Элевсин и Афины (с нач. II тыс. до VII в. до н. э.).

с.84

Элев­син — неболь­шой хоро­шо укреп­лен­ный город вбли­зи гра­ниц Атти­ки и один из извест­ней­ших рели­ги­оз­ных цен­тров во всей Гре­ции. Как же скла­ды­ва­лись отно­ше­ния Элев­си­на и Афин на про­тя­же­нии почти тыся­че­ле­тия? Ощу­ща­ла ли древ­няя рели­гия на себе «твер­дую руку» новой сто­ли­цы? Вли­я­ло ли элев­син­ское жре­че­ство на поли­ти­ку моло­до­го афин­ско­го государ­ства? Отве­ты на эти вопро­сы помо­гут нам луч­ше понять и спе­ци­фи­че­ские чер­ты элев­син­ско­го куль­та, став­ше­го офи­ци­аль­ным государ­ст­вен­ным куль­том Афин, и осо­бен­но­сти государ­ст­вен­но­го устрой­ства афин­ско­го поли­са, объ­еди­нив­ше­го и вобрав­ше­го в себя неко­гда неза­ви­си­мые горо­да Атти­ки.

Посе­ле­ние на терри­то­рии Элев­си­на воз­ник­ло в брон­зо­вом веке¹. Наи­бо­лее древ­ние архео­ло­ги­че­ские наход­ки отно­сят­ся к сред­не­эл­лад­ско­му пери­о­ду (2000—1600 г. до н. э.)². На вер­шине элев­син­ско­го акро­по­ля, на южном и юго-восточ­ном скло­нах архео­ло­га­ми най­де­ны фраг­мен­ты моно­хром­ной и рас­пис­ной кера­ми­ки, напо­ми­наю­щей ран­не­эл­лад­ские и киклад­ские образ­цы, кус­ки сыр­цо­во­го кир­пи­ча, кам­ни, состав­ляв­шие, веро­ят­но, фун­да­мен­ты домов, обго­рев­шие кус­ки дере­ва, кости живот­ных, еди­нич­ные захо­ро­не­ния³. В целом наход­ки, отно­ся­щи­е­ся к сред­не­эл­лад­ко­му пери­о­ду, немно­го­чис­лен­ны и пло­хой сохран­но­сти. Элев­син­цы, жив­шие в пер­вой поло­вине II тыс. до н. э. на южном склоне акро­по­ля, по-види­мо­му, вели доста­точ­но раз­но­об­раз­ное хозяй­ство: зани­ма­лись зем­леде­ли­ем, живот­но­вод­ст­вом, рыбо­лов­ст­вом, жили в домах, постро­ен­ных из кир­пи­ча-сыр­ца на камен­ном осно­ва­нии; встре­ча­ют­ся построй­ки типа «мега­ро­на» пря­мо­уголь­ной или абсидаль­ной фор­мы.

Посколь­ку в исто­ри­че­ское вре­мя Элев­син являл­ся круп­ней­шим рели­ги­оз­ным цен­тром, то про­бле­ма фор­ми­ро­ва­ния рели­ги­оз­ных с.85 пред­став­ле­ний у древ­ней­ших жите­лей этой обла­сти весь­ма важ­на. Заме­тим сра­зу, что в пер­вой поло­вине II тыс. до н. э. архео­ло­га­ми на терри­то­рии Элев­си­на не обна­ру­же­но ника­ких свиде­тельств куль­та Демет­ры⁴. Забот­ли­во устро­ен­ные захо­ро­не­ния (ино­гда доста­точ­но слож­ные в тех­ни­че­ском отно­ше­нии ⁵) с нали­чи­ем погре­баль­но­го инвен­та­ря ука­зы­ва­ют в то же вре­мя на суще­ст­во­ва­ние опре­де­лен­ных пред­став­ле­ний о загроб­ном мире. Сре­ди этих захо­ро­не­ний встре­ча­ют­ся как весь­ма скром­ные грун­то­вые моги­лы, так и погре­баль­ные каме­ры с боко­вым вхо­дом и псев­до­дро­мо­сом с бога­тым инвен­та­рем (золотые коль­ца для укреп­ле­ния при­чес­ки, брон­зо­вый нож листо­вид­ной фор­мы, пла­сти­ны из каба­нье­ва клы­ка и с отвер­сти­я­ми для при­креп­ле­ния⁶, кото­рые, воз­мож­но, явля­лись состав­ны­ми частя­ми шле­ма⁷). Такое раз­ли­чие долж­но ука­зы­вать на суще­ст­во­ва­ние сре­ди жите­лей древ­не­го Элев­си­на иму­ще­ст­вен­ной диф­фе­рен­ци­а­ции уже в середине II тыс. до н. э.

В целом мож­но заме­тить, что на заре сво­ей исто­рии Элев­син зани­мал опре­де­лен­ное место в микен­ском мире. Он не был круп­ным цен­тром (таким как Мике­ны, Тиринф, Пилос), а отно­сил­ся ско­рее к мно­го­чис­лен­ным про­вин­ци­аль­ным зем­ледель­че­ским посе­ле­ни­ям мате­ри­ко­вой Гре­ции, в кото­рых в конеч­ном сче­те оби­та­ла боль­шая часть насе­ле­ния того вре­ме­ни.

Во вто­рой поло­вине II тыс. до н. э., в позд­не­эл­лад­ский пери­од, терри­то­рия посе­ле­ния несколь­ко уве­ли­чи­лась в восточ­ном направ­ле­нии. Наход­ки это­го пери­о­да отли­ча­ют­ся боль­шим коли­че­ст­вом и луч­шей сохран­но­стью, чет­ко про­сле­жи­ва­ют­ся остат­ки камен­ной клад­ки⁸. В I позд­не­эл­лад­ский пери­од (при­бли­зи­тель­но в XVI в. до н. э.) появ­ля­ют­ся пер­вые построй­ки на вер­шине элев­син­ско­го акро­по­ля. Ко II позд­не­эл­лад­ско­му пери­о­ду (XV в. до н. э.) отно­сят­ся остат­ки древ­не­го соору­же­ния на восточ­ном склоне акро­по­ля на месте буду­ще­го теле­сте­рия. Это зда­ние полу­чи­ло назва­ние мега­ро­на B⁹. Мега­рон B был постро­ен на воз­вы­шен­но­сти перед элев­син­ской рав­ни­ной, ори­ен­ти­ро­ван на юго-восток. Мате­ри­а­лом для фун­да­мен­та это­го стро­е­ния с.86 послу­жил необ­ра­ботан­ный голу­бо­ва­тый элев­син­ский извест­няк, скреп­лен­ный изве­стью и гли­ной. Сте­ны само­го мега­ро­на были постро­е­ны из сыр­цо­во­го кир­пи­ча. Зда­ние име­ло вну­ши­тель­ные для того вре­ме­ни раз­ме­ры: это пря­мо­уголь­ник (10,50 × 7,30 м)¹⁰ с тол­сты­ми сте­на­ми (око­ло 60 см), разде­лен­ный пере­го­род­кой на две части. По оси глав­но­го поме­ще­ния най­де­ны две базы колонн, под­дер­жи­вав­ших кры­шу. Мож­но пред­по­ло­жить, что таких колонн было четы­ре, по ана­ло­гии с дру­ги­ми мега­ро­на­ми микен­ско­го вре­ме­ни¹¹. Перед мега­ро­ном B была постро­е­на пря­мо­уголь­ная пло­щад­ка (3,40 м × 2,00 м), по сто­ро­нам кото­рой рас­по­ла­га­лись две широ­кие лест­ни­цы с четырь­мя сту­пе­ня­ми. Сте­на, отде­ляв­шая вести­бюль в антах от глав­но­го поме­ще­ния, сохра­ни­лась фраг­мен­тар­но, так же как и запад­ная сте­на мега­ро­на (их рас­по­ло­же­ние вос­со­зда­ет­ся по следам, откры­тым на ска­ле). Пол глав­но­го поме­ще­ния на 30 см выше, чем пол вести­бю­ля, а вести­бюль на 1,25 м воз­вы­ша­ет­ся над уров­нем дво­ра. Весь ком­плекс соору­же­ний, веро­ят­но, был обне­сен сте­ной, постро­ен­ной так­же из кир­пи­ча-сыр­ца на камен­ном осно­ва­нии¹², кото­рая в резуль­та­те после­дую­щих стро­и­тель­ных работ почти не сохра­ни­лась. В целом ком­плекс мега­ро­на B, обне­сен­ный сте­ной, зани­мал пло­щадь око­ло 410 кв. м.

В III позд­не­эл­лад­ский пери­од мега­рон В рас­ши­ря­ет­ся за счет при­стро­ек к нему с север­ной сто­ро­ны новых поме­ще­ний (зда­ния B1, B2, B3). Рядом с этим архи­тек­тур­ным ком­плек­сом най­де­ны фраг­мен­ты 2—3 терра­ко­то­вых ста­ту­эток.

Слож­ный харак­тер архи­тек­ту­ры, един­ство места на про­тя­же­нии веков, нали­чие ста­ту­эток, исполь­зо­вав­ших­ся, веро­ят­но, в сакраль­ных целях — все это поз­во­ля­ет пред­по­ло­жить, что под руи­на­ми теле­сте­рия скры­ва­ют­ся пер­вые построй­ки куль­то­во­го харак­те­ра, вос­хо­дя­щие к XV—XIII вв. до н. э. и слу­жив­шие, веро­ят­но, осно­вой для раз­ви­тия позд­ней­ших ком­плек­сов теле­сте­рия¹³.

с.87 Так­же к III позд­не­эл­лад­ско­му пери­о­ду отно­сит­ся фун­да­мент мощ­но­го зда­ния с тол­щи­ной стен до 90 см. Это соору­же­ние, обне­сен­ное неко­гда кре­пост­ной сте­ной, было воз­веде­но на вер­шине элев­син­ско­го акро­по­ля. Веро­ят­но, это остат­ки цар­ско­го двор­ца. Одна­ко микен­ские двор­цы, по мне­нию мно­гих иссле­до­ва­те­лей, так­же явля­лись отча­сти куль­то­вы­ми соору­же­ни­я­ми, в глав­ном зале кото­рых, по-види­мо­му, совер­ша­лись опре­де­лен­ные рели­ги­оз­ные цере­мо­нии¹⁴.

Как же соот­но­сят­ся эти два пред­по­ло­жи­тель­но куль­то­вых соору­же­ния позд­не­эл­лад­ско­го пери­о­да: дво­рец на вер­шине элев­син­ско­го акро­по­ля и архи­тек­тур­ный ком­плекс мега­ро­на B на восточ­ном склоне на месте буду­ще­го теле­сте­рия?

В 1935 г. гре­че­ским архео­ло­гом К. Куру­нио­ти­сом было выдви­ну­то пред­по­ло­же­ние, раз­ви­тое и под­креп­лен­ное позд­нее Г. Мило­на­сом, осно­ван­ное как на архео­ло­ги­че­ском мате­ри­а­ле, так и на лите­ра­тур­ных источ­ни­ках, что мега­рон B и есть тот самый храм Демет­ры, о стро­и­тель­стве кото­ро­го сооб­ща­ет гоме­ров­ский гимн (Hom. h. Cer. 297—298)¹⁵.

Заме­тим, что есть и дру­гая вер­сия, соглас­но кото­рой воз­ник­но­ве­ние куль­та Демет­ры в Элев­сине отно­сит­ся толь­ко к кон­цу VIII в. до н. э. и при­бли­зи­тель­но сов­па­да­ет со вре­ме­нем созда­ния гоме­ров­ско­го гим­на¹⁶. Кажет­ся, вовсе необя­за­тель­но соеди­нять во вре­ме­ни созда­ние лите­ра­тур­но­го про­из­веде­ния и исто­ри­че­ские собы­тия, о кото­рых в нем повест­ву­ет­ся, ведь архео­ло­гия уже неод­но­крат­но бле­стя­ще дока­зы­ва­ла, что в мифо­ло­ги­че­ской тра­ди­ции (како­вой, без­услов­но, явля­ет­ся гоме­ров­ский гимн к Демет­ре) часто содер­жат­ся сведе­ния о собы­ти­ях дале­ко­го про­шло­го, отно­ся­щих­ся к микен­ской эпо­хе. Веро­ят­но, имен­но так обсто­ит дело и со вре­ме­нем зарож­де­ния куль­та Демет­ры в Элев­сине.

При­ня­тие гипо­те­зы Куру­нио­ти­са-Мило­на­са отно­сит воз­ник­но­ве­ние элев­син­ско­го куль­та на 7—8 сто­ле­тий в про­шлое (в XV в. до н. э., в пери­од стро­и­тель­ства мега­ро­на B) и про­ли­ва­ет свет на неко­то­рые про­ти­во­ре­чия, свя­зан­ные со вре­ме­нем зарож­де­ния мисте­рий. Так, напри­мер, Геро­дот (IX, 97) и Стра­бон (XIV, 1, 3), гово­ря об ионий­ской коло­ни­за­ции, сооб­ща­ют, что коло­ни­ста­ми в Малую Азию были при­не­се­ны культ и свя­ты­ни Демет­ры Элев­син­ской. Сле­до­ва­тель­но, этот с.88 культ в Элев­сине дол­жен был суще­ст­во­вать по край­ней мере до XII в. до н. э. Свиде­тель­ства, что борь­бу про­тив при­со­еди­не­ния Элев­си­на к Афи­нам воз­глав­лял Эвмолп (Plat. Me­nex. 293. B; Strab. VII, 7, 1; Luc. De­mon. 34 и др.), так­же поз­во­ля­ют пред­по­ло­жить, что уже к VIII в. до н. э. жре­че­ский род Эвмол­пидов поль­зо­вал­ся в Элев­сине боль­шим авто­ри­те­том. Заме­тим, что воз­ник­но­ве­ние элев­син­ско­го куль­та Демет­ры при­бли­зи­тель­но в середине XV в. до н. э. под­твер­жда­ет­ся так­же и дру­ги­ми лите­ра­тур­ны­ми источ­ни­ка­ми (Par. mr. 13—17; Apoll. III, 14, 7; Diod. I, 29, 2), кото­рые отно­сят это собы­тие, по мне­нию неко­то­рых иссле­до­ва­те­лей, к четыр­на­дца­то­му году цар­ст­во­ва­ния Эрех­тея в Афи­нах, то есть при­бли­зи­тель­но к 1397 гг. до н. э.¹⁷, одна­ко, как ост­ро­ум­но заме­тил Н. И. Ново­сад­ский подоб­ные столь точ­ные вычис­ле­ния мифо­ло­ги­че­ских собы­тий настоль­ко же досто­вер­ны, «насколь­ко досто­ве­рен рас­сказ о том, что Демет­ра удо­сто­и­ла сво­им посе­ще­ни­ем царя Келея или Эрех­тея»¹⁸.

Таким обра­зом, культ Демет­ры в Элев­сине заро­дил­ся еще в микен­скую эпо­ху в середине II тыс. до н. э. Вся­кий культ тре­бу­ет хра­ма. По мне­нию Г. Мило­на­са, таким хра­мом вполне мог быть мега­рон B. Дока­зы­вая, что мега­рон B и есть тот самый зна­ме­ни­тый храм гоме­ров­ско­го гим­на, где по пре­да­нию жила неко­то­рое вре­мя боги­ня, тоскуя по сво­ей доче­ри, Г. Мило­нас пыта­ет­ся под­твер­дить скуд­ные топо­гра­фи­че­ские ука­за­ния гим­на сво­и­ми архео­ло­ги­че­ски­ми наход­ка­ми, ищет на мест­но­сти ори­ен­ти­ры, упо­мя­ну­тые гим­ном. Так, напри­мер, в гоме­ров­ском гимне ска­за­но (Hom. h. Cer., 270—272):

Дей­ст­ви­тель­но, мега­рон B был постро­ен ниже вер­ши­ны акро­по­ля, где, веро­ят­но, нахо­дил­ся цар­ский дво­рец. Про­бле­ма свя­щен­но­го коло­д­ца Кал­ли­хо­ра более слож­ная, ибо в исто­ри­че­ское вре­мя коло­дец с таким назва­ни­ем нахо­дил­ся не ниже (восточ­нее), а север­нее свя­ти­ли­ща¹⁹. Опи­ра­ясь на рас­коп­ки К. Куру­нио­ти­са, кото­рым в 1930 г. был с.89 открыт восточ­нее мега­ро­на B коло­дец микен­ско­го вре­ме­ни, пере­кры­тый сте­ной терра­сы в резуль­та­те кимо­нов­ской рекон­струк­ции свя­ти­ли­ща, Г. Мило­нас дока­зал, что имен­но этот коло­дец носил в древ­но­сти имя Кал­ли­хо­рон, кото­рое позд­нее (при­бли­зи­тель­но в середине V в. до н. э.) вме­сте с обряда­ми, с ним свя­зан­ны­ми (Apoll., I, 5, 1), было пере­не­се­но на новый коло­дец, рас­по­ло­жен­ный воз­ле север­ных пилон²⁰.

Таким обра­зом, это чрез­вы­чай­но важ­ное утвер­жде­ние Г. Мило­на­са, кото­рое поз­во­ля­ет начать отсчет элев­син­ско­го куль­та с микен­ской эпо­хи, поко­ит­ся на двух глав­ных дока­за­тель­ствах: 1) топо­гра­фи­че­ские ука­за­ния гоме­ров­ско­го гим­на; 2) кон­ти­ну­и­тет куль­то­во­го места, где позд­нее, невзи­рая на тех­ни­че­ские труд­но­сти, будут стро­ить­ся, сме­няя друг дру­га, элев­син­ские теле­сте­рии раз­ных эпох. Сам иссле­до­ва­тель при­зна­ет, что дру­гих дока­за­тельств нет: не най­де­но ника­ких дру­гих нахо­док куль­то­во­го харак­те­ра или над­пи­сей сакраль­но­го содер­жа­ния; пло­хо сохра­нив­ши­е­ся облом­ки терра­кот так­же вряд ли могут быть убеди­тель­ным дока­за­тель­ст­вом суще­ст­во­ва­ния здесь куль­та Демет­ры в микен­скую эпо­ху.

Сла­бость аргу­мен­та­ции Г. Мило­на­са под­вер­га­ет­ся кри­ти­ке со сто­ро­ны неко­то­рых более позд­них уче­ных, кото­рые, поль­зу­ясь мате­ри­а­ла­ми рас­ко­пок К. Куру­нио­ти­са и Г. Мило­на­са, выдви­га­ют еще менее обос­но­ван­ные гипо­те­зы²¹. Так, напри­мер, П. Дарк пред­по­ла­га­ет, что мега­рон B более напо­ми­на­ет цар­скую рези­ден­цию, одна­ко автор, кри­ти­куя Г. Мило­на­са, не при­во­дит ни одно­го дока­за­тель­ства в поль­зу сво­ей идеи, кро­ме сопо­став­ле­ния мега­ро­на B с двор­цо­вым ком­плек­сом микен­ско­го вре­ме­ни в Арго­се²². Инте­рес­но, что П. Дарк пыта­ет­ся нане­сти Г. Мило­на­су удар его же ору­жи­ем, выяв­ляя про­ти­во­ре­чия в гоме­ров­ском гимне и дока­зы­вая, что это про­из­веде­ние не может быть исполь­зо­ва­но в каче­стве исто­ри­че­ско­го источ­ни­ка. Ана­ли­зи­руя два отрыв­ка из гим­на (посоль­ство к Демет­ре (v. 318—319) и раз­го­вор Гер­ме­са с Аидом (v. 354—356), иссле­до­ва­тель при­хо­дит к выво­ду, что име­ет­ся в виду некий храм, рас­по­ло­жен­ный в горо­де, а не у под­но­жия акро­по­ля. Рас­смот­рим эти стро­ки подроб­нее: «При­шла в город элев­син­цев бла­го­вон­ный, нашла в хра­ме Демет­ру в тем­ных одеж­дах» (v. 318—319); «(Боги­ня) силь­но раз­гне­ва­на и не зна­ет­ся с бога­ми, но с.90 сидит вда­ле­ке внут­ри бла­го­ухаю­ще­го хра­ма, вла­дея каме­ни­стым горо­дом элев­син­цев» (v. 354—356).

Сопо­став­ле­ние этих отрыв­ков с разо­бран­ным выше фраг­мен­том (v. 270—272), где гово­рит­ся, что храм был постро­ен вне горо­да на склоне акро­по­ля, при­во­дит не к выяв­ле­нию про­ти­во­ре­чий гим­на, а к дру­го­му важ­но­му наблюде­нию. Веро­ят­но, VII в. до н. э., когда, ско­рее все­го, был создан гимн, был пери­о­дом быст­ро­го роста и укреп­ле­ния Элев­си­на, уве­ли­че­ния чис­лен­но­сти насе­ле­ния. Навер­ное, имен­но в это вре­мя про­ис­хо­ди­ла транс­фор­ма­ция поня­тия «город» (πό­λις, πτο­λίεθ­ρον). От сло­ва, обо­зна­чаю­ще­го толь­ко укреп­лен­ную цита­дель с цар­ским двор­цом, тер­мин «полис» рас­про­стра­ня­ет­ся на обо­зна­че­ние все­го горо­да вокруг акро­по­ля с жилы­ми дома­ми и хра­ма­ми внут­ри город­ских стен. Поэто­му в гимне, напи­сан­ном как раз в это вре­мя, и наблюда­ет­ся сме­ше­ние этих двух смыс­лов, кото­рые мог­ли вкла­ды­вать­ся в поня­тие «полис».

Элев­син не явля­ет­ся уни­каль­ным куль­то­вым ком­плек­сом микен­ско­го вре­ме­ни, не свя­зан­ным с цар­ским двор­цом. Сей­час откры­то уже несколь­ко подоб­ных свя­ти­лищ, отно­ся­щих­ся ко II тыс. до н. э.²³. Так, напри­мер, в 1960 г. в Айя-Ири­ни на ост­ро­ве Кеос Дж. Л. Кес­кей обна­ру­жил про­дол­го­ва­тое соору­же­ние раз­ме­ра­ми 23 × 6 м, внут­ри кото­ро­го было най­де­но око­ло два­дца­ти жен­ских ста­ту­эток. Все наход­ки дати­ро­ва­ны середи­ной XV в. до н. э.²⁴. В 1969 г. в Мике­нах У. Тей­лур обна­ру­жил куль­то­вый уча­сток XIII в. до н. э., вклю­чав­ший два неболь­ших свя­ти­ли­ща, пред­став­ляв­ших собой ком­плекс из зала с при­хо­жей, с остат­ка­ми колонн и цен­траль­но­го оча­га и мно­же­ст­вом куль­то­вых ста­ту­эток, пре­иму­ще­ст­вен­но жен­ских. Инте­рес­но, что в одном из этих свя­ти­лищ сохра­ни­лись остат­ки фрес­ки, изо­бра­жав­шей жен­щи­ну, дер­жа­щую в руках ячмен­ные коло­сья²⁵. Остат­ки микен­ских свя­ти­лищ обна­ру­же­ны так­же под более позд­ни­ми куль­то­вы­ми соору­же­ни­я­ми на Дело­се, в микен­ских сло­ях Фила­ко­пи на ост­ро­ве Мелос.

Таким обра­зом, микен­ское свя­ти­ли­ще вто­рой поло­ви­ны II тыс. до н. э. на восточ­ном склоне акро­по­ля не явля­лось исклю­че­ни­ем. Воз­мож­но, дво­рец, соору­жен­ный на элев­син­ском акро­по­ле при­бли­зи­тель­но в XIII в. до н. э. и объ­еди­нив­ший под сво­ей вла­стью мест­ное насе­ле­ние, сосре­дото­чил в сво­их руках, поми­мо адми­ни­ст­ра­тив­ных с.91 функ­ций, так­же и офи­ци­аль­ное отправ­ле­ние куль­та лицом, пред­став­ляв­шим общи­ну²⁶. Рели­ги­оз­ные же цере­мо­нии, совер­шав­ши­е­ся в свя­ти­ли­ще на восточ­ной терра­се акро­по­ля, воз­ник­шем при­бли­зи­тель­но на два сто­ле­тия рань­ше двор­ца, веро­ят­но, изна­чаль­но обла­да­ли неки­ми спе­ци­фи­че­ски­ми чер­та­ми. Не исклю­че­но, что элев­син­ский культ заро­дил­ся как родо­вой культ опре­де­лен­ных родов, и этим объ­яс­ня­ет­ся обособ­лен­ное рас­по­ло­же­ние свя­ти­ли­ща. В поль­зу это­го пред­по­ло­же­ния гово­рит тот осо­бый почет, кото­рым окру­жа­лись элев­син­ские жре­че­ские роды Эвмол­пидов и Кери­ков. О неко­то­рых осо­бен­но­стях элев­син­ско­го куль­та, при­су­щих ему, веро­ят­но, изна­чаль­но, гово­рит тот факт, что мега­рон B (как и все после­дую­щие теле­сте­рии) был окру­жен высо­кой сте­ной. Воз­мож­но, цере­мо­нии, не пред­на­зна­чен­ные для глаз посто­рон­них, совер­ша­лись не толь­ко в сте­нах свя­ти­ли­ща, но и на свя­щен­ном участ­ке, на спе­ци­аль­ной пло­щад­ке перед мега­ро­ном. Здесь умест­но будет при­ве­сти мне­ние О. Кер­на о том, что «вся­кое мисти­че­ское дей­ст­вие пер­во­на­чаль­но про­хо­ди­ло под откры­тым небом»²⁷.

Итак, микен­ское свя­ти­ли­ще в Элев­сине по дан­ным архео­ло­гии пред­ше­ст­ву­ет микен­ско­му двор­цу, в то вре­мя как леген­дар­ное свя­ти­ли­ще гим­на стро­ит­ся по рас­по­ря­же­нию царя, живу­ще­го во двор­це. Это про­ти­во­ре­чие лег­ко раз­ре­ша­ет­ся допу­ще­ни­ем, что ко вре­ме­ни созда­ния гоме­ров­ско­го гим­на свя­ти­ли­ще неод­но­крат­но достра­и­ва­лось и пол­но­стью пере­стра­и­ва­лось уже при суще­ст­ву­ю­щем двор­це. Веро­ят­но, вос­по­ми­на­ния об одной из таких пере­стро­ек иска­зи­ли в гимне реаль­ную после­до­ва­тель­ность стро­и­тель­ных работ.

Таким обра­зом, Элев­син эпо­хи брон­зы пред­став­лял собой доста­точ­но раз­ви­тое посе­ле­ние, объ­еди­нен­ное вокруг двор­цо­во­го цен­тра на акро­по­ле и свя­ти­ли­ща на восточ­ном склоне, отправ­ле­ние куль­та в кото­ром, воз­мож­но, уже во II тыс. до н. э. носи­ло некие спе­ци­фи­че­ские мисте­ри­аль­ные чер­ты.

Гибель микен­ских двор­цо­вых цен­тров, втор­же­ние север­ных дорий­ских пле­мен, пере­плав­ле­ние гре­че­ско­го этно­са и фор­ми­ро­ва­ние основ соб­ст­вен­но гре­че­ской куль­ту­ры — как же отра­зи­лись эти с.92 про­цес­сы гоме­ров­ско­го вре­ме­ни на судь­бе Элев­си­на, его оби­та­те­лей, свя­ти­ли­ща на склоне элев­син­ско­го акро­по­ля?

Соглас­но архео­ло­ги­че­ским дан­ным Элев­син на про­тя­же­нии XII—VIII вв. до н. э. был засе­лен, не най­де­но ника­ких сле­дов гран­ди­оз­ных пожа­ров и раз­ру­ше­ний. Это под­твер­жда­ют дан­ные тра­ди­ции, соглас­но кото­рой Атти­ка не была заво­е­ва­на дорий­ца­ми (Her., VII, 161; Thuc., I, 2; II, 36).

Веро­ят­но, при­шель­цев с севе­ра не при­влек­ла не слиш­ком пло­до­род­ная (за исклю­че­ни­ем двух круп­ных рав­нин) гори­стая стра­на, почти со всех сто­рон окру­жен­ная морем, лежа­щая к тому же вне их пути с севе­ра на юг²⁸. Веро­ят­но, в том, что Атти­ка отсто­я­ла свою неза­ви­си­мость, сыг­рал опре­де­лен­ную роль при­ток имми­гран­тов, хлы­нув­ший сюда из Пело­пон­не­са. Ведь сюда при­бы­ва­ли в основ­ном οἱ δυ­νατώ­τατοι, то есть люди, зани­мав­шие вид­ное поло­же­ние в микен­ском обще­стве, имев­шие, веро­ят­но, мно­го­чис­лен­ных спут­ни­ков-дру­жин­ни­ков, иску­шен­ных в рат­ном деле²⁹.

Одна­ко бур­ные собы­тия, охва­тив­шие всю Гре­цию, не мог­ли не затро­нуть и горо­да Атти­ки. При­ход дорий­цев сов­пал с кри­зи­сом микен­ско­го обще­ства³⁰. Веро­ят­но, в это вре­мя в Элев­сине, так же как и в Афи­нах, управ­ле­ние пере­хо­дит от царя к силь­ным ари­сто­кра­ти­че­ским родам. (Заме­тим, что, воз­мож­но, уже тогда знат­ней­шие элев­син­ские роды были свя­за­ны с куль­том).

Несмот­ря на то, что Атти­ка не под­верг­лась дорий­ской окку­па­ции, посте­пен­ное про­ник­но­ве­ние хоть и род­ст­вен­ных, но все же отли­чаю­щих­ся эле­мен­тов куль­ту­ры ска­зы­ва­лось и здесь³¹. Соглас­но архео­ло­ги­че­ским дан­ным, с XI в. до н. э. в погре­бе­ни­ях на терри­то­рии Атти­ки нахо­дят зна­чи­тель­ное коли­че­ство пред­ме­тов бал­кан­ско­го про­ис­хож­де­ния³², ске­ле­тов, отно­ся­щих­ся к аль­пий­ско­му антро­по­ло­ги­че­ско­му типу³³. с.93 Гово­рить, вопре­ки тра­ди­ции, что «пер­вая вол­на дорий­ско­го пере­се­ле­ния сме­та­ет микен­ские горо­да, захва­ты­ва­ет Атти­ку», как это дела­ет Я. Боузек³⁴, веро­ят­но, было бы слиш­ком силь­ным пре­уве­ли­че­ни­ем. Одна­ко то, что про­ис­хо­дит посте­пен­ное про­ник­но­ве­ние дорий­ской куль­ту­ры, кото­рое вызы­ва­ет неко­то­рые изме­не­ния во внут­рен­ней жиз­ни Атти­ки, несо­мнен­но. Мож­но пред­по­ло­жить, что в Элев­сине этот про­цесс ска­зал­ся осо­бен­но силь­но, и уже тогда этот город впер­вые вку­сил судь­бу погра­нич­ной кре­по­сти.

К сожа­ле­нию, архео­ло­ги­че­ские наход­ки на терри­то­рии свя­ти­ли­ща, отно­ся­щи­е­ся к это­му вре­ме­ни, не бога­ты, но тем не менее они поз­во­ля­ют пред­по­ло­жить, что здесь были про­из­веде­ны гран­ди­оз­ные по тем мас­шта­бам стро­и­тель­ные работы. Раз­ме­ры мега­ро­на B теперь ока­за­лись недо­ста­точ­ны­ми. Постро­ить храм боль­шей пло­ща­ди на склоне акро­по­ле было в тех­ни­че­ском отно­ше­нии доста­точ­но слож­но. Пере­не­сти свя­ти­ли­ще в дру­гое, более удоб­ное, место было, судя по все­му, неже­ла­тель­но, так как место мега­ро­на B было ове­я­но древ­ней свя­то­стью. Поэто­му на месте микен­ско­го свя­ти­ли­ща насы­па­ли зем­ля­ную терра­су, под­дер­жи­ваю­щи­ми сте­на­ми кото­рой ста­ли обвод­ные сте­ны дво­ра мега­ро­на B³⁵. Упор­ное стрем­ле­ние, невзи­рая на труд­но­сти, стро­ить новый храм имен­но здесь так­же мож­но счи­тать дока­за­тель­ст­вом того, что мега­рон B имел куль­то­вое зна­че­ние.

Ф. Ноак пред­по­ло­жил, что эта терра­са слу­жи­ла для свя­щен­но­дей­ст­вий, про­ис­хо­див­ших под откры­тым небом³⁶. В это труд­но пове­рить. Ведь если свя­ти­ли­ще на этом месте суще­ст­во­ва­ло рань­ше, то вряд ли тра­ди­ции отправ­ле­ния куль­та мог­ли изме­нить­ся настоль­ко, чтобы этот культ пере­стал нуж­дать­ся в осо­бом поме­ще­нии. Остат­ки хра­ма на терра­се были най­де­ны Дм. Фили­ем, а затем тща­тель­но иссле­до­ва­ны К. Куру­нио­ти­сом. Судя по сохра­нив­ше­му­ся отрез­ку сте­ны (5,5 м) это зда­ние име­ло фор­му эллип­са, зани­ма­ло почти всю пло­щадь терра­сы и слу­жи­ло, по мне­нию Г. Мило­на­са, куль­то­вым целям³⁷. Этот новый храм зани­мал пред­по­ло­жи­тель­но всю пло­щадь микен­ско­го мега­ро­на с.94 B, таким обра­зом, кон­ти­ну­и­тет куль­то­во­го места пол­но­стью соблюдал­ся³⁸.

Остат­ков жилых город­ских постро­ек, отно­ся­щих­ся к XII—VIII вв. до н. э., архео­ло­га­ми почти не най­де­но. Дока­за­тель­ст­вом того, что город был насе­лен (хотя, воз­мож­но, коли­че­ство жите­лей несколь­ко сокра­ти­лось), явля­ет­ся нали­чие остат­ков куль­то­вых постро­ек и клад­би­ща.

Таким обра­зом, слож­ные про­цес­сы пере­ход­но­го вре­ме­ни, кото­рые для Элев­си­на заклю­ча­лись преж­де все­го в уси­ле­нии ари­сто­кра­ти­че­ских жре­че­ских родов и в дорий­ском куль­тур­ном воздей­ст­вии, воз­мож­но, и вызва­ли осно­ва­тель­ную пере­строй­ку свя­ти­ли­ща и даль­ней­шее раз­ви­тие куль­та. Окреп­шая ари­сто­кра­тия, заботясь о сво­ем родо­вом куль­те, отстра­и­ва­ет новое свя­ти­ли­ще и вспо­мо­га­тель­ные поме­ще­ния. Важ­но отме­тить, что если новый храм дей­ст­ви­тель­но имел фор­му эллип­са и зани­мал собой всю терра­су, то его пло­щадь тогда долж­на была быть в несколь­ко раз боль­ше мега­ро­на B. Мож­но пред­по­ло­жить, что, стре­мясь защи­тить родо­вой культ от чуже­род­но­го вли­я­ния, жре­цы пере­нес­ли все обряды внутрь хра­ма (как это было в основ­ном в исто­ри­че­ское вре­мя в элев­син­ском теле­сте­рии), ста­ра­лись как бы отде­лить свя­щен­но­дей­ст­вие от окру­жаю­ще­го мира. Так дела­ет­ся еще один шаг к оформ­ле­нию мисте­ри­аль­но­го куль­та в Элев­сине³⁹.

Цен­ным источ­ни­ком для древ­ней­шей исто­рии Элев­си­на явля­ют­ся мифы, леген­ды о геро­ях, их мифо­ло­ги­че­ские гене­а­ло­гии. Круг элев­син­ских ска­за­ний весь­ма обши­рен, одна­ко мно­гие леген­ды с.95 доста­точ­но позд­не­го про­ис­хож­де­ния, неко­то­рые добав­ле­ны под вли­я­ни­ем орфиз­ма.

Наи­бо­лее древ­ний пласт ска­за­ний содер­жит­ся в гоме­ров­ском гимне к Демет­ре, кото­рый, как мы уже виде­ли выше, может рас­смат­ри­вать­ся как важ­ный источ­ник для наи­бо­лее ран­них пери­о­дов элев­син­ской исто­рии. В гоме­ров­ском гимне речь идет об Элев­сине как о само­сто­я­тель­ном, неза­ви­си­мом горо­де, Афи­ны не упо­ми­на­ют­ся вовсе. Сле­до­ва­тель­но, гимн отра­жа­ет поли­ти­че­скую ситу­а­цию до при­со­еди­не­ния и под­чи­не­ния Элев­си­на Афи­на­ми.

Горо­дом пра­вит царь Келей (H. h. Cer. 96—97), сын героя-эпо­ни­ма Элев­си­на (H. h. Cer. 105), кото­рый живет вме­сте с женой, сыном и дочерь­ми во двор­це (H. h. Cer. 171), внут­рен­нее убран­ство кото­ро­го не отли­ча­ет­ся осо­бен­ной пыш­но­стью: неболь­шой пор­тик, столб, под­пи­раю­щий кры­шу, не слиш­ком высо­кий пото­лок, крес­ла для хозя­ев, сту­лья, покры­тые ове­чьи­ми шку­ра­ми (H. h. Cer. 185—195). Сре­ди челяди Келея назва­на толь­ко одна слу­жан­ка, кото­рая не толь­ко при­слу­жи­ва­ет хозя­е­вам, но, по-види­мо­му, и гото­вит пищу (H. h., 208—210). Доче­ри Келея — Кал­лиди­ка, Клей­сиди­ка, Демо и Кал­ли­фоя — сами ходят за водой к город­ско­му колод­цу (H. h., 105—110).

Поми­мо Келея гимн назы­ва­ет и дру­гих «царей», каж­дый из кото­рых

Это Трип­то­лем, Диокл, Эвмолп, Доликс, Полик­сен. При пере­чис­ле­нии этих знат­ных элев­син­ских геро­ев Келей упо­ми­на­ет­ся послед­ним в спис­ке, одна­ко его пер­вен­ство под­чер­ки­ва­ет­ся эпи­те­та­ми:

Мож­но пред­по­ло­жить, что эти «цари» — элев­син­ская знать, состав­ляв­шая окру­же­ние царя, кото­рый являл­ся «пер­вым сре­ди рав­ных»⁴⁰. с.96 Заме­тим, что, соглас­но гоме­ров­ско­му гим­ну, элев­син­ские «цари» не свя­за­ны род­ст­вен­ны­ми уза­ми и не соеди­не­ны в еди­ное гене­а­ло­ги­че­ское дре­во. Такие попыт­ки будут пред­при­ня­ты поз­же, воз­мож­но, с целью воз­ве­сти про­ис­хож­де­ние Эвмол­пидов и кери­ков к цар­ст­во­вав­ше­му роду. По-види­мо­му, автор гоме­ров­ско­го гим­на знал, что элев­син­ско­го царя долж­на была окру­жать сви­та из пред­ста­ви­те­лей знат­ных ари­сто­кра­ти­че­ских семейств. Но исто­рия не сохра­ни­ла их име­на. Поэто­му под име­нем элев­син­ских «царей»-вождей собра­ны и Эвмолп — герой-эпо­ним рода Эвмол­пидов, и Полик­сен — эпи­тет Аида, и Трип­то­лем, кото­рый, веро­ят­но, являл­ся локаль­ным боже­ст­вом, при­но­сив­шим бла­го­дать полям (Paus., I, 38, 6). Мож­но пред­по­ло­жить, что в обра­зе оди­но­ко сто­я­ще­го и ни с кем не свя­зан­но­го род­ст­вом Диок­ла отра­зи­лось вос­по­ми­на­ние о реаль­ном исто­ри­че­ском пер­со­на­же, коман­ди­ре мегар­ско­го гар­ни­зо­на в Элев­сине (Plut. Thes., 10), память о кото­ром сохра­ни­лась, бла­го­да­ря празд­ни­ку Διόκ­λεια.

Таким обра­зом, элев­син­ские вожди, упо­мя­ну­тые в гимне, не явля­ют­ся (за исклю­че­ни­ем Эвмол­па) пред­ста­ви­те­ля­ми извест­ных ари­сто­кра­ти­че­ских родов. В каче­стве еще одно­го дока­за­тель­ства это­го мож­но при­ве­сти факт, что ни от Трип­то­ле­ма, ни от Диок­ла, ни от Келея не воз­ник­ло рода, участ­во­вав­ше­го бы в мисте­ри­ях⁴¹. Автор гим­на знал, что царя долж­на окру­жать знат­ная сви­та, и эта сви­та «была сфор­ми­ро­ва­на» из локаль­ных богов и геро­ев.

Управ­ле­ние горо­дом лише­но, по-види­мо­му, бюро­кра­ти­че­ской иерар­хии: царь лич­но обра­ща­ет­ся к наро­ду с при­ка­зом о стро­и­тель­стве хра­ма для Демет­ры (H. h., 296—297)⁴². Насе­ле­ние горо­да, кажет­ся, неве­ли­ко, город обне­сен сте­на­ми (H. h., 152).

В целом опи­са­ние Элев­си­на и его оби­та­те­лей в гимне к Демет­ре весь­ма напо­ми­на­ет ана­ло­гич­ные отрыв­ки из гоме­ров­ских поэм (напри­мер, опи­са­ние двор­ца Одис­сея, обра­за жиз­ни его семьи, систе­мы управ­ле­ния на Ита­ке). Оче­вид­но, гимн к Демет­ре, так же как и «Или­а­да», и «Одис­сея», при­во­дит реа­лии и упо­ми­на­ет пат­ри­ар­халь­ные обы­чаи гоме­ров­ско­го вре­ме­ни, то есть XI—VIII вв. до н. э.

В более позд­них источ­ни­ках (преж­де все­го у Апол­ло­до­ра и Пав­са­ния) мы нахо­дим гораздо более слож­ное пере­пле­те­ние мифо­ло­ги­че­ских обра­зов, свя­зан­ных с Элев­си­ном. Нач­нем с цар­ской семьи. Пав­са­ний со ссыл­кой на Пам­фа назы­ва­ет дру­гие име­на доче­рей Келея: с.97 Пам­ме­ро­па, Сай­са­ра и Дио­ге­нея (Paus., I, 38, 3). Послед­нюю Апол­ло­дор назы­ва­ет так­же доче­рью Кефи­са и мате­рью Фра­си­теи, жены Эрех­тея (Apoll., III, 15, 1). Не исклю­че­но, что здесь ска­за­лось жела­ние как бы «пород­нить» цар­ст­ву­ю­щие семьи Афин и Элев­си­на в свя­зи с поли­ти­че­ским объ­еди­не­ни­ем этих горо­дов. Заме­тим, что в Элев­сине не было ари­сто­кра­ти­че­ско­го рода «келе­идов», кото­рый вел бы свое про­ис­хож­де­ние от царя Келея, поэто­му и с самим царем Элев­си­на позд­ние писа­те­ли обхо­дят­ся доста­точ­но воль­но. В их про­из­веде­ни­ях он пре­вра­ща­ет­ся даже в про­сто­го пас­ту­ха и зем­ле­паш­ца (Ov. fast., 4, 507; Verg. Georg., 1, 165). Демо­фонт, сын Келея, посте­пен­но отхо­дит на зад­ний план, и его место зани­ма­ет Трип­то­лем, пито­мец Демет­ры (Ov. fast., 4, 550; Paus., I, 14, 3). Апол­ло­дор сов­ме­ща­ет обе вер­сии и гово­рит, что Трип­то­лем, стар­ший брат Демо­фон­та, стал поль­зо­вать­ся мило­стя­ми боги­ни после того, как млад­ший брат погиб в огне (Apoll., I, 5, 2). Трип­то­лем, бес­спор­но, один из древ­ней­ших пер­со­на­жей элев­син­ской рели­гии. Неда­ром мно­гие авто­ры назы­ва­ют его сыном героя Элев­си­на (Verg. Georg., I, 19; Apoll., I, 5, 2, со ссыл­кой на Пан­ни­а­сида; Hy­gin. fab., 147). Трип­то­лем был при­вле­чен в гоме­ров­ский гимн в каче­стве знат­но­го вождя, но в народ­ной рели­гии он ско­рее все­го являл­ся локаль­ным боже­ст­вом пло­до­ро­дия. На рарий­ском поле были древ­ние запаш­ки, посвя­щен­ные Трип­то­ле­му, кото­рый и счи­та­ет­ся пер­вым паха­рем⁴³. Трип­то­лем полу­чал жерт­вы наряду с дру­ги­ми бога­ми (CIG., I, 5), в част­но­сти, на Хало­ях на жерт­во­при­но­ше­нии пер­ви­нок, посту­пав­ших в элев­син­ский храм (CIG., Suppl., 27 в, 36). Пав­са­ний упо­ми­на­ет храм Трип­то­ле­ма (Paus., I, 38, 6), укра­шен­ный релье­фа­ми. В Афи­нах Трип­то­лем почи­тал­ся в одном хра­ме с Демет­рой (Paus., I, 14, 1) и имел жре­ца (CIG., III, 704). Веро­ят­но, при ста­нов­ле­нии и оформ­ле­нии куль­та Демет­ры в Элев­сине это древ­нее боже­ство проч­но соеди­ни­лось с боги­ней зем­леде­лия, а после при­со­еди­не­ния Элев­си­на к Афи­нам Трип­то­лем стал почи­тать­ся вме­сте с Вели­ки­ми Боги­ня­ми и в Афи­нах. Ско­рее все­го, имен­но древ­нее боже­ст­вен­ное про­ис­хож­де­ние поме­ша­ло Трип­то­ле­му-герою при­об­ре­сти проч­ную гене­а­ло­гию в элев­син­ском куль­те. Его роди­те­ля­ми назы­ва­ли Келея и Мета­ни­ру (Ov. Fast., 4, 550; Apoll., I, 5, 2; Paus., I, 14, 3), Рара и Амфи­к­ти­о­ну (Paus., I, 14, 3), Оке­а­на и Гею (Apoll., I, 5, 2; Paus., I, 14, 3), Элев­си­на (Apoll., I, 5, 2; Hy­gin. Fab., 147), гиеро­фан­та Тро­хи­ла (Paus., I, 14, 2), Дисавла и Бау­бо (Paus., I, 14, 3). Стрем­ле­ние же сде­лать уче­ни­ка, помощ­ни­ка, любим­ца Демет­ры еще и ее вос­пи­тан­ни­ком, потес­нив Демо­фон­та, вполне понят­но.

с.98 Позд­нее под вли­я­ни­ем орфиз­ма в круг элев­син­ских геро­ев вво­дит­ся Дисавл, кото­рый не встре­чал­ся в гоме­ров­ском гимне. Имя его, веро­ят­но, мож­но пере­ве­сти как «два­жды вспа­хан­ный»⁴⁴ (подоб­но Три­сав­лу в Фенее (Paus., VIII, 15, 1) или Трип­то­ле­му, имя кото­ро­го обо­зна­ча­ет трое­крат­ную обра­бот­ку поля). Супру­гой Дисавла обыч­но назы­ва­ет­ся Бау­бо (Clem. Alex. Protr. p. 17). Соглас­но орфи­че­ской вер­сии, имен­но Дисавл и Бау­бо, роди­те­ли Три­по­ле­ма и Эвбу­лея, при­ня­ли в сво­ем доме Демет­ру, разыс­ки­вав­шую свою дочь, как мог­ли уте­ши­ли ее и раз­ве­се­ли­ли (Har­poc­rat. s. v. Dy­sau­les)⁴⁵. Дисавл счи­та­ет­ся так­же рас­про­стра­ни­те­лем элев­син­ско­го куль­та. Он, при­дя из Элев­си­на во Фли­унт, учредил в Келе­ях (непо­да­ле­ку от Фли­ун­та) таин­ство в честь Демет­ры, назвав это место по име­ни сво­его бра­та (Paus., II, 14, 2).

В целом, охва­тив взглядом род­ст­вен­ные свя­зи элев­син­ских геро­ев, мож­но заме­тить, что они не выст­ра­и­ва­ют­ся в чет­кие гене­а­ло­ги­че­ские цепи. Герои, дол­гое вре­мя суще­ст­во­вав­шие изо­ли­ро­ван­но, покро­ви­тель­ст­во­вав­шие отдель­ным обла­стям или даже являв­ши­е­ся неко­гда локаль­ны­ми боже­ства­ми, позд­ни­ми писа­те­ля­ми соеди­ня­ют­ся друг с дру­гом хруп­ким, часто неубеди­тель­ным род­ст­вом. Этим, воз­мож­но, объ­яс­ня­ет­ся и обособ­лен­ное поло­же­ние Эвмол­па. Соглас­но самой рас­про­стра­нен­ной вер­сии, Эвмолп явля­ет­ся сыном Посей­до­на и Хио­ны, доче­ри Борея, кото­рая, тай­но от отца родив сына, бро­си­ла его в море. Одна­ко Посей­дон спас Эвмол­па и отдал его на вос­пи­та­ние в Эфи­о­пию сво­ей доче­ри Бен­те­си­ки­ме. Когда Эвмолп вырос, Эндий, муж Бен­те­си­ки­мы, отдал ему в жены одну из сво­их доче­рей. Но Эвмолп стал домо­гать­ся сест­ры сво­ей жены, за что был изгнан и отпра­вил­ся вме­сте со сво­им сыном Исма­ром к царю Фра­кии Теги­рию, кото­рый выдал свою дочь замуж за Исма­ра. Эвмолп же начал пле­сти интри­ги про­тив Теги­рия, за что вновь был изгнан и отпра­вил­ся в Элев­син, где заклю­чил друж­бу с жите­ля­ми это­го горо­да. После смер­ти Исма­ра Эвмолп, при­ми­рив­шись с Теги­ри­ем, уна­сле­до­вал цар­скую власть во Фра­кии. Когда же нача­лась вой­на Элев­си­на с Афи­на­ми, Эвмолп с фра­кий­ским вой­ском при­шел на помощь элев­син­цам. В одном из сра­же­ний Эвмолп был убит Эрех­те­ем (Apoll., III, 15, 4, а так­же: Paus., I, 38, 3; Hy­gin. Fab., 157). Соглас­но орфи­че­ским вер­си­ям, Эвмолп свя­зан род­ст­вом с Мусе­ем (Schol. Aris­toph. ran., 103). Хруп­кая гене­а­ло­ги­че­ская линия, с.99 выведен­ная схо­ли­а­стом Софок­ла, род­нит Эвмол­па с цар­ст­во­вав­шим в Элев­сине семей­ст­вом (Schol. Soph. O. C., 1053).

Итак, Эвмолп — фра­ки­ец? Но как мог древ­ний родо­вой культ, свя­тая свя­тых Элев­си­на и гор­дость всей Атти­ки, ока­зать­ся в руках у потом­ков чуже­стран­ца? Риск­нем выска­зать сле­дую­щее пред­по­ло­же­ние. Все при­веден­ные выше свиде­тель­ства о про­ис­хож­де­нии это­го героя отно­си­тель­но позд­ние и созда­ва­лись в ту эпо­ху, когда «древ­ние ска­за­ния, не загро­мож­ден­ные гене­а­ло­ги­че­ски­ми и эпи­че­ски­ми про­из­веде­ни­я­ми, конеч­но, дава­ли боль­шой про­стор для вся­че­ских выду­мок, и осо­бен­но во всем, что каса­лось родо­слов­ных геро­ев…» (Paus., I, 38, 7). Вспом­ним, что Эвмолп появ­ля­ет­ся два­жды уже в гоме­ров­ском гимне к Демет­ре (H. h., 154; 475), кото­рый мог отра­жать реа­лии начи­ная с микен­ско­го вре­ме­ни вплоть до кон­ца VIII в. до н. э. В обо­их отрыв­ках под­чер­ки­ва­ет­ся знат­ность героя, но не упо­ми­на­ет­ся такой важ­ный факт, как его фра­кий­ское про­ис­хож­де­ние. Нам кажет­ся, что Эвмол­пиды — древ­ний элев­син­ский род, веду­щий свое про­ис­хож­де­ние от леген­дар­но­го Эвмол­па, осно­ва­те­ля мисте­рий (Plut. De exil., 17; Luc. De­mon., 34), или одно­го из пер­вых посвя­щен­ных (H. h. Cer., 476), имя кото­ро­го пере­во­ди­лось, веро­ят­но, как «пре­крас­ный певец», что мог­ло свя­зы­вать­ся с тем, что гиеро­фант, изби­рав­ший­ся из рода Эвмол­пидов, дол­жен был обла­дать силь­ным голо­сом и петь свя­щен­ные гим­ны. После VII в. до н. э. в резуль­та­те рас­про­стра­не­ния орфи­че­ско­го уче­ния, кото­рое, как мы виде­ли, про­ни­ка­ет и в элев­син­ский культ, «пре­крас­но­го пев­ца» Эвмол­па начи­на­ют свя­зы­вать с Мусе­ем или Орфе­ем, при­пи­сы­вать ему изо­бре­те­ние игры на неко­то­рых музы­каль­ных инстру­мен­тах (Theokr., 19, 110; Hy­gin. Fab., 273) и выво­дить его про­ис­хож­де­ние из Фра­кии. Не исклю­че­но, что это­му спо­соб­ст­во­ва­ли реаль­ные вто­ро­сте­пен­ные род­ст­вен­ные свя­зи Эвмол­пидов или узы ксе­нии со знат­ны­ми фра­кий­ски­ми рода­ми (Schol. Eurip. Phoen., 854), а позд­нее и поли­ти­че­ские инте­ре­сы Афин во Фра­кии, одна­ко по это­му пово­ду вслед­ст­вие недо­стат­ка инфор­ма­ции ска­зать что-либо более опре­де­лен­ное крайне труд­но.

В пред­по­ла­гае­мом род­стве Эвмол­па и Кери­ка (Paus., I, 38, 3; He­sych. s. v. κή­ρυκες; Schol. Soph. Oed. Col., 1051), веро­ят­но, сле­ду­ет видеть род­ст­вен­ные узы, свя­зы­вав­шие Эвмол­пидов и Кери­ков, а в пре­тен­зи­ях каж­до­го из этих геро­ев на отцов­ство по отно­ше­нию к дру­го­му — сопер­ни­че­ство этих родов и стрем­ле­ние каж­до­го дока­зать соб­ст­вен­ное более древ­нее про­ис­хож­де­ние.

Послед­ний вопрос, свя­зан­ный с элев­син­ски­ми леген­да­ми, это пре­да­ние о войне Элев­си­на с Афи­на­ми и про­бле­ма исто­рич­но­сти это­го с.100 кон­флик­та. В эпо­ху, пред­ше­ст­во­вав­шую афин­ско­му синой­киз­му, Элев­син был весь­ма силь­ным горо­дом, имел надеж­ный акро­поль, рас­по­ло­жен­ную непо­да­ле­ку пло­до­род­ную Фри­а­сий­скую рав­ни­ну. Элев­син­ские знат­ные роды, руко­во­див­шие жиз­нью горо­да, были спо­соб­ны ока­зать отпор заво­е­ва­те­лям. Но судь­ба рас­по­ряди­лась ина­че, и после дол­гой и кро­во­про­лит­ной вой­ны Элев­син был заво­е­ван Афи­на­ми.

Исо­крат при­пи­сы­ва­ет замы­сел вой­ны элев­син­цам (Isokr. Pa­nath., 193), утвер­ждая, что Эвмолп «поспо­рил отно­си­тель­но горо­да Эрех­тея, гово­ря, что Посей­дон (отец Эвмол­па (Paus., I, 38, 2) — С. С.) захва­тил его преж­де Афи­ны». Но, с дру­гой сто­ро­ны, мож­но пред­по­ло­жить, что пер­вы­ми за ору­жие взя­лись афи­няне, объ­еди­нив­шие и под­чи­нив­шие уже к тому вре­ме­ни про­чие атти­че­ские горо­да.

Из пре­да­ний, сохра­нен­ных антич­ны­ми авто­ра­ми, мы зна­ем, что афи­ня­на­ми коман­до­вал царь Эрех­тей, а элев­син­цев воз­глав­лял Эвмолп, полу­чив­ший под­креп­ле­ние из Фра­кии (Thuc., II, 15, 1; Strab., VII, 7, 1; Apoll., III, 15, 4; Paus., IX, 9, 1). Чтобы одер­жать победу, афин­ский царь по сове­ту дель­фий­ско­го ора­ку­ла при­нес в жерт­ву свою млад­шую дочь. Жерт­ва была при­ня­та бога­ми, и Эрех­тей, всту­пив в сра­же­ние, убил Эвмол­па (Apoll., III, 15, 4). Пав­са­ний же рас­ска­зы­ва­ет, что убит был не Эвмолп, а его сын Имма­рад (Paus., I, 5, 2; I, 5, 27; I, 38, 3, так­же см.: Schol. Il., 18, 483). Эрех­тей же, по вер­сии Пав­са­ния, так­же пал в сра­же­нии, а Эвмолп остал­ся жив и, воз­мож­но, при­ни­мал уча­стие в состав­ле­нии мир­но­го дого­во­ра: элев­син­цы под­чи­ня­лись афи­ня­нам во всем за исклю­че­ни­ем таинств (Paus., I, 38, 3). Есть леген­да, что элев­син­цам в этой войне помо­гал Форб, царь Акар­на­нии (Eus­tath. Ad Hom., 1156, 52). В резуль­та­те сме­ше­ния этой леген­ды с основ­ной сюжет­ной лини­ей роди­лась вер­сия о том, что Эвмолп погиб от руки афин­ско­го царя вме­сте с дву­мя сво­и­ми сыно­вья­ми — Фор­бом и Имма­ра­дом (Schol. Eurip. Phoen., 854).

Хотя Пав­са­ний пишет, что исход вой­ны был решен одним сра­же­ни­ем, после кото­ро­го вою­ю­щие сто­ро­ны тот­час при­сту­пи­ли к состав­ле­нию мир­но­го дого­во­ра (Paus., IX, 9, 1), у нас есть осно­ва­ние пред­по­ло­жить, что вой­на Элев­си­на с Афи­на­ми дли­лась доста­точ­но дол­го с пере­мен­ным успе­хом. В резуль­та­те рас­прей меж­ду сыно­вья­ми Эрех­тея, после­до­вав­ших после смер­ти царя (Plut. Thes., 32; Apol., III, 15, 1; Paus., VII, 1, 2), кон­троль Афин над под­чи­нен­ны­ми терри­то­ри­я­ми ослаб. Воз­мож­но, имен­но к это­му вре­ме­ни отно­сит­ся новое столк­но­ве­ние элев­син­цев с афи­ня­на­ми под коман­до­ва­ни­ем Иона (Paus., I, 31, с.101 3; VII, 1, 5), так­же закон­чив­ше­е­ся победой Афин⁴⁶. Стра­бон соеди­ня­ет обе вер­сии в одну, рас­ска­зы­вая, что Эвмол­па уда­лось победить, толь­ко бла­го­да­ря подо­спев­шей помо­щи Иона (Strab., VIII, 7, 1), одна­ко Ион обыч­но счи­та­ет­ся вну­ком Эрех­тея (Eurip. Ion., 9—16), и вряд ли он мог при­ни­мать уча­стие в пер­вой войне с Элев­си­ном. Не исклю­че­но, что и после вто­рой вой­ны Элев­син так и не был окон­ча­тель­но при­со­еди­нен к Афи­нам, но еще неко­то­рое вре­мя про­дол­жал оста­вать­ся ябло­ком раздо­ра меж­ду Афи­на­ми и Мега­ра­ми⁴⁷. Плу­тарх рас­ска­зы­ва­ет, что Тезей «отнял Элев­син у мега­рян, обма­нув тамош­не­го пра­ви­те­ля Диок­ла» (Plut. Thes., 10)⁴⁸.

Веро­ят­нее все­го, атти­че­ские леген­ды о войне с Элев­си­ном отра­жа­ют мно­го­лет­нюю и кро­во­про­лит­ную борь­бу Афин за власть над этим горо­дом. Й. Сар­ка­ди ина­че под­хо­дит к ана­ли­зу источ­ни­ков и выска­зы­ва­ет мне­ние, что на осно­ве дан­ных тра­ди­ции мож­но дока­зать непре­рыв­ное, хотя и чрез­вы­чай­но шат­кое, поли­ти­че­ское един­ство всей Атти­ки начи­ная с микен­ской эпо­хи⁴⁹. С мне­ни­ем авто­ра в отно­ше­нии мно­гих мел­ких горо­дов восточ­ной Атти­ки мож­но согла­сить­ся⁵⁰ и даже при­ве­сти в каче­стве под­твер­жде­ния его точ­ки зре­ния то, с какой лег­ко­стью и про­стотой мно­гие из этих горо­дов вос­при­ня­ли «тезеев синой­кизм». Одна­ко сле­ду­ет пом­нить, что Элев­син, самой при­ро­дой рас­по­ло­жен­ный в соб­ст­вен­ном гео­гра­фи­че­ском про­стран­стве и отде­лен­ный от Афин гор­ным хреб­том, вряд ли под­вер­гал­ся силь­но­му куль­тур­но­му и поли­ти­че­ском вли­я­нию Афин, как это было с горо­да­ми восточ­ной Атти­ки, и имел все пред­по­сыл­ки для само­сто­я­тель­но­го раз­ви­тия⁵¹. Еще Э. Кор­не­манн отме­чал, что при­со­еди­не­ние Элев­си­на нуж­но рас­смат­ри­вать отдель­но и оце­ни­вать ина­че по срав­не­нию с про­чи­ми терри­то­ри­аль­ны­ми и поли­ти­че­ски­ми при­об­ре­те­ни­я­ми Афин, так как это — «пер­вое покида­ние афи­ня­на­ми соб­ст­вен­но­го, при­ро­дой опре­де­лен­но­го с.102 государ­ст­вен­но­го про­стран­ства»⁵². Дей­ст­ви­тель­но, нет ниче­го уди­ви­тель­но­го, что силь­ный, хоро­шо орга­ни­зо­ван­ный ари­сто­кра­ти­че­ски­ми рода­ми, неза­ви­си­мый полис ока­зы­вал актив­ное сопро­тив­ле­ние Афи­нам, а если верить Исо­кра­ту (Isokr. Pa­nath., 193), Элев­син и сам был не прочь под­чи­нить сво­ей воле опас­но­го наби­раю­ще­го силу соседа. Таким обра­зом, у нас нет ника­ких осно­ва­ний, чтобы не верить в исто­рич­ность опи­сан­но­го антич­ны­ми авто­ра­ми воору­жен­но­го про­ти­во­сто­я­ния Афин и Элев­си­на.

Но поче­му же Элев­си­ну не уда­лось отсто­ять свою неза­ви­си­мость? Поче­му Афи­ны ока­за­лись силь­нее? Нам кажет­ся на то есть две при­чи­ны: во-пер­вых Афи­ны к VII в. до н. э. уже мог­ли опи­рать­ся на воен­ную и эко­но­ми­че­скую под­держ­ку всей Атти­ки, а Элев­син мог рас­счи­ты­вать толь­ко на соб­ст­вен­ные силы; во-вто­рых, Элев­син в отли­чие от Афин не имел удоб­ной гава­ни и, по край­ней мере, на пер­вых порах раз­ви­вал­ся исклю­чи­тель­но как сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ный центр, тогда как Афи­ны, вла­дея Пире­ем, име­ли все шан­сы для более интен­сив­но­го эко­но­ми­че­ско­го и поли­ти­че­ско­го раз­ви­тия.

В каче­стве архео­ло­ги­че­ско­го дока­за­тель­ства дан­ных тра­ди­ции мож­но при­ве­сти нали­чие остат­ков погра­нич­ных стен меж­ду Афи­на­ми и Элев­си­ном⁵³. Раз­ру­ше­ние же микен­ских домов на север­ном склоне афин­ско­го акро­по­ля, дати­ро­ван­ное XIII в. до н. э., вряд ли свя­за­но с вой­ной с Элев­си­ном, как счи­та­ет О. Бро­нер⁵⁴, а ско­рее отно­сит­ся к локаль­ным кон­флик­там, кото­рые, воз­мож­но, и были свя­за­ны с пер­вы­ми эта­па­ми афин­ско­го синой­киз­ма, тогда как при­со­еди­не­ние Элев­си­на завер­ши­ло этот про­цесс.

Окон­ча­тель­ное вхож­де­ние Элев­си­на в состав Афин­ско­го государ­ства про­изо­шло, веро­ят­но, толь­ко в кон­це VII в. до н. э. вме­сте с при­со­еди­не­ни­ем Сала­ми­на⁵⁵, кото­рым преж­де вла­де­ли Мега­ры. Дока­за­тель­ст­вом это­му явля­ет­ся то, что в гоме­ров­ском гимне к Демет­ре, напи­сан­ном при­бли­зи­тель­но в нача­ле VII в. до н. э., Элев­син опи­сан с.103 как неболь­шое неза­ви­си­мое государ­ство. С этой датой соглас­но боль­шин­ство уче­ных, посвя­тив­ших свои труды про­бле­мам объ­еди­не­ния Атти­ки⁵⁶. Еще одним дока­за­тель­ст­вом того, что Элев­син был при­со­еди­нен позд­нее осталь­ных атти­че­ских горо­дов, мож­но счи­тать тот факт, что храм Демет­ры Элев­син­ской в Афи­нах — Элев­си­ний — рас­по­ло­жен не на акро­по­ле, как свя­ти­ли­ща дру­гих локаль­ных божеств, чьи обла­сти были при­со­еди­не­ны ранее (как, напри­мер, храм Арте­ми­ды Брав­рон­ской (Paus., I, 23, 7)), а ὑπὸ τῇ πό­λει (в ниж­нем горо­де) (CIG., III, 5, 1; Clem. Alex. Protr., 3, 45)⁵⁷.

Итак, что же изме­ни­лось в жиз­ни Элев­си­на в резуль­та­те при­со­еди­не­ние его Афи­на­ми? Несмот­ря на то, что поли­ти­че­ское объ­еди­не­ние Атти­ки тра­ди­ция назы­ва­ет «синой­киз­мом» (su­noi­kis­mov», su­noiv­ki­si»), вряд ли этот про­цесс пред­став­лял собой «ссе­ле­ние» в бук­валь­ном смыс­ле жите­лей всех атти­че­ских горо­дов в Афи­ны. Такое пони­ма­ние синой­киз­ма, свой­ст­вен­ное неко­то­рым отно­си­тель­но позд­ним авто­рам (Diod., IV, 61, 8; Plut. Thes., 25; Cic. De leg., II, 2, 5), про­ис­хо­дит от кон­крет­но­го зна­че­ния это­го сло­ва. На прак­ти­ке невоз­мож­но пред­ста­вить себе Элев­син и дру­гие атти­че­ские горо­да поки­ну­ты­ми, а Афи­ны впи­тав­ши­ми в себя всех пере­се­лен­цев и непо­мер­но раз­рос­ши­ми­ся. Если и мож­но гово­рить о реаль­ном пере­се­ле­нии в Афи­ны, то оно, ско­рее все­го, мог­ло затро­нуть отдель­ных пред­ста­ви­те­лей неко­то­рых ари­сто­кра­ти­че­ских родов⁵⁸, кото­рые участ­во­ва­ли в управ­ле­нии объ­еди­нен­ным Афин­ским государ­ст­вом или в осу­щест­вле­нии цере­мо­ний в афин­ских свя­ти­ли­щах, свя­зан­ных с их родо­вым куль­том.

До объ­еди­не­ния Элев­син имел свои орга­ны прав­ле­ния: Совет и При­та­ней, учреж­ден­ные, по пре­да­нию, Келе­ем (Plut. Sym­pos., IV, 4, 1). Фукидид ука­зы­ва­ет, что в ходе синой­киз­ма были упразд­не­ны мест­ные Сове­ты и долж­ност­ные лица (Thuc., II, 15, 1, см. так­же Plut. Thes., 24). Оче­вид­но, эта же судь­ба постиг­ла и Совет Элев­си­на. По пово­ду это­го отрыв­ка из Фукидида в исто­ри­че­ской нау­ке ведет­ся жар­кий спор: в какой мере объ­еди­нив­ши­е­ся горо­да Атти­ки сохра­ня­ли свою мест­ную адми­ни­ст­ра­цию? Э. Кур­ци­ус, Р. Лепер, В. В. Латы­шев склон­ны пони­мать текст источ­ни­ка бук­валь­но и счи­та­ют, что орга­ны мест­ной вла­сти с.104 были пол­но­стью уни­что­же­ны и един­ст­вен­ным цен­тром, где нахо­ди­лись долж­ност­ные лица, были Афи­ны⁵⁹. Но пред­ста­вить себе государ­ство, лишен­ное испол­ни­тель­ных орга­нов вла­сти на местах, невоз­мож­но. Поэто­му, пожа­луй, более прав Фюстель де Куланж, гово­ря, что подоб­но тому, как в рели­ги­оз­ном отно­ше­нии каж­дая общи­на сохра­ни­ла свой культ, а сверх него при­ня­ла культ общий, так же и в поли­ти­че­ском отно­ше­нии каж­дый город «сохра­нил сво­их началь­ни­ков, судей, мест­ные сход­ки, но над мест­ны­ми орга­на­ми вла­сти ста­ло вер­хов­ное пра­ви­тель­ство граж­дан­ской общи­ны»⁶⁰. Таким обра­зом, и в Элев­сине, веро­ят­но, Совет и При­та­ней усту­пи­ли свою силу и власть афин­ско­му Сове­ту, но какая-то мест­ная адми­ни­ст­ра­ция, ведав­шая повсе­днев­ны­ми дела­ми, без­услов­но, сохра­ня­лась. После при­со­еди­не­ния к Афи­нам Элев­син ско­рее все­го не поте­рял свой облик жре­че­ско­го государ­ства, так как элев­син­ская знать, почти поло­ви­на кото­рой была свя­за­на с куль­том и заседа­ла в афин­ском Сове­те, вер­ши­ла так­же дела и в самом Элев­сине.

Тезей создал общий Совет для всех обла­стей Атти­ки (Thuc., II, 15, 1). На этом осно­ва­нии мож­но сде­лать вывод, что элев­син­цы, несмот­ря на то, что при­со­еди­ни­лись к Афи­нам не по доб­рой воле, а в резуль­та­те пора­же­ния в войне, тем не менее ста­ли пол­но­прав­ны­ми граж­да­на­ми объ­еди­нен­но­го Афин­ско­го государ­ства.

В отно­ше­нии рели­ги­оз­ных куль­тов синой­кизм пред­став­лял собой дво­я­кий про­цесс: с одной сто­ро­ны, локаль­ные атти­че­ские боги пере­но­си­лись в Афи­ны, с дру­гой сто­ро­ны, каж­дая общи­на сохра­ня­ла за собой пре­иму­ще­ст­вен­ное отправ­ле­ние сво­его родо­во­го куль­та⁶¹. Для Элев­си­на это было осо­бен­но важ­но. Под­чи­не­ние Афи­нам в рели­ги­оз­ном отно­ше­нии выра­зи­лось в стро­и­тель­стве афин­ско­го Элев­си­ния и в пере­но­се нача­ла празд­ни­ка в сто­ли­цу. Но само осу­щест­вле­ние таинств в честь Демет­ры, Пер­се­фо­ны и Иак­ха элев­син­ские жре­че­ские роды навсе­гда оста­ви­ли за собой (Paus., I, 38, 3).

В VI в. до н. э. в свя­зи с рефор­ма­ми Соло­на инте­рес афин­ско­го пра­ви­тель­ства к элев­син­ским таин­ствам замет­но воз­рос. Поли­ти­ка, направ­лен­ная на уста­нов­ле­ние граж­дан­ско­го един­ства и согла­сия, уси­ле­ние сосло­вия кре­стьян­ства и воз­вра­ще­ние ему граж­дан­ских прав, с.105 нуж­да­лась в рели­ги­оз­ном под­креп­ле­нии. Этим мож­но объ­яс­нить воз­рос­шее в то вре­мя вни­ма­ние к элев­син­ско­му куль­ту и мисте­ри­ям, свя­зан­ным с зем­ледель­че­ской рели­ги­ей и боже­ства­ми, тра­ди­ци­он­но близ­ки­ми кре­стьян­ству. Андо­кид сооб­ща­ет, что, соглас­но зако­ну Соло­на, после мисте­рий в Элев­сине дол­жен был соби­рать­ся Совет для обсуж­де­ния вопро­сов, свя­зан­ных с празд­ни­ком (And., I, 111). Воз­мож­но, уже со вре­ме­ни Соло­на офор­ми­лась свя­щен­ная про­цес­сия, шест­во­вав­шая из Афин в Элев­син в пер­вые дни мисте­рий⁶².

Итак, при­со­еди­не­ни­ем Элев­си­на к Афи­нам и уве­ли­че­ни­ем чис­ла желаю­щих участ­во­вать в таин­ствах, а так­же рефор­ма­тор­ской поли­ти­кой Соло­на был вызван новый этап в архи­тек­тур­ной рекон­струк­ции элев­син­ско­го хра­мо­во­го ком­плек­са.

Восточ­ная терра­са на склоне элев­син­ско­го акро­по­ля была рас­ши­ре­на в южном направ­ле­нии⁶³. На ней, на месте соору­же­ний гоме­ров­ско­го вре­ме­ни, был постро­ен новый теле­сте­рий, кото­рый по вре­ме­ни созда­ния при­ня­то назы­вать соло­нов­ским. Это зда­ние под остат­ка­ми более позд­них стро­е­ний было обна­ру­же­но Дм. Фили­ем и опи­са­но Ф. Ноаком⁶⁴. Затем рас­коп­ки были про­дол­же­ны, К. Куру­нио­тис и И. Трав­лос уточ­ни­ли неко­то­рые дета­ли. Это было пря­мо­уголь­ное зда­ние (14 × 24 м) с вхо­дом на восточ­ной сто­роне и тол­сты­ми сте­на­ми. Внут­ри это­го свя­ти­ли­ща нахо­ди­лась ком­на­та для хра­не­ния свя­щен­ных пред­ме­тов — анак­то­рон (He­sych. s. v. ἀνάκ­το­ρον: анак­то­рон Демет­ры, кото­рый неко­то­рые назы­ва­ют мега­ро­ном, где поме­ща­ют­ся свя­ты­ни). Ф. Ноак поме­щал анак­то­рон в цен­тре цел­лы хра­ма таким обра­зом, как это было в более позд­нем теле­сте­рии вре­мен Перик­ла. На осно­ва­нии более точ­ных архео­ло­ги­че­ских дан­ных, иссле­до­вав пол свя­ти­ли­ща, И. Трав­лос сде­лал вывод о том, что анак­то­рон зани­мал юго-запад­ную часть хра­ма и пред­став­лял собой неболь­шую вытя­ну­тую ком­на­ту (3 × 12 м)⁶⁵. Это пред­по­ло­же­ние под­твер­жда­ет­ся тем, что эта пло­щадь преж­де была заня­та мега­ро­ном B, а позд­нее — анак­то­ро­ном после­дую­щих теле­сте­ри­ев. Таким обра­зом, выво­ды И. Трав­ло­са не про­ти­во­ре­чат идее о кон­ти­ну­и­те­те куль­то­во­го места⁶⁶.

Если в обыч­ном гре­че­ском хра­ме все свя­щен­но­дей­ст­вия про­ис­хо­ди­ли под откры­тым небом, а в хра­ме нахо­ди­лись толь­ко ста­туя с.106 боже­ства, кото­ро­му было посвя­ще­но свя­ти­ли­ще, и хра­мо­вая утварь, то отли­чие элев­син­ско­го теле­сте­рия заклю­ча­лось в том, что боль­шин­ство рели­ги­оз­ных цере­мо­ний и обрядов совер­ша­лось внут­ри хра­ма. Этим и объ­яс­ня­ют­ся отно­си­тель­но боль­шие раз­ме­ры свя­ти­ли­ща и осо­бен­но­сти его архи­тек­ту­ры.

Сле­дую­щий этап стро­и­тель­ства в Элев­сине свя­зан с дея­тель­но­стью афин­ских тира­нов, кото­рые пыта­лись «заво­е­вать бла­го­склон­ность богов и наро­да и про­де­мон­стри­ро­вать тож­де­ство граж­дан, поли­са и суще­ст­ву­ю­щей фор­мы вла­сти»⁶⁷, стре­ми­лись содей­ст­во­вать про­цве­та­нию горо­да⁶⁸. Таким обра­зом, мож­но выде­лить три глав­ные при­чи­ны, по кото­рым Писи­страт и его сыно­вья забо­ти­лись об Элев­сине и финан­си­ро­ва­ли стро­и­тель­ные работы: во-пер­вых, пред­по­чте­ние тира­на­ми зем­ледель­че­ской рели­гии долж­но было под­чер­ки­вать, что одна из глав­ных целей их поли­ти­ки — улуч­ше­ние поло­же­ния мел­ко­го кре­стьян­ства⁶⁹, а так­же при­да­вать самим пра­ви­те­лям боль­шую попу­ляр­ность в наро­де; во-вто­рых, Писи­страт забо­тил­ся о про­цве­та­нии сво­ей сто­ли­цы, поэто­му, пони­мая, что пре­вра­ще­ние Элев­си­на в обще­гре­че­ский рели­ги­оз­ный центр при­не­сет поль­зу Афи­нам, поощ­рял элев­син­ские таин­ства⁷⁰, в-третьих, Писи­стра­ти­ды, заботясь об уси­ле­нии Афин и, веро­ят­но, так­же о сво­ей лич­но без­опас­но­сти, вер­но оце­ни­ли стра­те­ги­че­ское поло­же­ние Элев­си­на и пре­вра­ти­ли его в мощ­ную погра­нич­ную кре­пость.

Новый теле­сте­рий в Элев­сине был постро­ен на том же месте, что и храм вре­ме­ни Соло­на: на рас­ши­рен­ной в запад­ном направ­ле­нии терра­се. Писи­стра­тов­ский теле­сте­рий был почти квад­рат­ный в плане (25,30 × 27,10 м). Восточ­ную сто­ро­ну его укра­шал пор­тик в две колон­ны глу­би­ной, с трех сто­рон имев­ший сту­пень­ки. Из пор­ти­ка в храм вели три две­ри. Кры­шу хра­ма под­дер­жи­ва­ли колон­ны. Вдоль стен внут­ри хра­ма нахо­ди­лись ряды сту­пе­ней, слу­жив­шие, веро­ят­но, зри­тель­ски­ми места­ми (ана­ло­гич­но местам для зри­те­лей в гре­че­ском теат­ре)⁷¹. Осве­щал­ся теле­сте­рий писи­стра­тов­ско­го вре­ме­ни, веро­ят­но, через окна, нахо­див­ши­е­ся в верх­ней части север­ной и южной стен⁷².

с.107 В резуль­та­те архео­ло­ги­че­ских рас­ко­пок обна­ру­же­но, что в юго-запад­ном углу зда­ния сту­пень­ки, иду­щие вдоль стен, пре­ры­ва­ют­ся, а кам­ни, обра­зу­ю­щие пол в этом месте, воз­вы­ша­ют­ся при­бли­зи­тель­но на трид­цать сан­ти­мет­ров по срав­не­нию с уров­нем пола во всем хра­ме. Соглас­но пред­по­ло­же­нию И. Трав­ло­са, здесь рас­по­ла­гал­ся анак­то­рон⁷³, зани­мав­ший то же самое место, что и в соло­нов­ском теле­сте­рии. Пло­щадь анак­то­ро­на была неболь­шая (12,5 × 3,0 м), что вполне соот­вет­ст­ву­ет его функ­ци­ям. Здесь хра­ни­лись элев­син­ские свя­ты­ни, кото­рые гиеро­фант пока­зы­вал мистам в кон­це посвя­ще­ния, откры­вая две­ри анак­то­ро­на. Так­же анак­то­рон откры­вал­ся 13-го Боэд­ро­ми­о­на, когда свя­ты­ни доста­ва­лись оттуда, чтобы к нача­лу празд­ни­ка пере­не­сти их в Афи­ны, и 20-го Боэд­ро­ми­о­на, когда эти свя­ты­ни поме­ща­лись на место⁷⁴. Анак­то­рон не был местом сбо­ра людей, туда мог вхо­дить толь­ко гиеро­фант (Aelian, frg. 10, p. 192⁴,ff), поэто­му и раз­ме­ры его мог­ли быть неболь­ши­ми⁷⁵.

Итак, VI в. до н. э. в исто­рии Элев­си­на — это вре­мя проч­но­го соеди­не­ния это­го горо­да с Афи­на­ми и в поли­ти­че­ском, и в рели­ги­оз­ном отно­ше­нии, вре­мя бур­но­го стро­и­тель­ства и оформ­ле­ния рели­ги­оз­ных обрядов в основ­ном в том виде, в каком они извест­ны позд­нее, но это и вре­мя, когда Элев­син вку­сил все тяготы погра­нич­но­го поло­же­ния: здесь во вре­ме­на Соло­на про­изо­шла бит­ва, в кото­рой участ­во­вал афи­ня­нин Телл, упо­мя­ну­тый Геро­до­том (Her., I, 30), здесь в 509 г. до н. э. оста­но­вил­ся спар­тан­ский царь Клео­мен с вой­ском и союз­ни­ка­ми, совер­шая свой поход про­тив Афин с целью пере­дать власть в этом горо­де оли­гар­хам во гла­ве с Иса­го­ром (Her., V, 74). Спар­тан­цы заня­ли Элев­син и не спе­ши­ли его покидать, так как пре­крас­но пони­ма­ли стра­те­ги­че­ские пре­иму­ще­ства сво­его поло­же­ния и пред­по­чи­та­ли отсюда совер­шать набе­ги и гра­бить окрест­но­сти (Paus., III, 4, 2). При окку­па­ции Элев­си­на свя­ти­ли­ще Демет­ры не было осквер­не­но и раз­граб­ле­но, постра­да­ла толь­ко свя­щен­ная роща богинь, рас­по­ло­жен­ная непо­да­ле­ку (Her., VI, 75).

Итак, про­следив исто­рию вза­и­моот­но­ше­ний Элев­си­на и Афин, начи­ная с древ­ней­ших вре­мен и закан­чи­вая арха­и­че­ской эпо­хой, мож­но с уве­рен­но­стью ска­зать, что эти два горо­да свя­зы­ва­ли отно­ше­ния не хозя­и­на и раба, не сто­ли­цы и пред­ме­стья, но усло­вия вза­им­но­го ува­же­ния и вза­и­мо­вы­год­ных кон­так­тов. Элев­син, как мы с.108 рас­смат­ри­ва­ли выше, в силу гео­гра­фи­че­ских и исто­ри­че­ских усло­вий мог стать неза­ви­си­мым горо­дом, тогда как обла­сти восточ­ной Атти­ки изна­чаль­но были обре­че­ны на под­чи­нен­ное поло­же­ние. После при­со­еди­не­ния Элев­си­на к Афи­нам в выиг­ры­ше ока­за­лись, без­услов­но, Афи­ны, кото­рые при­об­ре­ли не толь­ко древ­ний культ, спо­соб­ный со вре­ме­нем стать обще­гре­че­ской нацио­наль­ной свя­ты­ней и слу­жить к сла­ве Афин, но и мощ­ную кре­пость, при­кры­вав­шую запад­ные гра­ни­цы Атти­ки. Чув­ст­вуя себя в неоплат­ном дол­гу, Афи­ны отно­сят­ся к сво­е­му побеж­ден­но­му, но не поко­рен­но­му соседу с боль­шим ува­же­ни­ем: сохра­ня­ют при­ви­ле­гии Эвмол­пидам и Кери­кам, тра­тят огром­ные сум­мы на стро­и­тель­ство хра­мов и бла­го­устрой­ство горо­да.

Риск­нем пред­по­ло­жить, что в самом Элев­сине, про­ник­ну­том ари­сто­кра­ти­че­ски­ми настро­е­ни­я­ми, дух неза­ви­си­мо­сти жил в умах людей доста­точ­но дол­го. И хотя не сохра­ни­лось свиде­тельств, дока­зы­вав­ших бы суще­ст­во­ва­ние поли­ти­че­ской борь­бы в этом горо­де, мож­но пред­по­ло­жить, что Элев­син, силой при­со­еди­нен­ный Афи­на­ми и вошед­ший в состав демо­кра­ти­че­ско­го афин­ско­го государ­ства, в боль­шей сте­пе­ни сохра­нял при­вер­жен­ность к оли­гар­хи­че­ско­му государ­ст­вен­но­му устрой­ству. Тому есть два кос­вен­ных свиде­тель­ства: во-пер­вых, это огром­ное ува­же­ние, кото­рым поль­зо­ва­лись ари­сто­кра­ти­че­ские элев­син­ские роды, свя­зан­ные с куль­том; во-вто­рых, на про­тя­же­нии сво­ей исто­рии Элев­син неод­но­крат­но захва­ты­вал­ся вра­га­ми и исполь­зо­вал­ся в каче­стве плац­дар­ма в их войне с Афи­на­ми (напри­мер, в 509 г. до н. э. спар­тан­ским царем Клео­ме­ном, в годы Архида­мо­вой вой­ны, в 403 г. до н. э. в Элев­сине власт­во­ва­ли трид­цать тира­нов, изгнан­ные из Афин, в 296—294 гг. до н. э. Демет­рий Поли­ор­кет, ведя оса­ду Афин, опи­рал­ся на Элев­син). Без­услов­но, вра­гов при­вле­ка­ли удоб­ное поло­же­ние и мощ­ные укреп­ле­ния Элев­си­на, но, сле­ду­ет отме­тить, что источ­ни­ки, как пра­ви­ло не упо­ми­на­ют о том, что жите­ли Элев­си­на ока­зы­ва­ли актив­ное сопро­тив­ле­ние вра­гам или под­ни­ма­ли вос­ста­ния про­тив спар­тан­ских гар­ни­зо­нов. Нам кажет­ся, что про­тив­ни­ки каж­дый раз нахо­ди­ли себе здесь опо­ру в лице оли­гар­хи­че­ски настро­ен­ных кру­гов горо­да, кото­рые были, воз­мож­но, не прочь вспом­нить о былой неза­ви­си­мо­сти Элев­си­на. И толь­ко с уста­нов­ле­ни­ем рим­ско­го гос­под­ства, с утра­той сво­бо­ды все­ми гре­че­ски­ми горо­да­ми сти­ра­ет­ся напря­жен­ность и в отно­ше­ни­ях Афин и Элев­си­на.