Александр Македонский как дипломат

с.21 В огром­ной, мож­но ска­зать, без­бреж­ной и даже труд­но обо­зри­мой лите­ра­ту­ре об Алек­сан­дре Македон­ском и его восточ­ных похо­дах нет ни одной работы, кото­рая бы спе­ци­аль­но иссле­до­ва­ла его дипло­ма­ти­че­скую дея­тель­ность. Меж­ду тем, без изу­че­ния это­го вопро­са невоз­мож­но понять, как Алек­сан­дру так срав­ни­тель­но лег­ко и быст­ро уда­лось заво­е­вать огром­ное коли­че­ство стран и наро­дов, спра­вить­ся с неве­ро­ят­ны­ми труд­но­стя­ми, встре­тив­ши­ми­ся на пути. Обыч­но все успе­хи македон­ско­го дела на Восто­ке объ­яс­ня­лись исклю­чи­тель­но воен­ным гени­ем македон­ско­го пол­ко­во­д­ца или сла­бо­стью про­тив­ни­ка Алек­сандра. При этом не учи­ты­ва­лось долж­ным обра­зом, какую роль сыг­ра­ли дипло­ма­ти­че­ские меры царя Македо­нии в разъ­еди­не­нии про­тив­ни­ка, в дости­же­нии победы над ним, в заво­е­ва­нии восточ­ных стран вооб­ще. Этим обед­ня­лась общая исто­ри­че­ская кар­ти­на и одно­сто­ронне отра­жал­ся исто­ри­че­ский про­цесс. Поэто­му реше­ние вопро­са о роли меж­ду­на­род­ных отно­ше­ний и дипло­ма­тии того вре­ме­ни, все­сто­рон­нее изу­че­ние свя­зей Македо­нии, Гре­ции и восточ­ных государств име­ет боль­шое зна­че­ние для объ­ек­тив­но­го осве­ще­ния собы­тий древ­но­сти в один из важ­ней­ших ее пери­о­дов¹.

В. И. Ленин в рабо­те «О сепа­рат­ном мире» отме­чал, с.22 что не толь­ко вой­на явля­ет­ся про­дол­же­ни­ем поли­ти­ки, но и поли­ти­ка про­дол­жа­ет­ся во вре­мя вой­ны². Это поло­же­ние под­твер­жда­ет­ся исто­ри­ей всех вре­мен и наро­дов, в том чис­ле и эпо­хой элли­низ­ма.

Как извест­но, вой­на почти все вре­мя сопро­вож­да­ла внеш­нюю поли­ти­ку Алек­сандра. Из 13 лет его цар­ст­во­ва­ния не было фак­ти­че­ски ни одно­го мир­но­го года. Это поло­же­ние, есте­ствен­но, засло­ни­ло дипло­ма­ти­че­ские дей­ст­вия, кото­рые явля­лись сред­ст­вом осу­щест­вле­ния внеш­ней поли­ти­ки, ее прак­ти­че­ским вопло­ще­ни­ем в жизнь. Труд­но было дипло­ма­тии сопер­ни­чать со сла­вой зна­ме­ни­тых воен­ных побед Алек­сандра. В отли­чие от послед­них, дипло­ма­ти­че­ские акции не вызы­ва­ли соот­вет­ст­ву­ю­ще­го резо­нан­са. Воз­мож­но, и этим объ­яс­ня­ет­ся тот факт, что дипло­ма­ти­че­ская дея­тель­ность Алек­сандра не полу­чи­ла до сих пор долж­но­го осве­ще­ния.

В при­об­ре­те­нии дипло­ма­ти­че­ских навы­ков пер­вым учи­те­лем «вели­ко­го заво­е­ва­те­ля» был его отец Филипп II — царь Македо­нии, талант­ли­вый государ­ст­вен­ный дея­тель, пол­ко­во­дец и дипло­мат. Он с юно­го воз­рас­та учил сына пони­мать зна­че­ние дипло­ма­тии и скры­тое таин­ство дипло­ма­ти­че­ских дей­ст­вий, гиб­ко­сти дипло­ма­ти­че­ской прак­ти­ки, нрав­ст­вен­ным прин­ци­пам и нор­мам это­го слож­но­го вида чело­ве­че­ской дея­тель­но­сти. Алек­сандр видел, какие дипло­ма­ти­че­ские мето­ды при­ме­нял отец при заклю­че­нии дого­во­ров, кото­рые он не соблюдал; обе­ща­ния, кото­рые он давал гре­кам для того, чтобы выиг­рать вре­мя; изво­рот­ли­вую хит­рость, при помо­щи кото­рой он разъ­еди­нял гре­че­ские горо­да, сеял изме­ну в рядах сво­их про­тив­ни­ков, широ­ко исполь­зуя под­ку­пы; под­дер­жи­вал дру­зей, скло­нял на свою сто­ро­ну колеб­лю­щих­ся, без зазре­ния сове­сти обма­ны­вал про­тив­ни­ка³. Под вли­я­ни­ем таких дей­ст­вий у Алек­сандра доволь­но рано про­яви­лись дипло­ма­ти­че­ские спо­соб­но­сти. Он был талант­ли­вым уче­ни­ком сво­его не менее талант­ли­во­го отца и в про­цес­се восточ­ных похо­дов сумел при­умно­жить свои зна­ния, обре­тая все новые фор­мы и мето­ды дипло­ма­ти­че­ско­го искус­ства, сооб­ра­зу­ясь с новы­ми зада­ча­ми, с кото­ры­ми его стал­ки­ва­ли теку­щие собы­тия.

Плу­тарх сооб­ща­ет, как в отсут­ст­вие Филип­па совсем юно­му Алек­сан­дру при­шлось само­му при­нять пер­сид­ских послов. Он подру­жил­ся с ними и поко­рил их сво­ей любез­но­стью и вопро­са­ми, в кото­рых не было ниче­го дет­ско­го и пусто­го. с.23 Он рас­спра­ши­вал о длине дорог, о том, как прой­ти в глубь Азии; об отно­ше­нии царя к войне, о силе пер­сид­ско­го вой­ска. Послы при­хо­ди­ли в изум­ле­ние: про­слав­лен­ная муд­рость Филип­па ста­ла казать­ся им ничтож­ной по срав­не­нию с замыс­ла­ми его сына (Plut. Alex. 1).

При осу­щест­вле­нии этих замыс­лов Алек­сандр широ­ко исполь­зо­вал не толь­ко ору­жие, но и все име­ю­щи­е­ся у него дипло­ма­ти­че­ские сред­ства. В его арсе­на­ле, преж­де все­го, было фор­ми­ро­ва­ние обще­ст­вен­но­го мне­ния, разъ­еди­не­ние потен­ци­аль­ных вра­гов, устра­ше­ние и нака­за­ние непо­кор­ных.

Еще до нача­ла восточ­ных похо­дов Алек­сандр, при­няв цар­скую власть, лас­ко­во обра­ща­ясь с посоль­ства­ми, при­быв­ши­ми в Эги из горо­дов Элла­ды, вну­шил гре­кам жела­ние сохра­нить к нему ту же бла­го­же­ла­тель­ность, с кото­рой они отно­си­лись к его отцу (Diod. XVII. 2. 1—2).

По ука­за­нию Дио­до­ра (XVII. 1. 1), в Гре­ции Алек­сандр сумел усми­рить одних сво­их про­тив­ни­ков, дей­ст­вуя сло­вом и убеж­де­ни­ем; дру­гих под­чи­нил стра­хом, а неко­то­рых поко­рил силой. Но глав­ную роль в гре­че­ских делах он отво­дил дипло­ма­ти­че­ским акци­ям, посколь­ку был заин­те­ре­со­ван в созда­нии более или менее устой­чи­во­го мира в Элла­де нака­нуне восточ­ной экс­пе­ди­ции. Учи­ты­вая раз­об­щен­ность анти­ма­кедон­ских сил, непре­рыв­ную борь­бу внут­ри гре­че­ских поли­сов и меж­ду ними, он про­дол­жал дей­ст­во­вать теми же сред­ства­ми и мето­да­ми, кото­рые при­ме­ня­лись Филип­пом II. Так, Алек­сан­дру уда­лось скло­нить на свою сто­ро­ну фес­са­лий­цев и совет амфи­к­ти­о­нов, давая им раз­лич­ные обе­ща­ния, выпол­нять кото­рые он не имел наме­ре­ния. Он отпра­вил дру­же­ст­вен­ное посоль­ство к амбра­киотам и убедил их в том, что ско­ро они полу­чат авто­но­мию (Diod. XVII. 4. 3). Афин­ским послам, при­шед­шим к нему с прось­бой про­стить их за то, что их город замед­лил с пре­до­став­ле­ни­ем ему геге­мо­нии, он при­нял доб­ро­же­ла­тель­но и дал лас­ко­вый ответ (Diod. XVII. 4. 6, 9).

Одна­ко при всем внеш­нем миро­лю­бии его дипло­ма­тия опи­ра­лась на реаль­ную воен­ную силу устра­ше­ния — македон­скую армию. Фиван­ский раз­гром — тому яркое дока­за­тель­ство. Но и здесь Алек­сандр был чрез­вы­чай­но осто­ро­жен, ста­ра­ясь пока­зать гре­кам, что он сто­ит за спра­вед­ли­вость. У афи­нян он потре­бо­вал выдать тех 10 ора­то­ров, кото­рые дей­ст­во­ва­ли про­тив него (Diod. XVII. 15. 1), но пред­ло­жил гре­кам самим решить судь­бу Фив. В уго­ду ему они вынес­ли жесто­кий при­го­вор: жите­лей горо­да про­да­ли в раб­ство, а город до осно­ва­ния раз­ру­ши­ли. Это нака­за­ние, как спра­вед­ли­во с.24 отме­ча­ет Ф. Шахер­майр, пре­вы­си­ло меру спра­вед­ли­во­сти. После это­го на съезде в Корин­фе ему уда­лось без труда «сво­и­ми разум­ны­ми и крот­ки­ми сло­ва­ми» убедить элли­нов назна­чить его пол­но­моч­ным вое­на­чаль­ни­ком Элла­ды и идти вме­сте с его арми­ей на пер­сов, чтобы нака­зать их за вину перед гре­ка­ми (Diod. XVII. 4. 9). Посколь­ку Коринф­ский кон­гресс вру­чил Алек­сан­дру пол­но­мо­чия геге­мо­на элли­нов и решил объ­явить пер­сам «вой­ну отмще­ния», союз­ные гре­че­ские государ­ства долж­ны были послать в македон­скую армию свои воин­ские кон­тин­ген­ты, кото­рые были доволь­но вну­ши­тель­ны­ми. Из всех гре­че­ских государств одна лишь Спар­та отка­за­лась при­со­еди­нить­ся к реше­ни­ям Коринф­ско­го кон­грес­са, но она для Алек­сандра не пред­став­ля­ла осо­бой опас­но­сти, так как нахо­ди­лась в пол­ной поли­ти­че­ской изо­ля­ции⁴.

Зна­мя панэл­ли­низ­ма, кото­рое под­нял Алек­сандр перед нача­лом сво­ей восточ­ной эпо­пеи, слу­жи­ло ему хоро­шую служ­бу до тех пор, пока вой­на велась под лозун­гом мще­ния. Это была важ­ная дипло­ма­ти­че­ская акция, кото­рая спо­соб­ст­во­ва­ла при­вле­че­нию гре­ков на сто­ро­ну Алек­сандра для реше­ния прак­ти­че­ских целей. Он осо­бен­но доби­вал­ся рас­по­ло­же­ния гре­че­ской интел­ли­ген­ции, что поз­во­ли­ло бы ему высту­пить в поход как побор­ни­ку эллин­ской куль­ту­ры. Имен­но этим мож­но объ­яс­нить визит Алек­сандра к кини­ку Дио­ге­ну (Plut. Alex. 14)⁵. Этим же целям слу­жил и деся­ти­днев­ный празд­ник, устро­ен­ный Алек­сан­дром перед восточ­ным похо­дом, на кото­рый были при­гла­ше­ны дру­зья, вое­на­чаль­ни­ки и посоль­ства от горо­дов (Diod. XVII. 16. 4).

Все это свиде­тель­ст­ву­ет о том, что Алек­сандр еще до восточ­ной экс­пе­ди­ции понял зна­че­ние дипло­ма­тии в реше­нии слож­ных задач внеш­ней поли­ти­ки, лави­руя и при­спо­саб­ли­вая ее в зави­си­мо­сти от кон­крет­ной обста­нов­ки. Осо­бен­но оче­вид­но это ста­ло в Малой Азии.

На пер­вом эта­пе похо­да Алек­сан­дру необ­хо­ди­мо было заво­е­вать мало­азий­скую терри­то­рию, для чего он дол­жен был зару­чить­ся под­держ­кой ионий­ских горо­дов. С этой целью им широ­ко исполь­зо­вал­ся тот же спе­ку­ля­тив­ный лозунг отмще­ния пер­сам, кото­рый доволь­но хоро­шо послу­жил ему в Гре­ции и дол­жен был сыг­рать свою роль в горо­дах Малой с.25 Азии⁶. Но здесь этот лозунг при­хо­ди­лось осу­ществлять ины­ми, чем в Гре­ции, сред­ства­ми. Дело в том, что в Элла­де Македо­ния опи­ра­лась на оли­гар­хию, кото­рая по духу и дей­ст­ви­ям была близ­ка македон­ской зна­ти и под­дер­жи­ва­ла ее. Демо­кра­ти­че­ские эле­мен­ты были ей нена­вист­ны. Но в Малой Азии оли­гар­хи­че­ские эле­мен­ты уже ока­за­лись под­чи­нен­ны­ми пер­сам, им сопро­тив­ля­лись одни демо­кра­ты. В этих усло­ви­ях ока­за­лось выгод­ным под­дер­жи­вать демо­кра­тов, кото­рые помог­ли ему гро­мить сто­рон­ни­ков пер­сов (Hdt. VI. 43). Напрас­но Ф. Шахер­майр счи­та­ет, что такое изме­не­ние в поли­ти­ке ниче­го не сто­и­ло ни Алек­сан­дру, ни македон­ской зна­ти⁷. В дей­ст­ви­тель­но­сти македон­ский царь пошел на эту меру пото­му, что у него не было дру­го­го выхо­да, и он знал, что вызо­вет этим извест­ное недо­воль­ство гре­че­ских союз­ни­ков, что это пре­ти­ло убеж­де­ни­ям македон­ской ари­сто­кра­тии и его соб­ст­вен­ным. Но как трез­вый поли­тик он пони­мал, что в Малой Азии дру­гой опо­ры не най­ти, и выбор сде­лал пра­виль­ный. Об этом свиде­тель­ст­ву­ют мно­го­чис­лен­ные посоль­ства, кото­рые нача­ли при­бы­вать с изъ­яв­ле­ни­ем покор­но­сти. Так, посоль­ство из Сард вру­чи­ло ему клю­чи от горо­да. Он же, как утвер­жда­ет Арри­ан, раз­ре­шил жите­лям Сард и осталь­ным лидий­цам жить по ста­рин­ным лидий­ским зако­нам и даро­вал им сво­бо­ду. Это долж­но было озна­чать, что Алек­сандр отныне высту­па­ет здесь как «осво­бо­ди­тель» гре­ков от тяже­ло­го пер­сид­ско­го ига. В Ликии послы от фасе­ли­тов при­шли «увен­чать Алек­сандра золотым вен­цом и про­сить у него друж­бы». Изве­щен­ные об этом, мно­гие горо­да ниж­ней Ликии так­же при­сла­ли посоль­ства (Arr. I. 24. 1). К Алек­сан­дру при­бы­ли послы от сел­гов с прось­бой о друж­бе, с кото­ры­ми он заклю­чил мир, и с это­го вре­ме­ни они неиз­мен­но были ему вер­ны (Arr. I. 28. 1).

Эти меро­при­я­тия не были нова­ци­ей македон­ско­го пол­ко­во­д­ца. Нам извест­но, что до него к таким дипло­ма­ти­че­ским шагам при­бе­га­ли пер­сы еще во вре­мя гре­ко-пер­сид­ских войн. Так, когда Мар­до­ний в похо­де 492 г. до н. э. достиг Ионии, он низ­ло­жил всех ионий­ских тира­нов и уста­но­вил в горо­дах демо­кра­ти­че­ское прав­ле­ние. Геро­дот назы­ва­ет это самым выра­зи­тель­ным собы­ти­ем. И если Алек­сандр в Малой Азии с.26 повто­рил опыт самих пер­сов, это гово­рит о том, что в дипло­ма­ти­че­ских дей­ст­ви­ях он широ­ко исполь­зо­вал уро­ки пред­ше­ст­вен­ни­ков.

Дипло­ма­тию Алек­сандра по отно­ше­нию к гре­че­ским горо­дам Малой Азии основ­ные источ­ни­ки рас­це­ни­ва­ют как «осво­бож­де­ние» их из-под вла­сти Ахе­ме­нидов. Алек­сандр всюду уни­что­жал оли­гар­хию и вос­ста­нав­ли­вал демо­кра­ти­че­ское прав­ле­ние, раз­ре­шал горо­жа­нам жить по их зако­нам, сни­мал пода­ти, кото­рые они пла­ти­ли пер­сам (Arr. I. 18. 2)⁸. Так, в част­но­сти, он посту­пил с горо­да­ми Эфе­сом (Arr. I. 14. 10), Маг­не­си­ей и Трал­ла­ми (Arr. I. 18. 2). Рас­по­я­сав­ши­е­ся демо­кра­ты, победив­шие сво­их вра­гов с помо­щью воен­ной силы Алек­сандра, при­ня­лись гра­бить, кон­фис­ко­вы­вать иму­ще­ство оли­гар­хов, выно­сить им кро­ва­вые при­го­во­ры. В этих слу­ча­ях царь вынуж­ден был вме­ши­вать­ся. Так было в Сар­дах, так было и в дру­гих горо­дах. Но при­каз Алек­сандра о замене оли­гар­хи­че­ских режи­мов и выдви­же­нии демо­кра­тов совсем не свиде­тель­ст­во­вал о его демо­кра­ти­че­ских убеж­де­ни­ях, а гово­рил о лов­ком дипло­ма­ти­че­ском шаге, об уме­нии сори­ен­ти­ро­вать­ся в изме­нив­шей­ся обста­нов­ке. «Сво­бо­да» мало­азий­ских гре­че­ских горо­дов была, по выра­же­нию Ф. Шахер­май­ра, «фаса­дом, пред­на­зна­чен­ным скры­вать новое гос­под­ство». Она озна­ча­ла введе­ние македон­ских гар­ни­зо­нов вме­сто пер­сид­ских, учреж­де­ние новых нало­гов, упла­чи­вае­мых македо­ня­нам вза­мен пер­сид­ских пода­тей. Горо­да Ионии и Эолиды даже не были вклю­че­ны Алек­сан­дром в состав Коринф­ско­го сою­за, кото­рый был пре­вра­щен в фик­цию. Он не хотел пре­до­ста­вить гре­че­ским горо­дам Малой Азии даже воз­мож­ность тако­го объ­еди­не­ния⁹. Им поз­во­ле­но было обра­зо­вать свой округ, кото­рый уже не назы­вал­ся сатра­пи­ей, одна­ко нахо­дил­ся под неослаб­ным при­смот­ром про­тек­то­ра Алек­сандра, «лов­ко­го дипло­ма­та Алки­ма­ха»¹⁰.

Нель­зя ска­зать, что панэл­лин­ская про­па­ган­да и дипло­ма­тия Алек­сандра име­ли здесь пол­ный успех. Неко­то­рые круп­ные горо­да, как Милет и Гали­кар­нас, поняв­шие истин­ные цели македон­ско­го пол­ко­во­д­ца, не под­да­лись на его дипло­ма­ти­че­ские ухищ­ре­ния и ока­за­ли реши­тель­ное сопро­тив­ле­ние. В таких слу­ча­ях Алек­сандр отка­зы­вал­ся от дипло­ма­ти­че­ско­го при­кры­тия, забы­вал о лозун­ге осво­бож­де­ния и объ­еди­не­ния мало­азий­ских гре­ков и брал горо­да штур­мом.

с.27 Панэл­ли­низм не мог во всех слу­ча­ях быть глав­ным зве­ном в алек­сан­дров­ской поли­ти­че­ской стра­те­гии. Дей­ст­ви­тель­ность застав­ля­ла неред­ко менять пози­ции и руко­вод­ст­во­вать­ся ины­ми дипло­ма­ти­че­ски­ми сооб­ра­же­ни­я­ми. Так, Алек­сандр поща­дил попав­ших к нему в плен жите­лей Миле­та (Arr. I. 19. 6; Diod. XVII. 22. 5), под­черк­нув тем самым свою при­вер­жен­ность панэл­лин­ским иде­ям, но это не поме­ша­ло ему сров­нять с зем­лей Гали­кар­нас (Arr. I. 23. 6; Diod. VII. 27. 6). Если после бит­вы при Гра­ни­ке Алек­сандр взял в плен гре­че­ских наем­ни­ков и в цепях отпра­вил их на работы в Македо­нию как пре­да­те­лей, сра­жав­ших­ся на сто­роне пер­сов (Arr. I. 16. 6), то после взя­тия Миле­та он поща­дил 300 наем­ни­ков и вклю­чил их в состав сво­его вой­ска (Arr. I. 19. 6).

В усло­ви­ях Малой Азии дипло­ма­ти­че­ская дея­тель­ность не мог­ла не пре­тер­петь суще­ст­вен­ных изме­не­ний. Мел­кие уступ­ки, обе­ща­ния и подоб­ные им при­е­мы, широ­ко исполь­зо­вав­ши­е­ся в Гре­ции, в Малой Азии почти не при­ме­ня­ют­ся. Алек­сандр откры­то пере­шел к дипло­ма­тии с пози­ции силы. Мало­азий­ские горо­да теперь мог­ли рас­счи­ты­вать на бла­го­склон­ность Алек­сандра лишь в том слу­чае, если они при­сы­ла­ли ему пред­ста­ви­тель­ные посоль­ства с бога­ты­ми дара­ми и гото­вы были заклю­чить с ним мир на его усло­ви­ях. Но и дого­вор о «друж­бе» не при­зна­вал пол­ной их сво­бо­ды и был свя­зан с неко­то­ры­ми огра­ни­че­ни­я­ми их само­сто­я­тель­но­сти¹¹. При­мер тому — посоль­ство фасе­ли­тов, кото­рое награ­ди­ло Алек­сандра золотым вен­цом и про­си­ло у него друж­бы. Послед­ний же велел им, как и ликий­цам, сдать свои горо­да тем, кого он к ним напра­вит (Arr. I. 24. 6). Все горо­да были сда­ны. Пафла­гон­цев, доб­ро­воль­но сдав­ших­ся и про­сив­ших не вво­дить в их зем­ли вой­ска, Алек­сандр рас­по­рядил­ся вклю­чить в под­чи­не­ние Кала­ту, сатра­пу Фри­гии (Arr. II. 4. 1—2). Кур­ций сооб­ща­ет, что царь даже взял у них залож­ни­ков (III. 1. 23). За эти­ми дей­ст­ви­я­ми Алек­сандра ясно про­сле­жи­ва­ет­ся стрем­ле­ние под­чи­нить заня­тые терри­то­рии и укре­пить свою власть на них.

Если же насе­ле­ние мало­азий­ских горо­дов и обла­стей пыта­лось вый­ти за пре­де­лы рамок, опре­де­лен­ных дипло­ма­ти­че­ски­ми тре­бо­ва­ни­я­ми Алек­сандра, его жда­ло суро­вое нака­за­ние. По свиде­тель­ству Арри­а­на, дипло­ма­тия Алек­сандра в подоб­ных слу­ча­ях игра­ла важ­ную роль по под­дер­жа­нию его поли­ти­че­ско­го авто­ри­те­та.

с.28 Как извест­но, при оса­де Миле­та горо­жане при­сла­ли к царю посоль­ство, кото­рое сооб­щи­ло, что миле­тяне соглас­ны открыть ворота и гавань горо­да оди­на­ко­во для македо­нян и пер­сов и про­сят на этих усло­ви­ях снять оса­ду (Arr. I. 19. 1). Алек­сандр, хотя и тре­бо­вал без­ого­во­роч­но­го под­чи­не­ния, пошел на этот ком­про­мисс, но на сле­дую­щий день начал штурм горо­да.

В Пам­фи­лию к Алек­сан­дру при­бы­ли послы из Аспен­да, кото­рые сда­ли город, но про­си­ли не ста­вить там гар­ни­зон (Arr. I. 26. 2—3). Алек­сандр удо­вле­тво­рил эту прось­бу, но тут же потре­бо­вал от аспен­дий­цев упла­ты 50 талан­тов его вои­нам и постав­ку лоша­дей для его армии. Когда же узнал, что горо­жане не выпол­ня­ют эти усло­вия, с вой­ском подо­шел к Аспен­ду и, несмот­ря на то, что город был хоро­шо укреп­лен и оса­да его была сопря­же­на с боль­ши­ми труд­но­стя­ми, уже­сто­чил свои тре­бо­ва­ния. Удво­ив сум­му выку­па, он взял в залож­ни­ки знат­ных горо­жан и под­чи­нил Аспенд сво­е­му сатра­пу (Arr. I. 27. 3).

В Малой Азии Алек­сандр, в кон­це кон­цов, стал пони­мать, насколь­ко про­ти­во­есте­ствен­ной была для него опо­ра на демо­кра­ти­че­ские эле­мен­ты. В свя­зи с этим он стре­мит­ся зару­чить­ся под­держ­кой мест­ной вла­сти. В даль­ней­шем это стрем­ле­ние вызо­вет сопро­тив­ле­ние преж­них еди­но­мыш­лен­ни­ков. В Малой Азии Алек­сандр решил эту про­бле­му в сово­куп­но­сти с запу­тан­ны­ми внут­рен­ни­ми дина­сти­че­ски­ми вопро­са­ми, кото­рые при­об­ре­та­ли осо­бую ост­ро­ту в мало­азий­ской обла­сти Карии (Arr. I. 23. 8).

После бит­вы при Иссе и сокру­ши­тель­ной победы над пер­сид­ским царем в алек­сан­дров­ской поли­ти­ке и дипло­ма­тии появи­лись новые тен­ден­ции. С заво­е­ва­ни­ем мало­азий­ских земель была, по суще­ству, выпол­не­на про­грам­ма Филип­па. В нее не вхо­ди­ло заво­е­ва­ние всей Пер­сии, тем более уста­нов­ле­ние миро­во­го гос­под­ства. Но пла­ны сына шли гораздо даль­ше. На Восто­ке перед ним вста­ли прин­ци­пи­аль­но новые зада­чи, кото­рые тре­бо­ва­ли отка­за от ста­рых тра­ди­ций и введе­ния новых форм внеш­не­по­ли­ти­че­ских отно­ше­ний. Убедив­шись в сла­бо­сти Пер­сид­ской дер­жа­вы и в воз­мож­но­сти ее заво­е­вать, Алек­сандр с при­су­щим ему энту­зи­аз­мом и упор­ст­вом взял­ся за осу­щест­вле­ние это­го пла­на. Харак­тер­но, что перед бит­вой при Иссе Алек­сандр объ­явил сво­им вои­нам, что этим сра­же­ни­ем завер­шит­ся для них поко­ре­ние Азии (Arr. II. 7. 6). Но после это­го сра­же­ния он уже нико­гда не повто­рял этих слов, пото­му что в его пла­ны были вне­се­ны суще­ст­вен­ные коррек­ти­вы, и они полу­чи­ли новую направ­лен­ность. с.29 Это нашло свое яркое выра­же­ние в пере­го­во­рах Дария с Алек­сан­дром и в пере­пис­ке меж­ду ними¹².

В источ­ни­ках суще­ст­ву­ют раз­но­чте­ния по вопро­су о коли­че­стве посольств Дария к Алек­сан­дру. Так, Арри­ан и Дио­дор сооб­ща­ют о двух попыт­ках пер­сид­ско­го царя заклю­чить мир, Плу­тарх — об одной, Кур­ций и Юстин — о трех. Эти сооб­ще­ния, а так­же сведе­ния Дио­до­ра объ­еди­ня­ет то, что послед­нее посоль­ство пер­сов состо­я­лось неза­дол­го до бит­вы при Гав­га­ме­лах. С. И. Ковалев счи­тал, что леген­да о месо­потам­ском посоль­стве воз­ник­ла из жела­ния древ­них авто­ров при­дать решаю­ще­му столк­но­ве­нию македо­нян и пер­сов наи­боль­ший дра­ма­тизм путем дуб­ли­ро­ва­ния фак­тов. Поэто­му здесь мы огра­ни­чи­ва­ем­ся рас­смот­ре­ни­ем глав­ным обра­зом рас­ска­за Арри­а­на в срав­не­нии с дру­ги­ми источ­ни­ка­ми.

Пер­вое посоль­ство при­шло к Алек­сан­дру в фини­кий­ский город Мараф (Arr. II. 14. 1—4; ср.: Curt. IV. 1—7). Соглас­но изло­же­нию Арри­а­на, послы Дария долж­ны были не толь­ко пере­дать победи­те­лю при Иссе пись­мо от пер­сид­ско­го царя, но и уст­но про­сить отпу­стить к Дарию его мать, жену и детей. В пись­ме же под­чер­ки­ва­лось, что рань­ше при Филип­пе и Арта­к­серк­се Македо­ния и Пер­сия жили в сою­зе и друж­бе. Сам Филипп пер­вым неспра­вед­ли­во посту­пил с Аре­сом, хотя пер­сы ниче­го пло­хо­го ему не сде­ла­ли (II. 14. 2). Дарий упре­кал Алек­сандра в том, что он не толь­ко не захо­тел утвер­дить меж­ду ними ста­рин­ную друж­бу и союз, но веро­лом­но вторг­ся с вой­ском в Азию и «мно­го зла сде­лал пер­сам». Дарий вынуж­ден был защи­щать свою зем­лю и под­дан­ных. Он про­сит вер­нуть семью, попав­шую в плен, и жела­ет заклю­чить с Алек­сан­дром друж­бу и союз. В изло­же­нии пись­ма Кур­ци­ем Дарий не столь­ко про­сит, сколь­ко тре­бу­ет. За свою семью он пред­ло­жил Алек­сан­дру столь­ко денег, «сколь­ко мог бы собрать со всей Македо­нии», сове­то­вал ему доволь­ст­во­вать­ся «отцов­ским цар­ст­вом», быть Пер­сии союз­ни­ком и дру­гом¹³.

Ответ Алек­сандра реши­тель­но отвер­гал все попыт­ки при­ми­ре­ния. Закон­ность сво­их дей­ст­вий послед­ний обос­но­вы­вал тре­мя выдви­ну­ты­ми про­тив Пер­сии обви­не­ни­я­ми, кото­рые не было воз­мож­но­сти ни дока­зать, ни опро­верг­нуть. Пер­вое обви­не­ние было свя­за­но с отмще­ни­ем за бед­ст­вия, при­чи­нен­ные с.30 пер­са­ми Гре­ции. Алек­сандр здесь объ­яв­ля­ет себя не царем Македо­нии, а «пред­во­ди­те­лем элли­нов», уста­но­вив­шим в Элла­де мир, кото­рый пер­сид­ские послы ста­ра­лись раз­ру­шить раз­лич­ны­ми под­ку­па­ми. Вто­рое обви­не­ние каса­лось судь­бы Филип­па II. Пер­сы помог­ли Перин­фу, вое­вав­ше­му с царем Македо­нии; Филипп умер от рук заго­вор­щи­ков, опла­чен­ных пер­са­ми, о чем неод­но­крат­но они сами хва­ста­лись. Третье обви­не­ние каса­лось само­го Дария. Ста­вя вопрос отно­си­тель­но закон­но­сти его цар­ст­во­ва­ния, Алек­сандр обви­ня­ет его в том, что он с помо­щью Багоя убил Аре­са и захва­тил власть «неспра­вед­ли­во и напе­ре­кор пер­сид­ским зако­нам». Поэто­му он высту­па­ет как узур­па­тор, кото­рый сам начал враж­деб­ные дей­ст­вия, а Алек­сандр — как защит­ник сво­их прав. Кур­ций добав­ля­ет, что пись­мо Дария вызва­ло у Алек­сандра силь­ное раз­дра­же­ние. В ответ­ном пись­ме повто­ря­ют­ся обви­не­ния, изло­жен­ные Арри­а­ном. Пожа­луй, в нем более под­черк­ну­то разо­ре­ние пер­са­ми Гре­ции в пери­од гре­ко-пер­сид­ских войн и под­ку­пы вра­гов Македо­нии. Алек­сандр яко­бы обо­ро­ня­ет­ся от вой­ны, а не идет вой­ной. Дио­дор сооб­ща­ет, что когда Дарий напи­сал пись­мо Алек­сан­дру, в кото­ром про­сил за боль­шой выкуп отпу­стить плен­ных, то обе­щал ему усту­пить всю Азию до реки Галис. Алек­сандр собрал дру­зей, но скрыл от них под­лин­ное пись­мо и пока­зал совет­ни­кам дру­гое, кото­рое напи­сал сам и кото­рое соот­вет­ст­во­ва­ло его наме­ре­ни­ям. Послы ушли ни с чем (XVII. 39. 1—2).

В изло­же­нии всех этих источ­ни­ков ясно про­яв­ля­ют­ся хит­рость и тон­кость дипло­ма­ти­че­ской игры Алек­сандра. Он высту­па­ет как руко­во­ди­тель гре­ков, защи­ща­ет их инте­ре­сы, не про­ща­ет нане­сен­ных им обид. Все люди и стра­ны долж­ны знать, что, борясь за пра­вое дело, он уме­ет быть мило­сти­вым и про­щать про­тив­ни­ку. Это было важ­но для его даль­ней­шей поли­ти­ки. Даже Дарию, не заслу­жи­ваю­ще­му ника­ко­го снис­хож­де­ния, он обе­ща­ет, если тот при­дет с покор­но­стью, отдать без выку­па мать, жену и детей: «Я умею побеж­дать и щадить побеж­ден­ных» (Curt. IV. 1. 13). Алек­сандр назвал себя вла­ды­кой всей Азии и потре­бо­вал, чтобы Дарий обра­щал­ся к нему как к сво­е­му царю.

Вто­рое посоль­ство Дария при­бы­ло в тяже­лое для Алек­сандра вре­мя оса­ды Тира. Еще по доро­ге к горо­ду Алек­сандра встре­ти­ли знат­ные тир­ские послы, кото­рые от име­ни все­го насе­ле­ния обе­ща­ли сде­лать все, что он при­ка­жет (Arr. II. 15. 6—7). Кур­ций ука­зы­ва­ет, что послы пред­ла­га­ли ему в пода­рок золо­той венок, щед­ро и госте­при­им­но снаб­див его про­до­воль­ст­ви­ем (IV. 2. 2).

с.31 Посколь­ку тирий­ские послы уве­ря­ли Алек­сандра, что они гото­вы выпол­нить любое его при­ка­за­ние, он заявил о жела­нии вой­ти в город и при­не­сти жерт­ву Герак­лу. Это один из доволь­но ред­ких слу­ча­ев, когда дипло­ма­тия смы­ка­ет­ся с воен­ной хит­ро­стью, посколь­ку в слу­чае удо­вле­тво­ре­ния это­го тре­бо­ва­ния армия Алек­сандра бес­пре­пят­ст­вен­но заня­ла бы город. Не исклю­че­на веро­ят­ность, что он заим­ст­во­вал этот при­ем из дипло­ма­ти­че­ско­го арсе­на­ла сво­его отца, кото­рый в 339 г. до н. э. пред­ло­жил ана­ло­гич­ные тре­бо­ва­ния скиф­ско­му царю Атею, чтобы про­ник­нуть в его зем­ли (Iust. IX. 2).

Тирий­цы раз­га­да­ли замы­сел Алек­сандра и отка­за­лись впу­стить его в город. Узнав об этом реше­нии, Алек­сандр обра­тил­ся с гнев­ны­ми сло­ва­ми к послам, кото­рых недав­но так бла­го­склон­но при­нял, «или вы впу­сти­те меня в город, или я возь­му его силой» (Curt. IV. 2. 5—6). Нача­лась оса­да Тира. Имен­но тогда, когда Алек­сандр был занят оса­дой, к нему при­шли послы Дария с новы­ми, более зна­чи­тель­ны­ми пред­ло­же­ни­я­ми. Послед­ний был готов, во-пер­вых, поде­лить с Алек­сан­дром свое цар­ство, усту­пив ему его сре­ди­зем­но­мор­скую часть до само­го Евфра­та, вклю­чая Малую Азию, Сирию и Еги­пет; во-вто­рых, изъ­явил жела­ние пород­нить­ся с ним, отдав в жены свою дочь и 10 тысяч талан­тов выку­па за свою семью; в-третьих, по-преж­не­му согла­сен на друж­бу и союз (Arr. II. 25. 1).

Несмот­ря на уго­во­ры неко­то­рых спо­движ­ни­ков при­нять эти выгод­ные пред­ло­же­ния, Алек­сандр сно­ва отверг их, ука­зав, что не нуж­да­ет­ся в день­гах Дария и не при­мет вме­сто всей стра­ны толь­ко часть ее; и день­ги, и вся стра­на при­над­ле­жат ему. А если он поже­ла­ет женить­ся на доче­ри Дария, то осу­ще­ст­вит это и без его согла­сия, посколь­ку она нахо­дит­ся у него в пле­ну (Arr. II. 25. 3; ср.: Curt. IV. 1—7). Обра­ща­ет на себя вни­ма­ние факт, кото­рый при­во­дит Арри­ан, о том, что во вре­мя вто­ро­го посоль­ства Алек­сандр пред­ла­га­ет Дарию явить­ся к нему, если он хочет доб­ро­го к себе отно­ше­ния (Plut. Alex. 29). Труд­но пред­ста­вить, какие мог­ли быть меж­ду ними доб­рые отно­ше­ния, если один все ото­брал у дру­го­го. Но то, что Алек­сандр может ока­зать рас­по­ло­же­ние даже вра­гу, при­шед­ше­му к нему доб­ро­воль­но, долж­но было возы­меть боль­шое зна­че­ние перед похо­дом в стра­ну фара­о­нов. Еще будучи в Фини­кии, Алек­сандр начал пере­го­во­ры с ее руко­во­ди­те­ля­ми. Эти пере­го­во­ры дали поло­жи­тель­ные резуль­та­ты. Он был тор­же­ст­вен­но при­нят в погра­нич­ной еги­пет­ской кре­по­сти Пелу­зии. Навстре­чу вышел намест­ник Егип­та Мазак, с.32 чтобы пере­дать стра­ну, вой­ско и каз­ну¹⁴. На Восто­ке вооб­ще, и в Егип­те, в част­но­сти, он про­дол­жил играть роль осво­бо­ди­те­ля, но, в отли­чие от Гре­ции и Малой Азии, где он под­дер­жи­вал то ари­сто­кра­тию, то демо­кра­тию, здесь Алек­сандр начи­на­ет под­дер­жи­вать монар­хию, посколь­ку Восток не знал ни демо­кра­ти­че­ских, ни рес­пуб­ли­кан­ских тра­ди­ций. Он стал назы­вать­ся фара­о­ном и доро­жил этим име­нем, осо­бен­но после посе­ще­ния оази­са Сива. Само путе­ше­ст­вие туда было важ­ным и про­ду­ман­ным дипло­ма­ти­че­ским шагом. Полу­че­ние от выс­ше­го жре­ца Егип­та титу­ла сына бога Аммо­на, а ста­ло быть, и воз­веде­ние в сан фара­о­на, уве­ли­чи­ло авто­ри­тет Алек­сандра и его вли­я­ние. Про­веде­ние же осо­бой рели­ги­оз­ной поли­ти­ки, ува­же­ние мест­ных рели­ги­оз­ных тра­ди­ций, покро­ви­тель­ство жре­че­ству еще боль­ше уси­ли­ли это вли­я­ние и авто­ри­тет¹⁵. Имен­но они дали воз­мож­ность не толь­ко укре­пить свои пози­ции, но и под­гото­вить­ся к послед­не­му реши­тель­но­му сра­же­нию с пер­са­ми у Гав­га­мел. Перед этой бит­вой Алек­сандр про­из­нес речь, пол­ную дипло­ма­ти­че­ско­го смыс­ла (Plut. Alex. 33).

Победа на Гав­га­мель­ской рав­нине, преж­де все­го, реши­ла судь­бу пер­сид­ско­го царя. Дарий бежал от Алек­сандра с неболь­шим отрядом при­бли­жен­ных, пред­во­ди­тель кото­рых сатрап Бак­трии Бесс решил изба­вить­ся от инерт­но­го царя, покон­чить с ним. Убив сво­его гос­по­ди­на, он с груп­пой сообщ­ни­ков бежал в свою сатра­пию.

Мож­но пред­ста­вить, что бы сде­лал Алек­сандр со сво­им закля­тым вра­гом, если бы пой­мал его живым. Кур­ций вла­га­ет в уста Алек­сандра такие сло­ва по отно­ше­нию к Дарию: «…мне долж­но пре­сле­до­вать его, пока он не будет убит…» (IV. 11. 18). Но теперь, когда Дарий мертв и не суще­ст­ву­ет боль­ше пре­пят­ст­вий, чтобы стать «закон­ным» пре­ем­ни­ком Ахе­ме­нидов, Алек­сандр мог про­явить вели­ко­ду­шие, исполь­зо­вав дипло­ма­тию в каче­стве вспо­мо­га­тель­но­го сред­ства. Он при­ка­зал похо­ро­нить пер­сид­ско­го царя с подо­баю­щи­ми поче­стя­ми, пре­сле­до­вать и стро­го нака­зать его убий­цу. При­каз был выпол­нен. Македон­ские вой­ска достиг­ли Бак­трии и стро­го, по восточ­но­му обы­чаю, каз­ни­ли Бес­са.

Заво­е­ва­ни­ем этой сатра­пии начал­ся сред­не­ази­ат­ский пери­од восточ­ной экс­пе­ди­ции Алек­сандра, он харак­те­ри­зо­вал­ся осо­бен­но упор­ным сопро­тив­ле­ни­ем сред­не­ази­ат­ских с.33 пле­мен и народ­но­стей про­тив ино­зем­ных захват­чи­ков. Алек­сан­дру при­шлось здесь решать прин­ци­пи­аль­но новые воен­но-поли­ти­че­ские зада­чи, кото­рые вызва­ли к жиз­ни спе­ци­фи­че­ские фор­мы и чер­ты дипло­ма­тии. Для послед­ней в пери­од 329—327 гг. до н. э. преж­де все­го харак­тер­но отсут­ст­вие пря­мых кон­так­тов с пред­ста­ви­те­ля­ми мест­но­го насе­ле­ния. Это свиде­тель­ст­ву­ет о силе и мас­шта­бах анти­ма­кедон­ско­го дви­же­ния в этом реги­оне¹⁶. При­ме­ча­тель­но, что ни бак­трий­цы, ни сог­дий­цы послов с изъ­яв­ле­ни­ем покор­но­сти не посы­ла­ли, а Алек­сандр, в свою оче­редь, наме­ре­вал­ся усми­рить и под­чи­нить их чисто воен­ным путем. Одна­ко, когда этот путь не давал ощу­ти­мых резуль­та­тов, осо­бен­но в борь­бе с вои­на­ми Спи­та­ме­на, Алек­сандр при­ме­нял и дипло­ма­ти­че­ские сред­ства. Толь­ко они в дан­ной обста­нов­ке ока­за­лись дей­ст­вен­ны­ми. Уго­во­ра­ми и обе­ща­ни­я­ми, дипло­ма­ти­че­ски­ми ухищ­ре­ни­я­ми ему уда­лось разъ­еди­нить вос­став­ших, пере­тя­нуть на свою сто­ро­ну мест­ную знать и пода­вить вос­ста­ние. Имен­но с этих пор Алек­сандр осо­бен­но ста­рал­ся при­влечь восточ­ную знать, при­бли­зить ее к управ­ле­нию, назна­чить на ответ­ст­вен­ные посты в государ­стве и в армии. С ней уста­нав­ли­вал­ся не толь­ко чисто поли­ти­че­ский, но и соци­аль­ный союз. Таким обра­зом, Алек­сандр в ходе дипло­ма­ти­че­ских акций закла­ды­вал управ­лен­че­ские осно­вы сво­ей дер­жа­вы. Его дипло­ма­тия слу­жи­ла инте­ре­сам не толь­ко внеш­ней, но и внут­рен­ней поли­ти­ки. Отно­си­тель­ное усми­ре­ние жите­лей сред­не­ази­ат­ских земель дало Алек­сан­дру воз­мож­ность осу­ще­ст­вить поход в Индию, куда влек­ли его уже совсем дру­гие пла­ны и наме­ре­ния.

Дело в том, что вой­на отмще­ния, под фла­гом кото­рой раз­ви­ва­лась восточ­ная кам­па­ния, окон­чи­лась. Пер­сид­ское цар­ство было уни­что­же­но, Алек­сандр стал царем Азии, месть осу­щест­вле­на, цели похо­да выпол­не­ны. Пожар двор­ца в Пер­се­по­ле стал сим­во­ли­че­ским актом завер­ше­ния «вой­ны отмще­ния». Вполне зако­но­мер­ным было реше­ние Алек­сандра отпу­стить на роди­ну все эллин­ские кон­тин­ген­ты, за исклю­че­ни­ем поже­лав­ших остать­ся доб­ро­воль­но (Arr. III. 19. 5; Diod. XVII. 74. 3). Тем самым Алек­сандр пока­зал, что он боль­ше не явля­ет­ся стра­те­гом-авто­кра­то­ром Коринф­ско­го сою­за, что его новые пла­ны не нуж­да­ют­ся в этом сою­зе даже в виде мораль­ной тыло­вой под­держ­ки. Ему и так при­хо­ди­лось от гре­ков и македо­нян скры­вать отдель­ные дета­ли этих пла­нов. Миро­дер­жав­ные замыс­лы, кото­рые в них при­сут­ст­во­ва­ли, были чуж­ды с.34 и тем, и дру­гим. Нуж­на была новая дипло­ма­тия в изме­нив­ших­ся усло­ви­ях, и она нача­ла появ­лять­ся уже в сред­не­ази­ат­ском похо­де, но осо­бен­но про­яви­лась в Индии.

Индий­ский поход явля­ет­ся каче­ст­вен­но новым. Он ниче­го не име­ет обще­го с пла­ном панэл­лин­ско­го сою­за. Он заду­ман для осу­щест­вле­ния миро­во­го гос­под­ства. На служ­бу этой глав­ной цели была постав­ле­на дипло­ма­тия Алек­сандра, кото­рая при этих новых обсто­я­тель­ствах так­же всту­па­ет в новый этап.

В то вре­мя в Север­ной Индии отдель­ные цар­ства и мел­кие кня­же­ства вели упор­ную и про­дол­жи­тель­ную борь­бу меж­ду собой. Алек­сандр исполь­зо­вал это сопер­ни­че­ство, стал­ки­вал, разъ­еди­нял и соеди­нял их друг с дру­гом, вста­вал на сто­ро­ну одних пра­ви­те­лей про­тив дру­гих, начал осу­ществлять лозунг «Разде­ляй и власт­вуй», кото­рый в Риме станет основ­ным в меж­ду­на­род­ных делах. Так, напри­мер, зимой 328/327 г., когда Алек­сандр еще был в Сред­ней Азии, к нему при­шел раджа Так­си­ла, пред­ло­жив­ший свои услу­ги за обе­ща­ние под­держ­ки (Diod. XVII. 86. 4). Когда македон­ское вой­ско подо­шло к при­то­ку Инда Кофе­ну, Так­си­ла и дру­гие индий­ские пра­ви­те­ли, по тре­бо­ва­нию Алек­сандра, вышли к нему навстре­чу (Arr. IV. 22. 6; Diod. XVII. 87). Но в Индии было и дру­гое. Раджи Пор и Аби­сар не захо­те­ли идти по пути Так­си­ла и наме­ре­ны были бороть­ся с Алек­сан­дром. Более реши­тель­ным в этом стрем­ле­нии ока­зал­ся Пор. Но его союз с Аби­са­ром был непроч­ным (Arr. IV. 8. 3; ср. Diod. XVII. 87). В бит­ве при Гидас­пе Пор ока­зал­ся один на один с гроз­ным про­тив­ни­ком, потер­пел страш­ное пора­же­ние и был пле­нен. Каза­лось, ему гро­зи­ла жесто­кая кара за непо­слу­ша­ние. Но это­го не слу­чи­лось. Алек­сандр для закреп­ле­ния сво­его поло­же­ния на заня­тых индий­ских зем­лях вновь при­бег к дипло­ма­тии. Преж­де все­го он при­бли­зил к себе побеж­ден­но­го Пора, вру­чил ему власть над его обла­стью и даже при­со­еди­нил к ней дру­гие обшир­ные вла­де­ния. Источ­ни­ки объ­яс­ня­ют этот факт тем, что индий­ский раджа воз­будил в серд­це Алек­сандра ува­же­ние сво­им муже­ст­вом и цар­ским досто­ин­ст­вом (Arr. V. 18—19; Plut. Alex. 60). В дей­ст­ви­тель­но­сти же за эти­ми дей­ст­ви­я­ми Алек­сандра уга­ды­вал­ся тон­кий дипло­ма­ти­че­ский рас­чет. Про­дол­жая тра­ди­ци­он­ную поли­ти­ку опо­ры на ази­ат­скую знать, он хотел сде­лать могу­ще­ст­вен­но­го и авто­ри­тет­но­го раджу сво­им союз­ни­ком, как и Так­си­лу, став­ше­го им доб­ро­воль­но. Это поведе­ние Алек­сандра дало повод дру­гим пред­во­ди­те­лям индий­ских терри­то­рий при­со­еди­нить­ся к нему. Поми­мо Так­си­ла и Пора (Arr. V. 20. 4), ему при­сяг­ну­ли на вер­ность и мно­гие дру­гие цар­ства, с.35 воен­ные силы кото­рых он стал при­ме­нять про­тив непо­кор­ных. Нали­цо стрем­ле­ние Алек­сандра исполь­зо­вать про­ти­во­ре­чия в индий­ском обще­стве для укреп­ле­ния сво­ей вла­сти. Поль­зу­ясь под­держ­кой ряда индий­ских пра­ви­те­лей, Алек­сандр наме­ре­вал­ся про­дол­жить поход вглубь Индии, но не смог осу­ще­ст­вить этот план из-за реши­тель­но­го про­ти­во­дей­ст­вия самой его армии у Гифа­си­са, тре­бо­вав­шей воз­вра­ще­ния назад. Ни уго­во­ры, ни угро­зы, ни дипло­ма­ти­че­ские улов­ки Алек­сандра не сра­ба­ты­ва­ли. Пол­но­стью осу­ще­ст­вить заду­ман­ное — поко­рить Индию и вый­ти к бере­гам Оке­а­на — не уда­лось. Ему при­шлось воз­вра­тить­ся. Эта неуда­ча, одна­ко, не уни­что­жи­ла стрем­ле­ния к новым заво­е­ва­ни­ям, к новым похо­дам (Arr. VI. 14. 1—2). К их под­готов­ке он при­сту­пил сра­зу по воз­вра­ще­нии из Индии в Вави­лон, кото­рый сде­лал сто­ли­цей сво­его государ­ства. Новые фор­мы дипло­ма­ти­че­ских отно­ше­ний в изме­нив­шей­ся ситу­а­ции он не успел уста­но­вить, поме­ша­ла преж­девре­мен­ная смерть.

Все выше­из­ло­жен­ное не под­твер­жда­ет обще­го тези­са, выдви­ну­то­го О. О. Крю­ге­ром, что вза­и­моот­но­ше­ния меж­ду государ­ства­ми в древ­но­сти были чрез­вы­чай­но при­ми­тив­ны¹⁷. Необос­но­ван­ным нуж­но счи­тать и мне­ние Ф. Шахер­май­ра, кото­рый пола­гал, что искус­ство дипло­ма­тии было совер­шен­но чуж­до нату­ре Алек­сандра. Он вооб­ще не при­зна­вал чужих государств, а, сле­до­ва­тель­но, и дипло­ма­ти­че­ских отно­ше­ний с ними. Для него суще­ст­во­вал один лишь вид внеш­не­по­ли­ти­че­ских отно­ше­ний — без­ого­во­роч­ная капи­ту­ля­ция¹⁸. Это утвер­жде­ние не соот­вет­ст­ву­ет дей­ст­ви­тель­но­сти, оно осно­ва­но на субъ­ек­тив­ной оцен­ке лич­но­сти Алек­сандра, кото­ро­го автор это­го суж­де­ния счи­та­ет чело­ве­ком, «штур­му­ю­щим все и вся».

На самом деле дипло­ма­тия Алек­сандра пол­на при­ме­ров тон­ко­го и гиб­ко­го лави­ро­ва­ния, осно­ва­на на лов­кой дема­го­гии, уступ­ках и лож­ных обе­ща­ни­ях, на уме­нии заклю­чать выгод­ные дого­во­ры и сою­зы, на спо­соб­но­сти разъ­еди­нять про­тив­ни­ков, созда­вать нуж­ное для сво­их целей обще­ст­вен­ное мне­ние. При­чем, в ходе восточ­ной экс­пе­ди­ции дипло­ма­ти­че­ская дея­тель­ность Алек­сандра раз­ви­ва­лась, видо­из­ме­ня­лась, совер­шен­ст­во­ва­лась. Она была иной перед нача­лом восточ­ной кам­па­нии, когда Алек­сандр, преж­де все­го, стре­мил­ся и доби­вал­ся дипло­ма­ти­че­ским путем созда­ния усло­вий для осу­щест­вле­ния отцов­ской идеи похо­да на Восток; она изме­ни­лась, с.36 когда потре­бо­ва­лось про­веде­ние поли­ти­ки, слу­жа­щей инте­ре­сам Македон­ско­го государ­ства, под при­кры­ти­ем панэл­лин­ских лозун­гов; она ста­ла дру­гой во вре­мя окон­ча­тель­но­го раз­ры­ва с исчер­пав­шей себя про­грам­мой Коринф­ско­го кон­грес­са и нача­ла осу­щест­вле­ния миро­дер­жав­ни­че­ских пла­нов. Для каж­до­го из этих эта­пов харак­тер­ны свои тен­ден­ции, хотя отдель­ные дипло­ма­ти­че­ские при­е­мы неред­ко исполь­зо­ва­лись на всех эта­пах дея­тель­но­сти Алек­сандра. О том, что дипло­ма­ти­че­ская дея­тель­ность послед­не­го была актив­ной, свиде­тель­ст­ву­ют не толь­ко раз­лич­ные свя­зи и отно­ше­ния, заклю­чен­ные им с мно­го­чис­лен­ны­ми стра­на­ми и государ­ства­ми и огром­ным пле­мен­ным миром, но и обмен пись­ма­ми, при­ем послов, при­бы­вав­ших к нему с раз­ных кон­цов Зем­ли для раз­ре­ше­ния важ­ных про­блем вза­и­моот­но­ше­ний. То, что Алек­сандр рас­смат­ри­вал их каж­дый раз по-ино­му, свиде­тель­ст­ву­ет о его бога­том дипло­ма­ти­че­ском арсе­на­ле и изво­рот­ли­во­сти. Эти мно­го­чис­лен­ные фор­мы дипло­ма­ти­че­ско­го воздей­ст­вия при­но­си­ли ему ощу­ти­мые резуль­та­ты.

Какие же свя­зи и отно­ше­ния суще­ст­во­ва­ли при Алек­сан­дре и широ­ко им исполь­зо­ва­лись?

Преж­де все­го, Алек­сандр с пер­вых шагов само­сто­я­тель­ной дея­тель­но­сти, где толь­ко мож­но, стре­мил­ся к сою­зам и заклю­чал дого­во­ры «о друж­бе». Так, напри­мер, после пер­вых побед на Севе­ре к Алек­сан­дру при­шли послы от три­бал­лов и дру­гих неза­ви­си­мых пле­мен, жив­ших воз­ле Ист­ра. Они про­си­ли у него друж­бы и сою­за. Иска­ли под­держ­ки и кель­ты, хотя они не осо­бен­но опа­са­лись его ввиду уда­лен­но­сти сво­их земель. При­шли с ним к согла­ше­нию и пафла­гон­цы (Arr. II. 4. 1). В Ликии Алек­сандр заклю­чил дого­вор с тел­мес­ца­ми (Arr. I. 24. 4). В Фини­кии всту­пил в союз с Биб­лом и Сидо­ном (Arr. II. 15. 6). В Сред­ней Азии дру­же­ст­вен­ный союз был заклю­чен с Фари­сма­ном, царем хорез­мий­цев (Arr. IV. 15. 5), с евро­пей­ски­ми ски­фа­ми (Arr. IV. 15. 2), в Егип­те — с Кире­на­и­кой (Curt. IV. 7. 4; Diod. XVII. 49. 3), в Индии — с Так­си­лой (Diod. XVII. 86. 4).

Что полу­чил Алек­сандр от подоб­ных дипло­ма­ти­че­ских актов? Дости­гая извест­ной сте­пе­ни зави­си­мо­сти этих пле­мен и народ­но­стей от него, он исполь­зо­вал их воен­ные силы для осу­щест­вле­ния сво­их воен­ных и поли­ти­че­ских пла­нов. Очень часто при заклю­че­нии таких дого­во­ров на пер­вом месте сто­я­ло обя­за­тель­ство участ­во­вать в воен­ных опе­ра­ци­ях Алек­сандра (Arr. I. 19. 6; 28. 1). Под­твер­жде­ни­ем это­му может слу­жить уча­стие воин­ских кон­тин­ген­тов три­бал­лов, илли­рий­цев, фра­кий­цев в похо­де гре­ко-македон­ских войск про­тив с.37 пер­сов; не исклю­че­но, что они долж­ны были пла­тить и дань (Arr. I. 4. 6—8).

Дого­во­ры о сов­мест­ных воен­ных дей­ст­ви­ях были вооб­ще весь­ма рас­про­стра­не­ны¹⁹. Ино­гда заклю­чал­ся отдель­ный дого­вор, но чаще все­го он вклю­чал­ся в общий дого­вор «о друж­бе». Так, кель­ты вклю­чи­ли в дого­вор «о друж­бе» с Алек­сан­дром пункт о сов­мест­ных воен­ных дей­ст­ви­ях (Arr. IV. 15. 15). Обя­за­лись участ­во­вать в сов­мест­ных воен­ных дей­ст­ви­ях и пафла­гон­цы (Arr. I. 19. 6; 28. 1). Дру­же­ст­вен­ный союз с Фари­сма­ном дал воз­мож­ность по прось­бе послед­не­го начать сов­мест­ный поход про­тив пле­мен, жив­ших у Эвк­син­ско­го моря (Arr. IV. 15. 4—5), от чего Алек­сандр в свя­зи с пред­сто­я­щим индий­ским похо­дом вынуж­ден был отка­зать­ся. Но союз с ним имел для него важ­ное зна­че­ние, так как он лишил под­держ­ки враж­деб­ные ему силы²⁰. Такое же исполь­зо­ва­ние воен­ной силы он имел и в Индии.

Мно­гие дого­во­ры совер­ша­лись при реше­нии спор­ных вопро­сов или при выра­же­нии покор­но­сти. Осо­бен­но это име­ло место в Сред­ней Азии и Индии. В пер­вом слу­чае дипло­ма­ти­че­ским парт­не­ром Алек­сандра высту­пи­ли коче­вые наро­ды — саки и мас­са­ге­ты, кото­рых источ­ни­ки соби­ра­тель­но назы­ва­ют ски­фа­ми. Кур­ций сооб­ща­ет, что неда­ле­ко от горо­да Мара­кан­да, где Алек­сандр нещад­но опу­сто­шал и сжи­гал ближ­ние селе­ния, к нему при­бы­ли послы ски­фов-амбий­цев, сохра­няв­ших сво­бо­ду со вре­ме­ни смер­ти Кира, и теперь желав­ших под­чи­нить­ся Алек­сан­дру. Он обо­шел­ся с ними мило­сти­во (VII. 6. 11—12). Инте­рес­но, что под пред­ло­гом заклю­че­ния с ними друж­бы он напра­вил к ним свое посоль­ство, цель кото­ро­го состо­я­ла в том, чтобы позна­ко­мить­ся с при­ро­дой скиф­ской зем­ли и узнать, вели­ко ли ее наро­до­на­се­ле­ние, како­вы его обы­чаи и с каким воору­же­ни­ем оно выхо­дит на вой­ну (Arr. IV. 11).

Сле­дую­щая встре­ча македо­нян со ски­фа­ми про­изо­шла у реки Танаис, на бере­гу кото­рой Алек­сандр постро­ил город сво­его име­ни. Это собы­тие вызва­ло недо­воль­ство пле­мен саков, кото­рые собра­лись на про­ти­во­по­лож­ном бере­гу и ста­ли обстре­ли­вать при­шель­цев из луков. После­до­ва­ла кро­во­про­лит­ная схват­ка, в резуль­та­те кото­рой саки были обра­ще­ны в бег­ство. В ско­ром вре­ме­ни, как сооб­ща­ет Арри­ан, к Алек­сан­дру яви­лись сак­ские послы с изви­не­ни­я­ми за то, что с.38 про­изо­шло. Они ука­зы­ва­ли, что в этих дей­ст­ви­ях про­тив Алек­сандра участ­во­вал не весь скиф­ский народ, кото­рый выра­жа­ет ему покор­ность, а шай­ки раз­бой­ни­ков и гра­би­те­лей. Алек­сандр отве­тил им «любез­ны­ми сло­ва­ми» (IV. 5. 1). Кур­ций так­же гово­рит, что Алек­сандр мило­сти­во при­нял скиф­ских послов (VII. 9. 19). Нако­нец, после вто­ро­го поко­ре­ния сог­дий­цев, к Алек­сан­дру при­шел Фра­та­ферн, сто­яв­ший во гла­ве Хорез­ма. Послед­ний объ­еди­нил­ся с сосед­ни­ми по обла­сти мас­са­ге­та­ми и дака­ми и послал людей уве­рить царя в сво­ей покор­но­сти. Алек­сандр бла­го­склон­но выслу­шал их (Curt. VIII. 1. 8, 10).

То же самое было в Индии. Алек­сандр при­ни­мал посоль­ства от горо­дов с прось­ба­ми о поща­де и даро­вал ее (Curt. VIII. 10. 33—34). Одни, как Аби­сар, отда­ва­ли себя и стра­ну по при­нуж­де­нию (Arr. V. 20. 5). Дру­гие, как Пор, пока вой­на шла на Гидас­пе с его тез­кой, послал к Алек­сан­дру заяв­ле­ние, что себя и свою стра­ну отда­ет его вла­сти. Арри­ан утвер­жда­ет, что сде­ла­но это было ско­рее из нена­ви­сти к пер­во­му Пору, чем из-за дру­же­ско­го рас­по­ло­же­ния к Алек­сан­дру (V. 21. 3). Когда гре­ки под­ня­ли в Бак­трах вос­ста­ние, Алек­сандр при­нял сто послов от магов и оксид­ра­ков. Они сда­лись ему вме­сте со сво­и­ми горо­да­ми. Алек­сандр обло­жил их данью, при­няв под свое покро­ви­тель­ство (Curt. IX. 7. 12—14).

Сабар­ки так­же отпра­ви­ли к царю послов с выра­же­ни­ем покор­но­сти все­го пле­ме­ни (Curt. IX. 8. 7).

Име­ли место посоль­ства от хра­мов, решав­ших рели­ги­оз­ные вопро­сы, посоль­ства с лич­ны­ми прось­ба­ми. Они реша­лись глав­ным обра­зом в инте­ре­сах Алек­сандра, его поли­ти­ки и пре­сти­жа.

Важ­ней­шим свиде­тель­ст­вом широ­ко­го раз­ви­тия внеш­них сно­ше­ний во вре­ме­на Алек­сандра явля­ет­ся сло­жив­ший­ся и упо­рядо­чен­ный посоль­ский цере­мо­ни­ал, а так­же мно­же­ство раз­ных посольств.

Что каса­ет­ся посоль­ско­го цере­мо­ни­а­ла, в это же вре­мя был дипло­ма­ти­че­ской прак­ти­кой выра­ботан, пусть не все­гда и соблюдав­ший­ся, порядок при­е­ма послов. Он начи­нал­ся, осо­бен­но в восточ­ном аре­а­ле, с при­е­ма даров, коли­че­ство и каче­ство кото­рых долж­но было повли­ять на исход пере­го­во­ров. При­ем даров стал одной из форм дипло­ма­ти­че­ско­го акта. Она сопро­вож­да­лась реча­ми послов или осо­бо упол­но­мо­чен­ных из знат­ных лиц, или пере­да­чей писем сво­их вождей и пред­во­ди­те­лей. Источ­ни­ки дают нам воз­мож­ность уяс­нить, како­вы были эти дары. Кур­ций ука­зы­ва­ет, что послы кирен­цев, кото­рые про­си­ли у Алек­сандра мира и друж­бы, пере­да­ли ему с.39 дары, и иско­мое было достиг­ну­то (IV. 7. 9). Содер­жа­ние даров кон­крет­но не назва­но. Но Дио­дор уточ­ня­ет, что, когда Алек­сандр отпра­вил­ся к Аммо­ну в оазис Сива, в середине пути его встре­ти­ли послы из Кире­ны, вез­шие ему венец и вели­ко­леп­ные дары, в том чис­ле 300 колес­ниц. При­няв их, он заклю­чил с ними дру­же­ст­вен­ный союз и вме­сте со сво­и­ми спут­ни­ка­ми отпра­вил­ся даль­ше к хра­му (XVII. 49. 3—4). Когда к Алек­сан­дру при­шло посоль­ство от евро­пей­ских ски­фов, оно под­нес­ло ему от име­ни скиф­ско­го царя дары, кото­рые у ски­фов почи­та­лись за самые дра­го­цен­ные; царь готов выдать за Алек­сандра свою дочь ради укреп­ле­ния дру­же­ст­вен­но­го сою­за. Но послед­ний от таких даров веж­ли­во отка­зал­ся (Arr. IV. 15. 2—5).

В Индии брат Аби­са­ра при­нес в дар Алек­сан­дру день­ги и сорок сло­нов (Arr. V. 20. 5). Оксид­ра­ки при­нес­ли дары, кото­рые счи­та­лись у индов самы­ми почет­ны­ми: 500 бое­вых колес­ниц с людь­ми (Arr. VI. 14. 3). Муси­кан, узнав, что Алек­сандр идет на него, поспеш­но вышел ему навстре­чу с дара­ми, кото­рые у индов цени­лись выше все­го: при­вел всех сло­нов. При­зна­вая непра­виль­ным свое поведе­ние, он заявил, что и себя, и народ свой отда­ет под власть его. Арри­ан ука­зы­ва­ет, что это был наи­луч­ший спо­соб полу­чить от Алек­сандра все, что нуж­но. И послед­ний даро­вал ему пол­ное про­ще­ние, вос­хи­щал­ся его горо­дом и стра­ной и оста­вил ему власть над ней (VI. 15. 6—7).

Послов Алек­сандр при­ни­мал в огром­ном, рос­кош­ном шат­ре, спе­ци­аль­но пред­на­зна­чен­ном для таких при­е­мов. Его окру­жа­ли оде­тые вои­ны. Сам царь и его при­бли­жен­ные долж­ны были вну­шать страх и тре­пет на при­шед­ших из дру­гих мест. Суще­ст­во­вал, осо­бен­но в послед­ние годы цар­ст­во­ва­ния Алек­сандра, опре­де­лен­ный порядок, по кото­ро­му царь при­ни­мал при­шед­шие к нему посоль­ства. По свиде­тель­ству Дио­до­ра, полу­чив спи­сок при­быв­ших посольств, Алек­сандр сам уста­нав­ли­вал порядок их при­е­ма по сте­пе­ни важ­но­сти (XVII. 113. 3). Пер­вы­ми он при­ни­мал при­шед­ших к нему с раз­лич­ны­ми рели­ги­оз­ны­ми вопро­са­ми, затем выслу­ши­вал пре­под­но­ся­щих дары, потом раз­би­рал спо­ря­щих с соседя­ми, после них при­ни­мал людей, при­быв­ших по лич­ным делам, и, нако­нец, про­те­сту­ю­щих про­тив воз­вра­ще­ния изгнан­ни­ков. Всем посоль­ствам он давал мило­сти­вые отве­ты и отпус­кал их, удо­вле­тво­рив по воз­мож­но­сти.

Посольств к Алек­сан­дру шло огром­ное мно­же­ство, даже труд­но пере­чис­лить те горо­да, кото­рые их посы­ла­ли. По мере укреп­ле­ния его меж­ду­на­род­но­го пре­сти­жа и авто­ри­те­та как с.40 вла­ды­ки Азии эти посоль­ские свя­зи уве­ли­чи­ва­лись и коли­че­ст­вен­но, и каче­ст­вен­но. Были посоль­ства в соста­ве несколь­ких чело­век, были и боль­шие. Как ука­зы­ва­ет Кур­ций, в Сред­ней Азии к Алек­сан­дру при­шло 20 скиф­ских послов (VII. 8. 8), а от магов и оксид­ра­ков — сто послов (IX. 7. 12).

В первую оче­редь на всем про­тя­же­нии восточ­ных похо­дов к Алек­сан­дру не пере­ста­ва­ли при­хо­дить по раз­ным вопро­сам гре­че­ские посоль­ства. Так, когда Алек­сандр нахо­дил­ся во Фри­гии, к нему при­бы­ло посоль­ство из Афин с прось­бой отпу­стить афи­нян, кото­рые вое­ва­ли на сто­роне пер­сов и были взя­ты в плен при Гра­ни­ке, а теперь нахо­ди­лись в Македо­нии узни­ка­ми. Послы тогда ниче­го не доби­лись. Алек­сандр пред­ло­жил прий­ти за реше­ни­ем это­го вопро­са, «когда его пред­при­я­тие счаст­ли­во закон­чит­ся» (Arr. I. 29. 5). Кур­ций более опре­де­лен­но гово­рит, что Алек­сандр заве­рил послов, что после окон­ча­ния вой­ны с пер­са­ми «он при­ка­жет воз­вра­тить к сво­им не толь­ко этих, но и осталь­ных гре­ков» (III. 1. 19). Арри­ан ука­зы­ва­ет, что в Мем­фи­се к Алек­сан­дру при­шли мно­го­чис­лен­ные посоль­ства из Элла­ды; и не было чело­ве­ка, кото­ро­го бы он отпу­стил, не испол­нив его прось­бы (III. 5. 1). Кур­ций уточ­ня­ет, что в Егип­те он выслу­шал послов от афи­нян, родо­с­цев и хиос­цев. Афи­няне поздра­ви­ли его с победой и про­си­ли, чтобы плен­ные гре­ки были воз­вра­ще­ны сво­им; родо­с­цы и хиос­цы, кото­рые жало­ва­лись на недо­ста­точ­ность гар­ни­зо­нов: все полу­чи­ли то, что жела­ли (IV. 8. 2; ср.: Arr. III. 6. 2). Зато он задер­жал лакеде­мон­ских послов и элли­нов-наем­ни­ков, послан­ных к царю Дарию, и поса­дил их под стра­жу. В то же вре­мя отпу­стил посоль­ство Сино­пы, пото­му что этот город не участ­во­вал в обще­эл­лин­ском сою­зе и, нахо­дясь под вла­стью пер­сов, не совер­шил непо­до­баю­ще­го; отпу­стил он и тех элли­нов, кото­рые посту­пи­ли на служ­бу к пер­сам до заклю­че­ния мира и сою­за с Македо­ни­ей (Arr. III. 24. 4).

Преж­де все­го, обра­ща­ет на себя вни­ма­ние мно­го­чис­лен­ность посольств и раз­но­об­ра­зие государств, из кото­рых они были при­сла­ны. Хотя раз­ные источ­ни­ки по это­му пово­ду име­ют раз­но­чте­ния, тем не менее, они сооб­ща­ют нема­ло важ­ных и инте­рес­ных фак­тов. Так, Юстин сооб­ща­ет, что в Вави­лон к Алек­сан­дру при­бы­ли послы из Кар­фа­ге­на, дру­гих афри­кан­ских государств, а так­же из Испа­нии, Сици­лии, Гал­лии, Сар­ди­нии и Ита­лий­ских рес­пуб­лик (XII. 13). Дио­дор гово­рит о при­бы­тии посоль­ских деле­га­ций из Ливии и Север­ной Афри­ки, от эллин­ских горо­дов, от илли­рий­цев, фра­кий­цев и гала­тов (XVII. 113. 2).

с.41 Арри­ан счи­та­ет доволь­но веро­ят­ным рас­сказ о том, что, отпра­вив­шись в Вави­лон, Алек­сандр встре­тил мно­го послов из Элла­ды, в том чис­ле и послов из Эпидав­ра. Он удо­вле­тво­рил их прось­бы, послал с ними при­но­ше­ния Аскле­пию (VII. 14. 6). Арри­ан пред­по­ла­га­ет, что боль­шин­ство эллин­ских посольств яви­лось в Вави­лон, чтобы увен­чать Алек­сандра, поздра­вить его с победа­ми, осо­бен­но с теми, кото­рые он одер­жал в Индии, и ска­зать, как они рады его бла­го­по­луч­но­му воз­вра­ще­нию. Алек­сандр при­нял их, прав­да, не от име­ни Коринф­ско­го сою­за, а от име­ни отдель­ных гре­че­ских горо­дов, ока­зал им подо­баю­щие поче­сти и ото­слал обрат­но. Все дра­го­цен­но­сти, кото­рые в свое вре­мя Ксеркс вывез из Элла­ды, он отдал обрат­но эллин­ским послам (VII. 19. 2). Послед­ние, подой­дя к нему, наде­ли на него золотые вен­ки, слов­но он был богом, а они — при­шед­шие почтить бога (VII. 23. 2). Это под­твер­жда­ет и Кур­ций (X. 2. 4). Если учесть, что рань­ше Алек­сандр высту­пал перед гре­ка­ми в каче­стве бога осто­рож­но и ред­ко (Plut. Alex. 78), то акция со сто­ро­ны элли­нов, на заклю­чи­тель­ном эта­пе восточ­ной эпо­пеи, выглядит как важ­ная уступ­ка с их сто­ро­ны Алек­сан­дру в его при­тя­за­ни­ях на боже­ст­вен­ное про­ис­хож­де­ние и, сле­до­ва­тель­но, на амби­ции, при­су­щие толь­ко богу.

Все выше­ска­зан­ное неопро­вер­жи­мо свиде­тель­ст­ву­ет о том, что дипло­ма­ти­че­ские свя­зи Алек­сандра с гре­ка­ми не пре­ры­ва­лись на всем про­тя­же­нии его бур­ной дея­тель­но­сти, и когда он осу­ществлял ее под зна­ме­нем панэл­ли­низ­ма, и когда эта панэл­лин­ская идея была отбро­ше­на, а его обя­за­тель­ства перед гре­ка­ми выпол­не­ны.

Одна­ко посоль­ские свя­зи не огра­ни­чи­ва­лись гре­че­ски­ми посоль­ства­ми. Алек­сандр при­ни­мал мно­го послов из восточ­ных горо­дов, скиф­ских и индий­ских пле­мен. Осо­бен­но мно­го посольств было, когда он вер­нул­ся из Индии в Вави­лон, и меч­тал о новом, боль­шом похо­де на Запад. Дио­дор гово­рит, что в этом году (323 г. до н. э.) при­шли посоль­ства со всех кон­цов ойку­ме­ны (XVII. 113. 1). Вер­нув­шись в Вави­лон, Алек­сандр, кро­ме пере­чис­лен­ных, при­нял посоль­ство от ливий­цев, кото­рые возда­ва­ли ему хва­лу и увен­ча­ли его как царя Азии. За ними при­шли посоль­ства из Ита­лии от брут­ти­ев, лука­нов и тирре­нов. Посоль­ство при­сла­ли даже кар­фа­ге­няне, кото­рые еще во вре­мя оса­ды Алек­сан­дром Тира убеж­да­ли тирий­цев, чтобы они муже­ст­вен­но вынес­ли оса­ду, обе­щая ско­рое при­бы­тие помо­щи из Кар­фа­ге­на (Curt. IV. 2. 10). После взя­тия Тира Алек­сандр кар­фа­ген­ских послов поща­дил, но объ­явил их горо­ду вой­ну, кото­рая из-за край­них с.42 обсто­я­тельств была отло­же­на (Curt. IV. 4. 18). Чтобы избе­жать этой напа­сти и зару­чить­ся бла­го­рас­по­ло­же­ни­ем победи­те­ля, было посла­но новое кар­фа­ген­ское посоль­ство; при­шли послы от эфи­о­пов и евро­пей­ских ски­фов; при­шли кель­ты и ибе­ры про­сить друж­бы и рас­судить их вза­им­ные спо­ры. Элли­ны и македо­няне впер­вые тогда услы­ша­ли их име­на и увиде­ли их оде­я­ния.

Арист и Аскле­пи­ад, два авто­ра, писав­шие о дея­ни­ях Алек­сандра, сооб­ща­ют, что посоль­ство к нему при­сла­ли и рим­ляне. Встре­тив­шись с этим посоль­ст­вом, он осмот­рел парад­ную одеж­ду послов, обра­тил вни­ма­ние на их усер­дие и бла­го­род­ную мане­ру дер­жать себя, рас­спро­сил о государ­ст­вен­ном строе их горо­да и пред­ска­зал Риму его буду­щую счаст­ли­вую судь­бу.

Арри­ан рас­ска­зы­ва­ет о при­бы­тии рим­ских послов как о собы­тии не без­услов­но досто­вер­ном, но и не вовсе неве­ро­ят­ном. Он обра­ща­ет вни­ма­ние на то, что никто из рим­лян не упо­ми­на­ет об этом посоль­стве. О нем не рас­ска­зы­ва­ют и био­гра­фы Алек­сандра — Пто­ле­мей Лаг и Ари­сто­бул. Кро­ме того, кажет­ся неве­ро­ят­ным, чтобы рим­ское государ­ство, поль­зо­вав­ше­е­ся тогда наи­боль­шей сво­бо­дой, отпра­ви­ло посоль­ство к чуже­зем­но­му царю, нахо­дя­ще­му­ся так дале­ко от самой роди­ны рим­лян. Поэто­му посоль­ство к Алек­сан­дру не име­ло реаль­но­го смыс­ла. Оно не мог­ло быть вызва­но ни стра­хом, ни рас­че­том (VI. 15. 4—6).

Цели всех этих посольств Дио­дор опре­де­ля­ет сле­дую­щим обра­зом: «Одни поздрав­ля­ли царя сво­и­ми успе­ха­ми, дру­гие под­но­си­ли ему вен­ки, неко­то­рые заклю­ча­ли сою­зы, мно­гие при­во­зи­ли рос­кош­ные дары, неко­то­рые оправ­ды­ва­лись в обви­не­ни­ях, кото­рые на них воз­во­ди­ли» (XVII. 113. 2).

Как сле­ду­ет из это­го сооб­ще­ния, глав­ная зада­ча послов сво­ди­лась к уста­нов­ле­нию дру­же­ских, пусть даже нерав­но­прав­ных отно­ше­ний с Алек­сан­дром, кото­рый и само­му себе, и окру­жаю­щим явил­ся вла­ды­кой мира. Это дока­зы­ва­ет­ся так­же и тем, что к нему долж­ны были при­быть посоль­ства на празд­ни­ки и пиры, кото­рые он устра­и­вал (Diod. XVII. 16. 4; Curt. IX. 17—25), а так­же на тор­же­ст­вен­но-тра­ур­ные цере­мо­нии. Осо­бен­но ярко это про­яви­лось во вре­мя похо­рон Гефе­сти­о­на.

Как же отно­сил­ся к этим посоль­ствам сам Алек­сандр? Какие поли­ти­че­ские выво­ды он мог из них извлечь для себя?

При­ни­мая боль­шое коли­че­ство посоль­ских деле­га­ций, Алек­сандр стал про­ни­кать в про­бле­мы не толь­ко Восто­ка, но и Запа­да. Ему ста­ло казать­ся, что его неуда­ча в Индии, с.43 заста­вив­шая вер­нуть­ся обрат­но, явля­ет­ся част­ной, не глав­ной, что при под­готов­ке к новым похо­дам на Запад эти посоль­ства, при­шед­шие в Вави­лон, слу­жат важ­ным дипло­ма­ти­че­ским при­кры­ти­ем его замыс­лов. Он охот­но при­ни­мал от посольств подар­ки и доб­рые поже­ла­ния, решал их спо­ры и вза­им­ные пре­тен­зии. При их помо­щи он мог позна­ко­мить­ся с осо­бен­но­стя­ми меж­ду­на­род­ных отно­ше­ний в раз­ных гео­гра­фи­че­ских реги­о­нах, и впо­след­ст­вии исполь­зо­вать поли­ти­че­ские про­ти­во­ре­чия меж­ду раз­лич­ны­ми государ­ства­ми вме­сте с этни­че­ски­ми в пле­мен­ном мире, в осу­щест­вле­нии сво­их заво­е­ва­тель­ных пла­нов. Отно­ше­ние к раз­ным посоль­ствам у него было неоди­на­ко­во: к одним — бла­го­склон­ное, дру­гих журил, на третьих ока­зы­вал опре­де­лен­ное дав­ле­ние. Напри­мер, в послед­нюю оче­редь и с извест­ным пре­не­бре­же­ни­ем он раз­би­рал дела пред­ста­ви­те­лей гре­че­ских горо­дов, кото­рые воз­ра­жа­ли про­тив воз­вра­ще­ния по его тре­бо­ва­нию изгнан­ни­ков и ухо­да Афин с ост­ро­ва Само­са. Это при­ка­за­ние было гру­бым вме­ша­тель­ст­вом во внут­рен­ние дела гре­ков и озна­ме­но­ва­ло нача­ло отме­ны их зако­нов (Curt. X. 2. 4). Эти­ми дей­ст­ви­я­ми Алек­сандр еще раз под­черк­нул свое пра­во на исклю­чи­тель­ную роль в меж­ду­на­род­ных делах.

Таким обра­зом, мож­но с уве­рен­но­стью ска­зать, что дипло­ма­тия Алек­сандра была важ­ным сред­ст­вом реше­ния вста­вав­ших перед ним внеш­не­по­ли­ти­че­ских задач. Она высту­па­ла, как пра­ви­ло, в тес­ном вза­и­мо­дей­ст­вии с воен­ны­ми меро­при­я­ти­я­ми и слу­жи­ла чаще все­го для закреп­ле­ния и утвер­жде­ния достиг­ну­тых воен­ным путем резуль­та­тов.

Дипло­ма­ти­че­ским же путем Алек­сандр созда­вал нуж­ное ему обще­ст­вен­ное мне­ние, исполь­зо­вал борь­бу раз­лич­ных пар­тий­ных груп­пи­ро­вок для дости­же­ния сво­ей цели, разъ­еди­нял вос­став­шие про­тив него силы и оппо­зи­ции. Свое дипло­ма­ти­че­ское искус­ство он про­яв­лял так­же в поли­ти­че­ских и рели­ги­оз­ных демон­стра­ци­ях, в дипло­ма­ти­че­ских играх как со сво­им вой­ском, так и с поко­рен­ным насе­ле­ни­ем, в про­веде­нии тон­кой поли­ти­ки вза­и­моот­но­ше­ний с побеж­ден­ны­ми стра­на­ми и наро­да­ми.

Дипло­ма­ти­че­ская дея­тель­ность Алек­сандра не толь­ко спо­соб­ст­во­ва­ла поли­ти­ке эко­но­ми­че­ско­го, поли­ти­че­ско­го и куль­тур­но­го сбли­же­ния Запа­да и Восто­ка, но явля­лась частью этой поли­ти­ки. Поэто­му в про­цес­се ста­нов­ле­ния ново­го элли­ни­сти­че­ско­го поряд­ка дипло­ма­тия Алек­сандра сыг­ра­ла дале­ко не послед­нюю роль.