Предоставлено автором.
с.211 «Имя П. Корнелия Сципиона Эмилиана, младшего Африканского, близко каждому, кто занимается изучением республиканского Рима. Его военные успехи и культурные интересы закрепили за ним место в трудах общего и специального характера»1. Естественно, личность этого выдающегося человека продолжает вызывать интерес у историков и по сей день. Что же представляют собой новейшие работы, посвящённые ему?
В 2001 г. в сборнике «Дружба в греко-римском мире» вышла статья Ф. Пина Поло «Друзья Сципиона Эмилиана в Нумантинской войне. О так называемой cohors amicorum»2. Плутарх и Аппиан сообщают, что после избрания Сципиона консулом на 134 г. до н. э. и передачи ему командования в войне с Нуманцией сенат не позволил Публию Корнелию проводить новый набор для боевых действий в Испании, не желая, чтобы Италия обезлюдела, и считая, что на Иберийском полуострове и без того достаточно солдат. Однако он разрешил воспользоваться услугами тех государств, которые согласятся предоставить полководцу свои отряды, а также взять с собой добровольцев. Последних Аппиан называет ἴλα φίλων (App. Iber. 84. 365; Plut. Mor. 201a). Моммзен сопоставил это сообщение с рассказом Феста о cohors praetoria у Сципиона Африканского и счёл, что именно о преторской когорте идёт речь у Аппиана. Его точка зрения получила широкое распространение. А. Шультен провёл параллель с илой македонских царей, которая и стала, по его мнению, образцом для cohors praetoria и cohors amicorum. А. Пассерини не согласился с отождествлением преторской когорты Феста с «илой друзей» Аппиана, поскольку в первом случае речь идёт о пехоте, тогда как во втором — о коннице, к тому же cohors praetoria набиралась из обычных воинов, а не из друзей и клиентов. Р. Туллио также считает, что преторская когорта представляла собой отряд пехоты, а ἴλα φίλων должна переводиться скорее как turma, нежели как cohors amicorum, которая носила гражданский характер.
По мнению Ф. Пина Поло, данные источников не позволяют считать сohors amicorum официальным институтом, и в этом качестве она представляет собой историографический миф. Неверно отождествлять ἴλα φίλων Аппиана с cohors praetoria Феста, который ведёт речь, судя по с.212 контексту, не об Эмилиане, а о Сципионе Африканском. Кроме того, преторскую когорту александрийский историк называет в других местах своего труда στρατήγιδα или τάξις. Речь идёт не о простом отряде друзей, обычно сопровождавших наместника в провинцию, а о кавалерийской части, ставшей ядром большого воинского соединения — ведь в Испанию прибыло 4000 добровольцев.
Ситуация напоминает 108 г. до н. э., когда Марий тоже набрал для войны в Нумидии лишь желающих. Правда, Сципион предложил вступить в войско amici и clientes, тогда как арпинат — proletarii, но в обоих случаях дело, по мнению автора, в нехватке не призывников как таковых, а добровольцев (rekrutierungswilligen adsidui). Это укладывалось в рамки традиции брать последних как дополнение и даже замену призывникам. Любопытно, что когда вскоре Тиберий Гракх предложил аграрный проект с целью увеличения adsidui, Сципион Эмилиан выступил против. Приглашая волонтёров, он имел в виду не решение общественных проблем, а скорейшее окончание Нумантинской войны.
Задержка с подходом иноземных союзных отрядов могла стать причиною того, что командующий поехал в Испанию раньше большей части войска, им набранного. Особо останавливается Пина Поло на вопросе о помощниках Сципиона в Испании. К их числу относились его племянник квестор Фабий Максим, впоследствии Аллоброгский (Аппиан ошибочно именует его Бутеоном), легат Фабий Максим Эмилиан, брат полководца; военными трибунами служили Гай Гракх, Гай Меммий, Рутилий Руф (описанный им и пересказанный Аппианом в Iber. 88 боевой эпизод под Палланцией свидетельствует об участии ἴλα φίλων в военных действиях) и, видимо, Гай Марий. Правда, кое-кто из них мог служить в Испании и до приезда Сципиона, а не прибыть вместе с ним. Зато не вызывает сомнений, что именно с его свитой под Нуманцией появился поэт Луцилий и наверняка — Полибий.
Сципиону удалось на определённое время прекратить войны в Испании, но не завершить их3. «Однако его образ действий имел важное значение для внутренней политики Рима и аристократии. Успешно проведя набор нескольких тысяч человек благодаря отношениям amicitia и клиентелы, Эмилиан укрепил не только собственные fama и auctoritas, но и всей фамилии путём демонстрации мощи Корнелиев Сципионов в целом и своей лично». Однако нельзя не добавить, что он оказался последним видным представителем этого славного семейства — в следующий раз его член стал консулом лишь в 83 г. до н. э., Луций Корнелий Сципион, с.213 известный лишь тем, что ему дважды изменила армия в войне с Суллой, и только в 35 г. до н. э. ещё один Сципион (да и то в этом нет полной уверенности) стал консулом-суффектом4.
Требует оговорок и утверждение автора, будто дело было скорее в нехватке добровольцев, нежели призывников. Получается, что речь шла не о проявлении враждебности со стороны сената, а исключительно о нежелании последнего избежать осложнений, которые мог вызвать набор (и в связи с войной в Испании уже вызывал)5. Однако Сципиону не было предоставлено и финансовых средств (Plut. Mor. 201a), что выглядело уже явно недружественным шагом. Думается, та же позиция повлияла и на отказ в наборе войск6.
В 2005 г. сразу две статьи, посвящённые разрушителю Карфагена и Нуманции, появились в журнале «Historia». Автор первой из них, Дж. Ли Бенесс, рассматривает обстоятельства политического кризиса 129 г. до н. э. и место в нём Сципиона Эмилиана7. По возвращении из Испании последний, как известно, добился лишения аграрной комиссии судебных полномочий, а поскольку консул Семпроний Тудитан, которому поручили разбор жалоб при переделе земли (и на чью «умеренность» явно рассчитывал Сципион), уехал в Иллирию, то её деятельность застопорилась. Это привело к падению популярности победителя Карфагена, самым ярким проявлением которого стал его провал на выборах командующего для войны против Аристоника — за него проголосовало только две трибы. Гракханцы (или даже сам Гай Гракх) кричали на сходках ему в лицо «Смерть тирану!», обвиняли его в намерении отменить аграрный закон Тиберия Гракха и устроить бойню, а когда Сципион внезапно умер, то даже не удостоился погребения за государственный счёт. Но что стояло за обвинениями в тирании? По мнению Ли Бенесс, один из пассажей Цицерона (De rep. VI. 12) позволяет думать, что вносилось предложение о наделении Сципиона диктаторскими полномочиями, причём не обязательно речь напрямую шла о диктатуре. Автор делает интересное наблюдение: в «De oratore» и «De re publica» Цицерон играет с мыслью о том, что государство могли бы спасти двое великих людей, которые вскоре отходят в мир иной — в первом случае это Луций Красс, во втором — Сципион Эмилиан. Но если в отношении Красса ещё можно гадать, сумел ли бы он предотвратить с.214 Союзническую войну, то о Сципионе прямо сказано, что ему уже помешала оппозиция в сенате. Речь шла, видимо, о том, что последняя провалила предложение о предоставлении Публию Корнелию диктаторских полномочий. При этом для друзей Сципиона ситуация 129 г. оказывалась продолжением смуты 133 г. до н. э., когда народ, как они считали (а вслед за ними так изобразил дело и Цицерон), раскололся на два лагеря. Между тем руководителями оппозиции Муцием Сцеволой и Метеллом Македонским двигала не приверженность делу Тиберия Гракха, а вражда к Сципиону — если Сцеволу ещё можно mutatis mutandis считать сочувствующим трибуну, то Метелл его сторонником считается явно ошибочно. Эхом событий 133 г. до н. э. стала надгробная речь Лелия на похоронах победителя Карфагена: «Вам и всем, кто хочет, чтобы наше государство пребывало в благополучии (qui hanc rem publicam salvam volunt), он так нужен живым, квириты!» Слова qui hanc rem publicam salvam volunt явно перекликаются с обращением Сципиона Назики к сенаторам, когда он повёл их на расправу с Тиберием: qui rem publicam salvam esse volunt me sequantur (Val. Max. III. 2. 17), а также являются формулой, использовавшейся при воинском наборе. Всё это было призвано сгладить чрезвычайную остроту ситуации.
Нельзя не отметить тонкости источниковедческого анализа Ли Бенесс и убедительности многих её аргументов, хотя всё же тезис о том, что оппозиция провалила предложение о предоставлении Сципиону чрезвычайных полномочий, доказать крайне трудно. В продолжение же мысли исследовательницы о «недифференцированном» изображении событий у Цицерона можно предположить, что друзья Сципиона не без задней мысли смешивали гракханцев и своих личных врагов, чтобы дискредитировать последних. Что же касается Муция Сцеволы, которого Ли Беннес признаёт сочувствующим Тиберию лишь с оговорками, то здесь можно высказаться с большею уверенностью — клиентом Сцеволы был Гай Блоссий, один из горячих приверженцев Гракха (Cic. Lael. 37: hospes familiae vestrae, Scaevola).
Любопытную гипотезу выдвинул в своей статье
Бесспорно, гипотеза Хилларда весьма остроумна и свидетельствует о его наблюдательности. Однако бросается в глаза, что в цитированном пассаже автор трижды употребил слово «если». А потому его предположение при отсутствии дополнительных аргументов, видимо, пока обречено оставаться лишь предположением.
Не обошла вниманием Сципиона Эмилиана в последние годы и отечественная историография. В 2001 г. увидела свет книга
С первых же страниц очевидно, что Сципион Эмилиан в её глазах является идеальным героем. Это бесстрашный воин, отличившийся во всех войнах, в каких только участвовал, и находивший выход там, где оказывались бессильны другие военачальники; выдающийся политик, умевший говорить и с сенатом, и с народом, становившийся на пути с.216 беспринципных политиканов и в конце концов убитый ими; блистательный оратор, чьи речи не имели в то время равных себе, а язвительные ответы ставили в тупик оппонентов; талантливый литератор, в соавторстве с Лелием писавший комедии под именем Теренция Афра; тонкий интеллектуал, собравший вокруг себя лучших представителей тогдашней культурной элиты Эллады и Рима; просто обаятельный человек, пользовавшийся безграничной любовью не только друзей из числа нобилей, но и тысяч простых римлян.
Таким образом, перед нами предстаёт человек, преисполненный добродетелей и дарований и при этом начисто лишённый каких бы то ни было недостатков. Если с первой частью вывода спорить не приходится, то вторая не может соответствовать истине хотя бы в силу особенностей человеческой природы. Конечно, каждый автор имеет право на свою точку зрения, но важно, каким образом он её обосновывает. Это касается не столько моральных качеств Сципиона, рассмотрение которых не является само по себе задачей историка, сколько анализа конкретных фактов. К нему мы и перейдём.
Как уже упоминалось,
Однако удивляет выбор Сципионом предполагаемого псевдонима — Теренций. Ведь самым известным Теренцием был в то время Варрон, консул 216 г. (здесь и далее — до н. э.), «герой» Каннского сражения, по с.217 чьей вине погиб дед будущего разрушителя Карфагена Эмилий Павел. То, что среди Теренциев мы не знаем Публиев, и вовсе ничего не значит, ибо об этом роде вообще известно не так уж много. Сходство имён «Публий Афр» и «Публий Африканский» тем более не обладает доказательной силой, поскольку Африканским Сципион стал лишь после взятия Карфагена (Vell. Pat. I. 13. 2),
Что касается рассказа Корнелия Непота, восходящего «к достоверному источнику», то
Но как же быть с полупризнанием самого Теренция? Думается, здесь всё просто — его надо воспринимать буквально, ведь речь идёт лишь о помощи знатных персон, а не об их авторстве (dicunt malevoli, homines nobilis hunc adiutare adsidueque una scribere — Ter. Adelphoe. 15—
Перейдём теперь к политике. Как уже говорилось при обзоре статьи Ли Бенесс, популярность Сципиона после возвращения из Нуманции упала ввиду его антигракханской позиции.
Доказательства того, что именно убийство стало причиной смерти победителя Карфагена и Нуманции, подкупающе просты: он обладал железным здоровьем, якобы «никогда ничем не болел» и внезапно умер накануне чрезвычайно ответственного выступления перед народом, тогда как его друзья не сомневались в том, что речь идёт именно об убийстве (они не настаивали на расследовании лишь во избежание семейного скандала). Вероятно, Сципиона чем-то одурманили, после чего задушили. Голова его во время похорон была закутана — очевидно, чтобы скрыть обезображенное лицо покойного (с. 435—
При этом автор обходит молчанием тот простой факт, что Сципиону было уже 56 лет, когда значительно возрастает опасность сердечного с.218 приступа или инсульта, в результате чего лицо умирающего вполне может исказиться. Конечно, и эта версия не может быть доказана, однако она снимает все вопросы, которые возникают в связи с гипотезой об убийстве — ведь если бы ночью в доме находились чужие люди, возникал огромный риск обнаружения их рабами, на чьё молчание рассчитывать не приходилось. Но главное в другом: во-первых,
Ничего не доказывает и молчание Цицерона: уменьшение популярности Сципиона не выразилось в каких-либо активных действиях против него, а потому и не было поводов упоминать его среди жертв неблагодарности толпы. Единственный случай — провал кандидатуры Эмилиана на выборах командующего в войне с Пергамом. Однако сам же Цицерон указывал на незаконность такого решения, если бы оно было принято, поскольку Сципион являлся частным лицом (Phil. XI. 18), а потому поносить «чернь» здесь оснований не было. Другое дело, что с учётом двукратного избрания Сципиона консулом в обход законов, поражение на выборах на сей раз, да ещё при таком соотношении голосовавших («за» — всего две трибы), говорило о многом, и менее всего — о симпатиях народа10. Тем не менее
О том, что победитель Карфагена и Нуманции не удостоился общественных похорон — funus publicum (а это вряд ли свидетельствует о его популярности), — в книге и вовсе не упоминается.
Чрезвычайно показательно для авторской манеры
—Я ни разу в жизни не дрожал от крика вооружённых врагов» и
Непонятно, почему предыдущие слова Сципиона потонули в криках, а последующие, сказанные негромким голосом, люди смогли услышать? Конечно, они прозвучали, когда толпа на какой-то момент утихомирилась; любопытно, что Ф. Мюнцер не поленился указать это во избежание неясностей в статье для энциклопедии Паули — Виссова, не требующей таких подробностей11. В рассматриваемой же книге умолчание объясняется, по-видимому, подсознательным желанием подчеркнуть — даже в этом случае великого Сципиона услышали бы (как и в случае с версией о его убийстве — такие люди сами не умирают!). Но налицо и небрежное отношение к источникам: нигде не говорится, что Сципион никогда не повышал голоса в народном собрании (интересно, как же тогда его слышали те, кто не стоял в первых рядах?). Во-первых, речь шла о сходке, а не о комициях, во-вторых, такова была манера Сципиона не только при выступлениях перед народом, а вообще, и в-третьих, Цицерон (De orat. I. 255) говорит лишь, что Лелий и Сципион не насиловали лёгких и не кричали, как Гальба (oratores fuerunt, ut illum Scipionem audimus et Laelium, qui omnia sermone conficerent paulo intentiore, numquam, ut Ser. Galba, lateribus aut clamore contenderent). Но кричать и повышать голос — не одно и то же. Это, конечно, мелочь, но, как говорится, ex ungue leonem…
Теперь посмотрим, как
Как сообщает Аппиан, Сципион разрушил Нуманцию, не дожидаясь решения сената. Александрийский историк подробно перечисляет разные точки зрения на причины, по которым полководец поступил так (Iber. 98. 426) — стало быть, факт этот был хорошо известен и, видимо, вызвал недовольство в Риме как акт самоуправства13.
И ещё одно странное заявление связано с александрийским историком: «События в Испании мы знаем только из Аппиана» (с. 462, прим. 54). И при этом как ни в чём не бывало,
Автор пишет, что под Нуманцией «Сципион вместе с войском переносил все тяготы службы — голод, зной, сырость, нужду» (с. 325). Эта фраза может создать у читателя впечатление, будто он жил едва ли не в тех же условиях, что и простые воины (ведь речь идёт о всех тяготах). Между тем преторий полководца, как показывают раскопки, напоминал греческий дом с перистилем, в нём имелся триклиний и
Вызывает недоумение ещё один пассаж. Описывая поединок Сципиона с кельтиберским воином под Интеркатией, автор пишет, будто «римляне никогда не испытывали расположения к такого рода картинным поединкам в духе гомеровских героев… Этим можно объяснить тот удивительный факт, что у этого храбрейшего в мире народа известно было только три случая знаменитых единоборств, причём два из них относятся к легендарной древности» (с. 84—
Ещё больше удивляет, когда
Однако на этом скоропалительные утверждения, связанные с римскими магистратурами, не заканчиваются: оказывается, что до 133 г. «ни одного магистрата никогда не переизбирали» (автор явно с.223 злоупотребляет словом «никогда»)20 — «исключение составляли консулы в эпоху
А выражение «названый отец», которым, по мнению
Как видим, жизнь и эпоха победителя Карфагена, несмотря на скудость источников, оставляет простор для новых интересных наблюдений и выводов. Однако яркость его личности иногда ослепляет авторов, пишущих о нём — явление, в общем-то, обычное, но мешающее объективному подходу и подчас приводящее к явным недоразумениям.
The author consideres recent publications on Scipio Aemilianus, i. e. articles of F. Pina Polo, J. Lea Benness, T. Hillard, and the book of
ПРИМЕЧАНИЯ
