Из предыстории Перузинской войны и Брундизийского мира
с.46 Определение социально-политической роли римской армии в конце Республики является одной из важных проблем истории Рима. Впервые эта проблема была четко сформулирована В. Шмитхеннером, он же попытался ее решить и пришел к необходимости признать за армией самостоятельную политическую роль в период, который начался после гибели Цезаря1. Эта точка зрения была принята большинством специалистов, в том числе и весьма авторитетными учеными2. Однако сторонники этого взгляда, включая самого с.47 Шмитхеннера, выразили его в общей форме, без достаточных доказательств. Неудивительно поэтому, что некоторые исследователи не разделяют его и продолжают считать, что римская армия в конце Республики могла быть лишь чьим-то орудием в борьбе за власть3. Чтобы выяснить действительное положение дел, необходимо обратиться к конкретному историческому материалу. Наиболее целесообразным представляется рассмотрение событий 41—
Как известно, после разгрома республиканцев при Филиппах Антоний и Октавиан заключили договор, который определял объем их полномочий в рамках триумвирата и задачи на ближайшее время4. Прежде всего, надо было выполнить обещания, которые щедро давались армии перед войной с республиканцами и во время нее. Антоний взял на себя задачу сбора в восточных провинциях денег для уплаты солдатам, Октавиану следовало наделить ветеранов землей в Италии. О причинах именно такого распределения обязанностей источники почти ничего не сообщают — слова Аппиана, что Октавиан должен был действовать в Италии с.48 из-за болезни (διὰ τὴν ἀρρωστίαν — App. BC. V. 3) едва ли можно считать убедительным объяснением. Наделение ветеранов землей было очень трудным и даже опасным делом, тогда как задача Антония являлась гораздо более легкой. Основную причину этого принято видеть в том, что Антоний, в отличие от Октавиана, приобрел в результате победы при Филиппах огромный авторитет в армии (App. BC. V. 14) и поэтому мог просто продиктовать Октавиану условия договора с тем, чтобы обеспечить себе господствующее положение в государстве5. Октавиан был вынужден принять эти условия, так как у него не было права выбора. В научной литературе можно встретить утверждения, что Октавиану было выгодно взять на себя выделение ветеранов в колонии, потому что в результате создавалась массовая опора его власти на италийской периферии, и сама Италия, которая формально оставалась под общим управлением триумвиров, фактически попала под его контроль6. С этим нельзя не согласиться, однако возникает естественный вопрос: почему Антоний позволил своему коллеге и сопернику принять столь выгодную обязанность? Возможно это лишь в том случае, если Антонию возложенная на Октавиана задача вовсе не представлялась такой заманчивой, какой она кажется некоторым современным историкам. Ведь свободных земель в Италии не было, экономика ее находилась в плачевном состоянии из-за воинских наборов, конфискаций, проскрипций, массового бегства рабов, блокады полуострова флотом Секста Помпея. Реакцию италийского общественного мнения на неизбежную конфискацию земли для ветеранов с.49 нетрудно было предвидеть7. Учитывая все эти обстоятельства, нельзя не признать справедливости суждения Марша о вероятном отношении Октавиана к своей задаче: «Трудно поверить, что он согласился бы на это, если бы имел возможность отказаться»8. К тому же болезнь Октавиана во время кампании при Филиппах была отнюдь не «дипломатической», а после окончания войны состояние его настолько ухудшилось, что даже возник слух о смерти9. Наконец, как отметил еще Шиллер, политическое значение наделения ветеранов землей хорошо понималось триумвирами10. Антоний не собирался давать Октавиану возможность приобрести на этом политический капитал. Колонии должны были выводиться от лица триумвирата в целом («lege triumvirale», — сообщает «Liber coloniarum»11), а Октавиан выступал лишь как исполнитель.
Техническая сторона дела была разработана еще при учреждении триумвирата. Для выделения колоний предназначалась территория восемнадцати богатых италийских городов (App. BC. IV. 3). Тогда же были персонально назначены устроители колоний и землемеры, которых снабдили утвержденной триумвирами инструкцией, детально определявшей порядок межевания земель12. Землемеры сразу приступили к работе, разбивая территорию будущих колоний на центурии и ставя межевые знаки. К началу 41 г. до н. э. они должны были закончить работу и представить необходимые сведения Октавиану. Он, используя эти данные, лично направлял каждого солдата в отведенное ему для поселения место. Предварительная подготовка сделала возможным быстрое расселение с.50 ветеранов — оно было проведено менее чем в полгода, до июня 41 г. до н. э.13.
Общепризнанно, что военная колонизация Италии при триумвирах и Августе по своему размаху и последствиям явилась настоящим аграрным и социальным переворотом, явлением сложным и многоплановым. И если вопрос о последствиях этого переворота, которые долгое время оценивались совершенно различно14, можно, как отметила
В буржуазной исторической науке с прошлого века продолжает существовать мнение, согласно которому экспроприация земли для армии триумвирата после кампании при Филиппах уничтожила италийское крестьянство или, по меньшей мере, нанесла ему огромный ущерб17. В советской же исторической литературе принято с.51 считать, что земельные конфискации имели четкую социальную направленность, явившись ударом по италийской муниципальной аристократии18. Остается, однако, неясным, для чего триумвирату потребовался этот удар именно по той части господствующего класса, которая в свое время поддержала Цезаря против Помпея и вообще была заинтересована в установлении нового политического строя в Риме?19 Обратимся к материалу источников.
Прежде всего, необходимо выяснить, какое количество ветеранов должно было получить землю. Аппиан сообщает, что наградить следовало 170 тыс. ветеранов или 28 легионов, а на деле в колонии было выведено даже 34 легиона, причем разделена между воинами была «почти вся Италия» (App. BC. V. 5, 6, 22). Но если учесть, что фраза о разделе страны между тридцатью четырьмя легионами приписывается Аппианом Манию, представителю Антония, интриговавшему против Октавиана, то надо считаться с возможностью искажения действительного положения дел — враги Октавиана были заинтересованы в том, чтобы сгустить краски, и принимать на веру (как делает Польверини20) это сообщение не следует. И. Хан доказал, что после битвы при Филиппах речь могла идти о награждении только 28 легионов21, но, думается, далеко не все они должны были получить землю. Сам же Аппиан упоминает, что наделение землей предусматривалось только для победителей с.52 при Филиппах, остальные получали деньги (App. BC. V. 20). В этой кампании у триумвиров непосредственно участвовало девятнадцать легионов (App. BC. IV. 108), общая численность которых должна была составить около 100 тыс. человек. Ферреро утверждал, что из них в отставку должны были уйти лишь ветераны галльских войн Цезаря22. Однако Брант показал, что в 42 г. до н. э. уже отслужившими свой срок считались солдаты, поступившие на службу в 49 году. Учитывая потери в войне и то, что 8 тыс. подлежавших отставке решили продолжить службу (App. BC. V. 3), Брант определяет число уволенных примерно в 50 тысяч23, и это число представляется наиболее вероятным. Ветераны галльских войн едва ли учитывались при распределении земли, поскольку они как evocati сохраняли свои наделы, полученные еще от Цезаря. Им, как и оставшимся в строю, полагалась, очевидно, денежная награда. Вероятно, в этом смысле и следует понимать слова Аппиана о необходимости награждения 70 тыс. человек (к ним относились и старые солдаты Цезаря, не принимавшие участия в кампании при Филиппах).
Распространенное представление о бедствиях всей Италии в результате земельных конфискаций при изучении этого вопроса оказывается сильно преувеличенным. Как известно, разделу между ветеранами подлежала территория восемнадцати италийских городов. Затем Регий и Гиппоний были исключены из этого списка, но остальным не удалось добиться ни распределения колоний по всей Италии, ни компенсации за конфискованную землю (App. BC. IV. 3. 86, V. 12). Колонии были выведены на территорию Цизальпинской Галлии, Пицена, Умбрии, Этрурии, Кампании и Самния24. Остальные области Италии практически не были затронуты этой колонизацией. Таким образом, тезис о полном вытеснении италийского крестьянства ветеранами оказывается несостоятельным. Остается рассмотреть вопрос об участи крестьян на подвергавшихся колонизации землях.
Светоний информирует, что Октавиан «veteranos in Italiam с.53 reducendos et municipalibus agris collocandos recepisset» (Suet. Aug. 13). К территории италийских муниципиев относились и крестьянские земли25. Однако Дион Кассий сообщает, что участки, не превышавшие по размеру надел одного ветерана, конфискации не подлежали (Dio Cass. XLVIII. 8. 5). Точный размер надела ветерана не известен26, но есть основания считать, что даже рядовые воины получали не менее нескольких десятков югеров каждый27. А земельный участок даже зажиточного крестьянина не превышал 30 юг., тогда как наиболее распространенными в Италии были крестьянские наделы в 10—
Интересно отметить, что солдаты потребовали оставить землю их родственникам, а также родителям и детям их павших товарищей (Dio Cass. XLVIII. 9. 3). Нельзя не видеть в этом проявления корпоративного духа, присущего римской армии уже тогда29, но, чтобы оценить все значение этого требования, необходимо обратить внимание на социальное происхождение легионеров.
Установлено достаточно точно, что в пятидесятые-сороковые годы I в. до н. э. римская армия комплектовалась главным образом за счет безземельного крестьянства, для которого служба в легионах была единственным средством получить надел с.54 и вернуться к занятиям сельским хозяйством30. Если учесть, что при демобилизации 42—
В свете рассмотренных фактов закономерен вывод — италийское крестьянство в массе своей не пострадало от земельных конфискаций конца сороковых годов I в. до н. э.
Видимо, Октавиану не следует приписывать какую-либо аграрную программу. Ему необходимо было тогда удовлетворить интересы армии, причем безотлагательно (App. BC. V. 14—
Принято считать, что положение Октавиана в 41 г. было весьма шатким33. В самом деле, даже если не учитывать охватившее всю Италию возмущение его действиями в интересах ветеранов и что в армии он был малопопулярен, что показал, к примеру, приводимый Аппианом эпизод с убийством солдатами ревностного служаки центуриона Нония (App. BC. V. 16). Унять волнения в среде ветеранов Октавиану удалось с большим трудом и даже риском для жизни (Liv. Ep. 125). Политические противники Октавиана, возглавляемые Луцием Антонием, братом триумвира и консулом 41 года, и женой Марка Антония Фульвией, сочли обстановку подходящей для устранения Октавиана. Суть вражды между ним и антонианцами заключалась в борьбе за монопольное право наделения ветеранов землей34. Сначала Октавиан был вынужден уступить их требованию поручить руководство расселением ветеранов Антония на местах антонианским же командирам (App. BC. V. 14)35. с.56 Э. Габба обратил внимание на то, что легионы Антония были выведены главным образом в Пицен, военное значение которого было исключительным36. Разумеется, этот исследователь прав, отметив, что только из-за крайней непрочности своего положения Октавиан мог согласиться на то, чтобы антонианские уполномоченные взяли на себя устройство легионов Антония, да еще разместили их в наиболее важных стратегических пунктах Апеннинского полуострова37.
Когда Луций Антоний и Фульвия сочли подготовку к низвержению Октавиана законченной, они пошли на резкое обострение отношений с ним. Скорее всего, они надеялись на возвращение с Востока Марка Антония и захват им единоличной власти38. Однако, реакция армии на изменение обстановки в Италии ими не была предусмотрена. Ветераны были заинтересованы в сохранении мира, в частности, из-за того, что опасались за судьбу своих земельных владений в случае рецидива войны39. Но прежде всего их настроение определялось резко отрицательным отношением к раздорам внутри цезарианского лагеря.
Сложнее решить вопрос о позиции Октавиана. Уже в древности его обвиняли в том, что он сам вызвал эту войну, чтобы выявить и уничтожить своих врагов, а из их конфискованного имущества выплатить вознаграждение ветеранам (Suet. Aug. 15). Но это обвинение, по всей видимости, неосновательно40. Октавиану с.57 тогда был нужен мир, а не война, спровоцированная в удобный для оппозиции момент. Явно для того, чтобы не дать повода к восстанию, он первоначально пытался при выведении колоний не раздражать конфликтовавшие стороны (Dio Cass. XLVIII. 8. 1—
Посредничество между Октавианом и лагерем оппозиции взяли на себя собравшиеся на экстренное совещание в Теане ἡγεμόνες τοῦ στρατοῦ, как называет их Аппиан (BC. V. 20). Вопрос о ранге этих «руководителей войска» остается спорным. В. Шмитхеннер утверждал, что ими могли быть исключительно центурионы42. Разумеется, центурионы, выходцы из солдатской среды и «die Träger des berufsmilitärisches Geistes»43, превосходно знали нужды и чаяния солдат, поэтому естественно, что последние избрали их своими представителями для решения столь важных вопросов. Но позволительно усомниться в том, что состав представителей войска был таким единообразным. Шмитхеннер отвергает предположение, что среди них были и военные трибуны, на том основании, что эти офицеры происходили из иного социального слоя. Действительно, существует мнение, что в поздней Республике круг лиц, из числа которых отбирались военные трибуны, ограничивался всадническим сословием, а повышение центуриона в звании до трибуна было невозможно44. Однако следует учитывать, что изменения в социальном составе римской армии I в. до н. э., которые были одной из важнейших предпосылок установления нового с.58 политического строя45, не могли не затронуть командный состав. Поэтому более обоснованным представляется взгляд Смита, который полагал, что в заключительный период гражданских войн выслужившиеся из центурионов военные трибуны вовсе не были исключительным явлением46.
Если вернуться к вопросу о составе армейского совещания в Теане, то в нем, очевидно, участвовали военные трибуны, центурионы и наиболее заслуженные солдаты47. Объединяет их одно обстоятельство — все они были активными цезарианцами, участниками военных кампаний 49—
Результаты совещания в Теане примечательны. Выработанная военными программа мирного урегулирования конфликта (App. BC. V. 20) имела широкий характер — армия выступала в качестве верховного посредника в государственных делах49. По словам с.59
Решения совещания в Теане существенно ограничивали самостоятельность Октавиана и ставили его деятельность под контроль армии51. С другой стороны, вмешательство военных не позволило противникам Октавиана добиться его устранения. Поэтому они, внешне согласившись с предложениями армии, на деле саботировали их, выставляя заведомо неприемлемые для Октавиана требования. В ответ он развернул агитацию среди тех же армейских руководителей и римской аристократии52. И в этот раз армия сделала все возможное для предотвращения войны. Неясно, обратился ли к ней Октавиан с просьбой о поддержке, как об этом пишет Дион Кассий (XLVIII. 11. 3), или инициатива новой попытки примирения принадлежала самим ветеранам, как представляет это Аппиан (V. 23). Во всяком случае, характерно участие в этот попытке не только уполномоченных войска, но и самой солдатской массы (Dio Cass. XLVIII. 12. 1).
По решению армии, на этот раз базой для примирения должен был стать договор Антония и Октавиана, заключенный после битвы при Филиппах, а все спорные вопросы подлежали рассмотрению третейским судом в Габиях, составленным из представителей военных. Само решение было оформлено как государственный закон (Dio Cass. XLVIII. 12. 1—
Дион Кассий (XLVIII. 12. 3) специально подчеркивает готовность Октавиана подчиниться решению третейского суда. Правда, поведение Октавиана, который послал навстречу Луцию Антонию, с.60 тоже направлявшемуся на этот суд54, кавалерию, затеявшую стычку с конницей последнего (App. BC. V. 23), заставляет усомниться в искренности наследника Цезаря.
После этого инцидента Луций Антоний отказался прибыть в Габии, хотя ветераны предлагали ему охрану. Этот отказ окончательно дискредитировал его в их глазах, война стала неизбежной. Но деятельность третейского суда нельзя признать безрезультатной: «Тогда Луций и Фульвия были признаны виновными и вынесено решение в пользу Цезаря» (Dio Cass. XLVIII. 12. 3). Поэтому в начавшейся войне армия и военные колонисты были на стороне Октавиана (App. BC. V. 27).
Перузинская война не без основания названа «борьбой экспроприируемых собственников против экспроприирующих их низов»55. Луций Антоний возглавил эту борьбу, поскольку он демагогически провозгласил себя противником власти триумвиров (App. BC. V. 19, 30, 39, 43). Войско его состояло главным образом из пострадавших от военной колонизации землевладельцев Италии и их сторонников (App. BC. V. 27; Liv. Ep. 125), но наиболее боеспособной ее частью стали, видимо, в силу отношений военной клиентелы, ветераны из антонианских колоний (App. BC. V. 31, 47)56.
Большой интерес в античной и современной историографии вызывал вопрос — почему Марк Антоний не вмешался в Перузинскую войну? Античные авторы объясняли это в духе своего времени: главным образом связью с Клеопатрой (Plut. Ant. 28, 30; Dio Cass. XLVIII. 27. 1), что, разумеется, совершенно неубедительно57.
Политические последствия невмешательства Антония, как с.61 и военные, были необратимы — из-за этого стратегическое преобладание антонианцев в Италии оказалось бесполезным, так как полководцы Антония в Италии и Галлии, не зная его отношения к Перузинской войне, не решились активно действовать против Октавиана, который получил поэтому подавляющий перевес над армией Луция Антония58. По словам Плутарха и Аппиана, о войне Антоний узнал лишь весной 40 г. до н. э., когда Перузия уже пала (Plut. Ant. 30; App. BC. V. 52). Дион Кассий, напротив, утверждает, что Антоний и раньше знал о разыгравшихся в Италии драматических событиях (Dio Cass. XLVIII. 27. 1). Действительно, допустить, что причиной пассивности Антония было отсутствие сведений, нельзя хотя бы потому, что связь Италии с заморскими провинциями поддерживалась и зимой59. Если учесть, что прямым служебным долгом полководцев Антония в Италии было сообщить ему о Перузинской войне сразу же после ее начала, то можно не сомневаться, что Антоний располагал достаточно своевременной и достоверной информацией60. А то обстоятельство, что он задержал у себя прибывшую из Италии еще до начала войны депутацию ветеранов, не давая им определенного ответа (App. BC. V. 52), позволяет считать, что он не хотел вмешиваться в италийские дела. В свое время было высказано мнение, что Антоний не желал появляться в Италии, так как не выполнил свое обязательство по договору при Филиппах — не собрал деньги для уплаты ветеранам61. Мнение это нельзя признать основательным — ведь рискнул же он появиться в Италии без денег через несколько месяцев. К тому же, как отметил Буххейм, у него были веские аргументы для оправдания их отсутствия62.
Наиболее убедительное объяснение поведения Антония предлагают те исследователи, которые считают, что он не желал с.62 нарушать заключенное при Филиппах соглашение, в соответствии с которым действовал Октавиан63. Иначе говоря, Антоний не решился вмешаться в Перузинскую войну из-за опасения дискредитировать себя в глазах армии. Марш справедливо указал, что лишь открытое нарушение Октавианом договора при Филиппах — захват легионов Антония — побудило последнего вернуться в Италию64.
После высадки Антония у Брундизия Италия напряженно ждала новой вспышки военных действий (Vell. II. 76. 3). Однако этого не случилось. Принято считать, что триумвиры вынуждены были примириться в результате сильнейшего давления армии. Эта точка зрения неоспорима65, но для ее конкретизации есть смысл остановиться на характеристике положения Антония и Октавиана в тот момент.
Внешне шансы Антония на успех в случае войны выглядели намного лучше: симпатии всей армии принадлежали ему как герою Филипп (App. BC. V. 56) и, по мнению Шмитхеннера, «возможно, Брундизий был для Антония последним крупным шансом насильственно устранить конкурента — Октавиана…»66. Однако состояние дел с.63 Антония было достаточно сложным. Он не мог считать свой тыл прочным, так как оставил много дел на Востоке незавершенными67. Результаты предпринятого им, как и Октавианом, призыва к оружию ветеранов и населения Италии (Dio Cass. XLVIII. 28. 2), очевидно, оказались неутешительными — об этом косвенно свидетельствует тот факт, что Антоний должен был срочно вызвать свои войска из Македонии, а до их прибытия пустил в ход военную хитрость с целью внушить преувеличенное представление о своих силах (App. BC. V. 58). Парибени замечает, что уже сопротивление Брундизия должно было побудить Антония задуматься, так как до этого он слишком полагался на свой авторитет в армии и верил, что ему не посмеют сопротивляться68.
Немало трудностей было и у Октавиана. Его перевес в сухопутных силах был в значительной степени иллюзорным, поскольку имелись основания сомневаться в верности тех легионов, которые еще недавно служили Антонию. Но особое беспокойство внушало ему настроение ветеранов. Едва ли следует, как это делает Шмитхеннер, говорить об их недовольстве политикой Октавиана в Италии69. Напротив, молодой триумвир делал все от него зависевшее, чтобы удовлетворить их, и свои обязательства перед ними выполнил безупречно70. Однако он не мог рассчитывать на победу над Антонием, потому что армия не желала нового военного столкновения. Аппиан сообщает, что призванные Октавианом ветераны, узнав, что их собираются использовать против Антония, разошлись по домам. Хотя они затем все же согласились следовать за Октавианом, но воевать против Антония собирались лишь в том случае, если он не согласится на примирение (App. BC. V. 57)71. Поэтому Октавиан, стянув к Брундизию войска, не торопился начинать активные боевые действия, хотя время работало на Антония — к нему должны были прибыть подкрепления. Бездействие Октавиана, невыгодное ему с чисто военной точки зрения, может быть объяснено с.64 только политическими соображениями. Расчет блестяще оправдался: армии обоих триумвиров заставили своих полководцев согласиться на примирение (App. BC. V. 59, 63).
Подготовительная работа по выработке соглашения осуществлялась армией Октавиана, которая избрала представителей для посредничества между сторонами (App. BC. V. 64). Эти представители (πρέσβεις), несомненно, являются теми же διὰ τὴν ἀρρωστίαν, о которых шла речь выше. Следовательно, мы вновь видим в критической обстановке появление представительного органа армии. На этот раз его деятельность увенчалась полным успехом.
Таким образом, самостоятельная политическая роль римской армии в конце сороковых годов I в. до н. э. неопровержимо подтверждается данными источников. Армия определяла характер политики триумвиров, а в критические моменты избирала своих представителей (солдат, центурионов, военных трибунов), которые в качестве высшей инстанции диктовали соперничавшим лидерам цезарианцев условия компромисса. На основные политические лозунги армии указывалось в цитированных работах В. Шмитхеннера и
В заключение следует сказать, что самостоятельная роль армии прекрасно сознавалась уже современниками этих событий. Так, Корнелий Непот, характеризуя роль македонской армии после смерти Александра, пишет в биографии Эвмена: «Ведь та фаланга Александра Великого… стремилась не повиноваться вождям, а, напротив, приказывать сама — как это делают сейчас наши ветераны» (Namque illa phalanx Alexandri magni… non parere se ducibus, sed imperare postulabat: ut nunc veterani faciunt nostri. — Corn. Nep. Eum. 8. 2).
ПРИМЕЧАНИЯ