Перевод Е. И. Соломатиной по изданию: Keaveney A. What Happened in 88? // Eirene. Vol. XX. 1983. P. 53—86.
с.213 Любая оценка событий 88 г.1 неизбежно должна даваться с учётом влияния на них раздора между трибуном Сульпицием и консулом Суллой, а также его последствий. И хотя прямое столкновение произошло лишь в год консульства Суллы, своё начало оно берёт ещё в период трибуната Ливия Друза. Первоначально Сульпиций принадлежал к группировке, которая поддерживала упомянутого трибуна и была наследницей его политических идей. С её расколом Сульпиций после Союзнической войны примкнул к группировке, которую возглавляли его друг Помпей Руф и коллега последнего по консулату — Сулла. Именно в их интересах было выступление Сульпиция против притязаний Цезаря Страбона на консульских выборах 89 г. и решительное сопротивление возвращению тех, кто был изгнан по закону Вария. Очевидно, Сульпиций надеялся на то, что взамен новые союзники поддержат его усилия по распределению новых италийских граждан и вольноотпущенников по 35 трибам. Но когда они ясно дали понять Сульпицию, что не собираются поддерживать его планы, реакция была жёсткой. Сульпиций немедленно порвал с этой группировкой и, объявив ей войну, стал искать поддержку своим политическим акциям на стороне2.
Марий стал для Сульпиция тем, кого тот искал. Марий, как всегда казалось, определённо испытывал тёплые чувства по отношению к италикам, но, что ещё более важно, он в течение долгого времени добивался для себя с.214 командования в войне против Митридата3. Теперь же эту желанную добычу у него вырвали из рук и отдали его заклятому врагу — Сулле, и ему стало совершенно ясно, что он может вернуть себе командование лишь в результате голосования суверенного народа. Таким образом, Марий и Сульпиций нуждались друг в друге. Народному трибуну требовалась поддержка того, кто имел бы определённое влияние, каковым Марий до сих пор обладал, в то время как старый вояка нуждался в том, кто мог бы внести на рассмотрение народного собрания законопроект, отвечавший его устремлениям. Таким образом и была заключена эта важная сделка. Предполагалось, что Сульпиций выступит с законодательной программой в интересах италиков, а Марий поддержит её и в любом случае многое от этого выиграет. Взамен народный трибун должен обеспечить Марию командование в Митридатовой войне. Неудивительно, что последнее скрывалось в тот момент из-за опасных последствий, которые могло это вызвать4.
Выступление против Цезаря Страбона привило Сульпицию вкус к популистским методам борьбы5. Опыт научил его ценить свиту, способную сражаться на улицах Рима. Поскольку следовало ожидать противодействия его законопроекту со стороны тех, кто раньше получил права гражданства, то Сульпиций намеревался быть готовым к такой ситуации. Он содержал отряд в
с.215 Хотя Де Санктис7 справедливо, на мой взгляд, подчёркивает важную роль тех, кто поддерживал Сульпиция, Бэдиан тем не менее отрицает существование этого «антисената»8. С его точки зрения, весь рассказ является плодом сулланский пропаганды. Он указывает, что 600 — это численность сената после Суллы, а в его время она составляла всего 300 человек. Далее он говорит, что не существует латинского эквивалента греческому слову ἀντισύγκλητος. Против такой точки зрения нас убеждает употребление Плутархом слова ὠνόμαζε, дающее основание считать, что Сульпиций говорил о личном окружении, сходном с тем, какое позже было у Цицерона и Катилины. Также можно предположить, что Сульпиций привлекает внимание не столько к численности, сколько к самому существованию этого окружения, которое он создал в противовес сенату, и которое он мог созывать тем же образом, как созывался сенат. И, конечно же, греческий термин означает квазисенат (vice-senatus) или, как предполагает Линтотт9, Плутарх таким образом передает целую фразу: quos in consilium senatus vice vocabat. В любом случае совершенно неверно рассматривать эти фразы слишком уж формально. Скорее можно считать, что контекст предполагает использование жаргонного выражения, а не точной терминологии. Своими действиями Сульпиций поставил себя в оппозицию сенату, поэтому совершенно естественно, что он стал называть свой совет 600 антисенатом, не делая чёткого различия при упоминании численности этих двух органов10. И, наконец, помня о склонности молодых людей из всаднического сословия группироваться вокруг выдающегося политика и ввиду прежних и последующих действий Сульпиция вполне вероятно, что у него была хорошо вооружённая и организованная группа сторонников, готовая действовать по первому его зову.
с.216 Итак, Сульпиций, имея вооруженных сторонников и поддержку Мария, выдвинул свои законопроекты. Он намеревался вернуть тех, кто был изгнан по закону Вария, запретить любому сенатору иметь долг, превышающий
с.217 Аппиан совершено точно указывает на то, что́ привело к мятежу. Как истинные Romani di Roma, каковыми они и были, «старые» граждане были оскорблены самой идеей распределения «новых» граждан по всем 35 трибам, и своё недовольство они выразили открыто, вступив в отчаянную схватку с «новыми» гражданами, чьи сопротивление и решимость, без сомнения, поддерживались присутствием личной армии Сульпиция (App. BC. I. 55). Вероятно, Сулла отсутствовал, когда Сульпиций впервые предложил свой проект. И хотя по lex Sempronia Сулла в качестве своей provincia уже получил должность главнокомандующего в Митридатовой войне, но он по-прежнему оставался в Италии, продолжая осаду Нолы, находившейся в руках мятежников17. К этому времени Митридат уже вторгся в Азию (Vell. Pat. II. 18. 1), однако серьёзной угрозы ещё явно не ощущалось. Враги в Италии, очевидно, представляли бо́льшую опасность, чем враги в Азии.
Итак, Сулла вернулся в Рим. Поскольку приближался день заседания комиций, а мятеж всё более разгорался, консулы объявили неприсутственные дни (объявили запрет на общественную деятельность) (Vell. Pat. II. 18. 1). Эта мера сразу же породила два вопроса: почему они объявили неприсутственные дни и как они это сделали с точки зрения формальностей? Вряд ли консулы боялись того, что при открытом голосовании «старые» граждане одобрят законопроект Сульпиция. В конце концов, разве не они бунтовали именно против этого закона? Скорее, Сулла и Помпей опасались, что народ будут запугивать. И ещё один аргумент, подтверждающий достоверность рассказа о личной армии Сульпиция. Трибун должен был знать, что «старые» граждане добровольно не пропустят его закон. Поэтому ему придётся применить силу. Применение силы — это единственный способ, с помощью которого он мог добиться утверждения своего законопроекта комициями, и консулы явно опасались того, что в его распоряжении есть эта самая сила, которую он мог бы использовать. Поэтому, чтобы остановить Сульпиция, консулы объявили неприсутственные дни. Итак, из-за кажущегося противоречия между сообщениями Аппиана с одной стороны, и Плутарха — с другой18, способ объявления неприсутственных дней стал предметом долгих споров — были ли они объявлены путём назначения Feriae с.218 Imperativae или путём введения iustitium19. Тем не менее проблема может иметь и более простое решение, чем до сих пор предлагалось. Аппиан сообщает нам, что ἀργίαι были объявлены ὁποῖον ἐν ταῖς ἑορταῖς εἴωθε γίγνεσθαι. Из последней фразы следует, что Аппиан, изучив этот особый римский обычай, попытался объяснить его своей греческой аудитории. И, если учесть сообщение Макробия (Sat. I. 16. 6), то всё это, вероятно, могло бы указывать на то, что, скорее всего, имелось в виду Feriae, а не iustitium. Консулы, осуществляя свои полномочия, объявили Feriae Imperativae, которые, как сообщает Аппиан, были праздничными днями, во время которых не может осуществляться никакая общественная деятельность20. Плутарх, с другой стороны, говорит об ἀπραξίαι в упомянутых двух пассажах, и некоторые учёные полагают, что это означает iustitium. Но у нас есть веская причина сомневаться в этом. Отрывок из плутарховой биографии Суллы (8. 6) является единственным, приводимым в словаре Лиддл-Скотт-Джонса (LSJ) и Мэйсоном21 в подтверждение такого понимания значения ἀπραξίαι. И хотя сочинения Плутарха обладают многими достоинствами, знание тонкостей римской конституции к ним не относится. Даже если бы в нашем распоряжении были только эти два отрывка, мы с полным основанием могли бы заключить по причине их общей неконкретности, что Плутарх под ἀπραξίαι на самом деле имел в виду iustitium, хотя в этом мы не можем быть уверены. Но когда у нас есть точное свидетельство Аппиана, определённо следует отдать предпочтение ему, а не неточной терминологии Плутарха. Из контекста Аппиана совершенно очевидно, что он имеет в виду; контекст биографии Плутарха никоим образом не проясняет значения этой фразы, и нам, стало быть, остаётся лишь гадать.
В самом деле, я хотел бы предложить забежать немного вперёд и попытаться сопоставить сведения этих двух авторов, предположив, что Плутарх под ἀπραξίαι на самом деле имел в виду Feriae. В конце концов, окажется, что у нас нет данных, свидетельствующих об употреблении слова ἀπραξίαι в значении iustitium, если не считать предположения о том, что оно могло бы это означать в тех двух отрывках, где оно употреблено столь неопределённо, что нельзя ничего сказать с уверенностью. Отсутствует контекст, в котором бы оно было употреблено как технический термин или в более точном смысле, чтобы позволить нам с уверенностью утверждать, что подразумевался именно iustitium. Тогда при условии, что точное значение у Плутарха довольно неопределённо, можно предположить следующее: этот автор, столкнувшись со сложным описанием Feriae, вероятно, заметил лишь с.219 наиболее яркий и значительный признак этого явления, а именно прекращение всей публичной деятельности, и стал передавать этот признак словом ἀπραξίαι. У нас нет доказательств, как в случае с Аппианом, которые бы заставили нас поверить, что Плутарх до конца исследовал этот вопрос. В конечном счете, что действительно имело значение для Плутарха, это тот факт, что Сульпицию помешали провести его законопроекты с помощью приостановки общественной деятельности, а вовсе не технические детали того, как это было сделано. Таким образом, по всему, как мне кажется, мы должны предпочесть свидетельство Аппиана данным Плутарха. Если мы сочтём, что оба автора говорят о разных вещах, то и тогда нам следует предпочесть точное свидетельство Аппиана, а не лишённое конкретности сообщение Плутарха. С другой стороны, если мы допустим, что оба говорят об одном и том же, я буду отстаивать мнение, что мы должны всё равно обращаться к Аппиану, если нас интересует точность в деталях, поскольку изложение Плутарха неточно и неясно.
И хотя были назначены Feriae, Сульпиций не мог оставаться в бездействии. Вооружив своих сторонников, он повёл их на Форум, где консулы проводили сходку (contio) перед храмом Кастора и Поллукса. Сульпиций объявил Feriae незаконными и потребовал от консулов их отмены, чтобы получить возможность провести голосование. Неудивительно, что разгорелась схватка, в которой был убит сын консула Помпея Руфа, зять Суллы, который по глупости спровоцировал толпу. Сам Помпей бежал и скрылся, Сулла тоже ускользнул — в дом Мария, находившийся поблизости. Ситуация явно требовала компромисса, и Сулла был вынужден вступить в переговоры со старшим соратником Сульпиция22.
Ни один древний автор не сообщает, о чём велась речь, когда встретились Сулла и Марий, но в свете того, что произошло непосредственно после этого, можно высказать достаточно правдоподобную догадку. Сулла оказался в таких обстоятельствах, что ему приходилось идти на уступки, и с.220 Марий был готов выслушать его предложения. Вероятно, они договорились следующим образом: если Сулла отменит Feriae и позволит Сульпицию выступить со своими законопроектами, то он сможет покинуть Рим целым и невредимым и вернуться к своей армии, чтобы подготовиться к отправке на Восток. И если деликатный вопрос о командовании в Митридатовой войне и затрагивался, то дело ограничивалось уверениями со стороны Мария, что он не собирается проявлять активность, чтобы достичь своих целей в этом вопросе. Конечно же, весь Рим, без сомнения, знал, как сильно Марий стремился к командованию, но так как его сделка с Сульпицием оставалась в тайне, и он не сделал ни одного явного шага, чтобы лишить Суллу его provincia, можно было подумать, что Марий был доволен тем, что получил — а это было немало — по такому случаю23. В конце концов, на данном этапе никто открыто не упоминал о командовании в Митридатовой войне. Вся напряжённость была вызвана лишь предложением перераспределить по 35 трибам новых граждан.
Итак, Сулла покинул дом Мария и официально отменил Feriae. Затем вскоре он уехал в Капую, где были расквартированы его офицеры, а оттуда отправился в Нолу к основной своей армии24.
Теперь следует задаться вопросом: о чём думал Сулла, покинув Рим? Мог ли он быть уверенным в том, что условия сделки будут строго соблюдены? И если да, тогда он, не без оснований, мог быть вполне удовлетворён. В первую очередь, он мог быть благодарен за то, что спас свою жизнь. Правда, ему пришлось уступить Марию и Сульпицию, но тем не менее Сулла оставался командующим в Митридатовой войне, а это он ценил превыше всего25. Поскольку он вёл себя с присущей ему выдержкой — даже его злейшие враги оказывались в выигрыше благодаря этой черте его характера вплоть до самого конца его жизни26 — ему удалось, по крайней мере, на с.221 какое-то время прекратить Союзническую войну. Верно и то, что достоинство Суллы сильно пострадало, но вскоре его репутация должна была восстановиться, как только он приобрел бы ещё большую славу во время кампаний против Митридата. Теперь же он по меньшей мере был свободен от внутренних затруднений и мог решительно продолжить войну. Так что в итоге Сулла действительно мог быть удовлетворён состоянием дел. Но всё зависело от того, соблюдут ли условия сделки Марий и Сульпиций, и мы допустили бы грубейшую ошибку, если бы посчитали, что Сулла не испытывал опасений на сей счет. Менее всех знал Сулла о том, что эти двое припасли для него, но он-то полностью осознавал, как они его ненавидели и как Марий желал получить командование в войне. Наверняка у него были подозрения, что, окрылённые успехом, они захотят большего и попытаются перехитрить его. Подтвердить эти опасения можно было только одним способом — подождать развития событий. И лучшим местом, где это можно было сделать, являлся лагерь его армии. Если бы Марий и Сульпиций, со своей стороны, не нарушили условий сделки (как и Сулла не намеревался нарушить со своей), то Сулла смог бы без каких-либо проблем отправиться на Восток. Но если они всё-таки нарушат соглашение, тогда он, находясь в безопасности среди верных ему войск, смог бы обдумать свой следующий шаг27.
Сульпиций всё же перехитрил Суллу. По окончании Feriae он, как и было условлено, сразу же приступил к проведению своего закона о перераспределении италиков и вольноотпущенников (App. BC. I. 56). Поскольку в высшей степени невероятно, чтобы «старые» граждане тем временем неожиданно изменили свою позицию, то можно предположить, что имело место запугивание с целью обеспечить прохождение закона28. Но в данный момент Сульпиций просчитался. Он отстранил Суллу от командования в Митридатовой войне и передал его должность Марию — это поразило с.222 многих, кто не знал о соглашении трибуна со старым полководцем29. И прежде чем продолжить наши рассуждения о последствиях этого акта, нужно сначала упомянуть о том, что стало с коллегой Суллы по консулату — Помпеем Руфом. Наш источник (Plut. Sulla. 8. 4) представляет некоторую трудность для интерпретации, поэтому приведу этот отрывок целиком: καὶ διὰ τοῦτο τὸν Πομπήϊον ἀποχειροτονήσας ὁ Σουλπίκιος οὐκ ἀφείλετο τοῦ Σύλλα τὴν ὑπατείαν. ἀλλὰ τὴν ἐπὶ Μιθριδάτην στρατείαν μόνον εἰς Μάριον μετήνεγκε.
Чтение ἀποχειροτονήσας — принадлежит К. Циглеру (в последнем издании текстов античных авторов тойбнеровской библиотеки) и является одним из множества предложенных исправлений этого места в тексте (см. справочный аппарат Teubner). Это чтение, как и все предыдущие, передаёт основной смысл: Сульпиций отрешил от какой-то должности Помпея. Вопрос заключается в том, от какой должности? Исследователи, изучавшие данный отрывок, обычно понимают под этой должностью консульскую, и контекст указанной фразы вроде бы не противоречит этой точке зрения30. Ход рассуждений таков: поэтому (т. е. по причине отмены Суллой Feriae) Сульпиций, отрешив от должности Помпея, не лишил Суллу консульства31, но отобрал у него его командование (provincia). Плутарх, очевидно, полагал, будто Помпей пострадал больше, чем Сулла, поэтому его замечание по поводу сохранения Суллой консульства, вероятно, указывает на утрату Помпеем именно должности консула. Так передает события Плутарх. Можно ли ему верить? Вероятно. Сульпиций испытывал глубокую личную ненависть к Помпею, поэтому ему данный момент казался идеальным для нанесения решительного удара по своему врагу (Cic. De Amic. 1. 2). Тот факт, что низложение консула32 не входит в компетенцию трибуна, никак его не остановил, и наше предположение, что Сульпиций стремился к расширению полномочий трибунской власти, не выходит за рамки возможного. Более того, человек, который уже применил меры устрашения, чтобы добиться отмены с.223 Feriae, вряд ли уж очень заботился о соблюдении конституционных порядков.
С другой стороны, есть очень серьёзные доводы в пользу того, что Сульпиций не отрешил от должности Помпея. Сульпиций использовал силу, чтобы отменить Feriae, но, вероятно, он счёл себя вправе это сделать, поскольку рассматривал объявление Feriae незаконным (App. BC. I. 56). И если это так, то существует огромная разница между применением силы для проталкивания законопроекта и открытым бесцеремонным и презрительным пренебрежением законом. Конечно, нет ничего незаконного в том, что Сульпиций отстранил Суллу от командования33, и насколько можно судить, он не совершил больше никакого явно незаконного действия. Также можно заметить, что после этого упомянутого отрешения Помпея от должности, Помпей по-прежнему назывался συνάρχος (коллегой по консулату) Суллы без какого-либо намёка на утрату своего статуса (App. BC. I. 57; Plut. Sulla. 9. 7). Странно также то, что ни один из наших источников не упоминает об этом отрешении. Даже если принять в расчёт, что этот факт оказался в тени более значимого события — смещения Суллы, всё равно остаётся странным, что нет нигде больше упоминания об этом «преступлении» Сульпиция. И хотя общепринято, что argumentum ex silentio всегда таит в себе опасность, но вряд ли он имеет в данном случае хоть какое-то значение, особенно если всего лишь один источник упоминает отрешение от должности Помпея. Знакомство Плутарха с тем, как функционировала римская конституция, в лучшем случае смутно, поэтому нет ничего невероятного в том, что он неправильно понял информацию своего источника. Надо учитывать, что сам отрывок испорчен и существует множество его исправлений, которые показывают, насколько неточно то, о чём написал на самом деле наш автор. Следовательно, ещё труднее даже пытаться предполагать, что он имел в виду.
В конечном счёте лучше признать, что Сульпиций всё-таки не отрешил Помпея от консульства, поскольку наша информация по поводу акта такой значимости слишком двусмысленна и незначительна.
Возвращаясь к нашему повествованию, мы видим, что Сулла был вне себя от ярости, узнав о событиях в Риме. Он честно заключил соглашение с Марием и Сульпицием, сдержал слово, а теперь оказалось, что они нарушили данное ими обещание и умыли руки. Сулла был лишён своего назначения (provincia) и своей славы (gloria) людьми, нарушившими договор. Он, который добросовестно возвращал долги как друзьям, так и врагам (Plut. Sulla. 38. 5), очевидно, находил такую ситуацию невыносимой. Он неохотно согласился на уступки с тем, чтобы получить убежище у своих врагов, лишь с.224 для того, чтобы потом обнаружить, что они не оценили его усилий и что они готовы разрушить его карьеру. В таких обстоятельствах его трудно обвинить в том, что он пошёл по тому пути, по которому пошёл. И не только потому, что он с моральной точки зрения ощущал свою правоту, но и, как мы увидим далее, потому, что считал себя вправе так поступить34.
Сулла немедленно созвал свои войска и поведал о совершённой по отношению к нему несправедливости. Он ничего конкретно не сказал о своих планах, но побуждал их повиноваться ему во всём. Солдаты в ответ с криком потребовали вести их на Рим (App. BC. I. 57; Plut. Mar. 35. 5). Но прежде, чем они собрались выступить, прибыли военные трибуны от Мария, чтобы возглавить армию и, соответственно, принять новую клятву на верность Марию. Воины Суллы забили посланцев камнями до смерти. Несомненно, именно в отместку за эти убийства Марий казнил некоторых друзей Суллы в Риме. Другие же сторонники Суллы, среди которых, очевидно, был и Помпей Руф, бежали из Рима в лагерь Суллы в поисках безопасности35.
И хотя теперь Сулла мог не сомневаться в верности своих войск, он всё-таки не решался начать поход. Без сомнения, на него легла тяжёлым грузом мысль об опасности шага, который он готов был предпринять. И даже когда верный гаруспик Постумий объявил о благоприятных предзнаменованиях, Сулла по-прежнему колебался. И только, когда богиня Ма-Беллона явилась ему во сне и уверила его в том, что он истребит своих врагов, Сулла выступил на Рим36. Многие из его сторонников не смогли этого перенести, поэтому они просто покинули его (Plut. Sulla. 9. 2).
с.225 Фраза οἱ μὲν ἄρχοντες τοῦ στρατοῦ χωρὶς ἑνὸς ταμίου у Аппиана (BC. I. 57) обычно понимается так: «его командиры, кроме одного квестора» (Loeb), gli ufficiali superiori dell’ escercito, ad eccezione del solo questore (Габба), соответственно учёные считают, что эти командиры принадлежали к nobilitas. Разъярённые, как и остальные представители своего сословия (см. ниже), действиями Суллы, они отказались иметь с ним что-либо общее и покинули его37, став одними из тех, кто ушёл в Рим, о чём сообщает Плутарх38. Бэдиан высказал вполне веское предположение, что этим квестором, сохранившим верность, когда остальные бежали, был не кто иной, как Л. Лукулл39. Однако недавно Митчелл подверг критике эту точку зрения и усомнился, можно ли понимать под ἄρχοντες «командиров»40. Главное его доказательство заключается в следующем41. Слово ἄρχοντες у Аппиана в отрывке BC. I. 65 обозначает нечто отличное от того, что обычно понималось под этим словом у того же Аппиана в отрывке BC. I. 57, и, действительно, оно там, возможно, обозначает группу младших офицеров ниже сенаторского ранга42. Итак, очевидно, что слово ἄρχοντες не имеет конкретного значения, и соответственно словоупотребление Аппиана расценивается Митчеллом как «небрежное и неточное». По его мнению, эта неточность «делает ненадёжными любые выводы, сделанные только на основании аппианова словоупотребления». Соответственно, так как у нас нет никакого другого свидетельства о том, что командиры покинули Суллу, согласно Митчеллу, то он отвергает традиционную точку зрения, что эти командиры из знати (nobiles) покинули его, так как разделяли враждебное отношение своего сословия в отношении поступка Суллы.
По крайней мере в одном, как мне кажется, Митчелл совершенно не прав. Его утверждение, что никто, кроме Аппиана, больше не сообщает об этом, не учитывает того, что Плутарх (Sulla. 9. 2), как мы только что видели, с.226 также рассматривает данный эпизод43. Заручившись сведениями других источников, можно с уверенностью утверждать, что Аппиана не так легко сбросить со счетов. Видимо, подход Митчелла к проблеме, порождённой словом ἄρχοντες τοῦ, неверен. Допуская, что это расплывчатый термин, который можно трактовать по-разному44, необходимо в каждом отдельном случае попытаться прояснить его значение в зависимости от контекста, а не утверждать того, что термин не может иметь какого-то определённого значения в одном случае, потому что он не имеет этого значения в другом. Так, у Аппиана в BC. I. 65 совершенно ясно, что имеются в виду командиры более низкого сословия, так как они противопоставлены ὅσοι ἀπὸ τῆς βουλῆς ἐπεδήμουν и это, как мы указывали, подтверждается свидетельством Веллея Патеркула. С другой стороны, это широко употребляемое слово встречается у Аппиана и во фрагменте BC. I. 57, представляющем иной контекст. В данном случае оно противопоставлено χωρὶς ἑνὸς ταμίου, что позволяет предположить, что имеются в виду командиры высшего сословия. Итак, хотя Аппиан и употребляет слово ἄρχοντες τοῦ не как технический термин, совершенно ясно из контекста, что́ оно означает, по крайней мере, в двух разных пассажах. В одном, который представляет для нас интерес (BC. I. 57), Аппиан говорит о командирах из нобилитета (nobilitas).
Итак, поход Суллы на Рим начался. Крайняя важность этого момента так часто комментировалась — ведь впервые римская армия, руководствуясь лишь преданностью своему командиру, была готова презреть верность государству и пойти на Рим, — что нам нет нужды что-то добавить к этому45. Для нас представляет интерес личность командующего, возглавившего поход, на которую пока не обращалось должного внимания. Справедливости ради следует отметить, что если на Марии и лежит в значительной мере ответственность за создание той профессиональной армии, которая, в конечном счете, скорее готова была присягнуть на верность своему командиру, чем государству, то именно Сулла первым осознал весь смысл такой перемены в 88 г. Но тогда возникает вопрос, как же получилось, что именно Сулла, а не Марий, осознал это? Вероятно, ответ будет таков: к этому пониманию его подтолкнули обстоятельства. Предательство Мария и Сульпиция подразумевало одно: если Сулла хотел, по крайней мере, остаться в живых, то ему придётся обратиться к своей армии. Это было единственное, что ему оставалось, не было никакого другого пути. Его предшествующий опыт показал, что́ могло случиться, если бы он был так глуп, чтобы вернуться в Рим без армии. Итак, Сулла оказался в том положении, в котором ему с.227 предстояло испытать преданность своих солдат и убедиться в том, насколько она велика. Короче говоря, ему предстояло увидеть, хотели ли они последовать за ним в Рим. Нельзя также отрицать того, что он всегда хорошо заботился о своём войске и мог быть уверен в его верности46, но у нас нет источников, подтверждающих, что он пестовал их в течение многих лет с дальним прицелом, чтобы затем двинуть на Рим. Подобная мысль может быть расценена как нелепый анахронизм. Он заботился о своих солдатах не больше, чем любой добросовестный командир, который знал, что взамен солдаты будут хорошо нести службу. Забота Суллы о благосостоянии войск, находившихся под его командованием, укрепила их преданность ему, а также способствовала его личному успеху в момент сражения. Предательство Мария и Сульпиция вынудило Суллу принять решение двинуться на Рим. Это в свою очередь означало, что ему придётся испытать до конца верность своего войска. Солдаты всегда были готовы следовать за ним, но простиралась ли их преданность так далеко, чтобы позволить им присоединиться к своему командиру в таком беспримерном предприятии? Это был тот вопрос, с которым Сулла ничего не мог поделать, кроме как найти на него скорейший ответ. Если до этого момента сам Марий не знал, на что способна созданная им армия, то Сулла, командовавший ею, и подавно. То, при каких обстоятельствах Сулла стал понимать, насколько может быть велика преданность его солдат, что они пойдут за ним, доказывает это предположение. Следует учесть, что он не осмелился объявить своему войску, что было у него на уме, а лишь перечислил те несправедливости, которые были ему причинены47. Это явно был поступок человека, который просто не знал, выкажут ли войска достаточно верности, чтобы поддержать его планы, и у которого не было иного выбора, кроме как попытаться это выяснить и, если позволяют обстоятельства, не слишком скомпрометировать себя. Возможности армии проявились почти случайно, что стало для Суллы величайшим открытием. Они проявились, поскольку он оказался в таком положении, что ему пришлось пойти на риск и обнаружить по косвенным признакам, что армия, которой он командовал, более верна ему, чем государству. И это был не тот признак, который бы он не заметил в обычное время. Его поход был не заранее обдуманным хладнокровным поступком, но поступком загнанного в угол и отчаявшегося человека, который пошёл на преднамеренный риск, и этот риск окупился. с.228 Реакция в Риме на весть о походе Суллы была достаточно предсказуемой. Очевидно, Марий и Сульпиций не поверили, что Сулла действительно пошёл на Рим со своими войсками — все их действия говорят об этом — но теперь, когда он уже был в пути, они, без сомнения, были в таком состоянии, в которое только Сулла и мог привести их, когда бы он появился в Риме. Они в страшном волнении стали готовиться к сопротивлению (App. BC. I. 57; Plut. Sulla. 9. 5). Сенат тоже не бездействовал. Он выслал несколько посольств, которые тщетно попытались остановить Суллу (App. BC. I. 57; Plut. Sulla. 9. 3—
Вторая трудность связана с интерпретацией упоминаемых посольств. Какое значение следует придать этим посольствам? Говоря просто, они являются свидетельством крайней враждебности сената, которую вызвал у него поход Суллы на Рим. Нет причин сомневаться, что сенаторы единодушно поддержали Суллу, когда он выступил против Сульпиция и его законопроектов50, но у нас есть все основания полагать, что вряд ли сенат с одобрением смотрел на его поход на Рим. Мы уже видели жесткую реакцию командиров Суллы из нобилитета (nobiles), когда им предложили принять участие в этом беспрецедентном походе. И можно допустить, что сенаторы-нобили также будут негодовать, видя римского полководца, ведущего свою армию на Рим. Далее, они едва ли могли спокойно смотреть на то, что́ делал Сулла, к тому же без их санкции. Не было издано никакого постановления, никакого senatus consultum ultimum. Сулла действовал исключительно по своей инициативе. Итак, хотя, возможно, были и такие, кто поддерживал заслуженного консуляра М. Антония, предложившего разоружить и Мария, и Суллу51, большинство же было решительно настроено отстаивать власть сената, поэтому и были отправлены эти посольства, чтобы приказать Сулле остановиться (App. BC. I. 57).
Так обстояли дела в Риме в то время, как Сулла двигался на Город. Недавно эта картина была поставлена под сомнения Митчеллом, но его доводы неубедительны52. Убедительно продемонстрировав, что Цицерон на протяжении всей своей жизни рассматривал разгром движения Сульпиция как похвальное дело, затем, к сожалению, Митчелл пытается показать, что nobiles в 88 г. одобрили поход Суллы, так как его результатом было усмирение Сульпиция. Таким образом, он пытается доказать, что взгляды Цицерона, которые стали известны позднее, совпадают со взглядами тех с.230 сенаторов, которые противостояли Сулле в 88 г. Его аргументы можно опровергнуть довольно легко. Во-первых, попытка Митчелла оправдать поведение покинувших Суллу командиров из числа сенаторов, которые, безусловно, разделяли позицию своих собратьев в Риме, как мы видели, слаба и неубедительна. Нам известно об одном сенаторе высокого ранга, который поддержал Суллу, а именно его коллеге по консулату Помпее Руфе, и на основании сего бесспорного факта Митчелл заключает, что это-то и является веским доказательством поддержки Суллы со стороны всего сената. Митчелл считает, что Помпей реагировал так же, как и остальные представители его сословия. Но мы не считаем реакцию Помпея типичной. Он только что был лишён своей provincia народным трибуном, и, что ещё хуже, — его сын был убит их сторонниками. Поэтому неверно рассматривать реакцию Помпея как реакцию типичного нобиля53. Для подтверждения гипотезы Митчеллом привлекаются сведения Аскония (64C). Там говорится, что Сульпиций был iure oppressus; тем самым он признаёт, что у нас есть данные о позиции сенаторов в 88 г. Кажется более логичным рассматривать их как свидетельствующие об отношении определенной группы nobiles в 67 г., когда состоялся суд54. Цицерон в данном случае защищает Корнелия, народного трибуна, и среди свидетелей обвинения были пять консуляров, причём все они были сторонниками Суллы55. И было совершенно естественно, что они сочтут правильным то, что Сульпиций был предан смерти. Разве не сам Цицерон говорит, что П. Сульпиция seditiosum existimant (Asc. 80C)? Но какие основания у нас есть для предположения, что позиция этой группы в 67 г. совпадала с позицией сената в целом в 88 г.?
И кажется слишком поспешным желание Митчелла допустить, что «эти посольства не отражали подлинных усилий сената остановить Суллу». Совершенно верно, что Плутарх считает, что сенат не был сам себе хозяином и был вынужден выполнять требования Мария и Сульпиция (Sulla. 9. 2). Но Аппиан, с другой стороны, вероятно, полагал, что только последнее посольство было отправлено по инициативе этой пары. И если сенат был так запуган, то как же вышло, что М. Антоний мог выдвинуть своё предложение? Это совсем не исключает возможности, что те сведения, которые приводит Плутарх, являются просулланской пропагандой. И как можно увидеть далее, Сулла очень заботился о том, чтобы подчеркнуть справедливость своего дела, и в данных обстоятельствах нужно искать объяснение для странного нежелания сената признать это. Что же является лучшим с.231 объяснением, как не факт запугивания сената?56 Итак, нужно рассмотреть возможность того, что Марий и сенат теперь были единомышленниками. И сенат, и Марий имели свои причины желать, чтобы Сулла был остановлен; один — потому, что боялся возмездия, другой — потому, что хотел подтвердить свой авторитет. Очевидно, что в подобных условиях стороннику Мария в сенате, М. Юнию Бруту, было достаточно легко одержать верх и склонить сенат к отправке посольства, чтобы остановить Суллу; и можно предположить, что он мог рассчитывать на поддержку кого-то, например, понтифика Кв. Сцеволы, который несколько лет спустя ясно дал понять, что он думал о тех, кто шёл с оружием в руках против своей страны57. Однако, как мне кажется, роль этих посольств нельзя недооценивать, поскольку они отражали мнение сената. Митчелл не смог убедительно оспорить традиционную картину событий, как она была обрисована выше58.
В ответ на просьбу последнего посольства, которое, как мы помним, попросило Суллу не приближаться к Городу на расстояние менее пяти миль, Сулла пообещал, что не будет двигаться дальше и приказал своим командирам здесь же разметить пространство для лагеря. Но как только послы удалились, Сулла отправил им вслед отряд под командованием Л. Базила и Г. Муммия. Они захватили городские ворота и стену у Эсквилинского холма, а тем временем и сам Сулла с остальным войском устремился за ними, чтобы ворваться в Эсквилинские ворота59.
Проникшие в Город командиры Суллы были встречены градом кирпичей и черепиц, которыми их забросала толпа с крыш ближайших домов, и были вынуждены отступить назад к стене. Именно в этот момент и прибыл Сулла. Оставив один легион охранять Эсквилинские ворота и стену, он вошёл в Рим с двумя легионами. После того как он пригрозил поджечь дома, толпа почти прекратила забрасывать воинов камнями. Ещё один легион под командованием Помпея Руфа занял Коллинские ворота, второй — выступил к Деревянному мосту, в то время как третий остался на страже у стены. Марий и Сульпиций собрали некоторые силы, во главе которых и вступили в битву с Суллой на Эсквилинском Форуме. Ярость их отчаянного сопротивления была столь велика, что войска Суллы дрогнули, и лишь личная храбрость, проявленная Суллой, укрепила их дух. Тогда Сулла послал за с.232 подкреплением и выделил отряд, который, пройдя по Субуранской дороге, вышел в тыл противнику. Прибытие подкрепления внесло смятение в ряды сторонников Мария, и их сопротивление ослабло. Они призвали на помощь людей, которые продолжали сражаться, находясь в домах, и пообещали свободу всякому рабу, который присоединится к ним. Но когда ни один раб не откликнулся на это предложение (что неудивительно), марианцы были сломлены и обратились в бегство. Сам Марий отступил к храму Земли, где, вероятно, он повторил свой призыв к рабам. Но когда и во второй раз отклика не последовало, Марий бежал из Города60.
Теперь Сулла продвигался по Via Sacra и казнил нескольких грабителей, которых он там встретил. Остатки марианцев укрылись на Капитолии, и когда Сулла прибыл на форум, он вытеснил их оттуда. По всему Городу были расставлены караулы, и Сулла вместе с Помпеем Руфом провёл ночь, обходя посты, чтобы убедиться в том, что не произошло никаких столкновений между войском и гражданами61.
Итак, Сулла стал хозяином Рима. Прежде, чем продолжить наше повествование о его последующих действиях, необходимо остановиться и попытаться выяснить, как же он сам рассматривал свою роль в тот момент. Мы уже видели, что у него были серьёзные личные основания двинуться на Рим и что его моральный кодекс повелевал ему поступить со своими врагами так же, как они поступили с ним. Он был полон решимости отплатить Марию и Сульпицию за их предательство. Но его личные мотивы искусно совпадали с тем, как он понимал свои обязанности консула. Чуть раньше мы говорили, что́ Сулла ответил, когда его спросили, почему он идёт на Рим: он заявил, что поступает так, чтобы освободить Рим от тирании. Именно такой ответ, с.233 напоминающий девиз, использованный теми, кто сокрушил Гракхов62, раскрывает позицию Суллы, которую он занял как консул. И хотя его терзали некоторые сомнения в связи с походом на Рим, но, очевидно, Сулла смог их в себе подавить, вспомнив, что именно он как консул должен освободить Рим от тех, кто силой и запугиванием ниспроверг надлежащий порядок законотворчества. Он прояснил своё отношение на сходке (contio), созванной наутро после захвата Города. Рим, по его словам, попал в руки демагогов, и Сулла сделал то, что сделал, исходя лишь из чистой необходимости (App. BC. I. 59). Он пришёл как консул, чтобы защитить конституцию, а не править покорённым Городом как тиран. Если мы хотим понять действия Суллы как хозяина Рима, то мы должны твёрдо помнить эти два его заявления63.
Первым делом Суллы было объявление врагами Рима (hostis) Мария, Сульпиция и некоторых из их союзников. Всего было осуждено на смерть по этому постановлению двенадцать человек, а их имущество было конфисковано квестором. Столь незначительное число осуждённых не вызывает удивления, если вспомнить, какую политику проводил теперь Сулла. Он публично заявил, что пришёл освободить Город от тиранов и объявил вне закона всех тех, чья роль в организации насилия была существенна. Если бы он перешёл к поголовной облаве на всех сторонников Мария, тогда бы он выглядел не как консул, защищающий республику от насилия, а как лидер бесчинствующей нелегальной группировки, сводящей счёты с личными врагами. Тем марианцам, которые не были в числе зачинщиков беспорядков, нечего было бояться Суллы. Его публично сделанное заявление о своей роли как консула послужит гарантией того, что пострадают только те, кто виновен в разжигании беспорядков64.
с.234 Следующим шагом консула было обращение к сенату с требованием объявить распоряжения Сульпиция незаконными на том основании, что они были приняты под угрозой применения силы, что и было сделано65.
После этого Сулла предложил внести ряд поправок в римскую конституцию, которые были одобрены comitia tributa66. Учёные долгое время ломали копья по поводу этих законов67. Стрэчан-Дэвидсон полагает, что единственным изданным законом в это время было аннулирование законодательства Сульпиция, а всё остальное лишь дублирует законодательство 81 г., ибо нет данных о функционировании изменённой конституции68. Но в действительности есть один пример этой конституции в действии (см. ниже); однако из-за скорой её отмены Цинной69 у нас нет других примеров. Никколини верно замечает, что между этими законами и законами 81 г. достаточно различий, чтобы понять: речь идёт о двух различных сводах законов70. Нет ничего невероятного в том, что Сулла обнародовал такие законы, как скоро мы это увидим, как и в том, что можно отвергнуть некоторые с.235 законы и признать другие как легитимные71. Аппиан, очевидно, составляя своего рода перечень, имел минимальное представление о том, о чём писал, но это совсем не значит, что какие-то положения в его перечне спутаны с законодательством 81 г., особенно, если они убедительно могут быть вписаны в контекст событий 88 г. Итак, рассмотрим реформу по пунктам.
Первым постановлением было следующее: не представлять в народное собрание ничего, что предварительно не было бы обсуждено в сенате — возрождение древнего обычая, затрагивавшего интересы консулов, преторов и народных трибунов72.
Следующая мера была направлена на то, чтобы сосредоточить всю законодательную деятельность в центуриатных (comitia centuriata), а не в трибутных комициях (comitia tributa); в ведении concilium plebis оставались только выборы народных трибунов73.
Взятые вместе, эти два постановления гарантировали, что законодательная инициатива отныне будет находиться в руках сената, а голосование при принятии законов будет осуществляться людьми, обладающими здравым смыслом и достатком.
Несомненно, именно в связи с действиями Сульпиция, а также Друза, которые были свежи в его памяти, Сулла и издал законы, чтобы уменьшить власть народных трибунов. В точности положения закона неизвестны, но, вероятно, он во многих отношениях напоминал более поздний закон 81 г.74
с.236 Следующим шагом Суллы явилось издание закона, по которому численность сената увеличивалась на 300 человек. Это постановление, вероятно, отражает влияние Друза и его группировки75. Новые сенаторы должны были набираться из состоятельных людей, естественно, включая всадников и людей более низкого ценза. Вряд ли у Суллы было время, чтобы провести это постановление в жизнь76.
Были изданы два других постановления, которые не изменили конституцию как таковую. Рим выходил из экономического кризиса, вызванного событиями предыдущих лет. Вес и ценность монет в обращении уменьшились77. К тому же доходы класса землевладельцев серьёзно пострадали в результате Союзнической войны, когда их владения попали в руки врагов. Само государство в значительной мере зависело от Кампании как источника провианта во время войны. Когда в 89 г. претор Азеллион раскопал старый закон, благоприятствовавший должникам, разъярённые кредиторы расправились с ним. Обстановка ещё более ухудшилась, когда ежегодные доходы и прибыль из Азии сократились в результате вторжения Митридата78. Именно долговую проблему, требовавшую скорейшего урегулирования, и хотел решить Сулла. Он издал закон, по которому десятая часть всех долгов прощалась, а на будущее устанавливался максимальный процент79.
Сулла также издал закон об основании двенадцати колоний, но вряд ли дело пошло дальше этого, поскольку нет свидетельств о действительном их основании80. Правда, Гатти предположил, что в это время были основаны Помпеи, но доказательства, выдвинутые им, не выглядят с.237 убедительными81. Согласно этой теории, просуллански настроенная группа захватила часть того, что называется città semi-distrutta. Другим подробным примером можно считать pagus Augustus Felix suburbanus. Когда победили сторонники Цинны, эти люди сохранили свои владения. Конституция этого города иногда называется carratere provvisario magistrature come la questura e l’edilità che già avevano un precedente annito. Недостатки этой точки зрения очевидны. В обстановке 87 г. в высшей степени маловероятно, чтобы просулланская колония была там основана — или где-то ещё по той же причине. Ещё более невероятно, чтобы мстительный Цинна позволил ей выжить. А предполагаемая «конституция», вероятно, является продуктом подтасовки эпиграфических данных, так как размещение поселенцев в pagus является всего лишь догадкой. Что же более или менее ясно, так это те цели, которые преследовал Сулла, когда предлагал основать эти двенадцать колоний. Возможно, он намеревался частично заселить их солдатами, ушедшими в отставку после Союзнической войны, а другие должны были быть населены плебсом в качестве примирительной меры, как и Друз когда-то намеревался сделать со своими колониями82.
Вряд ли Сулла задумывал эти законы под влиянием минуты, через несколько часов после взятия Рима — для этого они были слишком сложны. Мы уже отмечали, чем они напоминали законы Друза. Если предположение, что Сулла принадлежал к группе, поддерживавшей реформатора, верно83, тогда у нас есть все основания считать, что, по крайней мере, частично законы, которые он издал, были результатом его обсуждения их с Друзом и другими членами группировки последнего. Отсюда, в свою очередь, следует, что за несколько лет до этого Сулла стал задумываться над проблемами, стоявшими перед Республикой, и пришёл к выводу, что Друз мог бы решить хотя бы некоторые из этих проблем. Не следует видеть в Сулле всего лишь послушного ученика Друза, так как есть все основания считать, что уже к концу
Как только Сулла обнародовал свои законы, он отправил армию назад в Капую84. Пока же проходила обычная процедура принятия законов, армия пребывала в Риме, и хотя она ничего не делала, тем не менее голосующие, вероятно, с опаской оглядывались на неё. Нет никаких данных о том, что войска как-то вмешивались в законодательный процесс. Также следует учитывать, что Сулла предпринял меры предосторожности, чтобы избежать столкновения армии с гражданами. Однако самого присутствия было достаточно, чтобы запугать законодательные органы в случае, если бы возник хоть малейший протест (см. ниже). В действительности же сам факт, что такой протест мог беспрепятственно возникнуть и остаться безнаказанным, свидетельствовал о том, что хотя присутствие армии и внушало страх, но напрямую она не могла запугивать или принуждать. И сам Сулла почти незамедлительным роспуском войск показал, что у него нет желания никоим образом использовать их, чтобы ниспровергнуть конституцию или обеспечить угодное ему положение дел. К этому времени Сулла, должно быть, знал, что на предстоящих выборах предстоит жестокая борьба, и, тем не менее, он позволил войскам уйти, чтобы они оставались совершенно свободными. Если бы к нему обратились с вопросом по этому поводу, Сулла, вероятно, ответил бы, что он как законно избранный консул осуществляет своё право представлять законопроекты в народное собрание. Армия с.239 находилась в Городе, чтобы охранять его от тирании; к голосованию она не имела никакого отношения. Следует также подчеркнуть: никто никогда не предполагал, что законы Суллы были изданы per vim. Никто даже и не пытался отменить их на этом основании, и никто, как кажется, не считал, что армия хоть какими-то действиями пыталась оказывать влияние на голосующих.
Едва армия покинула Город, как оппозиция Сулле в очередной раз проявила себя. Первыми, вероятно, предприняли шаги сторонники Мария, обратившиеся к Метелле, чтобы она переговорила с Суллой от их имени. Друзья и жёны изгнанных как по закону Вария, так и вместе с Марием, не жалели сил, чтобы добиться их возвращения и зашли даже слишком далеко, устроив заговор против жизни консулов85. Но оппозиция проявила себя наиболее эффективно именно на выборах, и поэтому на данном предмете мы остановимся особо.
Дискуссия по проблеме выборов естественно распадается на два вопроса. Поскольку в наших источниках есть некоторая неясность, то сначала попытаемся, насколько это возможно, понять, что же произошло на самом деле. Затем рассмотрим, почему же всё обернулось таким образом.
Во время выборов трибунов Сулла смог не допустить одного враждебного кандидата Кв. Сертория, и нам известно, что был избран некий Магий (Magius), который, очевидно, был сторонником Суллы86. Также известно, что одного из сторонников Суллы, Нония Суфена, избиратели провалили, вероятно, на выборах трибунов87. Ко всем прочим обидам добавилось ещё одно оскорбление — М. Марий Гратидиан, племянник великого Мария, был среди тех, кто победил на выборах (MRR. II. 47). Выборы этого человека служат, чтобы подчеркнуть — если это вообще нужно — неотъемлемую умеренность политики, проводившейся Суллой. Если бы он ввёл режим террора против всех сторонников Мария, а не только против тех, кто был в ответе за разжигание смуты, вряд ли можно было бы ожидать увидеть сейчас Мария Гратидиана в качестве кандидата на должность трибуна88. На самом деле конечный результат этих выборов вряд ли можно охарактеризовать как обнадёживающий для Суллы, поскольку большинство избранных трибунов оказалось враждебными ему89.
с.240 Основным нашим источником по консульским выборам остается сообщение Плутарха (Plut. Sulla. 10. 3—
Νώνιον μὲν γὰρ τὸν ἀδελφιδοῦν αὐτοῦ καὶ Σερουίλιον ἀρχὰς μετιόντας ἀποψηφισάμενοι καὶ καθυβρίσαντες, ἑτέρους κατέστησαν ἄρχοντας, οὓς μάλιστα τιμῶντες ᾤοντο λυπεῖν ἐκεῖνον. ὁ δὲ τούτοις τε προσεποιεῖτο χαίρειν, ὡς τοῦ δήμου τῷ ποιεῖν ἃ βούλοιτο δὶ αὐτὸν ἀπολαύοντος τῆς ἐλευθερίας, καὶ θεραπεύων τὸ τῶν πολλῶν μῖσος, ὕπατον κατέστησεν ἀπὸ τῆς ἐναντίας στάσεως Λεύκιον Κίνναν, ἀραῖς καὶ ὅρκοις καταλαβὼν εὐνοήσειν τοῖς ἑαυτοῦ πράγμασιν. ὁ δ᾿ ἀναβὰς εἰς τὸ Καπιτώλιον, ἔχων ἐν τῇ χειρὶ λίθον ὤμνυεν, εἶτ᾿ ἐπαρασάμενος ἑαυτῷ μὴ φυλάττοντι τὴν πρὸς ἐκεῖνον εὔνοιαν ἐκπεσεῖν τῆς πόλεως ὥσπερ ὁ λίθος διὰ τῆς χειρός, κατέβαλε χαμᾶζε τὸν λίθον, οὐκ ὀλίγων παρόντων.
«Так, провалив с позором Нония, племянника Суллы, и Сервилия, которые домогались должностей, народ должности эти отдал тем, чьё избрание, как предполагали, доставит Сулле наибольшее огорчение. Сулла же делал вид, что это его радует, — ведь благодаря ему народ, дескать, и пользуется свободою поступать, как хочет, — а чтобы отвести от себя ненависть толпы, провёл в консулы принадлежавшего к стану его противников Луция Цинну, взяв с него скреплённое страшными клятвами обещание поддерживать дело Суллы. Цинна поднялся на Капитолий и, держа в руке камень, принёс присягу на верность, скрепив её таким заклятием: пусть будет он, если не сохранит доброго отношения к Сулле, вышвырнут из Города, подобно этому камню, брошенному его собственной рукой. После этого в присутствии многих свидетелей он бросил камень на землю» (пер.
Прежде всего давайте рассмотрим персонажи, чьи имена упомянуты здесь: Σερουήϊον: исправление Моммзена на Σερουίλιον обычно всеми принимается, и он идентифицируется с П. Сервилием Ватией, отпраздновавшим триумф в этом году90. Вальджильо (Valgiglio E. Ad loc.) придерживается первоначального чтения и идентифицирует его с неким Сервием Корнелием, предваряя свою идентификацию таким замечанием: se è esatta la correzione del Mommsen, если верно исправление Моммзена. Νώνιον: обычно считается, что это Секст Ноний Суфен, племянник Суллы, который позднее с.241 учредил Ludi Victoriae Sullanae91. Однако Вальджильо отрицает любые сведения о нём (Valgiglio. Ad loc.). Κίνναν: Л. Корнелий Цинна92.
Обычно считалось93, что Плутарх в данном абзаце сообщает только о консульских выборах. Много лет назад, однако, Беннет поставил под сомнение это предположение94, но на его позицию, по всей видимости, не обращали должного внимания до тех пор, пока Кац95 не опубликовал собственную версию этого пассажа. Поэтому мне кажется, что рассмотрение взглядов этих учёных должно стать отправной точкой для любого дальнейшего исследования сведений Плутарха. Беннет указывал, что Плутарх, вероятно, сообщает о двух различных выборах, поскольку он сначала говорит об ἀρχάς, а затем об ὕπατον. Два этих термина не могут относиться к одному и тому же явлению. Далее он предполагает, что ἀρχά — это выборы трибунов, должности которых домогались Сервилий и Ноний96. Привлекательная и правдоподобная на первый взгляд как теория сама по себе, эта точка зрения, однако, имеет один существенный недостаток. Сервилий, который только что имел imperium propraetore и отпраздновал триумф, едва ли стал бы добиваться трибунской должности на этом этапе своей карьеры97. Всё указывает на то, что Сервилий, который был тесно связан с Суллой, был кандидатом на консульство98.
Но почему же тогда Плутарх включил кандидатов в консулы Сервилия с Нонием в число тех претендентов на ἀρχάς, кто потерпел провал ещё до консульских выборов? Ответ, по видимости, заключается в том, что же всё-таки хотел донести до нас Плутарх. Он описывает серьёзное поражение Суллы при голосовании и его ход мыслей таким образом: кандидаты Суллы провалены, когда добивались ἀρχάς. Сам Сулла делает вид, будто доволен тем, что народ свободно осуществляет своё право голоса, и, чтобы избежать общей ненависти, он проводит в консулы Цинну, но сначала заставляет его принести клятву. Этот отрывок, как я думаю, не нужно воспринимать так буквально, как это делают Беннет и Кац99. Если что-то он и представляет с.242 собой, так это — образец искажения исторических фактов Плутархом с целью донести особый смысл до читателя100. В данном случае Плутарху нужны сведения для подкрепления его утверждения о непопулярности Суллы; поэтому он приводит в качестве примера имена Нония и Сервилия, провалившихся сулланских кандидатов. К сожалению, Плутарх выражает свои мысли так, что создаётся впечатление, что Сервилий баллотировался на какую-то другую должность, а не на консула, что представляется невероятным. Тем не менее я полагаю, что речь не идёт о намеренном обмане со стороны Плутарха. Говоря об ἀρχάς, он ясно даёт понять: он в курсе того, что Ноний и Сервилий домогались различных должностей. В свою очередь, эта необходимость объяснить непопулярность Суллы, очевидно, возникла из убеждения Плутарха, что Сулла сделал Цинну, своего врага, как мы увидим далее, консулом. По причинам, которые будут полностью изложены ниже, это кажется ошибочным. Здесь достаточно сказать, что из-за этого ошибочного убеждения Плутарху пришлось искать объяснение столь странному поведению со стороны Суллы. И он нашёл ответ в отказе Нонию и Сервилию в их стремлении к ἀρχάς. Это доказало непопулярность Суллы, который, заискивая перед народом, сделал своего врага Цинну консулом. Но, доказывая свою точку зрения, Плутарх не показал, что провал Сервилия и успех Цинны были отделены друг от друга всего лишь несколькими часами, так как оба были кандидатами на консульские выборы. Он усугубил путаницу, поставив на одну доску поражения на выборах Нония и Сервилия, поскольку может показаться, что эти выборы были разделены во времени несколькими неделями, так как Ноний, вероятно, был кандидатом на выборах в трибуны101.
Как мы уже сказали, Плутарх, по нашему мнению, не прав, полагая, что Сулла сделал Цинну консулом. Его ошибка повторяется и в наше время Беннетом102, который подкрепляет свой взгляд ссылкой на Диона Кассия (fr. 102. 2), где также утверждается, что Сулла назначил Цинну своим с.243 преемником, однако, учитывая изложенное выше, изображение Суллы, действующего с позиции силы, должно настораживать. Слова в Schol. Gron. P. 286 Stangl: Sulla fecit duos consules — позволяют выявить ошибку, допущенную Плутархом и Беннетом. «Fecit» в этом отрывке не следует переводить как «сделал, назначил». Можно обнаружить три случая употребления глагола facio в контексте выборов:
1) страд. залог: быть избранным (Cic. Ad Fam. II. 9, Pro Planc. 9. 14);
2) действ. залог: голосовать за кого-то (Cic. Pro Mur. 45);
3) в смысле «председательствовать на выборах» (Cic. De orat. II. 268).
Безусловно, схолиаст употребляет слово facio в смысле «председательствовать на выборах», поскольку в обязанности Суллы как консула входило председательствовать на выборах своих преемников. Далее, Плутарх употребляет глагол καθίστημι дважды, чтобы перевести facio. Первый раз он употребляет его во втором значении со словом δῆμο, а затем по отношению к Сулле уже в третьем значении, хотя ход его мыслей, как подчеркивалось раньше, ясно показывает, что Плутарх понимал facio в своём источнике как слово, употребляемое во втором значении103.
Обратившись к рассмотрению клятвы, которую Сулла вырвал у Цинны и Октавия, мы получим дополнительный аргумент в пользу точки зрения, что facio и καθίστημι употреблены здесь в техническом смысле104. Иногда считалось105, что история с клятвой неподлинная, на том основании, что это более поздний вымысел сулланских пропагандистов с целью дискредитировать Цинну. Сторонникам этой теории, очевидно, не приходило в голову, что Сулле в 88 г. очень хотелось дискредитировать Цинну. Кратко остановимся на причинах, по которым Сулла столкнулся с перспективой того, что оба кандидата, враждебные ему, могли быть избраны консулами. Поскольку он, вероятно, считал, что они впоследствии попытаются отменить его конституционные реформы, Сулла вынужден был придумать некоторые меры, которые бы сдержали их. Если мы представим, что Сулла хотя бы на секунду подумал об использовании армии, чтобы подавить их, то значит, мы ничего не понимаем в той обстановке, которая сложилась тогда в Риме. Сулла действительно пришёл с армией — как он сам заявил, чтобы низвергнуть тиранов, т. е. тех, кто силой пытался добиться своего. Но теперь эти предполагаемые тираны были разогнаны, а законно избранный консул с.244 председательствовал на свободных выборах106. Нормальная политическая жизнь Рима возобновилась, и любая попытка вмешательства полностью подорвала бы доверие к Сулле, которого в таком случае могли упрекнуть в том, что он использовал те же методы, в которых он обвинял Мария и Сульпиция. Но когда Октавий и Цинна продемонстрировали оппозиционное отношение к Сулле в обычной конституционной форме, ему пришлось искать конституционные же средства, чтобы ограничить свободу их действий. Поэтому Сулла вынудил их принести торжественную клятву, так как был уверен, что в случае её нарушения они лишатся всякого доверия. Безусловно, это был идеальный выход для того, чтобы предотвратить отмену его мероприятий, но это также было лучшее, что мог придумать Сулла в подобных обстоятельствах.
М. А. Леви выразил недоумение по поводу того, как Сулла смог вырвать клятву у обоих107, но Майер108; который правильно понял суть ошибки Беннета в отношении употребления глаголов facio/καθίστημι, считал, что Сулла мог отказать им в renuntiatio (официальном провозглашении). Возможно, это не совсем верно. Председательствующий консул мог отказать в professio (официальное объявление кандидата), и, хотя кандидат мог продолжать дальше борьбу, консул мог отказать уже в renuntiatio, но это действие уже, безусловно, привело бы к концу его консульства. Скорее Сулла попытался бы вырвать клятву у Цинны и Октавия на стадии professio, а они, со своей стороны, вряд ли отважились потерять всё, оказавшись в сомнительном положении кандидатов, которым могли отказать в renuntiatio109. Если Сулла посчитал необходимым заставить эту пару принести клятву, то все, надо думать, знали: у них были хорошие шансы на победу. Зачем же тогда всё упускать ради отказа согласиться на то, что, по крайней мере, Цинна, как вскоре он это и доказал, считал пустым звуком?110 Итак, Сулла смог добиться принесения клятвы, так как это входило именно в компетенцию председательствующего магистрата. Балст, который справедливо считает клятву подлинной111, далее замечает, что её можно сравнить с клятвой в acta Caesaris, как это делает Вайншток112, без всяких объяснений называющий Суллу проконсулом. Однако, как указывает последний из с.245 упомянутых авторов, между этими клятвами существует большая разница. Клятва Цезаря была принесена публично при вступлении в должность, а все наши источники, кажется, наводят на мысль о том, что клятва, принесённая Сулле, была частной, и её можно сравнить с клятвой, упомянутой в Suet. Div. Iul. 23. 2113.
Итак, были избраны два консула, которым Сулла не доверял. Мы хуже информированы относительно преторских выборов, но известно, что позднее в Греции два претора переметнулись к Сулле в 87 г. (Dio Cass. Fr. 102. 12). Однако это не означает, что они непременно должны были быть сторонниками Суллы, когда избирались, поскольку, вероятно, они своим энтузиазмом в защиту республики навлекли на себя гнев Цинны114.
Результаты выборов, таким образом, продемонстрировали величайшую непопулярность Суллы среди всех классов в Риме115. Хотя ещё за несколько месяцев до этого, будучи героем Союзнической войны, он одержал победу на консульских выборах на волне всеобщей популярности. Такая разительная перемена, как может показаться, произошла в результате одного: его похода на Рим. Этот акт вызвал у всех римлян отвращение к нему. Верно, что значительная часть населения с энтузиазмом поддержала Суллу и Помпея, когда они выступили открыто против законопроектов с.246 Сульпиция116. Но Сулла потерял эту поддержку, когда двинул войска на Город. В обстановке страха, порождённого этим беспримерным поступком, сколь оправданным он ни казался бы Сулле, все преступления Сульпиция и его пагубные законопроекты тотчас же забылись, и ненависть переменчивого народа обратилась на консула, осмелившегося на такое чудовищное деяние. И когда Сулла удалил Мария в изгнание, люди уже не помнили, как друг последнего Сульпиций запугивал их, чтобы добиться для Мария командования в Митридатовой войне, но помнили лишь то, что Марий — тот человек, который спас Рим от кимвров и тевтонов. Кроме того, Сульпиция, вероятно, ненавидела большая часть плебса, но едва ли их не тронуло зрелище убитого трибуна, чья личность была неприкосновенной. И что же они должны были чувствовать, как не гнев, когда увидели, что власть concilium plebis урезана?117 Учитывая данные обстоятельства, вряд ли удивительно, что выборы трибунов имели неблагоприятный результат для Суллы.
Столь же малоутешительным было и отношение к нему со стороны имущих классов и самого сената. Несмотря на отвращение к Марию, Сульпицию и их законопроектам, они также не были готовы одобрить поход Суллы. Верно то, что Антоний пытался занять умеренную позицию, но большинство сенаторов не разделяли его отношения. Посольства, которые сенаторы отправляли, чтобы остановить Суллу, служат достаточным тому доказательством. Едва ли их отношение улучшилось, когда Сулла проигнорировал приказ остановиться, поправ таким образом авторитет сената. Соответственно, когда Сулла появился, сенаторы не были расположены к тёплой встрече. Далее, несмотря на всю нелюбовь сенаторов к Марию, похоже было, что они также не готовы были одобрить травлю и в конечном счете убийство спасителя Рима. Также нам известно, что Сцевола Авгур выразил протест против объявления Мария hostis (врагом Рима)118. Нет ничего невероятного в том, что многие сенаторы разделяли мнение Сцеволы, но были слишком трусливы, чтобы высказать его.
Что бы ни было, сенат и собственники получили значительную выгоду от похода Суллы. Как мы видели, конституционные реформы, проведённые Суллой, значительно упрочили их положение в государстве. И хотя они могли воздевать к небу руки от ужаса перед методами Суллы, вряд ли они согласились бы отменить хоть один из законов, которые могли быть выгодны им. Легче всего было отречься от самого Суллы, но сохранить его законы119. Если такое понимание сложившейся ситуации верно, это может с.247 означать, что comitia centuriata выберет тех, чья политика во многом напоминала политику Суллы, но кто никак не мог считаться его сторонником; т. е. тех людей, кто был сторонником сильного сената, решительным противником предоставления италикам равных избирательных прав, но, кроме того, кто, в большей или меньшей степени, был личным врагом консула. Относилась ли подобная характеристика к Октавию и Цинне?
Сторонникам подобной теории лишь одна сторона выборов может доставлять беспокойство. Когда Октавий и Цинна принесли клятву, они были вынуждены поклясться, что оставят в неприкосновенности законодательство Суллы. А это должно означать, что один или оба консула могли попытаться отозвать все или часть законов. Очевидно, что Сулла рассматривал, по крайней мере, одного из них не только как своего личного врага, но также как и человека, способного пойти дальше и попытаться расстроить все его реформы. Поскольку он вынудил Октавия принести клятву, вероятно, Сулла считал, что он-то и может доставить ему проблемы, однако в свете того, как позднее Октавий энергично отстаивал status quo, это представляется маловероятным. Должно быть, Сулла во время выборов знал, что, хотя Октавий и не испытывал лично к нему никакой симпатии, но он не стал бы вмешиваться в его реформы120. Конечно, это значит, что Сулла заставил обоих консулов принести клятву в качестве простой формальности. Настоящей мишенью Суллы был не Октавий, а Цинна. Этот человек проявил себя чуть позже как сторонник италиков, но вряд ли возможно, чтобы в данный момент он проводил кампанию в их пользу. Поступи он так в тогдашнем положении, это было бы равносильно политическому самоубийству, и всё указывает на то, что он никак не касался данного вопроса, когда баллотировался121. Но, вероятно, какие-то высказывания или поступки Цинны заставили Суллу счесть, что он потенциально опасен для него. Последующие действия Цинны наводят на мысль о том, что же это могло быть. Как вскоре мы увидим, он попытался преследовать Суллу в судебном порядке, поскольку стал консулом, и нет ничего невероятного в том, что уже сейчас об этом намерении Цинны стало известно. Такое заявление, безусловно, получило одобрение сенаторов, которые были глубоко оскорблены бесцеремонным пренебрежением Суллы авторитетом того органа, к которому они принадлежали. И, если было бы рискованно даже намекнуть, что все законы Суллы должны быть отменены, то был, по крайней мере, один пункт, который был неуязвим для нападок. Ничто не могло остановить Цинну, объявившего, что он вернёт изгнанных по закону Вария и с.248 сторонников Мария. Это требование исходило от представителей высших классов и их родственников и друзей, которые уже продемонстрировали свою озабоченность их возвращением, и они безусловно поддержали бы любого, выразившего желание это сделать122. Подобных планов самих по себе было вполне достаточно, чтобы заставить Суллу относиться к Цинне с антипатией. Вероятно, пока Октавий, несмотря на свою нелюбовь к Сулле, был готов в интересах того класса, к которому он принадлежал, поддержать реформы консула, Цинна, который, вполне возможно, уже замышлял их полное уничтожение, предлагал отменить часть из них и нашёл сторонников в этом деле.
Как мы уже отмечали, Сулла ничего не мог сделать в связи с неблагоприятным для него результатом выборов, кроме как заявить, что он рад видеть, как народ свободно осуществляет своё право голоса. В любом случае, вряд ли у него было много времени, чтобы размышлять об этом. Очень скоро Сулле пришлось покинуть Рим, чтобы предотвратить возрастающую с каждым днём угрозу, исходящую от Митридата. Но до этого ему предстояло ещё решить несколько проблем. Как мы уже видели, отношение в Риме к Сулле было в лучшем случае зловеще враждебным, и уже замышлялись заговоры против обоих консулов. Хотя Помпей, как кажется, не был столь непопулярным, как Сулла123, тем не менее ощущалась необходимость убедиться в том, что в его распоряжении были какие-то средства для своей защиты. Кроме того, Сулла явно был озабочен тем, чтобы никто не попытался свергнуть его конституцию силой. Как он думал, ему удалось воспрепятствовать консулам сделать это легальными средствами, но очевидно, что зловещий Цинна при случае мог бы прибегнуть и к более грубым методам. К счастью, решение обеих проблем оказалось под рукой. Сулла вознамерился лишить Помпея Страбона его проконсульской армии и передать её Помпею Руфу, у которого тогда появились бы средства не только для личной защиты, но и реформ — на случай, если кто-либо попытается их отменить силой. Это могло означать, что Помпею пришлось бы отказаться от его provincia, но о чём шла речь, мы не знаем.
Как Сулла осуществил эту передачу? Валерий Максим говорит о senatus iussu, но Аппиан, с другой стороны, сообщает о lex (Val. Max. IX. 7. Mil. rom. 2; App. BC. I. 63). Как же согласовать эти свидетельства? С помощью ссылки на одну из конституционных поправок Суллы. Следует учесть: ничто нельзя было теперь представить на рассмотрение народного собрания с.249 без предварительного согласия сената124. В соответствии с собственным законом Сулла сначала должен был получить разрешение сената и только после получения такового он мог представить свою меру на рассмотрение народа. Народ, ненавидевший Страбона и испытывавший некоторые добрые чувства к Помпею125, хотел даровать Сулле то, что он просил, но veto, наложенное трибуном Г. Гереннием, положило конец рассмотрению дела126.
Итак, вооружившись всего лишь постановлением сената (senatus consultum), Помпей приступил к командованию армией Помпея Страбона (Val. Max. IX. 7. Mil. rom. 2), Последний сдал командование без возражений, но через несколько дней его воины убили Помпея, и поползли слухи, что это было сделано по наущению бывшего командующего127.
Стоит заметить, что описанное происшествие показывает, как мало знал Сулла о возможностях новой армии, созданной Марием. Как мы видели, даже он совершенно случайно натолкнулся на величайшее открытие, что его войска преданы ему как командующему больше, чем государству. Это открытие было результатом страха и отчаяния, а не холодного расчета. Впоследствии ему не пришло в голову, что другие армии испытывают подобные чувства по отношению к своим командующим, как и его армия по отношению к нему. Он так плохо понял ту перемену, которая произошла с римскими армиями, ту перемену, которой сам только что воспользовался, а также слабо отдавал себе отчет в том, что и другие воины могут повести себя так, как это сделали его собственные, что смог послать Помпея Руфа на с.250 верную смерть, думая, что обеспечивает его безопасность128. Сулла не сформулировал ещё для себя главный принцип: римские армии теперь будут считаться с приказами своих генералов больше, чем с государственными. Что теперь понятно каждому историку, было скрыто от Суллы. Действительно, даже когда он вернулся в Италию в 83 г., у него всё ещё были сомнения по поводу готовности его войск следовать за ним (Plut. Sulla. 27. 4) — такова была сила вековой традиции, которая столь тяжёлым грузом легла на Суллу. К осознанию всех возможностей армии он шёл на ощупь. Следующее поколение, извлекая максимальную выгоду из того, что далось Сулле методом проб и ошибок, имело ясное представление об этих возможностях.
Когда известие о смерти Помпея достигло Города, Сулла ещё больше испугался за свою жизнь и окружил себя телохранителями из числа друзей, которые оставались с ним днём и ночью. Но в Риме он надолго не остался, а отправился под защиту войска в лагерь (App. BC. I. 64). Шел 87 г., и вскоре Сулла должен был уехать как проконсул на войну с Митридатом129. Ко всем прочим его несчастьям Цинна, который уже стал консулом, убедил трибуна по имени Вергилий или Вергиний предъявить судебный иск Сулле130. Дион Кассий, не упоминающий о судебном преследовании, сообщает, что Цинна, едва вступив в должность консула, захотел как можно скорее выдворить Суллу за пределы Италии, чтобы ему было легче осуществить свои замыслы (fr. 102. 1). Но это кажется невероятным131. Условия империя (imperium) Суллы требовали, чтобы он отправился воевать против Митридата, а он уже и так потратил много времени, осаждая Нолу и разбираясь с Марием и Сульпицием. Ситуация на театре боевых действий к тому моменту резко изменилась. Понтийские войска находились в Греции, и большая часть страны перешла под их контроль. Лишь незначительные силы Суры, пришедшие из Македонии, противостояли им132. Если бы Сулла не выступил в ближайшее время, то ему пришлось бы сражаться с Митридатом уже в Италии, только что пережившей все ужасы Союзнической войны и где остатки мятежников были готовы объединиться с врагом (Diod. XXXVII. 2. 11) — Таким образом, Цинне не нужно было торопить Суллу. Его обязанности требовали, чтобы он отправлялся незамедлительно133. Как сообщает Плутарх, с.251 целью Цинны было τὰ καθεστῶτα κίνειν — именно то, чего как опасался Сулла, попытается сделать Цинна, когда он вынудил его принести клятву. И что же лучше, чем расстраиваться, как не осудить автора вызвавшей споры конституции как damnatus et infamis?134 Чтобы заманить Суллу в Рим на суд, Цинне пришлось бы лишить его imperium. Полномочия трибуна не распространялись за пределы Города135, и если человек облечён paludamentum, он не мог вернуться в Рим до истечения срока действия его imperium (Cic. Verr. II. 5. 34). Итак, Цинна был далёк от мысли изгнать Суллу из Италии. Казалось, он решил, что Сулла и не должен её покинуть. Суллу следовало лишить его imperium, армия его должна быть передана другому136, а сам он должен предстать перед судом. Но Цинна, очевидно, был не в состоянии продвинуть дело дальше, чем обеспечить трибунский вызов в суд. Нам ничего не известно ни о каких-либо попытках лишить Суллу командования или заставить его вернуться в Рим. Должно быть, народ понимал: как бы он ни ненавидел Суллу, поступить так было бы безумием, учитывая, что исходившая от Митридата угроза возрастала с каждым днём, также не было нужды напоминать о том, что произошло, когда в последний раз попытались лишить Суллу командования. Вероятно, не без умысла Цинна избрал другую мишень, когда в следующий раз попытался расстроить планы Суллы. Он вернулся к предложениям Сульпиция по поводу судьбы италиков, в результате чего получил поддержку как среди друзей изгнанников, так и новых граждан (App. BC. I. 64). Совершенно ясно, что он не мог рассчитывать на поддержку своих попыток разрушить другие мероприятия Суллы или лишить его imperium. Цинна смог добиться достижения этих своих целей только лишь, когда захватил город силой (App. BC. I. 73).
с.252 Таким образом, попытка Цинны оказалась неудачной. Сулла проигнорировал сделанный трибуном вызов в суд и отправился на Восток. В этот критический момент, в разгар войны, он не мог позволить себе тратить время на частные ссоры и в любом случае на законных основаниях не был обязан являться в суд. Он оставил Аппия Клавдия Пульхра продолжать осаду Нолы, поскольку был теперь вынужден отстраниться от этого (MRR. II. 48).
Так закончился беспокойный
ПРИМЕЧАНИЯ
Перевод выполнен Е. И. Соломатиной в рамках гранта Президента РФ для поддержки ведущих научных школ НШ-409.2003.6.
(а) «Цинна клянётся, чтобы доказать свою εὔνοιαν по отношению к Сулле. Официальная клятва… вряд ли бы включала такую неточную и личностную терминологию» (Кац).
(б) Нет доказательств того, что клятва, как и в случае с цезаревой, требовалась при вступлении в должность, кроме того, нам неизвестно, как Сулла в его шатком положении мог заставить её принести.
(в) Нет сведений в пользу точки зрения Каца, что был издан закон (lex), обязывающий приносить клятву человека, вступающего в должность. Также неубедителен и его аргумент, что трибун мог побояться наложить veto на этот закон в то время. Как мы уже отмечали, обычная конституционная практика была восстановлена и трибуну нечего было бояться Суллы, если бы он (трибун) использовал своё право veto. Также мы можем добавить, что Геренний, как отмечает сам Кац, не побоялся осуществить своё право veto чуть позже (см. ниже).
(г) С позволения г-на Каца, клятва такого торжественного характера, даже если она касалась частной сферы, могла иметь такой же успех, как и та, которая предписывалась законом, особенно, если учесть, что Сулла предпринял все меры для того, чтобы как можно больше людей видело Цинну в момент её принесения.