с.53 Проблема взаимоотношений эллинов и варваров по всему периметру греческой ойкумены является одной из важнейших для определения особенностей исторического развития тех или иных регионов. И в этом отношении Фракия не является исключением. Возникшее в начале V в. (здесь и далее — до н. э.). Одрисское царство1 включало в свой состав не только территории многочисленных фракийских племён, но и греческие поселения, возникшие на фракийском побережье еще в VII—VI вв. Эти поселения и полисы были не только подчинены Одрисской монархии, взаимодействуя с местной властью и местным населением, но фактически были инкорпорированы в структуру фракийского государства. С другой стороны, эллины, причем не только выходцы из Пропонтиды, играли видную роль в различных областях жизни фракийского государства. Все это обусловило особую роль греческого субстрата в Одрисском царстве.
Вопросы греко-фракийских отношений, в том числе и в Одрисском царстве, затрагивались прежде всего болгарскими исследователями — А. Фолом, Хр. Дановым и др.2 Отдельные аспекты этих отношений, прежде всего с точки зрения новых археологических и эпиграфических материалов, становились достоянием научной общественности на Международных конгрессах по фракологии3. В отечественной историографии данная проблематика освещалась прежде всего в классических работах Т. Д. Златковской и Т. В. Блаватской4, с.54 хотя на сегодняшний день акцент исследований несколько сместился в сторону изучения фракийцев в греческом окружении в северном и северо-западном Причерноморье5. Таким образом, наблюдается дефицит обобщающих исследований на базе всего комплекса источников о положении эллинов в Одрисском царстве.
Особенности взаимодействия эллинов и фракийской династии отразились прежде всего в праве владения и распоряжения земельным фондом. Во Фракии царь был владельцем земли — существует достаточно упоминаний о раздаче царями поместий, деревень, крепостей приближённым (Xenoph., Anab., VII, 2, 25; 36; 3, 19; 6, 43; 7, 1; 50), а царь Котис I, например, приказал засеять для него земли, весь урожай с которых находился в собственности царя (Ps.-Arist., II, II, 26). Но среди этих приближённых были и греки. Так, Алкивиад, очевидно, получил во владение приморские земли в Пропонтиде от фракийских царей (т. е. Амадока I и Севта, будущего Севта I) за то, что воевал во главе набранных им наёмников с фракийскими племенами, независимыми от одрисских властителей (Plut., Alc., 36; Corn. Nep., Alc., 7, 4); афинский стратег Ификрат, служивший у фракийского царя Котиса I и женившийся на его дочери (Corn. Nep., Iphicr., 3, 4), явно получил некоторые владения (ср. с Xenoph., Anab., VII, 3, 38: «И я дам тебе, Ксенофонт, мою дочь, и если ты имеешь дочь, тогда я, согласно фракийскому обычаю, дам выкуп за нее и подарю ей Бисанту для жилья, одно из лучших моих приморских владений»), — наиболее вероятно, что это был Дрис, небольшой город во Фракии, недалеко от Маронеи, где Ификрат поселился (Demosth., XXIII, 132).
Однако фракийские цари распоряжались и землями греческих полисов и поселений, как своими собственными. Так, ок. 400 г. Севт, будущий Севт II, обещал Ксенофонту подарить Бисанту, Ган и крепость Неон (Xenoph., Anab., VII, 2, 38; 5, 8). Ган (Γάνος) — фракийская крепость в Пропонтиде (Aeschin., III, 82; Harpocr., s. v. Γάνος; Suda, s. v. Γάνος). Два остальных поселения для нас более интересны. Бисанта (Βισάνθη) была колонией самосцев (Pomp. Mela, II, 24; Steph. Byz., s. v. Βισάνθηνος). Ок. 430 г. в Бисанте полноправно распоряжались фракийский царь Ситалк I и его придворный Никифодор (Her., VII, 137), поскольку это была часть одрисского государства (Thuc., II, 97, 1—3). Крепость Неон (Νέον τεῖχος) была основана Алкивиадом (Corn. Nep., Alc., 7, 4) недалеко с.55 от Бисанты (Plut., Alc., 36), и, судя по явно греческому названии (Новая Стена), основную часть ее населения составляли греки.
Скилак (67), описывая Пропонтиду IV в., относит Неон к фракийским крепостям. Однако это сообщение не столь однозначно, как кажется на первый взгляд. Скилак сообщает, что на восток от Херсонеса Фракийского находятся фракийские крепости. Вот список Скилака, в котором упоминается и Неон: Левке акте, Тейристасис, Гераклея, Ган, Ганиада, крепость Неон, Перинф, крепость Даминон, Селимбрия. Из перечисленных укреплений первые два имеют явно греческие имена (Λευκὴ ἀκτή — Белый берег и Τειρίστασις — Звёздное место) и, следовательно, являются греческими поселениями. Гераклея — поселение Перинфа (Ptolem., III, 11, 13 (7)). Ган, Ганиада и Даминон, — поселения фракийцев (Harpocr., Suda, Γάνος καὶ Γανίαδα; Steph. Byz., s. v. Δαύνιον). Нет необходимости говорить об этнической принадлежности основного населения таких известных полисов, как Перинф и Селимбрия. Таким образом, автор Перипла, упоминая фракийские крепости, имел в виду не этническую принадлежность, а политическое подчинение этих поселений (ср. с χωρία фракийского царя Котиса I в Ps.-Arist., II, II, 27). Это относится и к крепости Неон, которая была греческим поселением. Итак, как мы видим, фракийские цари свободно распоряжались землями греческих полисов и поселений, а значит, они имели право верховной собственности на эти земли.
В этой связи следует отметить надпись из греческого поселения Пистирос, находившегося во внутренних районах Фракии, рядом с современным болгарским селением Ветрен6. Это было соглашение между населением Пистироса и фракийским царём, одним из преемников Котиса I (383—359 гг. до н. э.), чье соглашение с пистирийцами упомянуто в надписи как предыдущее. Вот почему надпись может быть датирована серединой IV в.7 В тексте упомянуты права греческих поселенцев (ἐμπορίται) в форме казуального запрещения. Но если некоторые действия нуждаются в официальном запрещении, значит, они имели место до оформления соглашения. Поэтому мы можем рассмотреть права фракийского царя или его наместников в греческих полисах: фракийские правители имели судебную власть — они могли судить граждан полиса и отменять долги (τῶν χρεῶν); землю (γῆν), пастбища (βόσκηνος) и поместье (ἔπαυλις) они могли отобрать и отдать кому-нибудь; они могли изменять размеры клеров и отдавать их кому-нибудь другому [κλ]ήρου… ἀλλ[άσσ]ειν); отбирать другую собственность жителей эмпория; оставлять гарнизон (φρούρια) в городе; взимать с.56 пошлины на дорогах (τελέα κατὰ τὰς ὁδούς); также фракийские правители могли арестовать или казнить любого из граждан. Таким образом, на основании надписи мы видим, что фракийские правители были верховными владельцами земель, и даже распоряжались правами и свободой населения греческих поселений во Фракии (ср. с ситуацией в Бисанте, где Ситалк арестовал двух греков, спартанцев — Her., VII, 137). И эти права пистирийцев (т. е. недопущение в дальнейшем всего вышеперечисленного) были, видимо, «даром» фракийского правителя за какие-то заслуги. В надписи мы можем проследить динамику предоставления этих прав: при Котисе I были даны гарантии личной безопасности эмпоритов (из Маронеи, Аполлонии, Фасоса) и охраны их движимой собственности (χρῆμα). При его преемнике было дано право неприкосновенности земель пистирийцев и некоторые права автономии полиса: верховная судебная власть принадлежала коллективу граждан; запрещалось размещение фракийского гарнизона внутри поселения, отмена или сокращение пошлин. Итак, подобное соглашение заключалось индивидуально с поселением, и не было универсальным для всех эмпориев, которые находились на фракийской территории и чьё число было достаточно большим — например, только в районе Пистироса находились эмпории Маронеи и Беланы (τῶν ἐμποριῶν… Μαρώνειης τὰ ἐμπόρια Βέλανα). По всей вероятности, подобные нормы распространялись и на полисы. Кроме того, граждане полисов и греческое население эмпориев и крепостей, не будучи собственниками земли, платили налоги фракийскому царю, как и другие жители царства, начиная, как минимум, со времени правления Ситалка (431—424 гг. до н. э.) (Thuc., II, 97, 3).
Другим аспектом взаимодействия эллинов и фракийцев был институт наёмничества. Во Фракии он был очень распространен, прежде всего в форме найма греками отрядов фракийских воинов. Так, Писистрат вернулся в Афины после второго изгнания с фракийскими наёмниками (Arist., Athen. pol., XV, 2). В 516 г. Мильтиад Младший, будучи правителем Херсонеса Фракийского, имел 500 наёмников, очевидно фракийцев (Her., VI, 39). В 422 г. афинский стратег Клеон просил царя фракийского племени одомантов Полла предоставить столько наёмников, сколь максимально возможно (Thuc., V, 6, 2). В 413 г. афиняне наняли 1300 пельтастов из племени диев для участия в сицилийской экспедиции (Thuc., VII, 27, 1). Вообще, в IV в. фракийские пельтасты были весьма популярны и использовались практически во всех частях Средиземноморья8. Например, в армии Кира Младшего было 800 пельтастов и 40 фракийских всадников (Xenoph., Anab., I, 2, 7; 5, 13; II, 2, 7).
Однако наёмников стали использовать и правители Одрисского царства, сначала, видимо, тех же фракийцев (например, царь Ситалк в 429 г., готовясь к кампании против Македонии, нанял большой отряд воинов из независимого фракийского племени диев — Thuc., II, 96, 2), а затем широко стали приглашать с.57 и греческие контингенты. Так, Севт, будущий Севт II, нанял 10000 греков для кампании против непокорных фракийских племён (Xenoph., Anab., VII, 2, 32—38); царю Котису служили греческие наёмники во главе с Ификратом, а затем с Харидемом (Demosth., XXIII, 129—132); трем преемникам Котиса служили целые греческие армии: Керсоблепту — во главе с тем же Харидемом, Берисаду и его детям — во главе с Афинодором, Амадоку — во главе с Симоном и Бианором (XXIII, 10; 103). В целом греческие наёмные контингенты достаточно быстро стали играть одну из ведущих, если не определяющую роль в политических перипетиях Одрисского царства. Так, на рубеже V/IV вв. уже упоминавшийся Севт, будущий Севт II, взял маленький отряд у своего родственника, царя Амадока I, и, навербовав греческих наёмников, покорил земли, которые были ранее под управлением его отца Майсада (Xenoph., Anab., VII, 2, 32—38; 4, 24). А позднее, возможно, также с помощью наёмников, он поднял мятеж против Амадока I и сверг его (Arist., Pol., V, 8, 15). В 362 г., когда граждане Афин выступили против фракийского царя Котиса I, защищая свои владения в Херсонесе Фракийском, некто Мильтокит восстал против Котиса I и попросил афинян о помощи (прежде всего, видимо, военной), предлагая вернуть Херсонес (Demosth., L, 5). После смерти Котиса I его сын Керсоблепт боролся против Мильтокита и только в 359 г. предводитель греческих наёмников Керсоблепта Харидем пленил Мильтокита и казнил его (Demosth., XXIII, 104; 170). Когда спустя некоторое время Берисад и Амадок выступили против Керсоблепта, они были поддержаны греческими наёмниками во главе с Афинодором, и добились разделения Фракии на три части (XXIII, 170).
Как мы уже видели, греческие полисы и эмпории территориально входили в состав одрисского государства. Однако территория государства управлялась не только напрямую царём, но и его наместниками в регионах. О роли этих наместников в системе государства мы можем судить хотя бы по тому, что Фукидид называет их «династами, правившими вместе с ним (царём — М. В.)» — παραδυναστεύοντες, а в надписи из Пистироса договор был заключен не только от имени царя, но и «других, [которые] рядом с [ним]» (αὐτός (царь. — М. В.) τε ἄλλοι ἐπὶ [αὐτοῦ]). Существует много примеров деятельности подобных парадинастов. Так, во времена Ситалка (432—431 гг. до н. э.) сына Тереса I, брат Ситалка Спараток (sic), судя по монетам, отчеканенным от его имени, управлял западной частью Одрисского царства, граничащей с территорией бизалтов9. Его сын Севт (будущий царь Севт I) считался наиболее влиятельным человеком в Одрисском царстве после царя (его дяди Ситалка I) (Thuc., II, 101, 5), и возможно, что он также управлял какой-либо областью царства. Очевидно, во времена Севта I (424—410 гг.), некто Майсад (родственник Севта, поскольку сын этого Майсада, Севт II, называл Тереса I, деда Севта I, своим предком — Xenoph., с.58 Anab., VII, 2, 22) управлял фракийскими племенами финов, принипсов и меландинов (VII, 2, 32), которые жили на территории, граничившей с западным побережьем Понта. Очевидно, во времена Майсада некто Терес, сын царя Одриса, правил во фракийской Дельте (Xenoph., Anab., VII, 5, 1). Во времена Амадока I (405—391 гг.) Севт, сын Майсада (будущий царь Севт II), стал правителем территории, которой правил его отец (Xenoph., Anab., VII, 4, 24) — ср. с информацией Диодора (XIII, 105, 3; XIV, 94, 2) и Корнелия Непота (Alc., 7) о фракийских царях Медоке и Севте. Несмотря на эти данные, очевидно, что Севт был подчинен Медоку: Севт именовался «архонтом» (Xenoph., Anab., VII, 3, 16; Hell., IV, 8, 26) и «стратегом» (Arist., Pol., V, 1312a), а Медок был «царём» (βασιλεύς) (Xenoph., Anab., VII, 3, 16; Hell., IV, 8, 26).
Вполне естественно, что территории греческих полисов и эмпориев, которые входили в состав Одрисского царства, также управлялись подобными парадинастами. Одним из них был упомянутый выше Терес, сын Одриса: судя по монетам с его именем, которые имеют изображение виноградной лозы на аверсе (это изображение является символом Маронеи) он либо управлял территорией, пограничной с Маронеей, либо был наместником в самой Маронее. Ок. 400 г. некто Сараток правил в Маронее и части Фасоса, судя по монетам с его именем, которые аналогичны фасосским и маронейским типам10. Около того же времени наместником части Фасоса был Бергей11. Также не исключено, что кто-то из анонимных парадинастов, упомянутых в надписи из Пистироса, управлял в середине IV в. областью в районе Пистироса.
Особо стоит отметить, что среди парадинастов появляются этнические эллины, управляющие отдельными территориями (главным образом, по всей видимости, областями расселения самих греков). Геродот (VII, 137) сообщает о выдаче двух спартанцев афинянам, и подчеркивает, что они были захвачены в Бисанте на Геллеспонте (колонии Самоса в Пропонтиде Pomp. Mela, II, 24; Steph. Byz., s. v. Βισανθηνός), фракийским царем Ситалком, сыном Тереса, и Нимфодором, сыном Пифея из Абдеры. Этот Нимфодор был братом жены Ситалка. Он имел влияние на царя и выполнял его дипломатические поручения (Thuc., II, 29, 1; 5—6). Будучи приближенным царя, Нимфодор, очевидно управлял Бисантой (по словам царя Севта II, Бисанта — «наиболее прекрасное из моих приморских укреплений» (Xenoph., Anab., VII, 3, 38)). Видимо, аналогичную ситуацию мы наблюдаем и в случае времён Севта II, когда его приближённый Гераклид, грек из Маронеи, «имел укреплённые города и поместья» (VII, 3, 19).
Один из ярчайших аспектов греко-фракийского взаимодействия — это синтез в области культуры и языка обоих народов, который успешно развивался в значительной степени благодаря возникновению совместных поселений, — таких, как в Халкидике, где ок. 423 г. жители говорили на смешанном греко-фракийском языке (Thuc., IV, 109, 3—4); как Миркин, основанный милетянами и с.59 эдонами еще в конце VI в. (Her., V, 11; 23—24; 124—126; Thuc., IV, 107, 3), или Херсонес Фракийский, основанный афинянами и долонками в 556 г. (Her., VI, 34—36). Ещё до создания Одрисского царства, в конце VI — начале V вв., монеты фракийских племён бисалтов, дерронов, орресков, ихнов содержали этниконы, а иногда и имена местных царей, написанные на греческом языке12. Вообще, согласно археологическим данным, передвижения по районам внутренней Фракии между побережьем Эгейского моря, Пропонтиды (т. е. греческими районами), и Балканскими горами стали регулярными начиная с третьей четверти V в.13, и эти новые пути стали в значительной степени проводниками эллинизации. Греческое влияние затронуло все слои фракийского общества, включая высшие. И большую роль в этом играли личные связи: царь Ситалк был женат на гречанке из Абдеры (Thuc., II, 29, 1); Севт II был готов выдать свою дочь замуж за Ксенофонта (Xenoph., Anab., VII, 2, 38); а афинский стратег Фрасибул хотел жениться на дочери этого Севта (Lys., XXVIII, 5); царь Котис I отдал своих дочерей замуж за командиров греческих наемников, Ификрата и Харидема, служивших ему (Corn. Nep., Iphicr., 3, 4; Demosth., XXIII, 129); греки-полководцы (командиры греческих наёмников — Афинодор, Симон и Бианор) царей Берисада и Амадока, соправителей Керсоблепта, сына Котиса I, женились на сестрах Берисада и Амадока (Demosth., XXIII, 10; 12). Уже со второй половины V в. греки появляются среди приближенных Одрисских правителей. Такие, как Нимфодор из Абдеры при Ситалке I; Гераклид из Маронеи при Севте, будущем Севте II; Пифон и Гераклид, и возможно, их отец, из Эна (Αἶνος), эолийского полиса на фракийском берегу Эгейского моря (Her., VII, 58; Thuc., VII, 57, 5), при Котисе I (Arist., Pol., V, 8, 12).
Сведения об эллинизации фракийской аристократии мы находим также в эпиграфике — см., например, надпись на греческом языке на фиале из царского некрополя Казанлык (в центре совр. Болгарии), датированной серединой IV в.; Δύντο[ ] Ζηίλα υἱός14. Владелец этой фиалы, происходивший явно из знатного рода, судя по захоронению, был явно фракийцем (судя по фракийским именам владельческой надписи), и тем не менее пользовался греческим языком даже в быту. Кроме того, наше внимание привлекают монеты фракийских царей и парадинастов с легендами на греческом языке. Поскольку это монеты различной стоимости, включая самые мелкие, можно сказать, что они чеканились для с.60 удовлетворения потребностей местного внутреннего рынка, для ежедневного оборота. Следовательно, значительная часть фракийского общества имела как минимум некоторое представление о греческом языке. Это также подтверждают найденные в могилах серебряные сосуды с именами Σκυθοδοκο, Δαδαλεμε, Κότυος, Ἐγγιστῶν, и золотым кольцом с надписью греческими буквами на фракийском языке15. Вообще греческий язык использовался фракийцами в быту начиная с V в. Например, во время раскопок курганного некрополя Консулова Могила в Болгарии, датированного V в., было найдено серебряное горлышко сосуда (опубликовавший находку Г. Китов считает, что это было горлышко от кожаного бурдюка для вина), на котором было 5 греческих букв — ρ, κ, ς, ν, δ. О фракийском происхождении этой вещи свидетельствует выгравированный на нём богатый цветочный орнамент, выполненный в типично фракийском стиле16. А в первой половине IV в. греческий язык стал, возможно, языком официальных документов Одрисского государства, как можно заключить в случае с сосудами из Рогозенского клада: в 1986 г. в деревне Рогозен (северо-западная Болгария) был найден большой клад, состоящий из 165 серебряных сосудов, которые датируются последней четвертью V — 40-ми гг. IV в. На горлышке сосуда № 112 была обнаружена греческая надпись: Κότυς Ἀπολλώνος παῖς17. Возможно, упомянутый в надписи Котис — фракийский царь Котис I18, а сосуды были посланы Котису I фракийскими поселениями (названия которых содержатся на самих сосудах) — Απρος, Βεος, Βέος καινός, Γηιστων (Γειστων), с.61 Εργισκη, Σαυθαβα19. И все эти официальные дары имеют посвятительные надписи на греческом языке.
Что касается влияния греческой цивилизации на материальную культуру фракийцев (прежде всего северной части Фракии, где проводились обширные раскопки на территории поселений), следует отметить, что местные племена прежде всего позаимствовали отдельные формы греческой керамики (ойнохоя, лекана и пр.). Греческое влияние было заметно и в искусстве местных фракийцев, в частности, они позаимствовали геометрический орнамент и способ нанесения его20. В целом фракийские гончары стали изготавливать сосуды с помощью быстрого гончарного круга, имитирующие греческую керамику, с VI в.21
Однако следует отметить, что наряду с эллинизацией, шел и встречный процесс «фракизации» греков, который наиболее наглядно представлен в случае с Херсонесом Фракийским, где конные скачки и гимнические состязания устраивались уже на могиле Мильтиада II, умершего ок. 524 г. (Her., VI, 38 — ср., например, похоронную церемонию фракийцев, описанную Геродотом (V, 8): «…насыпав курган, устраивают различные состязания. Высшие награды назначаются за единоборство, смотря по важности. Эти погребальные обычаи фракийцев»). Использование подобной церемонии свидетельствует не только о тесных связях с фракийцами, но и о присутствии достаточного количества фракийцев среди греков. Другой правитель Херсонеса Фракийского, Мильтиад III, женился на Гегесипиле, дочери фракийского царя Олора (Her., VI, 39), и также имел тесные связи с фракийским племенем долонков (VI, 40). Это фракийское влияние, через греческие полисы фракийского побережья, где это влияние было весьма сильным22, дошло до полисов — метрополий, прежде всего Афин. Так, в с.62 430/429 г. в Афинах был издан декрет об официальном установлении культа фракийской богини Бендиды, на акрополе Афин был построен храм Бендиды. И хотя скорее всего подобная культовая политика была обусловлена союзническими отношениями с одрисскими царями (Thuc., II, 29, 5—7), тем не менее не следует недооценивать роль введения этого культа в культурном отношении. Позднее этот культ Бендиды распространился на многие греческие полисы — Амфиполь, Неаполь, острова Лемнос, Фасос и пр.23
В заключение отметим, что материалы для изучения данной темы постоянно пополняются благодаря новым эпиграфическим и археологическим находкам. Однако уже сейчас вполне возможно определить, что эллины, являясь неотъемлемой частью Одрисского царства, играли весьма заметную роль в политике и экономике государства, что, безусловно, предопределило особенности исторического развития региона.
