Рим и Германия при Домициане. Проблемы и поиск их решения

с.238 Как извест­но, попыт­ка Авгу­ста осу­ще­ст­вить про­грам­му круп­но­мас­штаб­ных заво­е­ва­ний на Запа­де завер­ши­лась, во-пер­вых, Вели­ким илли­рий­ским вос­ста­ни­ем 6—9 гг., сорвав­шим раз­гром цар­ства Маро­бо­да, во-вто­рых, ката­стро­фой в Тев­то­бург­ском лесу, со вре­ме­ни кото­рой про­шло ров­но две тыся­чи лет. Попыт­ка взять реванш в тече­ние 14—16 гг. ока­за­лась доро­го­сто­я­щей, но нере­зуль­та­тив­ной: в конеч­ном сче­те Тибе­рий ото­звал Гер­ма­ни­ка с Рей­на, и впредь Рим пред­по­чи­тал решать свои про­бле­мы с гер­ман­ски­ми пле­ме­на­ми «plu­ra con­si­lio quam vi» (Tac. Ann. II. 26. 3), лишь в ред­ких слу­ча­ях при­бе­гая к воен­ной силе. Пери­о­ди­че­ски воз­ни­кав­шую в вар­вар­ском хин­тер­лан­де угро­зу рим­ским инте­ре­сам ста­ра­лись лик­види­ро­вать сила­ми самих же вар­ва­ров.

С дру­гой сто­ро­ны, дипло­ма­ти­че­ские мето­ды были дей­ст­вен­ны лишь тогда, когда под­креп­ля­лись зри­мой воен­ной мощью дер­жа­вы: сто­и­ло осла­бить Рейн­скую армию Рима во вре­мя граж­дан­ской вой­ны 68—69 гг., и гра­ни­ца, пусть на вре­мя, но рух­ну­ла (вос­ста­ние Циви­ли­са). Поэто­му в тече­ние боль­шей части I в. н. э. дис­ло­ци­ро­ван­ные по Рей­ну вой­ска явля­лись силь­ней­шей груп­пи­ров­кой Импе­рии: восемь леги­о­нов с аук­си­ли­ар­ны­ми частя­ми, состав­ляв­шие гар­ни­зон Верх­не­гер­ман­ско­го и Ниж­не­гер­ман­ско­го воен­ных окру­гов. Это состав­ля­ло при­мер­но треть всех воору­жен­ных сил Рима.

Нали­чие сво­его рода пред­по­лья на пра­вом бере­гу Рей­на поз­во­ля­ло до извест­ной сте­пе­ни гаран­ти­ро­вать без­опас­ность запад­ных про­вин­ций от вне­зап­ных набе­гов гер­ман­цев, поэто­му неуди­ви­тель­но, что при Юли­ях-Клав­ди­ях и Фла­ви­ях Рим посте­пен­но рас­ши­ря­ет «зону без­опас­но­сти» в этом реги­оне. Каза­лось бы, баланс сил меж­ду рим­ля­на­ми и вар­ва­ра­ми уста­но­вил­ся здесь окон­ча­тель­но и любая попыт­ка его нару­шить бес­смыс­лен­на в прин­ци­пе: за любым вар­вар­ским втор­же­ни­ем в рим­ские пре­де­лы обя­за­тель­но сле­до­вал адек­ват­ный ответ, с кото­рым Рим мог мед­лить, но не забы­вал об этом нико­гда. В свою оче­редь, перед рим­ски­ми пол­ко­во­д­ца­ми, втор­гав­ши­ми­ся на гер­ман­скую терри­то­рию, все­гда мая­чил при­зрак пора­же­ния Вара.

В про­шлом веке была сфор­му­ли­ро­ва­на инте­рес­ная гипо­те­за, соглас­но кото­рой рим­ские импе­ра­то­ры, начи­ная (самое позд­нее) с Фла­ви­ев, при­дер­жи­ва­лись во внеш­ней поли­ти­ке док­три­ны «науч­но обос­но­ван­ных гра­ниц» (scien­ti­fic fron­tiers), достиг­нув кото­рых, Импе­рия оста­но­ви­лась. Обо­ро­на этих гра­ниц осу­ществля­лась по прин­ци­пу «разум­ной доста­точ­но­сти», соглас­но кото­ро­му воору­жен­ные силы и были раз­вер­ну­ты в про­вин­ци­ях.

С дру­гой сто­ро­ны, от кон­цеп­ции im­pe­rium si­ne fi­ne, т. е. пре­тен­зии на миро­вое гос­под­ство, Рим, как при­зна­ет­ся в совре­мен­ной исто­рио­гра­фии, не отка­зы­вал­ся нико­гда. Струк­ту­ра рим­ских воору­жен­ных сил вплоть до кон­ца I в. н. э. сохра­ня­ла насту­па­тель­ный харак­тер. с.239 Кро­ме того, нель­зя забы­вать, что в рас­по­ря­же­нии рим­лян не было совре­мен­ных гео­гра­фи­че­ских карт, руко­вод­ст­ву­ясь кото­ры­ми, мож­но было опре­де­лить наи­бо­лее выгод­ные для защи­ты очер­та­ния гра­ни­цы. Государ­ст­вен­ные гра­ни­цы в совре­мен­ном пони­ма­нии сло­ва воз­ник­ли толь­ко в XIX веке, что же каса­ет­ся Рима, то его гра­ни­цы име­ли откры­тый харак­тер, а круп­ные реки (Рейн, Дунай, Евфрат) вовсе не были опти­маль­ны­ми рубе­жа­ми обо­ро­ны. Для рим­лян глав­ным было кон­тро­ли­ро­вать не терри­то­рию, а насе­ле­ние, и рим­ское вли­я­ние в иде­а­ле долж­но было про­сти­рать­ся за офи­ци­аль­но уста­нов­лен­ные пре­де­лы рим­ских про­вин­ций как мож­но даль­ше (Whit­ta­ker, 1994, p. 60 ff.; Whit­ta­ker, 2000, p. 311—317).

Рим­ский li­mes, соот­вет­ст­вен­но, пер­во­на­чаль­но вовсе не являл­ся линей­ной гра­ни­цей, за кото­рой начи­на­лись вар­вар­ские зем­ли. Начи­нал­ся он с про­клад­ки колон­ных путей для дви­же­ния войск — тако­во пер­во­на­чаль­но зна­че­ние сло­ва, в кото­ром тер­мин li­mes, допу­стим, употреб­ля­ет­ся Таци­том при опи­са­нии им бое­вых дей­ст­вий Гер­ма­ни­ка (Ann. I. 50. 1; II. 7. 3) (ср.: Sy­me, 1936, p. 182 f.; Pi­ga­niol, 1973, p. 134; Christ, 2002, S. 268; Schallmayer, 2007, S. 8—32).

Судя по мате­ри­а­лам рас­ко­пок, даль­ней­шее обу­строй­ство лиме­са как систе­мы про­ис­хо­ди­ло таким обра­зом. Воз­ник­шая поза­ди соб­ст­вен­но гра­ни­цы, демар­ка­ция кото­рой про­из­во­ди­лась неиз­вест­ным нам спо­со­бом, рокад­ная доро­га посте­пен­но вырав­ни­ва­лась и рас­ши­ря­лась. По внеш­ней сто­роне лиме­са выка­пы­вал­ся ровик глу­би­ной око­ло 60 см, в него на рас­сто­я­нии 130—150 см вры­ва­лись дере­вян­ные стол­бы, слу­жив­шие опо­рой для доща­то­го забо­ра или плет­ня. Поза­ди доро­ги на воз­вы­шен­но­стях, в 500—700 м друг от дру­га ста­ви­лись дере­вян­ные дозор­ные баш­ни, в кото­рых раз­ме­ща­лись смен­ные сто­ро­же­вые посты. Баш­ня была окру­же­на дре­наж­ным рвом, пали­са­дом и име­ла кры­тую гале­рею, с кото­рой и велось наблюде­ние. На еще боль­шем уда­ле­нии от гра­ни­цы соору­жа­лись окру­жен­ные рвом и валом укреп­ле­ния, внут­ри кото­рых стро­и­ли дере­вян­ные бара­ки — место­пре­бы­ва­ние погра­нич­ной стра­жи. Даль­ше в глу­би­ну рим­ской терри­то­рии, при­мер­но в 8 км друг от дру­га (на откры­той мест­но­сти рас­сто­я­ние мог­ло быть и бо́льшим) сто­я­ли кре­по­сти (cas­tel­la). Они соору­жа­лись и в тех местах, где гра­ни­ца пере­се­ка­лась ста­ры­ми доро­га­ми, кото­рые вели на рим­скую терри­то­рию из вар­вар­ско­го хин­тер­лан­да. На основ­ных тор­го­вых путях, где ста­вить тако­го рода барьер было неце­ле­со­об­раз­но, тоже стро­и­лись кре­по­сти, как и в тех местах, где лимес пере­се­кал­ся река­ми.

Рядом с кре­по­стью быст­ро воз­ни­кал гар­ни­зон­ный лагерь, и вдоль глав­ной ули­цы, веду­щей к por­ta de­cu­ma­na, стро­и­лись зда­ния раз­лич­но­го назна­че­ния, при­чем осо­бое вни­ма­ние уде­ля­лось армей­ским тер­мам. Рядом с воен­ным лаге­рем воз­ни­ка­ло граж­дан­ское посе­ле­ние, оби­та­те­ли кото­ро­го были свя­за­ны каким-либо обра­зом с жиз­нью воен­ных. Позд­нее дере­во-зем­ля­ные кон­струк­ции посте­пен­но заме­ня­лись камен­ны­ми там, где это было целе­со­об­раз­но (Vie­ze, 1902, S. 22 ff.; Schön­ber­ger, 1969, p. 159; Schallmayer, 2007, S. 82—93).

Обо­ро­ни­тель­ное зна­че­ние лиме­са нель­зя абсо­лю­ти­зи­ро­вать: он мог пред­от­вра­тить несанк­ци­о­ни­ро­ван­ное про­ник­но­ве­ние на рим­скую с.240 терри­то­рию мел­ких групп вар­ва­ров, но про­ти­во­сто­ять мас­си­ро­ван­но­му втор­же­нию был не в состо­я­нии. Нача­ло соору­же­ния верх­не­гер­ман­ско­го лиме­са имен­но как систе­мы при­ня­то свя­зы­вать с име­нем Доми­ци­а­на.

Свою внеш­не­по­ли­ти­че­скую дея­тель­ность послед­ний Фла­вий начал с вой­ны про­тив гер­ман­ско­го пле­ме­ни хат­тов, зна­че­ние кото­рой труд­но пере­оце­нить: «После кам­па­ний Авгу­ста ‒ Тибе­рия… это было послед­нее круп­но­мас­штаб­ное наступ­ле­ние про­тив сво­бод­ной Гер­ма­нии» (Schön­ber­ger, 1969, p. 158). Одна­ко состо­я­ние источ­ни­ков по этой про­бле­ме мож­но сме­ло назвать пла­чев­ным. Дис­кус­си­он­ным явля­ет­ся уже вопрос о при­чине или при­чи­нах этой вой­ны Уже в клас­си­че­ской немец­кой исто­рио­гра­фии (Zwan­zi­ger, 1885, S. 31) было выска­за­но мне­ние, что она не явля­лась bel­lum ius­tum, так как Фрон­тин, кото­рый в ней участ­во­вал, ука­зы­ва­ет, что импе­ра­тор при­был на буду­щий театр воен­ных дей­ст­вий под пред­ло­гом про­веде­ния цен­за в Гал­лии, чтобы застать про­тив­ни­ка врас­плох. Ина­че гово­ря, один из бли­жай­ших сотруд­ни­ков Доми­ци­а­на в этой кам­па­нии фак­ти­че­ски при­зна­ет Рим агрес­со­ром. С дру­гой сто­ро­ны, тот же автор под­черк­нул, что хат­ты сами гото­ви­лись к напа­де­нию на рим­ские вла­де­ния (in ar­mis erant), когда рим­ляне нанес­ли упреж­даю­щий удар (Fron­tin. Strat. I. 1. 8).

Кос­вен­ные дан­ные, на пер­вый взгляд, ско­рее под­твер­жда­ют, чем опро­вер­га­ют вер­сию о пре­вен­тив­ной войне. Тацит в сво­ей «Гер­ма­нии», напи­сан­ной уже после этих собы­тий, осо­бо под­чер­ки­ва­ет воен­ный потен­ци­ал хат­тов, высо­кий уро­вень их воен­ной орга­ни­за­ции, во мно­гом напо­ми­наю­щей рим­скую, и кон­ста­ти­ру­ет, что осталь­ные пле­ме­на уме­ют лишь сра­жать­ся, и толь­ко хат­ты — по-насто­я­ще­му вести вой­ну (alios ad proe­lium ire vi­deas, Chat­tos ad bel­lum) (Germ. 30. 3). Во вто­рой поло­вине I в. н. э. хат­ты пред­став­ля­ли наи­боль­шую угро­зу для Рима; локаль­ные воен­ные столк­но­ве­ния име­ли место в 41, 50 и 70 гг. Есте­ствен­но, Доми­ци­ан, исхо­дя из государ­ст­вен­ных инте­ре­сов в том виде, в каком он их пони­мал, дол­жен был стре­мить­ся эту опас­ность лик­види­ро­вать. Таким обра­зом, забота о без­опас­но­сти про­вин­ций и воен­ный потен­ци­ал хат­тов были, с рим­ской точ­ки зре­ния, доста­точ­ны для того, чтобы счи­тать пред­при­ня­тую вой­ну спра­вед­ли­вой (bel­lum ius­tum)¹. Это не озна­ча­ет, что у реше­ния импе­ра­то­ра начать вой­ну в Гер­ма­нии не было дру­гих и, может быть, более вес­ких осно­ва­ний. Под­готов­ка хат­тов к напа­де­нию на рим­лян вполне может быть выдум­кой рим­ской воен­ной про­па­ган­ды (Rie­mer, 2006, S. 104 f.): во все вре­ме­на пер­вой жерт­вой вой­ны, как извест­но, явля­ет­ся прав­да.

с.241 Све­то­ний (Dom. 6. 1) счи­та­ет из всех похо­дов Доми­ци­а­на вой­ну с хат­та­ми един­ст­вен­ной, кото­рую импе­ра­тор пред­при­нял по соб­ст­вен­ной ини­ци­а­ти­ве (spon­te). Понять, чем объ­яс­ня­лась эта ини­ци­а­ти­ва, нетруд­но, и в исто­рио­гра­фии по это­му пово­ду суще­ст­ву­ет пол­ное един­ство мне­ний. Дина­стия Фла­ви­ев, при­шед­шая к вла­сти в резуль­та­те граж­дан­ской вой­ны, была воен­ной по сво­е­му про­ис­хож­де­нию и харак­те­ру². Но послед­ний ее пред­ста­ви­тель не имел воз­мож­но­сти до нача­ла сво­его прин­ци­па­та про­явить себя в этом отно­ше­нии. Не под­ле­жит сомне­нию, что после неожи­дан­ной смер­ти Тита дале­ко не все в Риме встре­ти­ли при­ход к вла­сти его бра­та с вос­тор­гом: даже вне зави­си­мо­сти от лич­ных качеств Доми­ци­а­на, оппо­зи­ци­он­но настро­ен­ных сена­то­ров обо­зна­чив­ша­я­ся пер­спек­ти­ва наслед­ст­вен­ной монар­хии никак не устра­и­ва­ла. Поэто­му ново­му прин­цеп­су необ­хо­ди­мо было как мож­но быст­рее про­де­мон­стри­ро­вать свои дело­вые каче­ства, в первую оче­редь глав­ное — vir­tus im­pe­ra­to­ria, и хат­ты были для это­го самым под­хо­дя­щим объ­ек­том (Sou­thern, 1997, p. 82; Christ, 2002, S. 266).

Нача­ло вой­ны тра­ди­ци­он­но дати­ру­ет­ся 83 г. (Pichlmayr, s. а., S. 23 f., Anm. 10; Gsell, 1894, p. 184; Vie­ze, 1902, S. 7; Wey­nand, 1909, Sp. 2556; Rit­ter­ling, 1924, Sp. 1276; Sy­me, 1936, Bengtson, 1979, S. 196; Bengtson, 1982, S. 342; Campbell, 1984, p. 141; Christ, 2002, S. 266; Rie­mer, 2006, S. 105)³. Ров­но за 40 лет до это­го в подоб­ной ситу­а­ции Клав­дий пред­при­нял экс­пе­ди­цию в Бри­та­нию. Доми­ци­ан явно был наме­рен пре­взой­ти его дости­же­ния. Судя по коли­че­ству войск, скон­цен­три­ро­ван­ных для веде­ния бое­вых дей­ст­вий⁴ пер­во­на­чаль­ный план моло­до­го импе­ра­то­ра мог пред­у­смат­ри­вать не боль­ше и не мень­ше как вос­ста­нов­ле­ние рим­ско­го гос­под­ства меж­ду Рей­ном и Эль­бой, т. е. осу­щест­вле­ние несбыв­шей­ся меч­ты Авгу­ста (Sou­thern, 1997, p. 79). По мне­нию У. Ример, Доми­ци­ан наме­ре­вал­ся, как мини­мум, встать вро­вень с Авгу­стом, если не пре­взой­ти его, и победо­нос­но завер­шить целый век гер­ман­ской поли­ти­ки Рима дол­го­ждан­ным Ger­ma­nia cap­ta, «Гер­ма­ния поко­ре­на» (Rie­mer, 2006, S. 104). Подоб­ная же точ­ка зре­ния еще четы­ре деся­ти­ле­тия назад была, прав­да, весь­ма лако­нич­но выра­же­на Г. Шён­бер­ге­ром (Schön­ber­ger, 1969, p. 158). Осто­рож­нее в сво­их суж­де­ни­ях по пово­ду целей этой вой­ны был Р. Сайм, но и он заме­тил, что «нет при­чин пола­гать, буд­то инте­ре­сы Доми­ци­а­на на гер­ман­ской гра­ни­це огра­ни­чи­ва­лись хат­та­ми» с.242 (Sy­me, 1928, p. 43). Еще более взве­шен­ную оцен­ку дал Рит­тер­линг, ука­зав, что лич­ное уча­стие импе­ра­то­ра, раз­мах при­готов­ле­ний, коли­че­ство задей­ст­во­ван­ных войск — все это впе­чат­ля­ет, но прак­ти­че­ские резуль­та­ты кам­па­нии пока­зы­ва­ют, что изна­чаль­но перед ней ста­ви­лись доста­точ­но огра­ни­чен­ные зада­чи (Rit­ter­ling, 1924, Sp. 1276).

Дума­ет­ся, что иссле­до­ва­те­ли, опре­де­ляя цель кам­па­нии, кото­рой импе­ра­тор руко­во­дил лич­но, не учи­ты­ва­ют того обсто­я­тель­ства, что взгляды Доми­ци­а­на, и это было, воз­мож­но, самой силь­ной его сто­ро­ной как государ­ст­вен­но­го и воен­но­го дея­те­ля, мог­ли эво­лю­ци­о­ни­ро­вать. Допу­сти­мо пред­по­ло­жить, что пер­во­на­чаль­но он дей­ст­ви­тель­но наме­ре­вал­ся поко­рить всю Ger­ma­nia Mag­na, т. е. терри­то­рию меж­ду Рей­ном и Эль­бой, но, в конеч­ном сче­те, огра­ни­чил­ся про­дви­же­ни­ем гра­ни­цы к восто­ку от Рей­на, завер­ше­ни­ем аннек­сии Деку­мат­ских полей, нача­лом обу­строй­ства новых рим­ских рубе­жей и кон­сти­туи­ро­ва­ни­ем двух гер­ман­ских про­вин­ций, т. е. сво­его рода Ger­ma­nia Mi­nor. Ина­че гово­ря, опыт непо­сред­ст­вен­но­го руко­вод­ства вой­ной мог быст­ро отрез­вить импе­ра­то­ра и заста­вить его мыс­лить более реа­ли­стич­но⁵.

Сам ход вой­ны, если не счи­тать отдель­ных ее дета­лей, содер­жа­щих­ся у Фрон­ти­на, изве­стен пло­хо⁶. Даже ее про­дол­жи­тель­ность явля­ет­ся пред­ме­том дис­кус­сий. Таким обра­зом, все еще спра­вед­ли­вы сло­ва авто­ра пер­во­го фун­да­мен­таль­но­го иссле­до­ва­ния, посвя­щен­но­го прин­ци­па­ту Доми­ци­а­на: «Мы не зна­ем об этой войне почти ниче­го» (nous ne sa­vons pres­que rien sur cet­te guer­re) (Gsell, 1894, p. 186). Оста­вив ана­лиз так­ти­че­ских аспек­тов кам­па­нии спе­ци­а­ли­стам, огра­ни­чим­ся рас­смот­ре­ни­ем неко­то­рых ее стра­те­ги­че­ских и поли­ти­че­ских послед­ст­вий.

Доми­ци­а­ну для укреп­ле­ния соб­ст­вен­но­го поло­же­ния был необ­хо­дим быст­рый и реши­тель­ный успех. Одна­ко имен­но такой резуль­тат кам­па­нии про­тив хат­тов ока­зал­ся невоз­мо­жен, так как вой­на быст­ро с.243 при­ня­ла фор­му «гери­льи»: «Веро­ят­но, здесь не было реши­тель­ных сра­же­ний — это была жесто­кая, изну­ри­тель­ная борь­ба сре­ди зарос­ших лесом хол­мов» (Webster, 1969, p. 69). Посколь­ку поли­ти­че­ская ситу­а­ция в самом Риме едва ли допус­ка­ла слиш­ком дол­гое отсут­ст­вие прин­цеп­са, ему, по всей види­мо­сти, при­шлось огра­ни­чить­ся резуль­та­та­ми, кото­рые долж­на была при­не­сти стра­те­ги­че­ская вне­зап­ность, т. е. быст­рым про­дви­же­ни­ем вглубь вра­же­ской терри­то­рии, уни­что­же­ни­ем или захва­том в плен наи­ме­нее мобиль­ной части ее насе­ле­ния, т. е. в основ­ном жен­щин, ста­ри­ков и детей. В даль­ней­шем же рим­ским вой­скам при­шлось иметь дело с той частью пле­ме­ни, кото­рая была гото­ва к войне — с муж­чи­на­ми-вои­на­ми — и ситу­а­ция ста­ла ослож­нять­ся (Vie­ze, 1902, S. 17 f.). Но Доми­ци­а­ну было не до это­го — оста­вив дей­ст­ву­ю­щую армию на сво­их лега­тов, он поспе­шил в сто­ли­цу. С его точ­ки зре­ния, цель была достиг­ну­та: импе­ра­тор впер­вые за мно­го деся­ти­ле­тий лич­но воз­гла­вил армию и заслу­жил пра­во на три­умф.

Здесь надо отме­тить, что за пери­од с 31 до н. э. по 235 н. э. было отпразд­но­ва­но все­го-навсе­го три­на­дцать три­ум­фов, «винов­ни­ка­ми тор­же­ства» яви­лись девять импе­ра­то­ров, из них пяте­ро, в том чис­ле Доми­ци­ан, более одно­го раза (Campbell, 1984, p. 136 f.). Для срав­не­ния Дж. Кэм­п­белл здесь же отме­ча­ет, что меж­ду 252 и 53 до н. э. име­ло место 70 три­ум­фов (ibid, p. 137, n. 79). Таким обра­зом, в импе­ра­тор­ском Риме, в отли­чие от рес­пуб­ли­кан­ско­го, три­умф стал ред­кой, почти экс­тра­ор­ди­нар­ной поче­стью. Поэто­му имен­но состо­яв­ший­ся три­умф Доми­ци­а­на над хат­та­ми, похо­же, осо­бен­но раз­дра­жал оппо­зи­цию. Ее воз­мож­ную аргу­мен­та­цию рекон­стру­и­ру­ет К. Цван­ци­гер (Zwan­zi­ger, 1885, S. 31), бази­ру­ясь на при­во­ди­мых Авлом Гел­ли­ем (V. 6. 21) закон­ных осно­ва­ни­ях для три­ум­фа. Во-пер­вых, вой­на не была ri­te in­dic­ta и, сле­до­ва­тель­но, не явля­лась bel­lum ius­tum. Во-вто­рых, хат­ты не были достой­ным про­тив­ни­ком. В-третьих, не было тре­бу­е­мо­го (5 тыс.) коли­че­ства уби­тых вра­гов, т. е. победа явля­лась бес­кров­ной (incruen­ta). Сле­до­ва­тель­но, — дела­ет вывод иссле­до­ва­тель, — es war kein ius­tus tri­um­phus.

Одна­ко уже Г. Визе (Vie­ze, 1902, S. 19) ука­зал, что назван­ные выше усло­вия леги­тим­но­го три­ум­фа дале­ко не все­гда соблюда­лись так стро­го. Бес­спор­ным успе­хом похо­да явля­лась рим­ская окку­па­ция той части вра­же­ской стра­ны, из кото­рой хат­ты бежа­ли (что, кста­ти, как под­чер­ки­ва­ет автор, под­твер­жде­но резуль­та­та­ми der neue­ren Li­mes­forschung). Достиг­ну­та была веро­ят­ная глав­ная, по мне­нию иссле­до­ва­те­ля, цель экс­пе­ди­ции — рас­ши­ре­ние пред­по­лья Майн­ца (рим­ско­го Могон­ти­а­ка), штаб-квар­ти­ры Верх­не­рейн­ской армии, так что хат­ты даже при жела­нии едва ли смог­ли бы повто­рить 70-й год, когда им уда­лось оса­дить город. Это не было по досто­ин­ству оце­не­но в Риме, так как зре­лищ­ные воен­ные успе­хи отсут­ст­во­ва­ли, но сам Доми­ци­ан вполне мог рас­смат­ри­вать свой три­умф как пра­во­мер­ный⁷. с.244 Был ли этот три­умф «бле­стя­щим» (Rie­mer, 2006, S. 106) или не очень⁸, не столь уж важ­но, важ­нее дру­гое: импе­ра­тор явно не слу­чай­но гор­дил­ся этим похо­дом всю жизнь (Pichlmayr, s. a., S. 23f., Anm. 10). При­пи­сан­ное Доми­ци­а­ну жуль­ни­че­ство — уча­стие в три­ум­фаль­ном шест­вии куп­лен­ных рабов под видом плен­ных гер­ман­цев (Tac. Ag­ric. 39. 1; Plin. Pa­neg. 16. 3; Dio Cass. LVII. 7. 4) — явля­ет­ся явным измыш­ле­ни­ем его «закля­тых дру­зей» из чис­ла выс­шей сто­лич­ной ари­сто­кра­тии (Pichlmayr, s. a., S. 24; Wey­nand, 1909, Sp. 2559; Bengtson, 1979, S. 198; Beard, 2007, p. 185 f.).

Ф. Пихль­майр пола­га­ет, что, если Доми­ци­ан и замыш­лял пол­ное поко­ре­ние Гер­ма­нии, то вовре­мя отка­зал­ся от сво­его наме­ре­ния, и «для тако­го отка­за у него было не боль­ше и не мень­ше осно­ва­ний, чем у таких выдаю­щих­ся государ­ст­вен­ных дея­те­лей, как Август и Тибе­рий». Во вся­ком слу­чае, реаль­ные резуль­та­ты вой­ны были впе­чат­ля­ю­щи­ми: даль­ней­шее рас­ши­ре­ние рим­ской терри­то­рии за Рей­ном, уста­нов­ле­ние надеж­ной свя­зи меж­ду леги­он­ны­ми лаге­ря­ми на Рейне и Дунае, сокра­ще­ние про­тя­жен­но­сти гра­ни­цы (Pichlmayr, s. a., S. 23).

Прин­ци­пи­аль­но важ­ным было при­ня­тие Доми­ци­а­ном в резуль­та­те вой­ны про­тив хат­тов почет­но­го име­ни Ger­ma­ni­cus — пер­вым из дей­ст­ву­ю­щих импе­ра­то­ров (в зна­че­нии «победи­тель гер­ман­цев», в отли­чие от Вител­лия, чей ag­no­men озна­чал «став­лен­ник гер­ман­ских леги­о­нов»). Хотя фон Дома­шев­ский и здесь верен себе⁹, в сущ­но­сти, у Доми­ци­а­на было не мень­ше осно­ва­ний име­но­вать­ся Гер­ма­ни­ком, чем позд­нее у Тра­я­на (Waters, 1969, p. 394). П. Кнайсль под­черк­нул, что имен­но Доми­ци­ан начи­на­ет ряд «побед­ных имен» импе­ра­то­ров, явив­шись в этом отно­ше­нии «вели­ким нова­то­ром» (der große Neue­rer), изо­бре­та­те­лем эффек­тив­но­го сред­ства укреп­ле­ния пре­сти­жа еди­но­лич­ной вла­сти (Kneissl, 1969, S. 43). В совре­мен­ных ему поэ­зии и изо­бра­зи­тель­ном искус­стве Доми­ци­ан пред­ста­ет как вели­кий заво­е­ва­тель (Küh­nen, 2005, S. 183—189), но это тре­бо­ва­лось для той же цели, что и все осталь­ные про­па­ган­дист­ские меро­при­я­тия: для укреп­ле­ния внут­ри­по­ли­ти­че­ско­го поло­же­ния прин­цеп­са. Со вре­ме­нем раз­рыв меж­ду про­па­ган­дой и реаль­ны­ми дости­же­ни­я­ми Доми­ци­а­на при­вел к серь­ез­ным ослож­не­ни­ям в его вза­и­моот­но­ше­ни­ях с вер­хуш­кой рим­ско­го обще­ства, но пона­ча­лу ему это долж­но было пред­став­лять­ся мало­важ­ным по срав­не­нию с тем зна­че­ни­ем, кото­рое он при­да­вал воору­жен­ным силам и сво­е­му поло­же­нию в них.

Нель­зя не согла­сить­ся с Дж. Кэм­п­бел­лом в том, что «Доми­ци­ан выстро­ил отлич­ные отно­ше­ния со сво­и­ми сол­да­та­ми: неко­то­рые моне­ты вре­ме­ни его прав­ле­ния пока­зы­ва­ют импе­ра­то­ра, кото­рый обме­ни­ва­ет­ся руко­по­жа­ти­ем с вои­ном рядом с горя­щим алта­рем, что сим­во­ли­зи­ру­ет с.245 това­ри­ще­скую связь меж­ду пра­ви­те­лем и арми­ей» (Campbell, 1984, p. 44). Не огра­ни­чи­ва­ясь мораль­ным сти­му­ли­ро­ва­ни­ем, импе­ра­тор весь­ма суще­ст­вен­но, на одну треть, повы­сил раз­мер воин­ско­го жало­ва­нья: ad­di­dit et quar­tum sti­pen­dium mi­li­ti, aureos ter­nos (Suet. Dom. 7. 3)¹⁰. Тем самым Доми­ци­ан дал понять ur­bi et or­bi, что армии он в сво­ей поли­ти­ке отво­дит глав­ную роль¹¹. М. Грант под­чер­ки­ва­ет: «Доми­ци­ан был попу­ля­рен сре­ди сол­дат не толь­ко из-за того, что под­нял им пла­ту и при­знал их зна­чи­мость, но преж­де все­го пото­му, что он про­во­дил с ними так мно­го вре­ме­ни, боль­ше, чем какой-либо дру­гой дей­ст­ву­ю­щий пра­ви­тель со вре­ме­ни три­ум­ви­ров в пред­ше­ст­ву­ю­щем сто­ле­тии» (Grant, 1974, p. 218). Хотя это наблюде­ние отно­сит­ся ко все­му прав­ле­нию Доми­ци­а­на, нача­ло осо­бым вза­и­моот­но­ше­ни­ям импе­ра­то­ра и армии было поло­же­но имен­но кам­па­ни­ей про­тив хат­тов.

Что же каса­ет­ся их самих, то, воз­мож­но, имен­но на хат­тах была апро­би­ро­ва­на новая модель вза­и­моот­но­ше­ний Рима с бли­жай­ши­ми соседя­ми, позд­нее при­ме­нен­ная на Дунае. Нача­тая Доми­ци­а­ном вой­на была завер­ше­на, как при­ня­то счи­тать, в 85 г. Неиз­вест­но, имел ли тогда место фор­маль­ный мир­ный дого­вор¹², но то, что воен­ная мощь хат­тов не была сокру­ше­на, оче­вид­но. Еще до окон­ча­ния воен­ных дей­ст­вий, в 84 г., они вме­ша­лись в дела сосед­них херус­ков и доби­лись изгна­ния рим­ско­го став­лен­ни­ка Харио­ме­ра. В нача­ле 89 г. толь­ко ледо­ход на Рейне поме­шал им прий­ти на помощь намест­ни­ку Верх­ней Гер­ма­нии Анто­нию Сатур­ни­ну, объ­явив­ше­му себя импе­ра­то­ром (Suet. Dom. 6. 2). Намест­ник сосед­ней Ниж­ней Гер­ма­нии Лап­пий Мак­сим (con­fec­tor bel­li Ger­ma­ni­ci — ILS. 1006) пода­вил мятеж, а затем совер­шил поход на хат­тов, после чего с ними был заклю­чен мир, кото­рый не нару­шал­ся вплоть до 162 г. Не исклю­че­но, что Доми­ци­ан мог после заклю­че­ния с хат­та­ми мира исполь­зо­вать их воен­ный потен­ци­ал в рим­ских инте­ре­сах.

с.246 Таким обра­зом, начи­ная с Доми­ци­а­на, рим­ская стра­те­гия в Гер­ма­нии при­об­ре­та­ет прин­ци­пи­аль­но иной по срав­не­нию с пред­ше­ст­ву­ю­щим пери­о­дом харак­тер. Убедив­шись на соб­ст­вен­ном опы­те в бес­пер­спек­тив­но­сти новых втор­же­ний, импе­ра­тор пред­по­чел занять­ся обу­строй­ст­вом гра­ни­цы, а рим­ская дипло­ма­тия долж­на была поза­бо­тить­ся о при­кры­тии уяз­ви­мых направ­ле­ний «буфер­ны­ми» пле­мен­ны­ми обра­зо­ва­ни­я­ми. Даль­ней­шее раз­ви­тие эта поли­ти­ка полу­чи­ла на Дунае и далее по пери­мет­ру севе­ро-восточ­ных и восточ­ных рубе­жей дер­жа­вы.

Лите­ра­ту­ра

Абрам­зон М. Г. (1995) Моне­ты как сред­ство про­па­ган­ды офи­ци­аль­ной поли­ти­ки Рим­ской импе­рии. М.

Alston R. (1994) Ro­man Mi­li­ta­ry Pay from Cae­sar to Dioc­le­tian // JRS. Vol. 84.

Beard M. (2007) The Ro­man Tri­umph. Cambrid­ge (Mass.); Lon­don.

Bengtson H. (1979) Die Fla­vier. Ge­schich­te eines rö­mi­schen Kai­ser­hau­ses. Mün­chen.

Bengtson H. (1982) Grundriss der rö­mi­schen Ge­schich­te: mit Quel­len­kun­de; Re­pub­lik und Kai­ser­zeit bis 284. n. Chr. 3. Aufl. Mün­chen.

Campbell J. B. (1984) The Em­pe­ror and the Ro­man Ar­my. 31 B. C. — A. D. 235. Ox­ford.

Christ K. (2002) Ge­schich­te der rö­mi­schen Kai­ser­zeit. Von Augus­tus bis zu Konstan­tin. 5. Aufl. Darmstadt.

Do­maszew­ski A. von (1909) Ge­schich­te der rö­mi­schen Kai­ser. Bd. 2. Leip­zig.

Grant M. (1974) The Ar­my of the Cae­sars. Lon­don.

Gsell S. (1894) Es­sai sur le règ­ne de lʼem­pe­reur Do­mi­tien. Pa­ris.

Halfmann H. (1986) Iti­ne­ra prin­ci­pum. Ge­schich­te und Ty­po­lo­gie der Kai­ser­rei­sen im Rö­mi­schen Reich. Stuttgart.

Jones B. W. (1973) The Da­ting of Do­mi­tian’s War against the Chat­ti // His­to­ria. Bd. 22, H. 1.

Jones B. W. (1992) The Em­pe­ror Do­mi­tian. Lon­don.

Kneissl P. (1969) Die Sie­ges­ti­tu­la­tur der rö­mi­schen Kai­ser. Un­ter­su­chun­gen zu den Sie­ger­bei­na­men des ersten und zwei­ten Jahrhun­derts. Göt­tin­gen.

Küh­nen A. (2005) Die imi­ta­tio Ale­xandra als po­li­ti­sches Instru­ment rö­mi­scher Feldher­ren und Kai­ser in der Zeit von der aus­ge­hen­den Re­pub­lik bis zum En­de des drit­ten Jahrhun­derts n. Chr. Diss. Duis­burg; Es­sen.

Le Gall J., Le Glay M. (1987) L’Em­pi­re Ro­main. T. 1. Le Haut-Em­pi­re de la ba­tail­le d’Ac­tium (31 av. J. -C.) à l’as­sa­si­nat de Sè­vé­re Ale­xandre (235 ap. J. -C.). Pa­ris.

Mat­tern S. (1999) Ro­me and the Ene­my. Im­pe­rial Stra­te­gy in the Prin­ci­pa­te. Ber­ke­ley; Los An­ge­les; Lon­don.

Mil­lar F. (1982) Em­pe­rors, Fron­tiers and Fo­reign Re­la­tions, 31 B. C. to A. D. 378 // Bri­tan­nia. Vol. 13.

Pichlmayr F. (s. a.) T. Fla­vius Do­mi­tia­nus. Ein Beit­rag zur rö­mi­schen Kai­ser­ge­schich­te. Inaug.-Diss. Er­lan­gen.

Pi­ga­niol A. (1973) La no­tion de li­mes // Pi­ga­niol A. Scrip­ta va­ria. III. — L’Em­pi­re. Bru­xel­les.

Rie­mer U. (2006) Die rö­mi­sche Ger­ma­nien­po­li­tik. Von Cae­sar bis Com­mo­dus. Darmstadt.

Rit­ter­ling (1924) Le­gio (Do­mi­tia­nus) // RE. Hbd. 23.

Schallmayer E. (2007) Der Li­mes. Ge­schich­te einer Gren­ze. 2. Aufl. Mün­chen.

Schön­ber­ger H. (1969) The Ro­man Fron­tier in Ger­ma­ny: An Ar­chaeo­lo­gi­cal Sur­vey // JRS. Vol. 59, № 1/2.

See­len­tag G. (2004) Ta­ten und Tu­gen­den Tra­ians. Herr­schaftsdarstel­lung im Prin­ci­pat. Stuttgart.

Sou­thern P. (1997) Do­mi­tian. Tra­gic Ty­rant. Lon­don.

Spei­del A. (1992) Ro­man Ar­my Pay Sca­les // JRS. Vol. 82.

Sy­me R. (1928) Rhi­ne and Da­nu­be Le­gions un­der Do­mi­tian // JRS. Vol. 18.

Sy­me R. (1930) The Im­pe­rial Fi­nan­ces un­der Do­mi­tian, Ner­va and Tra­jan // JRS. Vol. 20.

Sy­me R. (1936) Fla­vian Wars and Fron­tiers // CAH. Vol. XI.

с.247 Vie­ze H. (1902) Do­mi­tians Chat­tenkrieg im Lich­te der Er­geb­nis­se der Li­mes­forschung. Ber­lin.

Waters K. H. (1969) Tra­ianus Do­mi­tia­ni con­ti­nua­tor // AJPh. Vol. 90, 4.

Webster G. (1969) The Ro­man Im­pe­rial Ar­my of the first and se­cond cen­tu­ries A. D. Lon­don.

Wey­nand (1909) T. Fla­vius Do­mi­tia­nus = Im­pe­ra­tor Cae­sar Do­mi­tia­nus Augus­tus // RE. Bd. 6.

Whit­ta­ker C. R. (1994) Fron­tiers of the Ro­man Em­pi­re. A So­cial and Eco­no­mic Stu­dy. Bal­ti­mo­re; Lon­don.

Whit­ta­ker C. R. (2000) Fron­tiers // CAH². Vol. XI.

Zwan­zi­ger K. H. (1885) Der Chat­tenkrieg des Kai­sers Do­mi­tian. Würzburg.