так называемое «широкое» толкование класса рабов, по имению В. Д. Нероновой, не подтверждается объективной исторической действительностью.
Во-вторых, она выделила критерии содержания понятий «сословие рабов» и «класс рабов»21, что помогло найти место каждой социальной категории в общественном производстве. В соотношении сословия рабов и класса рабов в производстве древнего мира определяющим был статус сословия рабов, у которых совпадала их классовая и сословная принадлежность. Именно статус и формы эксплуатации класса-сословия рабов, как считает автор, обусловили «господство рабовладельческого способа производства в древности»22, ибо служили ориентиром в смене форм эксплуатации других групп тружеников. Следовательно, В. Д. Неронова — приверженец рабовладельческой концепции древних обществ. Отсюда негативная оценка взглядов В. П. Илюшечкина на характер древних обществ. Но в дискуссии 60-х — 70-х гг. об азиатском способе производства нужно видеть позитивные тенденции развития науки, ее стремление освободиться от идеологических штампов. Именно идеологизированность науки тормозила ее развитие. Лишь на рубеже 80—90-х гг. создаются условия для ее плодотворного развития.
В-третьих, в основу анализа и оценки изученности проблемы положен хронологически-региональный принцип, что позволило в полной мере реконструировать динамику и этапы историографического процесса. Вычленены доминирующие концепции проблемы по каждому историографическому периоду, доказано, что смена концепций определялась состоянием источников, уровнем исторического знания, объективностью конкретно-исторических исследований. На эволюцию исторических идей воздействовало и развитие политической мысли в стране.
В-четвертых, исследованиям В. Д. Нероновой присуща уважительность и учет вклада в науку всех предшественников, что не исключает в принципе полемичность. Историческая наука всегда развивалась по путям полемики, кроме того, полемичность — с.130 показатель высокой эрудиции автора. Отсутствие полемики В. Д. Нероновой с предшественниками затушевывает ее собственную концепцию, оценки методологической и конкретно-исторической разрешенности вопроса тем или иным историком.
Наконец, признавая правомерность создания чисто историографических трудов, не основанных на самостоятельном изучении источников, не следует ограничиваться только материалами советской историографии, что характерно для монографии В. Д. Нероновой о соотношении сословия рабов и класса рабов в древнем мире. Без учета достижений зарубежной исторической науки нельзя доказательно определить природу древних обществ, выявить место и роль советской историографии в разрешении этой проблемы. К тому же исторические источники, как правило, вводятся в научный оборот на Западе и там же в первую очередь интерпретируются. Иначе говоря, результаты своих исследований нужно соизмерять с уровнем мировой науки.
В целом историографическое исследование требует концептуального подхода, концентрации типологических умозаключений, ясного научно-критического мышления, умения видеть приоритеты и новизну решений проблем, оценивать эффективность использованных историком методов исследования и введенных им в научный оборот источников. Диапазон научных подходов к историографическому исследованию очень широк, однако в полной мере их не удалось реализовать В. Д. Нероновой.
Научные интересы А. В. Колобова, молодого, перспективного античника, сконцентрированы на изучении армии древнего Рима23.
Современное общество проявляет большой интерес к месту и роли армии в системе общественных отношений, государственных структур, что связано с трансформацией политической мысли о характере международных отношений. В этой ситуации в мировом антиковедении на первый план выступают проблемы исследования армии как особого социального организма.
А. В. Колобов обратил внимание на статус римских легионов в Западных провинциях Римской империи периода раннего принципата, что позволило ответить на вопрос о роли армии в романизации провинций, т. е. распространении в них античной цивилизации и прогрессивных социально-экономических отношений. Анализ положения и жизненных перспектив легионеров и ветеранов привел автора к осмыслению их социальной мобильности, социальной карьеры. При Юлиях-Клавдиях она не была сословно ограниченной, хотя вертикальная социальная мобильность не носила характера массового общественного явления. с.131 Тем не менее ее реальность обеспечивала поддержку политики раннего принципата, расширение его социальной базы.
Исследование А. В. Колобовым величины и структуры легионной территории, статуса легионной собственности, структуры лагерного пекулия, путей образования ветеранского землевладения, социального состава легионов и канаб, семейного положения воинов в Западных провинциях значимо как в силу новизны конкретного материала и обобщений, так и благодаря оценке воздействия социально-экономических институтов Рима на варварский мир, т. е. раскрытию общей проблемы эпохи. Например, актуальна оценка легионной собственности на землю и ветеранского землевладения как первой формы античных отношений собственности на землю, привнесенной римлянами на прилегающую варварскую территорию24. Интересен вывод о роли ветеранской колонизации как изначальной формы становления римских городов в Паннонии и Британии. Или прочность брачных союзов легионеров в Верхней Германии и Паннонии с середины I в. н. э. автор связывает со стабилизацией северных границ, с постепенным превращением легионов в постоянные гарнизоны, с развитием социально-экономических структур канаб. Неординарность этих научных положений обусловлена самостоятельным подходом к проблеме, нетрадиционным использованием свыше 600 эпитафий солдат и ветеранов легионов и других источников. В целом работу Колобова нужно оценивать как реальный вклад в исследование малоизвестной темы.
В советской медиевистике широко известно имя В. Т. Сиротенко, основные труды которого созданы в Пермском университете25. На его исследования о взаимоотношениях гуннов с Римом, булгар с Византией, о борьбе народных масс Римской империи против варваров были составлены подробные рефераты в ГДР и дана положительная рецензия в НРБ26.
Монографии «Введение в историю международных отношений в Европе во второй половине IV — начале VI в.» и «Истории международных отношений в Европе во второй половине IV — начале VI в.» привлекли внимание историков, ибо в них систематизированы источники раннего средневековья, пересмотрена концепция перехода от античности и варварства к феодализму. В. Т. Сиротенко отверг господствовавшую в нашей науке теорию союза народных масс Римской империи и варваров как один из факторов перехода от рабовладения к феодализму. Тем самым был дан толчок к переосмыслению этой теории, в основе которой лежала концепция классовых интересов.
Научно значим вывод об эволюции международных отношений в с.132 связи с неравномерным развитием как провинций Римской империи, так и различных этнических общностей. Не будучи знакомым с пассионарной теорией Л. Н. Гумилева, В. Т. Сиротенко вплотную приблизился к осмыслению влияния различных фаз этнокультурного развития Рима и варварского мира на их взаимоотношения, но разработать стройную теорию взаимосвязи политики и этнических процессов ему не удалось.
Недостатком работы является эмпирическое описание внешних связей, что не позволило классифицировать их по содержанию и виду, тенденции развития, своеобразию политических доктрин двух миров в переходный период. А такая классификация высветила бы место и роль международных отношений в период смены цивилизаций.
Исходя из уровня современного знания можно утверждать, что гибель рабовладельческой системы была следствием не только внутреннего кризиса, но и двух ведущих тенденций этнополитической жизни варварского мира: романизации варваров и этнической их консолидации, связанной с фазой пассионарного подъема. Наиболее значимым проявлением этнической консолидации было образование первых варварских государств, что объективно препятствовало сохранению рабовладельческой системы. Существование позднеримской империи противоречило прогрессивным тенденциям исторического развития Западной Европы.
Со второй половины 80-х гг. научную активность проявил В. М. Раков, молодой специалист по итальянскому Возрождению. В центре его внимания находятся философские проблемы, в частности, этические взгляды Дж. Пико делла Мирандоло, Дж. Понтано, Н. Макиавелли26.
Философию Дж. Пико делла Мирандоло автор расценивает как «кульминацию ренессансного антропоцентризма». В отличие от традиционного гуманизма философия Пико, как считает В. М. Раков, выделяет из природы человека как активное, творческое начало. Такой подход приблизил Пико к трактовке новоевропейского индивидуализма.
Этические взгляды Дж. Понтано В. М. Раков исследовал в историографическом и конкретно-историческом аспектах, на основе чего оценил его как последнего гуманиста Италии из оригинального ряда. Анализируя характер соотнесенности созерцательной и деятельной жизни по трактату «О великодушии» Понтано, В. М. Раков в отличие от историографов, подчеркивающих ценность деятельного идеала перед созерцательным, полагает, что эти категории взаимообусловленные, составляющие «единство во множестве». Отсюда он делает более широкий вывод о ведущем культурном принципе эпохи Возрождения — с.133 примирение, согласование, гармонизация разнородного историко-культурного материала. Не случайно слово «гармония» — ключевое для идеологии и искусства эпохи Возрождения.
В отличие от Понтано у Н. Макиавелли доминируют политические ценности. Он первом начал серьезно критиковать классический гуманизм и осознал историческую исчерпанность традиционных его форм, точнее, невозможность их использования в социально-политических условиях Италии конца XV — начала XVI в. Н. Макиавелли рассматривается как один из основателей новоевропейского типа культуры, пришедшего на смену культуре Возрождения. В основе новоевропейской культуры лежит идея опытно-экспериментального отношения к миру, а также рационализм как центральная теоретическая установка. В противовес традиционной характеристике Н. Макиавелли В. Ч. Раков делает вывод о причастности его «к философско-научной революции Нового времени в такой же мере, что и Декарт, Галилей, Кеплер»27. Такую оценку исследователь дает исходя из места и роли Макиавелли в создании современной политической науки и ее принципов, главным из которых был принцип реальности (объективности). Оригинальны суждения молодого ученого о примате реальности в политике у Н. Макиавелли и К. Маркса. В трудах Макиавелли он связан с функционированием всех элементов социальной системы (партий, социальных групп, личностей), что реализуется в компромиссе, консенсусе политики, а в работах К. Маркса принцип реальности в политике связан с классовыми интересами, что ведет к антагонизму социальных структур28.
Анализ этических, социально-этических и политических взглядов последних выдающихся гуманистов Италии дает возможность В. М. Ракову выйти на широкие обобщения о месте Возрождения в европейской культуре. Именно в эту эпоху сложились важнейшие традиции и основы европейской культуры, отсюда Возрождение — это интегральный тип культуры.
В целом исследования В. М. Ракова плодотворны, они характеризуются нетрадиционностью мысли и обобщений.
Славяноведческая проблематика представлена работами Н. И. Касаткина, А. З. Нюркаевой, Ю. М. Рекки. Последний изучает проблему воздействия русской революционно-демократической мысли и движения, особенно А. И. Герцена, на развитие национально-освободительного движения юго-восточной Европы29. Им выявлены реальные связи революционеров-демократов, изысканы неизвестные науке факты. Так, в материалах III отделения ЦГАОР впервые выявлены факты, с.134 свидетельствующие о существовании в 50-е гг. XIX в. революционного общества «Славянский Союз» с центром в Лондоне, редактором печатного органа которого был А. И. Герцен. К этому органу примыкали и представители неславянских народов (венгров, румын, итальянцев, французов, немцев), что свидетельствует о взаимосвязи славянского национально-освободительного движения с общей революционной борьбой народов Европы. Кроме того, Ю. М. Рекка исследует важнейшие аспекты научного атеизма30. Он раскрыл причины, сущность, идейно-организационные основы религиозно-сектантского движения в современных условиях.
Н. И. Касаткин — специалист по новейшей истории Югославии. Им впервые в советской историографии изучены закономерности и специфика восстановительного периода страны (1944—1947 гг.)31. Он исследовал уровень и структуру промышленности Югославии, экономическую политику народной власти, что позволило сделать вывод о своеобразии реконструкции народного хозяйства в данной стране в отличие от других стран народной демократии.
Объективные процессы структурных сдвигов в промышленности Н. И. Касаткин увязал с принципиальными изменениями в рабочем классе Югославии. Он определил численность, профессионально-отраслевую структуру, территориальное распределение, социальные источники накопления и положение рабочего класса в послевоенный период. Автор широко изучил массовое движение рабочего класса, объективные и субъективные предпосылки возрождения демократических профсоюзов, их идейные и организационные основы, материально-финансовую базу, место и роль в хозяйственной и общественно-политической системе народно-демократического государства — ФНРЮ.
Н. И. Касаткин выявил общие закономерности и специфические черты становления демократических принципов в управлении промышленностью Югославии, определил формы, место и роль системы рабочего контроля ФНРЮ в процессе развития и утверждения социалистической формы собственности и адекватных ей производственных отношений в сфере промышленного производства. В сущности, Н. И. Касаткин вскрыл истоки и специфику становления югославского самоуправленческого социализма.
А. З. Нюркаева — специалист по балканскому рабочему движению. Ею разработана целостная научная концепция рабочего и социалистического движения Сербии периода довоенного империализма (1900—1914 гг.)32. Анализ объективных и субъективных факторов развития с.135 сербского рабочего движения начала XX в. позволил автору сделать вывод о том, что в отличие от стран Запада, где социально-экономические предпосылки роста общественно-политической активности рабочего класса были ведущими, в Сербии в условиях слабого капиталистического развития, политической напряженности в стране и на Балканах в целом на первый план выдвигались политические и субъективные факторы. Исследование соотношения различных факторов в становлении и развитии рабочего движения выявило его специфику, кроме того, такой анализ имеет значение для понимания революционных процессов в слаборазвитых странах.
Впервые автором прослеживается влияние классовой борьбы пролетариата на политику и тактику сербской буржуазии, совершившей под давлением масс государственный переворот 1903 г. В отличие от традиционной точки зрения А. З. Нюркаева связывает причины этого переворота и его последствия с особенностями капиталистического развития Сербии и объективно изменившимся соотношением сил монархии и буржуазии, с одной стороны, буржуазии и рабочего класса с другой.
В условиях утвердившегося режима конституционной монархии рабочий класс укрепил собственную организацию. Если в конце XIX в. все рабочие организации были разогнаны реакцией, то в 1904 г. рабочих, объединенных в партии и профсоюзах, было 4,6 %, в 1905—1907 гг. — 10, в 1911—1912 — 21. Иначе говоря, уровень организованности сербских рабочих накануне Балканских войн вплотную приблизился к среднему уровню организованности рабочих стран Запада (25 %), что свидетельствует о быстрых темпах развития малых стран в эпоху развитого капитализма.
В целом рабочее движение Сербии периода довоенного империализма развивалось по восходящей линии. Это было время интенсивного формирования всей системы идейно-политических и организационных основ его, время осознания рабочими своих коренных интересов.
Социал-демократическое движение Сербии изучено А. З. Нюркаевой во всей многогранности проблемы. Реконструировано образование и организационное развитие Сербской социал-демократической партии, ее идейная эволюция, оценена стратегия и тактика рабочей партии. Сербская социал-демократия по идейно-организационным принципам была прозападной ориентации левого течения. Воздействие ленинизма эта партия испытала при решении вопроса войны и мира, о чем свидетельствует признание ею резолюции Штутгартского с.136 международного конгресса «О милитаризме и международных конфликтах». В разработанной социал-демократией концепций истоков и структуры власти, социальных носителей ее, по мнению А. З. Нюркаевой, уже в начале XX в. были заложены принципы демократического самоуправления.
Результаты исследований А. З. Нюркаевой признаны югославской и советской историографией33.
Завершая обзор, можно сделать вывод о том, что научные интересы кафедры истории древнего мира и средних веков многоплановы, но они неизменно касаются актуальных проблем исторической науки. Абсолютизация источников, творческие, но осторожные обобщения в исследованиях членов кафедры говорят о преемственности лучших традиций русской и советской историографии.
