Предоставлено автором.
с.12 Когда речь заходит об этих двух людях, прежде всего вспоминается знаменитый рассказ о гибели Марка Антония: в 87 г.2: когда он скрывался от марианцев у своего гостеприимца, раб последнего отправился за вином для беглеца и в порыве откровенности рассказал торговцу, кто прячется у его хозяина. Торговец немедленно сообщил обо всём Марию, а тот, выразив бурную радость, чуть не отправился сам творить расправу — его едва удержали друзья. Трибун Анний, посланный совершить убийство, велел воинам прикончить Антония, а сам ждал снаружи. Видя, что дело затягивается, он вошел в помещение и с удивлением увидел, как оратор увлек солдат красотой своей речи — они не спешили (или даже не решались!) убивать его. Тогда Анний сам пронзил Антония мечом и доставил его голову Марию3.
А ведь в свое время эти люди были в куда лучших отношениях — примерно десятью годами ранее Антоний защищал в суде коллегу Мария по консулату 101 г. Мания Аквилия — как уверяли, он спас обвиняемого от осуждения, разорвав на его груди тунику и показав судьям следы от ран, полученных обвиняемым в боях за Республику4. Что же произошло? Почему прежние союзники стали врагами?
Вернемся на несколько лет назад. Как известно, во время своих непрерывных консулатов 104—
Какое же место занимали в этом ряду Антонии? Бесспорно, их положение в то время было незавидным — ни один из представителей этого рода консулом не был, разве что децемвиром6, военным трибуном с консульской властью7 или начальником конницы при диктаторе8 в незапамятные времена. Марк Антоний стал первым в своем роду, кто достиг консулата9. Но являлся ли он союзником Мария в те годы, когда тот стоял во главе римского государства? Э. Клебс, хотя и упомянул с.13 процессы, в которых оратор оказал услуги арпинату, вообще не обратил внимания на их сотрудничество10. Э. Бэдиан указывает, что родственник Мария Марк Гратидий (отец известного впоследствии Гратидиана) служил под началом Антония в киликийском походе, был там его помощником и тогда же погиб (Cic. Brut. 168). В 100 г. Антоний выступил на стороне сената и Мария против Сатурнина, хотя в разгроме последнего, пребывая в ожидании триумфа за пределами померия (Cic. Pro Rab. perd. 26), прямого участия не принял. Кроме того, Сатурнин и Главция, сделавшие всё, чтобы не допустить избрания Гая Меммия, ничего не имели против Антония11.
Разница между связями и партнерством представляется довольно зыбкой — беря под свое командование родственника Мария в качестве одного из помощников, Антоний уже оказывал услугу обоим. Но в литературе, насколько известно, не обращалось внимания на одно весьма важное обстоятельство, которое подтверждает точку зрения Бэдиана. Как известно, по возвращении из киликийского похода Антоний претендовал на триумф и одновременно на консулат, добившись в итоге и того, и другого14. Консулами в то время были Марий и его соратник Валерий Флакк, которые согласно установленному порядку и руководили выборами. Заочные выборы проводились, как правило, лишь в экстраординарных случаях15, а посему есть основания предполагать, что Марий оказал Антонию помощь при избрании. Возможно, она оказалась не столь уж значительной, однако здесь важно другое: после
Поэтому, подчеркнем еще раз, не приходится удивляться, если Марий считал свои услуги, оказанные Марку Антонию, заслуживающими самой глубокой благодарности. Справедливости ради нужно отметить, что победитель кимвров и тевтонов более чем на полстолетия помог не только ему, но и его роду выйти из тьмы забвения — Гай Антоний Гибрида был избран консулом вместе с Цицероном в 63 г., а внук оратора, триумвир Марк Антоний стал одним из самых знаменитых персонажей римской истории. С другой стороны, в этом велика заслуга и самого консула 99 г., ибо он был, несомненно, более талантливым человеком, чем, например, Лутаций Катул, чья карьера состоялась не столько благодаря его способностям, сколько помощи со стороны Мария.
Антоний начал честно «отрабатывать» «долг». По мнению Бэдиана, он оказал услугу арпинату уже во время своего консульства 99 г., когда, несмотря на просьбы многих нобилей, никак не поспособствовал возвращению злейшего врага Мария — Метелла Нумидийского, ушедшего в изгнание в 100 г. в соответствии с законом Сатурнина19. Строго говоря, у нас нет определенных сведений на сей счет, однако с учетом того, что мы знаем о взаимоотношениях Мария и Антония в эти годы, можно признать высокую степень вероятности гипотезы Бэдиана.
Первой бесспорно зафиксированной дружественной по отношению к Марию акцией Антония действительно стало его участие в процессе Мания Аквилия в качестве защитника последнего. Датировка процесса неясна20. Эпитоматор Ливия помещает рассказ о суде в самом начале периохи
Подсудимый являл собой весьма колоритную персону. Его отцом был консул 129 г., также Маний Аквилий24, «прославившийся» тем, с.15 что во время войны с Аристоником в Малой Азии отравлял колодцы, чем, по словам Флора, опозорил римское оружие, прежде незапятнанное (II. 20. 7), а позднее был отдан под суд по обвинению во взяточничестве, но, несмотря на серьезность улик, оправдан — на этот факт среди прочих впоследствии ссылался Гай Гракх, указывая на необъективность сенаторских судов и добиваясь замены patres в комиссиях присяжных всадниками (App. B
Марию этот успех принес, по-видимому, немалые политические дивиденды. Одно то, что удалось спасти от осуждения соратника из числа консуляров, стоило немало. Положение арпината, пошатнувшееся после разгрома движения Сатурнина, начало восстанавливаться. Луций Лициний Красс (выступавший в суде незадолго до того, кстати, против соратника Мария, героя битвы при Аквах Секстиевых Клавдия Марцелла, в 94 или 93 г.) выдал дочь за сына Мария30. По матери она была внучкой Сцеволы Авгура, который тем самым также признал арпината по-прежнему значимой политической фигурой31. Тех из своих с.16 сторонников, кто привлекался к суду в
Бэдиан также обращает внимание на следующие обстоятельства. В 97 г. цензорами стали Антоний и Валерий Флакк33, коллега Мария по его шестому консулату и верный союзник, заслуживший за это презрительную оценку от Рутилия Руфа, скорее подручника арпината, чем товарища по должности (Plut. Mar. 28. 8: ὑπηρέτην μᾶλλον ἤ συνάρχοντα). По мнению американского исследователя, цензоры даровали гражданство многим италийцам, реакцией на что стал lex Licicnia — Mucia 95 г., целью которого было лишение civitas Romana тех, кто «незаконно» получил его. Между тем либеральная политика в италийском вопросе вполне соответствовала взглядам Мария — достаточно вспомнить дарование им римского гражданства ни много ни мало двум когортам камеринцев прямо на Раудийских полях сразу после битвы при Верцеллах (Cic. Pro Balbo. 46; Val. Max. V. 2. 8; Plut. Mar. 28. 3)34.
Построения Бэдиана весьма остроумны и нашли сторонников35, однако даже в том случае, если они соответствуют истине, вряд ли здесь может идти речь о сотрудничестве Мария и Антония. Ведь арпинат не укреплял таким образом своих позиций, ибо италийцы получали гражданство не из его рук.
В 95 г. состоялся процесс Гая Норбана, во время своего трибуната в 103 г. применившего насилие против тогдашнего квестора Сервилия Цепиона, который противился принятию хлебного закона Сатурнина (Цепиону тоже пришлось побывать под судом в том же 95 г.). Норбан был в свое время квестором у Антония, и последний говорит о нем у Цицерона: «Ведь он, по завету предков, должен быть мне вместо сына» (De orat. II. 200, пер.
Не менее очевиден и другой факт — защита оратором родственника победителя кимвров, Мария Гратидиана, имевшего тяжбу с Сергием Оратой из-за покупки дома, причем интересы последнего, несмотря на родственные отношения с Марием, отстаивал опять-таки Луций Красс (Cic. De orat. I. 178; De off. III. 67)39.
с.17 Во время Союзнической войны по закону Вария под суд попал сам Антоний, выступивший в свою защиту со страстной речью (Cic. Tusc. II. 57)40. Об исходе процесса точных сведений нет; Цицерон сообщает, что во время Союзнической войны оратор отсутствовал в Риме (Brut. 304). Э. Клебс понимает эти слова так, что Антоний, как и упомянутый в том же пассаже будущий трибун Публий Сульпиций, участвовал легатом в той войне и, следовательно, был оправдан41. В. Шур, напротив, делает отсюда вывод о добровольном уходе Антония в изгнание42. Э. Бэдиан вообще считает, что «загадка отсутствия Антония остается неразрешенной»43. В любом случае сомнительно, чтобы о таком важном факте, как осуждение столь известного политика и оратора, не упомянули ни Цицерон, ни Аппиан, специально перечисливший жертв Variae quaestiones (B
Что же произошло в 88 г.? Согласно схолиям к Лукану, Антоний выступил в сенате с инициативой о том, что и Марий, и Сулла должны сложить оружие: Marcus Antonius censorius orator et augur in senatu suadebat ut Marius et Silla arma deponerent (Bern. Schol. ad Luc. II. 121, p. 57 U). Отнести этот эпизод иначе как в 88 г., когда Сулла двинул легионы на Рим45, а Марий приготовился к защите, невозможно46. Очевидно, что это предложение было на руку арпинату, который значительно уступал врагу в силе. Независимо от того, как он воспринял проект Антония, со стороны последнего это был явно дружественный жест по отношению к победителю кимвров, хотя и выглядел как проявление беспристрастности. Впрочем, практических последствий он не имел.
Тем более удивительно, что в 87 г. Марий, вступив в Рим, расправился с давним союзником. И вот что любопытно: в источниках сообщается о его «положительной» реакции, когда речь шла о предстоящей с.18 гибели только двух людей — Катула47 и Антония (см. выше). И тот, и другой в большей или меньшей степени обязаны были ему консульством. Как писал Бэдиан, жертвами террора в 87 г. стали преимущественно прежние друзья Мария, к тому времени его покинувшие48. Почему последний жаждал гибели Катула — понятно: тот в мемуарах приписывал себе славу победы при Верцеллах, клевеща при этом на Мария и его воинов (Plut. Mar. 25. 7—
Э. Клебс объясняет всё просто — оратор принадлежал к числу оптиматов52. Предполагалась и более конкретная причина: в свое время, в 112 г. Антоний обвинял Гнея Папирия Карбона — консула 113 г., потерпевшего поражение от германцев при Норее и принявшего в итоге яд53, — и теперь Марий в угоду одному из своих соратников, сыну покойного, также Гнею Папирию Карбону, предал Антония в руки убийц54. Э. Бэдиан допускает также, что Марий, нёсший свою долю ответственности за развязывание Союзнической войны, счел предательством либеральное отношение Антония к союзникам, которое тот продемонстрировал во время своей цензуры и после неё55.
Очевидно, что принадлежность к оптиматам — причина слишком неопределенная, как и само понятие «оптиматы». Мотив мести за гибель Карбона, консула 113 г., как и участие в посольстве к Метеллу Пию, не позволяет объяснить, почему Марий испытал такую радость, когда узнал, где скрывается Антоний56, а впоследствии выставлял его голову на пиршественный стол57. Конечно, что-то античные авторы могли и преувеличить, но не вызывает сомнений сам факт ненависти арпината к оратору и его желание расправиться с ним — очевидно, не ради мести за Карбона или за симпатии Антония к союзникам, что и с.19 вовсе недоказуемо. Наконец, посольство к Метеллу Пию, в котором участвовал оратор, состоялось еще до прибытия Мария. К слову сказать, последний, как и Цинна, вполне лояльно отнесся к Метеллу, коль скоро позволил ему без помех покинуть Италию (Plut. Mar. 42. 6).
Возможно, именно давний союз с Марием и погубил Антония — эту идею высказывал уже Бэдиан, но его аргументация может быть серьёзно дополнена58. Насколько известно, к арпинату во время осады Рима не присоединился ни один консуляр — случись это, его позиции в моральном и политическом отношении заметно усилились бы59. И кого, как не давнего соратника, облагодетельствованного им в 100 г., мог ожидать он увидеть у себя в лагере? Стоит напомнить, что, пожалуй, только Катул был обязан Марию в такой же степени — и только его наряду с Антонием арпинат столь же жаждал предать смерти. Однако оратор предпочел остаться в Городе, хотя наверняка знал, чем рискует — иначе не стал бы прятаться от победителей. Марий не простил ему «предательства» и расправился с ним, как и со многими другими нобилями, которые ранее были его союзниками.
Рассказы античных авторов о том, как радовался Марий, когда узнал об убежище Антония, а затем стал выставлять его голову на пирах (inter epulas — Val. Max. IX. 2. 2), вызывают в памяти яркие подробности поведения внука оратора, триумвира Марка Антония. После получения известий о гибели Цицерона — он выразил бурный восторг, выдал убийцам награду вдесятеро больше обещанного, любовался головой Марка Туллия, а затем выставил ее на рострах, не говоря уже о шпильках, которые Фульвия с насмешками будто бы втыкала в язык мертвого (Plut. Cic. 49. 1; App. IV. 20; Dio Cass. XLVII. 8). (Любопытна своего рода инверсия — Марий радуется еще до гибели оратора, а Антоний — после.) У Валерия Максима есть также рассказ о голове сенатора Цезетия Руфа, которую принесли триумвиру (IX. 5. 4) — еще одна параллель с историей о Марии и Антонии. Сходство этих рассказов наводит на мысль о том, что они являются отголоском войны памфлетов между Октавианом и Антонием60. И вполне возможно, что гибель оратора была ловко использована против его внука, который оказался уподоблен убийцам его деда. Однако когда это произошло, при жизни триумвира или уже после его смерти, остается только гадать.
ПРИМЕЧАНИЯ
Что касается последнего из названных аргументов, то он представляется неудачным. Мы просто не знаем об отношении Сатурнина и Главции к Марку Антонию и Постумию Альбину, добившимся победы на выборах, да и вражда двух первых с Меммием, подтверждаемая лишь фактом убийства последнего, якобы ими организованного, находится под вопросом: гибель Меммия была куда выгоднее правящей группировке, нежели Сатурнину и Главции, а потому виновность их в умерщвлении Меммия более чем сомнительна (см.: Короленков