Категория свободных, qui bona fide serviunt.
Любезно предоставила Улетова Юлли.
с.20 В пестрой и многоликой массе подневольных работников древнего Рима весьма своеобразную группу составляла категория лиц с неопределенным и даже в какой-то мере загадочным статусом — qui bona fide serviunt. Им уделялось сравнительно мало внимания в нашей литературе, хотя, на наш взгляд, изучение их положения представляет далеко не частный интерес и имеет значение для постановки более широких проблем римской социально-экономической истории. Изучение положения тех, кто bona fide serviunt, особенно важно для понимания проблемы наемного труда, поскольку оно может раскрыть некоторые специфические особенности наемного труда в условиях рабовладельческого способа производства. Интересно проследить само возникновение этой довольно многочисленной группы лиц, среди которых, насколько можно судить по юридическим источникам, были люди различных прав и состояний: свободнорожденные, рабы и отпущенники.
При исследовании вопроса об этой категории работников мы неизбежно сталкиваемся с задачей классификации изучаемой группы, что особенно трудно в отношении лиц свободного состояния. О сложности определения категории работников, qui bona fide serviunt, писала
В настоящей статье мы предполагаем рассмотреть положение лиц, qui bona fide serviunt, в связи с проблемой найма. Вопрос о юридических аспектах наемного труда в Риме заслуживает специального изучения. В связи с интересующей нас категорией наемного труда мы ограничимся с.21 лишь некоторыми замечаниями общего характера. В обществах, достигших определенного уровня социально-экономического развития (разложение натурального хозяйства, рост товарно-денежных отношений, специализация хозяйства, расслоение общин), неизбежно возникает форма эксплуатации, неизвестная доклассовому периоду, — наем. Появление наемного труда свидетельствует прежде всего о довольно высоком уровне развития производительных сил в таком обществе. В Риме во II в. до н. э. — II в. н. э. дальнейшее развитие сельского хозяйства и ремесла делало для некоторых типов хозяйств довольно острой проблему рабочих рук. Конечно, в условиях господства рабского труда наемный труд в Риме не стал основой производства. Он нашел применение главным образом в мелком сельском хозяйстве и кое-где в ремесле. Наемный труд использовался также и в виллах средней величины, описанных Катоном и Варроном, спорадически он применялся и Колумеллой, хотя, видимо, в известной мере работы, поручавшиеся Варроном батракам, у Колумеллы выполнялись колонами. На таких виллах, наиболее типичных хозяйственных ячейках, основанного на рабском труде производства2, всегда в той или иной пропорции сосуществовал рабский и наемный труд. К сожалению, выяснить соотношение того и другого не представляется возможным, хотя можно a priori полагать, что оно зависело от степени развития производства, товарно-денежных отношений, самого типа хозяйств, положения крестьян и городских плебеев и т. п. факторов. Очень важен вопрос о том, почему сравнительно высокая степень развития наемного труда в Риме все же не могла привести к превращению этого труда в основу производства.
Наличие наемного труда в Риме и его применение в различных сферах хозяйства не означало развития отношений, в какой-то мере аналогичных капиталистическим (как считал, например, Уэстерман). Наемный труд был лишь частью рабовладельческой системы хозяйства, одной из форм (не основной) этой системы, не принимать которую во внимание было бы, однако, неверно. Развитие найма как системы в условиях рабства сдерживалось не только определенным уровнем производительных сил и рабовладельческим характером производственных отношений, в силу которых основным производителем был раб, но и особенностями базировавшихся на охарактеризованной Марксом античной форме собственности полисных институтов Рима, находивших свое выражение в проводившихся время от времени аграрных законах, в алиментарной системе, в хлебных раздачах, в государственных подрядах на строительство с целью дать работу беднякам и пр. Разложение античной формы собственности, упадок полиса способствовал появлению новых форм эксплуатации. Но поскольку в рамках рабовладельческого строя влияние полисных институтов не могло бесследно исчезнуть, это обстоятельство способствовало консервации традиционных форм эксплуатации рабов и развитию более близких к полисным традициям форм эксплуатации колонов, а не наемных работников. Наемный труд не мог стать господствующим и потому, что в Риме в силу ряда причин не мог в полной мере осуществиться процесс «раскрестьянивания», пользуясь термином
Особенности наемного труда в условиях рабства были обусловлены особенностями производства докапиталистических формаций, о которых писал
Вопрос о наемном труде в Риме и его специфике в нашей литературе, насколько нам известно, почти не затрагивался. Помимо статей
И. В. Шерешевским проблемы найма были рассмотрены с юридической точки зрения6. Исходя из общего положения о рабовладельческом характере общественного строя в Риме, автор по существу снимает проблему найма. Он не видит отличий в положении различных категорий свободных работников — obaerati, mercennarii, operarii, politores. Он не проводит также различия между locatio-conductio operarum, с одной стороны, и locatio-conductio operis, с другой, считая, что все эти формы во все периоды римской истории определялись условиями найма и положения рабов; он делает исключение лишь для найма лиц «свободных профессий». Оставив в стороне полемику о правовых формах договора locatio-conductio, укажем, что разница в положении лиц, сдававших свои услуги и бравших заказы, была весьма значительна. Положение бравших заказы определялось тем, что они были собственниками средств производства (будь то владелец небольшой мастерской или крупный подрядчик), а также исконным развитием в Риме аренды всех видов, в том числе и на подряды. Напротив, человек, лишенный средств производства и сдававший свой труд, находился в зависимом и приниженном положении. Даже по поводу работ, налагавшихся на отпущенников, юристы проводили различие между ремесленными работами, «подобными представлению денег», и работами, связанными с личными услугами (Ульпиан, Dig. XXXVIII, 1, 6; 9, 1).
Развитие найма среди работников различных категорий — рабов, свободных и лиц полусвободного состояния не ослабляло институт рабства, как считает
Вызванный к жизни ее усложнением и развитием, наемный труд способствовал лучшей организации рабочей силы и ее рациональному использованию на виллах катоновского, а затем варроновского типа. Сезонный характер сельскохозяйственных работ сужал возможность эффективного использования труда рабов в течение года. Те менее состоятельные собственники, которые не могли занять рабов в организованных при имениях мастерских и других подсобных предприятиях, ограничивались минимальной численностью фамилии с тем, чтобы в страду нанимать батраков. Иначе их хозяйство не могло быть рентабельно. Характерно, что в скотоводстве и ремесле, где работа шла равномерно весь год, наемный труд применялся меньше, так, на клеймах terra sigillata мы встречаем имена только рабов. Можно полагать, что в ремесле наемный труд применялся не в крупных мастерских, где производство шло непрерывно, а либо в мелких мастерских, если владелец получал время от времени большие заказы, либо на строительных, также не постоянно ведшихся работах, либо, наконец, в хозяйствах и домах людей среднего достатка, не имевших в своих фамилиях ремесленников разных специальностей, как то было в домах крупнейших собственников (такие многочисленные ремесленники разных специальностей хорошо известны нам по эпитафиям из колумбариев Волузиев и Статилиев). Эволюция наемного труда в условиях рабства органически связана с историей расцвета и упадка рабовладельческих вилл и небольших ремесленных мастерских, т. е. в конечном итоге с судьбами рабовладельческой организации производства в целом.
Статья И. В. Шерешевского подверглась в свое время обоснованной критике
с.24 Выбор этого периода
В связи с этим нам и представляется возможным, оставляя в рамках данной статьи в стороне трактаты агрономов, обратиться к рассмотрению сведений юридических источников об упоминавшейся выше категории — свободных, qui bona fide serviunt.
Е. М. Штаерман в работах, посвященных проблемам рабовладения, подчеркивает своеобразие положения кабальных и свободных, qui bona fide serviunt. Она указывает на наличие промежуточных групп между рабами и свободными и напоминает о постоянно сохранявшейся возможности закабаления свободных граждан15. Однако, поставив своей целью проанализировать различные источники рабства, в частности и кабалу,
Свободные, qui bona fide serviunt, относятся к той своеобразной категории лиц, положение которых с трудом поддавалось определению даже для римских юристов, стремившихся к четким формулировкам и дефинициям. Например, у Ульпиана мы находим указания на неоднозначность состава этой категории работников. Те, кто ведет дело о статусе, пишет он, даже если они свободные, не берутся в солдаты, пока идет тяжба. И также те свободнорожденные, которые служат bona fide, и те, кто выкуплен у врагов, до того как выкупят себя (Dig. XLIX, 16, 8). На месте рабов, по Ульпиану, могли быть свободные или чужие рабы (видимо наемные). Если, пишет он, на дом оставлен usus без fructus, то человек может там жить с фамилией и с отпущенниками, по словам Цельса и Лабеона с.25 (Dig. VII, 8, 2)… а также с теми, кто у него работает на месте рабов, будь то свободные или чужие рабы (Dig. VII, 8, 4). Если свободный человек, qui bona fide serviebat, говорит он в другом месте, дал мне деньги, чтобы я его отпустил (manumittam), я это сделал, а потом оказалось, что он свободный, может ли он с меня взыскать? Юлиан писал, что да. Нератий пишет, что пантомим Парис потребовал у Домиции, дочери Нерона, деньги, которые дал ей, чтобы она его отпустила, причем судья не расследовал, знала ли она, принимая их, что он свободный (Dig. XII, 4, 3, 5). Эти примеры показывают, как пестр был состав рассматриваемой категории. В первом случае речь идет о людях заведомо свободных, во втором — о тех, кто считался рабом вследствие добросовестного заблуждения по поводу его статуса. Уже в самом отсутствии точных определений категории свободных, qui bona fide serviunt, терминологической запутанности и не разработанности вопросов, с ними связанных, заложен далеко не однозначный ответ на вопрос о сущности этой категории работников, ее месте в системе общественного производства и распределения. Противоречивость их положения не вызывает, таким образом, сомнений. Кто же они? Кабальные должники или наемные работники, работавшие на хозяина практически без ограничения срока, свободные или рабы?
Возможности потери свободы для римлян к периоду расцвета республиканского строя естественно претерпели немалые изменения со времен XII Таблиц, когда продажа за Тибр означала рабство для кабального должника, а право отца над младшими членами семьи было почти незыблемым. Тенденция к развитию рабства иноплеменных, т. е. к развитию так называемого классического рабовладения, была закреплена законом Петелия 326 г. до н. э. Этот закон, как показала в своих исследованиях
Большее значение могла иметь категория подкидышей, «вскормленников» — alumni17, подходивших под категорию лиц, которые несли рабскую службу на законном основании до выяснения их статуса. Дела о них нередко были предметом юридических дискуссий и скорее всего их-то имеет в виду Ульпиан, говоря о соответственных судебных разбирательствах. Наряду с упомянутыми вариантами возникновения категории свободных, qui bona fide serviunt, могли быть и многие другие, из которых наибольшее значение имела кабала и наем свободных. Последний случай представляет особый интерес в связи с проблемой свободного труда.
Какими же источниками мы располагаем, выясняя положение тех, кто bona fide serviunt? Эта категория фигурирует исключительно в трудах с.26 римских юристов. В литературных источниках неоднократно упоминаются и наемные работники разных категорий и аддикты, но не свободные, qui bona fide serviunt. Юристы же рассматривают конкретные ситуации, имеющие практическое значение. Нельзя игнорировать и «абстрактные» примеры в Дигестах, которые нередко смущают исследователей как невероятные, придуманные ситуации, имеющие значение не большее, чем споры схоластов средневековья. С этим довольно распространенным в литературе мнением согласиться нельзя хотя бы потому, что римское законодательство всегда стояло на чисто деловой почве, поэтому так называемые отвлеченные примеры знали прецедент и приводились для использования при разрешении реальных дел. Известная ретроспективность Дигест нисколько не умаляет их значения в качестве источника для более ранних периодов. Более того, только сопоставление всех видов источников, как аутентичных, так и ретроспективных, дает возможность получить более полное представление об интересующем нас вопросе. В нашей литературе Дигестам посвящено единственное исследование, принадлежащее
О сложности определения статуса qui bona fide serviunt и пестроте их состава уже упоминалось. Вероятно, основанием для споров юристов по поводу различных конкретных ситуаций, поступить ли с таким лицом как с рабом или свободным, в какой-то мере были те различия, которые проводились римлянами в отношении работ по доброй воле и по необходимости, что отразилось и в различии между человеком, исполняющим заказ и сдающим свой труд для услуг. Эти различия хорошо прослеживаются в Дигестах, что и нашло отражение в своеобразии положения свободных, qui bona fide serviunt, среди которых могли быть как свободные, так и рабы, поэтому анализ статей, связанных с наймом работников данной категории, представляет наибольшую трудность. Не всегда удается установить характер взаимоотношений с достаточной определенностью.
Мы ничего не знаем о том, каким образом свободные наемные работники попадали в рассматриваемую категорию. Допустимы только некоторые предположения. Они, очевидно, не могли быть теми, кто сдавал свой труд для исполнения заказа, для изготовления какого-нибудь предмета (Dig. L, 16, 5, 1). Вряд ли к ним причислялись работники, с которыми заключался договор на известный срок или на известное число рабочих дней (opera юристами определялись как рабочие дни — Dig. XXXVIII, 1, 3), так как по истечении такого договора связь между контрагентами по их желанию могла прерваться. Скорее всего здесь можно допустить аналогию с колонами, которые по окончании арендного договора оставались в имении как бы по молчаливому уговору, на прежних условиях и без указания срока. Таково же могло быть и положение свободных наемников, остававшихся у нанимателей без договора и без установления срока их службы и, вероятно, круга их обязанностей, подходившего ко всеобъемлющему понятию «услужливость» — obsequium. Это и приводило к тому, что исследователи не видели разницы в положении раба и свободного, qui bona fide servit, работающего по найму. Источники на самом деле отразили много общего в положении различных категорий зависимых людей, работающих с.27 по найму, особенно в положении рабов и свободных, qui bona fide serviunt, на что обратила внимание
Противоречивость законодательства в отношении данной категории лиц лишь отразила в своих установлениях фактическую двойственность и противоречивость их общественного положения. Остановимся подробнее на этих вопросах.
Чтобы попытаться в них разобраться, следует по возможности проследить, имела ли место какая-то эволюция в положении свободных, qui bona fide serviunt, не относившихся ни к попавшим в рабство по ошибке, ни к кабальным. Юристы I — первой половины II в. уделяют им мало внимания, скорее всего потому, что в те времена, как и в последние века республики, работники нанимались в основном по договору, оговаривавшему права и обязанности обеих сторон. Так, мы узнаем, что служащему bona fide, выполнявшему приказ хозяина не по доброй воле, а по «рабской необходимости», нельзя было вчинить иск о порученном (de mandato — иск, по которому отвечал свободный, добровольно и бесплатно взявшийся ведать делами другого человека), а вчинялся иск о (неправильном) ведении дел (Dig. III, 5, 18, 2), который мог вчиняться и любому другому свободному при предполагавших эту форму иска обстоятельствах. Оговаривалось, что через такого работника мы не приобретаем владения, так как нельзя владеть через того, «кого мы не имеем под властью» — in potestate (т. е. раба или сына — Dig. XLI, 2, 23, 2), и, с другой стороны, те, кто находится in potestate, могут держать (пекулий), но не владеть, ибо владение «относится не только к телу, но и к праву» (Dig. XLI, 2, 43, 1). Оговаривались, в известной мере, права и обязанности обеих сторон, поскольку они не заключались в каком-нибудь юридически оформленном договоре, а регулировались в общем порядке, отчасти в связи с регулированием отработок отпущенников, чрезмерной эксплуатации которых государство по ряду причин не хотело допускать. И к отпущенникам, и к служащим bona fide относилось правило, согласно которому всякого, дающего работы, следует кормить или предоставлять ему достаточно времени для добывания пищи и «заботе о теле» (Dig. XXXVII, 1, 50), а он со своей стороны, должен был исполнять взятые на себя обязательства (Dig. XLV, 1, 118), ему предоставлялось право вчинить хозяину иск на основании закона Аквилия (т. е. о причинении ущерба, какого-нибудь вреда и т. п. Dig. IX, 2, 13, 1). Хозяину, как подчеркивалось, должно было принадлежать то, что служащий bona fide изготовляет из его материала и своим трудом, тогда как полученное от кого-либо или заработанное на стороне благодаря ведению собственных дел принадлежит ему (Dig. XLV, 1, 19; 3, 33). Единственным, пожалуй, свидетельством уже появившихся сомнений в его самостоятельности можно считать спор юристов I в. н. э. Требатия и Лабеона о завещанном служащему bona fide наследстве. Как известно, раб принимал или не принимал наследство, следуя приказу господина, причем в первом случае наследство переходило не к не имевшему владельческих прав рабу, а к господину; вопрос о наследстве возник и в связи с теми, qui fide bona serviunt. Согласно Требатию, в данном случае действуют почти те же правила, что относительно раба, т. е. хозяин мог приказать такому лицу принять наследство, и он, хотя бы и против воли, считался с.28 наследником. Лабеон же считал, что против воли, по приказу господина, такое лицо наследником считаться не может (Dig. XXVIII, 5, 60).
В III в. положение меняется. Чтобы понять причины изменений, надо учитывать ряд общих перемен, происшедших на стыке II и III вв. и продолжавшихся в III в. Мы имеем в виду, во-первых, начавшееся и интенсифицировавшееся со временем разложение римских классов-сословий, приведшее к правовому оформлению юридического неравноправия honestiores и humiliores и сближение последних в некоторых отношениях (например, в наказаниях) с рабами, узаконение самопродажи совершеннолетних свободных в рабство, усиление зависимости сельского и городского плебса от всяких патронов и благодетелей. Во-вторых, вызванное потребностями производства расширение правоспособности части рабов-инститоров, деловых агентов, держателей больших пекулиев и ведших самостоятельное хозяйство, арендаторов господского имущества и т. д., обусловленное постоянной потребностью в наличных деньгах, стремление господ превратить часть рабов в плательщиков натуральной, денежной, издольной ренты приводило к расширению их правоспособности, но те же причины заставляли ограничивать самостоятельность свободных работников, получить возможность приобретать через их посредство имущество и им владеть, подчинить их своей воле, максимально приблизить их положение к рабскому, чтобы они как можно менее могли противиться растущей эксплуатации, не могли бы уйти к другому хозяину в поисках более выгодных условий.
Все эти обстоятельства отразились на liberi, qui bona fide serviunt, как явствует из данных юридических источников III в., они были включены в фамилию нанимателя, стали считаться «на месте рабов» (in loco servorum), состоящими под властью — in potestate — хозяина (Dig. VII, 8, 4; XXI, 1, 25, 2), и были, наряду с рабами, принадлежащими господину, включены в понятие «свои рабы» (в отличие от тех, на которых он имел узуфрукт, — XXXII, 75, 1). Из этого проистекал ряд следствий — так как находящиеся in potestate не могли составлять завещания (Dig. XXVIII, 1, 20, 1), то распоряжение тех, qui bona fide serviunt, имуществом было ограничено. Интердикт, запрещавший насильственное удержание свободных, не распространялся на тех, кого удерживали по законной причине (Dig. XLIII, 29, 3, 4), т. е. тех, кто был in loco servorum. Тем, кто bona fide serviunt, было запрещено вчинять хозяину иск за причиненный ущерб (Dig. XI, 1, 13, 1), а с другой стороны, хозяин не подавал в суд на обокравшего его мерценария, а так же, как с сыном и рабом, расправлялся с ним домашними средствами (Dig. XLVII, 2, 17, 20; XLVIII, 19, 11, 1), если же хозяин подавал на него в суд за какой-то причиненный ему ущерб, — видимо, более значительный, чем простая кража, его карали тяжелее, чем постороннего (Dig. XLI, 1, 54, 2; 3). В делах он мог давать обязательства от своего имени — sui iure (Dig. XLI, 1, 54, 1), как фактически в это время мог делать и ведущий дела раб. Как и прежде, служащий bona fide мог приобрести по своей воле оставленное им наследство и заработанное на стороне, но с одной весьма существенной и характерной оговоркой — он не мог приобретать что-либо по праву давности владения (usucapere… possidendo), так как, по разъяснению Модестина, не может считаться владеющим тот, кто сам находится во владении (Dig. XLI, 1, 54; 54, 1; 4).
Таким образом, имущественные права liberi, qui bona fide serviunt значительно сблизились с правами части рабов. Вместе с тем уменьшились их гражданские права. Их нельзя было допрашивать под пыткой против хозяина, так же как раба и отпущенника (Dig. XLVIII, 18, 1, 9), но саму пытку, ранее применявшуюся только к рабам, теперь стали допускать и с.29 в отношении «работающих из-за нужды» (Dig. II, 1, 7, 3). Их не принимали в армию (Dig. XLIX, 10, 8). Несмотря на предусмотренную законом тяжелую уголовную ответственность (вплоть до сдачи в рудники) за продажу и покупку свободного человека (Dig. XLVIII, 15, 1), тех, кто bona fide serviunt, покупали и продавали, дарили, давали в приданое, оставляли в наследство, передавали на них узуфрукт (Dig. XLI, 1, 54, 3a). Императоры на обращения к ним от таких лиц, которые, с точки зрения господ, находились на положении рабов, разъясняли, что их статус свободных не меняется из-за того, что их продали, или дали в приданое (CI, VII, 14, 14; 16, 16), но на практике ими продолжали произвольно распоряжаться, что само по себе противодействия закона не встречало. Известную роль здесь играло, видимо, и стремление хозяев обеспечить себя людьми, обязанными выполнять «рабскую работу», что могло быть связано с сокращением городских фамилий, некогда включавших обширный обслуживающий персонал, состоявший не только из слуг в собственном смысле слова, но и таких людей, как письмоводители, казначеи, счетчики и т. п.; служебные работы — officiales operae — в праве отличались от работ ремесленных, «подобных представлению денег»: последние могли предоставляться кем угодно и кому угодно; первые же обусловливались собственническими правами получающего и личностью дающего (Dig. XXXVIII, 1, 6; 1, 9, 1). И если нанимавшиеся по договору на определенное время, скорее всего ремесленники, по-прежнему оставались равноправными контрагентами, обязанными выполнить взятые на себя обязательства и имевшими право требовать причитавшийся им заработок (Dig. XLV, 1, 118; CI, 18, 65, 22), то не имевшие договора liberi qui bona fide serviunt, видимо, употреблялись на «рабских работах» и ничего, кроме сохранения за ними статуса свободнорожденных, требовать не могли. По их петициям Гордиан и Диоклетиан давали разъяснения, что рабские обязанности — servilia ministeria, servitutis obsequium — не доказывают рабского статуса свободного бедняка (CI, IV, 19, 22; VII, 14, 2; 16, 10). На практике дело, видимо, обстояло иначе.
Интересной иллюстрацией ко всему вышеизложенному могут служить надписи, из которых явствует, что лица, судя по именам, свободнорожденные, входили в обычно состоявшие из рабов и отпущенников какого-либо лица коллегии почитателей Ларов своего господина и патрона, и сами делали посвящения Гениям мужчин и Юнонам женщин по обычной для рабов формуле: «Гению нашего Тита», «нашего Марка», «Юноне нашей Юлии», «нашей Валерии» и т. п.20, т. е. действительно включались в фамилию и перенимали, добровольно или принудительно, обычаи, регулировавшие и идеологически оформлявшие отношения несвободнорожденных членов фамилий к их главам.
Важно отметить, что соответственные отношения складывались именно в рамках фамилии. Рассмотрим с этой точки зрения некоторые статьи законов, выше приводившиеся суммарно, более детально. В наименование фамилии входят все, кто в рабстве — in servitio sunt, также и свободные люди, qui… bona fide serviunt, и чужие рабы — все, кто in potestate (Dig. XXI, 1, 25, 2). Поскольку фамилия была основой римского общественного и государственного строя, то взаимоотношения, которые складывались внутри нее, накладывали отпечаток на все социальные взаимоотношения свободных и рабов. Для тех, кто in potestate, понятия свободы и законности в обычном смысле не существовало. Здесь все подлежало суду и праву pater familias. Само появление категории свободных, qui с.30 bona fide serviunt, зарождение этих специфически римских взаимоотношений невозможно себе представить вне фамилии, отсюда — кабальный характер связей, которые возникают вокруг данной категории работников21.
Как мы видели, наблюдаемые нами процессы находили отражение и в праве, но, видимо, на деле они заходили значительно дальше: право, при всех изменениях, все же сохраняло некоторые остатки исконных положений гражданской общины, согласно которым свободный, за исключением отдельных особых случаев, не мог стать рабом. Но практически, по нашему мнению, контроль над действиями pater familias не осуществлялся и, если говорить об общем в положении рабов, свободных, qui bona fide serviunt, и всех, кто in potestate, то более всего сближение всех категорий работников наблюдалось в рамках фамилии. Как мы видели, свободный, qui bona fide servit, так же как и обычный раб, не мог быть привлечен по обвинению в ущербе. Об этом читаем у Павла: «Тот, о ком pater familias сказал, что он — его раб, не привлекается по обвинению в причиненном ущербе — non teneri noxali actione — …, если свободный относится к категории тех, кто bona fide serviat, он не может иметь со мной тяжбы по причинению ущерба» (Dig. XI, 1, 13, 1). В рамках понятия bona fide рабы и свободные также мало отличались друг от друга. Ульпиан пишет: «Если кто побьет свободного, qui bona fide servit, то следует различать [две возможности], так как если его побили, чтобы оскорбить меня, то вчинить иск об оскорблении надлежит мне. То же и относительно служащего мне чужого раба. Если же он обижен сам по себе, то вчиняет иск его господин» (Dig. XLVII, 16, 15, 48). В примере, приведенном Ульпианом, скорее всего имеется в виду кабальный работник — здесь сближение с рабом как фактическое, так и юридическое было наибольшим. Действительно, проводимая разница почти несущественна; кроме того, остается неясным, кто вчинял иск, если не подразумевалось оскорбление хозяина. Если предположить, что это делал свободный, qui bona fide servit, а контекст подсказывает этот вариант, тогда мы вправе в рамках тех, кто bona fide serviunt, различать положение свободного и раба. С точки зрения римлян, различиям все же придавалось гораздо большее значение, чем то представляется нам22.
Свободные, qui bona fide serviunt, могли участвовать в различных сделках по поручению хозяина, но в отличие от свободных работников к ним не применялся иск о ведении дел. Об этом узнаем у Павла23. Павел различает работу по доброй воле и по рабской необходимости. Как уже упоминалось, поручение (mandatum) давалось свободному человеку и исполнялось бесплатно, отсюда противопоставление его «рабской необходимости». За этим противопоставлением лежит целая цепь вполне с.31 ощутимых и реальных исторических категорий, как, скажем, традиция. Отрицать роль традиции ни один историк, конечно, не станет, а что касается римской истории, тем более. Не была ли традиция тем звеном, которое способствовало трансформации, происшедшей с категорией liberi, qui bona fide serviunt. Понятие работы по доброй воле, не унижавшей свободнорожденного, всегда отличалось от понятия работы за плату, которая, по древним римским представлениям, «делала человека рабом»24. Но если первоначально оно обусловливало только его социальную неполноценность, то когда такой работник был включен в фамилию, он стал неравноправен в значительной мере и юридически.
Особенно много всякого рода традиций связывало фамилию, это накладывало отпечаток и на взаимоотношения лиц, которые оказывались в сфере ее влияния. Рабские занятия, по идее исключавшие присутствие доброй воли, отразились на положении свободных, qui bona fide serviunt, которые по своему практическому и юридическому положению оказались ближе к положению раба, нежели свободного, занятого по найму.
Множество различных лиц, бывших в зависимости от их владельцев, имели самый различный статус, в случае заключения ими различных сделок и ряда других вопросов требовалось уточнить их положение, права и обязанности. Много внимания этому уделяет Ульпиан. Чаще всего спорные вопросы возникали вокруг фруктуариев и свободных, qui bona fide serviunt, которых нелегко было отличить от раба. Так, в вопросе о завещаниях Ульпиан говорит о праве собственности завещателя на своих рабов и рабынь по полному праву. К ним же он склонен отнести и служащих завещателю, qui bona fide serviunt25.
Свободные, qui bona fide serviunt, имели в то же время какой-то минимум юридических прав, и это отличало их от рабов в классическом понимании. Они могли вести дела, делать приобретения помимо хозяина, заключать торговые сделки. Все это ясно оговорено у Помпония, который различает изготовленное свободным, qui bona fide servit, своим трудом или из материала хозяина; продукт такого труда полностью принадлежит хозяину, все остальное принадлежит свободному, qui bona fide servit (Dig. XLI, 1, 19).
Как видим, власть хозяина над свободным, qui bona fide servit, была ограничена только тем кругом обязательств, которые непосредственно входили в сферу действия работодателя, в остальном же тот, кто bona fide servit, оставался лицом юридически свободным, распоряжающимся своим временем и рабочей силой. Здесь мы прослеживаем определенную грань, отличающую его от раба в обычном понимании. Об этом же пишет и Павел, различая положение свободных, qui bona fide serviunt, и рабов26.
О свободных, qui bona fide serviunt, много пишет Модестин. Он рассматривает возможные случаи приобретения наследства свободными, qui bona fide serviunt, перечисляет разнообразные сделки, которые им были доступны. Среди них он называет право покупать, продавать, с.32 сдавать, арендовать (Dig. XLI, 1, 54, 1). Модестин говорит в одном контексте как о свободных, qui bona fide serviunt, так и о чужих рабах, но указывает и на разницу в их положении. Если речь идет о свободном, то приобретенное им для себя, принадлежит ему; если же о чужом рабе, то приобретение является собственностью его господина (Dig. XLI, 1, 54, 4). Как видим, у Модестина более полно, чем у других юристов, отражены черты, характерные для свободных, qui bona fide serviunt. Он показывает как общее в положении рабов и свободных, которые рабствуют bona fide, так и отличия. Основным из них оказывается право собственности свободного на приобретенное имущество27. Согласно Ульпиану, господин, отвечавший за убийство, совершенное рабом, не отвечал, если убийство было совершенно теми, qui bona fide serviunt (Dig. IX, 2, 27, 3). За их «порчу» нельзя было вчинить иск «испортившему», который мог быть вчинен за «порчу» раба (Dig. XI, 3, 1, 1). Следовательно, юридические отличия между рабами, и теми, qui bona fide serviunt, в какой-то мере сохранялись, причем в основном в отношениях с внешним фамилии миром, а не внутри фамилии.
Об отличиях свободных, qui bona fide serviunt, от рабов говорит и Папиниан — речь идет об ответственности свободного, qui bona fide servit, за принятые обязательства, — отмечая, что свободный, который служит мне bona fide, беря относительно меня всякие обязательства, должен их исполнить, хотя он обещает (дать их) из моего имущества, ибо почему бы свободному не нести ответственности (Dig. XLV, 1, 118). Здесь ясно подчеркивается разница в юридическом положении свободного, qui bona fide servit, от раба, который не был лицом sui iuris, но эта разница имеет, так сказать, определенный подтекст; право в данном случае печется не о защите зависимого лица, но о сохранении имущественных прав за владельцем. Интересно сравнить данный текст с высказыванием Павла об обязательствах. Через посредство свободного, пишет он, который не подчинен нашему праву и не служит нам bona fide, мы не можем заключить обязательство (Dig. XLI, I, 26, 2).
Здесь свободный, qui bona fide servit, уже противопоставлен не рабу, а свободному. Говоря о различиях в правах раба и свободного, «рабствующего на законном основании», надо вместе с тем иметь в виду, что, как уже упоминалось выше, рабы, или, вернее, определенная их группа, так или иначе участвовавшая в деловой жизни, юридически оставаясь бесправными, путем различных оговорок приобретали возможность заключать всевозможные сделки и, если не юридически владеть, то держать свое имущество, что практически сводилось к тому же самому. Потребность в людях, которые могли вести дела хозяина на законном основании, обусловливала, с одной стороны, наделение известными правами рабов, а, с другой, сохранение соответственных прав за служившими ему свободными. Вместе с тем не только подчинить их себе в наибольшей мере, но и с.33 получить возможность вести через их посредство дела можно было только, включив их в фамилию, сделав их лицами, находящимися in potestate хозяина. Например, если человек нанимал вилика (а такие случаи известны), ему было гораздо выгоднее, чтобы вилик действовал так же, как находившийся in potestate раб-управитель. Все это и привело к тому, что категория свободных, qui bona fide serviunt, была сугубо специфичной категорией, не подходящей под обычные рамки наших представлений о статусе свободного или раба. Анализ положения свободных, qui bona fide serviunt, осложняется еще тем, что надо видеть различия не только, так сказать, внешние, но и в рамках данной категории различать, свободный это или раб. Обычно, говоря о свободных, qui bona fide serviunt, сравнивают их с рабами или кабальными, нередко не делая между ними особых различий. Нам кажется, что правильнее было бы уподоблять их не вообще рабам, а фруктуарным рабам, хотя ни в том, ни в другом случае не было полного тождества.
В Институциях Гая мы находим указания на известную близость положения тех, кто bona fide serviunt, с положением узуфруктуариев. Гай рассматривает права этих лиц в связи с вопросами приобретения и наследования. Однако в проводимой им параллели четко прослеживается и разница в положении раба-узуфруктуария и свободного, qui bona fide servit28.
Итак, юристы рисуют довольно пеструю и противоречивую картину положения категории свободных, qui bona fide serviunt, нередко сближая их с рабами и кабальными или показывая отличия между ними, причем грань проходит как между рабами в целом и категорией тех, кто bona fide serviunt, так и внутри данной социальной группы. Отсутствие статистических сведений не дает возможности ответить на вопрос об их роли в экономике.
На основании частого упоминания этой категории лиц как в литературе, так и в юридических источниках, мы можем утверждать, что фигура свободного, qui bona fide servit, — отнюдь не редкое явление в хозяйственной жизни Рима. Труд данной категории лиц использовался как в сельском хозяйстве, особенно в периоды страды (имеется в виду наем), так и в городском ремесле и торговле.
с.34 Анализ положения свободных, qui bona fide serviunt, позволяет проследить многие оттенки взаимоотношений между различными римскими сословиями. Найденная римским правом формула «qui bona fide serviunt» оказалась удобной для всех переходных состояний, изображения полутонов, которых становилось тем больше, чем дальше развивалось рабовладельческое общество, его экономика, товарооборот, в который неизменно втягивался мелкий крестьянин и ремесленник, нередко не выдерживая конкуренции с более устойчивым и рационально организованным хозяйством рабовладельческой виллы, тем самым становясь объектом эксплуатации рабовладельца на законном основании. Теряя привилегии свободного гражданина (они оставались за ним лишь номинально), он приобретал рабские обязанности. Тяжелое положение свободных, qui bona fide serviunt, отразилось в одном уже упоминавшемся установлении Дигест, гласящем, что в судебных делах «…рабов… и тех, кто работает из-за нужды (qui inopia laborant), следует пытать» (Dig. II, 1, 7, 3).
Некогда резкая грань, отделявшая свободного от раба, стирается, возникает довольно значительное количество промежуточных категорий уже не только фактически, но и юридически неполноправных работников.
Как известно, если землевладелец и арендатор по истечении срока арендного договора его не возобновляли, колон продолжал обрабатывать свой участок на прежних условиях и превращался в колона, сидящего на земле по обычаю, а не по договору, что в конце концов усиливало его зависимость, превращало в клиента землевладельца со всеми вытекающими отсюда последствиями. Возможно, в такое же положение попадали те, чей контракт на сдачу услуг давно истек, а они (и в иных случаях и их дети) оставались на прежнем месте, смешиваясь с рабами и отпущенниками нанимателей. Различие в положении тех, кто «сдавал услуги», и принимавших заказы (т. е. тех, которые, естественно, могли заключать лишь договоры на определенный срок) становилось все более ощутимым. Могло играть роль и постепенное распространение понятия obsequium — услужливости, почтительности, которыми «маленький человек» как клиент был обязан влиятельному патрону, поскольку клиентские отношения с ухудшением положения «простонародья» — humiliores — захватывали все более широкие слои. Общий процесс разложения старых классов-сословий частично выразился, таким образом, в сближении свободных, qui bona fide serviunt, с рабами, что свидетельствовало о разложении социальной структуры античного рабовладельческого общества и зарождении новых отношений. В условиях рабовладельческого Рима свободный наемный труд, как одна из форм договорных отношений, не имел возможности стать господствующим. Развитие и некоторый подъем свободного наемного труда были связаны с расширением товарно-денежного хозяйства, что, в свою очередь, обусловливалось развитием рабовладельческого хозяйства, в котором эксплуатация рабов дополнялась эксплуатацией арендаторов и наемных работников по денежному договору, формально остававшихся независимыми гражданами, равноправными контрагентами землевладельцев и нанимателей. С упадком рабовладельческого способа производства и товарно-денежных отношений «наем услуг» все более отходит от типа договорных отношений, превращается в повинность, ничем не отличающуюся от исполнения рабской службы, пребывание на месте раба — in loco servorum. Таким образом для Рима времен второй половины существования империи стало характерно наличие промежуточных социальных группировок, без изучения которых картина социально-экономического развития римского общества не может быть полной. Анализ гибридных форм, отразившихся в термине «liberi qui с.35 bona serviunt», говорит об определяющем и все возрастающем влиянии рабства на наемный труд.
Свободные, qui bona fide serviunt, в качестве объектов найма более всего несли на себе печать институтов рабства, на них постепенно стали распространяться все установления о рабах, отдаваемых господином внаем. Если для рабов развитие найма было свидетельством стремления стимулировать рабский труд, то для свободного в условиях рабовладельческого общества оно могло означать только сужение сферы свободного труда.
Для категории свободных, qui bona fide serviunt, характерно несовпадение фактического положения и юридического статуса, неопределенность которого создавала множество коллизий во взаимоотношениях со свободными. Двусмысленность их общественного положения отразилась в определении их Квинтилианом как рабствующих, и в этом нет ничего удивительного, так как в рабовладельческом хозяйстве рабы, занятые работами по найму, трудились рядом со свободными наемными работниками. Категория «рабствующих» явилась порождением рабовладельческого строя со всеми его классовыми и сословными противоречиями. Рассмотрев положение тех, кто bona fide serviunt, мы видим, таким образом, какими сложными путями шел процесс оформления римского права вообще и договора найма в частности. Сквозь кажущийся хаос случайностей историк римского права должен рассматривать некую равнодействующую, которая определяла существование институтов, подобных liberi homines qui bona fide serviunt. Появление таких своеобразных форм эксплуатации как свободного, так и рабского труда, вероятно, накладывало особый отпечаток на сословно-классовую борьбу. Наличие прослоек такого рода, как qui bona fide serviunt, затемняло отношения между римскими классами и сословиями, однако это не означало, что противоречие между рабами и рабовладельцами было не основным, как утверждают некоторые западные историки29.
Напротив, то влияние, которое чем далее, тем более оказывали рабовладельческие отношения на положение других категорий эксплуатируемых, вовлекало последних в борьбу, так или иначе направленную против основ рабовладельческого общества и порожденных ими социальных, политических и культурных институтов.
Среди наемных были люди с самым различным статусом, и все они находились перед лицом хозяина-рабовладельца на положении, близком к рабскому. Рабство как основная форма эксплуатации оказывало все возрастающее влияние на положение наемных работников. Отсюда те трудности, с которыми сталкиваются исследователи вопроса, выясняя различия в положении свободных и рабов как объектов найма. Различия эти несомненно существовали (например, как мы видели, нанятый на работу раб, приобретая что-либо не в пользу нанимателя, приобретал это для господина, свободный наемный работник — для себя), но на практике они чем далее, тем более стирались по мере разложения основ античного города, античной формы собственности, тормозивших развитие эксплуатации свободных сограждан.
с.36 Интересно было бы выяснить, в каких хозяйствах применялся в основном труд свободных, qui bona fide serviunt, кто выступал нанимателем. К сожалению, для ответа на этот вопрос мы не имеем данных для суждения о нанимателях чужих рабов. Кабальные обычно ассоциируются с крупными имениями; о тех, кто нанимал услуги чужих рабов и свободных, мы ничего не знаем. Можно лишь предположить, что поскольку в крупных хозяйствах и богатых домах было большое число слуг и ремесленников из собственных рабов, нанимать таковых чаще приходилось людям сравнительно небогатым, достаточным собственным персоналом не располагавшим и не имевшим возможности сразу собрать сумму, требуемую на покупку раба, слуги или ремесленника (к бессрочно служившим рабам и свободным не могли относиться сельские батраки, которых нанимали на срочные работы и которых нечем было бы занять в промежутках между такими работами). Возможно, именно из-за социального лица нанимателей такие наемные работники стали включаться в фамилию, поскольку фамильные связи и власть pater familias играли гораздо бо́льшую роль для собственников небольшого и среднего достатка, чем для владельцев латифундий и сальтусов, строивших свои отношения с подчиненными на иных основах, иных формах зависимости. Если наше предположение в какой-то мере справедливо, то оно тем более подтверждает связь эволюции наемного труда с эволюцией наиболее типичного рабовладельческого хозяйства.
Рассмотренная нами категория свободных, qui bona fide serviunt, представляла, таким образом, своеобразный сплав рабского и свободного состояний, нашедший свое отражение в трудах римских юристов. Такая категория лиц могла возникнуть только в обществе, основанном на рабстве, где порой неимущие или неполноправные свободные трудились бок о бок с рабами. С одной стороны, постановка рядом понятий-антиподов — свободы и рабства — кажется невозможной, особенно для развитого рабовладельческого общества, но парадоксальность явления в данном случае — лучшее доказательство влияния институтов рабства на положение свободных. На примере возникновения категории свободных, qui bona fide serviunt, идя от частного к общему, мы можем проследить действие основных законов развития рабовладельческого античного общества. Рабство, будучи пьедесталом, на котором зиждилось существование и процветание римской гражданской общины, не могло не оказывать влияния на положение свободных граждан, особенно близко соприкасавшихся по своему фактическому положению с рабами: речь идет о разорившихся крестьянах, ремесленниках, люмпен-пролетариях, которые и рекрутировались в своеобразную прослойку полурабов-полусвободных, тех, кто bona fide serviunt.
I. F. Delishcheva
This category, which is mentioned rather often in legal texts, included both bondsmen and free hired workers. Their common characteristic was the noncorrespondence of their factual with their legal status. Hence the difficulty in defining the category, a problem about which all students of the subject have written. Most often the condition of freemen qui bona fide serviunt has been likened to the condition of slaves, since persons of both categories might be transferred by inheritance, sold, or included in dotal property and were part of the master’s familia. Less has been written about the differences between the two conditions. Freemen qui bona fide serviunt, if they worked for hire, were at any rate not с.37 slaves in the ancient (classical) sense; they retained certain rights and had legal capacity in respect to property. The author attempts to determine as far as possible the role played by freemen qui bona fide serviunt in the late Republic and early Empire: the nature of the relations between them and slaveowners, between them and various other categories of exploited persons; what sort of evolution they underwent and what influence they had on the development of social relations in Rome.
Their condition is considered in relation to the development of commodity and money relations in Rome, the use of hired labour in small handicraft and in the middle-sized villa, where slave labour always coexisted with hired labour in one proportion or another. The spread of hired labour did not mean the same thing for the slave and the free worker. If the practice of hiring was a stimulating factor for slaves, for the free man, in the context of slavery, the growth of this practice meant a narrowing of opportunities for free labour. In an essentially natural economy based on slavery hired labour had a limited sphere of application, was merely a part of the slave system. The development of work for hire was hampered also by various aspects of the polis-type social structure. The influence of polis institutions was manifested in the tendency to conserve traditional forms of exploiting slaves, to find new forms of exploitation, such as the colonate, which were more in harmony with polis traditions than was the exploitation of hired labour.
The practice of hiring workers of different categories — slaves, free and half-free persons — did not weaken the institution of slavery but deepened and extended production relations based on slavery. In the course of time the category of freemen qui bona fide serviunt underwent considerable change. Persons belonging to it lost their civil-law rights and became dependents of their employers. The general disintegration of the old class and status structure was reflected in part in the convergence of the freemen qui bona fide serviunt with the slaves, a symptom of the general decomposition of the social structure of ancient society.
ПРИМЕЧАНИЯ