Легенда о братьях Филенах и её место в Bellum Iugurthinum Саллюстия*

с.106 Важ­ной отли­чи­тель­ной чер­той сочи­не­ний антич­ных исто­ри­ков вооб­ще и Сал­лю­стия в част­но­сти явля­ют­ся мно­го­чис­лен­ные экс­кур­сы — исто­ри­че­ско­го, поли­ти­че­ско­го, этно­гео­гра­фи­че­ско­го харак­те­ра. У это­го писа­те­ля экс­кур­сы объ­еди­не­ны тем, что, как дав­но отме­че­но в лите­ра­ту­ре, с их помо­щью осу­ществля­ет­ся смыс­ло­вое чле­не­ние тек­ста¹. Если гово­рить о «Югур­тин­ской войне», то этно­гео­гра­фи­че­ское опи­са­ние Нуми­дии (гл. 17—19) зна­ме­ну­ет окон­ча­ние предыс­то­рии кон­флик­та. Так назы­вае­мый «экс­курс о пар­ти­ях» (гл. 41—42) сле­ду­ет после того, как в про­ти­во­сто­я­нии с Югур­той про­ис­хо­дит пере­лом и вой­на с назна­че­ни­ем Метел­ла начи­на­ет вестись «по-насто­я­ще­му». Что же каса­ет­ся инте­ре­су­ю­ще­го нас рас­ска­за о Леп­ти­се, Сир­тах и бра­тьях Филе­нах, то он завер­ша­ет повест­во­ва­ние об актив­ных дей­ст­ви­ях Метел­ла и пред­ва­ря­ет заклю­че­ние сою­за Югур­ты и Бок­ха про­тив рим­лян (гл. 78—79)². Начи­на­ет­ся он с того, что жите­ли союз­но­го рим­ля­нам Леп­ти­са обра­ти­лись к Метел­лу за помо­щью про­тив знат­но­го чело­ве­ка Гамиль­ка­ра, замыш­ляв­ше­го, по их уве­ре­нию, пере­во­рот. В город были направ­ле­ны вой­ска (гл. 77). Всё это дало Сал­лю­стию повод для ново­го экс­кур­са, вто­рая часть кото­ро­го, посвя­щён­ная бра­тьям Филе­нам, нас и инте­ре­су­ет. При­ведём пол­но­стью текст соот­вет­ст­ву­ю­ще­го фраг­мен­та:

79. (1) Set quo­niam in eas re­gio­nes per Lep­ti­ta­no­rum ne­go­tia ve­ni­mus, non in­dig­num vi­de­tur eg­re­gium at­que mi­ra­bi­le fa­ci­nus duo­rum Car­tha­gi­nien­sium me­mo­ra­re; eam rem nos lo­cus ad­mo­nuit. (2) Qua tem­pes­ta­te Car­tha­gi­nien­ses ple­ra­que Af­ri­ca im­pe­ri­ta­bant, Cy­re­nen­ses quo­que mag­ni at­que opu­len­ti fue­re. (3) Ager in me­dio ha­re­no­sus, una spe­cie; ne­que flu­men ne­que mons erat, qui fi­nis eorum dis­cer­ne­ret. Quae res eos in mag­no diu­tur­no­que bel­lo in­ter se ha­buit. (4) Postquam ut­rim­que le­gio­nes, item clas­ses sae­pe fu­sae fu­ga­tae­que et al­te­ri al­te­ros ali­quan­tum adtri­ve­ret. Ve­ri­ti, ne mox vic­tos vic­to­res­que de­fes­sos ali­us adgre­de­re­tur, per in­du­tias spon­sio­nem fa­ciunt, uti cer­to die le­ga­ti do­mo pro­fi­cis­ce­ren­tur: quo in lo­co in­ter se ob­vii fuis­sent, is com­mu­nis ut­rius­que po­pu­li fi­nis ha­be­re­tur. (5) Igi­tur Car­tha­gi­ne duo frat­res mis­si, qui­bus no­men Phi­lae­nis erat, ma­tu­ra­ve­re iter per­ge­re, Cy­re­nen­ses tar­dius iere. Id so­cor­dia­ne an ca­su ac­ci­de­rit, pa­rum cog­no­vi. (6) Ce­te­rum so­let in il­lis lo­cis tem­pes­tas haut se­cus с.107 at­que in ma­ri re­ti­ne­re. Nam ubi per lo­ca aequa­lia et nu­da gig­nen­tium ven­tus coor­tus ha­re­nam hu­mo ex­ci­ta­vit, ea mag­na vi agi­ta­ta ora ocu­los­que inple­re so­let: ita pros­pec­tu in­pe­di­to mo­ra­ri iter. (7) Postquam Cy­re­nen­ses ali­quan­to pos­te­rio­res se es­se vi­dent et ob rem cor­rup­tam do­mi poe­nas me­tuont, cri­mi­na­ri Car­tha­gi­nien­sis an­te tem­pus do­mo dig­res­sos, con­tur­ba­re rem, de­ni­que om­nia mal­le quam vic­ti abi­re. (8) Set cum Poe­ni aliam con­di­cio­nem, tan­tum­mo­do aequam, pe­te­rent, Grae­ci op­tio­nem Car­tha­gi­nien­sium fa­ciunt, ut vel il­li, quos fi­nis po­pu­lo suo pe­te­rent, ibi vi­vi ob­rue­ren­tur, vel eadem con­di­cio­ne se­se quem in lo­cum vel­lent pro­ces­su­ros. (9) Phi­lae­ni con­di­cio­ne pro­ba­ta se­que vi­tam­que suam rei pub­li­cae con­do­na­ve­re: ita vi­vi ob­ru­ti. (10) Car­tha­gi­nien­ses in eo lo­co Phi­lae­nis frat­ri­bus aras con­sec­ra­ve­re, alii­que il­lis do­mi ho­no­res insti­tu­ti.

«79. (1) Раз уж собы­тия в Леп­ти­се при­ве­ли нас в эти края, мне кажет­ся умест­ным рас­ска­зать об изу­ми­тель­ном, из ряда вон выхо­дя­щем поступ­ке двух кар­фа­ге­нян. Об этом мне напом­ни­ли сами места. (2) В те вре­ме­на, когда Кар­фа­ген вла­ды­че­ст­во­вал почти во всей Афри­ке, Кире­на тоже была могу­ще­ст­вен­на и бога­та. (3) Меж­ду ними лежа­ла одно­об­раз­ная пес­ча­ная рав­ни­на; не было ни реки, ни горы, кото­рые мог­ли бы слу­жить гра­ни­цей меж­ду ними. Это обсто­я­тель­ство при­ве­ло к тяжё­лой и дол­гой войне. (4) После того как не раз сопер­ни­ки раз­би­ва­ли вра­же­ский флот и нано­си­ли огром­ный ущерб друг дру­гу, они, опа­са­ясь, как бы на уста­лых победи­те­лей и побеж­дён­ных не напал кто-либо тре­тий, заклю­чив пере­ми­рие, дого­ва­ри­ва­ют­ся о том, чтобы в назна­чен­ный день из обо­их горо­дов вышли послы, и там, где они встре­тят­ся, уста­но­вит­ся гра­ни­ца меж­ду обо­и­ми наро­да­ми. (5) И вот отправ­лен­ные из Кар­фа­ге­на два бра­та по име­ни Филе­ны поспе­ши­ли в доро­гу; кире­няне пере­дви­га­лись мед­лен­нее. (6) Про­изо­шло ли это по их лено­сти или слу­чай­но, не знаю, но в этих местах непо­го­да задер­жи­ва­ет чело­ве­ка почти так же, как и на море, ибо вся­кий раз, как ветер на этой голой рав­нине под­ни­ма­ет с зем­ли песок, тот, стре­ми­тель­но пере­ме­ща­ясь, наби­ва­ет­ся в рот и гла­за, засти­лая взор и задер­жи­вая пут­ни­ка. (7) Кире­няне, увидев, насколь­ко их опе­ре­ди­ли, и испу­гав­шись нака­за­ния, ожи­дав­ше­го их дома, обви­ни­ли кар­фа­ге­нян в том, что те вышли в путь рань­ше уста­нов­лен­но­го сро­ка; они спо­ри­ли и гото­вы были на что угод­но, толь­ко бы не ухо­дить побеж­дён­ны­ми. (8) Но когда пуний­цы пред­ло­жи­ли поста­вить дру­гие усло­вия, лишь бы они были спра­вед­ли­вы­ми, гре­ки пре­до­ста­ви­ли кар­фа­ге­ня­нам на выбор: либо чтобы они в том месте, где жела­ют про­ве­сти гра­ни­цу [вла­де­ний] сво­его наро­да, поз­во­ли­ли зарыть себя в зем­лю живы­ми, либо чтобы сами гре­ки на тех же усло­ви­ях отпра­ви­лись до того места, кото­рое выбе­рут. (9) Филе­ны согла­си­лись и при­нес­ли себя и свою жизнь в жерт­ву оте­че­ству — они были зажи­во зары­ты. (10) В этом месте кар­фа­ге­няне посвя­ти­ли алта­ри бра­тьям Филе­нам, а на родине учреди­ли для них и дру­гие поче­сти» (пер. В. О. Горен­штей­на с изме­не­ни­я­ми).

с.108 От это­го этио­ло­ги­че­ско­го сюже­та, при­зван­но­го объ­яс­нить про­ис­хож­де­ние топо­ни­ма arae Phi­lae­non (Fi­lae­no­rum)³, веет суро­вым духом древ­ней геро­и­че­ской саги. Вре­мя его ука­зы­ва­ет­ся пре­дель­но некон­крет­но, по мет­ко­му выра­же­нию Р. Они­ги, слов­но в сказ­ке, что-то вро­де «слу­чи­лось как-то раз» — qua tem­pes­ta­te⁴. При­чи­на вой­ны — пес­ча­ная рав­ни­на (ager ha­re­no­sus), кото­рая, судя по даль­ней­ше­му опи­са­нию, вряд ли мог­ла при­не­сти какую-то поль­зу обла­да­те­лям из-за труд­ных кли­ма­ти­че­ских усло­вий. Одна­ко для эпо­са с его изна­чаль­ной задан­но­стью такие дета­ли зна­че­ния не име­ют⁵. И сама вой­на ока­зы­ва­ет­ся поис­ти­не эпи­че­ской — mag­num diu­tur­num­que, с обе­их сто­рон сра­жа­ют­ся le­gio­nes⁶, clas­ses, насто­я­щая бит­ва тита­нов. То же каса­ет­ся и подви­га бра­тьев Филе­нов — они не толь­ко обго­ня­ют сво­их сопер­ни­ков кире­нян, но и гото­вы пожерт­во­вать жиз­нью ради бла­га оте­че­ства, при­няв жесто­кое усло­вие гре­ков. При этом спор меж­ду кар­фа­ге­ня­на­ми и кире­ня­на­ми, для раз­ре­ше­ния кото­ро­го выдви­га­ют­ся столь «непрак­тич­ные» усло­вия, так­же носит явно эпи­че­ский харак­тер. Нако­нец, o гибе­ли бра­тьев про­сто сооб­ща­ет­ся, без каких-либо подроб­но­стей⁷. Весь рас­сказ напо­ми­на­ет созер­ца­ние изда­ли древ­них раз­ва­лин, когда вид­ны лишь общие очер­та­ния, кон­ту­ры ясны, дета­ли же лишь отвле­ка­ют от глав­но­го, и это, бес­спор­но, уси­ли­ва­ет впе­чат­ле­ние суро­вой про­стоты, кото­ро­го автор, оче­вид­но, и доби­вал­ся.

Впро­чем, неко­то­рые дета­ли в рас­ска­зе всё же есть, но они носят сугу­бо гео­гра­фи­че­ский харак­тер — отсут­ст­вие горы или реки, кото­рые мог­ли бы быть ори­ен­ти­ром для гра­ни­цы, пес­ча­ные бури, спо­соб­ные поме­шать кире­ня­нам вовре­мя достичь цели⁸. Одна­ко всё это отно­сит­ся как к древ­но­сти, так и к совре­мен­но­сти, ибо гео­гра­фия опи­сы­вае­мых Сал­лю­сти­ем мест с тех пор до его вре­ме­ни не изме­ни­лась. С одной сто­ро­ны, такие подроб­но­сти с.109 выглядят явной встав­кой по отно­ше­нию к пер­во­на­чаль­но­му сюже­ту, с дру­гой — поз­во­ля­ют «при­кос­нуть­ся» к ста­рине, ибо тогда всё было так же, как и ныне.

При внеш­ней про­сто­те изло­же­ния текст весь­ма тща­тель­но про­ра­ботан, о чём свиде­тель­ст­ву­ет, напри­мер, изоби­лие арха­из­мов и рито­ри­че­ских фигур на осно­ве зву­ко­вых повто­ров. В зачине рас­ска­за автор исполь­зу­ет сло­во me­mo­ra­re, рас­про­стра­нён­ное ещё в арха­и­че­ской латы­ни (у Плав­та, Энния, Като­на, Терен­ция и др. — любовь Сал­лю­стия к арха­из­мам обще­из­вест­на) и обра­зу­ю­щее созву­чие — паро­ни­мию⁹ — со сло­вом mi­ra­bi­le. В § 2 — повтор сино­но­мов, mag­ni at­que opu­len­ti, а в сле­дую­щем сра­зу за эти­ми сло­ва­ми fue­re мы видим окон­ча­ние — ēre — хоро­шо замет­ный и люби­мый Сал­лю­сти­ем арха­изм. Tem­pes­tas употреб­ля­ет­ся в арха­и­че­ском зна­че­нии «вре­мя», ple­ri­que исполь­зу­ет­ся в ред­кой фор­ме един­ст­вен­но­го чис­ла, встре­чаю­щей­ся, в част­но­сти, у Като­на — ple­ra­que¹⁰. Осо­бен­но пока­за­те­лен решаю­щий, 4-й пара­граф 79-й гла­вы, кото­рый напи­сан, по мне­нию Э. Кёстер­ма­на, про­сто и безыс­кус­но¹¹, но, пожа­луй, лишь с точ­ки зре­ния син­та­к­си­са. Здесь и четы­рёх­член­ная паро­ни­мия alte­ri alte­ros ali­quan­tum adtri­ve­ret, и пар­ная — alius adgre­de­re­tur¹², и такие же повто­ры (vic­tos vic­to­res­que, fu­sae fu­ga­tae­que, те же al­te­ri al­te­ros), и «гро­хот вой­ны» — le­gio­nes, clas­ses, fu­sae, fu­ga­tae, vic­tos, vic­to­res, adtri­ve­ret, кото­рым про­ти­во­по­став­ле­ны сло­ва из дипло­ма­ти­че­ско­го лек­си­ко­на — in­du­tias spon­sio­nem¹³. В § 5 мы видим трой­ной гомео­телевт — ma­tu­ra­ve­re, per­ge­re, iere. Изоби­лие того, что С. Кор­си назы­ва­ет «малень­ки­ми зву­ко­вы­ми эффек­та­ми», наблюда­ем в § 6 — mari reti­nere, hare­nam humo, ora oculosque, prospectu inpedito, morari iter¹⁴. Доба­вим сюда же по мень­шей мере дву­звуч­ную алли­те­ра­тив­ную цепоч­ку solet in illis locis tem­pestas. В § 7 сле­ду­ет целая серия созву­чий — poste­rio­res se esse, crimi­nari Cartha­gi­nien­sis, ante tempus, domo dig­res­sos, con­turbare rem, omnia mal­le, с помо­щью кото­рых рас­ска­зу при­да­ёт­ся, по выра­же­нию Э. Кёстер­ма­на, gewis­se­ne ar­tis­ti­sche Reiz¹⁵. Нель­зя не отме­тить и бро­саю­щий­ся в гла­за арха­изм me­tuont. B § 8 — т. н. «коль­цо», т. е. повтор зву­ков на осно­ве их поло­же­ния в рит­ми­че­ских с.110 еди­ни­цах¹⁶: sese quem in lo­cum vel­lent pro­cessuros. В § 9 — играю­щий созву­чи­я­ми поли­син­де­тон — se­que vi­tam­que suam¹⁷. Сооб­ще­ние о гибе­ли Филе­нов, суро­вое, сдер­жан­ное vi­vi ob­ru­ti, повто­ря­ет vi­vi ob­rue­ren­tur в § 8, и этот повтор под­чёр­ки­ва­ет геро­и­че­ское поведе­ние глав­ных геро­ев¹⁸. Нако­нец, в § 10 зву­чит поис­ти­не роко­чу­щее fratribus aras con­secravere.

В этом рас­ска­зе бро­са­ет­ся в гла­за одно обсто­я­тель­ство: сим­па­тии Сал­лю­стия, без­услов­но, на сто­роне кар­фа­ге­нян, тогда как кире­няне, т. е. гре­ки, изо­бра­же­ны явно непри­яз­нен­но — пер­вые до кон­ца выпол­ня­ют свой долг, идя ради инте­ре­сов оте­че­ства на мучи­тель­ную смерть, вто­рые же не толь­ко не про­яв­ля­ют долж­ной настой­чи­во­сти¹⁹, но и в стра­хе перед нака­за­ни­ем (poe­nas me­tuont) по воз­вра­ще­нии домой выдви­га­ют своё жесто­кое пред­ло­же­ние, кото­рое кажет­ся спра­вед­ли­вым лишь внешне — ведь Филе­ны уже выиг­ра­ли «гон­ку» и не обя­за­ны пла­тить за успех жиз­нью. Тем не менее послед­ние согла­ша­ют­ся без воз­ра­же­ний, пой­мав оппо­нен­тов на сло­ве и нима­ло не заботясь о себе. При этом ни сло­ва не гово­рит­ся о том, что бра­тья мог­ли опа­сать­ся в про­тив­ном слу­чае мести сограж­дан, хотя кар­фа­ге­няне были извест­ны сво­ей жесто­ко­стью к тем, кто не оправ­дал их дове­рия — и это при том, что ука­зы­ва­ет­ся на страх перед нака­за­ни­ем, кото­рый испы­ты­ва­ли гре­ки. Филе­ны «жерт­ву­ют сво­и­ми жиз­ня­ми ради государ­ства, подоб­но рим­ля­нам из легенд»²⁰ (ср. с подви­гом Мар­ка Кур­ция), а кире­няне ока­зы­ва­ют­ся двой­ни­ка­ми самих пуний­цев, но более позд­них — тех, кото­рые вое­ва­ли с Римом. Любо­пыт­но, что пер­вые обви­ня­ют вто­рых в ковар­стве (Iug. 79. 7), но само это поня­тие ни в каких вари­ан­тах (per­fi­dia, fi­des Pu­ni­ca) не зву­чит, про­сто изла­га­ют­ся кон­крет­ные пре­тен­зии кире­нян — Филе­ны-де вышли в путь рань­ше вре­ме­ни (cri­mi­na­ri Car­tha­gi­nien­sis an­te tem­pus do­mo dig­res­sos)²¹. Нако­нец, само поиме­но­ва­ние алта­рей в честь Филе­нов пере­кли­ка­ет­ся, по мне­нию Э. Кёстер­ма­на, с обре­те­ни­ем Сци­пи­о­ном с.111 про­зви­ща Афри­кан­ско­го в 5. 4²². Неиз­вест­но, осо­зна­вал ли писа­тель такое сход­ство, но если да, то нали­цо весь­ма лест­ное для кар­фа­ге­нян срав­не­ние.

В свя­зи с этим умест­но рас­смот­реть вопрос об отно­ше­нии Сал­лю­стия к элли­нам. Хотя он ори­ен­ти­ро­вал­ся на гре­че­ские лите­ра­тур­ные образ­цы, в его трудах встре­ча­ют­ся десят­ки парал­ле­лей с труда­ми эллин­ских клас­си­ков, а само­го писа­те­ля Вел­лей Патер­кул (II. 36. 2) назы­вал под­ра­жа­те­лем Фукидида (aemu­lus­que­Thu­cy­di­dis Sal­lus­tius), мы встре­тим в его трудах лишь один поло­жи­тель­ный отзыв о сопле­мен­ни­ках Гоме­ра и Пла­то­на — упо­ми­на­ние в «Заго­во­ре Кати­ли­ны» (8. 3) о писа­те­лях чрез­вы­чай­но­го даро­ва­ния, появив­ших­ся в Афи­нах (pro­ve­ne­re ibi scrip­to­rum mag­na in­ge­nia). Одна­ко сде­ла­но это не столь­ко в похва­лу афи­ня­нам, сколь­ко ради при­ни­же­ния их подви­гов — они про­слав­ле­ны лишь пото­му, что их вос­пе­ли «выдаю­щи­е­ся талан­ты» (8. 4: praec­la­ra in­ge­nia), тогда как о дея­ни­ях рим­лян, при­вык­ших дока­зы­вать свою доб­лесть не сло­вом, а делом, извест­но гораздо мень­ше (8. 5). Зато уста­ми Цеза­ря Сал­лю­стий при­пи­сы­ва­ет гре­кам жесто­кий обы­чай нака­зы­вать осуж­дён­ных на смерть роз­га­ми, кото­рый у них-де потом пере­ня­ли рим­ляне²³, а родо­с­цев обви­ня­ет в нело­яль­но­сти и ковар­стве по отно­ше­нию к рим­ля­нам, бла­го­де­я­ни­я­ми кото­рых те буд­то бы и достиг­ли про­цве­та­ния (51. 5 и 39). Впро­чем, в той же речи Цеза­ря доста­ёт­ся и кар­фа­ге­ня­нам, кото­рые, по его сло­вам, не раз нару­ша­ли мир­ные дого­во­ры и пере­ми­рия (51. 6). Да и вооб­ще, учи­ты­вая нена­висть рим­лян к пуний­цам, кото­рая, как пока­зал труд Ливия, дол­го ещё не уга­са­ла, «чита­тель пора­зит­ся, обна­ру­жив, что рим­ский исто­рик выбрал [посту­пок] кар­фа­ге­нян в каче­стве при­ме­ра бла­го­род­но­го дея­ния»²⁴.

Чем же обу­слов­ле­ны столь стран­ные пред­по­чте­ния Сал­лю­стия? Здесь ввиду отсут­ст­вия мате­ри­а­ла для одно­знач­но­го отве­та при­хо­дит­ся огра­ни­чи­вать­ся гипо­те­за­ми. Писа­тель, как мы виде­ли, пре­крас­но пони­мал и сами­ми сво­и­ми тек­ста­ми при­зна­вал пре­вос­ход­ство элли­нов в обла­сти куль­ту­ры. Болез­нен­ное често­лю­бие Сал­лю­стия (Cat. 4. 2: am­bi­tio ma­la) вполне мог­ло поро­дить мучи­тель­ную зависть, кото­рая и вызва­ла жела­ние столь свое­об­раз­но «ото­мстить» элли­нам. При­ме­ча­тель­но, что гре­ка­ми кире­няне назва­ны как раз в тот момент, когда выдви­га­ют своё чудо­вищ­ное усло­вие (Iug. 79. 8: Grae­ci op­tio­nem Car­tha­gi­nien­sium fa­ciunt etc.) — сов­па­де­ние вряд ли слу­чай­ное. Ука­жем и ещё на одно обсто­я­тель­ство: само это усло­вие при ином реше­нии Филе­нов сто­и­ло бы жиз­ни кирен­ским послам, кото­рых по воз­вра­ще­нии, конеч­но, мог­ли бы нака­зать, но явно не ста­ли бы зары­вать с.112 живы­ми. Поэто­му ссыл­ка Сал­лю­стия на их страх перед карой неубеди­тель­на и может быть объ­яс­не­на лишь его жела­ни­ем опо­ро­чить гре­ков.

Но поче­му же в столь выгод­ном све­те Сал­лю­стий изо­бра­зил имен­но кар­фа­ге­нян — злей­ших вра­гов Рима? Тут, по-види­мо­му, сыг­ра­ли роль два обсто­я­тель­ства. Во-пер­вых, Сал­лю­стий ещё боль­ше при­ни­жа­ет гре­ков, ста­вя их ниже нена­вист­ных рим­ля­нам пуний­цев. Одна­ко (и это во-вто­рых) его под­ход не столь пря­мо­ли­не­ен, чтобы не при­зна­вать досто­инств людей толь­ко за их нацио­наль­ную при­над­леж­ность. Вспом­ним, что уста­ми не кого-нибудь, а само­го Сци­пи­о­на Эми­ли­а­на (= авто­ра) о Югур­те, отли­чив­шем­ся под Нуман­ци­ей, ска­за­но: lon­ge ma­xu­ma vir­tus fuit (9. 2), посколь­ку он дей­ст­во­вал в соот­вет­ст­вии с рим­ски­ми тра­ди­ци­я­ми²⁵, но глав­ное — на бла­го Рима. Так или ина­че, но Сал­лю­стий готов воздать выс­шую хва­лу даже буду­ще­му про­тив­ни­ку Рима. Филе­ны же — лишь сопле­мен­ни­ки буду­щих вра­гов po­pu­lus Ro­ma­nus, но сами про­тив него не сра­жа­ют­ся, поэто­му вполне могут заслу­жи­вать доб­рое отно­ше­ние писа­те­ля. Любо­пыт­но наблюде­ние Р. Они­ги: выра­же­ние в зачине рас­ска­за о Филе­нах, eg­re­gium at­que mi­ra­bi­le fa­ci­nus duo­rum Car­tha­gi­nien­sium (79. 1), «пере­кли­ка­ет­ся с фор­му­лой in­ge­ni eg­re­gia fa­ci­no­ra (2. 2), с помо­щью кото­рой Сал­лю­стий в про­ло­ге опре­де­ля­ет vir­tus. Образ­цо­вое поведе­ние Филе­нов поз­во­ля­ет Сал­лю­стию акту­а­ли­зи­ро­вать его идею vir­tus как цен­ность уни­вер­саль­ную и не огра­ни­чен­ную рам­ка­ми како­го-то одно­го [обще­ст­вен­но­го] клас­са или наро­да. Ана­ло­гич­ную vir­tus мож­но най­ти во вся­ком, будь то вар­вар Югур­та, кото­рый пона­ча­лу сво­бо­ден от поро­ков, и даже кар­фа­ге­няне Филе­ны»²⁶. Сле­ду­ет, одна­ко, заме­тить, что об их vir­tus, в отли­чие от слу­чая с Югур­той, речи не идёт (они даже не удо­ста­и­ва­ют­ся похва­лы напря­мую)²⁷, одна­ко удив­лять­ся не при­хо­дит­ся — ведь бра­тья про­яв­ля­ют геро­изм ради бла­га Кар­фа­ге­на, а не Рима, за кото­рый сра­жал­ся под Нуман­ци­ей нуми­дий­ский царе­вич. Да и то, что в 2. 2 даёт­ся опре­де­ле­ние vir­tus, лишь резуль­тат тол­ко­ва­ния — это сло­во там тоже всё-таки не зву­чит.

Сомни­тель­но, верил ли Сал­лю­стий в досто­вер­ность этой леген­ды; ско­рее он дей­ст­во­вал по прин­ци­пу se è non ve­ro è ben tro­va­to²⁸, оче­вид­но, такой сюжет, неза­ви­си­мо от его прав­до­по­до­бия, устра­и­вал авто­ра Bel­lum Iugur­thi­num. Какие же цели пре­сле­до­вал писа­тель, вво­дя рас­сказ о Филе­нах в своё повест­во­ва­ние? Сле­ду­ет отме­тить, что для Сал­лю­стия этот сюжет очень важен — он вклю­ча­ет­ся в изло­же­ние в свя­зи с упо­ми­на­ни­ем кон­флик­та с.113 в Леп­ти­се, кото­рый, как вер­но отме­ча­ет T. Уид­мен, сам по себе ника­кой роли в даль­ней­шем повест­во­ва­нии не игра­ет²⁹. Поэто­му напрас­но Э. Тиф­фу теря­ет­ся в догад­ках, явля­ет­ся ли введе­ние леген­ды о Филе­нах в текст резуль­та­том опре­де­лён­но­го автор­ско­го замыс­ла или к это­му писа­те­ля про­сто под­ве­ло повест­во­ва­ние³⁰ — есть все осно­ва­ния счи­тать, что об обра­ще­нии леп­ти­тан­цев за помо­щью к рим­ля­нам Сал­лю­стий пишет как раз для того, чтобы иметь повод рас­ска­зать о самоот­вер­жен­ных бра­тьях.

Учё­ные по-раз­но­му трак­то­ва­ли смысл это­го экс­кур­са. К. Врет­ска лишь в самом общем виде пишет, что Сал­лю­стий, при­да­вая эти­че­ское содер­жа­ние эпи­зо­ду с Филе­на­ми, хочет пред­ста­вить его как exemplum³¹ (заме­тим, един­ст­вен­ный в сочи­не­ни­ях Сал­лю­стия). Одна­ко такое объ­яс­не­ние слиш­ком рас­плыв­ча­то и для пони­ма­ния леген­ды даёт немно­го.

Более деталь­но рас­смат­ри­ва­ет вопрос В. Штай­дле. По его мне­нию, «экс­курс о Филе­нах (78/9), как и экс­курс о пар­ти­ях, обо­зна­ча­ет пере­лом­ное собы­тие (Einschnitt) не толь­ко для хода вой­ны, но и для поли­ти­че­ской борь­бы; подоб­ным обра­зом после экс­кур­са о пар­ти­ях Метелл берёт на себя коман­до­ва­ние в Нуми­дии, теперь его полу­ча­ет ho­mo no­vus Марий, и в Риме воз­ни­ка­ет совер­шен­но иная ситу­а­ция. Сал­лю­стий сооб­ща­ет о его назна­че­нии пре­ем­ни­ком [Метел­ла] сра­зу после опи­са­ния пере­ме­ны обра­за дей­ст­вий Югур­ты по отно­ше­нию к Метел­лу (82. 2), кото­рый в ответ более не пред­при­ни­ма­ет про­тив них актив­ных бое­вых дей­ст­вий». После же сооб­ще­ния о назна­че­нии Мария сле­ду­ет рас­сказ об обста­нов­ке в Риме и его речи перед наро­дом³². Одна­ко здесь речь идёт о роли рас­ска­за о Леп­ти­се и Филе­нах в струк­ту­ре «Югур­тин­ской вой­ны», но ведь содер­жа­ние экс­кур­са, при­зван­но­го обо­зна­чить гра­ни­цу меж­ду раз­ны­ми эта­па­ми вой­ны и внут­ри­по­ли­ти­че­ской борь­бы в Риме, мог­ло быть и иным.

К. Бюх­нер ука­зы­ва­ет на опре­де­лён­ную гра­да­цию отступ­ле­ний у Сал­лю­стия: «Афри­кан­ский экс­курс необ­хо­дим для пони­ма­ния собы­тий, экс­курс о геро­и­че­ском дея­нии бра­тьев-кар­фа­ге­нян — укра­ше­ние (Schmuck)». По его мне­нию, леген­да о «само­по­жерт­во­ва­нии бра­тьев Филе­нов соот­вет­ст­ву­ет рас­ска­зу о подви­гах Метел­ла»³³. Одна­ко такое сход­ство пред­став­ля­ет­ся слиш­ком общим и некон­крет­ным — конеч­но, Метелл про­яв­ля­ет vir­tus (в отно­ше­нии обо­их пуний­цев это сло­во, как мы виде­ли, не употреб­ле­но), но он не жерт­ву­ет собой, а уни­что­жа­ет вра­гов. Ещё одно сход­ство меж­ду эти­ми пер­со­на­жа­ми мож­но усмот­реть меж­ду похо­дом Филе­нов через пусты­ню и взя­ти­ем Метел­лом с.114 Талы, рас­по­ло­жен­ной в пустыне³⁴, что все сочли вели­ким подви­гом, но такое соот­вет­ст­вие носит слиш­ком фор­маль­ный харак­тер.

Свою вер­сию пред­ло­жил Р. Они­га. По его мне­нию, леген­да о Филе­нах введе­на в укор раз­вра­щён­но­му пра­вя­ще­му клас­су Рима — так же, как впо­след­ст­вии Тацит будет нахо­дить кое-что поло­жи­тель­ное в li­ber­tas гер­ман­цев — li­ber­tas, кото­рую рим­ляне к его вре­ме­ни уже утра­ти­ли. Италь­ян­ский учё­ный раз­ви­ва­ет свой тезис об уни­вер­саль­ном харак­те­ре цен­но­стей, посту­ли­ру­е­мых Сал­лю­сти­ем, что поз­во­ля­ет ему нахо­дить поло­жи­тель­ные образ­цы за пре­де­ла­ми рим­ско­го государ­ства и в то же вре­мя осуж­дать пра­вя­щие кру­ги Рима, далё­кие от этих образ­цов — доста­точ­но вспом­нить речь Югур­ты в Iug. 81. 1 или пись­мо Мит­ри­да­та (Hist. IV. 69)³⁵.

Согла­сить­ся с подоб­ной трак­тов­кой невоз­мож­но по несколь­ким при­чи­нам. Леген­да о Филе­нах ока­за­лась бы на месте в афри­кан­ском экс­кур­се (Iug. 17—19), перед кото­рым гово­ри­лось о под­ку­пе Югур­той сена­то­ров, бла­го опи­са­ние теат­ра буду­щей вой­ны дава­ло для тако­го рас­ска­за удоб­ный повод, тогда как в гл. 78—79 тре­бу­ет­ся спе­ци­аль­но под­во­дить чита­те­ля к этой теме. Не сто­ит пре­уве­ли­чи­вать цен­ност­ный «уни­вер­са­лизм» Сал­лю­стия — носи­те­ля­ми vir­tus могут быть лишь рим­ляне (52. 2; 55. 1; 58. 3; 64. 1 etc.) или, в край­нем слу­чае, ита­лий­цы (26. 1) и союз­ни­ки (моло­дой Югур­та), за нуми­дий­ца­ми же она нигде от име­ни авто­ра или поло­жи­тель­но­го пер­со­на­жа, каким явля­ет­ся в 9. 2—4 Сци­пи­он Эми­ли­ан, не при­зна­ёт­ся (23. 1; 49. 2; 49. 2; 62. 1)³⁶. О vir­tus Югур­ты, пока он не начи­на­ет сра­жать­ся за рим­лян, гово­рит­ся от чужо­го име­ни (6. 2; 7. 2). О том, что в отно­ше­нии Филе­нов это поня­тие не исполь­зу­ет­ся, уже гово­ри­лось. И уж тем более никак нель­зя при­вле­кать речь Югур­ты и пись­мо Мит­ри­да­та как обра­зец спра­вед­ли­вой кри­ти­ки рим­ско­го пра­вя­ще­го клас­са. Оба гово­рят о рим­ля­нах вооб­ще, да и невоз­мож­но думать, буд­то Сал­лю­стий вло­жил в уста Югур­ты и Мит­ри­да­та соб­ст­вен­ное мне­ние, назы­вая рим­лян (ста­ло быть, и себя!) алч­ны­ми и враж­деб­ны­ми все­му роду люд­ско­му (81. 1; Hist. IV. 69. 20). Как уже ука­зы­ва­лось в исто­рио­гра­фии, не сто­ит при­ни­мать сло­ва Югур­ты и Мит­ри­да­та за мне­ние рим­ско­го писа­те­ля, ибо даже если фак­ты, при­ведён­ные ими, вер­ны, сле­ду­ет учи­ты­вать, что ими опе­ри­ру­ют вра­ги Рима, кото­рые пре­сле­ду­ют соб­ст­вен­ные поли­ти­че­ские цели — кон­текст игра­ет здесь опре­де­ля­ю­щую с.115 роль³⁷. Ведь и Кати­ли­на обли­ча­ет ноби­ли­тет теми же сло­ва­ми, что и Сал­лю­стий³⁸, но это, есте­ствен­но, не озна­ча­ет тож­де­ства их пози­ций.

Иное реше­ние пред­ло­жил Т. Уид­мен. Глав­ное в этой исто­рии, как он счи­та­ет, то, что Филе­ны — бра­тья. Quis autem ami­cior quam fra­ter frat­ri? — вос­кли­ца­ет Миципса, обра­ща­ясь к сыно­вьям и пле­мян­ни­ку (10. 5). Одна­ко в мифо­ло­гии бра­тья чаще враж­ду­ют, чем помо­га­ют друг дру­гу — доста­точ­но вспом­нить Иса­ва и Иако­ва, Акри­сия и Прой­та, Этео­к­ла и Поли­ни­ка, Рому­ла и Рема. (Заме­тим, что и Югур­тин­ская вой­на начи­на­ет­ся у Сал­лю­стия со ссо­ры меж­ду двою­род­ны­ми бра­тья­ми — нуми­дий­ски­ми царе­ви­ча­ми.) Если же брать участ­ни­ков опи­сы­вае­мых собы­тий, то здесь так­же есть ана­ло­гич­ный при­мер — Спу­рий и Авл Посту­мии Аль­би­ны. Когда пер­вый уез­жа­ет в Рим для про­веде­ния коми­ций, вто­рой из сопер­ни­че­ства с бра­том начи­на­ет бое­вые дей­ст­вия, чтобы закон­чить вой­ну до его воз­вра­ще­ния, тер­пит пора­же­ние и заклю­ча­ет позор­ный (с точ­ки зре­ния рим­лян) мир. Спу­рий же, вер­нув­шись, отка­зы­ва­ет­ся при­знать этот дого­вор (Iug. 37—39). Им-то, по мыс­ли Т. Уид­ме­на, и про­ти­во­по­став­ля­ют­ся бра­тья Филе­ны, кото­рых мож­но упо­до­бить геро­до­то­вым Кле­оби­су и Бито­ну (Hdt. I. 131) — они, дей­ст­вуя в согла­сии друг с дру­гом, посту­па­ют во бла­го оте­че­ству, Аль­би­ны же, заботясь каж­дый лишь о себе, навле­ка­ют на него позор³⁹.

Пожа­луй, Т. Уид­мен пред­ло­жил ключ к раз­гад­ке, обра­тив вни­ма­ние на роль, кото­рую игра­ет в дан­ном слу­чае то, что Филе­ны явля­ют­ся бра­тья­ми или, в более широ­ком смыс­ле, близ­ки­ми род­ст­вен­ни­ка­ми, не враж­дую­щи­ми, а дей­ст­ву­ю­щи­ми в согла­сии друг с дру­гом. В под­держ­ку этой гипо­те­зы доба­вим, что еди­но­ду­шие обо­их пуний­цев под­чёр­ки­ва­ет­ся отсут­ст­ви­ем ука­за­ния на их лич­ные име­на, в кото­рых в таком кон­тек­сте нет нуж­ды. Но соот­не­се­ние леген­ды о двух кар­фа­ге­ня­нах с дей­ст­ви­я­ми Посту­ми­ев пред­став­ля­ет­ся несколь­ко натя­ну­тым — рас­сказ о послед­них отсто­ит от саги о Филе­нах на целых сорок глав, что дела­ет такую связь весь­ма сомни­тель­ной. Куда логич­нее пред­по­ло­жить в таком слу­чае пере­клич­ку леген­ды о Филе­нах с исто­ри­ей ссо­ры Югур­ты и Гием­пса­ла. Одна­ко есть и ещё одно реше­ние вопро­са, при кото­ром мож­но сопо­ста­вить сюжет о самоот­вер­жен­ных пуний­цах с более близ­ки­ми по тек­сту собы­ти­я­ми. Дело в том, что ска­за­ние о Филе­нах пред­ва­ря­ет исто­рию сою­за Югур­ты и Бок­ха — имен­но вступ­ле­ние послед­не­го в вой­ну, а не внут­ри­по­ли­ти­че­ская борь­ба в Риме и сме­на коман­до­ва­ния, озна­ча­ет новую фазу в повест­во­ва­нии⁴⁰. Для наше­го сюже­та важ­но то, что мавре­тан­ский и нуми­дий­ский цари при­хо­дят­ся друг дру­гу близ­ки­ми род­ст­вен­ни­ка­ми — Югур­та женат на доче­ри Бок­ха и с.116 ока­зы­ва­ет­ся ему, таким обра­зом, зятем (Iug. 80. 6). Но если пуний­цы в согла­сии друг с дру­гом, брат с бра­том, совер­ши­ли достой­ный под­ра­жа­ния геро­и­че­ский посту­пок во бла­го оте­че­ства, то Бокх, взяв­шись под­дер­жи­вать Югур­ту, посту­па­ет недоб­ро­де­тель­но — он помо­га­ет хотя и близ­ко­му род­ст­вен­ни­ку, но заве­до­мо­му него­дяю, глав­ная вина кото­ро­го состо­ит в том, что он враг рим­лян, и это никак не может вызы­вать одоб­ре­ния Сал­лю­стия.

Оста­ёт­ся послед­ний вопрос — о про­ис­хож­де­нии леген­ды. Мно­гие учё­ные, при­зна­вая, что сим­па­тии Сал­лю­стия на сто­роне Филе­нов, всё же при­пи­сы­ва­ют этой исто­рии гре­че­ское про­ис­хож­де­ние⁴¹, О. Мель­цер видит здесь, в част­но­сти, вли­я­ние Харо­на Ламп­сак­ско­го, у кото­ро­го есть рас­сказ о подоб­ном погра­нич­ном спо­ре меж­ду граж­да­на­ми Ламп­са­ка и Пария⁴². Это в выс­шей сте­пе­ни сомни­тель­но, посколь­ку труд­но пред­ста­вить, какое при­ем­ле­мое для себя объ­яс­не­ние мог­ли най­ти кире­няне клю­че­во­му сюже­ту ска­за­ния — само­по­жерт­во­ва­нию Филе­нов. Гораздо более убеди­тель­ным пред­став­ля­ет­ся пред­по­ло­же­ние В. Дж. Мэтью­за о том, что рим­ский писа­тель поза­им­ст­во­вал эту исто­рию из т. н. книг царя Гием­пса­ла, кото­рые, как он утвер­жда­ет в Iug. 17. 7, ему пере­во­ди­ли — ско­рее все­го, во вре­мя его намест­ни­че­ства в Нуми­дии⁴³. Сал­лю­стий не толь­ко нажи­вал­ся во вве­рен­ной ему про­вин­ции, но и серь­ёз­но инте­ре­со­вал­ся её про­шлым, бла­го­да­ря чему до наших дней и сохра­ни­лась эта суро­вая, одна­ко по-сво­е­му пре­крас­ная леген­да.