Достоверность античной традиции о Солоне

с.579 Вопрос о досто­вер­но­сти антич­ной тра­ди­ции о Солоне очень суще­ст­вен для исто­рии ран­ней Атти­ки. В нача­ле наше­го сто­ле­тия он доволь­но дол­го при­вле­кал вни­ма­ние иссле­до­ва­те­лей. Осо­бен­но инте­ре­со­ва­лись им исто­ри­ки кри­ти­че­ской шко­лы: Белох, Жил­ли­ар¹ и Лин­форт², кото­рый вооб­ще пере­шел на пози­ции пол­но­го скеп­ти­циз­ма и напи­сал кни­гу о Солоне без при­вле­че­ния дан­ных Ари­сто­те­ля и Плу­тар­ха. Одна­ко гипер­кри­ти­цизм быст­ро изжил себя, и уже со вто­рой чет­вер­ти XX в. в запад­но­ев­ро­пей­ской исто­рио­гра­фии ста­ло пре­об­ла­дать более трез­вое отно­ше­ние к тра­ди­ции, про­явив­ше­е­ся в ста­тье Али³ в энцик­ло­пе­дии Пау­ли, в ряде работ Эдко­ка⁴ и, нако­нец, в капи­таль­ной моно­гра­фии Вуд­ха­у­за. В годы после вто­рой миро­вой вой­ны инте­рес к источ­ни­ко­вед­че­ской тема­ти­ке, посколь­ку речь идет о Солоне, вооб­ще заглох. Меж­ду тем этот круг вопро­сов дол­жен при­влечь к себе вни­ма­ние и исто­ри­ков-марк­си­стов, кото­рые в зави­си­мо­сти от того или ино­го реше­ния источ­ни­ко­вед­че­ских вопро­сов могут добыть новые источ­ни­ки о зарож­де­нии антич­но­го раб­ства в Атти­ке⁵.

Сооб­ще­ния о Солоне сохра­ни­лись у очень мно­гих антич­ных писа­те­лей. Один толь­ко спи­сок древ­них и визан­тий­ских авто­ров, в чьих трудах при­веде­ны какие-нибудь фраг­мен­ты из поэм Соло­на, насчи­ты­ва­ет 37 назва­ний⁶. Еще боль­шее чис­ло гре­че­ских и рим­ских авто­ров сооб­ща­ло раз­лич­ные сведе­ния о дея­тель­но­сти афин­ско­го зако­но­да­те­ля без ссы­лок на цита­ты из его про­из­веде­ний. К сожа­ле­нию, в отли­чие, напри­мер, от Геси­о­да или Фео­гнида до наше­го вре­ме­ни не дошло како­го-либо сбор­ни­ка про­из­веде­ний Соло­на. Отдель­ные фраг­мен­ты из его эле­гий раз­бро­са­ны у раз­ных авто­ров.

В таких усло­ви­ях, разу­ме­ет­ся, боль­шую роль игра­ет слу­чай­ность. Доста­точ­но ска­зать, что самая боль­шая, состо­я­щая из 76 строк, эле­гия Соло­на «К само­му себе» дошла до нас пол­но­стью лишь в «Экло­гах» визан­тий­ско­го писа­те­ля Сто­бея (V в. н. э.), а из не менее зна­ме­ни­той эле­гии о Сала­мине, кото­рая соглас­но Плу­тар­ху (Sol., 8, 3) име­ла 100 строк, сохра­ни­лось три фраг­мен­та, насчи­ты­ваю­щие в общей слож­но­сти все­го лишь восемь строк. По под­сче­там упо­мя­ну­то­го Лин­фор­та⁷, до нас дошли в общей слож­но­сти 283 стро­ки из про­из­веде­ний Соло­на, в то вре­мя как у одно­го из позд­не­ан­тич­ных авто­ров (Diog. Laert., I, 61) сооб­ща­ет­ся, что Солон напи­сал более 5000 строк. Хогя чис­ло, ука­зан­ное Дио­ге­ном Лаэрт­ским, вызы­ва­ет неко­то­рые сомне­ния, с.580 одна­ко соот­но­ше­ние 283 : 5000 ярко осве­ща­ет состо­я­ние наших сведе­ний о поэ­ти­че­ском твор­че­стве само­го Соло­на.

Все пись­мен­ные источ­ни­ки о дея­тель­но­сти Соло­на делят­ся на две дале­ко не рав­но­ве­ли­кие и не рав­но­цен­ные груп­пы: это, во-пер­вых, источ­ни­ки, совре­мен­ные Соло­ну, кото­рые мож­но под­разде­лить на: а) фраг­мен­ты из его сти­хотво­ре­ний, б) тек­сты его зако­нов, в) спис­ки архон­тов-эпо­ни­мов, и, во-вто­рых, антич­ная тра­ди­ция о Солоне, кото­рая в свою оче­редь доста­точ­но чет­ко под­разде­ля­ет­ся на ранне- и позд­не­ан­тич­ную. Рубе­жом меж­ду дву­мя послед­ни­ми под­груп­па­ми мож­но счи­тать при­мер­но 300 г. до н. э.⁸

Из при­веден­ных выше циф­ро­вых дан­ных о сохран­но­сти соло­нов­ских сти­хов сле­ду­ет несколь­ко выво­дов. Наи­бо­лее важ­ным из них, оче­вид­но, явля­ет­ся тот, что антич­ные и даже визан­тий­ские писа­те­ли рас­по­ла­га­ли в 10—15 раз боль­шим коли­че­ст­вом сти­хов Соло­на, чем мы. Поэто­му при отсут­ст­вии каких-либо вес­ких сооб­ра­же­ний, ста­вя­щих под сомне­ние их сведе­ния, мы не име­ем пра­ва a li­mi­ne отвер­гать их инфор­ма­цию. То, что Дио­ген Лаэрт­ский (пер­вая поло­ви­на III в. н. э.) ука­зы­ва­ет общий объ­ем про­из­веде­ний Соло­на и пере­чис­ля­ет их, свиде­тель­ст­ву­ет, на наш взгляд, о суще­ст­во­ва­нии в древ­но­сти сбор­ни­ка соло­но­вых сти­хов, ана­ло­гич­но­го дошед­ше­му до нас собра­нию сти­хов Фео­гнида. Ритор Ари­стид пря­мо сооб­ща­ет, что «Солон соста­вил очень удач­ную кни­гу (βιβ­λίον)», в кото­рую были вклю­че­ны его про­из­веде­ния «К само­му себе» и о его поли­тии⁹. Кро­ме того, в отли­чие от пере­ска­за обыч­но­го тек­ста цита­ты из поэ­ти­че­ских тво­ре­ний, как пра­ви­ло, под­вер­га­лись несрав­нен­но мень­шим иска­же­ни­ям и более надеж­но под­да­ют­ся вос­ста­нов­ле­нию. Допол­ни­тель­ным кри­те­ри­ем под­лин­но­сти цитат из ран­не­гре­че­ских лири­ков явля­ет­ся неко­то­рое отли­чие их язы­ка от гре­че­ских диа­лек­тов клас­си­че­ско­го вре­ме­ни и тем более от послек­лас­си­че­ской κοινή. Кста­ти, не сле­ду­ет пре­уве­ли­чи­вать эво­лю­цию древ­не­гре­че­ских диа­лек­тов на отрез­ке вре­ме­ни от Соло­на до, ска­жем, Лисия или Гипе­рида. В тече­ние этих двух-трех сто­ле­тий появи­лось неко­то­рое коли­че­ство новых слов, дру­гие уста­ре­ли, кое-какие изме­ни­ли свое зна­че­ние, одна­ко основ­ной сло­вар­ный фонд сохра­нил­ся без каких-либо суще­ст­вен­ных изме­не­ний; еще мень­ше изме­нил­ся грам­ма­ти­че­ский строй.

В силу всех этих сооб­ра­же­ний под­лин­ность фраг­мен­тов из эле­гий Соло­на не под­вер­га­лась сомне­нию¹⁰. Они явля­ют­ся вполне надеж­ным источ­ни­ком сведе­ний о его жиз­ни и дея­тель­но­сти. Одна­ко мне­ния уче­ных о их цен­но­сти для харак­те­ри­сти­ки, напри­мер соци­аль­но-эко­но­ми­че­ских отно­ше­ний в Атти­ке на рубе­же VII и VI вв. до н. э., рез­ко рас­хо­дят­ся. Если Лин­форт счи­тал необ­хо­ди­мым поль­зо­вать­ся толь­ко их дан­ны­ми, фак­ти­че­ски отвер­гая все про­чие источ­ни­ки, то Вуд­ха­уз, как бы поле­ми­зи­руя с Лин­фор­том, писал: «Фраг­мен­ты Соло­на труд­но счи­тать отправ­ным пунк­том наше­го иссле­до­ва­ния… Кро­ме общих мест о гос­под­стве наси­лия и неспра­вед­ли­во­сти, о нище­те и угне­те­нии, о поли­ти­че­ских раздо­рах, кото­рые в еще боль­шей сте­пе­ни отно­сят­ся, напри­мер, к наше­му вре­ме­ни, в этих фраг­мен­тах не дает­ся ника­ких спе­ци­фи­че­ских дан­ных или точ­ной инфор­ма­ции о поло­же­нии народ­ных с.581 масс в Атти­ке»¹¹. Такое отно­ше­ние Вуд­ха­у­за, а кста­ти гово­ря, и подав­ля­ю­ще­го боль­шин­ства дру­гих совре­мен­ных запад­но­ев­ро­пей­ских иссле­до­ва­те­лей к эле­ги­ям Соло­на ведет к тому, что при ана­ли­зе, ска­жем, поли­ти­че­ской борь­бы в Атти­ке они обра­ща­ют все вни­ма­ние на рас­ска­зы Плу­тар­ха и Ари­сто­те­ля, при­вле­кая пер­во­ис­точ­ник — свиде­тель­ство само­го Соло­на — лишь в каче­стве иллю­ст­ра­ции к сооб­ще­ни­ям более позд­них авто­ров. Если пред­ста­ви­те­ли гипер­кри­ти­че­ско­го направ­ле­ния игно­ри­ро­ва­ли антич­ную тра­ди­цию, то в совре­мен­ной запад­но­ев­ро­пей­ской исто­рио­гра­фии вполне ощу­ти­ма тен­ден­ция пре­не­бре­гать даль­ней­шим изу­че­ни­ем тек­ста эле­гий Соло­на, кото­рая, разу­ме­ет­ся, пред­став­ля­ет собой столь же непра­виль­ную про­ти­во­по­лож­ную край­ность. Посколь­ку речь идет о дея­тель­но­сти Соло­на, то, оче­вид­но, пред­по­чте­ние надо отдать не Ари­сто­те­лю и не Плу­тар­ху, а преж­де все­го сти­хам само­го Соло­на.

Вто­рую под­груп­пу источ­ни­ков, совре­мен­ных Соло­ну, долж­ны были бы состав­лять его зако­ны. Боль­шин­ство его или при­пи­сы­вае­мых ему зако­нов при­веде­но в двух основ­ных источ­ни­ках: в плу­тар­хо­вой био­гра­фии Соло­на (гл. 19—24) и у Дио­ге­на Лаэрт­ско­го (I, 55—61). Нема­ло зако­нов Соло­на име­ет­ся у афин­ских ора­то­ров IV в. до н. э. (Лисия, Эсхи­на, осо­бен­но Демо­сфе­на и др.) и у дру­гих авто­ров IV и даже V вв. до н. э., напри­мер у Геро­до­та (II, 177), Ари­сто­фа­на (Nub., 1187 сл.; Av., 1354 сл.). Неко­то­рое чис­ло при­пи­сы­вае­мых Соло­ну зако­нов мож­но най­ти у Дио­до­ра Сици­лий­ско­го (I, 77, 5; 79. 4; XII, 18, 3), а так­же у раз­лич­ных позд­не­ан­тич­ных авто­ров вплоть до лек­си­ко­гра­фов. Пол­ный спи­сок при­пи­сы­вав­ших­ся в древ­но­сти Соло­ну зако­нов охва­ты­ва­ет око­ло сот­ни пози­ций¹².

При­над­леж­ность всех этих зако­нов имен­но Соло­ну неве­ро­ят­на. Так, соглас­но Дио­ге­ну Лаэрт­ско­му (I, 56), Солон издал закон, по кото­ро­му опе­кун не дол­жен женить­ся на мате­ри сво­их под­опеч­ных. Этот закон про­ти­во­ре­чит афин­ской прак­ти­ке¹³. Кста­ти, Дио­дор Сици­лий­ский (XII, 15, 1 сл.) при­пи­сы­ва­ет подоб­ный закон Харон­ду. Дио­ген Лаэрт­ский при­пи­сы­ва­ет Соло­ну так­же закон, соглас­но кото­ро­му тому, «кто выбьет глаз у одно­гла­зо­го, сле­ду­ет выбить оба». Одна­ко афи­няне, как извест­но, не при­зна­ва­ли lex ta­lio­nis, сле­до­ва­тель­но, такой закон не мог быть издан Соло­ном; к тому же и Дио­дор (XII, 17, 4) рас­ска­зы­ва­ет, что ана­ло­гич­ный закон был отме­нен жите­ля­ми Фурий. Закон об охране демо­кра­тии, цити­ру­е­мый Андо­кидом (I, 95 сл.) и при­пи­сы­вае­мый им Соло­ну, не может быть дати­ро­ван нача­лом VI в. до н. э. уже хотя бы пото­му, что в нем упо­мя­ну­ты Гар­мо­дий и Ари­сто­гей­тон. По-види­мо­му, один и тот же закон περὶ ἀργίας Геро­дот (II, 177) при­пи­сы­ва­ет Соло­ну, Дио­ген Лаэрт­ский (I, 55), со слов Лисия, — Дра­кон­ту, а Плу­тарх (Sol., 2), ссы­ла­ясь на Тео­ф­ра­с­та, — Писи­стра­ту. Чис­ло тако­го рода при­ме­ров мож­но было бы уве­ли­чить. Итак, дале­ко не все зако­ны, при­пи­сы­вав­ши­е­ся Соло­ну в древ­но­сти, дей­ст­ви­тель­но были его твор­че­ст­вом.

Одна­ко пред­ста­ви­те­ли гипер­кри­ти­че­ско­го направ­ле­ния шли в сво­ем скеп­ти­циз­ме зна­чи­тель­но даль­ше. Они, и осо­бен­но Лин­форт, счи­та­ли, что вооб­ще невоз­мож­но с уве­рен­но­стью опре­де­лить, вос­хо­дит ли какой-нибудь из афин­ских зако­нов к Соло­ну. В упо­мя­ну­той с.582 моно­гра­фии Лин­фор­та это­му вопро­су отведен осо­бый экс­курс¹⁴. Он при­зна­ет, что Солон соста­вил мно­го зако­нов и что послед­ние были запи­са­ны на каком-то проч­ном мате­ри­а­ле (камне, дере­ве или метал­ле). Одна­ко, по его мне­нию, еще в VI в. до н. э. афи­няне ста­ли добав­лять к этим зако­нам дру­гие, при­пи­сы­вая их тому же Соло­ну. Раз­ру­ше­ние Афин Ксерк­сом, как пола­га­ет Лин­форт, мог­ло оста­вить лишь незна­чи­тель­ные облом­ки это­го собра­ния зако­нов. После прав­ле­ния Трид­ца­ти был создан новый свод зако­нов, «кото­рый хотя и бази­ро­вал­ся на преды­ду­щих зако­нах, но был под­верг­нут столь осно­ва­тель­но­му пере­смот­ру, что прак­ти­че­ски стал совсем новым кодек­сом»¹⁵. Отсюда Лин­форт дела­ет вывод, что хотя сре­ди афин­ских зако­нов IV в. до н. э. были, несо­мнен­но, неко­то­рые, состав­лен­ные Соло­ном, но опре­де­лить их при­над­леж­ность прак­ти­че­ски невоз­мож­но.

Аргу­мен­та­ция и осо­бен­но скеп­ти­че­ские выво­ды Лин­фор­та кажут­ся мне весь­ма сомни­тель­ны­ми. Вопре­ки утвер­жде­нию Лин­фор­та афи­няне клас­си­че­ско­го вре­ме­ни раз­ли­ча­ли и, что еще более важ­но, под­чер­ки­ва­ли раз­ли­чие меж­ду зако­на­ми, ска­жем, Дра­кон­та и Соло­на. Так, в 409—408 гг. после вос­ста­нов­ле­ния демо­кра­тии афин­ская эккле­сия при­ня­ла осо­бое поста­нов­ле­ние: выре­зать на камне закон Дра­кон­та об убий­ствах (SIG³, 111 = IG, I², 115). Мы не зна­ем, насколь­ко сохра­нив­ший­ся текст над­пи­си соот­вет­ст­во­вал ори­ги­на­лу, состав­лен­но­му на два сто­ле­тия рань­ше. Одна­ко афи­няне были убеж­де­ны, что этот закон при­над­ле­жал имен­но Дра­кон­ту. Не толь­ко в клас­си­че­скую, но и в арха­и­че­скую пору зако­ны назы­ва­лись по име­ни того, кто их пред­ло­жил, или по име­ни архон­та-эпо­ни­ма. В речах ора­то­ров IV в. до н. э. те или иные зако­ны посто­ян­но при­пи­сы­ва­ют­ся то Дра­кон­ту, то Соло­ну, то дру­гим лицам. Напри­мер, у Андо­кида (I, 43) поста­нов­ле­ние об отмене пыт­ки так и назы­ва­ет­ся τὸ ἐπὶ Σκα­μανδρίου ψή­φισ­μα. Зача­стую авто­ра зако­на назы­ва­ют υο­μουέ­της, когда речь идет о Солоне, или νο­μουέται, если име­ют­ся в виду Дра­конт и Солон. Самое это раз­гра­ни­че­ние един­ст­вен­но­го чис­ла и мно­же­ст­вен­но­го ука­зы­ва­ет на то, что афи­няне не при­пи­сы­ва­ли все без раз­ли­чия древ­ние зако­ны толь­ко Соло­ну. Ука­зан­ные выше при­ме­ры пута­ни­цы в опре­де­ле­нии авто­ра того или ино­го зако­на были вызва­ны преж­де все­го небреж­но­стью или незна­ни­ем того или ино­го антич­но­го писа­те­ля, а не вооб­ще отсут­ст­ви­ем прак­ти­ки дати­ров­ки зако­нов.

Ведь точ­но так же обсто­ит дело с дати­ров­кой по архон­там-эпо­ни­мам. Напри­мер, Фило­страт сооб­ща­ет, что после Соло­на архон­том был Дро­пид. В то же вре­мя схо­ли­аст Ари­сто­фа­на назы­ва­ет в каче­стве сле­дую­ще­го после Соло­на архон­та Фор­ми­о­на¹⁶.

Неуже­ли какой-либо уче­ный сде­ла­ет из это­го явно­го про­ти­во­ре­чия в антич­ной тра­ди­ции вывод, что в VI в. до н. э. не было архон­тов-эпо­ни­мов?

Раз­ру­ше­ние Афин в 480 г. до н. э. дей­ст­ви­тель­но долж­но было нару­шить работу аппа­ра­та афин­ско­го поли­са. Одна­ко это еще не дает осно­ва­ний утвер­ждать, что наше­ст­вие Ксерк­са при­ве­ло к уни­что­же­нию всех тек­стов соло­но­вых зако­нов. Ведь даже край­ние скеп­ти­ки не отри­ца­ют под­лин­но­сти эле­гий Соло­на, хотя раз­ру­ше­ние Афин долж­но было отра­зить­ся и на их сохран­но­сти. О том, какой попу­ляр­но­стью они с.583 поль­зо­ва­лись на рубе­же V и IV вв., сле­до­ва­тель­но, намно­го после гре­ко-пер­сид­ских войн, свиде­тель­ст­ву­ет заме­ча­ние Пла­то­на (Tim., 21b): «Будучи детьми, мно­гие из нас рас­пе­ва­ли про­из­веде­ния Соло­на». Тем мень­ше осно­ва­ний сомне­вать­ся в сохра­не­нии его зако­нов, так как все афин­ское зако­но­да­тель­ство и судо­про­из­вод­ство — а к нача­лу пен­те­кон­та­этии они уже игра­ли суще­ст­вен­ную роль в обще­ст­вен­ной жиз­ни — вырос­ли из соло­но­вых зако­нов и на них опи­ра­лись. Текст зако­нов Соло­на, при­веден­ных у Лисия (X, 16—19), весь набор име­ю­щих­ся в них арха­и­че­ских тер­ми­нов не остав­ля­ют ни малей­ше­го сомне­ния в том, что зако­ны VI, а воз­мож­но и VII вв. до н. э., по край­ней мере частич­но, дошли до афи­нян IV в. до н. э. в их пер­во­на­чаль­ном зву­ча­нии.

Кста­ти, имен­но для зако­нов Соло­на у нас име­ет­ся важ­ный допол­ни­тель­ный кри­те­рий в виде дошед­ших до нас эпи­гра­фи­че­ских и лите­ра­тур­ных памят­ни­ков ран­не­гре­че­ско­го зако­но­да­тель­ства. И по содер­жа­нию и по фор­ме зако­ны Соло­на во мно­гих слу­ча­ях близ­ки зако­но­да­тель­ным меро­при­я­ти­ям Харон­да, Залев­ка и др. Боль­шин­ство сведе­ний, сооб­щае­мых о ран­них гре­че­ских зако­но­да­те­лях, пол­но­стью соот­вет­ст­ву­ет извест­но­му нам уров­ню раз­ви­тия соци­аль­но-эко­но­ми­че­ских отно­ше­ний в ран­ней Гре­ции.

В силу всех ука­зан­ных обсто­я­тельств у нас нет осно­ва­ния скеп­ти­че­ски отно­сить­ся к тра­ди­ции о зако­нах Соло­на. При ана­ли­зе дошед­ше­го до нас тек­ста при­над­ле­жа­щих Соло­ну или при­пи­сы­вае­мых ему зако­нов речь может идти лишь о необ­хо­ди­мо­сти опре­де­лить в них ран­ние или позд­ние напла­сто­ва­ния, но вовсе не об отри­ца­нии самой воз­мож­но­сти выде­лить в них ядро, вос­хо­дя­щее к само­му Соло­ну.

В каче­стве третьей под­груп­пы источ­ни­ков выше были назва­ны спис­ки архон­тов. Вопрос о суще­ст­во­ва­нии и о содер­жа­нии таких спис­ков, в част­но­сти для Афин, дол­гое вре­мя обсуж­дал­ся в лите­ра­ту­ре и насчи­ты­ва­ет уже нема­ло спе­ци­аль­ных работ¹⁷. Зна­че­ние тако­го рода трудов труд­но пере­оце­нить; вос­ста­нов­ле­ние хро­но­ло­ги­че­ской после­до­ва­тель­но­сти афин­ских архон­тов-эпо­ни­мов созда­ет надеж­ный хро­но­ло­ги­че­ский костяк исто­рии Афин В клас­си­че­скую эпо­ху, как извест­но, дати­ров­ка по архон­там-эпо­ни­мам была един­ст­вен­но при­ня­той; спи­сок победи­те­лей олим­пи­ад был состав­лен на рубе­же V и IV вв. до н. э., а счет по олим­пи­а­дам полу­чил при­зна­ние лишь во вре­мя элли­низ­ма. Меж­ду тем при­уро­чи­вать какие-либо собы­тия к тому или ино­му архон­ту, как это дела­ет­ся в «Афин­ской поли­тии», было воз­мож­но и целе­со­об­раз­но, разу­ме­ет­ся, лишь при усло­вии суще­ст­во­ва­ния и общедо­ступ­но­сти тако­го рода спис­ков.

Тем не менее, воз­мож­но ввиду гипер­кри­ти­че­ской тен­ден­ции, вплоть до послед­не­го вре­ме­ни нали­чие таких доку­мен­тов для Афин даже V, не гово­ря уже о VI в., под­вер­га­лось сомне­ни­ям. Одна­ко отно­си­тель­но недав­но, в 1939 г., на афин­ской аго­ре был най­ден опуб­ли­ко­ван­ный в том же году Б. Д. Мерит­том в «Hes­pe­ria» (VIII, S. 59—65) неболь­шой фраг­мент над­пи­си, кото­рый пол­но­стью под­твер­дит суще­ст­во­ва­ние тако­го рода спис­ков уже в ран­нее вре­мя. Текст над­пи­си таков:

По шриф­ту над­пись дати­ру­ет­ся 30-ми или 20-ми года­ми V в. Бук­вы выре­за­ны одним рез­чи­ком. По кам­ню, к сожа­ле­нию, нель­зя опре­де­лить ни шири­ну, ни дли­ну всей над­пи­си. Име­на во вто­рой, третьей и чет­вер­той стро­ках несо­мнен­но обо­зна­ча­ют Гип­пия, Кли­сфе­на и Миль­ти­а­да. Соче­та­ние их в одном спис­ке дает вполне доста­точ­ное осно­ва­ние счи­тать дан­ный обло­мок фраг­мен­том спис­ка афин­ских архон­тов. По сооб­ще­нию Дио­ни­сия Гали­кар­насско­го (Ant. Rom., VII, 3, 1), Миль­ти­ад был архон­том в пер­вом году 64-й олим­пи­а­ды, сле­до­ва­тель­но, в 524—523 гг. Дру­гие лица, упо­мя­ну­тые в над­пи­си, это — Гип­пий, сын Писи­стра­та, и после­дую­щий рефор­ма­тор Кли­сфен; имя в послед­ней стро­ке фраг­мен­та Каду скло­нен вос­ста­но­вить как Πει­σίστρα­τος, видя в нем вну­ка афин­ско­го тира­на. Что каса­ет­ся Миль­ти­а­да, то архон­том в 524—523 гг. мог быть рав­ным обра­зом и стар­ший и млад­ший. Меж­ду про­чим, эта над­пись под­твер­жда­ет, что в нача­ле 20-х годов VI в. до н. э. Алк­мео­ниды уже не были в изгна­нии.

Итак, в нача­ле Пело­пон­нес­ской вой­ны в Афи­нах суще­ст­во­вал выре­зан­ный на камне и, по-види­мо­му, выстав­лен­ный для все­об­ще­го обо­зре­ния спи­сок архон­тов, вос­хо­дя­щий по край­ней мере на целое сто­ле­тие назад. Мож­но пола­гать, что спи­сок этот вос­хо­дил до Соло­на, а воз­мож­но даже — до вре­ме­ни введе­ния еже­год­ных выбо­ров архон­тов. Упо­мя­ну­тый выше Каду при­во­дит как парал­лель афин­ско­му спис­ку архон­тов дан­ные из Миле­та. Здесь были най­де­ны непре­рыв­ные спис­ки милет­ских сте­фа­не­фо­ров-эпо­ни­мов на про­тя­же­нии более чем 200 лет — с 525—524 по 314—313 гг. — и еще один спи­сок, заклю­чав­ший име­на сте­фа­не­фо­ров с 313—312 по 260—259 гг.¹⁸ В двух слу­ча­ях рядом с име­на­ми эпо­ни­мов за 313—312 и 279—278 гг. были крат­ко оха­рак­те­ри­зо­ва­ны важ­ные собы­тия, про­ис­шед­шие в тече­ние дан­но­го года. Под эти­ми име­на­ми было ука­за­но, что Анти­гон дал сво­бо­ду горо­ду и была уста­нов­ле­на демо­кра­тия (313—312) и что демос полу­чил хору от царя (279—278). К сожа­ле­нию, мы не зна­ем, были ли ана­ло­гич­ные запи­си в афин­ских спис­ках архон­тов, так как камень, опуб­ли­ко­ван­ный Мерит­том, обло­ман с пра­вой сто­ро­ны. Одна­ко ана­ло­гия с милет­ски­ми спис­ка­ми дает осно­ва­ние пред­по­ла­гать, что и на афин­ских спис­ках мог­ли быть какие-то крат­кие запи­си, отно­ся­щи­е­ся имен­но к рефор­мам Соло­на.

Таким обра­зом, гре­че­ские писа­те­ли клас­си­че­ско­го вре­ме­ни, кро­ме уст­ной тра­ди­ции, несо­мнен­но име­ли в сво­ем рас­по­ря­же­нии доволь­но зна­чи­тель­ное чис­ло раз­но­об­раз­ных памят­ни­ков дея­тель­но­сти вели­ко­го афин­ско­го зако­но­да­те­ля. Это обсто­я­тель­ство застав­ля­ет нас с боль­шим дове­ри­ем отно­сить­ся к антич­ной тра­ди­ции.

Сведе­ния о Солоне, кото­рые встре­ча­ют­ся у столь мно­гих антич­ных авто­ров и отли­ча­ют­ся таким оби­ли­ем, пред­став­ля­ют собой исклю­чи­тель­но бла­го­дар­ную тему для источ­ни­ко­вед­че­ско­го ана­ли­за. Этот круг вопро­сов стал поль­зо­вать­ся осо­бен­ной попу­ляр­но­стью после наход­ки «Афин­ской поли­тии» Ари­сто­те­ля, так как это дало воз­мож­ность сопо­ста­вить рас­сказ Плу­тар­ха с вполне надеж­ным, при­том зна­чи­тель­но более ран­ним и не менее пол­ным источ­ни­ком. Резуль­та­ты чуть ли не с.585 40 лет источ­ни­ко­вед­че­ско­го иссле­до­ва­ния сво­дят­ся к сле­дую­ще­му¹⁹. Сооб­ще­ния Плу­тар­ха и Ари­сто­те­ля вос­хо­дят к одно­му источ­ни­ку — Анд­ро­ти­о­ну; Ари­сто­тель, воз­мож­но, поль­зо­вал­ся не непо­сред­ст­вен­но Анд­ро­ти­о­ном, но его источ­ни­ком. Меж­ду Анд­ро­ти­о­ном и Плу­тар­хом был ряд про­ме­жу­точ­ных зве­ньев, важ­ней­шим из кото­рых сле­ду­ет счи­тать работы Гер­мип­па. Труды ряда так назы­вае­мых экзе­ге­тов (Тео­фраст, Демет­рий Фалер­ский, Апол­ло­дор и др.), писав­ших спе­ци­аль­ные сочи­не­ния о гре­че­ском зако­но­да­тель­стве, и в част­но­сти о Солоне, были обоб­ще­ны Диди­мом в рабо­те περὶ τῶν ἀξό­νων τῶν Σό­λωνος. Уже из Диди­ма чер­па­ли свои сведе­ния Дио­дор Сици­лий­ский, Плу­тарх, Дио­ген Лаэрт­ский и даже Свида²⁰.

Как уже гово­ри­лось выше, сооб­ще­ния авто­ров клас­си­че­ско­го вре­ме­ни о Солоне более надеж­ны: они доволь­но сжа­ты, насы­ще­ны фак­та­ми и отно­си­тель­но досто­вер­ны. Сведе­ния о его рефор­мах у более позд­них авто­ров, осо­бен­но у Дио­ге­на Лаэрт­ско­го, заслу­жи­ва­ют зна­чи­тель­но мень­ше­го дове­рия. При­ня­то счи­тать, что вина пада­ет здесь преж­де все­го на Гер­мип­па, кото­рым широ­ко поль­зо­вал­ся Дио­ген. На недо­сто­вер­ность сведе­ний о Солоне у позд­не­ан­тич­ных авто­ров во мно­гом повли­я­ло то, что он, как извест­но, был отне­сен к чис­лу зна­ме­ни­тых семи муд­ре­цов. Леген­ды о их встре­чах и беседах посте­пен­но обрас­та­ли все более неве­ро­ят­ны­ми подроб­но­стя­ми. Эдкок в ука­зан­ной выше рабо­те ост­ро­ум­но заме­тил, что вся эта семер­ка «по-види­мо­му, тра­ти­ла мно­го вре­ме­ни на заим­ст­во­ва­ние изре­че­ний друг от дру­га»²¹. Исклю­че­ние сре­ди позд­не­ан­тич­ных авто­ров состав­ля­ет Плу­тарх, сооб­ще­ния кото­ро­го в зна­чи­тель­ной части вос­хо­дят пря­мо к Анд­ро­ти­о­ну. В отли­чие от Ари­сто­те­ля, кото­рый в «Афин­ской поли­тии» дает во мно­гих местах (напри­мер, в очень важ­ной 2-й гла­ве) неяс­ное изло­же­ние аграр­ных отно­ше­ний в Атти­ке, кар­ти­на, рису­е­мая Плу­тар­хом, отли­ча­ет­ся цель­но­стью и после­до­ва­тель­но­стью. Послед­нее, разу­ме­ет­ся, ни в малей­шей мере не пред­ре­ша­ет боль­шей надеж­но­сти рас­ска­за Плу­тар­ха. Одна­ко, по-види­мо­му, глав­ным обра­зом имен­но по этой при­чине совре­мен­ные запад­но­ев­ро­пей­ские иссле­до­ва­те­ли, за несколь­ки­ми исклю­че­ни­я­ми, боль­ше дове­ря­ют авто­ру «Парал­лель­ных жиз­не­опи­са­ний», чем Ари­сто­те­лю.

Иссле­до­ва­тель антич­но­го рабо­вла­де­ния, изу­чая вре­мя Соло­на, нахо­дит­ся в отно­ше­нии источ­ни­ков в несколь­ко более лег­ком поло­же­нии, чем его кол­ле­ги, инте­ре­су­ю­щи­е­ся дея­тель­но­стью афин­ско­го зако­но­да­те­ля в целом. Его преж­де все­го заин­те­ре­су­ют тек­сты тех при­над­ле­жа­щих или при­пи­сы­вае­мых Соло­ну зако­нов, где идет речь о рабах. Таких зако­нов име­ет­ся несколь­ко, при­том в раз­ных вари­ан­тах. Жиз­не­опи­са­ние Соло­на Плу­тарх начи­на­ет с того, что назы­ва­ет его роди­те­лей. А затем упо­ми­на­ет о законе, запре­щаю­щем рабам нати­рать­ся мас­лом и παι­δερασ­τεῖν (Sol., 1, 3). Этот закон в несколь­ко изме­нен­ной редак­ции повто­ря­ет­ся в речи Эсхи­на про­тив Тимар­ха (Ae­sch., I, 138), в схо­ли­ях к «Фед­ру» Пла­то­на (Schol. Plat. Phaedr., 231e) и в «Пире семи муд­ре­цов» (Plut., Mor., 152d; ср. 751b). Дру­гой закон Соло­на о рабах с.586 опре­де­ля­ет ответ­ст­вен­ность рабо­вла­дель­ца за ущерб, нане­сен­ный рабом третьим лицам. Текст это­го зако­на сохра­нил­ся в одной из речей Гипе­рида («Про­тив Афи­но­ге­на», 22). Фраг­мент арха­ич­но­го зако­на Соло­на, воз­мож­но род­ст­вен­ный преды­ду­ще­му, сохра­нил­ся у Лисия (X, 19). Кро­ме того, в свя­зи с дру­ги­ми зако­на­ми Соло­на рабы упо­ми­на­ют­ся еще в двух местах у Эсхи­на (I, 15 сл.), где речь идет о нака­за­нии лиц, нанес­ших оскорб­ле­ние рабам. Часть этих зако­нов вос­хо­дит к вели­ко­му афин­ско­му зако­но­да­те­лю. Ана­лиз их содер­жа­ния поз­во­лит допол­нить неко­то­ры­ми кон­крет­ны­ми штри­ха­ми ту кар­ти­ну зарож­даю­ще­го­ся раб­ства антич­но­го типа, кото­рую до сих пор исто­ри­ки рабо­вла­де­ния в Гре­ции стро­и­ли глав­ным обра­зом на осно­ва­нии обрат­ных умо­за­клю­че­ний по дан­ным источ­ни­ков V и IV вв. до н. э.