Colloquium classicum-II: проблемы античной истории и классической филологии. К XX-летию научного семинара «Collegium classicum» (Саратов, 29—30 мая 2010 г.)

с.418 В послед­ние дни вес­ны, 29—30 мая 2010 года, в Сара­то­ве при под­держ­ке Инсти­ту­та исто­рии и меж­ду­на­род­ных отно­ше­ний Сара­тов­ско­го государ­ст­вен­но­го уни­вер­си­те­та им. Н. Г. Чер­ны­шев­ско­го и Област­ной уни­вер­саль­ной науч­ной биб­лио­те­ки Сара­тов­ской обла­сти про­шел кол­ло­кви­ум, посвя­щен­ный два­дца­ти­ле­тию науч­но­го семи­на­ра «Col­le­gium clas­si­cum».

Напут­ст­вен­ным сло­вом кон­фе­рен­цию откры­ла дирек­тор Област­ной уни­вер­саль­ной науч­ной биб­лио­те­ки, заслу­жен­ный работ­ник куль­ту­ры РФ Л. А. Кану­ши­на. Затем с при­вет­ст­вен­ной речью, обра­щен­ной к участ­ни­кам кол­ло­кви­у­ма, высту­пи­ла дирек­тор ИИиМО СГУ д. э. н., про­фес­сор Т. В. Чере­вич­ко, отме­тив­шая уни­каль­ность (в смыс­ле ред­ко­сти и само­быт­но­сти) антич­но­го семи­на­ра как явле­ния в рам­ках Сара­тов­ско­го государ­ст­вен­но­го уни­вер­си­те­та в целом и фено­ме­наль­ное «дол­го­ле­тие» это­го явле­ния.

Руко­во­ди­тель науч­но­го семи­на­ра «Col­le­gium clas­si­cum» д. и. н., про­фес­сор кафед­ры исто­рии древ­не­го мира СГУ В. И. Каще­ев в сво­ем всту­пи­тель­ном сло­ве рас­ска­зал об исто­рии семи­на­ра, кото­рый начал свою работу при кафед­ре исто­рии древ­не­го мира Сара­тов­ско­го уни­вер­си­те­та осе­нью 1990 г. как студен­че­ский спец­се­ми­нар. Посколь­ку в тече­ние пер­вых 10 лет заня­тия про­хо­ди­ли по средам, он тогда име­но­вал­ся «Антич­ная среда». В. И. Каще­ев вкрат­це ска­зал о харак­те­ре семи­на­ра, о духов­ных иска­ни­ях и пре­ем­ст­вен­но­сти студен­че­ских «поко­ле­ний» его участ­ни­ков 1990-х — 2000-х годов. Он осве­тил эта­пы ста­нов­ле­ния «семи­на­ри­стов» и напом­нил, что деся­ти­лет­ний юби­лей семи­на­ра был отме­чен в мае 2001 г., когда состо­я­лась кон­фе­рен­ция «Col­lo­qui­um clas­si­cum-I», на кото­рой при­сут­ст­во­ва­ли кол­ле­ги из Аст­ра­ха­ни, Каза­ни и Моск­вы.

Науч­ную часть работы кол­ло­кви­у­ма открыл мос­ков­ский гость, ста­рый друг Col­le­gium’а и участ­ник пер­во­го Col­lo­qui­um’а, к. филол. н., науч­ный сотруд­ник Отде­ла ред­ких книг и руко­пи­сей Науч­ной биб­лио­те­ки МГУ А. И. Люб­жин (Москва). Он высту­пил с докла­дом на тему с.419 «Антич­ные инте­ре­сы рус­ско­го поли­ти­че­ско­го дея­те­ля и меце­на­та: кни­ги из биб­лио­те­ки Ива­на Ива­но­ви­ча Шува­ло­ва». Доклад­чик пока­зал, что двой­ст­вен­ный харак­тер фаво­ри­та импе­ра­три­цы Ели­за­ве­ты дела­ет его книж­ное собра­ние вдвойне инте­рес­ным: интел­лек­ту­аль­ные и нрав­ст­вен­ные каче­ства И. И. Шува­ло­ва обес­пе­чи­ва­ют за ним роль и зна­че­ние одно­го из самых выдаю­щих­ся пред­ста­ви­те­лей рос­сий­ской эли­ты XVIII сто­ле­тия, но его обра­зо­ва­ние вполне типич­но для дво­рян­ско­го сосло­вия эпо­хи. Пото­му его инте­ре­сы — это сво­его рода пре­дель­ный, «иде­аль­ный» вари­ант для интел­лек­ту­а­ла-ари­сто­кра­та. Фраг­мент шува­лов­ской биб­лио­те­ки, содер­жа­щий­ся в Отде­ле ред­ких книг и руко­пи­сей Науч­ной биб­лио­те­ки МГУ, по-види­мо­му, явля­ет­ся одним из наи­бо­лее зна­чи­тель­ных. В собра­нии пре­об­ла­да­ют кни­ги по исто­рии (как новей­шей, так и древ­ней), непло­хо пред­став­лен театр, фраг­мен­тар­но, хотя сум­мар­но боль­шим коли­че­ст­вом имен и изда­ний, — фило­со­фия и незна­чи­тель­но — изящ­ная сло­вес­ность. Сла­бый инте­рес к лите­ра­ту­ре клас­си­че­ско­го мира соче­та­ет­ся у наше­го героя с ярко выра­жен­ны­ми «внехудо­же­ст­вен­ны­ми» при­о­ри­те­та­ми (что не выде­ля­ет антич­ность из кру­га одно­род­ных явле­ний). Труд­но ска­зать, насколь­ко типич­ным было оче­вид­ное пре­об­ла­да­ние интел­лек­ту­аль­ных инте­ре­сов над эсте­ти­че­ски­ми, но то, что антич­ность вхо­дит в круг инте­ре­сов про­све­щен­но­го ари­сто­кра­та наравне с запад­но­ев­ро­пей­ским наследи­ем Ново­го вре­ме­ни, не под­ле­жит ни малей­ше­му сомне­нию.

Про­дол­жая тему рецеп­ции антич­ной куль­ту­ры, с докла­дом «“Бра­тья, будем цело­муд­рен­ны как рим­ляне!”: Цин­цин­нат и Чехов» высту­пил про­фес­сор В. И. Каще­ев. Он пока­зал, что уже в эпо­ху Рим­ской рес­пуб­ли­ки сло­жи­лась «леген­да» о Л. Квинк­ции Цин­цин­на­те, рим­ском кон­су­ле 460 г. и дик­та­то­ре 458 г. до н. э. Тек­сты Дио­ни­сия Гали­кар­насско­го, Ливия, Евтро­пия и дру­гих антич­ных авто­ров поз­во­ля­ют понять основ­ные эле­мен­ты этой «леген­ды». Образ Цин­цин­на­та пере­шел из антич­но­сти в куль­ту­ру ново­го вре­ме­ни и стал сим­во­лом доб­ро­де­тель­но­го граж­да­ни­на, достой­но­го гла­вы семей­ства, пат­риота оте­че­ства и скром­но­го тру­же­ни­ка, жизнь кото­ро­го проч­но свя­за­на с зем­лей. Про­ана­ли­зи­ро­вав тек­сты несколь­ких писем А. П. Чехо­ва, создан­ных вес­ной 1892 г., и его рас­сказ под назва­ни­ем «Отры­вок», доклад­чик при­шел к выво­ду о том, что рецеп­ция обра­за Цин­цин­на­та в твор­че­стве Чехо­ва поз­во­ля­ет луч­ше понять неко­то­рые собы­тия в био­гра­фии вели­ко­го писа­те­ля, отно­ся­щи­е­ся, в част­но­сти, к мели­хов­ско­му пери­о­ду его жиз­ни, а так­же по-ново­му взгля­нуть на отдель­ные сто­ро­ны его твор­че­ско­го мето­да.

Во вто­ром бло­ке заседа­ний были пред­став­ле­ны два докла­да на фило­соф­ские темы. В сво­ем выступ­ле­нии «Мета­фо­ра бодр­ст­ву­ю­щей и спя­щей жиз­ни: Герак­лит — Ари­сто­тель» к. фил. н., доцент кафед­ры тео­ре­ти­че­ской и соци­аль­ной фило­со­фии фило­соф­ско­го факуль­те­та СГУ М. А. Бога­тов обра­тил­ся к мета­фо­ре сна и бодр­ст­во­ва­ния в антич­ной фило­со­фии. Несмот­ря на то, что мета­фо­ра сна задей­ст­во­ва­на уже у Герак­ли­та (1 DK), насто­я­щую про­бле­му, по мне­нию доклад­чи­ка, она пред­став­ля­ет в «Эти­ке» Ари­сто­те­ля. Когда в «Евде­мо­вой эти­ке» Ста­ги­рит гово­рит (1219 a. 24 sqq.) о назна­че­нии души как «про­из­вод­стве с.420 жиз­ни», а жизнь рас­смат­ри­ва­ет в каче­стве «при­ме­не­ния [чего-то] и бодр­ст­во­ва­ния», то здесь воз­ни­ка­ет вопрос о ста­ту­се это­го «бодр­ст­во­ва­ния». Во вто­рой поло­вине ХХ в. в фило­со­фии про­изо­шел так назы­вае­мый «прак­ти­че­ский пово­рот», кото­рый мож­но наблюдать на при­ме­ре двух, изна­чаль­но раз­лич­ных, школ. С одной сто­ро­ны, в твор­че­стве позд­не­го Х.-Г. Гада­ме­ра выдви­га­ет­ся тезис «бытие — это интер­пре­та­ция», с дру­гой — в иссле­до­ва­ни­ях М. Фуко акту­а­ли­зу­ют­ся «антич­ные прак­ти­ки заботы о себе» (один из послед­них кур­сов лек­ций, посвя­щен­ных дан­ной тема­ти­ке, назы­ва­ет­ся «Гер­ме­нев­ти­ка субъ­ек­та»). Таким обра­зом, фило­со­фия сво­и­ми сред­ства­ми при­хо­дит к выво­ду о недо­ста­точ­но­сти этих средств, что, одна­ко, не ведет к отка­зу от нее, но — если сле­до­вать мыс­ли М. Хай­дег­ге­ра, — напро­тив, направ­ля­ет нас к доно­во­ев­ро­пей­ским нача­лам мыс­ли. Одним из таких начал явля­ет­ся эти­че­ская тра­ди­ция антич­ной Гре­ции и Рима — фило­со­фия как образ жиз­ни. По мне­нию М. А. Бога­то­ва, имен­но для иссле­до­ва­ния этой, по сути, нере­ли­ги­оз­ной прак­ти­ки кон­сти­туи­ро­ва­ния соб­ст­вен­ной субъ­ек­тив­но­сти, и пред­став­ля­ет осо­бый инте­рес пони­ма­ние ари­сто­телев­ской мета­фо­ры бодр­ст­во­ва­ния.

В докла­де И. В. Андер­со­на «Пла­тон и Демо­крит у Мамар­да­шви­ли» было пока­за­но, как М. К. Мамар­да­шви­ли ана­ли­зи­ро­вал мета­фи­зи­че­ские инту­и­ции Демо­кри­та и Пла­то­на, исполь­зу­е­мые для объ­яс­не­ния тех усло­вий, при кото­рых воз­мож­ны пере­жи­вае­мые чело­ве­ком состо­я­ния мыс­ли, кото­рые в свою оче­редь недо­ступ­ны ему про­стым про­дле­ни­ем сво­их физи­че­ских воз­мож­но­стей. При этом М. К. Мамар­да­шви­ли пола­гал, что заня­тие фило­со­фи­ей антич­ные мыс­ли­те­ли прак­ти­ко­ва­ли не про­сто для состав­ле­ния опре­де­лен­ной кар­ти­ны мира, а преж­де все­го как спо­соб или «меха­низм», с помо­щью кото­ро­го чело­век полу­чал воз­мож­ность реа­ли­зо­вать свое пред­на­зна­че­ние. Пред­на­зна­че­ние чело­ве­ка име­ет исклю­чи­тель­но нрав­ст­вен­ную осно­ву. Он дол­жен реа­ли­зо­вать­ся в таких состо­я­ни­ях, как совесть, любовь, долг, честь. Имен­но эти состо­я­ния не толь­ко ничем не гаран­ти­ро­ва­ны, но и прин­ци­пи­аль­но не име­ют при­чин в реаль­но­сти, непо­сред­ст­вен­но доступ­ной чело­ве­ку. Поэто­му антич­ные мыс­ли­те­ли введе­ни­ем осо­бых мета­фи­зи­че­ских инту­и­ций пока­зы­ва­ли меха­низм осу­щест­вле­ния этих состо­я­ний. Демо­крит уста­нав­ли­ва­ет поня­тие Пустоты как фун­да­мен­таль­ное устрой­ство мира, гаран­ти­ру­ю­щее воз­мож­ность каж­до­му чело­ве­ку прой­ти имен­но свой путь. Пустота сим­во­ли­зи­ру­ет все­гда откры­тую воз­мож­ность для лич­ной сове­сти, люб­ви и т. д., а так­же сим­во­ли­зи­ру­ет сами эти состо­я­ния как то, для чего не может быть ника­кой при­чи­ны. Пла­тон вво­дит мета­фи­зи­че­скую инту­и­цию Смер­ти, пока­зы­вая тем самым, что для реа­ли­за­ции этих состо­я­ний чело­век дол­жен отка­зать­ся от себя «преж­не­го», при­выч­но­го, быть гото­вым при­нять самые неожи­дан­ные пово­роты судь­бы, соб­ст­вен­но при­не­сти в жерт­ву свои эго­и­сти­че­ские моти­вы, уме­реть, чтобы вновь родить­ся. Таким обра­зом, М. К. Мамар­да­шви­ли пола­гал, что антич­ные мыс­ли­те­ли, в част­но­сти Демо­крит и Пла­тон, откры­ти­ем таких инту­и­ций, как Пустота и Смерть, зало­жи­ли осно­вы под­лин­ной фило­соф­ской тра­ди­ции, отра­жаю­щей реа­лии кон­крет­ной жиз­ни.

с.421 Лейт­мо­ти­вом сле­дую­ще­го заседа­ния зву­ча­ла воен­ная тема. Аспи­рант СГУ И. Ю. Соко­лов высту­пил с докла­дом на тему «Δό­ρυ и ἔγ­χος: о тер­ми­но­ло­гии насту­па­тель­но­го воору­же­ния в гоме­ров­ском эпо­се», в кото­ром пока­зал, что в Илиа­де и Одис­сее пред­став­ле­но несколь­ко тер­ми­нов, кото­рые обо­зна­ча­ют копье — основ­ное воору­же­ние гоме­ров­ских геро­ев. Одна­ко все эти тер­ми­ны име­ют весь­ма общее зна­че­ние; часто исполь­зу­ет­ся тер­ми­но­ло­гия, свя­зан­ная с мате­ри­а­лом, из кото­ро­го изготав­ли­ва­лись копья: медь, ясень и т. п., — либо употреб­ля­ют­ся поня­тия, отно­ся­щи­е­ся к исполь­зо­ва­нию копья, напри­мер, βέ­λος — «копье», «стре­ла», «камень», то есть все, что мож­но бро­сить, мет­нуть. Исклю­че­ние состав­ля­ют два тер­ми­на, кото­рые так­же име­ют ана­ло­ги в линей­ном пись­ме B — они встре­ча­ют­ся в текстах таб­ли­чек как наиме­но­ва­ния воору­же­ния. Обо­зна­чен­ные поня­тия часто употреб­ля­ют­ся в Илиа­де и Одис­сее вме­сте, сме­няя друг дру­га, так что на пер­вый взгляд может пока­зать­ся, что это сино­ни­мы. Но более при­сталь­ное рас­смот­ре­ние ситу­а­ции при­во­дит к выво­ду, что тер­мин δό­ρυ часто обо­зна­ча­ет древ­ко копья. Под­твер­жде­ни­ем тому слу­жат фраг­мен­ты поэм, где имен­но это поня­тие исполь­зу­ет­ся в зна­че­нии «кора­бель­ный лес». Про­ис­хож­де­ние это­го тер­ми­на пока­зы­ва­ет нам, что его зна­че­ние вос­хо­дит к индо­ев­ро­пей­ской осно­ве, обо­зна­чаю­щей «дере­во», «дуб». Одна­ко этот тер­мин так­же свя­зан с тро­ян­ским конем, кото­рый поз­во­лил гре­кам захва­тить Трою, и бое­вой колес­ни­цей. Даже в зна­че­нии «кор­ма кораб­ля» δό­ρυ раз­ре­за­ет вол­ны, то есть сохра­ня­ет свои функ­ции как ору­жие. Веро­ят­но, что это воору­же­ние исполь­зо­ва­лось еще в эпо­ху камен­но­го века и мог­ло вооб­ще не иметь нако­неч­ни­ка. В микен­скую эпо­ху оно мог­ло слу­жить эле­мен­том риту­а­ла, как напри­мер, исполь­зо­ва­ли подоб­ные копья феци­а­лы в Риме. По край­нее мере сюжет с ослеп­ле­ни­ем Поли­фе­ма явля­ет­ся дока­за­тель­ст­вом того, что Гомер знал о таком ору­жии. Подоб­ная ситу­а­ция инте­рес­на тем, что копье — ἔγ­χος свя­за­но с брон­зой. Об этом свиде­тель­ст­ву­ют употреб­лен­ные эпи­те­ты отно­си­тель­но это­го воору­же­ния в поэ­мах Гоме­ра: для δό­ρυ посто­ян­но под­чер­ки­ва­ет­ся, что это копье было изготов­ле­но из меди, тогда как для ἔγ­χος в этом, оче­вид­но, не было необ­хо­ди­мо­сти. Гла­гол χέω, к кото­ро­му этот тер­мин вос­хо­дит по сво­ей эти­мо­ло­гии, так­же употреб­ля­ет­ся в Илиа­де и Одис­сее в зна­че­нии плав­ки метал­ла (золота, сереб­ра, меди). Более того, в таб­лич­ках линей­но­го B из Пило­са в спис­ке куз­не­цов упо­ми­на­ет­ся e-ke-i-ja-ta, пред­по­ло­жи­тель­но это про­фес­сия ору­жей­ни­ка, кото­рый спе­ци­а­ли­зи­ро­вал­ся на изготов­ле­нии копий. При­ме­ча­тель­но, что у позд­них авто­ров (Геро­дот, Фукидид, Ксе­но­фонт и т. д.) тер­мин ἔγ­χος прак­ти­че­ски не употреб­ля­ет­ся, за исклю­че­ни­ем тек­стов гре­че­ских тра­ги­ков, где он может высту­пать в каче­стве сино­ни­ма копья, меча, стре­лы. Оче­вид­но, что таким обра­зом авто­ры хоте­ли пере­дать древ­ность опи­сы­вае­мой эпо­хи, кото­рая еще не зна­ла желе­за.

К. и. н., доцент кафед­ры исто­рии древ­не­го мира СГУ А. А. Сини­цын высту­пил с докла­дом на тему «О рас­сто­я­ни­ях одно­днев­но­го пере­хо­да войск у древ­них гре­ков». На осно­ва­нии свиде­тельств антич­ных нарра­тив­ных источ­ни­ков и рас­че­тов топо­гра­фии марш­ру­тов гре­че­ских с.422 армий доклад­чик пред­ста­вил пока­за­те­ли суточ­ных пере­дви­же­ний гопли­тов в клас­си­че­скую эпо­ху. На мно­го­чис­лен­ных при­ме­рах было пока­за­но, что тяже­ло­во­ору­жен­ные вои­ны про­хо­ди­ли в сут­ки в сред­нем 20—25 км. Затем А. А. Сини­цын при­вел дан­ные о более высо­ких «нор­ма­ти­вах» одно­днев­но­го пере­хо­да армий элли­нов. Как рас­ска­зы­ва­ет Геро­дот (V. 52—54), Ари­ста­гор Милет­ский счи­тал, что путь от Сард до Суз спар­тан­ское вой­ско мог­ло одо­леть за три меся­ца. Опи­ра­ясь в дан­ном слу­чае на общие зна­ния о ско­ро­сти пере­дви­же­ния армии, «отец исто­рии» опре­де­лил сред­нюю вели­чи­ну одно­днев­но­го мар­ша в 30—35 км. Вто­рой хре­сто­ма­тий­ный при­мер из Геро­до­та о пре­одо­ле­нии гопли­та­ми «мара­фон­ской дистан­ции» (VI. 116): одер­жав победу над пер­са­ми при Мара­фоне, свиде­тель­ст­ву­ет исто­рик, афи­няне «поспе­ши­ли со всех ног на защи­ту сво­его горо­да» (ὡς πο­δῶν εἶχον τά­χισ­τα ἐβοήθεον ἐς τὸ ἄστυ) и фор­си­ро­ван­ным мар­шем покры­ли 42 км. Соглас­но Фукидиду (IV. 70. 1, 2), во вре­мя мегар­ской опе­ра­ции Бра­сид с вой­ском 3700 пело­пон­нес­цев за один пере­ход по гори­стой мест­но­сти Мега­риды про­шел 35—40 км от Корин­фа до Три­по­дис­ка; по мне­нию Г. Бузоль­та, рас­сто­я­ние от Мегар до Корин­фа, рав­ное при­бли­зи­тель­но 60 км, вест­ник, послан­ный к Бра­сиду, мог пре­одо­леть за 8—9 часов. В рас­ска­зе о хал­киди­кий­ско-фра­кий­ском похо­де Фукидид сооб­ща­ет (IV. 78. 5), что Бра­сид с 1700 вои­нов за поло­ви­ну дня уско­рен­ным мар­шем (δρό­μῳ) пре­одо­лел путь от Мели­теи до Фар­са­ла — при­бли­зи­тель­но 40 км. В дру­гом месте исто­рик рас­ска­зы­ва­ет (Thuc. VI. 65, 66), что в 415 г. до н. э. армия сира­ку­зян и их союз­ни­ков за пол­то­ра дня покры­ла путь от Сира­куз до реки Симеф и обрат­но, прой­дя более 90 км. Устой­чи­вые вре­мен­ные обо­роты, встре­чаю­щи­е­ся в «Ана­ба­си­се» Ксе­но­фон­та, свиде­тель­ст­ву­ют, что мно­готы­сяч­ная армия эллин­ских наем­ни­ков за один день про­хо­ди­ла от 20 до 40 км, а в неко­то­рых слу­ча­ях афин­ский исто­рик назы­ва­ет пере­хо­ды по 10 пара­сан­гов в сут­ки, что состав­ля­ет свы­ше 50 км; доклад­чик соот­нес свои вычис­ле­ния пока­за­те­лей Ксе­но­фон­та с рас­че­та­ми О. Лендл и Дж. Ли. Извест­ный кол­лек­ци­о­нер мно­го­чис­лен­ных образ­чи­ков воен­но­го искус­ства Поли­эн пола­гал, что фено­мен македон­ской «нау­ки побеж­дать» заклю­ча­ет­ся в том, что Филипп II при­учал сво­их вои­нов про­хо­дить по 300 ста­ди­ев в день (53/4 км), неся на себе пол­ное воин­ское сна­ря­же­ние, про­до­воль­ст­вие и утварь (Po­lyaen. IV. 2. 10). При­ня­то счи­тать, что сред­няя ско­рость на мар­ше гре­че­ско­го тяже­ло­во­ору­жен­но­го вой­ска состав­ля­ла 4 км/ч; в таком слу­чае, дви­га­ясь ров­ным тем­пом, за 12 часов в сут­ки (осталь­ное же вре­мя отво­дя на отдых, еду и уме­рен­ный сон) оно мог­ло прой­ти до 50 км. Гопли­ты были спо­соб­ны пере­дви­гать­ся и с более высо­кой ско­ро­стью — по 6 км/ч, даже при­ни­мая во вни­ма­ние топо­гра­фи­че­ские осо­бен­но­сти марш­ру­та: подъ­емы и спус­ки, узкие уще­лья и лес­ные тро­пин­ки, пере­пра­вы и проч. Тогда за те же 12 часов при мак­си­маль­ной ско­ро­сти мар­ша вой­ско при необ­хо­ди­мо­сти мог­ло прой­ти 70 км в день. И хотя такие дистан­ции одно­днев­но­го пере­хо­да надо при­знать исклю­чи­тель­ны­ми, все же в источ­ни­ках содер­жат­ся при­ме­ры тако­го рода. Обра­зец «рекорд­но­го» для клас­си­че­ской эпо­хи рас­сто­я­ния суточ­но­го мар­ша, встре­ча­ет­ся у Геро­до­та. Исто­рик с.423 свиде­тель­ст­ву­ет, что в 490 г. до н. э. 2000 спар­тан­цев совер­ши­ли быст­рый пере­ход, пре­одолев око­ло 220 км за 3 непол­ных дня (VI. 120. 1). Это же под­твер­жда­ет и Исо­крат (IV. 87). Геро­дот дела­ет акцент на том, что гопли­ты дошли от Спар­ты до Атти­ки фор­си­ро­ван­ным мар­шем (ἔχον­τες σπουδὴν πολλὴν κα­ταλα­βεῖν οὕτω ὥστε τρι­ταῖοι ἐκ Σπάρ­της ἐγέ­νον­το ἐν τῇ Ἀττικῇ), пре­одолев более 1200 ста­дий, что состав­ля­ет в сред­нем по 70—75 км в сут­ки. Эти пока­за­ния Геро­до­та и Исо­кра­та явля­ют­ся дис­кус­си­он­ны­ми. Боль­шин­ство иссле­до­ва­те­лей согла­ша­ют­ся с дан­ны­ми источ­ни­ков, пола­гая, что 3 дня — это реаль­ный срок, чтобы прой­ти путь от Спар­ты до севе­ро-запад­ной гра­ни­цы Атти­ки или даже до самих Афин; тако­во мне­ние Р. Мэк­эна, Л. Скот­та, кото­рый счи­та­ет рас­сто­я­ние одно­днев­но­го пере­хо­да по 75 км «abo­ve ave­ra­ge», но вполне реаль­ным, и П. Крент­ца — назы­ва­ет воз­мож­ную дистан­цию 70 км в день. Скеп­ти­че­ское отно­ше­ние к этим сооб­ще­ни­ям источ­ни­ков выска­зал Дж. Холо­ка, по мне­нию кото­ро­го двух­ты­сяч­ная армия спар­тан­ских гопли­тов, обре­ме­нен­ная раба­ми-ору­же­нос­ца­ми и зна­чи­тель­ным обо­зом, долж­на была затра­тить на этот пере­ход 4—5 суток. По мне­нию А. А. Сини­цы­на, «кило­мет­раж», засвиде­тель­ст­во­ван­ный Геро­до­том и Исо­кра­том, — око­ло 70 км, — явля­ет­ся воз­мож­ным мак­си­му­мом для одно­днев­но­го пере­хо­да древ­не­гре­че­ско­го вой­ска. Дви­га­ясь на пре­де­ле сил, вои­ны вполне мог­ли выдер­жать мак­си­маль­ный темп в тече­ние 3—4 дней. Но извест­ны и дли­тель­ные пере­хо­ды армий с оди­на­ко­во высо­кой ско­ро­стью в тече­ние 6—7 дней. Опи­ра­ясь на изыс­ка­ния Дж. Рота и корре­ли­руя дан­ные нарра­тив­ных источ­ни­ков и антич­ной топо­гра­фии, доклад­чик в заклю­че­ние при­вел наи­бо­лее харак­тер­ные при­ме­ры «рекорд­ных» рас­сто­я­ний суточ­но­го пере­хо­да армий в элли­ни­сти­че­скую эпо­ху (по 65—75 км), когда фор­си­ро­ван­ные мар­ши ста­ли глав­ной осо­бен­но­стью веде­ния вой­ны и имен­но с их помо­щью пол­ко­вод­цы часто доби­ва­лись стра­те­ги­че­ско­го и так­ти­че­ско­го пре­иму­ще­ства.

На послед­нем заседа­нии это­го дня были заслу­ша­ны два докла­да по исто­рии элли­низ­ма. В сво­ем выступ­ле­нии на тему «Кар­та коло­ний Селев­ка I: к вопро­су о коло­ни­за­ци­он­ной поли­ти­ке Селев­кидов в нача­ле III в. до н. э.» аспи­рант ИВИ РАН С. В. Смир­нов (Москва) рас­смот­рел осо­бен­но­сти коло­ни­аль­ной поли­ти­ки Селев­ка I. При­ни­мая во вни­ма­ние свиде­тель­ства древ­них авто­ров (Аппи­а­на и Иоан­на Мала­лы), а так­же про­ведя ана­лиз архео­ло­ги­че­ско­го мате­ри­а­ла, была сде­ла­на попыт­ка обо­зна­чить основ­ные реги­о­ны гре­ко-македон­ской коло­ни­за­ции в кон­це IV — нача­ле III в. до н. э. Актив­ная коло­ни­за­ци­он­ная поли­ти­ка Селев­ка нача­лась после победы над Анти­го­ном в 301 г. до н. э. и при­со­еди­не­ния к его государ­ству Сирии и Фри­гии. Важ­ней­шим цен­тром коло­ни­за­ци­он­ной поли­ти­ки ста­но­вит­ся Сирия, где появ­ля­ют­ся круп­ные горо­да, такие как Селев­кия в Пие­рии, Антио­хия на Орон­те, Апа­мея, Лаоди­кея у моря. В целом реги­он Сирии имел важ­ное эко­но­ми­че­ское, поли­ти­че­ское и стра­те­ги­че­ское зна­че­ние. Доста­точ­ное коли­че­ство коло­ний было выведе­но и в сред­не­ази­ат­ском реги­оне. В Бак­трии, Сог­ди­ане и Мар­ги­ане так­же были выведе­ны новые и пере­стро­е­ны ста­рые коло­нии. Селев­кид­ские посе­ле­ния появ­ля­ют­ся и в с.424 Пар­фии, Сузи­ане, Мидии. Осо­бый инте­рес пред­став­ля­ет собой Пер­сия. Осно­вы­ва­ясь на архео­ло­ги­че­ском мате­ри­а­ле, как пола­га­ет С. В. Смир­нов, мож­но утвер­ждать, что и в этом реги­оне уже в кон­це IV в. до н. э. появ­ля­ют­ся гре­ко-македон­ские коло­нии.

Завер­шил пер­вый день работы кол­ло­кви­у­ма доклад аспи­ран­та СПбГУ А. И. Юри­на (С.-Петер­бург) «Закон о гим­на­си­ар­хии из Берои II в. до н. э.», в кото­ром был рас­смот­рен устав о гим­на­сии из македон­ско­го горо­да Берои и сде­ла­на попыт­ка соот­не­сти содер­жа­ние это­го эпи­гра­фи­че­ско­го источ­ни­ка с внут­ри­по­ли­ти­че­ской ситу­а­ци­ей в дер­жа­ве Анти­го­нидов (при­мер­ная дата декре­та — пер­вая треть II в. до н. э.). Декрет о гим­на­сии из Берои явля­ет­ся уни­вер­саль­ным источ­ни­ком по раз­ным аспек­там жиз­ни элли­ни­сти­че­ской Македо­нии. Отме­чая обшир­ность сведе­ний над­пи­си, доклад­чик оста­но­вил­ся исклю­чи­тель­но на двух аспек­тах македон­ско­го обще­ства — поли­ти­че­ском и соци­аль­ном. Толь­ко на осно­ва­нии сведе­ний уста­ва, счи­та­ет А. И. Юрин, мож­но обри­со­вать отно­си­тель­но пол­ную кар­ти­ну город­ско­го само­управ­ле­ния Берои: город обла­дал сво­и­ми зако­на­ми, орга­на­ми само­управ­ле­ния (народ­ное собра­ние), маги­ст­ра­та­ми. На осно­ва­нии зако­на о гим­на­си­ар­хии доклад­чик про­следил соци­аль­ную струк­ту­ру Берои, в част­но­сти, кате­го­рии сво­бод­ных граж­дан, воль­ноот­пу­щен­ни­ков, рабов. Меж­ду тем, устав о гим­на­сии из Берои отли­ча­ет­ся от дру­гих элли­ни­сти­че­ских образ­цов. В отли­чие от клас­си­че­ско­го гим­на­сия, где уде­ля­ет­ся вни­ма­ние и физи­че­ско­му, и духов­но­му вос­пи­та­нию моло­де­жи, в гим­на­сии Берои веду­щая роль отво­дит­ся физи­че­ско­му вос­пи­та­нию. Пыта­ясь объ­яс­нить эту осо­бен­ность и вклю­чить этот закон в кон­текст поли­ти­че­ской исто­рии дер­жа­вы Анти­го­нидов, А. И. Юрин сде­лал пред­по­ло­же­ние, что появ­ле­ние это­го зако­на свя­за­но со слож­ной ситу­а­ци­ей после Вто­рой Македон­ской вой­ны. По усло­ви­ям мира Филипп V не дол­жен был иметь пешее вой­ско более 5 тыс. чело­век. Меж­ду тем антич­ная тра­ди­ция пере­да­ет, что Филипп V втайне от рим­лян тре­ни­ро­вал вои­нов внут­ри стра­ны. Дру­ги­ми сло­ва­ми, закон о гим­на­си­ар­хии мог являть­ся про­дол­же­ни­ем цар­ской поли­ти­ки по вос­ста­нов­ле­нию Македо­нии.

Вто­рой день работы кол­ло­кви­у­ма 30 мая начал­ся с докла­да заме­сти­те­ля дирек­то­ра Област­ной уни­вер­саль­ной науч­ной биб­лио­те­ки Сара­тов­ской обла­сти В. В. Жуч­ко­ва «От Народ­ной ауди­то­рии к Област­ной уни­вер­саль­ной науч­ной биб­лио­те­ке». Биб­лио­те­ка была осно­ва­на в 1831 г. по ини­ци­а­ти­ве адми­ра­ла Морд­ви­но­ва — пре­зи­ден­та Воль­но­го эко­но­ми­че­ско­го обще­ства. Пер­во­на­чаль­но биб­лио­те­ка рас­по­ла­га­лась в самых раз­ных зда­ни­ях горо­да: в муж­ской гим­на­зии, Дво­рян­ском собра­нии, город­ской Думе, Ради­щев­ском музее. Выдаю­щий­ся вклад в ее раз­ви­тие был сде­лан И. Я. Сла­ви­ным — глас­ным город­ской Думы, ини­ци­а­то­ром построй­ки Народ­ной ауди­то­рии, бес­смен­ным попе­чи­те­лем биб­лио­те­ки с 1883 по 1913 гг. Доклад­чик пока­зал, что важ­ным собы­ти­ем в исто­рии биб­лио­те­ки ста­ло про­веде­ние город­ской Думой кон­кур­са на луч­ший про­ект зда­ния, где пла­ни­ро­ва­лось раз­ме­стить биб­лио­те­ку, Народ­ную ауди­то­рию, город­ской обще­ст­вен­ный банк. Победа в кон­кур­се доста­лась про­ек­ту под деви­зом «Вол­га» петер­бург­ско­го с.425 архи­тек­то­ра Н. М. Проскур­ни­на. Десять лет (с 1901 по 1911 г.) в зда­нии Народ­ной ауди­то­рии вме­сте с биб­лио­те­кой работа­ла Сара­тов­ская уче­ная архив­ная комис­сия, выдаю­щи­ми­ся чле­на­ми кото­рой были Н. Н. Львов (1864—1944), А. Н. Минх (1835—1912), Р. П. Федотов (1886— 1951). Доклад­чик при­вел мно­го­чис­лен­ные фак­ты, пока­зы­ваю­щие, что в годы рево­лю­ции биб­лио­те­ка и Народ­ная ауди­то­рия про­дол­жа­ли играть важ­ную роль в куль­тур­ной жиз­ни Сара­то­ва. В Народ­ной ауди­то­рии высту­па­ли извест­ные дея­те­ли нау­ки, куль­ту­ры, рели­гии, поли­ти­ки: епи­скоп Гер­мо­ген, про­фес­сор В. Д. Зер­нов, И. В. Мина­ев, В. Б. Зай­ков­ский, В. П. Анто­нов-Сара­тов­ский. В годы Вели­кой Оте­че­ст­вен­ной вой­ны чита­те­ля­ми биб­лио­те­ки явля­лись извест­ные про­фес­со­ра Ленин­град­ско­го уни­вер­си­те­та Б. М. Эйхен­ба­ум, Г. А. Гуков­ский, Ю. Г. Окс­ман и др., а так­же вид­ные арти­сты МХАТ И. М. Моск­вин, А. Н. Гри­бов, О. Н. Анд­ров­ская и др.

В докла­де аспи­ран­та СГУ А. М. Бели­ко­ва «Об исполь­зо­ва­нии пись­мен­но­сти в Миле­те (ПМ Ia — ПЭ IIIc)» были рас­смот­ре­ны все доступ­ные источ­ни­ки, касаю­щи­е­ся исполь­зо­ва­ния пись­мен­но­сти в Миле­те в Позд­нем Брон­зо­вом веке. Обна­ру­жен­ные здесь над­пи­си линей­но­го пись­ма A (шесть из кото­рых оста­ют­ся до сих пор неопуб­ли­ко­ван­ны­ми) пока­зы­ва­ют, что эта пись­мен­ность при­ме­ня­лась жите­ля­ми посе­ле­ния дан­но­го пери­о­да. Интер­пре­та­ция сведе­ний об исполь­зо­ва­нии пись­ма в более позд­них фазах посе­ле­ния (Милет V—VI) сопря­же­на с боль­ши­ми труд­но­стя­ми. Ссыл­ки на дипло­ма­ти­че­скую пере­пис­ку, кото­рую осу­ществля­ли пра­ви­те­ли Миле­та, извест­ные из хетт­ских источ­ни­ков, могут отно­сить­ся к уст­ным, а не к пись­мен­ным сооб­ще­ни­ям. Иеро­гли­фи­че­ские над­пи­си Лат­мо­са, выре­зан­ные непо­да­ле­ку от крат­чай­ше­го пути из Цен­траль­ной Ана­то­лии к милет­ско­му побе­ре­жью, веро­ят­но, обо­зна­ча­ли гра­ни­цу меж­ду цар­ст­вом Мира и терри­то­ри­ей Миле­та Мил­ла­ван­ды. Этот факт поз­во­ля­ет гово­рить о зна­нии и исполь­зо­ва­нии ана­то­лий­ской иеро­гли­фи­ки в реги­оне. В 1963 и 1968 гг. на терри­то­рии близ хра­ма Афи­ны в Миле­те были обна­ру­же­ны два фраг­мен­та пифо­сов мест­но­го про­из­вод­ства, на кото­рые еще до обжи­га были нане­се­ны зна­ки. Обыч­но эти зна­ки пред­по­ло­жи­тель­но отож­дествля­ют с линей­ным пись­мом B, одна­ко такая интер­пре­та­ция сопря­же­на с боль­ши­ми труд­но­стя­ми. Кро­ме этих фраг­мен­тов в Малой Азии не было обна­ру­же­но боль­ше ни одной над­пи­си линей­но­го пись­ма B. Микен­ские гре­ки нико­гда не поме­ча­ли свои пифо­сы выре­зан­ны­ми на них зна­ка­ми это­го пись­ма. Иден­ти­фи­ка­ция одно­го из этих зна­ков с мик. -zo-, а дру­го­го с -no- или -a- натя­ну­та, посколь­ку гори­зон­таль­ная чер­та, кото­рую дол­жен был иметь знак -zo- толь­ко пред­по­ла­га­ет­ся, а вто­рой знак луч­ше интер­пре­ти­ро­вать как серию меток на двух раз­ных уров­нях на стен­ке пифо­са. По всей види­мо­сти, пола­га­ет доклад­чик, эти зна­ки пред­став­ля­ют собой «мет­ки гон­ча­ра», кото­рые широ­ко рас­про­стра­ня­ют­ся по Сре­ди­зем­но­мо­рью, начи­ная с пери­о­да нео­ли­та. Так­же весь­ма важ­ной пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ная связь стре­ло­вид­но­го зна­ка из Миле­та с ана­то­лий­ски­ми «мет­ка­ми гон­ча­ра» на кера­ми­ке из Хат­ту­сы, Ала­д­жа-Хюй­у­ка, Тар­са и Гор­ди­о­на.

с.426 К. филол. н., доцент кафед­ры зару­беж­ных лите­ра­тур и жур­на­ли­сти­ки Инсти­ту­та фило­ло­гии и жур­на­ли­сти­ки СГУ Л. М. Лукья­но­ва пред­ста­ви­ла доклад на тему «Осо­бен­но­сти латин­ско­го язы­ка тулуз­ских гра­мот XII в.». Извест­но, что тра­ди­ция исполь­зо­ва­ния латин­ско­го язы­ка для состав­ле­ния офи­ци­аль­ных доку­мен­тов сохра­ня­лась на про­тя­же­нии все­го сред­не­ве­ко­вья. При этом в свя­зи с посте­пен­ным отми­ра­ни­ем латы­ни как язы­ка живо­го обще­ния и воз­ник­но­ве­ния на ее поч­ве роман­ских язы­ков пис­цы-нота­рии всё чаще допус­ка­ли про­из­воль­ные иска­же­ния, кото­рых ино­гда быва­ет настоль­ко мно­го, что неко­то­рые доку­мен­ты ока­зы­ва­ют­ся совер­шен­но не доступ­ны­ми для пони­ма­ния. Лишь после того, как при дво­ре Кар­ла Вели­ко­го (VIII—IX вв.) был при­нят ряд мер по воз­рож­де­нию обра­зо­ва­ния и куль­ту­ры (в част­но­сти, стал осно­ва­тель­но изу­чать­ся язык клас­си­че­ских писа­те­лей), повы­си­лась гра­мот­ность нота­ри­ев, и офи­ци­аль­ные запи­си ста­ли доступ­ны­ми для про­чте­ния и пони­ма­ния. К подоб­ным доку­мен­там отно­сит­ся и кар­ту­ля­рий тулуз­ско­го кон­су­ла­та, пред­став­ля­ю­щий собой запись город­ских гра­мот с 1120 по 1279 гг. Зна­ком­ство с эти­ми хар­ти­я­ми поз­во­ля­ет доклад­чи­ку утвер­ждать, что тулуз­ские нота­рии обу­ча­лись клас­си­че­ско­му латин­ско­му язы­ку, ошиб­ки у них встре­ча­ют­ся не часто. Без­услов­но, отступ­ле­ния от норм клас­си­че­ской латы­ни есть, и их сле­ду­ет отме­тить. Л. М. Лукья­но­ва пока­за­ла, что в язы­ке тулуз­ских гра­мот чаще все­го при­сут­ст­ву­ют сле­дую­щие явле­ния: 1. Моно­фтон­ги­за­ция дифтон­гов. Дифтонг ae почти все­гда пере­да­ёт­ся как e: fe­mi­ne — жен­щи­ны, prior eccle­sie bea­te Ma­rie — при­ор церк­ви бла­жен­ной Марии, cum edi­fi­cio — вме­сте со стро­е­ни­ем, post hec — после это­го, men­su­ra ave­ne — мера овса и т. п. В боль­шин­стве слу­ча­ев ae моно­фтон­ги­зи­ру­ет­ся и в при­став­ках: pre­pa­ra­ve­runt — они при­гото­ви­ли, prescrip­tum — пред­пи­са­но, pre­no­mi­na­ti — выше­на­зван­ные. 2. Напи­са­ние ci вме­сто клас­си­че­ско­го ti, что отра­жа­ет асси­би­ли­ро­ван­ное про­из­но­ше­ние это­го соче­та­ния перед глас­ны­ми пере­д­не­го ряда: in­car­na­cio — вопло­ще­ние, jus­ti­cia — спра­вед­ли­вость, se­di­cio — раздор, pre­cium — сто­и­мость, re­ten­cio — удер­жа­ние, lau­da­cio — вос­хва­ле­ние. 3. Упро­ще­ние геми­нат, чаще все­го mm: co­mu­nis — общий, co­mu­na­rii — чле­ны ком­му­ны, ge­ma — печать, aco­mo­da­re — пред­при­ни­мать, co­mi­sit — он пору­чил. 4. Встре­ча­ют­ся слу­чаи син­ко­пы крат­ко­го глас­но­го: fa­ri­na be­ne mol­ta — хоро­шо смо­лотая мука, вме­сто клас­си­че­ско­го напи­са­ния mo­li­ta. 5. Неод­но­крат­но употреб­ля­ет­ся при­ды­ха­тель­ный там, где в клас­си­че­ской латы­ни его не было: hu­sus — употреб­ле­ние, he­neus — мед­ный, he­di­fi­cium — стро­е­ние. Это, по-види­мо­му, мож­но объ­яс­нить гипер­коррек­ци­ей. Каса­ясь лек­си­ки тулуз­ских гра­мот, Л. М. Лукья­но­ва отме­ти­ла боль­шое чис­ло суще­ст­ви­тель­ных со зна­че­ни­ем дей­ст­ву­ю­ще­го лица, обра­зо­ван­ных посред­ст­вом суф­фик­сов -tor, -sor, -ari­us: re­ven­di­tor — пере­куп­щик, ma­le­fac­tor — зло­дей, fi­dejus­sor — пору­чи­тель, sa­li­na­rius — тор­го­вец солью, fre­na­rius — уздеч­ник, vi­na­ta­rius — вино­тор­го­вец. Часто встре­ча­ют­ся опи­са­тель­ные фор­мы, что неха­рак­тер­но для клас­си­че­ской латы­ни: ope­ra­rius la­pi­dum — камен­щик, ope­ra­rius lig­no­rum — плот­ник, la­pi­des men­su­rie — гири. Есть доволь­но мно­го слу­ча­ев суб­стан­ти­ви­ро­ван­но­го употреб­ле­ния гла­го­ла с.427 pos­se мочь в зна­че­нии власть: man­da­ve­runt se in pos­se et in ob­si­de — вве­ри­ли себя во власть и в залог, in suo pos­se — в его вла­сти. В докла­де было отме­че­но и боль­шое чис­ло заим­ст­во­ва­ний из фран­цуз­ско­го язы­ка. При этом часто к осно­ве фран­цуз­ско­го сло­ва при­со­еди­нен латин­ский фор­мант: guer­ra вой­на из guer­re, ba­ri­lus бочо­нок из ba­ril, jor­na­ta сут­ки из jur­nee день, ca­val­ca­ta — кон­ное опол­че­ние из ca­val­ca­de груп­па всад­ни­ков, fran­qui­men­tes воль­но­сти из fran­chi­se при­ви­ле­гия, воль­ность, bo­ca — пой­ма реки из bo­ca­ge роща. Вли­я­ние фран­цуз­ско­го язы­ка про­яв­ля­ет­ся и в употреб­ле­нии имен­ных кон­струк­ций с пред­ло­гом de, выра­жаю­щих при­над­леж­ность, свой­ство или коли­че­ство: ho­mi­nes et fe­mi­ne de castri Al­bi­nel­li — муж­чи­ны и жен­щи­ны кастел­ла Аль­би­нел­ла, eccle­sia bea­te Ma­rie de Aura­te — цер­ковь бла­жен­ной Марии Аура­ты, men­su­ra de bla­to — мера зер­на. Тако­вы основ­ные осо­бен­но­сти язы­ка тулуз­ско­го кар­ту­ля­рия, кото­рый, в основ­ном, бли­зок к клас­си­че­ской нор­ме, но, будучи напи­сан в усло­ви­ях боль­шо­го изме­не­ния уст­ной речи, не был сво­бо­ден от мно­го­чис­лен­ных отступ­ле­ний от этой нор­мы. Без­услов­но, эти отступ­ле­ния долж­ны при­ни­мать­ся во вни­ма­ние все­ми, кто наме­ре­ва­ет­ся зани­мать­ся пере­во­дом подоб­ных хар­тий.

В докла­де «Погра­нич­ные терри­то­рии в Романе об Алек­сан­дре (Ps. Call., редак­ции α и β)» аспи­рант СГУ А. В. Михай­лов пока­зал, что пре­одо­ле­ние гра­ниц — одна из глав­ных сюжет­ных линий как древ­не­гре­че­ско­го пер­во­ис­точ­ни­ка Рома­на об Алек­сан­дре, так и позд­них пере­вод­ных вер­сий. Доклад­чик про­ана­ли­зи­ро­вал несколь­ко сюже­тов из двух леген­дар­ных писем Алек­сандра сво­ей мате­ри Олим­пиа­де (α II. 22. 13, III. 27—29; β II. 23—41, III. 27—29). Пер­вое пись­мо пред­став­ле­но подроб­но в редак­ции β, вто­рое пись­мо при­сут­ст­ву­ет в пер­вой и во вто­рой редак­ци­ях и име­ет при­мер­но схо­жую сюжет­ную линию. Вни­ма­ние было обра­ще­но, преж­де все­го, на про­бле­му пере­хо­да из одной терри­то­рии в дру­гую, отли­чаю­щу­ю­ся от пер­вой не толь­ко гео­гра­фи­че­ски­ми и про­стран­ст­вен­ны­ми кате­го­ри­я­ми, но, в первую оче­редь, раз­лич­ные по сво­е­му каче­ству: пре­одо­ле­ние гра­ни­цы в дан­ном слу­чае пони­ма­ет­ся как пере­ход из одно­го состо­я­ния мира в каче­ст­вен­но иное. При этом герой, стре­мя­щий­ся пере­ме­стить­ся от одной терри­то­рии к дру­гой, дол­жен полу­чить «раз­ре­ше­ние» на пере­се­че­ние этой гра­ни­цы. В пись­мах Алек­сандра к Олим­пиа­де А. В. Михай­лов рас­смот­рел сле­дую­щие момен­ты тако­го каче­ст­вен­но­го пере­хо­да: путе­ше­ст­вие к ост­ро­ву, попыт­ка пере­сечь «зем­лю бла­жен­ных», встре­ча с пти­ца­ми, пре­граж­даю­щи­ми даль­ней­шее путе­ше­ст­вие героя (β II. 38—40), посе­ще­ние горо­да Солн­ца, встре­ча с пти­цей, оби­таю­щей в одном из двор­цов пер­сид­ско­го царя (α, β III. 27—29). Во всех пере­чис­лен­ных эпи­зо­дах Алек­сандр отка­зы­ва­ет­ся от попыт­ки перей­ти воз­ник­шую перед ним пре­гра­ду и вынуж­ден­но отсту­па­ет. Фата­лизм и невоз­мож­ность познать недо­ступ­ный для Алек­сандра мир ста­но­вят­ся лейт­мо­ти­вом мно­гих вер­сий Рома­на об Алек­сан­дре. Погра­нич­ные терри­то­рии, гра­ни­цы меж­ду ними и «стра­жи» запре­дель­но­го мира пред­ста­ют перед чита­те­лем в обра­зе кон­крет­ных сти­хий (вода, воздух), зве­рей и птиц (гигант­ские кра­бы, рыбы, пти­цы с чело­ве­че­ским лицом). Во всем этом с.428 доклад­чик скло­нен видеть вли­я­ние работы народ­но­го созна­ния, наде­лив­ше­го эти обра­зы важ­ным систе­мо­об­ра­зу­ю­щим мифо­ло­ги­че­ским эле­мен­том.

В докла­де аспи­ран­та СГУ В. А. Леуса «“Леген­да о Сци­пи­оне”: исто­ри­че­ский дея­тель Рим­ской рес­пуб­ли­ки в вос­при­я­тии совре­мен­ни­ков и потом­ков» дает­ся опре­де­ле­ние «леген­де» как мно­го­слой­но­му ком­плек­су пред­став­ле­ний и рас­ска­зов о Сци­пи­оне Афри­кан­ском Стар­шем, кото­рый воз­ник при жиз­ни рим­ско­го пол­ко­во­д­ца, раз­ви­вал­ся и при­нял наи­бо­лее пол­ный вид к нача­лу новой эры. Основ­ная чер­та этих пред­став­ле­ний и рас­ска­зов — сверх­че­ло­ве­че­ская при­ро­да Сци­пи­о­на, кото­рая выра­жа­лась в зача­тии героя от змея (бог или дух пред­ка), помо­щи ему богов в тече­ние жиз­ни и посмерт­ном воз­не­се­нии на небо. Нача­ло «леген­ды», ско­рее все­го, отно­сит­ся к захва­ту Сци­пи­о­ном Ново­го Кар­фа­ге­на в 209 г. до н. э. Зна­чи­тель­ная часть «леген­ды» уже суще­ст­во­ва­ла к 50-м гг. II в. до н. э. и была зафик­си­ро­ва­на у гре­че­ско­го авто­ра или авто­ров (вклю­чая Силе­на), кото­рых Поли­бий кри­ти­ко­вал и исполь­зо­вал в каче­стве сво­их источ­ни­ков. Почти все леген­дар­ные эпи­зо­ды и исто­рии отно­сят­ся к юно­сти Сци­пи­о­на, а имен­но, ко вре­ме­ни Ган­ни­ба­ло­вой вой­ны. Доклад­чик рас­смот­рел раз­лич­ные вли­я­ния на раз­ви­тие «леген­ды» — гре­че­ской исто­рио­гра­фии, рим­ской лите­ра­ту­ры, народ­ных пред­став­ле­ний — и пока­зал три точ­ки зре­ния на то, как сам Сци­пи­он отно­сил­ся к «леген­де»: 1) созна­тель­но ее созда­вал, чтобы мани­пу­ли­ро­вать людь­ми; 2) был убеж­ден в сво­ей осо­бой мис­сии и бого­вдох­но­вен­но­сти или 3) был лишь искрен­но рели­ги­оз­ным чело­ве­ком. В кон­це выступ­ле­ния были про­де­мон­стри­ро­ва­ны кад­ры из двух италь­ян­ских кино­филь­мов (Sci­pio­ne l’Af­ri­ca­no, 1937 и Sci­pio­ne det­to an­che l’Af­ri­ca­no, 1971).

В сво­ем выступ­ле­нии «Дио­нис в Риме» Н. Ю. Сулей­ма­но­ва (Бала­ко­во) пока­за­ла, что культ ита­лий­ско­го Либе­ра в каче­стве аграр­но­го боже­ства имел мно­го обще­го в обряд­но­сти с гре­че­ским куль­том Дио­ни­са. Изна­чаль­но Либер, как и Дио­нис, был богом пло­до­ро­дия и опло­до­тво­ря­ю­щей силы и толь­ко потом при­об­рел функ­ции покро­ви­те­ля вино­гра­дар­ства. Празд­ни­ки Либе­ра и Либе­ры в сель­ской мест­но­сти по всей Ита­лии справ­ля­лись с боль­шой радо­стью и необуздан­ной весе­ло­стью. Тра­ди­ци­он­ным для это­го кру­га пред­став­ле­ний сим­во­лом как у гре­ков, так и ита­лий­цев и мно­гих дру­гих наро­дов был фал­лос или фас­ци­нум, кото­рый во вре­мя сбо­ра вино­гра­да вози­ли по стране от селе­ния к селе­нию на повоз­ке с боль­шой пыш­но­стью и рели­ги­оз­ной тор­же­ст­вен­но­стью. Фал­лос был одним из сим­во­лов Дио­ни­са, в Сель­ских Дио­ни­си­ях он играл осо­бо зна­чи­тель­ную роль. Фал­лофо­рии пред­став­ля­ли собой глав­ную часть Сель­ских Дио­ни­сий и име­ли еги­пет­ское про­ис­хож­де­ние. Ита­лий­ский Либер как осво­бо­ди­тель от забот и хло­пот более все­го соот­вет­ст­во­вал гре­че­ско­му Дио­ни­су-Элев­те­рию (Ἐλευ­θέριος), Лисию (Λύ­σιος), или Лиэю (Ληεύ), то есть Осво­бо­ди­те­лю. С ростом город­ско­го насе­ле­ния, ото­рван­но­го от зем­ледель­че­ских цик­лов, все более рас­хо­ди­лись пред­став­ле­ния сель­ско­го и город­ско­го плеб­са о Либе­ре. В соот­вет­ст­вии с этим и Либе­ра­лии, отме­чав­ши­е­ся в горо­де, при­об­ре­ли несколь­ко иной харак­тер. Это был чисто город­ской с.429 празд­ник, в кото­ром пре­об­ла­дал дух горо­жан и обыч­ным жерт­вен­ным даром на кото­ром была так назы­вае­мая li­ba. В этот же день под­рост­ки обыч­но наде­ва­ли to­ga li­be­ra. На гре­че­ском празд­ни­ке Вели­ких Дио­ни­сий совер­ша­лась цере­мо­ния, в ходе кото­рой сироты, достиг­шие совер­шен­но­ле­тия, выхо­ди­ли на орхе­ст­ру в пол­ном воору­же­нии гопли­та, полу­чен­ном от государ­ства. Тога и воору­же­ние сим­во­ли­зи­ро­ва­ли тот факт, что каж­дый такой юно­ша не толь­ко ста­но­вил­ся, но и при­зна­вал­ся поли­ти­че­ски само­сто­я­тель­ным и имел пра­во, как муж­чи­на, всту­пить в граж­дан­скую жизнь. Отож­дест­вле­ние Дио­ни­са и Либе­ра в рели­ги­оз­ном созна­нии рим­лян про­изо­шло без осо­бых потря­се­ний и пре­пят­ст­вий со сто­ро­ны рим­ской ci­vi­tas.

Завер­шил работу кол­ло­кви­у­ма доклад д. и. н., про­фес­со­ра Сара­тов­ско­го государ­ст­вен­но­го тех­ни­че­ско­го уни­вер­си­те­та В. Н. Пар­фе­но­ва «Монет­ное дело и поли­ти­ка в Бос­пор­ском цар­стве (конец I в. — пер­вая чет­верть II в. н. э.)». Доклад­чик про­ана­ли­зи­ро­вал груп­пу монет­ных типов с изо­бра­же­ни­ем цар­ских инсиг­ний (τει­μαί). По мне­нию нумиз­ма­тов, эти моне­ты (почти исклю­чи­тель­но сестер­ции, кото­рые чека­ни­лись на про­тя­же­нии более полу­то­ра сто­ле­тий) сим­во­ли­зи­ру­ют утвер­жде­ние Римом кан­дида­ту­ры дан­но­го бос­пор­ско­го царя. С точ­ки зре­ния доклад­чи­ка, это упро­щен­ный взгляд на про­бле­му: в дей­ст­ви­тель­но­сти же эти пред­ме­ты (куруль­ное крес­ло, ски­петр, ору­жие) пред­став­ля­ли собой дипло­ма­ти­че­ский дар Рима союз­ным царям, извест­ный еще со вре­мен Рес­пуб­ли­ки. Дан­ные инсиг­нии мог­ли вру­чать­ся и вру­ча­лись не толь­ко как сим­вол при­зна­ния оче­ред­но­го бос­пор­ско­го царя «дру­гом цеза­ря и дру­гом рим­лян», но и в озна­ме­но­ва­ние его воен­ных и дипло­ма­ти­че­ских заслуг. Это поло­же­ние было про­ил­лю­ст­ри­ро­ва­но в докла­де кон­крет­ным нумиз­ма­ти­че­ским мате­ри­а­лом.

Надо ска­зать, что все доклад­чи­ки — быв­шие и нынеш­ние участ­ни­ки Col­le­gium’a — перед выступ­ле­ни­ем рас­ска­зы­ва­ли о сво­ей рабо­те в семи­на­ре. Боль­шин­ство высту­пав­ших отме­ти­ли мно­го­гран­ность иссле­до­ва­тель­ских задач и един­ство цели, направ­лен­ной на пости­же­ние Al­ter­tumswis­sen­schaft, что все­гда куль­ти­ви­ро­вал в сво­их студен­че­ском и аспи­рант­ском семи­на­рах его руко­во­ди­тель про­фес­сор В. И. Каще­ев.

Увле­ка­тель­ные докла­ды с исполь­зо­ва­ни­ем демон­стра­тив­но­го мате­ри­а­ла и видео­тех­ни­ки, науч­ный дух и живость обсуж­де­ния, царив­шие в зале, нико­го не оста­ви­ли рав­но­душ­ны­ми. При­гла­шен­ные слу­ша­те­ли — про­фес­со­ра А. Н. Галя­ми­чев, Н. И. Девя­тай­ки­на, Т. В. Чере­вич­ко, к. и. н., доцент Д. Г. Татар­ни­ков, к. филол. н., доцент Л. П. Васи­лен­ко, М. Л. Сверд­лов и мно­гие моло­дые кол­ле­ги — студен­ты и аспи­ран­ты Сара­тов­ско­го уни­вер­си­те­та, — ста­ли актив­ны­ми участ­ни­ка­ми дис­кус­сий.

Мно­гие из при­сут­ст­во­вав­ших отме­ти­ли мно­го­ас­пект­ность тема­ти­ки про­зву­чав­ших докла­дов, кото­рые отра­жа­ли, по сути, все гра­ни нау­ки об антич­но­сти: антич­ная исто­рия и фило­со­фия, клас­си­че­ская фило­ло­гия и нумиз­ма­ти­ка, антич­ная рели­гия и архео­ло­гия, исто­рия лите­ра­ту­ры и рецеп­ция антич­но­сти. Хро­но­ло­ги­че­ски выступ­ле­ния охва­ты­ва­ли темы от Брон­зо­во­го века до ран­не­го Сред­не­ве­ко­вья.

с.430 При обсуж­де­нии докла­дов про­фес­сор В. Н. Пар­фе­нов, воз­глав­ляв­ший кафед­ру исто­рии древ­не­го мира СГУ с 1991 по 2009 г., поде­лил­ся вос­по­ми­на­ни­я­ми о семи­на­ре «Антич­ная среда» в свя­зи с исто­ри­ей кафед­ры. А. И. Люб­жин осо­бо под­черк­нул высо­кий науч­ный уро­вень кон­фе­рен­ции и акту­аль­ность под­ня­тых в докла­дах про­блем для нау­ки о древ­нем мире. Л. М. Лукья­но­ва оха­рак­те­ри­зо­ва­ла два дня науч­ных встреч как «заме­ча­тель­ное интел­ли­гент­ное обще­ние». Сво­и­ми впе­чат­ле­ни­я­ми поде­лил­ся один из гостей меро­при­я­тия М. Л. Сверд­лов, кото­рый назвал кол­ло­кви­ум со-быти­ем (в бах­тин­ском смыс­ле), состо­яв­шем­ся в духов­ной куль­ту­ре Сара­то­ва. М. А. Бога­тов ска­зал о все­гдаш­нем обнов­ле­нии семи­на­ра, кото­рый толь­ко всту­па­ет в пору сво­его взрос­ле­ния, ведь для антич­но­сти 20-лет — это мгно­ве­ние, для чело­ве­ка же — вре­мя суще­ст­во­ва­ния цело­го поко­ле­ния. Пред­ста­ви­тель «пер­во­го поко­ле­ния Col­le­gium’а» А. А. Сини­цын рас­ска­зал о заня­ти­ях на семи­на­ре «Антич­ная среда» в 1990-е гг., вспо­ми­нал о преды­ду­щем кол­ло­кви­у­ме 2001 г. Высту­паю­щий отме­тил, что «оста­ва­ясь моло­дым, семи­нар за послед­нее деся­ти­ле­тие зна­чи­тель­но повзрос­лел в науч­ном отно­ше­нии».

В. И. Каще­ев ска­зал о дости­же­ни­ях и пер­спек­ти­вах семи­на­ра: за послед­ние две­на­дцать лет пять чело­век, участ­ни­ков семи­на­ра, защи­ти­ли кан­дидат­ские дис­сер­та­ции, а в ско­ром вре­ме­ни грядут новые защи­ты моло­дых уче­ных, мно­гие из кото­рых теперь уже разъ­е­ха­лись по Рос­сии. В завер­ше­ние меро­при­я­тия пред­седа­тель кол­ло­кви­у­ма побла­го­да­рил всех участ­ни­ков и под­вел его ито­ги, уде­лив вни­ма­ние каж­до­му из про­зву­чав­ших докла­дов.

У вхо­да в музей был сде­лан общий памят­ный сни­мок участ­ни­ков кон­фе­рен­ции.

с.431 Из зала заседа­ний дис­кус­сии пере­ме­сти­лись в бан­кет­ный зал, где науч­ный сим­по­зи­ум завер­шил­ся тор­же­ст­вен­ным пиром, на кото­ром про­дол­жа­лись обсуж­де­ния и поздрав­ле­ния «семи­на­ри­стов» с юби­ле­ем.

Два дня ста­ли под­лин­ным празд­ни­ком встреч, науч­но­го и дру­же­ско­го обще­ния. А затем теп­лое про­ща­ние и ожи­да­ние даль­ней­шей работы «Col­le­gium clas­si­cum», а зна­чит, сле­дую­щих юби­ле­ев и новых встреч в рам­ках нашей кон­фе­рен­ции «Col­lo­qui­um clas­si­cum».

После кон­фе­рен­ции был пред­став­лен крат­кий тек­сто­вый и фотоот­чет на сай­те «Либ­ра­ри­ус.Народ». Бла­го­да­рим мос­ков­ско­го кол­ле­гу, к. филол. н. В. В. Фай­е­ра за содей­ст­вие и пре­до­став­лен­ную воз­мож­ность раз­ме­стить про­грам­му и отчет о нашей кон­фе­рен­ции.

Орга­ни­за­то­ры кон­фе­рен­ции выра­жа­ют при­зна­тель­ность Л. А. Кану­ши­ной, В. В. Жуч­ко­ву и Т. В. Чере­вич­ко за содей­ст­вие в под­готов­ке и про­веде­нии меро­при­я­тия, а так­же всем нашим дру­зьям, при­няв­шим уча­стие в общем науч­ном празд­не­стве.