Женщины в политике Сертория*

с.180 О месте пред­ста­ви­тель­ниц пре­крас­но­го пола в жиз­ни дея­те­лей пер­во­го пери­о­да граж­дан­ских войн I в. до н. э. в Риме извест­но не так уж мно­го. Не явля­ют­ся исклю­че­ни­ем в этом смыс­ле и собы­тия, свя­зан­ные с дея­тель­но­стью Квин­та Сер­то­рия — одно­го из самых свое­об­раз­ных пер­со­на­жей эпо­хи Мария и Сул­лы, чья био­гра­фия вооб­ще весь­ма скуд­но осве­ще­на источ­ни­ка­ми. И все-таки бла­го­да­ря Плу­тар­ху и Вале­рию Мак­си­му кое-что о жен­щи­нах в его жиз­ни мы зна­ем. Рас­смот­рим соот­вет­ст­ву­ю­щие свиде­тель­ства этих авто­ров.

Мать Сер­то­рия. О ней сохра­ни­лись дан­ные толь­ко у Плу­тар­ха. Он осто­рож­но пишет, что есть сведе­ния (λέ­γουσιν), соглас­но кото­рым ее зва­ли Реей (Ῥαΐα — Sert. 2. 2). За отсут­ст­ви­ем дру­гих сооб­ще­ний иссле­до­ва­те­ли при­ни­ма­ют ука­зан­ное Плу­тар­хом имя. Ино­гда оно свя­зы­ва­ет­ся с назва­ни­ем сабин­ско­го горо­да Реа­те, роди­ны энцик­ло­пе­ди­ста Мар­ка Терен­ция Варро­на¹; дру­гие пола­га­ют, что оно явля­ет­ся изме­нен­ной фор­мой име­ни R(h)a­ia или Ra­hia (м. р. R(h)aius/Ra­hius)². Ука­зы­ва­лось на то, что это имя, как и про­из­вод­ное от него Raie­nus, име­ет этрус­ские кор­ни. Отсюда, впро­чем, еще не выте­ка­ет, что его носи­те­ли были этрус­ка­ми, ибо они не так уж часто упо­ми­на­ют­ся в над­пи­сях Этру­рии. Мы встре­ча­ем их в самых раз­лич­ных рай­о­нах Сред­ней Ита­лии — Лации, Сам­нии, Кам­па­нии, Умбрии и др., при­чем нель­зя ска­зать, чтобы в каком-то из цен­тров их было замет­но боль­ше, чем в дру­гих³. Что каса­ет­ся имен­но жен­ской фор­мы, Ra­ia, то оно так­же упо­ми­на­ет­ся в эпи­гра­фи­ке самых раз­лич­ных горо­дов — Вену­зии, Кан­у­зия, Лари­на, Мин­турн и др.⁴ Ука­зы­ва­лось, есте­ствен­но, и на его сход­ство с име­нем мате­ри Рому­ла и Рема⁵, хотя оно, соглас­но иным мне­ни­ям, и не вполне оче­вид­но⁶. Но, так или ина­че, по мест­ным мер­кам Рея была доста­точ­но знат­но­го рода (из раз­ряда так назы­вае­мых do­mi no­bi­les).

Сер­то­рий рано лишил­ся отца и вос­пи­ты­вал­ся мате­рью, «кото­рую, — как пишет Плу­тарх, — кажет­ся (δο­κεῖ), любил очень силь­но» (Sert. 2. 1). Опять-таки лишь «кажет­ся» — воз­мож­но, это лишь вывод само­го Плу­тар­ха. Прав­да, сыну было за что любить мать. Судя по тому, что Сер­то­рий изу­чал пра­во, рито­ри­ку, небез­успеш­но высту­пал перед сограж­да­на­ми и даже при­об­рел в их среде неко­то­рое вли­я­ние (Plut. Sert. с.181 2. 2; ср.: Cic. Brut. 180), мать вло­жи­ла в его вос­пи­та­ние и обу­че­ние нема­ло сил и средств⁷. Как тут не вспом­нить пас­саж Плу­тар­ха о Кор­не­лии, мате­ри бра­тьев Грак­хов⁸: «двух сыно­вей, Тибе­рия и Гая, […] она рас­ти­ла с таким усер­ди­ем, что они — бес­спор­но, самые даро­ви­тые сре­ди рим­лян — сво­и­ми пре­крас­ны­ми каче­ства­ми боль­ше, по-види­мо­му, были обя­за­ны вос­пи­та­нию, чем при­ро­де» (пер. С. П. Мар­ки­ша — Plut. Tib. Gr. I. 7)⁹. Нали­цо не про­сто сход­ство био­гра­фий, но и обра­зец иде­аль­ной мат­ро­ны, после смер­ти мужа посвя­тив­шей себя (и не без успе­ха) вос­пи­та­нию потом­ства, а не устро­е­нию ново­го бра­ка. Плу­тарх не пишет, был ли брак с отцом Сер­то­рия един­ст­вен­ным для его мате­ри, но искус­но постро­ен­ный рас­сказ био­гра­фа неволь­но созда­ет имен­но такое впе­чат­ле­ние. А вер­ность пер­во­му мужу счи­та­лась, как извест­но, нор­мой для истин­ной рим­лян­ки¹⁰.

Затем, одна­ко, Рея надол­го исче­за­ет из повест­во­ва­ния. Надо пола­гать, она по мере сил спо­соб­ст­во­ва­ла успеш­ной карье­ре сына, осо­бен­но если учесть, что для кон­ца Рес­пуб­ли­ки вооб­ще харак­тер­но вли­я­ние жен­щин на карье­ру сыно­вей¹¹. Вто­рое упо­ми­на­ние о Рее появ­ля­ет­ся все у того же Плу­тар­ха, когда речь идет уже об изгнан­ни­че­стве Сер­то­рия. Рас­ска­зы­вая о его миро­лю­бии, гре­че­ский био­граф пишет: «гово­рят (λέ­γεται), что жела­ние Сер­то­рия воз­вра­тить­ся на роди­ну объ­яс­ня­лось преж­де все­го его любо­вью к мате­ри (ἐπι­θυ­μεῖν διὰ τὴν μη­τέρα); она вос­пи­та­ла его, когда он остал­ся сиротой, и он был ей искренне пре­дан¹². Как раз в тот момент, когда его дру­зья в Испа­нии пред­ло­жи­ли ему вер­хов­ное коман­до­ва­ние (ἡγε­μο­νία), он узнал о кон­чине мате­ри и от горя едва не лишил­ся жиз­ни. Семь дней лежал он, не отда­вая при­ка­зов и не допус­кая к себе дру­зей, и огром­но­го труда сто­и­ло его това­ри­щам-пол­ко­во­д­цам (συστρά­τηγοι) и знат­ным лицам (ὁμό­τιμοι), окру­жив­шим палат­ку, при­нудить Сер­то­рия вый­ти к вои­нам и при­нять уча­стие в делах, кото­рые как раз раз­вер­ты­ва­лись бла­го­при­ят­но. В силу это­го мно­гие счи­та­ли его чело­ве­ком по при­ро­де мяг­ким и рас­по­ло­жен­ным к мир­ной жиз­ни» (пер. А. П. Каж­да­на — Sert. 22. 9—12).

Этот рас­сказ чрез­вы­чай­но любо­пы­тен. Преж­де все­го, нуж­но отме­тить его место во взглядах Плу­тар­ха на сынов­нюю любовь. Как ука­зы­ва­ет К. Ф. Конрад, «попыт­ка Плу­тар­ха пред­ста­вить при­вя­зан­ность героя к сво­ей мате­ри как еще один при­мер его me­ga­loph­ro­synē, с.182 ro­ma­ni­tas и phi­lo­pat­ria стран­но кон­тра­сти­ру­ет с кри­ти­че­ской ремар­кой в Alk. Synkr. 4(43). 4—5: готов­ность Корио­ла­на поща­дить Рим исклю­чи­тель­но ради сво­ей мате­ри после пре­зри­тель­но­го отка­за в прось­бах сена­ту, наро­ду и жре­цам была оскорб­ле­ни­ем для государ­ства (ἀτι­μία τῆς πατ­ρί­δος)»¹³. Одна­ко у Плу­тар­ха не было чет­кой систе­мы взглядов, кото­рая безот­каз­но «работа­ла» бы во всех соот­вет­ст­ву­ю­щих ситу­а­ци­ях. Как извест­но, об одном и том же чело­ве­ке в раз­лич­ных био­гра­фи­ях он мог писать по-раз­но­му¹⁴, сто­ит ли удив­лять­ся дру­гим про­ти­во­ре­чи­ям. Кро­ме того, он лишь осто­рож­но пишет об одном из мне­ний, соглас­но кото­ро­му миро­лю­бие Сер­то­рия было обу­слов­ле­но его чув­ст­вом к мате­ри. Сле­дую­щий затем эпи­зод, в сущ­но­сти, не под­твер­жда­ет, а в чем-то даже и про­ти­во­ре­чит преды­ду­щей тезе: узнав о смер­ти мате­ри, пол­ко­во­дец отка­зы­ва­ет­ся от вла­сти, о войне же не гово­рит­ся. А ведь кон­чи­на роди­тель­ни­цы, при­вя­зан­ность к кото­рой буд­то и была при­чи­ной его миро­лю­бия, ско­рее долж­на была бы под­хлест­нуть воен­ную актив­ность Сер­то­рия. Ина­че гово­ря, речь идет, если так мож­но выра­зить­ся, не о логи­ке ума, а о логи­ке души — для Плу­тар­ха важ­ны преж­де все­го сами доб­ро­де­те­ли героя, сколь воз­мож­но частое их упо­ми­на­ние, а не рацио­наль­ное осмыс­ле­ние оных.

Опи­сан­ный эпи­зод пред­став­ля­ет собой куль­ми­на­цию сюже­та Рея—Сер­то­рий, дока­зы­вая тезис о его люб­ви к мате­ри. Неда­ром он ока­зал силь­ней­шее вли­я­ние на исто­ри­ков XIX — нача­ла XX вв., кото­рые увиде­ли в нем про­яв­ле­ние самых воз­вы­шен­ных чувств¹⁵. Доста­точ­но при­ве­сти сло­ва Тео­до­ра Момм­зе­на о Сер­то­рии: «этот заме­ча­тель­ный чело­век, […] обла­дав­ший мяг­кой и даже неж­ной нату­рой, что дока­зы­ва­ет­ся его почти меч­та­тель­ной любо­вью к его мате­ри Рее» и т. д.¹⁶ Прав­да, суро­вый кри­тик Сер­то­рия Гель­мут Бер­ве усмот­рел в эпи­зо­де с попыт­кой отка­за от коман­до­ва­ния недо­стой­ное рим­ля­ни­на поведе­ние¹⁷, но и он в прин­ци­пе не поста­вил под сомне­ние искрен­ность пол­ко­во­д­ца. Меж­ду тем для таких сомне­ний есть очень серь­ез­ные осно­ва­ния. Ситу­а­ция выглядит доволь­но стран­но — Сер­то­рий, вне­сен­ный в про­скрип­ции одним из пер­вых (Oros. V. 21. 3) и пото­му нахо­див­ший­ся в наи­бо­лее угро­жае­мом поло­же­нии, вряд ли пошел бы на столь само­убий­ст­вен­ный шаг, как отказ от вла­сти. Вся его дея­тель­ность гово­рит о том, что он был чело­ве­ком жест­ким, вполне вла­де­ю­щим собой¹⁸ и отнюдь не склон­ным к сен­ти­мен­таль­но­сти. Поэто­му И. Г. Гурин пред­ло­жил куда более логич­ное объ­яс­не­ние слу­чив­ше­го­ся. По его мне­нию, в это вре­мя решал­ся вопрос о вла­сти, о том, кто и на каких усло­ви­ях с.183 станет ее обла­да­те­лем: «Сер­то­рий или те, рав­ные ему по ста­ту­су и навер­ня­ка пре­вос­хо­див­шие его знат­но­стью люди, о кото­рых гово­рит­ся в этом отрыв­ке (или кто-нибудь один из их чис­ла). Сер­то­рий, уда­лив­шись от дел, фак­ти­че­ски при­бег к шан­та­жу, кото­рый явно дол­жен был воздей­ст­во­вать в первую оче­редь на рядо­вых вои­нов. И посколь­ку Сер­то­рия заста­ви­ли вый­ти имен­но к вои­нам, […] сле­ду­ет пред­по­ло­жить, что послед­ние тре­бо­ва­ли его воз­вра­ще­ния к руко­вод­ству дви­же­ни­ем»¹⁹. В свя­зи с этим вспо­ми­на­ет­ся извест­ный эпи­зод из исто­рии похо­дов Алек­сандра: когда в Индии его вои­ны отка­за­лись про­дол­жать поход, он «ушел к себе в палат­ку и в этот день и еще два дня спу­стя не при­ни­мал нико­го даже из “дру­зей”, выжидая, не изме­нит­ся ли настро­е­ние у македо­нян и союз­ни­ков». И далее Арри­ан дела­ет весь­ма любо­пыт­ное добав­ле­ние: «это часто слу­ча­ет­ся в сол­дат­ской среде и дает воз­мож­ность ее лег­че пере­убедить» (пер. М. Е. Сер­ге­ен­ко — Anab. Alex. V. 28. 3). Здесь ситу­а­ция, прав­да, несколь­ко иная — «убедить» надо было не вои­нов, а тех из чис­ла коман­ди­ров, кто оспа­ри­вал или мог оспо­рить его власть (συστρά­τηγοι и ὁμό­τιμοι²⁰ — не толь­ко сена­то­ры, но и «рав­ные по поло­же­нию», «рав­но­по­чтен­ные»), при­чем рядо­вые в этой ситу­а­ции явно долж­ны были воздей­ст­во­вать на началь­ни­ков, чтобы те уго­во­ри­ли люби­мо­го пол­ко­во­д­ца вер­нуть­ся. Но метод в осно­ве сво­ей тот же, что и у Алек­сандра — «заба­стов­ка» глав­но­ко­ман­дую­ще­го (как тут не вспом­нить отъ­езд Ива­на Гроз­но­го в Алек­сан­дров­скую сло­бо­ду в 1564 г.!).

Обыч­но опи­сы­вае­мые собы­тия отно­сят к 80 г. до н. э., ко вре­ме­ни нака­нуне третьей высад­ки Сер­то­рия в Испа­нии²¹. Одна­ко это пред­став­ля­ет­ся совер­шен­но неве­ро­ят­ным. Сомни­тель­ность тра­ди­ци­он­ной вер­сии я уже обос­но­вал выше. Куда более прав­до­по­доб­но пред­по­ло­же­ние И. Г. Гури­на о том, что ука­зан­ная ситу­а­ция сло­жи­лась с при­бы­ти­ем в Испа­нию быв­ших участ­ни­ков tu­mul­tus Le­pi­di, мно­гие коман­ди­ры кото­рых вполне мог­ли высту­пать по отно­ше­нию к Сер­то­рию в силу сво­ей знат­но­сти и карье­ры как συστρά­τηγοι и ὁμό­τιμοι. Плу­тарх ука­зы­вал, что их пред­во­ди­тель Пер­пер­на не хотел пона­ча­лу под­чи­нять­ся Сер­то­рию и сде­лал это лишь по тре­бо­ва­нию соб­ст­вен­ных вои­нов (Sert. 15. 2—5). При­со­еди­нив­шись же к нему, он, как мож­но пола­гать, поста­вил вопрос о разде­ле вла­сти²². Тогда-то, види­мо, Сер­то­рий и устро­ил сце­ну с отка­зом от коман­до­ва­ния²³.

И еще один вопрос: не слиш­ком ли удач­но сов­па­ли в таком слу­чае изве­стие о смер­ти Реи и пред­по­ла­гае­мая схват­ка за власть? Ниче­го уди­ви­тель­но­го здесь, одна­ко, нет. Как извест­но, Сер­то­рий был с.184 масте­ром раз­но­го рода «розыг­ры­шей» и мисти­фи­ка­ций. «В труд­ные момен­ты, — пишет Авл Гел­лий, — он и лгал вои­нам, если ложь была полез­на, и под­дель­ные пись­ма выда­вал за под­лин­ные, и изо­бра­жал сно­виде­ния, и исполь­зо­вал лож­ные зна­ме­ния, если эти меры помо­га­ли ему под­дер­жи­вать дух вои­нов» (XV. 22. 2; в более общем виде — Plut. Sert. 10. 3). Нель­зя исклю­чить, что и в дан­ном слу­чае Сер­то­рий исполь­зо­вал подоб­ные при­е­мы. Ина­че гово­ря, он либо про­сто выду­мал факт смер­ти мате­ри, или, зная о нем дав­но, но не сооб­щив до сих пор нико­му, теперь выдал его за толь­ко что про­ис­шед­ший. Нако­нец, если опи­сан­ная сце­на про­изо­шла после при­бы­тия Пер­пер­ны, то вполне воз­мож­но, что его люди как раз и при­нес­ли Сер­то­рию горест­ную весть. Не наста­и­вая ни на одной из этих вер­сий, хочу лишь под­черк­нуть, что сов­па­де­ния либо не было вооб­ще, либо оно вполне объ­яс­ни­мо.

Под­ведем неко­то­рые ито­ги. Как спра­вед­ли­во ука­зы­ва­ет С. С. Аве­рин­цев, у Плу­тар­ха «эти­ка семьи под­ме­ня­ет собой эти­ку поли­са»²⁴, и био­гра­фия Сер­то­рия тому яркий при­мер. Неяс­ные сведе­ния о при­вя­зан­но­сти послед­не­го к мате­ри Плу­тарх воль­но или неволь­но пред­став­ля­ет как бес­спор­ное свиде­тель­ство его сынов­ней пре­дан­но­сти. Образ же самой роди­тель­ни­цы героя обре­та­ет иде­аль­ные чер­ты, как бы давая понять: от доб­ро­го семе­ни — доб­рый плод. При этом автор доб­ро­со­вест­но сопро­вож­да­ет при­во­ди­мые дан­ные ого­вор­ка­ми «рас­ска­зы­ва­ют», «кажет­ся», но в то же вре­мя какие-либо иные вер­сии отсут­ст­ву­ют. Все неже­ла­тель­ные фак­ты отсе­ка­ют­ся²⁵, как то, види­мо, слу­чи­лось с обсто­я­тель­ства­ми отка­за Сер­то­рия от вла­сти. Вдо­ба­вок автор­ская трак­тов­ка дает­ся в таком бла­го­при­ят­ном для Сер­то­рия кон­тек­сте, что неволь­но хочет­ся согла­сить­ся с писа­те­лем. Что и гово­рить, Плу­тарх был вели­ким масте­ром сло­ва, но имен­но это и сыг­ра­ло дур­ную шут­ку со мно­ги­ми исто­ри­ка­ми ново­го и новей­ше­го вре­ме­ни²⁶.

Жена Сер­то­рия. О супру­ге мятеж­но­го пол­ко­во­д­ца извест­но лишь из крат­ко­го сооб­ще­ния Вале­рия Мак­си­ма. Оно гла­сит: «нашел­ся даже и такой, кото­рый гово­рил, что он сын Сер­то­рия, и жену послед­не­го никак не уда­ва­лось заста­вить при­знать его (re­per­tus est etiam qui se es­se di­ce­ret Q. Ser­to­rii fi­lium, quem ut ag­nos­ce­ret uxor eius nul­la vi con­pel­li po­tuit)» (IX. 15. 3).

А. Шуль­тен кате­го­рич­но пишет, что «мать была един­ст­вен­ной любо­вью в жиз­ни Сер­то­рия, дру­гие жен­щи­ны в его жиз­ни роли не игра­ли», а сведе­ния Вале­рия Мак­си­ма нуж­но отверг­нуть, ибо у Плу­тар­ха ниче­го подоб­но­го не сооб­ща­ет­ся²⁷. Ино­го мне­ния при­дер­жи­ва­ет­ся К. Ф. Конрад: «нет доста­точ­ных осно­ва­ний ста­вить под сомне­ние этот с.185 факт; замет­ка (Вале­рия Мак­си­ма) пред­по­ла­га­ет, что она (жена) не после­до­ва­ла за Сер­то­ри­ем в Испа­нию. Мол­ча­ние Плу­тар­ха, воз­мож­но, объ­яс­ня­лось его незна­ни­ем, но надо пола­гать, что рас­кры­тие подроб­но­стей бра­ка мог­ло бро­сить тень на образ героя. Луч­ше сосре­дото­чить­ся на его сынов­ней пре­дан­но­сти»²⁸. И. Г. Гурин же объ­яс­ня­ет отсут­ст­вие сведе­ний у Плу­тар­ха о супру­ге пол­ко­во­д­ца тем, что она явно была испан­кой (где еще «сын» Сер­то­рия мог извлечь выго­ду из сво­его само­зван­ства?), а по рим­ским зако­нам такой брак не при­зна­вал­ся²⁹. Сооб­ще­ние о нем дис­креди­ти­ро­ва­ло мятеж­но­го про­кон­су­ла, «ибо этот факт совер­шен­но не впи­сы­вал­ся в ту кар­ти­ну абсо­лют­но при­ни­жен­но­го поло­же­ния тузем­цев в лаге­ре вос­став­ших, кото­рую рису­ет Плу­тарх в био­гра­фии Сер­то­рия»³⁰.

Точ­ка зре­ния И. Г. Гури­на пред­став­ля­ет­ся мне наи­бо­лее близ­кой к истине. Усо­мнить­ся мож­но лишь в том, как уче­ный объ­яс­ня­ет при­чи­ны мол­ча­ния Плу­тар­ха — здесь сколь-либо опре­де­лен­ный ответ вряд ли воз­мо­жен³¹. Исхо­дя из вер­сии оте­че­ст­вен­но­го иссле­до­ва­те­ля, дан­ные Вале­рия Мак­си­ма мож­но про­ком­мен­ти­ро­вать сле­дую­щим обра­зом.

Беря себе в супру­ги мест­ную житель­ни­цу, Сер­то­рий воль­но или неволь­но сле­до­вал тра­ди­ци­ям Бар­кидов — и зять Гамиль­ка­ра Бар­ки Гасдру­бал, и Ган­ни­бал Бар­кид были жена­ты на испан­ках (Diod. XXV. 12; Liv. XXIV. 41. 7; Sil. Ital. III. 97; 106). Несо­мнен­но, и кар­фа­ген­ские пол­ко­вод­цы, и Сер­то­рий посту­па­ли так, чтобы укре­пить свя­зи с мест­ны­ми пле­ме­на­ми³². Любо­пы­тен кон­текст, в кото­ром сооб­ща­ет Дио­дор о бра­ке Гасдру­ба­ла: «Когда он взял в жены дочь ибер­ско­го царя (βα­σιλέως Ἰβή­ρου), то был про­воз­гла­шен стра­те­гом-авто­кра­то­ром все­ми ибе­ра­ми» (пер. Ю. Б. Цир­ки­на — XXV. 12). После­до­ва­тель­ность собы­тий — сна­ча­ла свадь­ба, затем аккла­ма­ция — весь­ма при­ме­ча­тель­на и вряд ли слу­чай­на: бла­го­да­ря этим бра­кам кар­фа­ге­няне «как бы вхо­ди­ли в мест­ную среду»³³. Напом­ним, что стра­те­гом-авто­кра­то­ром был про­воз­гла­шен и Сер­то­рий (Plut. Sert. 11. 1)³⁴, и брак с испан­кой, надо думать, сыг­рал в оформ­ле­нии его вла­сти так­же нема­лую роль. С уве­рен­но­стью мож­но утвер­ждать, что это была жен­щи­на из знат­ной семьи, ина­че женить­ба на ней не име­ла смыс­ла.

Не вполне понят­но, был ли у Сер­то­рия в дей­ст­ви­тель­но­сти сын. Исто­рия зна­ет нема­ло при­ме­ров, когда само­зван­цы выда­ва­ли себя за с.186 вымыш­лен­ных отпрыс­ков царей и иных извест­ных лиц — вспом­ним, как Илей­ка Муро­мец во вре­мя Сму­ты объ­явил себя сыном царя Федо­ра Иоан­но­ви­ча Пет­ром, в дей­ст­ви­тель­но­сти не суще­ст­во­вав­шим. Но коль ско­ро тре­бо­ва­лось полу­чить «доб­ро» от вдо­вы Сер­то­рия, высту­пать в роли под­по­ру­чи­ка Киже явно не име­ло смыс­ла. Напра­ши­ва­ет­ся вывод, что насто­я­щий сын мари­ан­ско­го про­кон­су­ла к тому момен­ту либо умер, либо про­пал без вести.

В заклю­че­ние оста­ет­ся ска­зать сле­дую­щее. Нам ниче­го не извест­но о том, чем были мать и жена для Сер­то­рия в его духов­ной жиз­ни. Но зато мож­но не сомне­вать­ся в том, что они сыг­ра­ли нема­лую роль в его поли­ти­че­ской карье­ре. И мы лиш­ний раз убеж­да­ем­ся, как был прав гений дипло­ма­тии Шарль Морис Талей­ран, кото­рый гово­рил, что «жен­щи­ны — это и есть поли­ти­ка»³⁵.

An­to­nii Ko­ro­len­kov Vic­to­ris F. (Mos­co­via).
Fe­mi­nae in Ser­to­rii re­bus pub­li­cis

Opus de par­te Ser­to­rii mat­ris et uxo­ris in re­bus pub­li­cis eius nar­rat. Ma­ter Ser­to­rium edu­ca­bat, per cu­ras eius hic eru­di­tus fac­tus est, per­cep­tus ius et elo­quen­tiam. Ini­tio for­tas­se pa­rens fi­lio in re­bus pub­li­cis adiu­vat. Mat­re mor­tuo Ser­to­rius ad exa­mi­nan­dum fi­dem mi­li­tum suo­rum et Per­per­nae re­cu­san­das am­bi­tio­nes qua­si tris­ti­tia im­pe­rium suum fic­te di­mi­sit (opi­nio plau­si­bi­lis I. G. Gu­ri­ni). Eius pie­tas mat­ris pro­ba­bi­li­ter exag­ge­ra­ta, enim Plu­tar­chus scri­bit de hac pie­ta­te δο­κεῖ et λέ­γεται.
A. Schul­ten Va­le­rii Ma­xi­mi men­tio­nem de mat­ri­mo­nii Ser­to­rii frustra reie­cit. Ser­to­rii uxor sci­li­cet fi­lia no­bi­lis His­pa­ni fuit. Haec mat­ri­mo­nium (cf. Hasdru­ba­lis et Han­ni­ba­lis exempla) si­ne du­bio ad con­fir­man­dam po­tes­ta­tem Ser­to­rii in His­pa­nia fac­tum est. Ab eo na­tus Ser­to­rii fi­lius est. Ap­pa­ren­te eius no­mi­nis usur­pa­to­ris hic cer­te mor­tuus vel di­lap­sus est.