Новые увлечения в области преподавания древних языков
с.124 Одностороннее увлечение грамматикой и почти исключительно грамматическими упражнениями в переводах с родного языка на древние, господствовавшее долгое время в нашей школе и ныне, так сказать, упраздненное новыми учебными планами 1890 г., грозит замениться увлечением не менее односторонним и гораздо более вредным, чем прежнее. Прежняя школа, при всех своих недостатках, имела под собой твердую почву и вела своих питомцев твердым, методическим путем, стараясь приучить их этой цельностью занятий и серьезностью требований к вдумчивой работе и не легкомысленному отношению к труду. Проникавшая ее система, хотя и ошибочная, может быть, сама по себе, способствовала, однако умственной выправке учащихся и могла подготовить из них хороших и серьезных работников. Пренебрегая всякой традицией в деле образования, мы и тогда стали на проторенную немцами дорогу, мало для нас подходящую, и пройдя ее до конца, доказали свою несостоятельность, и теперь рискуем подпасть под все разрастающееся общественное движение по поводу школьных дел и потерпеть при этом зло, горше первого.
Это движение, проникающее, к сожаленью, подчас и в среду педагогов, стремится, как оно и естественно, к облегчению учащихся; то облегчение, которое уже введено в новых программах, теперь оказывается недостаточным. Бесконечность этих требований, по мере уступок им со стороны унижающей себя этим школы, само собою очевидна, и не об этом я намерен говорить в настоящей статье. Дело в том, что в связи с этой тенденцией — все «облегчать» и вместо будущих работников готовить для отечества молодых людей, обладающих только «правами» и огромными претензиями, — стоит, по нашему мнению, одно обстоятельство, по странной причине не обратившее на себя с.125 до сих пор достодолжного внимания и не выясненное в надлежащем свете. Я разумею врывающееся в школу новое увлечение, о котором я и упоминал глухо в первых строках, увлечение, грозящее, при распространении своем, совершенно уронить и уничтожить дело серьезного преподавания древних языков и образования. На первый взгляд кажется, что это обстоятельство, к которому я отношусь с нескрываемым страхом, совершенно невинно и не может повлечь за собою никакой крупной беды; многие, обольщенные этим новшеством, следуя ему, думают, что делают великое дело и только приносят пользу своим воспитанникам. Но какое роковое заблуждение! и как именно в силу этого укоренившегося заблуждения трудно бороться с новою модой и доказать ее несостоятельность!
О каком же увлечении говорим мы? О том, которым вызвано появление в печати целого ряда пособий и руководств по древностям, истории древних литератур и классическим дисциплинам. Я имею в виду не солидные сочинения по всем этим отделам, чтение которых, конечно, не принесет ничего кроме пользы, а те тоненькие брошюрки, где чуть не на одном печатном листе излагается и история литературы, и история философии, и всякие древности, и история искусства, — одним словом, целые энциклопедии классической филологии на нескольких страницах. Меня могут спросить, на каком основании я предполагаю, что изучение всех этих дисциплин по тощим компендиумам получило распространение в наших гимназиях? Я имею основание предполагать это как потому, что книжек подобного рода за последние годы появилось несколько, так особенно потому, что некоторые из них, не блещущие решительно никакими достоинствами, вышли однако в сравнительно короткое время новыми изданиями. Это несомненно доказывает их распространение в школе, притом, конечно, распространение принудительное, т. е. по распоряжению гг. преподавателей, так как все эти книжки не могут, конечно, привлечь к себе добровольного читателя.
Изучение в течение гимназического курса различных филологических дисциплин, не требующееся и нашими учебными планами, невозможно в желательной полноте и с желательной основательностью по весьма простой причине: на это нет потребного количества времени. Тот, кто задумал бы сообщить ученикам в с.126 связном очерке древние литературы и все прочие отделы так наз. реальных дисциплин, должен был бы отнять на это значительное количество времени, назначенного на чтение авторов; и между тем то время, которое он употребил бы подобным образом, даже при возможно-солидном содержании преподанного им курса «реалий», было бы потрачено в значительной степени бесплодно и во всяком случае с меньшею пользой, нежели осмысленное и вдумчивое чтение древних текстов. Подобный курс все же не шел бы дальше догматического изложения, не оставляющего уму юноши места для самостоятельной работы: это было бы начинение знаниями, но не образование, предполагающее всестороннее развитие обучаемого субъекта. От всего этого оказалось бы ровно столько же пользы для образования, как и от усиления занятий химией: все заученные тут законы остаются мертвым капиталом для ученика, не могущего оперировать над ними сколько-нибудь самостоятельно. Но, сообщая ученику совершенно лишний балласт и взамен того значительно облегчая груз его познаний и самый ход занятий по древним авторам, такие солидные курсы, если только они практически возможны (в чем позволительно очень и очень сомневаться), по крайней мере не принесут того вреда, который, как медленный яд, распространится по организму нашей школы в случае господства в ней второго способа занятий означенными дисциплинами, способа, несомненно, наиболее (если не исключительно) распространенного, о чем свидетельствуют разные учебники так наз. «реалий», явившиеся за последнее время. Я не могу не оговорить здесь всей нелепости этого термина «реалий», особенно по отношению к истории литературы и философии: термин этот выхвачен из немецкого языка и уже начинает входить в обращение, знаменуя тем и распространенность изучения в классе этих самых «реалий».
В этом случае, когда ученики наши, вместо серьезного чтения древних писателей, вместо непосредственного общения с величайшими умами и художниками слова, станут изучать всякого рода «реалии» по тощим руководствам по сему предмету, школе нашей грозит большая опасность; серьезная работа, требующая углубления ученика мыслью и умом в читаемое произведение, заменится к значительной степени пустословием и зазубриваньем бессодержательных страниц подобных кратких руководств; с.127 говорю «в значительной степени» потому, что даже и такое скользящее по поверхности изучение (если только можно это назвать изучением!) требует для себя времени. И чем вознаградится потерянное на это занятие время? В голове ученика завязнут ничем не связанные обрывки всякого рода фактов, касающихся той или иной главы древностей, он заучит целые страницы бессодержательных фраз и целых очерков, где на пространстве двух строк говорится о каком-нибудь ораторе, в четырех строках излагается вся история того или другого учреждения. Чтобы не быть голословным, приведу пример того, как изложена история Ареопага в учебнике М. Георгиевского: «Ареопаг, высшая инстанция в делах уголовных, мало-помалу терял значение, и лишь олигархическая реакция после пелопоннесской войны снова возвысила его на некоторое время» (2 изд., стр. 42) — и более нигде ни слова об Ареопаге!
Юноши, и без того склонные к пороку пустословия и часто не замечающие за потоком слов полного отсутствия мысли, в подобных занятиях найдут лучшую поддержку этому пороку своему, и учебное заведение, обязанное выправлять, насколько возможно, своих питомцев, в данном случае само содействует достижению прямо противоположных результатов. Ужасно то, что при усилении занятий пресловутыми «реалиями» отнимается время от плодотворной работы, каковой, вне сомнения, служит чтение древних писателей особенно в старших классах гимназий, и отдается на дело пустое, не способствующее никакому развитию, не прибавляющее ничего к образованию; ужасно то, что эти «реалии» одерживают верх над чтением текстов, пред ними стушевывающимся, но еще ужаснее, что занятия эти, легковесные по существу, лишенные осмысленности в силу необходимости (или неумения, что́ не изменяет результата), роняют в глазах учеников окончательно филологическую науку, представляя ее в едва ли не карикатурном виде, роняют уважение к науке и знанию, подрывают и совершенно затемняют понятия об истинном знании, о строго-научной истине: наука представляется в виде набора туманных общих фраз, не связанных между собою ровно ничем, кроме постепенного счета параграфов. Уважение к слову также должно умаляться в тех, которые понимают всю скудность всех этих «курсов» по древностям; а в более с.128 простых сердцем и наивных может бессознательно вселится убеждение, что наука и пустословие — тождественны, что нет никакой нужды, произнося речь, думать об ее ясности и содержательности. Словом, весьма распространенный недостаток — словоизвержение без всякого смысла — найдет себе в этих занятиях лучшую пищу для развития.
Это будет концом «классицизма», потому что в корне подрежет всю серьезную сторону в постановке дела классической школы. Все эти «древности», изученные в гимназии, годны лишь для того, чтобы устроить некоторую помпу на экзамене зрелости и вообще усилить показную сторону, которой в этом смысле не должно быть места в уважающей себя школе и среди любящих и понимающих свое дело учителей. Конечно, и эта помпа — только для мало вникающего в дело человека; иного нельзя провести на каких-нибудь «древностях», пустив ему пыль в глаза под трескучие фразы учеников. Как знание же, эти «древности» совершенно бесполезны: полезны лишь знания точные и определенные, а знание общих фраз есть лишний балласт, бесполезный в общей сумме образовательных сведений.
Отрицая необходимость и возможность курсов по различным классическим дисциплинам в гимназии, видя в этом расширение пределов гимназического курса за счет университетского, мы должны однако остановиться на решении вопроса, как же возникло это современное увлечение «реалиями» в «классической» школе и каково настоящее место последних в гимназическом курсе?
Весьма возможно, что занятия древностями и пр. возникли под влиянием некоторых слов самих учебных планов 1890 г. В них именно, в объяснительной записке к учебному плану древних языков (стр. 67) сказано, что «необходимо, чтобы ни одна сторона жизни древних, насколько она содействует точному пониманию смысла читаемого произведения, не оставалась без надлежащего разъяснения. Для достижения этой цели надлежит как можно меньше отвлекать внимание учеников грамматическими объяснениями, а сосредоточивать его на переводе и необходимых объяснениях, реальных и логических, соблюдая и при этих объяснениях должную меру» и т. д. Сюда, конечно, надо присоединить и требования, предъявляемые на устном с.129 испытании по древним языкам к абитуриентам: «При толковании предложенных мест следует предлагать также соответственные вопросы из грамматики, мифологии1, древностей, древней истории и древней географии, на основании разъяснений, который давались в классное время при чтении вообще древних писателей» (Правила, § 69).
Беспристрастный читатель с первого же чтения поймет, что тут нет нигде требования сколько-нибудь систематического изучения древностей, особенно истории обеих древних литератур, превращающейся в жалкий перечень имен, философии и истории искусства. Все необходимые сведения о древностях политических и отчасти частных и религиозных ученик получает в своем учебнике истории, где им самое настоящее место в гимназическом курсе; с мифологией в главных чертах он знакомится при чтении поэтов, без всякого заучивания особых руководств, а с мелкими подробностями относительно военных или юридических древностей, поскольку они необходимы для чтения авторов, есть полная возможность ознакомиться именно на этих же авторах, притом в самых кратких и определенных чертах. Эти случайно полученные сведения, постоянно подкрепляемые чтением, остаются у ученика в памяти без всякого особого, отдельно от автора, их изучения, в виде какой-то особенной науки2. К чему же эти курсы? где время на них? где их цель? где для них оправдание? Ясно, что они не требуются программами, не вызываются необходимостью и не оправдываются приносимой ими пользой.
Поэтому следует отказаться от этого опасного увлечения, не доводящего до добра, и обратить все свое внимание на действительно плодотворное и осмысленное, будящее мысль ученика чтение древних писателей. Из всех же побочных дисциплин лишь одна, как раз стоящая наиболее в загоне, потому что о ней не упомянуто в учебных планах и экзаменных требованиях, могла бы не без пользы войти в круг гимназического образования и именно потому, что, сообщая известные знания, она с.130 способствовала бы этому образованию, развивая эстетический вкус в учащихся. Мы говорим о знакомстве учеников старших классов с лучшими памятниками древности. Нет особенной надобности излагать им всю историю античного искусства, нет особенной надобности предлагать их вниманию наивные и грубые произведения архаической поры, но весьма не лишне развить их вкус к изящному на памятниках лучшего стиля, показывая их в фотографиях, или с помощью волшебного фонаря, или, где это возможно, в гипсовых слепках, которые должны бы служить лучшим украшением каждой гимназии. Объяснение этих выдающихся памятников, по возможности в хронологическом порядке, или же по сходству сюжета или его разработки, даст пищу и для ума и для сердца юношей. Но это дело не могло бы прибавить помпы на экзамене зрелости, и потому оно в загоне.
Ad inceptum redeo. Я сказал в начале статьи, что это увлечение реальной стороной древнего мира в ущерб чтению авторов и серьезным занятиям по древним языкам стоит в связи с общим требованием «облегчения» для учащихся. Полагаю, что связь эта достаточно ясна: это вторжение в школу «реалий» знаменует именно поворот от серьезных занятий к пустякам; гораздо легче заучивать общие фразы подобных курсов по разным отделам древностей, чем одолевать Платона или Демосфена и вникать в строй и ход их мыслей. Что эта замена не желательна, скажет каждый, кому дорого дело образования молодого поколения; что она нежелательна, потому что вредна, должен признать всякий, вникнувший в это дело. Школа должна руководить обществом, а не общество — школой; не лишне, конечно, прислушиваться к голосам из общества, но далеко не все голоса заслуживают внимания; приводить же в исполнение предъявляемые школе безрассудные требования — значит не понимать своего назначения и обнаруживать полное отсутствие педагогических принципов и традиций.
