Римское военное снаряжение на дальней варварской периферии: проблемы интерпретации

Про­бле­ма вза­и­моот­но­ше­ний меж­ду обще­ства­ми, нахо­дя­щи­ми­ся на раз­ных уров­нях раз­ви­тия, весь­ма акту­аль­на как для наук, изу­чаю­щих совре­мен­ность, так и для отрас­лей зна­ния, изу­чаю­щих дале­кое про­шлое. Дина­мич­ное раз­ви­тие архео­ло­гии в тече­ние послед­них деся­ти­ле­тий дает воз­мож­ность высве­тить новые нюан­сы в харак­те­ре отно­ше­ний меж­ду антич­ной циви­ли­за­ци­ей, достиг­шей наи­выс­ше­го рас­цве­та в фор­ме ран­ней Рим­ской импе­рии, и вар­вар­ски­ми пле­ме­на­ми Цен­траль­ной и Восточ­ной Евро­пы.

Очень дол­го эта тема рас­смат­ри­ва­лась исклю­чи­тель­но в кон­тек­сте воен­ных кон­флик­тов меж­ду дву­мя враж­деб­ны­ми и не имев­ши­ми общих точек для сопри­кос­но­ве­ния мира­ми. Осно­ва­ния для тако­го взгляда на харак­тер рим­ско-вар­вар­ских отно­ше­ний дава­ли, преж­де все­го, сооб­ще­ния антич­ных авто­ров, изоби­ло­вав­шие сведе­ни­я­ми о боль­ших и малых вой­нах, а так­же акцен­ти­ро­вав­шие вни­ма­ние на непре­одо­ли­мых раз­ли­чи­ях меж­ду миром антич­ной циви­ли­за­ции и миром вар­вар­ства. Кро­ме того, к середине XX века архео­ло­ги откры­ли в пол­ном объ­е­ме рим­ский лимес — систе­му фор­ти­фи­ка­ци­он­ных соору­же­ний, протя­нув­шу­ю­ся напо­до­бие Вели­кой китай­ской сте­ны на тыся­чи кило­мет­ров от Север­но­го до Чер­но­го моря по Рей­ну и Дунаю. В зару­беж­ной исто­рио­гра­фии сло­жи­лось opi­nio com­mu­nis, соглас­но кото­ро­му фак­тор ста­биль­ной и непро­хо­ди­мой в тече­ние четы­рех веков гра­ни­цы спо­соб­ст­во­вал фор­ми­ро­ва­нию еди­но­го куль­тур­но-исто­ри­че­ско­го про­стран­ства, став­ше­го свое­об­раз­ным про­об­ра­зом совре­мен­ной объ­еди­нен­ной Евро­пы.

Меж­ду тем, интен­сив­ные архео­ло­ги­че­ские изыс­ка­ния, про­во­ди­мые в послед­ние деся­ти­ле­тия на терри­то­рии стран Цен­траль­ной и Восточ­ной Евро­пы дают осно­ва­ния для пере­смот­ра неко­то­рых усто­яв­ших­ся сте­рео­ти­пов. Преж­де все­го, ока­за­лось, что вар­вар­ские пле­ме­на весь­ма раз­ли­ча­лись меж­ду собой по уров­ню раз­ви­тия. Дале­ко не со все­ми из них рим­ляне враж­до­ва­ли. Важ­ное место, как выяс­ни­лось, в отно­ше­ни­ях Рима и вар­ва­ров зани­ма­ла тор­гов­ля, кото­рая не пре­кра­ща­лась даже во вре­мя воен­ных дей­ст­вий. В част­но­сти, в тече­ние мно­гих сто­ле­тий функ­ци­о­ни­ро­вал «янтар­ный путь» — глав­ная тор­го­вая маги­ст­раль меж­ду рим­ля­на­ми и вар­ва­ра­ми на терри­то­рии кон­ти­нен­таль­ной Евро­пы. «Янтар­ный путь» начи­нал­ся на Бал­тий­ском побе­ре­жье, на терри­то­рии нынеш­ней Кали­нин­град­ской обла­сти, про­хо­дил через Поль­шу, Чехию, Австрию и закан­чи­вал­ся в импер­ский пери­од в Акви­лее — глав­ном эко­но­ми­че­ском цен­тре север­ной Ита­лии¹.

По это­му пути в Ита­лию посту­пал янтарь, кото­рый поль­зо­вал­ся спро­сом в антич­ном мире как поде­лоч­ный камень, а так­же в силу при­пи­сы­вае­мых ему осо­бых цели­тель­ных свойств². Янтарь, оче­вид­но, слу­жил одной из глав­ных ста­тей вар­вар­ско­го «экс­пор­та» в антич­ный мир³.

В свою оче­редь, рим­ляне отправ­ля­ли вар­ва­рам не толь­ко вино и пред­ме­ты рос­ко­ши, как пола­гал Тацит, но и раз­но­об­раз­ные ремес­лен­ные изде­лия, вклю­чая ору­жие. Наход­ки рим­ско­го ору­жия и воин­ско­го сна­ря­же­ния на терри­то­рии Нидер­лан­дов, север­ной Гер­ма­нии, Дании поста­ви­ли под сомне­ние гос­под­ст­во­вав­ший преж­де в нау­ке тезис о запре­те выво­за рим­ско­го воору­же­ния за лимес⁴.

В дан­ной рабо­те мы рас­смот­рим вопрос о том, каким обра­зом исполь­зо­ва­ли вар­ва­ры воен­ное сна­ря­же­ние рим­лян. Нач­нем мы с нахо­док рим­ско­го воору­же­ния и вар­вар­ских ими­та­ций рим­ско­го воен­но­го сна­ря­же­ния, обна­ру­жен­ных в нача­ле «янтар­но­го пути» — на Сам­бий­ском полу­ост­ро­ве в Кали­нин­град­ской обла­сти Рос­сии, в запад­ной Лит­ве и севе­ро-восточ­ной Поль­ше⁵.

Речь идет, глав­ным обра­зом, об ажур­ных брон­зо­вых изде­ли­ях в сти­ле opus in­ter­ra­si­le, а так­же «крыль­ча­тых» и «глаз­ча­тых» фибу­лах. Ажур­ные наклад­ки из метал­ла слу­жи­ли важ­ным эле­мен­том жен­ской одеж­ды у кель­тов Нори­ка и Пан­но­нии, а в I в. н. э. они обре­ли попу­ляр­ность в каче­стве укра­ше­ний на нож­нах мечей, на поя­сах, пор­ту­пе­ях, зве­ньях цепей-пово­дьев кон­ской узды у сол­дат и офи­це­ров рим­ской армии, раз­ме­щен­ной на Рейне и верх­нем Дунае⁶. Точ­но так­же верх­ний Дунай явля­ет­ся роди­ной «крыль­ча­тых» и «глаз­ча­тых» фибул.

В При­бал­ти­ке ажур­ные наклад­ки из метал­ла и фибу­лы рас­про­стра­ня­ют­ся во вто­рой поло­вине I — пер­вой поло­вине II вв. как сугу­бо муж­ские атри­бу­ты. Не вызы­ва­ет сомне­ния, что появ­ле­ние вар­вар­ских под­ра­жа­ний рим­ской воен­ной моде в столь уда­лен­ном от лиме­са реги­оне свя­за­но с дея­тель­но­стью рим­ских тор­гов­цев на трас­се «янтар­но­го пути». Воз­мож­но, прав М. Б. Щукин, пола­гая, что клю­че­вые пунк­ты «янтар­но­го пути» мог­ли стать при­бе­жи­щем в вар­вар­ских зем­лях для каких-то рим­ских ремес­лен­ни­ков, изготов­ляв­ших изде­лия в силе «opus in­ter­ra­si­le»⁷. Извест­но, что рим­ские тор­гов­цы и ремес­лен­ни­ки в I в. сели­лись ино­гда за гра­ни­ца­ми Im­pe­rium Ro­ma­num — в Дакии, сво­бод­ной Бри­та­нии и т. д.

Более сло­жен вопрос о том, кто являл­ся потре­би­те­ля­ми этих изде­лий и рас­про­стра­нял стиль «opus in­ter­ra­si­le» даль­ше на Восток. Едва ли мож­но без­ого­во­роч­но согла­сить­ся с роман­ти­че­ской вер­си­ей М. Б. Щуки­на, кото­рый, ссы­ла­ясь на некие сред­не­ве­ко­вые литов­ские хро­ни­ки, пред­по­ла­га­ет мигра­цию из пре­де­лов Рим­ской импе­рии при Нероне в При­бал­ти­ку несколь­ких десят­ков рим­ских всад­ни­ков, а так­же мно­го­чис­лен­ных тор­гов­цев и ремес­лен­ни­ков под руко­вод­ст­вом леген­дар­но­го Поля­мо­ни­са (Поле­мо­на). Эти-то пере­се­лен­цы, по мне­нию Щуки­на, и сыг­ра­ли в социо- и поли­то­ге­не­зе у запад­ных бал­тов роль, ана­ло­гич­ную той, что поз­же сыг­ра­ли викин­ги у восточ­ных сла­вян⁸.

В поис­ках ана­ло­гий рас­смот­рим еще один весь­ма любо­пыт­ный слу­чай исполь­зо­ва­ния эле­мен­та рим­ско­го воен­но­го сна­ря­же­ния вар­ва­ра­ми. В 1990 г. Архео­ло­ги­че­ская экс­пе­ди­ция ПГУ рас­ка­пы­ва­ла в окрест­но­стях д. Мок­и­но Перм­ско­го рай­о­на древ­ний могиль­ник, дати­ро­ван­ный III—V вв. н. э. Архео­ло­ги, ана­ли­зи­руя обряды погре­бе­ния, отно­сят Мок­ин­ский нек­ро­поль к позд­ней ста­дии Гляде­нов­ской — ран­ней ста­дии Харин­ской архео­ло­ги­че­ских куль­тур. Наряду с захо­ро­не­ни­я­ми, при­над­ле­жа­щи­ми корен­ным оби­та­те­лям реги­о­на — фин­но-уграм, было обна­ру­же­но несколь­ко могил, в кото­рых был обна­ру­жен погре­баль­ный инвен­тарь, преж­де все­го, воору­же­ние сар­мат­ско­го про­ис­хож­де­ния. В одном из таких захо­ро­не­ний (№ 98) обна­ру­же­на хал­цедо­но­вая гем­ма, на кото­рой было изо­бра­же­но луно­по­доб­ное дет­ское личи­ко⁹. При бли­жай­шем рас­смот­ре­нии эта гем­ма ока­за­лась рим­ской фале­рой — сол­дат­ской меда­лью. Награ­ды тако­го рода выпус­ка­лись в тече­ние корот­ко­го исто­ри­че­ско­го отрез­ка — толь­ко в пер­вый век суще­ст­во­ва­ния Рим­ской импе­рии¹⁰.

Наход­ка попа­ла в наш реги­он явно в свя­зи с Вели­ким пере­се­ле­ни­ем наро­дов, в кото­ром сар­ма­ты при­ни­ма­ли актив­ное уча­стие. Инте­ре­сен спо­соб исполь­зо­ва­ния фале­ры ее новы­ми хозя­е­ва­ми. Мож­но пола­гать, что она слу­жи­ла — напо­до­бие шляп­ки гвоздя — в каче­стве эле­мен­та руко­ят­ки меча или кин­жа­ла. Надо ска­зать, что мода на исполь­зо­ва­ние хал­цедо­но­вых дис­ков в каче­стве эле­мен­тов руко­я­ток холод­но­го ору­жия была извест­на у сар­ма­тов Южно­го Ура­ла во II—V вв. н. э.¹¹. Сар­ма­ты из евразий­ских сте­пей в I—IV вв. неод­но­крат­но совер­ша­ли даль­ние мигра­ции в при­чер­но­мор­ский реги­он и на Дунай как само­сто­я­тель­но. так и в соста­ве гунн­ских орд¹². Часть из них, есте­ствен­но, после даль­них похо­дов воз­вра­ща­лась домой.

Кро­ме того, хал­цедо­но­вые дис­ки как декор воин­ско­го воору­же­ния встре­ча­ют­ся в дати­ро­ван­ных так­же IV—V вв. захо­ро­не­ни­ях на терри­то­рии Ниж­не­го При­ка­мья в Тура­е­во (Татар­стан), кото­рые иссле­до­вав­ший их В. Ф. Генинг свя­зал с пере­се­ле­ни­ем гун­нов¹³. Оста­вив в сто­роне доста­точ­но спор­ный вопрос об этни­че­ской при­над­леж­но­сти похо­ро­нен­ных в При­ка­мье вои­нов, как в Мок­и­но, так и в Тура­е­во, отме­тим общую в обо­их слу­ча­ях моду на укра­ше­ние ору­жия хал­цедо­но­вым деко­ром, при­чем не толь­ко хал­цедо­но­вы­ми дис­ка­ми, но и буси­на­ми¹⁴.

Вне зави­си­мо­сти от того, явля­лись хал­цедо­но­вые дис­ки этни­ко­на­ми ураль­ских сар­ма­тов¹⁵ или нет, суще­ст­вен­но то обсто­я­тель­ство, что в местах посто­ян­но­го оби­та­ния южно­ураль­ских сар­ма­тов и гун­нов хал­цедон не встре­ча­ет­ся. Круп­ней­шее место­рож­де­ние хал­цедо­на в древ­но­сти нахо­ди­лось на терри­то­рии совре­мен­но­го Узбе­ки­ста­на. Таким обра­зом, и для гун­нов, и для ураль­ских сар­ма­тов это был ред­кий, при­воз­ной камень. Укра­ше­ние воин­ско­го сна­ря­же­ния хал­цедо­но­вы­ми дис­ка­ми и буси­на­ми явля­лось свое­об­раз­ной модой, эле­мен­том пре­стиж­но­го потреб­ле­ния, при­зван­ным под­черк­нуть обособ­лен­ность вои­нов от общей мас­сы коче­во­го насе­ле­ния. Кста­ти, в тура­ев­ских кур­га­нах обна­ру­же­но стек­ло и сереб­ро бос­пор­ско­го, а так­же иран­ско­го про­ис­хож­де­ния¹⁶.

Заслу­жи­ва­ет вни­ма­ния мне­ние В. Ф. Генин­га, соглас­но кото­ро­му воин­ские погре­бе­ния в При­ка­мье мог­ли при­над­ле­жать не толь­ко при­шель­цам. Иссле­до­ва­тель пред­по­ло­жил, что кон­так­ты во вре­мя Вели­ко­го пере­се­ле­ния наро­дов с кочев­ни­ка­ми — гун­на­ми и сар­ма­та­ми мог­ли уско­рить у фин­но-угор­ско­го насе­ле­ния лесо­степ­ной зоны При­ура­лья про­цесс соци­аль­ной диф­фе­рен­ци­а­ции. Выде­ли­лась воен­ная вер­хуш­ка, кото­рая заим­ст­во­ва­ла у кочев­ни­ков неко­то­рые эле­мен­ты воору­же­ния и погре­баль­ных обрядов¹⁷. В чис­ле про­чих заим­ст­во­ва­ний в арсе­на­ле фин­но-угор­ских витя­зей мог­ла ока­зать­ся и свое­об­раз­ная мода на укра­ше­ние ору­жия хал­цедо­ном.

Мож­но по ана­ло­гии пред­по­ло­жить, что в каче­стве основ­но­го потре­би­те­ля чекан­ных и штам­по­ван­ных брон­зо­вых накла­док на ору­жии и воин­ском сна­ря­же­нии в При­бал­ти­ке так­же высту­па­ла фор­ми­ру­ю­ща­я­ся дру­жин­ная про­слой­ка, выде­ля­ю­ща­я­ся из среды мест­но­го насе­ле­ния. Акти­ви­за­ция тор­гов­ли на «янтар­ном пути» в середине I в. сов­па­ла с нача­лом интен­сив­ных мигра­ци­он­ных про­цес­сов в Евра­зии, кос­нув­ших­ся и Бал­тий­ско­го реги­о­на. Пере­се­ле­ния, сопро­вож­дав­ши­е­ся воен­ны­ми кон­флик­та­ми, рез­ко уско­ри­ли про­цесс социо­ге­не­за сре­ди бал­тий­ских пле­мен. Имен­но фор­ми­ру­ю­ща­я­ся среда про­фес­сио­наль­ных вои­нов, на наш взгляд, мог­ла стать раз­нос­чи­ком опре­де­лен­ной моды на под­черк­ну­то «воин­ские» вещи импорт­но­го про­ис­хож­де­ния, и в част­но­сти, такие, кото­рые отда­лен­но напо­ми­на­ли уни­фор­му рим­ской армии. Обще­из­вест­на уста­нов­ка на опре­де­лен­ный импорт­ный ассор­ти­мент в пре­стиж­ном потреб­ле­нии новых соци­аль­ных групп, пре­тен­дую­щих на исклю­чи­тель­ность. Вспом­ним тро­га­тель­ную при­вер­жен­ность тех же «новых рус­ских» мас­сив­ным цепям и коль­цам из золота, а так­же мобиль­ным теле­фо­нам, т. е., атри­бу­там, заим­ст­во­ван­ным из арсе­на­ла мафи­оз­ных эле­мен­тов на Запа­де.

В неко­то­рых слу­ча­ях вар­вар­ские под­ра­жа­ния рим­ско­му воен­но­му сна­ря­же­нию обна­ру­жи­ва­ют­ся в совер­шен­но уди­ви­тель­ном кон­тек­сте. Так, в цен­тре и на юге Поль­ши при рас­коп­ках жен­ских погре­бе­ний, отно­ся­щих­ся к так назы­вае­мой Пше­вор­ской архео­ло­ги­че­ской куль­ту­ре (II—III вв.), обна­ру­же­ны мно­го­чис­лен­ные фраг­мен­ты рим­ских коль­чуг, отно­ся­щих­ся к раз­ряду lo­ri­ca ha­ma­ta, а так­же метал­ли­че­ских мини­а­тюр­ных копий щитов, ножей, бое­вых моло­тов и т. д.¹⁸.

Едва ли мож­но вслед за К. Чар­нец­кой все типы пред­став­лен­но­го в могиль­ни­ках Пше­вор­ской куль­ту­ры воин­ско­го сна­ря­же­ния при­знать рим­ски­ми. Так, напри­мер, бое­вые молоты на воору­же­нии вои­нов рим­ской армии из чис­ла наем­ных гер­ман­цев появи­лись толь­ко в IV в. Нель­зя одно­знач­но при­знать «рим­ский харак­тер» пря­мо­уголь­ных щитов, мини­а­тюр­ные копии кото­рых пред­став­ле­ны в дан­ных погре­бе­ни­ях. Воз­мож­но, такие щиты и вхо­ди­ли в арсе­нал вои­нов неко­то­рых вспо­мо­га­тель­ных частей рим­ской армии. Одна­ко, ана­ло­гич­ны­ми щита­ми поль­зо­ва­лись и вои­ны «сво­бод­ной» Гер­ма­нии. Без­услов­но рим­ское про­ис­хож­де­ние фраг­мен­тов коль­чуж­ных пан­ци­рей. Такие коль­чу­ги в рим­ской армии исполь­зо­ва­лись пре­иму­ще­ст­вен­но вои­на­ми вспо­мо­га­тель­ных частей в I—III вв.¹⁹.

Оби­та­те­ли Пше­вор­ской куль­ту­ры могут быть иден­ти­фи­ци­ро­ва­ны как гер­ман­ское пле­мя луги­ев, при­ни­мав­шее актив­ное уча­стие в мар­ко­ман­ских вой­нах с Рим­ской импе­ри­ей в 160—180-хх гг. Имен­но с эти­ми собы­ти­я­ми К. Чар­нец­ка и свя­зы­ва­ет боль­шин­ство фраг­мен­тов и ими­та­ций рим­ско­го воен­но­го сна­ря­же­ния в погре­бе­ни­ях Пше­вор­ской куль­ту­ры, хотя пер­вые мини­а­тюр­ные копии появ­ля­ют­ся в захо­ро­не­ни­ях, дати­ро­ван­ных I в.²⁰.

Пер­во­на­чаль­но счи­та­лось, что полос­ки коль­чуж­но­го сна­ря­же­ния рим­лян исполь­зо­ва­лись жен­щи­на­ми Пше­вор­ской куль­ту­ры как брас­ле­ты²¹. Одна­ко, осо­бен­но­сти кон­струк­ции, а так­же непре­мен­ное при­сут­ст­вие в погре­бе­ни­ях наряду с коль­чуж­ны­ми зве­нья­ми мини­а­тюр­ных копий обо­ро­ни­тель­но­го и насту­па­тель­но­го ору­жия при­ве­ли иссле­до­ва­те­лей в конеч­ном сче­те к выво­ду, что все эти вещи испол­ня­ли охра­ни­тель­ную роль аму­ле­та²². То есть, реаль­ная защит­ная функ­ция воин­ско­го сна­ря­же­ния пере­но­си­лась на его фраг­мен­ты и копии в совер­шен­но ином кон­тек­сте. Поль­ская иссле­до­ва­тель­ни­ца, ссы­ла­ясь на Таци­та, обос­но­ван­но пред­по­ла­га­ет, что ком­би­на­ция дета­лей и умень­шен­ных копий воен­но­го сна­ря­же­ния в погре­баль­ном обряде была при­зва­на под­черк­нуть осо­бый ста­тус этих жен­щин²³. Извест­но, что у гер­ман­цев были спе­ци­аль­ные про­ри­ца­тель­ни­цы, обла­дав­шие зна­чи­тель­ным поли­ти­че­ским вли­я­ни­ем и высо­ким соци­аль­ным ста­ту­сом²⁴.

Обра­ща­ет на себя вни­ма­ние похо­жее при­ме­не­ние хал­цедо­но­вых дис­ков фин­но-угра­ми При­ура­лья. Эти дис­ки, извест­ные как декор воору­же­ния коче­вых вои­нов евразий­ских сте­пей, встре­ча­ют­ся в дати­ро­ван­ных IV в. жен­ских погре­бе­ни­ях Азе­лин­ской куль­ту­ры в Удмур­тии²⁵. Дис­ки с отвер­сти­ем в цен­тре, по мне­нию В. Ф. Генин­га, исполь­зо­ва­лись в каче­стве нагруд­ных и пояс­ных укра­ше­ний²⁶. Мож­но пред­по­ло­жить, что в дан­ном слу­чае хал­цедо­но­вые дис­ки мог­ли слу­жить не толь­ко дета­лью жен­ско­го азе­лин­ско­го костю­ма, но и высту­пать в каче­стве аму­ле­тов при погре­баль­ном обряде.

Таким обра­зом, в каче­стве заклю­че­ния мож­но отме­тить сле­дую­щее. В струк­ту­ре обме­нов меж­ду антич­ной ойку­ме­ной и миром вар­ва­ров, а так­же меж­ду вар­вар­ски­ми пле­ме­на­ми, по всей види­мо­сти, важ­ное место зани­ма­ли пред­ме­ты, отно­ся­щи­е­ся к сфе­ре так назы­вае­мо­го демон­стра­тив­но­го или пре­стиж­но­го потреб­ле­ния. В эпо­ху Вели­ко­го пере­се­ле­ния наро­дов основ­ным потре­би­те­лем пред­ме­тов тако­го рода у вар­ва­ров высту­па­ла дру­жи­на как элит­ная соци­аль­ная груп­па. Не уди­ви­тель­но, что вои­нов инте­ре­со­ва­ло преж­де все­го воен­ное сна­ря­же­ние могу­ще­ст­вен­ных соседей и про­тив­ни­ков, а так­же при­воз­ные ред­кие вещи, кото­рые мож­но было исполь­зо­вать в деко­ре воору­же­ния. Одна­ко, «воен­ный импорт» мог исполь­зо­вать­ся и ины­ми элит­ны­ми груп­па­ми, как напри­мер, жен­щи­на­ми-про­ри­ца­тель­ни­ца­ми у древ­них гер­ман­цев. При этом кон­текст исполь­зо­ва­ния этих вещей мог менять­ся ради­каль­но. Из средств реаль­ной защи­ты эле­мен­ты воен­но­го сна­ря­же­ния пре­вра­ща­лись в аму­ле­ты, ста­но­вясь объ­ек­та­ми куль­то­во­го назна­че­ния. Воз­мож­но так­же, что эле­мен­ты воин­ско­го сна­ря­же­ния, попа­дая в чуже­род­ную среду, осо­бен­но при спо­ра­ди­че­ских кон­так­тах, как, ска­жем, меж­ду оби­та­те­ля­ми Азе­лин­ской куль­ту­ры и нома­да­ми, пол­но­стью теря­ли свое пер­во­на­чаль­ное зна­че­ние и при­об­ре­та­ли совер­шен­но иные функ­ции.