Рец. на: Kelly G. P. A History of Exile in the Roman Republic.
Cambridge: Cambridge University Press, 2006. X, 260 p.

с.232 Инсти­тут изгна­ния в рес­пуб­ли­кан­ском Риме, кото­ро­му посвя­ще­на кни­га Гор­до­на Кел­ли, уже не раз ста­но­вил­ся пред­ме­том иссле­до­ва­ния, в т. ч. и моно­гра­фи­че­ско­го¹. Одна­ко нау­ка не сто­ит на месте, и выход в свет новой обоб­щаю­щей работы на эту тему мож­но толь­ко при­вет­ст­во­вать.

Автор без пред­и­сло­вий изла­га­ет своё кредо: в рес­пуб­ли­кан­ском Риме до середи­ны I в. до н. э. не суще­ст­во­ва­ло изгна­ния как пред­у­смот­рен­но­го зако­ном нака­за­ния, а то, что боль­шин­ство про­цес­сов, когда выно­сил­ся обви­ни­тель­ный при­го­вор, закан­чи­ва­лось уда­ле­ни­ем осуж­дён­но­го за пре­де­лы Горо­да, обу­слов­ли­ва­лось обы­ча­ем, поз­во­ляв­шим ему таким обра­зом спа­стись от смерт­но­го при­го­во­ра. По его отбы­тии из Рима поста­нов­ле­ни­ем con­ci­lium ple­bis он лишал­ся огня и воды (aquae et ig­nis in­ter­dic­tio) (с. 1—2).

В свя­зи с изло­жен­ным свою зада­чу автор фор­му­ли­ру­ет так: «В этом иссле­до­ва­нии рас­смат­ри­ва­ет­ся фено­мен доб­ро­воль­но­го изгна­ния с целью избе­жать судеб­ной кары или пре­сле­до­ва­ния, в осо­бен­но­сти его исто­ри­че­ское раз­ви­тие и вли­я­ние на соци­аль­ную жизнь выс­ших клас­сов с 220 по 44 гг. до н. э.» — ведь вни­ма­ние источ­ни­ков сосре­дото­че­но имен­но на их пред­ста­ви­те­лях. Прав­да, в кни­ге ана­ли­зи­ру­ют­ся и дру­гие, уже не «доб­ро­воль­ные» виды изгна­ния — по при­го­во­ру суда, когда такая мера нака­за­ния в середине I в. до н. э. была введе­на офи­ци­аль­но, и высыл­ки реше­ни­ем маги­ст­ра­та — re­le­ga­tio (с. 2—3).

Куль­тур­ной осно­вой доб­ро­воль­но­го изгна­ния в Риме автор счи­та­ет осо­бен­но­сти пра­вя­ще­го клас­са Рес­пуб­ли­ки. Инсти­тут «доб­ро­воль­но­го изгна­ния, как он сло­жил­ся в Риме, отра­жал поли­ти­че­ский иде­ал con­cor­dia. Con­cor­dia под­чёр­ки­ва­ла поли­ти­че­ское согла­сие меж­ду инди­виду­у­ма­ми и обще­ст­вен­ны­ми клас­са­ми во имя обес­пе­че­ния нор­маль­но­го управ­ле­ния государ­ст­вом» (с. 9).

Автор ука­зы­ва­ет, что как залог не все­гда осво­бож­дал от тюрем­но­го заклю­че­ния, так и уход в изгна­ние — от смерт­ной каз­ни: участ­ни­кам вак­ха­на­лий спа­стись таким обра­зом не дали. Вер­ну­ли под арест уда­лив­ших­ся из Рима Пле­ми­ния и Гости­лия Тубу­ла. Хотя Цезарь у Сал­лю­стия и гово­рит, что lex Por­cia aliae­que le­ges поз­во­ля­ли осуж­дён­ным на смерть изба­вить­ся от неё доб­ро­воль­ным изгна­ни­ем (Cat. с.233 51. 21—22 и 40), речь, ско­рее все­го, идёт об обы­чае. Воз­мож­но так­же, под­ра­зу­ме­ва­лась крат­кая отсроч­ка меж­ду выне­се­ни­ем при­го­во­ра и его испол­не­ни­ем, не поз­во­ляв­ша­я­ся при iudi­cia po­pu­li, но допус­кав­ша­я­ся в рабо­те судеб­ных комис­сий, введён­ных при Сул­ле (с. 21—24).

Чтобы ушед­ший в изгна­ние до реше­ния суда потом не вер­нул­ся, и при­ме­ня­лось, по-види­мо­му, лише­ние воды и огня. Прав­да, такая санк­ция не была при­ня­та в отно­ше­нии Сци­пи­о­на Афри­кан­ско­го, кото­рый сво­им отъ­ездом в литерн­ское поме­стье отсро­чил про­цесс на неопре­де­лён­ный срок, но это ред­кий слу­чай, свя­зан­ный с осо­бым поло­же­ни­ем Сци­пи­о­на как спа­си­те­ля Рима. Исто­ки же aquae et ig­nis in­ter­dic­tio вос­хо­дят, по мне­нию Кел­ли, к рели­ги­оз­ной каре sac­ra­tio, когда жизнь и иму­ще­ство пре­ступ­ни­ка посвя­ща­лись богам за серь­ёз­ные нару­ше­ния сакраль­но­го пра­ва. Автор скло­ня­ет­ся к мне­нию, что ини­ци­а­ти­ва in­ter­dic­tio при­над­ле­жа­ла наро­ду, но соот­вет­ст­ву­ю­щее реше­ние при­ни­ма­ли кон­су­лы, а в их отсут­ст­вие, види­мо, — город­ской пре­тор. Хотя в боль­шин­стве слу­ча­ев источ­ни­ки не упо­ми­на­ют об этой санк­ции в отно­ше­нии изгнан­ни­ков, в свя­зи с чем мно­гие учё­ные счи­та­ют, что она исполь­зо­ва­лась дале­ко не все­гда, такое труд­но пред­ста­вить, тем более что есть дан­ные о при­ме­не­нии in­ter­dic­tio про­тив изгнан­ни­ков в целом (Rhet. ad Her. II. 45; Cic. Dom. 78). Кро­ме того, in­ter­dic­tio не толь­ко лиша­ло их воды и огня, но и опре­де­ля­ло усло­вия exi­lium — так, в lex de exi­lio Ci­ce­ro­nis внес­ли допол­ни­тель­ные санк­ции про­тив ора­то­ра (с. 27—38).

Даже при in­ter­dic­tio рим­ля­нин сохра­нял граж­дан­ство, если толь­ко не отка­зы­вал­ся от него сам, чтобы стать граж­да­ни­ном общи­ны, где теперь жил, на что пря­мо ука­зы­ва­ет Цице­рон (Caec. 100; Dom. 78). Конеч­но, от ci­vi­tas Ro­ma­na отка­зы­ва­лись не все­гда, как из сим­во­ли­че­ских сооб­ра­же­ний (подоб­но Цице­ро­ну), так и пото­му, что это облег­ча­ло борь­бу за воз­вра­ще­ние, пока­зы­вая, что изгнан­ник не счи­та­ет своё поло­же­ние пожиз­нен­ным (с. 45—47).

Автор при­зна­ёт суще­ст­во­ва­ние ius exu­la­re, но счи­та­ет, что оно не гаран­ти­ро­ва­ло при­ё­ма изгнан­ни­ка в ci­vi­ta­tes foe­de­ra­tae, как это неред­ко счи­та­ет­ся — жела­тель­но, чтобы он имел пору­чи­те­ля в горо­де, куда пере­би­рал­ся на житель­ство. Не обес­пе­чи­ва­ло оно ему, види­мо, и граж­дан­ства в такой общине. Тем не менее ci­vi­ta­tes foe­de­ra­tae, конеч­но, были пред­по­чти­тель­нее для изгнан­ни­ков, посколь­ку это поз­во­ля­ло сохра­нять более тес­ные свя­зи с Римом бла­го­да­ря co­nu­bium и com­mer­cium, а так­же, види­мо, дава­ло им опре­де­лён­ные при­ви­ле­гии. Ius exu­la­re при­но­си­ло выго­ды не толь­ко само­му изгнан­ни­ку, но и мест­ной ари­сто­кра­тии, заин­те­ре­со­ван­ной в раз­ви­тии отно­ше­ний со знат­ны­ми с.234 exu­les, и само­му рим­ско­му государ­ству, побуж­дая послед­них селить­ся в дру­же­ст­вен­ных Риму общи­нах, а не всту­пать в борь­бу с быв­шим оте­че­ст­вом, как то дела­ли, по пре­да­нию, Тарк­ви­нии, Корио­лан и дру­гие леген­дар­ные, но счи­тав­ши­е­ся вполне исто­ри­че­ски­ми лич­но­сти (с. 47—65).

Осо­бой фор­мой изгна­ния была re­le­ga­tio — высыл­ка, про­из­во­див­ша­я­ся реше­ни­ем маги­ст­ра­та, в извест­ных нам слу­ча­ях — носи­те­ля­ми импе­рия, види­мо, про­чие долж­ност­ные лица пра­вом на неё не обла­да­ли. Обыч­но она при­ме­ня­лась про­тив ино­зем­цев (гре­че­ских фило­со­фов, иуде­ев, хал­де­ев), но ино­гда и про­тив рим­лян — М. Фуль­вия (выслан, нахо­дясь в Испа­нии, за Новый Кар­фа­ген), грак­хан­цев в 132 г., в 58 г. кон­сул Габи­ний уда­лил из Рима всад­ни­ка Элия Ламию, а Цезарь — мни­мо­го вну­ка Мария. Пре­де­лы re­le­ga­tio для рим­ских граж­дан не вполне ясны. Автор допус­ка­ет, что в эпо­ху рес­пуб­ли­ки это была фор­ма coer­ci­tio, и скло­нен согла­сить­ся с пред­по­ло­же­ни­ем К. Мак­кея, что она сохра­ня­ла силу и после сло­же­ния пол­но­мо­чий маги­ст­ра­том, осу­ще­ст­вив­шим её (с. 65—67).

Изгнан­ни­ки выби­ра­ли для про­жи­ва­ния не про­сто ci­vi­ta­tes foe­de­ra­tae, но по воз­мож­но­сти те, где у них были свя­зи, преж­де все­го кли­ент­ские. Игра­ла свою роль и бли­зость к Риму. Обыч­но в каче­стве таких горо­дов высту­па­ли Неа­поль, Тибур, Пре­не­сте (с. 69—71).

Серь­ёз­ные пере­ме­ны насту­пи­ли в грак­хан­ский пери­од, при­ме­ром чего ста­ло изгна­ние Попи­лия Лена­та по ини­ци­а­ти­ве Гая Грак­ха: в отли­чие от преж­них това­ри­щей по несча­стью, он жил явно за пре­де­ла­ми Ита­лии (воз­мож­но, в Македо­нии, учи­ты­вая свя­зи отца), но глав­ное — ему пер­во­му после леген­дар­ных геро­ев древ­них вре­мён посчаст­ли­ви­лось вер­нуть­ся в Рим, при­чём в борь­бе за его воз­вра­ще­нии сыг­ра­ли зна­чи­тель­ную роль жен­щи­ны — его род­ст­вен­ни­цы (т. н. Po­pil­lia­nae). Их при­мер нашёл позд­нее нема­ло под­ра­жа­тель­ниц в ана­ло­гич­ных ситу­а­ци­ях (с. 71—76).

Судь­ба Попи­лия воз­буди­ла у после­дую­щих exu­les надеж­ду на воз­вра­ще­ние в слу­чае изме­не­ния поли­ти­че­ской обста­нов­ки. Луций Опи­мий, осуж­дён­ный в 109 г., обос­но­вал­ся в Дирра­хии, нахо­див­шем­ся совсем близ­ко от Ита­лии (на её зем­ле он вряд ли избе­жал бы нена­ви­сти ита­лий­цев как палач Фре­гелл) — веро­ят­но, в рас­чё­те на воз­вра­ще­ние. (Видеть здесь связь со слу­ча­ем Попи­лия, дума­ет­ся, не обя­за­тель­но, посколь­ку стрем­ле­ние изгнан­ни­ка жить как мож­но бли­же к родине есте­ствен­но — ведь те exu­les, кото­рые в преж­ние деся­ти­ле­тия, корота­ли оста­ток дней в ита­лий­ских горо­дах, нахо­ди­лись мно­го бли­же к Риму, но на воз­вра­ще­ние не рас­счи­ты­ва­ли.) Подоб­ны­ми надеж­да­ми, с.235 по мне­нию авто­ра, руко­вод­ст­во­ва­лись после уда­ле­ния Опи­мия при выбо­ре места житель­ства все после­дую­щие изгнан­ни­ки. Кое-кто из них по-преж­не­му жил в Ита­лии. В Нуце­рии воз­ник­ла сво­его рода изгнан­ни­че­ская коло­ния — в кон­це II в. до н. э. там оби­та­ли сра­зу трое exu­les. Из мест за пре­де­ла­ми Апен­нин­ско­го п-ова поль­зо­ва­лись попу­ляр­но­стью в таких слу­ча­ях Кер­ки­ра и осо­бен­но Эпир. Сели­лись и в круп­ных куль­тур­ных цен­трах — Афи­нах, Смирне, Родо­се. В послед­нем жил Метелл Нуми­дий­ский. Выби­рая столь уда­лён­ное место, он хотел, как счи­та­ет Кел­ли, пока­зать, что не забо­тит­ся о сво­ём воз­вра­ще­нии. На деле же Родос являл­ся ожив­лён­ным тор­го­вым цен­тром, куда посто­ян­но при­хо­ди­ли кораб­ли из Рима, что поз­во­ля­ло регу­ляр­но под­дер­жи­вать связь с ним. Метелл писал посла­ния дру­зьям (в этом мог участ­во­вать сопро­вож­дав­ший его грам­ма­тик Элий Сти­лон), кото­рые рас­про­стра­ня­лись сре­ди читаю­щей пуб­ли­ки и игра­ли нема­лую роль в кам­па­нии за его воз­вра­ще­ние. Обшир­ные свя­зи и вли­я­ние кла­на Метел­лов так­же дава­ли ему воз­мож­ность уехать в столь отда­лён­ное от Ита­лии место без осо­бо­го ущер­ба для уча­стия в поли­ти­че­ских бата­ли­ях (с. 76—88).

Подоб­ной двой­ной игры автор не исклю­ча­ет и со сто­ро­ны Рути­лия Руфа, кото­ро­го сопро­вож­дал в изгна­нии грам­ма­тик Авре­лий Опи­лий — вполне веро­ят­но, что тот помо­гал ему, как Элий Сти­лон (так­же пред­по­ло­жи­тель­но) помо­гал Метел­лу, писать пам­фле­ты про­тив его вра­гов, и тем на деле Рути­лий доби­вал­ся сво­его воз­вра­ще­ния, хотя и уехал в отда­лён­ную Мити­ле­ну. Прав­да, Кел­ли созна­ёт шат­кость этой гипо­те­зы и не наста­и­ва­ет на ней (с. 89—91).

Впро­чем, неко­то­рые уез­жа­ли и даль­ше — Апу­лей Деци­ан, отпра­вив­ший­ся после суда в Азию с сыном, и вовсе ока­зал­ся в ито­ге при дво­ре Мит­ри­да­та — сомне­ния учё­ных в досто­вер­но­сти сооб­ще­ния об этом в схо­ли­ях к Цице­ро­ну Кел­ли счи­та­ет необос­но­ван­ны­ми (с. 88—89).

В нача­ле 80-х гг. впер­вые на повест­ку дня встал вопрос о мас­со­вом воз­вра­ще­нии изгнан­ни­ков. Пер­вый из соот­вет­ст­ву­ю­щих зако­но­про­ек­тов откло­нил пле­бей­ский три­бун П. Суль­пи­ций, а дру­гой пред­ло­жил сам. Решить, кто имел­ся в виду — жерт­вы lex Li­ci­nia Mu­cia, lex Va­ria или кто-либо ещё, автор затруд­ня­ет­ся — речь мог­ла идти вооб­ще о тех, о ком в источ­ни­ках не сохра­ни­лось сведе­ний². В про­ек­те с.236 Суль­пи­ция, по мне­нию Кел­ли, дол­жен был опре­де­лять­ся метод, с помо­щью кото­ро­го уста­нав­ли­ва­лось, кто под­ле­жит воз­вра­ще­нию — непо­хо­же, чтобы речь шла о ком-то кон­крет­но. Так или ина­че, про­ве­сти в жизнь свой закон три­бун не успел, его хотел вос­ста­но­вить Цин­на, кто-то из изгнан­ни­ков от это­го, види­мо, выиг­рал, но источ­ни­ки на сей счёт мол­чат. «Пер­вая попыт­ка мас­со­во­го воз­вра­ще­ния изгнан­ни­ков ока­за­лась не вполне успеш­ной, одна­ко поли­ти­че­ские выго­ды, заклю­чён­ные в этой мере, были учте­ны дру­ги­ми често­люб­ца­ми» — Цин­на вер­нул Мария и его сто­рон­ни­ков, всту­пив с ними в союз, а Сул­ла воз­вра­тил ещё боль­шее чис­ло людей (не толь­ко жертв lex Va­ria, но и, воз­мож­но, lex Ma­mi­lia). Воз­вра­ще­ние их, веро­ят­но, пле­бис­ци­том не оформ­ля­лось, но через цен­ту­ри­ат­ные коми­ции закон об этом вполне мог быть про­ведён. Ярким при­ме­ром карье­ры одно­го из сул­лан­ских res­ti­tu­ti стал cur­sus ho­no­rum Гая Авре­лия Кот­ты, добив­ше­го­ся избра­ния его кон­су­лом на 75 г. (с. 93—100).

Дру­гие пере­ме­ны про­изо­шли в свя­зи с Союз­ни­че­ской вой­ной. Ни в одном источ­ни­ке не ска­за­но, что теперь Ита­лия была зака­за­на для изгнан­ни­ков, но из 15 exu­les пери­о­да после bel­lum so­cia­le толь­ко двое жили в Ита­лии. Судя по Цице­ро­ну, в кон­це 60-х гг. Ита­лия окон­ча­тель­но ока­за­лась закры­та для них, что, конеч­но, было свя­за­но с рас­про­стра­не­ни­ем на Ита­лию прав рим­ско­го граж­дан­ства. Что же каса­ет­ся Аль­бия Оппи­а­ни­ка и Кв. Пом­пея, чьё exi­lium про­те­ка­ло в Ита­лии, то ситу­а­ция, по мне­нию Кел­ли, тако­ва. Оппи­а­ник ушёл в изгна­ние в 74 г. и умер через четы­ре года. Как раз тогда, в 70 г., нача­лось про­веде­ние цен­за, в резуль­та­те кото­ро­го за ита­лий­ца­ми и их общи­на­ми были закреп­ле­ны пра­ва рим­ско­го граж­дан­ства, что лиши­ло exu­les воз­мож­но­сти нахо­дить­ся на зем­ле Ита­лии. Квин­ту же Пом­пею, осуж­дён­но­му в 51 г., поз­во­ли­ли остать­ся, види­мо, пото­му, что он пре­бы­вал в тяж­кой нуж­де — ему сочув­ст­во­вал даже его обви­ни­тель Целий Руф, — а так­же вёл иму­ще­ст­вен­ный про­цесс с мате­рью, тре­бо­вав­ший его при­сут­ст­вия побли­же к Риму. После удач­но­го окон­ча­ния суда Пом­пей, веро­ят­но, обрёл доста­точ­ные сред­ства и уехал из Ита­лии (с. 100—107).

Подроб­но оста­нав­ли­ва­ет­ся Кел­ли на самом зна­ме­ни­том изгна­нии I в. до н. э. — Цице­ро­на. Он ука­зы­ва­ет, что ора­тор, позд­нее уве­ряв­ший, буд­то уда­лил­ся во избе­жа­ние сму­ты, пона­ча­лу поду­мы­вал об ока­за­нии с.237 воору­жён­но­го сопро­тив­ле­ния, но Катон и Гор­тен­зий уго­во­ри­ли его отка­зать­ся от это­го замыс­ла и уехать в надеж­де на изме­не­ние обста­нов­ки к луч­ше­му в буду­щем, Цице­рон же впо­след­ст­вии упре­кал мно­гих из тех, кто не уго­во­рил его остать­ся. Сна­ча­ла он хотел ехать на Сици­лию, одна­ко вско­ре ему было запре­ще­но при­бли­жать­ся к Риму мень­ше, чем на 400 миль. (При этом офи­ци­аль­но обви­не­ния Цице­ро­на в нару­ше­нии lex Clo­dia de ca­pi­te ci­vis не выдви­га­лось.) В Эпи­ре, где обра­зо­ва­лась целая «коло­ния» изгнан­ни­ков-кати­ли­на­ри­ев, ора­тор обос­но­вать­ся не решил­ся и уехал в Фес­са­ло­ни­ку. Борь­ба за его воз­вра­ще­ние велась, в отли­чие от, ска­жем, Метел­ла, не столь­ко на сход­ках (это­му мог­ли мешать люди Кло­дия), сколь­ко в сена­те, где он поль­зо­вал­ся нема­лой под­держ­кой. Нет дан­ных, что Цице­рон участ­во­вал в этой борь­бе сво­и­ми откры­ты­ми пись­ма­ми или пам­фле­та­ми, как тот же Метелл; не исклю­че­но, впро­чем, что тако­вые про­сто не сохра­ни­лись. Что же каса­ет­ся его воз­вра­ще­ния, то исполь­зо­ва­ние цен­ту­ри­ат­ных коми­ций для при­да­ния это­му акту закон­ной силы было оче­вид­ной нова­ци­ей (так­ти­ка Кло­дия сде­ла­ла непри­год­ным тра­ди­ци­он­ное обра­ще­ние к con­ci­lia ple­bis). «Воз­мож­но, наи­бо­лее замет­ным отли­чи­ем ста­ло, как ука­зы­вал сам Цице­рон, то, что для его воз­вра­ще­ния не потре­бо­ва­лось уби­вать поли­ти­че­ских про­тив­ни­ков. Дей­ст­ви­тель­но, Попи­лий Ленат и Метелл Нуми­дий­ский вер­ну­лись [толь­ко] после насиль­ст­вен­но­го устра­не­ния их вра­гов». Не было и сму­ты, кото­рая помог­ла вос­ста­но­вить свои пра­ва сул­лан­ским res­ti­tu­ti. Одна­ко само­му Цице­ро­ну так и не уда­лось добить­ся преж­не­го поли­ти­че­ско­го авто­ри­те­та и вли­я­ния (с. 110—125).

Что каса­ет­ся отпра­вив­ших­ся в изгна­ние в послед­ние годы перед новой граж­дан­ской вой­ной, то Мений Гемелл уехал в Пат­ры, где при­нял мест­ное граж­дан­ство, Милон — в Мас­са­лию, Кани­ний Галл и Мем­мий Гемелл — в Афи­ны. Послед­не­го при­ня­ли, види­мо, с почё­том и даже раз­ре­ши­ли сне­сти дом Эпи­ку­ра, чтобы воз­ве­сти на этом месте дво­рец (к сча­стью, тогда до это­го не дошло) — явный при­знак вли­я­ния, кото­рым поль­зо­ва­лись рим­ские ноби­ли в про­вин­ци­ях и в поло­же­нии exu­les. Осо­бен­но сим­во­лич­ным ока­за­лось место­пре­бы­ва­ния Муна­ция План­ка Бур­сы — Равен­на. Когда над Рес­пуб­ли­кой навис­ли тучи новой сму­ты, он пере­шёл на сто­ро­ну Цеза­ря и стал одним из пер­вых изгнан­ни­ков, вос­ста­но­вив­ших свои пра­ва (с. 125—127).

Воз­вра­ще­ния изгнан­ни­ков ожи­да­ли уже в янва­ре 49 г., посколь­ку оно счи­та­лось неотъ­ем­ле­мой чер­той граж­дан­ской вой­ны. Пер­вый такой закон был про­ведён от име­ни Анто­ния осе­нью 49 г. — он касал­ся жертв quaes­tio­nes, создан­ных в соот­вет­ст­вии с lex Pom­peia в 52 г. Что с.238 каса­ет­ся пом­пе­ян­цев, то тех из них, кто под­верг­ся изгна­нию, как пра­ви­ло, не лиша­ли иму­ще­ства. После бит­вы при Мун­де боль­шин­ству их поз­во­ли­ли вер­нуть­ся. Если рань­ше о воз­вра­ще­нии exu­les про­си­ли сена­то­ров, маги­ст­ра­тов, народ, то теперь в этой свя­зи, конеч­но, всё вни­ма­ние сосре­дото­чи­лось на Цеза­ре; как извест­но, Тил­лий Кимбр, подав­ший сиг­нал заго­вор­щи­кам 15 мар­та 44 г., преж­де обра­тил­ся к дик­та­то­ру с прось­бой вер­нуть его бра­та (с. 127—131).

Зна­чи­тель­ное вни­ма­ние уде­ля­ет автор тому, что он назы­ва­ет топи­кой изгна­ния. Он ука­зы­ва­ет, что exu­les бра­ли с собой рабов, воль­ноот­пу­щен­ни­ков, одно­го-двух дру­зей из чис­ла сво­бод­ных. Род­ст­вен­ни­ки обыч­но лишь при­ез­жа­ли к ним на вре­мя, извест­но лишь два слу­чая, когда они отпра­ви­лись жить с изгнан­ны­ми посто­ян­но — это сест­ра Рути­лия, поехав­шая с сыном Г. Авре­ли­ем Кот­той, и, види­мо, сын Апу­лея Деци­а­на, что, кста­ти, лиши­ло его воз­мож­но­сти сде­лать карье­ру сена­то­ра. Цице­рон уго­ва­ри­вал Терен­цию при­ехать к нему, но сам же пони­мал, что в Риме она может при­не­сти ему бо́льшую поль­зу сво­и­ми хло­пота­ми. Вооб­ще, пола­га­ет автор, под­дер­жа­ние фами­ли­ей свя­зей с exu­les из чис­ла роди­чей мог­ло вызвать отчуж­де­ние обще­ства, одна­ко при­ме­ра­ми этот тезис не сопро­вож­да­ет­ся (с. 133—137).

Что каса­ет­ся эко­но­ми­че­ско­го поло­же­ния изгнан­ни­ков, то, как отме­ча­ет Кел­ли, обыч­но (но не все­гда)³ пункт о кон­фис­ка­ции иму­ще­ства вклю­чал­ся в реше­ние об in­ter­dic­tio aquae et ig­nis (c. 37). Во избе­жа­ние свя­зан­ных с этим труд­но­стей выво­зи­ли, как Веррес, зна­чи­тель­ную часть иму­ще­ства зара­нее, поку­па­ли обшир­ные поме­стья (в т. ч. и как место буду­ще­го про­жи­ва­ния) в ci­vi­ta­tes li­be­rae, а так­же доро­гих рабов. Чтобы они не под­верг­лись кон­фис­ка­ции, ино­гда про­во­ди­лась фик­тив­ная ману­мис­сия (этим мето­дом вос­поль­зо­вал­ся, в част­но­сти, Цице­рон). Те же, кто попа­дал в труд­ное поло­же­ние, при­бе­га­ли к тра­ди­ци­он­ным мето­дам — зай­мам, помо­щи кли­ен­тов. Квин­ту Пом­пею при­шлось даже само­му работать и судить­ся с мате­рью из-за иму­ще­ства. Насколь­ко от жён sui iuris ожи­да­ли, что они будут помо­гать изгнан­ным мужьям из соб­ст­вен­ных средств, не вполне ясно. Если слу­чай Цице­ро­на счи­тать типич­ным, то он рас­счи­ты­вал на помощь бра­та Квин­та и дру­зей, воз­ла­гая на жену лишь заботу о детях. Что же каса­ет­ся воз­вра­ще­ния жёнам при­да­но­го из кон­фис­ко­ван­но­го иму­ще­ства супру­га, то во вре­ме­на Позд­ней Рес­пуб­ли­ки какой-то систе­мы здесь, с.239 судя по все­му, не было, вопрос остав­лял­ся на усмот­ре­ние вла­стей (с. 137—141).

В заклю­че­ние автор оста­нав­ли­ва­ет­ся на антич­ной тра­ди­ции, свя­зан­ной с изгна­ни­ем и его жерт­ва­ми в эпо­ху граж­дан­ских войн. Понят­но, что Метелл Нуми­дий­ский и Рути­лий Руф писа­те­ля­ми из кру­га опти­ма­тов изо­бра­жа­лись в самом луч­шем све­те. Одна­ко если в свя­зи со вто­рым акцент делал­ся на твёр­до­сти духа (Посей­до­ний счи­тал его одним из трёх рим­лян, соот­вет­ст­во­вав­ших иде­а­лу стои­че­ско­го муд­ре­ца), то для пер­во­го это было лишь частью обра­за — Метелл (а за ним и его апо­ло­ге­ты) под­чёр­ки­вал так­же, что уда­лил­ся, чтобы изба­вить оте­че­ство от опас­но­сти сму­ты. Одна­ко суще­ст­во­ва­ла и враж­деб­ная обо­им тра­ди­ция — о Метел­ле его недру­ги гово­ри­ли, что он вер­нул­ся из изгна­ния совер­шен­но демо­ра­ли­зо­ван­ным, Рути­лию Руфу при­пи­сы­ва­ли любов­ную связь с Авре­ли­ем Опи­ли­ем^[1], а Фео­фан Мити­лен­ский даже обви­нял его в том, что он под­го­во­рил Мит­ри­да­та VI устро­ить рез­ню рим­лян и ита­лий­цев в Азии. Одна­ко Рути­лию вери­ли боль­ше, и даже по про­ше­ст­вии 30 лет изгна­ния он оста­вал­ся зна­чи­мой поли­ти­че­ской фигу­рой (с. 141—152).

Цице­рон вос­хи­щал­ся им, но в речах «Post re­di­tum» пред­по­чи­тал гово­рить о Попи­лии и Метел­ле, посколь­ку Рути­лий не стре­мил­ся вер­нуть­ся на роди­ну. Ора­тор вспо­ми­нал и Мария, ука­зы­вая, что воз­вра­ще­ние послед­не­го сопро­вож­да­лось рез­нёй, чего нель­зя ска­зать о самом Цице­роне. Он, конеч­но, сопе­ре­жи­вал вели­ко­му зем­ля­ку в его зло­клю­че­ни­ях после бег­ства из Рима, напи­сал о нём поэ­му, но в целом ста­рал­ся не под­чёр­ки­вать ана­ло­гии с ним. Кста­ти, мир­ный харак­тер соб­ст­вен­но­го re­di­tus поз­во­лил ора­то­ру поста­вить себя выше Попи­лия и Метел­ла, воз­вра­ще­ние кото­рых, как уже отме­ча­лось, ста­ло воз­мож­ным лишь после убий­ства их поли­ти­че­ских вра­гов.

Цице­рон сра­зу же занял­ся вос­ста­нов­ле­ни­ем утра­чен­ных пози­ций и повёл ата­ку на сво­их вра­гов. Он дока­зы­вал, что его изгна­ние неза­кон­но и что его нель­зя назы­вать exul, как то сде­лал Габи­ний при встре­че с ним в сена­те. Не огра­ни­чив­шись реча­ми «Post re­di­tum», он про­из­нёс так­же речь «De pro­vin­ciis con­su­la­ri­bus», кото­рая отча­сти име­ла успех — один из её «адре­са­тов», Пизон, управ­ляв­ший Македо­ни­ей, был ото­зван оттуда уже в 55 г. Послед­ний в дол­гу не остал­ся и напи­сал пам­флет про­тив Цице­ро­на, кото­рый, вопре­ки сове­ту бра­та, отве­чать на него не стал, но в отмест­ку назвал недру­га Каль­вен­ци­ем Мари­ем (Каль­вен­ций — дед Пизо­на по мате­ри, галл по про­ис­хож­де­нию, а имя Мария слу­жи­ло намё­ком на то, что сам ора­тор подо­бен Метел­лу). Иро­ния судь­бы состо­я­ла в том, что Цице­рон, с.240 рас­хва­ли­вав­ший Метел­ла, сам уго­во­рил Като­на в 59 г. при­сяг­нуть на вер­ность аграр­но­му зако­ну Цеза­ря, а про­чие, пом­ня участь Метел­ла, согла­си­лись сде­лать это сами (с. 152—160).

Важ­ная и очень полез­ная часть кни­ги — анно­ти­ро­ван­ный спи­сок изгнан­ни­ков за 213—44 гг., все­го 65 чело­век (с. 161—219). В него не вошли Сци­пи­он Афри­кан­ский, Марий, уцелев­шие про­скрип­ты, Кати­ли­на — оче­вид­но, из-за не совсем обыч­ных усло­вий их изгна­ния.

Завер­ша­ют моно­гра­фию два при­ло­же­ния. В пер­вом речь идёт о le­ges Clo­diae в кон­тек­сте изгна­ния Цице­ро­на. Как ука­зы­ва­ет Кел­ли, по воз­вра­ще­нии ора­тор спол­на исполь­зо­вал то обсто­я­тель­ство, что про­тив него не было выдви­ну­то офи­ци­аль­ное обви­не­ние, преж­де чем его объ­яви­ли in­ter­dic­tus — это дало ему осно­ва­ние утвер­ждать, что в отно­ше­нии него име­ло место не толь­ко pri­vi­le­gium, но и proscrip­tio. Одна­ко про­чие напад­ки Цице­ро­на на le­ges Clo­diae выглядят куда менее убеди­тель­но (с. 225—237). Вто­рое при­ло­же­ние посвя­ще­но вос­ста­нов­ле­нию в пра­вах геро­ев Ран­ней Рес­пуб­ли­ки — Кезо­на Квинк­ция, Сер­ви­лия Ага­лы, Фурия Камил­ла. По мне­нию Кел­ли (как и дру­гих учё­ных), речь идёт о позд­ней­ших рекон­струк­ци­ях, наве­ян­ных куда более позд­ни­ми собы­ти­я­ми — так, Кезон и Сер­ви­лий были в гла­зах кон­сер­ва­то­ров сим­во­ли­че­ски­ми фигу­ра­ми в эпо­ху борь­бы с Грак­ха­ми. Но даже если, несмот­ря на всю сомни­тель­ность этих сюже­тов, счи­тать их под­лин­ны­ми, оче­вид­но, что воз­вра­ще­ние exu­les — ред­чай­шее явле­ние в эпо­ху Ран­ней Рес­пуб­ли­ки, т. к. после Камил­ла (390 г.) неиз­вест­но ни одно­го тако­го слу­чая до 120 г., когда вер­нул­ся из изгна­ния Попи­лий Ленат (с. 239—240).

Цен­ность про­ведён­но­го Кел­ли иссле­до­ва­ния несо­мнен­на. Автор пока­зы­ва­ет, что реа­лии рим­ско­го exi­lium эпо­хи Рес­пуб­ли­ки были куда менее юриди­че­ски регла­мен­ти­ро­ван­ны­ми, чем это кажет­ся мно­гим учё­ным, и зача­стую обу­слов­ли­ва­лись обы­ча­ем. Чрез­вы­чай­но важен вывод о том, что до середи­ны I в. до н. э. изгна­ние как пред­у­смот­рен­ная зако­ном мера нака­за­ния в Риме отсут­ст­во­ва­ла. Инте­рес­ные реше­ния пред­ло­же­ны и при рас­смот­ре­нии ряда част­ных вопро­сов.

Есть, прав­да, в кни­ге и мел­кие недо­ра­бот­ки. Так, извест­ный иссле­до­ва­тель Пон­та Дж. Хайнд (Hind) фигу­ри­ру­ет в рабо­те как Hinds (с. 24; 145, прим. 35), автор моно­гра­фии о Тибе­рии Грак­хе Э. Берн­стейн (Bernstein) — как Sil­verstein (с. 72, прим. 8; с. 248), а Рути­лий Руф ока­зал­ся кон­су­лом 115 г. вме­сто 105 г. (с. 152, прим. 58). Одна­ко в целом мы полу­чи­ли очень полез­ное иссле­до­ва­ние, обо­га­щаю­щее наши пред­став­ле­ния о рим­ской Рес­пуб­ли­ке в послед­ние два века её суще­ст­во­ва­ния.