с.195 В статье проводится сравнительный анализ террора как политического средства во время гражданской войны и диктатуры Суллы (88—
Ключевые слова: гражданские войны в Риме, Марий, Сулла, террор, проскрипции.
Гражданские войны в Риме, как это и бывает во время смут, сопровождались массовым террором. Убийство Тиберия Гракха и многих его сторонников знаменовало собой начало не просто масштабного политического кризиса, а кровавой смуты, терзавшей Рим целое столетие. Но куда больше поразили современников и потомков расправы, совершенные во время гражданской войны
с.196
ПРОЦЕДУРА
Диодор (XXXVIII. 4. 1) пишет, что в 87 г. марианцы перед вступлением в Рим приняли решение убить всех наиболее выдающихся из числа своих врагов (τοὺς ἐπιφανεστάτους τῶν ἐχθρῶν… πάντας ἀποκτείναι). По-видимому, речь шла о том, что у Мария, Цинны и их приверженцев были свои пожелания, и они обсуждали с товарищами, насколько допустимо их исполнение. Античные авторы не упоминают за редкими исключениями о каком-либо юридическом оформлении марианских репрессий1. А вот в методах проведения усматриваются некоторые общие черты: «Тотчас же рассыпались во все стороны сыщики и стали искать врагов Мария и Цинны из числа сенаторов и так называемых всадников. Когда погибали всадники, дело этим и кончалось. Зато головы сенаторов, все без исключения, выставлялись перед ораторской трибуной2. Во всем происходившем не видно было ни почтения к богам, ни боязни мести со стороны людей, ни страха перед мерзостью таких поступков. Мало было того, что поступки эти были дикие; с ними соединились и безнравственные картины. Сначала безжалостно людей убивали, затем перерезывали у убитых уже людей шеи и, в конце концов, выставляли жертвы напоказ […]. Никому не разрешено было предавать погребению кого-либо из числа убитых; тела их растерзали птицы и псы. Безнаказанно убивали друг друга политические противники; другие были подвергнуты изгнанию, у третьих было конфисковано имущество, четвертые были смещены с занимаемых ими должностей»3.
Традиция сохранила несколько ярких описаний творившихся расправ. Труп Цезаря Страбона протащили по улицам Рима до могилы Квинта Вария, обвинителем которого он, видимо, выступал в свое время, и надругались там над телом убитого4. Бебию и Нумиторию растерзали внутренности, волокли их крюками и затем растерзали в клочья5. Уверяли также, будто «Анхария, сенатора и бывшего претора, повалили наземь и пронзили мечами только потому, что Марий при встрече не ответил на его приветствие. С тех пор это стало служить как бы условным знаком: всех, кому Марий не отвечал на приветствие, убивали прямо на улицах, так что даже друзья, подходившие к Марию, чтобы поздороваться с ним, были полны с.197 смятения и страха»6. Дион Кассий, наконец, уверял, будто Марий и его люди «ворвались в Город с остальными войсками во все ворота сразу; они заперли их, чтобы никто не мог уйти, а затем стали без разбора убивать всех, кто им ни встречался, но обращались со всеми как с врагами. Особенно старались они уничтожить тех, кто обладал каким-либо имуществом (τούς τι ἔχοντας… χρημάτων), ибо жаждали богатства. Они подвергали бесчестью детей и женщин, словно поработили чужеземный город. Головы выдающихся [граждан] выставляли на рострах» и т.д. «Резня (σφαγαὶ) продолжалась пять дней и такое же число ночей» (fr. 102. 8—
Таким образом, вырисовывается следующая картина: шла резня, головы сенаторов выставляли на рострах, хоронить их запрещалось, имущество их конфисковывалось, жены и дети терпели насилие. Так ли это было на самом деле?
Прежде всего отметим, что в источниках указываются два случая, когда жертвы победителей все же были вызваны в суд7, — это Луций Корнелий Мерула, заменивший Цинну, бежавшего из Рима после поражения в схватке с людьми Гнея Октавия, а также Квинт Лутаций Катул, коллега Мария по консулату 102 г.8, который он получил при его явной поддержке и ответил на это столь же явной неблагодарностью9. Первого можно было обвинить в незаконном занятии консульской должности10, а против второго, как полагают, поводов для обвинения и суда не имелось11, разве что участие в посольстве к Метеллу Пию с просьбой поспешить под стены Рима, чтобы защитить его от Цинны12. Однако Аппиан, упоминая о выступлении Катула в поддержку декрета об изгнании Мария (BC. I. 74. 341), имел в виду не просто поведать об одном из примеров обоюдной вражды, но и назвать причину обвинения. А ведь соответствующее постановление являлось, в сущности, незаконным и повлекло за собой убийство плебейского трибуна (
с.198 Некоторая видимость законности была соблюдена и еще в одном отношении. В первый день седьмого консулата Мария состоялось несколько казней (Liv. Per. 80; Vell. Pat. II. 24. 2; Plut. Mar. 45. 3). Дело, вероятно, было не в том, что арпинат хотел столь экстравагантным способом «отпраздновать» вступление в должность, а в том, что 1 января утратили неприкосновенность магистраты минувшего года, и это облегчало с юридической точки зрения расправу над неугодными из их числа16. Правда, нет сведений о том, что предварительно был проведен суд — как и в случаях со многими другими жертвами террора (М. Антоний, Г. и Л. Цезари, отец и сын Крассы и др.).
Особого внимания заслуживает рассказ об убийстве Анхария, якобы положившем начало расправе со всеми, на чьи приветствия Марий не отвечал17.
И, наконец, вопрос о погребении жертв марианцев. В историографии, кажется, сведения о запрете на него не ставились под сомнение. Однако сложно представить, что кто-то специально следил за соблюдением этого запрета. Дело, скорее всего, в другом: тех, кого убивали на улице, подбирать до наступления ночи боялись, но даже после того как слуги уносили трупы, предать их погребению, которое соответствовало бы статусу погибших, было невозможно — опять-таки мешал страх (даже в отсутствие запретов). На то, что тела убитых все же не оставались без попечения, косвенно указывает упоминание могилы Катула (sepulcrum Catuli — Flor. III. 21. 26), пусть и не казненного, а покончившего с собой, но, бесспорно, одного из самых ненавистных Марию нобилей.
Последней вспышкой марианских репрессий стало убийство Сцеволы Понтифика, Домиция Агенобарба, Карбона Арвины, Публия Антистия19. Расправа была произведена, так сказать, в экстренном порядке — убийцы явились прямо в курию. Сцевола, согласно преданию, припал к священному пламени Весты и сгорел в нем20. Тела убитых сбросили в Тибр21.
Теперь перейдем к сулланскому террору, который включал в себя отнюдь не одни проскрипции. Первой репрессивной акцией будущего диктатора стало, если так можно выразиться, объявление вне закона Мария, Сульпиция и десяти их с.199 сторонников после взятия Рима в 88 г. Всякий мог убить их, а имущество их подлежало конфискации (App. BC. I. 60. 271; Diod. XXXVII. 29. 3). Уже Веллей Патеркул назвал это предвестием проскрипций (omen imminentis proscriptionis — II. 19. 1). И хотя тождества между ними и этим постановлением нет, значительное сходство налицо22. Но было два существенных различия: в масштабах (всего 12 человек)23 и в исполнении — если в 82—
Иначе сложилась ситуация в 83—
Расправа с самнитами выводит нас на начало проскрипций, поскольку знаменитая резня на Villa publica происходила, как показал Ф. Инар, во время того самого заседания сената в храме Беллоны, на котором было отвергнуто предложение с.200 Суллы по поводу списков опальных (Cic. Rosc. Am. 153)30. Тогда последний обратился к комициям, которые и утвердили его законопроект (App. BC. I. 95. 441—
«Не посоветовавшись ни с кем из должностных лиц31, Сулла тотчас составил список из восьмидесяти имен. Несмотря на всеобщее недовольство, спустя день он включил в список еще двести двадцать человек, а на третий — опять по меньшей мере столько же. Выступив по этому поводу с речью перед народом, Сулла сказал, что он переписал тех, кого ему удалось вспомнить, а те, кого он сейчас запамятовал, будут внесены в список в следующий раз. Тех, кто принял у себя или спас осужденного, Сулла тоже осудил, карой за человеколюбие назначив смерть и не делая исключения ни для брата, ни для сына, ни для отца. Зато тому, кто умертвит осужденного, он назначил награду за убийство — два таланта, даже если раб убьет господина, даже если сын — отца. Но самым несправедливым было постановление о том, что гражданской чести лишаются и сыновья и внуки осужденных, а их имущество подлежит конфискации. Списки составлялись не в одном Риме, но в каждом городе Италии» (Plut. Sulla. 31. 5—
«Сулла, кажется, первый составил списки приговоренных к смерти и назначил при этом подарки тем, кто их убьет, деньги — кто донесет, наказания — кто приговоренных укроет. Немного спустя он к проскрибированным сенаторам прибавил еще других. Все они, будучи захвачены, неожиданно погибали там, где их настигли, — в домах, в закоулках, в храмах; некоторые в страхе бросались к Сулле и их избивали до смерти у ног его, других оттаскивали от него и топтали […]. Были убиты, подверглись изгнанию, конфискации имущества, многие из числа тех италийцев, которые повиновались Карбону, Норбану, Марию или их подначальным командирам. По всей Италии учреждены были над этими лицами жестокие суды, причем выдвигались против них разнообразные обвинения. Их обвиняли или в том, что они были командирами, или в том, что служили в войске, или в том, что вносили деньги или оказывали другие услуги, или вообще в том, что они подавали советы, направленные против Суллы. Поводами к обвинению служили гостеприимство, дружба, дача или получение денег в ссуду. К суду привлекали даже за простую оказанную услугу или за компанию во время путешествия. И всего более свирепствовали против людей богатых» (App. BC. I. 95. 442—
Процедура была различной: одних убивали на месте, других подвергали изощренным пыткам32, наиболее известный случай — садистская расправа с Марием Гратидианом, которого провели по Городу, избивая розгами, а затем на могиле Катула-старшего ему выкололи глаза, отрезали уши, вырвали язык, перебили голени и лишь потом разрубили на куски, после чего Катилина принес его голову Сулле33. с.201 По-видимому, столь же жестокой казни подвергся вместе с ним и М. Плеторий (Val. Max. IX. 2. 1). Головы более знатных людей выставляли на форуме и/или у Сервилиева озера, прочих бросали в Тибр (Cic. Rosc. Am. 89; Lucan. Phars. II. 160—
Впрочем, многим удалось выжить: как известно, не тронули консула 83 г. Луция Корнелия Сципиона Азиатского36, доживавшего остаток своих дней в Массалии37. Многие, как Квинт Серторий, Марк Перперна, Марк Марий и другие, бежали. В живых остались Гней Децидий, Авл Требоний, Луций Цинна, Луций Фидустий — двое последних даже попали во вторые проскрипции, Фидустий погиб, судьба Цинны неясна38.
Репрессии проводились, как показывает приведенный выше текст Аппиана, не только в отношении деятелей циннанской группировки, но и их сторонников в Италии или тех, кто таковыми объявлялся. Цицерон описывает одну такую расправу, совершенную в Ларине Альбием Оппиаником над его личными врагами — кваттуорвирами города (Cic. Cluent. 25). Ф. Инар указывает, что тот действовал не по собственному произволу, как это стремится изобразить Цицерон, а по приказу Суллы, а Аврии, входившие в число кваттуорвиров, были, видимо, представителями «une famille marianiste»39. Однако очень вероятно, что уговорил диктатора казнить этих людей сам Оппианик, тем более что речь шла о его врагах, и одним из новых кваттуорвиров стал он сам, а их приверженность делу марианцев — не более чем гипотеза, хотя и вероятная. Впрочем, как показывает пример убийства другого муниципала, Секста Росция Америйского40, от расправы не были застрахованы даже с.202 вполне лояльные режиму люди. Правда, Росций не относился к числу проскриптов, но то, что убийцы рассчитывали (и не без основания) на безнаказанность, говорит о многом41.
Если в рассказах о вторых проскрипциях достаточно много сюжетов о предательстве близких родственников, то в нашем случае их почти нет — разве что описание самого общего характера у Лукана убийств родителей детьми, братьев братьями, господ рабами (Phars. II. 148—
Нельзя также не отметить, что нет никаких сведений об убийстве за укрывательство проскриптов, хотя за это, как уже упоминалось, и грозила смерть44. Правда, нет данных и о самом укрывательстве, но трудно представить, что ничего подобного не было (вспомним историю с Антонием, прятавшимся у своего клиента от марианцев45, — о казни клиента, кстати, также умалчивается). Любопытной параллелью может служить история из времен вторых проскрипций, рассказанная Аппианом о жене Лигария, которая предлагала казнить ее за укрывательство мужа-проскрипта (тем не менее его нашли и убили) и уморила себя голодом, когда ей сохранили жизнь (BC. IV. 23).
с.203 Здесь мы переходим к вопросу о судьбе представительниц прекрасного пола во время террора. Только у Валерия Максима в самой общей форме говорится о том, что Сулла «обнажил меч также и против женщин»46, однако опять-таки нет каких-либо конкретных примеров — как, кстати, и применительно к марианскому террору47. Судьба супруги Лигария показывает, что и во времена более жестоких расправ к женщинам во время гражданских войн проявляли снисхождение — в отличие от греков, у которых во время смут их не щадили, да и римлян времен Империи.
Материальная сторона репрессий
В источниках нет сведений о наградах за убийства во время марианских расправ. Даже в рассказе о виноторговце, который, узнав об убежище Антония, поспешил к Марию, чтобы рассказать ему об этом, не упоминается ни о его расчетах на praemium, ни о ее вручении48. Конечно, награды могли быть, но это лишь предположение.
Сведения источников о конфискациях во время марианских расправ весьма туманны. Грабежи начались еще при вступлении отрядов Мария и Цинны в Рим49, и здесь оснований сомневаться в данных источников нет50. Однако имели ли место юридически оформленные конфискации, вопрос спорный. Не приходится сомневаться, что такая мера была проведена в отношении Суллы (Plut. Sulla. 22. 2; App. B
Иначе обстояло дело в случае с Суллой57. Расправляясь со своими врагами, последний с самого начала решил воспользоваться этими стимулами, назначив награду за голову Мария и его товарищей58. Вернувшись в Рим весной 82 г., он распродал имущество своих врагов, объявленных hostes publici (App. BC. I. 89. 407). Но особенно важную роль материальный фактор сыграл во время проскрипций59. Как уже упоминалось, за голову проскрипта назначалась награда в два таланта,
Состав участников
В обоих случаях Аппиан говорит о сыщиках (ζητηταὶ), которые пускались по следу обреченных на расправу (BC. I. 71. 330; 95. 444), однако кем они были, гражданскими или военными, не уточняется. Когда речь заходит о конкретных случаях, картина следующая. Во время марианского террора исполнителями оказываются воины или их начальники, при этом сами они никакой инициативы, судя по источникам, не проявляли. Цензорин, если верить Аппиану (BC. I. 71. 327), лично отрубил голову Октавию (явно не без помощи сопровождавших его всадников). Антония убил военный трибун Анний, чьи воины, как известно, колебались (Plut. Mar. 44. 6—
с.206 Что же касается проскрипций, то здесь круг исполнителей, а порой и инициаторов был шире, учитывая бо́льшую масштабность сулланских репрессий. Конечно, именно присутствие армии, пусть и за пределами померия, делало возможным их осуществление70. По Орозию, инициатором введения проскрипций стал центурион-примипил Фуфидий — правда, речь шла об ограничении террора71. Несомненно, именно воины убивали пленных самнитов и жителей Пренесты, а также многих проскриптов (Дамасиппа, Цензорина, Карбона и др.). Однако контекст, в котором описывается гибель людей, подобных Аврелию и Лоллию, убитых едва ли не на форуме, подразумевает, что это вполне могли сделать и штатские. То же можно сказать и о сыщиках. Наконец, толпа зевак, которые необходимы для любого спектакля, коим проскрипции, несомненно, являлись72, выступала в качестве зрителей. Хотя Плутарх (Sulla. 31. 5) и сообщает о всеобщем возмущении (ἀγανακτούντων δὲ πάντων) после публикации первого списка опальных, о каких-либо проявлениях его ничего не известно.
Масштабы репрессий
Нам известны имена максимум 16 человек, погибших в 87—
В отношении сулланского террора следует заметить, что здесь необходимо учитывать не только проскриптов, но и жертв «неформальных» расправ. Это с.207 несколько тысяч самнитов77, убитых после битв при Сакрипорте и у Коллинских ворот78, а также взятия Пренесты, не считая самих пренестинцев — 5000, если верить Валерию Максиму (IX. 2. 1)79. Вполне вероятно, что какое-то число людей низкого звания было убито воинами по личным мотивам и не попало ни в какие списки. Конечно, Августин несколько преувеличивал, когда писал, что «в Риме всякий сторонник Суллы убивал кого хотел» (De civ. Dei. III. 28), ибо, конечно, простой воин или центурион вряд ли могли по собственному произволу убить сенатора. Но то, что обстановка массового террора порождала у победителей ощущение безнаказанности, сомнений не вызывает.
Что же касается проскриптов, то их общее число сообщает Валерий Максим — 4700 (IX. 2. 1)80, среди них 40 сенаторов и 1600 всадников (App. BC. I. 95. 442)81. В первой проскрипции, согласно Плутарху (Sulla. 31. 5) и Орозию (V. 21. 3), было 80 имен82. Плутарх (loc. cit.) сообщает, что потом появилось еще два списка, в одном из которых насчитывалось 220 имен, в другом — не меньше (ὀυκ ἐλάττους),
Общее число жертв Суллы без учета погибших в боях Дионисий Галикарнасский определяет в 40000 человек (V. 77. 5). Поскольку не внесенных в проскрипции никто не считал, то цифра эта является округленной и наверняка завышенной. Тем не менее, с учетом убитых пленных число жертв сулланского террора переваливает далеко за 10000. Несопоставимость с репрессиями марианского режима очевидна.
с.208
Особенности восприятия репрессивных акций марианцев и сулланцев
Многие позднейшие авторы стремились изобразить обстановку тотального террора во время вступления армии Цинны и Мария в Рим, отчасти, под влиянием антимарианской традиции (в особенности записок Суллы), — из желания оправдать последующие проскрипции, отчасти из страсти к риторическим преувеличениям83. Эпитоматор Ливия пишет об истреблении всей знати, бывшей в Риме после битвы при Сакрипорте84. Флор (III. 21. 13) сравнивает поведение марианцев в Риме с тем, что творилось в поверженном Карфагене в 146 г. Дион Кассий рисует впечатляющую картину, когда ворота Города запирают и начинают убивать чуть ли не всех мужчин без разбора, а женщин и детей — бесчестить (fr. 102. 9)85. Валерий Максим (IV. 3. 14; V. 3. 3; VI. 9. 14) пишет о марианских и циннанских проскрипциях (!), утверждая, что злодеяния Мария заслуживают большего осуждения, чем победы — похвалы (IX. 2. 2)86. Евтропий доходит до того, что не только именует проскрипциями марианскую «чистку», но и не упоминает о сулланской (V. 7. 3), а Экусперанций уверяет, будто знать избивали по произволу беглых рабов (4. 28 Z).
Это дало основание некоторым современным авторам утверждать, будто в римском обществе марианские репрессии оставили по себе худшую память, чем сулланские проскрипции, на искаженное восприятие которых к тому же повлияли куда более кровавые проскрипции второго триумвирата; царством террора были как раз они, а не репрессии Суллы. Именно события 87 и 82 годов, по мнению Ф. Инара, вспоминали, когда хотели создать образ гражданской войны87. Однако здесь необходимо различать, о каком времени и о каких кругах идет речь. Саллюстий осуждал проскрипции, которые из наказания виновных превратились в разгул произвола (Cat. 51. 32—
Нельзя не отметить, что здесь не обошлось и без преувеличений: Плутарх писал о всеобщем возмущении обнародованием tabulae, Дион Кассий рассказывал о том, как людей могли убить за неподобающее выражение лица при чтении проскрипций (fr. 107. 14—
Почему же со временем все более стало выдвигаться на первый план обличение Мария? С самого начала сыграло свою роль то, что он и Цинна стали виновниками гибели нескольких консуляров, да еще вопреки воле сената, Сулла же при всей своей жестокости восстанавливал его власть. Впоследствии дала о себе знать и тяга риторов к exempla, а примеры, относившиеся к марианским репрессиям, были не только более впечатляющими (за исключением разве что казни Мария Гратидиана, вину за которую теперь обычно сваливали на Катилину), но и касались более знатных людей — возникали параллели с императорами-«тиранами». Наконец, страсть рядовых риторов к упрощению привела к окончательному окарикатуриванию истинной картины.
Итак, марианские и сулланские репрессии стали важным событием в жизни Рима. Хотя первые оказались куда менее масштабными, они произвели немалое впечатление, поскольку впервые подверглись казни столь высокородные люди, к тому же без ведома сената, которому пришлось закрыть глаза на происходящее91. В свою очередь эти убийства послужили обоснованием куда более жестоких проскрипций, которые явились важным нововведением в практике политических расправ и оставили глубокий след в жизни Рима, поскольку имели еще и важные экономические последствия, чего нельзя сказать о марианских репрессиях. К тому же, в отличие от последних, проскрипции получили юридическое оформление, что закрепляло их правовые последствия для потомков репрессированных. Параллельно с проскрипциями творились и «обычные» расправы над побежденными, призванные запугать выживших и сломить их волю. В первозданном виде сулланский порядок продержался всего несколько лет, в целом же, претерпев серьезные перемены, он просуществовал до второй гражданской войны. Однако в сознании римского общества надолго закрепился отрицательный образ Суллы — палача и тирана, и лишь по прошествии очень значительного времени основная критика за кровопролитие, сопровождавшее первую гражданскую войну в Риме, была перенесена на Мария.
с.210
Литература
Еремин
Инар Ф. 1997: Сулла. Ростов-на-Дону.
Короленков
Ливий 1993: Тит Ливий. История Рима от основания Города. Т. III. М.
Моммзен Т. 1994: История Рима. Т. II. СПб.
Павел Орозий 2002: История против язычников. Книги IV—
Плутарх 1994: Сравнительные жизнеописания. Т. II. М.
Утченко
Циркин
Чеканова
Badian E. 1957: Caepio and Norbanus. Notes on the Decade 100—
Badian E. 1962: Waiting for Sulla // JRS. 52, 47—
Badian E. 1964: Marius and the Nobles // Durham University Journal. 36, 141—
Bennett H. 1923: Cinna and His Times. A Critical and Interpretative Study of Roman History during the Period 87—
Broughton
Bulst
Cagniart
Carney
Carney
Carney
Carney T. F. 1962: The Picture of Marius in Valerius Maximus // RhM. 105, 289—
Christ K. 2002: Sulla. Eine römische Karriere. Müneben.
Gabba E. 1958: Commento // Appiani bellorum civilium liber primus. Firenze, 3—
Gabba E. 1972: Mario e Silla // ANRW. I. 1, 764—
Gaughan J. E. 2010: Murder was not a Crime: Homicide and Power in the Roman Republic. Austin.
Gruen E. S. 1968: Roman Politics and the Criminal Courts, 149—
Hinard F. 1985: Les proscriptions de la Rome republicaine. Rome.
Hinard F. 2006: La terreur comme mode de gouvernement (au cours des guerres civiles du Ier siècle a. C. // Terror et pavor. Violenza, intimidazione, clandestinità nel mondo antico / G. Urso (ed.). Rome, 247—
Ihne W. 1879: Römische Geschichte. Bd. V. Lpz.
Keaveney A. 1983: What happened in 88? // Eirene. 20, 53—
Keaveney A. 1984: Who were the Sullani? // Klio. 66, 114—
Keaveney A. 2005: Sulla: the Last Republican. L.—
Keaveney A. 2006: The Exile of L. Cornelius Scipio Asiagenus // RhM. 149, 112—
Lanzani C. 1907: Storia interna di Roma negli anni 87—
Lanzani C. 1915: Mario e Silla, storia della democrazia romana negli anni 87—
Letzner W. 2000: Lucius Cornelius Sulla: Versuch einer Biographie. Münster.
Lovano M. 2002: The Age of Cinna: Crucible of Late Republican Rome. Stuttgart.
Marshall B. A. 1985: Catilina and the Execution of M. Marius Gratidianus // CQ. 35, 124—
Mackay C. S. 2000: Sulla and the Monuments // Historia. 49, 161—
Mühll V. 1912: Helvius (11) // RE. Bd. VII, 225—
Münzer F. 1905: Domitius (22) // RE. Bd. V, 1327—
Münzer F. 1930: Marius (42) //RE. Hlbd. 28, 1825—
Münzer F. 1937: Octavius (20) // RE. Hlbd. 34, 1814—
Rawson E. 1987: Sallust on the Eighties? // CQ. 37, 163—
Salmon E. 1964: Sulla redux // Athenaeum. 42, 60—
Schur W. 1942: Das Zeitalter des Marius und Sulla. Lpz.
Seager R. 1994: Sulla // CAH. 2nd ed. Vol. IX, 165—
Thein A. G. 2002: Sulla’s Public Image and the Politics of Civic Renewal. Diss. Ph. D. Univ. of Pennsylvania.
Van Ooteghem J. 1964: Caius Marius. Bruxelles.
Weynand R. 1935: Marius // RE. Splbd. VI, 1363—
с.211
Korolenkov A. V.
Caedes mariana и tabulae sullanae: 88—81 BC terror in Rome
The author compares punitive measures taken by Sulla and the Marians against Roman citizens in 88—
ПРИМЕЧАНИЯ