Предоставлено автором.
с.78 К лету 133 г. до н. э. Тиберий Гракх достиг пика своих успехов: он добился принятия аграрного закона, создания комиссии triumviri agris dividenis, а трибун Марк Октавий, пытавшийся наложить вето на его законопроект, по предложению реформатора был отстранён от должности народным собранием. Однако сенат, возмущённый тем, что Тиберий посягает на земельную собственность видных граждан и вообще действует вопреки его воле, фактически отказался финансировать работу аграрной комиссии, что грозило срывом её работы (Plut. Tib. Gr. 9—
В этих условиях пергамец Эвдем привёз в Рим завещание своего царя, недавно скончавшегося Аттала III Филометора, который назначал после себя наследником римский народ. Тиберий, отчаянно нуждаясь в средствах для проведения аграрной реформы, решился на новый смелый до авантюризма шаг: он объявил на сходке, что намерен внести законопроект о разделе средств из казны царя между теми, кто получил землю по аграрному закону, чтобы они могли обзавестись всем необходимым для хозяйствования1. Не ограничившись этим, Тиберий с.79 заявил также, что городами Пергамского царства должен распоряжаться не сенат, а народ, по поводу чего он изложит своё мнение перед квиритами (Plut. Tib. Gr. 14. 2).
Если возмутившие многих отстранение Октавия от должности плебейского трибуна и назначение аграрной комиссии в составе самого автора закона, его брата и тестя имели хоть какое-то, пусть и очень спорное оправдание, то на сей раз не было и его — реформатор вмешался в традиционное право сенаторов решать вопросы внешней политики и распределения общественных финансов (см.: Pol. VI. 13. 1—
«[Квинт] Помпей, поднявшись, заявил, что живёт рядом с Тиберием, а потому знает, что пергамец Эвдем передал ему из царских сокровищ диадему и багряницу, ибо Тиберий готовится и рассчитывает стать в Риме царём. Квинт Метелл [Македонский] с резким укором напомнил Тиберию4, что когда отец последнего в бытность свою цензором возвращался после обеда домой, граждане тушили у себя огни, опасаясь, как бы кто не подумал, будто они слишком много времени уделяют вину и весёлым беседам, меж тем как ему по ночам освещают дорогу самые дерзкие и нищие из простолюдинов5. Тит Анний, человек незначительный и не большого с.80 ума, но считавшийся непобедимым в спорах, просил Тиберия дать определённый и недвусмысленный ответ, подверг ли он унижению своего товарища по должности — лицо, согласно законам, священное и неприкосновенное6. В сенате поднялся шум» (Tib. Gr. 14. 3—
Если исходить из рассказа Плутарха, о существе вопроса речи не шло — противники сразу перешли к обвинениям в адрес трибуна. Однако это не так — Орозий сообщает, что против законопроекта Тиберия выступил его лютый недруг Сципион Назика Серапион; кроме того, по сведениям того же автора, Квинт Помпей поклялся привлечь Гракха к суду, как только тот сложит трибунские полномочия (V. 8. 3)7.
Но всё же налицо то обстоятельство, что противники трибуна много говорили отнюдь не о конкретном проекте, а о действиях реформатора в целом. Именно возмутительность инициативы Тиберия с точки зрения традиции и побудила его недругов не спорить по «частностям», а вывести «дискуссию» на принципиальный уровень: если Гракх такой негодяй, то чего стоят его предложения и нужно ли их вообще обсуждать? (Любопытно, что земельная реформа среди его «грехов» не упомянута — это было чревато ответными обвинениями в корыстных интересах8.)
Слова Анния многие исследователи рассматривают (не без доли умозрительности) как вызов Гракха на особого рода судебный с.81 поединок, sponsio, в ходе которого он предполагал доказать нарушение Тиберием sacrosanctitas плебейского трибуна при отстранении Октавия от должности9. Если это так, то Тиберий принял вызов, однако предпочёл состязаться не перед судьями, а перед благосклонным к нему народом, чтобы взять реванш за унижение, пережитое в сенате10. Он велел вывести Анния из здания, где заседали patres, чтобы тот повторил свои слова перед плебсом. Вот как описывает дальнейшее Плутарх: «Тиберий бросился вон из курии, стал скликать народ и распорядился привести Анния, чтобы безотлагательно выступить с обвинением. Анний, который намного уступал Тиберию и в силе слова (λόγῳ) и в доброй славе, решил укрыться под защитой своих словесных ухищрений (δεινότητα)11 и призвал Тиберия, прежде чем он начнёт речь, ответить на один небольшой вопрос. Тиберий согласился, и когда все умолкли, Анний спросил: “Если ты вздумаешь унижать меня и бесчестить, а я обращусь за помощью к кому-нибудь из твоих товарищей по должности и он заступится за меня, а ты разгневаешься, — неужели ты и его отрешишь от власти?” Вопрос этот, как сообщают, поверг Тиберия в такое замешательство, что при всей непревзойдённой остроте своего языка, при всей своей дерзости и решимости он не смог раскрыть рта. Итак, в тот день он распустил собрание» (Tib. Gr. 14. 5 — 15. 1. Пер.
с.82 Этот эпизод вызывает множество вопросов. Прежде всего, почему именно Анния Луска Гракх вывел перед народом, надеясь посрамить его? Конечно, тот задел его за живое, ибо вопрос о законности отстранения Октавия был для Тиберия весьма болезненным. Но обвинение в стремлении к царской власти, выдвинутое Помпеем, грозило куда большими неприятностями и в то же время представляло собой совершенно очевидную клевету — никаких доказательств того, что пергамский посол передал трибуну диадему и царский пурпур, у Помпея не имелось. Однако последнему достаточно было придать рассказу хотя бы правдоподобие (вполне возможно, что Эвдем остановился в доме матери Гракхов Корнелии, чей муж являлся патроном пергамского царя)13. А если учесть, что Помпей пользовался значительной популярностью у плебса, который в своё время избавил его от выдачи нумантинцам, причём, похоже, вопреки воле большинства сената14, то шансы сделать его «мальчиком для битья» оказывались не так уж велики. Кроме того, выступление Анния, по-видимому, стало просто последней каплей, переполнившей чашу терпения Тиберия, который именно на нём и попытался взять реванш за пережитое унижение.
Но почему Анний сумел избежать гнева толпы? Прежде чем делать какие-либо выводы, приглядимся к сообщениям источников, наиболее обстоятельным из которых является, как и во многих других случаях, Плутарх. Однако и в периохе Ливия при всей её краткости содержатся сведения, которые серьёзно корректируют рассказ херонейца. Прежде всего римский автор указывает, что Анний был консуляром, а не «незначительным человеком», как у Плутарха — он занимал высшую должность в 153 г. и являлся, таким образом, «консуляром с двадцатилетним стажем и, несомненно, одним из самых почтенных по возрасту людей в сенате» — о сенаторах старше его на тот момент неизвестно15. Кроме того, если у херонейского биографа (Tib. Gr. 14. 7) Анний только задаёт «маленький вопрос» с.83 (μικρὰ… ἀποκρίνασθαι), то в периохе
Судя по всему, в основе рассказа Плутарха лежал другой источник, но также антигракханской направленности16. В изложении греческого писателя явственно угадываются черты популярного сюжета о посрамлении «простецом» ложного мудреца. Надо полагать, в первоначальном варианте шла речь о том, как куда менее знатный и красноречивый, но находчивый и, что самое главное, глубоко правый по существу Анний Луск поставил на место зарвавшегося юнца Тиберия умело сформулированым вопросом. Плутарх кое-что «подправил»: Анний уступает у него Гракху, сыну и внуку двукратных консулов17, не в nobilitas (чисто формальный признак)18, о которой, видимо, шла речь в источнике, а в fama (в греческом тексте — δόξα),
В чём же причина? Многие историки просто принимают версию Плутарха25.
Э. Бэдиан смотрит на описанную ситуацию более широко: «Роспуск contio следует воспринимать как результат того простого факта, что Тиберий, надо полагать, увидел эффект этой речи; бывает, настаёт время, когда политик понимает, что потерял свою аудиторию и что в настоящий момент лучше отступить»27. В том же духе рассуждает и Э. Бернстейн: выступление Анния, «очевидно, произвело желаемый эффект на толпу. Тиберий пришёл в замешательство, поскольку понял, что не только сенат, но и народ недоволен им из-за отстранения от должности Октавия»28. Иными словами, дело не в том, что Тиберию вообще не пришло на ум хоть какого-то ответа, как можно заключить из Плутарха, а в том, что Анний переубедил народ и трибун осознал бесполезность дальнейшей полемики. В этом позволительно усомниться по приведённой выше причине — речь консуляра давала достаточно поводов для критики, чтобы Тиберий не попытался воспользоваться с.86 этим29. К тому же если толпа с сочувствием отнеслась к словам старого сенатора, это лишь подхлестнуло бы отличавшегося упрямством трибуна.
Отметим, что именно концовка рассказа Плутарха, где Гракх не находит, что ответить Аннию (ἀποσιωπῆσαι), сопровождается характерной для этого автора многозначительной оговоркой «как сообщают» (λέγεται)30. Кроме того, как уже отмечалось, рассказ построен по определённому фольклорному образцу, при котором «лишние» детали, как это показывает сравнение с Ливием, оказались опущены (либо самим греческим писателем, либо его источником). Первое предположение, которое напрашивается в связи с рассказом Плутарха, состоит в том, что какой-то ответ Тиберий дал — например, что судьба трибунов не в его руках, а народа. Однако реплика его, если она и прозвучала, явно не годилась для сборника апофтегм (меткие высказывания Тиберия ad hoc, в отличие от Гая, нам вообще неизвестны — видимо, он не обладал мгновенной реакцией, необходимой для выступлений на митингах). Отсутствие же яркого, бьющего не в бровь, а в глаз ответа в этой ситуации означало для многих отсутствие такового вообще. Но даже если Тиберий не умел говорить без подготовки, только ли в этом дело? Ведь общая тема разговора — вопрос о законности отрешения Октавия от должности — была задана ещё во время выступления Анния в сенате, и трибун не мог выводить консуляра к народу, совершенно не представляя, о чём поведёт речь. Почему же он не произнёс её, если не мог заклеймить недруга убийственной сентенцией? Не сыграл ли здесь свою роль дополнительный фактор, о котором источники умалчивают?
Обратимся к эпизоду более позднему. В 59 г. Катон Младший выступил в народном собрании31 с речью против аграрного закона с.87 Цезаря, и тот приказал отвести его в тюрьму. Тогда сенаторы отправились за ним, что побудило Цезаря через плебейских трибунов освободить Катона (Val. Max. II. 10. 7; Plut. Caes. 14. 11—
с.88 Подведём итоги. Рассмотренный эпизод был пожалуй, первым известным нам случаем в истории Рима, когда политического деятеля вызвали на сходку, чтобы подвергнуть массированному давлению со стороны толпы. И весьма скоро она покажет, что ощутила свою силу — достаточно вспомнить знаменитый случай, когда народ освистал своего недавнего кумира Сципиона Эмилиана, стоило тому признать законным убийство Тиберия Гракха, а виновника гибели трибуна, ненавистного плебсу Сципиона Назику сенат во избежание эксцессов предпочёл удалить из Италии, поручив ему посольскую миссию в Азии33. Позднее ораторы сделают выводы — Цицерон в речах ad populum будет уважительно говорить о любимых народом Гракхах, Марии и не слишком задевать даже Клодия, но совсем иначе отзываться о них в курии и в сочинениях для избранных34. Однако всё это произойдёт позже, а всего за несколько лет до гибели Тиберия толпа не заглушила возмущёнными криками слова того же Сципиона Назики, который, будучи консулом в 138 г., высокомерно бросил плебеям, недовольным нехваткой хлеба: «Замолчите, квириты, прошу вас, поскольку я лучше, чем вы, знаю, что полезно для государства» (Val. Мах. III. 7. 3)35. Не стал сдерживаться и Анний. Не вполне ясны причины, по которым сходка не вступилась за своего кумира Тиберия — из почтения перед старым консуляром, из-за убедительности его речей или из-за появления на сходке других влиятельных сенаторов. В любом случае это было первое поражение Гракха за пределами курии. Следующим стали выборы в плебейские трибуны на 132 г., которые закончились для него гибелью.
ПРИМЕЧАНИЯ
Как полагает Дж. Брискоу, характер изложения в Cic. De rep. I. 31 не позволяет думать, что упрёки Метелла в адрес Тиберия означали полный разрыв между ними. «Политика и смерть Гракха оставались предметом разногласий между Сципионом [Эмилианом] и его политическими оппонентами. Наилучшим предположением будет то, что Метелл разошёлся с Гракхом в данном конкретном вопросе. Это не означает, что он перестал поддерживать политику последнего в целом и его самого на момент гибели» (Briscoe J. Supporters and Opponents of Tiberius Gracchus // JRS. Vol. 64. 1974. P. 128). Эту точку зрения оспорила Дж. Ли Беннес, по мнению которой Цицерон, слишком обобщённо изложивший политическую ситуацию после смерти Тиберия в De rep., «вводил в заблуждение свою аудиторию не только в судебных речах. Нет свидетельств, что [Metellus] Macedonicus выступал в оппозиции Сципиону [Эмилиану] в качестве сторонника или защитника гракханской программы» (Lea Benness J. Scipio Aemilianus and the Crisis of 129