Первая римско-македонская война в интерпретации английских и американских антиковедов

с.42 Македон­ские вой­ны Рима ста­ли пред­ме­том деталь­но­го иссле­до­ва­ния в антич­ной исто­рио­гра­фии. И это не слу­чай­но, ведь имен­но с рим­ско-македон­ски­ми вой­на­ми обыч­но свя­зы­ва­ют важ­ный пери­од в антич­ной исто­рии, когда Риму уда­лось сокру­шить Македон­скую монар­хию, под­чи­нить сво­е­му вли­я­нию гре­че­ские государ­ства и корен­ным обра­зом изме­нить систе­му меж­ду­на­род­ных отно­ше­ний в Восточ­ное Сре­ди­зем­но­мо­рье.

с.43 Наи­бо­лее пол­но в новей­шее вре­мя эти вой­ны рас­смат­ри­ва­лись в двух нацио­наль­ных исто­рио­гра­фи­ях: англий­ской и аме­ри­кан­ской¹.

В англий­ском и аме­ри­кан­ском анти­ко­веде­нии, несмот­ря на раз­но­об­ра­зие кон­цеп­ций «рим­ско­го импе­ри­а­лиз­ма»², име­ют­ся два прин­ци­пи­аль­но раз­лич­ных под­хо­да в опре­де­ле­нии рим­ской внеш­ней поли­ти­ки, при­чем оба они, как пред­став­ля­ет­ся, гене­ти­че­ски свя­за­ны с внут­ренне про­ти­во­ре­чи­вой кон­цеп­ци­ей антич­но­го исто­ри­ка Поли­бия³. Одни исто­ри­ки счи­та­ют поли­ти­ку Рима не агрес­сив­ной, а обо­ро­ни­тель­ной, «защит­ной» (Дж. Бри­скоу, Ф. Вуд, Г. Гриф­фит, Э. Грю­эн, М. Кэри, А. Мак­до­нальд, Д. Мэй­джи, Г. Скал­лард, Ф. Уол­банк — до кон­ца 1970-х гг., А. Шер­вин-Уайт, Р. Эрринг­тон); дру­гие же пола­га­ют, что мож­но гово­рить об агрес­сив­ном «рим­ском импе­ри­а­лиз­ме» (Э. Бэди­ан, М. Кро­ферд, Ф. Уол­банк — с кон­ца семи­де­ся­тых годов, К. Хоп­кинс, У. Харрис). Послед­няя точ­ка зре­ния близ­ка к марк­сист­ской кон­цеп­ции восточ­ной поли­ти­ки Рима, но не тож­де­ст­вен­на ей. Так, в капи­таль­ном иссле­до­ва­нии аме­ри­кан­ско­го анти­ко­веда Уилья­ма Харри­са «Вой­на и импе­ри­а­лизм в рес­пуб­ли­кан­ском Риме» дока­зы­ва­ет­ся, что рим­ская внеш­няя поли­ти­ка в пери­од Рес­пуб­ли­ки была после­до­ва­тель­но агрес­сив­ной и что сенат посто­ян­но и наме­рен­но стре­мил­ся к войне⁴. Аргу­мен­ты исто­ри­ка направ­ле­ны на дока­за­тель­ство того, что вой­на была неотъ­ем­ле­мой частью рим­ско­го обра­за жиз­ни: для пред­ста­ви­те­лей ари­сто­кра­тии — она един­ст­вен­ный путь к сла­ве, ее под­дер­жи­вал (по край­ней мере до середи­ны II в. до н. э.) и про­стой народ⁵. По мне­нию У. Харри­са, для государ­ства в целом и для част­ных лиц в рим­ском обще­стве вой­на была эко­но­ми­че­ски выгод­ной⁶. Вопре­ки широ­ко рас­про­стра­нен­ной на Запа­де точ­ке зре­ния аме­ри­кан­ский исто­рик счи­та­ет, что в Риме с.44 вовсе не было «все­об­ще­го неже­ла­ния» оттор­гать терри­то­рии дру­гих государств и все слу­чаи отка­за рим­лян от аннек­сии мож­но объ­яс­нить част­ны­ми обсто­я­тель­ства­ми⁷. И, нако­нец, ius fe­tia­le, как счи­та­ет У. Харрис, не свиде­тель­ст­ву­ет об обо­ро­ни­тель­ном харак­те­ре рим­ских войн; он убеди­тель­но пока­зы­ва­ет, что боль­шин­ство их раз­вя­зы­ва­лось рим­ля­на­ми с агрес­сив­ны­ми целя­ми⁸.

Мно­гие из этих поло­же­ний осно­ва­ны на обшир­ном источ­ни­ко­вом мате­ри­а­ле и не вызы­ва­ют сомне­ния исто­ри­ков-марк­си­стов. Одна­ко в кон­цеп­ции У. Харри­са есть уяз­ви­мые момен­та. Он рас­смат­ри­ва­ет соци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ские аспек­ты внеш­ней поли­ти­ки Рима обособ­лен­но, отры­вая их от соци­аль­но-эко­но­ми­че­ской ее обу­слов­лен­но­сти. Эко­но­ми­че­ский фак­тор в войне исто­рик счи­та­ет след­ст­ви­ем («эко­но­ми­че­ские резуль­та­ты»), а не при­чи­ной вой­ны. Уилья­му Харри­су более чем кому-либо дру­го­му из англий­ских и аме­ри­кан­ских анти­ко­ве­дов уда­лось подой­ти к пра­виль­ной трак­тов­ке харак­те­ра рим­ской внеш­ней поли­ти­ки, но отсут­ст­вие у него после­до­ва­тель­но марк­сист­ско­го пони­ма­ния исто­рии огра­ни­чи­ло резуль­та­тив­ность его иссле­до­ва­ния.

Англий­ские и аме­ри­кан­ские исто­ри­ки внес­ли зна­чи­тель­ный вклад в изу­че­ние отдель­ных вопро­сов воен­но-поли­ти­че­ской исто­рии Восточ­но­го Сре­ди­зем­но­мо­рья в кон­це III — пер­вой поло­вине II вв. до н. э. Пред­став­ля­ет­ся инте­рес­ным реше­ние мно­гих про­блем рим­ско-македон­ских войн анти­ко­веда­ми Вели­ко­бри­та­нии и США, мно­гие вопро­сы исто­рии этих войн оста­ют­ся до сих пор дис­кус­си­он­ны­ми.

Доволь­но пол­но рим­ско-македон­ские вой­ны рас­смот­ре­ны в кни­ге Тен­ни Фрэн­ка «Рим­ский импе­ри­а­лизм»⁹. Джэкоб Лар­сен собрал важ­ней­шие источ­ни­ки по исто­рии войн и дал инте­рес­ный очерк глав­ных поли­ти­че­ских собы­тий это­го пери­о­да¹⁰.

с.45 Из всех англий­ских и аме­ри­кан­ских анти­ко­ве­дов толь­ко Дж. Лар­сен и Ф. Уол­банк рас­смат­ри­ва­ли эти вой­ны «с македон­ской точ­ки зре­ния», осталь­ные авто­ры каса­лись их в свя­зи с иссле­до­ва­ни­ем рим­ской внеш­не­по­ли­ти­че­ской исто­рии.

О при­чи­нах пер­во­го столк­но­ве­ния Македо­нии и Рима име­ют­ся раз­лич­ные мне­ния. Одни исто­ри­ки, отме­чая связь его с «илли­рий­ским вопро­сом», под­чер­ки­ва­ют решаю­щую роль Демет­рия из Фаро­са в воз­ник­но­ве­нии кон­флик­та, дру­гие пол­но­стью отри­ца­ют зави­си­мость илли­рий­ских про­блем от пер­вой рим­ско-македон­ской вой­ны.

Англий­ский анти­ко­вед Фрэнк Уол­банк начи­на­ет повест­во­ва­ние об этой войне с обзо­ра меж­ду­на­род­ной обста­нов­ки. Когда в трех основ­ных государ­ствах элли­ни­сти­че­ско­го мира сме­ни­лись пра­ви­те­ли, а Рим и Кар­фа­ген были заня­ты оче­ред­ной вой­ной, македон­ский царь Филипп V, едва ли осо­зна­вая смысл момен­та, зани­мал­ся толь­ко гре­че­ски­ми дела­ми. «Туча на запа­де, — англий­ский исто­рик вслед за Поли­би­ем употреб­ля­ет эту мета­фо­ру¹¹, — еще не покры­ва­ла гре­че­ско­го неба»¹². Но, узнав о раз­гро­ме рим­лян вои­на­ми Ган­ни­ба­ла при Тра­зи­мен­ском озе­ре, македон­ский пра­ви­тель реша­ет покон­чить с рим­ским вли­я­ни­ем в Илли­рии¹³. Винов­ни­ком импер­ских устрем­ле­ний Филип­па стал, по мне­нию Ф. Уол­бан­ка, Демет­рий из Фаро­са, кото­рый вна­ча­ле про­будил у моло­до­го македон­ско­го царя меч­ты о заво­е­ва­ни­ях на Запа­де, а впо­след­ст­вии скло­нил его к поспеш­но­му заклю­че­нию сою­за с Ган­ни­ба­лом¹⁴.

Англий­ский исто­рик Роберт Эрринг­тон, сле­дуя сооб­ще­нию Поли­бия¹⁵, счи­та­ет, что Демет­рий наде­ял­ся исполь­зо­вать Филип­па для воз­вра­ще­ния сво­их илли­рий­ских вла­де­ний¹⁶. Полу­чив изве­стие о пора­же­нии рим­лян в бит­ве при Тра­зи­мен­ском озе­ре, Демет­рий решил заста­вить македон­ско­го царя ско­рее закон­чить вой­ну в Гре­ции и поста­рать­ся уста­но­вить кон­троль над Илли­ри­ей, посколь­ку это было необ­хо­ди­мым усло­ви­ем для экс­пе­ди­ции в Ита­лию, и «Филипп попал­ся на удоч­ку»¹⁷. Имен­но под вли­я­ни­ем Демет­рия, кото­рое уси­ли­ва­лось в тече­ние после­дую­щих лет, царь начал вооб­ра­жать себе гран­ди­оз­ный союз с Ган­ни­ба­лом про­тив рим­лян¹⁸.

с.46 Оцен­ка роли Демет­рия в пер­вом столк­но­ве­нии Рима и Македо­нии явно пре­уве­ли­че­на. По всей види­мо­сти, илли­рий­ский изгнан­ник, пре­сле­дуя свои цели, дей­ст­ви­тель­но ока­зал вли­я­ние на ход внеш­ней поли­ти­ки, про­во­ди­мой моло­дым Македон­ским пра­ви­те­лем. Что каса­ет­ся фак­ти­че­ских дан­ных, то свиде­тель­ства об этом в источ­ни­ках есть¹⁹. Так, Поли­бий, имея в виду Демет­рия, сооб­ща­ет: μό­νως γὰρ οὕτως ἐπέ­πεισ­το τὴν ἐν τῷ Φάρῳ δυ­νασ­τείαν κα­τακ­τή­σασ­θαι πά­λιν²⁰. Одна­ко для реше­ния вопро­са о при­чи­нах вой­ны рас­смот­ре­ния лишь этих свиде­тельств еще не доста­точ­но. Необ­хо­ди­мо взгля­нуть на собы­тия, свя­зан­ные с нача­лом вой­ны, в более широ­ком исто­ри­че­ском аспек­те. При этом ока­жет­ся, что не демет­ри­е­во вли­я­ние на Филип­па пред­опре­де­ли­ло воен­ное столк­но­ве­ние Рима и Македо­нии, непо­сред­ст­вен­ной при­чи­ной вой­ны ста­ла попыт­ка двух дер­жав путем агрес­сии решить «илли­рий­ский вопрос»²¹.

Ф. Уол­банк почти не уде­ля­ет это­му вни­ма­ния²². Макс Кэри сво­дит слож­ный «илли­рий­ский вопрос» к про­бле­ме пират­ства в Адри­а­ти­ке, кото­рую счи­та­ет исклю­чи­тель­но мест­ной; «взя­тая сама по себе, она не мог­ла при­ве­сти к регу­ляр­но­му рим­ско­му вме­ша­тель­ству в гре­че­ские дела»²³.

Свое­об­раз­но исто­ки вой­ны рас­смат­ри­ва­ют­ся в новей­шей рабо­те аме­ри­кан­ско­го анти­ко­веда Эри­ка Грю­эна. Он счи­та­ет, что по при­чине вой­ны с Ган­ни­ба­лом Рим почти не обра­щал вни­ма­ния на Восток, и поэто­му вслед за Э. Бэди­а­ном и Н. Хэм­мон­дом отри­ца­ет утвер­жде­ния неко­то­рых совре­мен­ных авто­ров, что Рим под­стре­кал илли­рий­ско­го пра­ви­те­ля Скер­ди­ла­ида на дей­ст­вия про­тив Филип­па²⁴. Македон­ский царь, несмот­ря на извест­ные свиде­тель­ства с.47 Поли­бия²⁵, не наме­ре­вал­ся втор­гать­ся в Ита­лию и тем более не меч­тал о миро­вом гос­под­стве; его цели были гораздо скром­нее: завла­дев при­бреж­ны­ми горо­да­ми в южной Илли­рии, рас­про­стра­нить македон­ское вли­я­ние на Адри­а­ти­че­ское побе­ре­жье²⁶. Ни Рим, ни Филипп V не стре­ми­лись к про­ти­во­бор­ству друг с дру­гом. Но все-таки винов­ни­ком вой­ны стал македон­ский царь, заклю­чив­ший союз с Ган­ни­ба­лом²⁷. Таким обра­зом, Э. Грю­эн отри­ца­ет связь пер­вой рим­ско-македон­ской вой­ны с «илли­рий­ским вопро­сом». Такой под­ход нель­зя при­знать пра­виль­ным.

По утвер­жде­нию аме­ри­кан­ско­го иссле­до­ва­те­ля Джэко­ба Лар­се­на, в резуль­та­те пер­вой илли­рий­ской вой­ны был уста­нов­лен рим­ский про­тек­то­рат над отдель­ны­ми илли­рий­ски­ми горо­да­ми, кото­рые счи­та­лись сво­бод­ны­ми, но были при­вя­за­ны к Риму посред­ст­вом ami­ci­tia и исполь­зо­ва­лись рим­ля­на­ми в сво­их инте­ре­сах. Этот про­тек­то­рат сло­жил­ся не слу­чай­но, а был созна­тель­но введен рим­ля­на­ми²⁸. В резуль­та­те вто­ро­го воен­но­го вме­ша­тель­ства в Илли­рии Рим овла­де­ва­ет Адри­а­ти­че­ским морем, и ему откры­ва­ют­ся пути для про­дви­же­ния на Восток. Это вызы­ва­ет тре­во­гу у македон­ско­го пра­ви­те­ля, играв­ше­го в то вре­мя веду­щую роль на Бал­ка­нах и имев­ше­го свои инте­ре­сы в Илли­рии²⁹. Посколь­ку основ­ным спо­со­бом реше­ния спор­ных вопро­сов в меж­го­судар­ст­вен­ных отно­ше­ни­ях в то вре­мя была вой­на, столк­но­ве­ние Македо­нии и Рима в дан­ном слу­чае ока­за­лось неиз­беж­ным. Сле­до­ва­тель­но, нель­зя при­знать пра­виль­ной точ­ку зре­ния тех исто­ри­ков, кото­рые непо­сред­ст­вен­ную при­чи­ну столк­но­ве­ния двух вели­ких дер­жав видят в пагуб­ном воздей­ст­вии на моло­до­го македон­ско­го царя често­лю­би­во­го аван­тю­ри­ста Демет­рия и, тем самым, пре­уве­ли­чи­ва­ют роль субъ­ек­тив­но­го фак­то­ра в исто­рии.

В зару­беж­ной лите­ра­ту­ре по-раз­но­му оце­ни­ва­ет­ся та роль, кото­рую Рим играл в пер­вой сво­ей войне с Македо­ни­ей. Мно­гие англий­ские и аме­ри­кан­ские иссле­до­ва­те­ли — сто­рон­ни­ки кон­цеп­ции с.48 «обо­ро­ни­тель­но­го рим­ско­го импе­ри­а­лиз­ма» — вслед за Мори­сом Олло ее пре­умень­ша­ют.

Ф. Уол­банк отри­ца­ет нали­чие у рим­лян каких-либо агрес­сив­ных устрем­ле­ний, несмот­ря на то, что сво­ей мощью они спо­соб­ны были про­ти­во­сто­ять Македо­нии. Напро­тив, имен­но Филипп V вына­ши­вал пла­ны втор­же­ния в Ита­лию; одна­ко, созна­вая свою сла­бость и недо­ста­ток средств для построй­ки силь­но­го флота, македон­ский царь вынуж­ден был сосре­дото­чить свое вни­ма­ние на Илли­рии, укре­пить­ся здесь, а затем дви­нуть­ся на юг Ита­лии³⁰. Под­чер­ки­вая агрес­сив­ность дей­ст­вий Филип­па, Ф. Уол­банк выска­зы­ва­ет вслед за Тео­до­ром Момм­зе­ном и Мори­сом Олло мысль, что необ­хо­ди­мость защи­щать­ся заста­ви­ла рим­лян всту­пить в первую македон­скую вой­ну³¹.

С такой оцен­кой вряд ли мож­но согла­сить­ся. Логич­ной и более аргу­мен­ти­ро­ван­ной пред­став­ля­ет­ся точ­ка зре­ния тех исто­ри­ков, кото­рые отме­ча­ют анти­ма­кедон­ский харак­тер дей­ст­вий Рима, стрем­ле­ние рим­лян не толь­ко защи­тить свои мор­ские ком­му­ни­ка­ции в южной Адри­а­ти­ке, но и сохра­нить за собой пози­ции в Илли­рии. Не слу­чай­но рим­ляне, уже ведя вой­ну с Ган­ни­ба­лом, высла­ли по прось­бе Скер­ди­ла­ида неболь­шую эскад­ру кораб­лей про­тив Филип­па, кото­рую тот явно не ожи­дал (τοῦ­το μὲν γὰρ οὐδ᾿ ἂν ἤλπι­σε δυ­νατὸς εἶναι, ῾Ρω­μαίοις διαναυ­μαχεῖν)³². Македон­ский царь поспеш­но бежал³³.

Р. Эрринг­тон спра­вед­ли­во счи­та­ет, что сенат, несмот­ря на заботы в Ита­лии и Испа­нии, про­дол­жал следить за илли­рий­ски­ми дела­ми и что Рим сохра­нил инте­рес к Илли­рии, невзи­рая на серь­ез­ность собы­тий в Ита­лии³⁴. Мало­ве­ро­ят­но, что рим­ляне силь­но боя­лись македон­ско­го втор­же­ния в Ита­лию, осо­бен­но после бес­слав­но­го бег­ства Филип­па. Прав­да, в одном месте Поли­бий вскользь сооб­ща­ет: καὶ ῾Ρω­μαῖοι πρὸς τοὺς Ἕλ­λη­νας, δε­διό­τες τὴν τοῦ Φιλίπ­που τόλ­μαν καὶ προ­ορώ­μενοι μὴ συ­νεπί­θηται τοῖς τό­τε πε­ριεσ­τῶ­σιν αὐτοὺς και­ροῖς³⁵. Одна­ко неуда­ча с.49 илли­рий­ской кам­па­нии Филип­па летом 214 г. до н. э., закон­чив­шей­ся пора­же­ни­ем царя и гибе­лью македон­ско­го флота, как пред­по­ло­жил Уильям Харрис, зна­чи­тель­но умень­ши­ла бес­по­кой­ство в Риме³⁶. У. Харрис обра­тил вни­ма­ние иссле­до­ва­те­лей на ряд фак­тов, свиде­тель­ст­ву­ю­щих об актив­ной роли Рима и его заин­те­ре­со­ван­но­сти в войне с Македо­ни­ей. Имен­но рим­ляне были ини­ци­а­то­ра­ми заклю­че­ния извест­но­го сою­за с это­ля­на­ми, на что ука­зы­вал еще М. Олло, и что под­твер­жда­ет­ся неко­то­ры­ми лати­низ­ма­ми в тек­сте дого­во­ра. Рим­ская эскад­ра, состо­я­щая, по-види­мо­му, из пяти­де­ся­ти судов, удер­жи­ва­лась в Гре­ции на про­тя­же­нии всей вой­ны. Удоб­ный слу­чай заклю­чить мир с Филип­пом в 208 г. до н. э. рим­ля­на­ми не был реа­ли­зо­ван³⁷, и после двух лет без­дей­ст­вия (207—206 гг.) сенат отпра­вил в Гре­цию зна­чи­тель­ное под­креп­ле­ние³⁸, несо­мнен­но наме­ре­ва­ясь воз­об­но­вить воен­ные дей­ст­вия про­тив Македо­нии³⁹. Основ­ная цель рим­лян во вре­мя вой­ны, по пред­по­ло­же­нию аме­ри­кан­ско­го исто­ри­ка, заклю­ча­лась в том, чтобы удер­жать Филип­па в Гре­ции или хотя бы при­чи­нить вред враж­деб­ной дер­жа­ве; дру­гая же цель состо­я­ла в том, чтобы начать уста­нов­ле­ние рим­ско­го гос­под­ства над гре­ка­ми⁴⁰.

Во мно­гом оди­на­ко­во англий­ские и аме­ри­кан­ские анти­ко­веды оце­ни­ва­ют дого­вор Филип­па и Ган­ни­ба­ла, его смысл и зна­че­ние⁴¹. По мне­нию Ф. Уол­бан­ка, кар­фа­ге­но-македон­ский дого­вор окон­ча­тель­но снял вопрос о македон­ском втор­же­нии в Ита­лию (ста­вил­ся ли он вооб­ще?). Неуда­ча при Сасоне и бит­ва при Кан­нах низ­ве­ли роль македо­нян в войне к про­стым дивер­си­ям. Для Ган­ни­ба­ла же этот дого­вор созда­вал новый фронт про­тив Рима и ничем не свя­зы­вал его само­го. Дого­вор, таким обра­зом, опре­де­лил сфе­ры инте­ре­сов и сфе­ры дей­ст­вий. Одна­ко Ф. Уол­банк, как и мно­гие дру­гие иссле­до­ва­те­ли, под­чер­ки­ва­ет неопре­де­лен­ность кар­фа­ге­но-македон­ско­го дого­во­ра. Выпол­не­ние его поло­же­ний зави­се­ло от воен­ных успе­хов Кар­фа­ге­на; по мере того, как победа кар­фа­ге­нян ста­но­ви­лась все более отда­лен­ной, усло­вия дого­во­ра ока­зы­ва­лись менее реаль­ны­ми и вско­ре ста­ли «забы­тым фак­том исто­рии»⁴².

с.50 Р. Эрринг­тон так­же гово­рит о рас­плыв­ча­то­сти содер­жа­ния дого­во­ра, но, в про­ти­во­по­лож­ность Ф. Уол­бан­ку, утвер­жда­ет, что сами по себе поло­же­ния пак­та македон­ско­го царя и Ган­ни­ба­ла вовсе не озна­ча­ли наме­ре­ния Филип­па немед­лен­но вторг­нуть­ся в Ита­лию, хотя сенат, по-види­мо­му, пред­по­ла­гал воз­мож­ность тако­го втор­же­ния. Оце­ни­вая дого­вор Македо­нии и Кар­фа­ге­на, исто­рик счи­та­ет, что он был на руку Ган­ни­ба­лу; кар­фа­ген­ский пол­ко­во­дец стре­мил­ся про­ве­сти «отвле­каю­щий маневр», хотел рас­пы­лить рим­ские силы путем созда­ния еще одно­го фрон­та, и он достиг сво­ей цели⁴³. Напро­тив, для Филип­па жела­ние начать вой­ну с Римом было в конеч­ном сче­те гибель­ным, посколь­ку раз­об­ла­че­ние тай­но­го дого­во­ра с Ган­ни­ба­лом, а так­же филип­по­ва воен­ная кам­па­ния 214 г. до н. э. при­ве­ли к тому, что рим­ский флот с того вре­ме­ни до кон­ца вой­ны посто­ян­но нахо­дил­ся в илли­рий­ских водах⁴⁴.

Ана­ло­гич­ную точ­ку зре­ния на кар­фа­ге­но-македон­ский дого­вор, прав­да, без ссыл­ки на Р. Эрринг­то­на, отста­и­ва­ет и Э. Грю­эн⁴⁵. Макс Кэри в свое вре­мя выска­зы­вал мне­ние, что, по суще­ству, усло­вия дого­во­ра были про­дик­то­ва­ны Ган­ни­ба­лом⁴⁶. Вряд ли нуж­но дока­зы­вать, что такая оцен­ка, став­шая гос­под­ст­ву­ю­щей в англий­ском и аме­ри­кан­ском анти­ко­веде­нии, ведет свое нача­ло от извест­ных поло­же­ний работы Мори­са Олло⁴⁷.

Осо­бое вни­ма­ние иссле­до­ва­те­ли уде­ля­ют вопро­су о зна­че­нии рим­ско-это­лий­ско­го сою­за для хода и резуль­та­тов пер­вой рим­ско-македон­ской вой­ны⁴⁸. Ф. Уол­банк сде­лал мно­гое для про­яс­не­ния отдель­ных аспек­тов этой про­бле­мы. В част­но­сти, он обос­но­вал дату при­ня­тия дого­во­ра о сою­зе, это, веро­ят­нее все­го, осень 211 г. до н. э.⁴⁹ Англий­ский исто­рик пока­зы­ва­ет те труд­но­сти, с.51 с кото­ры­ми рим­ляне столк­ну­лись при под­готов­ке это­го важ­но­го поли­ти­че­ско­го меро­при­я­тия⁵⁰. Дого­вор в кон­це кон­цов был заклю­чен. Этим рим­ляне рас­стро­и­ли все пла­ны Филип­па и заста­ви­ли его дей­ст­во­вать не так, как он соби­рал­ся: царь вынуж­ден был, укре­пив свои север­ные гра­ни­цы от вар­ва­ров, поспе­шить на помощь союз­ни­кам на юге, но вопре­ки ста­ра­ни­ям Филип­па «рим­ская поли­ти­ка три­ум­фи­ро­ва­ла»⁵¹.

Роберт Эрринг­тон, иссле­дуя при­чи­ны и пред­по­сыл­ки заклю­че­ния рим­ско-это­лий­ско­го сою­за, глав­ную зада­чу рим­лян в 212 г. видит в том, чтобы заста­вить Филип­па остать­ся в пре­де­лах Бал­кан. Но посколь­ку ситу­а­ция изме­ни­лась (поло­же­ние Рима в Илли­рии ухуд­ши­лось из-за дей­ст­вий македон­ско­го пра­ви­те­ля), сенат упол­но­мо­чил Вале­рия Леви­на пред­при­нять шаги по рас­ши­ре­нию вой­ны без уве­ли­че­ния сво­его воен­но­го при­сут­ст­вия с помо­щью силь­но­го союз­ни­ка на Бал­ка­нах, кото­рый мог бы при­нять актив­ное уча­стие в борь­бе с Филип­пом на суше при воен­но-мор­ской под­держ­ке Рима⁵². Такой союз, как счи­та­ет Р. Эрринг­тон, нужен был и это­лий­цам — недав­ним про­тив­ни­кам Македо­нии. Исхо­дя из сво­ей кон­цеп­ции «рас­ши­ря­ю­щих­ся рим­ских инте­ре­сов», иссле­до­ва­тель осо­бо под­чер­ки­ва­ет, что дого­вор «касал­ся толь­ко улуч­ше­ния спо­со­бов веде­ния вой­ны, а вовсе не рим­ской терри­то­ри­аль­ной экс­пан­сии»⁵³. Оце­ни­вая дого­вор, англий­ский анти­ко­вед счи­та­ет его круп­ным дости­же­ни­ем рим­ской поли­ти­ки, посколь­ку в труд­ных усло­ви­ях вой­ны с Ган­ни­ба­лом воен­ные обя­зан­но­сти Рима в восточ­ной Адри­а­ти­ке не рас­ши­ри­лись, а это­лий­ский дого­вор гаран­ти­ро­вал наи­боль­шую их эффек­тив­ность⁵⁴.

Доволь­но обсто­я­тель­но этот дого­вор рас­смат­ри­ва­ет­ся Эри­ком Грю­эном. Рим­ляне пошли на заклю­че­ние сою­за с это­лий­ца­ми имен­но осе­нью 212 или 211 гг. до н. э., по мне­нию аме­ри­кан­ско­го исто­ри­ка, пото­му, что к это­му вре­ме­ни Филипп добил­ся на Адри­а­ти­че­ском побе­ре­жье неко­то­рых успе­хов (захват Лис­са — стра­те­ги­че­ски важ­но­го пунк­та, откуда македон­ский царь мог угро­жать без­опас­но­сти Ита­лии)⁵⁵. Отвер­гая мне­ние ряда авто­ров, в том чис­ле с.52 Дж. Лар­се­на и Ф. Уол­бан­ка, счи­тав­ших, что парт­не­ры сво­им сою­зом стре­ми­лись к дли­тель­но­му сотруд­ни­че­ству⁵⁶, Э. Грю­эн весь­ма убеди­тель­но дока­зы­ва­ет, что это был вре­мен­ный воен­ный союз с огра­ни­чен­ны­ми целя­ми⁵⁷. Судя по поло­же­ни­ям дого­во­ра, во мно­гом более бла­го­при­ят­ным для это­лий­цев, рим­ляне вряд ли дик­то­ва­ли его усло­вия⁵⁸. Одна­ко эти инте­рес­ные сами по себе мыс­ли, так же как и неко­то­рые наблюде­ния по пово­ду терри­то­ри­аль­ных гра­ниц дей­ст­вия дого­во­ра, выст­ра­и­ва­ют­ся Э. Грю­эном в еди­ную цепь для дока­за­тель­ства весь­ма огра­ни­чен­ных внеш­не­по­ли­ти­че­ских инте­ре­сов и целей Рима. Он настой­чи­во под­чер­ки­ва­ет, что инте­ре­сы рим­лян оста­ва­лись неиз­мен­ны­ми с середи­ны III в. до н. э., что Рим не был заин­те­ре­со­ван в захва­те чужих терри­то­рий, что дого­вор с Это­ли­ей не озна­чал рим­ских при­тя­за­ний на ино­стран­ные зем­ли и т. д.⁵⁹

Таким обра­зом, Ф. Уол­банк, Р. Эрринг­тон и Э. Грю­эн оце­ни­ва­ют мно­гие вопро­сы, свя­зан­ные с рим­ско-это­лий­ским дого­во­ром, с пози­ций кон­цеп­ции «обо­ро­ни­тель­но­го рим­ско­го импе­ри­а­лиз­ма», кото­рая в дан­ном слу­чае замет­но вли­я­ет на харак­тер интер­пре­та­ции отдель­ных фак­тов.

Здесь бли­же к истине, веро­ят­но, Дж. Лар­сен и У. Харрис. По мне­нию Джэко­ба Лар­се­на, рим­ско-это­лий­ский дого­вор начал или про­дол­жил тот про­цесс, в резуль­та­те кото­ро­го рим­ляне все более и более втя­ги­ва­лись в вой­ны и заво­е­ва­ния на Восто­ке⁶⁰.

Без­дей­ст­вие рим­лян, их стрем­ле­ние пере­ло­жить тяжесть вой­ны на сво­их гре­че­ских союз­ни­ков кру­то повер­ну­ли ход воен­ных дей­ст­вий вес­ной 207 г. до н. э. Филипп добил­ся зна­чи­тель­ных успе­хов, опу­сто­шил зем­ли Это­лий­ско­го сою­за и вынудил это­лий­цев при­нять его мир­ные усло­вия. Осе­нью 206 г. было под­пи­са­но македо­но-это­лий­ское согла­ше­ние, и Это­лия вышла из вой­ны⁶¹.

Заклю­че­ние мира меж­ду Македо­ни­ей и Это­ли­ей иссле­до­ва­те­ли объ­яс­ня­ют по-раз­но­му. Так, Ф. Уол­банк видит ее в сле­дую­щем. Еще в 217 г. до н. э. взор Филип­па был устрем­лен на запад, и хотя поход в Ита­лию не уда­лось осу­ще­ст­вить, втор­же­ние в Илли­рию каза­лось вполне воз­мож­ным. Было ясно, что вой­ну с Кар­фа­ге­ном Рим ско­ро завер­шит и осво­бо­дит свои воен­ные силы. Имен­но с.53 это, по мне­нию Ф. Уол­бан­ка, и заста­ви­ло македон­ско­го царя заклю­чить мир с Это­ли­ей и сосре­дото­чить свое вни­ма­ние на экс­пан­сии в Илли­рии⁶².

Р. Эрринг­тон, объ­яс­няя при­чи­ны выхо­да Это­лий­ско­го Сою­за из вой­ны, отме­ча­ет, что это про­изо­шло из-за «кри­зи­са это­лий­ско­го дове­рия» к рим­ля­нам. По его мне­нию, это­лий­цы ста­ли пони­мать, и не без осно­ва­ния, что Рим лишь исполь­зо­вал их в сво­их целях, обес­пе­чи­вая толь­ко воен­но-мор­скую под­держ­ку; но так как воен­ные дей­ст­вия про­ис­хо­ди­ли в основ­ном на суше, их глав­ную тяжесть выно­си­ли это­лий­цы⁶³.

В такой трак­тов­ке при­чин выхо­да Это­лии из вой­ны мно­гое кажет­ся вер­ным. Воз­мож­но, так­ти­че­скую цель Рима (удер­жать македон­ско­го пра­ви­те­ля на Бал­кан­ском полу­ост­ро­ве) Р. Эрринг­тон опре­де­ля­ет вер­но. Одна­ко, по всей види­мо­сти, рим­ляне пре­сле­до­ва­ли и дру­гую цель: уста­но­вить поли­ти­че­ское вли­я­ние по ту сто­ро­ну Адри­а­ти­ки⁶⁴. Даль­ней­шее раз­ви­тие собы­тий под­твер­жда­ет это пред­по­ло­же­ние.

Дис­кус­си­он­ны­ми в англий­ском и аме­ри­кан­ском анти­ко­веде­нии оста­ют­ся мно­гие вопро­сы, отно­ся­щи­е­ся к рим­ско-македон­ско­му мир­но­му дого­во­ру 205 г. до н. э., кото­рым завер­ши­лась рас­смат­ри­вае­мая вой­на⁶⁵. Р. Эрринг­тон так опре­де­ля­ет моти­вы, побудив­шие рим­лян заклю­чить мир с Филип­пом: Сци­пи­он, будучи в 205 г. до н. э. кон­су­лом, стре­мил­ся пере­не­сти воен­ные дей­ст­вия с кар­фа­ге­ня­на­ми в Афри­ку, а для осу­щест­вле­ния тако­го пла­на тре­бо­ва­лись все име­ю­щи­е­ся в нали­чии рим­ские вой­ска и транс­порт; поэто­му сенат и решил закон­чить вой­ну с Македо­ни­ей⁶⁶. Веро­ят­но, это так, хотя англий­ский исто­рик назы­ва­ет дале­ко не все при­чи­ны, побудив­шие Рим заклю­чить мир с македон­ским царем. Успеш­ные воен­ные дей­ст­вия Филип­па, по всей види­мо­сти, встре­во­жи­ли сенат и побуди­ли его завер­шить вой­ну на восто­ке (преж­де, в 208 г. до н. э., удоб­ный слу­чай заклю­чить мир с Македо­ни­ей был рим­ля­на­ми отверг­нут)⁶⁷.

с.54 Роберт Эрринг­тон подроб­но рас­смат­ри­ва­ет усло­вия дого­во­ра 205 г. и ито­ги пер­вой рим­ско-македон­ской вой­ны. По его мне­нию, мир в Фени­ке касал­ся толь­ко илли­рий­ских терри­то­рий горо­дов, с кото­ры­ми Рим нахо­дил­ся в дру­же­ст­вен­ных отно­ше­ни­ях. Как и мно­гие дру­гие иссле­до­ва­те­ли, Р. Эрринг­тон отме­ча­ет отсут­ст­вие терри­то­ри­аль­ных при­об­ре­те­ний Рима в войне, «но он и не вел ее из жела­ния полу­чить терри­то­рию»⁶⁸. Исто­рик счи­та­ет, что поло­же­ние рим­лян на Бал­кан­ском полу­ост­ро­ве после столк­но­ве­ния с Македо­ни­ей не было одно­знач­ным и про­стым. Может пока­зать­ся, пишет он, что терри­то­ри­аль­но Рим осла­бил свои пози­ции (поте­рей дру­зей в Атин­та­нии), но в дей­ст­ви­тель­но­сти он защи­тил сво­их дру­зей в Илли­рии; кро­ме того, он при­об­рел союз­ни­ков на Пело­пон­не­се (Спар­та, Элис, Мес­се­ния), а так­же друж­бу царя Атта­ла Пер­гам­ско­го. Сле­до­ва­тель­но, для рим­лян вой­на в целом окон­чи­лась успеш­но: хотя зем­ли восточ­нее Адри­а­ти­ки были ими остав­ле­ны, но за ними Рим про­дол­жал наблюде­ние⁶⁹.

Несколь­ко ина­че оце­ни­ва­ет мир в Фени­ке Фрэнк Уол­банк. Он отме­ча­ет, что в кон­це вой­ны Рим опять заин­те­ре­со­вал­ся собы­ти­я­ми в Гре­ции. Туда и был послан Сем­п­ро­ний. Одна­ко неже­ла­ние про­кон­су­ла вести вой­ну созда­ло рав­но­ве­сие сил на Бал­ка­нах, чем и вос­поль­зо­ва­лись эпи­роты, чтобы скло­нить сто­ро­ны к заклю­че­нию мира. Ф. Уол­банк утвер­жда­ет, что мир в Фени­ке, завер­шив­ший первую рим­ско-македон­скую вой­ну, был по суще­ству рим­ским миром, пред­ла­гав­шим­ся Римом и при­ня­тым Филип­пом и его союз­ни­ка­ми⁷⁰. Эта точ­ка зре­ния, уже спра­вед­ли­во отверг­ну­тая в совре­мен­ной исто­рио­гра­фии, впер­вые была выска­за­на и обос­но­ва­на Мори­сом Олло⁷¹.

По мне­нию Эри­ка Грю­эна, дого­вор 205 г. был выго­ден обе­им сто­ро­нам. Он укре­пил пози­ции Филип­па в Илли­рии и поз­во­лил ему обес­пе­чить без­опас­ность гра­ниц запад­ной Македо­нии. Для рим­лян мир­ные усло­вия были более чем удо­вле­тво­ри­тель­ны­ми: южная Адри­а­ти­ка ока­за­лась в без­опас­но­сти, чего Рим и доби­вал­ся. Дого­вор поз­во­лил Филип­пу устре­мить свои често­лю­би­вые взо­ры на восток, а Риму — обра­тить­ся на запад⁷².

с.55 Про­дол­жа­ют­ся спо­ры в англий­ской и аме­ри­кан­ской исто­рио­гра­фии по пово­ду дру­гих государств, при­ни­мав­ших уча­стие в войне и став­ших участ­ни­ка­ми рим­ско-македон­ско­го мир­но­го дого­во­ра (так назы­вае­мые foe­de­ri adscrip­ti). B цен­тре вни­ма­ния ока­зы­ва­ет­ся пас­саж из Ливия (XXIX. 12. 14), в кото­ром гово­рит­ся: in eas con­di­cio­nes cum pax con­ve­ni­ret, ad re­ge foe­de­ri adscrip­ti Pru­sias… Ac­haei, Boeo­ti, Thes­sa­li, Acar­na­nes, Epi­ro­tae, ab Ro­ma­nis, Ilien­ses, At­ta­lus rex, Pleu­ra­tus, Na­bis…, Elei, Mes­se­nii… Гла­ва, содер­жа­щая этот фраг­мент, вос­хо­дит к поте­рян­но­му отрыв­ку из Поли­бия. Было выска­за­но пред­по­ло­же­ние, что пол­но­стью или частич­но спи­сок adscrip­ti встав­лен в поли­би­ев кон­текст и явля­ет­ся выдум­кой либо само­го Ливия, либо ран­них рим­ских исто­ри­ков, исполь­зо­ван­ных Ливи­ем⁷³.

Э. Бикер­ман в свое вре­мя объ­яс­нял foe­de­ri adscrip­ti дого­во­ра в све­те гре­че­ских учреж­де­ний и соот­но­сил рас­смат­ри­вае­мый мир с κοινὴ εἰρή­νη IV и III вв. до н. э. Хотя дого­вор 205 г. являл­ся дву­сто­рон­ним (Рим — Македо­ния), вполне реаль­но вклю­че­ние в него любо­го заин­те­ре­со­ван­но­го государ­ства. Э. Бикер­ман сде­лал вывод, что невоз­мож­но воз­ра­жать про­тив под­лин­но­сти спис­ка государств, вклю­чен­ных Ливи­ем в дого­вор; фак­ти­че­ски все они, кро­ме Пер­га­ма, были ней­траль­ны­ми⁷⁴. С пере­ч­нем, при­во­ди­мым Ливи­ем и вклю­чив­шим Афи­ны и Или­он, соглас­ны Дж. Бэль­сдон, Э. Бэди­ан и Р. Эрринг­тон⁷⁵.

Такая точ­ка зре­ния вызва­ла кри­ти­ку еще в 1930-е гг. А. Мак­до­нальд и Ф. Уол­банк высту­пи­ли в защи­ту мне­ния Мори­са Олло, пред­ло­жив­ше­го исклю­чить из спис­ка три государ­ства Пело­пон­не­са⁷⁶. Джэкоб Лар­сен попы­тал­ся дока­зать, что спи­сок foe­de­ri adscrip­ti на рим­ской сто­роне содер­жал назва­ния государств, имев­ших с.56 с Римом фор­маль­ные дого­во­ры о сою­зе; вне­се­ние в спи­сок Афин и Или­о­на оши­боч­но⁷⁷. Спор этот про­дол­жа­ет­ся, при­чем не толь­ко в рам­ках англий­ской и аме­ри­кан­ской исто­рио­гра­фии⁷⁸. Окон­ча­тель­но вопрос может быть решен толь­ко при усло­вии рас­ши­ре­ния источ­ни­ко­вой базы. Точ­ка зре­ния Джэко­ба Лар­се­на пред­став­ля­ет­ся при этом более обос­но­ван­ной.

Рас­смат­ри­вая мир­ный дого­вор 205 г., Э. Грю­эн отме­ча­ет, что вклю­че­ние adscrip­ti не влек­ло за собой ника­ких обя­за­тельств со сто­ро­ны Македо­нии и Рима. Государ­ства, при­со­еди­нив­ши­е­ся к Риму при под­пи­са­нии дого­во­ра, не мог­ли поэто­му фор­маль­но тре­бо­вать рим­ской защи­ты и под­держ­ки. Рим после мира в Фени­ке не имел в Гре­ции ни воен­ных сою­зов, ни опре­де­лен­ных обя­за­тельств⁷⁹.

Про­ти­во­по­лож­но­го взгляда при­дер­жи­ва­ет­ся Р. Эрринг­тон. По его мне­нию, «пау­ти­на друж­бы и кли­ен­те­лы» и сопро­вож­даю­щие их обя­за­тель­ства, кото­рые уста­нав­ли­ва­лись вой­ной, не мог­ли быть лег­ко лик­види­ро­ва­ны после нее. Посколь­ку дру­же­ские свя­зи Рима все более рас­ши­ря­лись, веро­ят­но, так­же рас­ши­ря­лись и его обя­за­тель­ства (если сенат пред­по­чи­тал ува­жать мораль­ные обя­за­тель­ства Рима), изме­нял­ся так­же взгляд отно­си­тель­но рим­ских инте­ре­сов⁸⁰. Таким обра­зом, не вина Рима, что он вел захват­ни­че­ские вой­ны; рим­ляне лишь чест­но соблюда­ли свои мораль­ные обя­за­тель­ства, а вой­ны и «импе­ри­а­лизм» воз­ни­ка­ли само собой. Ф. Уол­банк сле­дую­щим обра­зом харак­те­ри­зо­вал бал­кан­скую поли­ти­ку Рима: «Рим­ляне оста­ви­ли Гре­цию так же, как и вошли в нее, без импер­ских устрем­ле­ний, терри­то­ри­аль­ных или тор­го­вых, и без како­го-либо наме­ре­ния воз­вра­тить­ся»⁸¹.

Все эти, каза­лось бы, раз­лич­ные харак­те­ри­сти­ки име­ют общее осно­ва­ние: стрем­ле­ние дока­зать обо­ро­ни­тель­ный харак­тер внеш­ней поли­ти­ки Рима и агрес­сив­ность его про­тив­ни­ков. Кон­цеп­ция «обо­ро­ни­тель­но­го рим­ско­го импе­ри­а­лиз­ма» воз­ник­ла в эпо­ху, когда с.57 моно­по­ли­сти­че­ский капи­та­лизм стал нуж­дать­ся в «науч­ном» оправ­да­нии вой­ны и агрес­сив­ной поли­ти­ки. Имен­но она опре­де­ля­ет реше­ние мно­гих общих и част­ных вопро­сов антич­ной исто­рии в совре­мен­ном англий­ском и аме­ри­кан­ском анти­ко­веде­нии.