с.82 Продолжая анализ оппозиционных выступлений — самой распространенной формы борьбы политически безвластных групп восточноримской знати с позднеантичным правительством1, сделаю две оговорки. Первая касается хронологических рамок статьи. Они охватывают 491—498 гг., начальный этап правления императора Анастасия I, отмеченный в аспекте социально-политической борьбы прежде всего несколькими крупными мятежами в столице и «исаврийской войной»2. С точки зрения типологии городских движений в рамках позднеантичной стадии развития рабовладельческого общества3 следует учитывать, что именно в конце V в. завершается оформление цирковых партий4, а на конец V — начало VI вв. приходится апогей их активности5. Для уточнения характера начального этапа правления Анастасия важно учитывать и наблюдение А. А. Чекаловой относительно изменения социально-политического курса этого императора в начале VI в. по сравнению с концом V в.: отказ правительства от лавирования, игнорирование мнения сената и народа в религиозной политике6. И, наконец, именно к правлению Анастасия Ф. Винкельман справедливо относит eine besondere Ballung действий народных масс, что объясняется как экономической и церковной политикой императора, так и социальными проблемами, «связанными с природными бедствиями»7.
Вторая оговорка касается самой постановки проблемы. Не повторяя ее историографического обзора8, отмечу, что в последнее время наметилось более пристальное внимание к конкретно-исторической роли оппозиционных групп господствующего класса в Византии V—VII вв. Сегодня, например, византинисту нужно учитывать не только связь между деятельностью цирковых партий с разложением позднеантичного полиса, но и в целом переплетение в этой деятельности выступлений народных масс, столкновений руководящих группировок цирковых партий, разномыслий сторонников противоборствующих религиозных течений9. С другой стороны, при анализе церковной политики правительства — фактора, серьезно влиявшего на внутриполитическую с.83 борьбу, — следует принимать во внимание не только теологические интересы императоров, их советников и аристократии в целом, но даже конкретное соотношение сил при дворе10. Одним словом, при изучении содержания политической оппозиции какому-либо византийскому правительству надо выявить комплекс форм ее проявления и их взаимосвязь. Такого рода попытка и предпринимается в данной статье применительно к указанным хронологическим рамкам.
Расстановка оппозиционных сил к началу правления Анастасия характеризовалась следующими моментами11. Завершение к концу V в. экономического подъема в городе и деревне12, характерного для позднеантичной стадии, сопровождалось в городе усилением поляризации социальных сил. В крупные центры стекалось новое население из деградировавших мелких полисов, росла численность малоимущего плебса, занимавшегося ремеслом и торговлей13. На фоне дифференциации куриалов, усиливалась их верхушка, пополнявшая ряды сенаторов14. Активное проникновение крупноземлевладельческой по масштабам Византии знати в ремесло и торговлю обостряло ее отношения с владельцами эргастириев15. Поскольку обострение социально-политических противоречий было наиболее заметно в крупных городах, самыми видными для этого периода оказались крупные народные движения и политическая борьба в Константинополе, где за первенство боролись самые различные группы господствующего класса. При предшественнике Анастасия, Зиноне, значительная часть столичной знати оформила оппозицию по отношению к добравшейся до власти привилегированной военно-чиновной исаврийский верхушке.
За политическую власть продолжала борьбу со столичной знатью торгово-ростовщическая знать крупных провинциальных городов (главным образом, через церковный аппарат). Это было второе направление оппозиции. Но к концу V в. в ее среде — прежде всего между сирийскими и александрийскими группами знати — углубился раскол, в церковной сфере отразившийся в издании так называемого «энотикона»16, еще больше усложнившего политическую борьбу.
Сужение верхушки торгово-ростовщической знати сопровождалось ростом совпадений ее интересов с интересами крупных землевладельцев, слабо связанных с полисными проблемами. Оппозиционность этих крупных землевладельцев косвенно отражалась в с.84 религиозных протестах провинций церковной политике Константинополя17.
Замещение Зинона Анастасием справедливо считается переворотом18. Обстановка в столице была напряженной. В аккламациях собравшихся на столичном ипподроме народных масс в адрес вдовой императрицы Ариадны слышались социально-политические требования. Народ настаивал на смещении «вора» префекта города (De cerim., p. 420)19, на удалении из столицы исавров. На престол требовали православного императора (Ibid., p. 418, 19—20). Возможно, в этом отражалось привилегированное положение столичных жителей, желавших приостановления уступок монофизитам (т. е. оппозиционным группам Сирии и Египта) и подтверждения автократической роли Константинополя по отношению к провинциям. Однако Ариадна, удовлетворив требование сместить префекта и обещав православного правителя, заявила: «Да не будет места вражде и да не смутит она течение этого прекрасного единения и благочиния»20. Это высказывание соответствовало содержанию и социальной направленности «энотикона» и могло отражать интересы тех столичных ктиторов, которые были заинтересованы в укреплении связей с провинциалами. Воззвание столичных жителей к Анастасию «Царствуй, как Маркиан!» (Ibid., p. 425, 3—4), по существу требовавшее жесткой «халкидонской» политики21, наоборот, предусматривало максимальное удовлетворение потребностей столицы и минимум уступок провинциальным центрам. В этом плане можно рассматривать и недоверие к Анастасию столичного патриарха Евфимия (490—495 гг.), не принявшего «энотикон» (Евагрий, с. 167—168; Theoph., p. 210, 11). При выборе императора Евфимий заявил несогласие с кандидатурой Анастасия. Даже после того, как последний обязался «сохранить веру в целости и не производить никаких нововведений» в церкви, Евфимий распустил в массах (tois pollois) слух о приверженности Анастасия к манихейству (Евагрий, с. 168; Niceph., XVI, 26)22. Уступил Евфимий под давлением сената и Ариадны (Theod. Lect., II, 6).
Положение в столице осложнялось присутствием исавров. На императорский престол притязал Лонгин, брат Зинона, бывший начальником дворцовой стражи и имевший опору в исаврах. По Евагрию, удаление Лонгина на родину было «первым делом» Анастасия (Евагрий, с. 162). Феофан называет Лонгина жестоким, невоздержанным и стремящимся захватить власть с помощью исавров и с.85 своего друга Лонгина из Кардалы, магистра оффиций (Theoph., p. 210, 3—7). Немедленная расправа с Лонгином была невозможна: это бы грозило исаврийский мятежом в столице.
Таким образом, некоторые черты как правления Анастасия, так и оппозиции к нему вырисовывались уже при его избрании. Часть столичной знати оказывала нажим на правительство, видимо, проявившее тенденцию к контакту с провинциальной знатью в целом, а следовательно, и к продолжению «политики примирения», наметившейся в предшествовавший период. В оппозиции оказался патриарх Евфимий и его сторонники, объективно отражавшие интересы той части столичных ктиторов, которая видела идеал в авторитарной политике по отношению к провинциалам.
Однако обстановка выборов23, объективная необходимость «антиисаврийских» групп знати опереться на сословные институты, на столичных димотов — все это активизировало столичное население.
В таких условиях и разразилась в Константинополе так называемая «плебейская война» (Marc. Comes, p. 94, 5—6). Предположение А. П. Дьяконова, что ее причиной «было недовольство венетов новым правительством и усиление прасинов»24 является слишком прямолинейным. Убедительнее наблюдение А. А. Чекаловой, отнесшей мятеж 491 г. не к борьбе партий, а к совместным выступлениям народных масс, и определившей его причину как «попытки императора ограничить зрелища, а по существу — вообще всякие сборища народа»25. Действительно, накануне восстания префект города запретил зрелища в столице специальным указом (Ioann. Ant., fragm. 214b, 2), а волнение началось именно с ипподрома в присутствии императора. Но, думается, как раз сложная обстановка, связанная со сменой правительства, обусловила очень активную реакцию народа на узурпацию его прав. Видимо, нельзя не учитывать и упомянутую выше тенденцию нового правительства пойти навстречу провинциальной знати, — тенденцию, которую константинопольцы явно уловили. В данном ключе обвинения, бросаемые патриархом Евфимием в адрес Анастасия — «манихей», «арианин» и т. д. (Theod. Lect., II, 6, 7), — должны были действовать на массы горожан, связывавших с этими религиозными направлениями покушающуюся на их прерогативы провинциальную знать.
Характерно, что накануне восстания правительство поспешило «избавить» какие-то группы населения «от ужасов конфискаций», с.86 запретило амнистию доносчикам, осудило «нечестие так называемой делатории» и кассировало недоимки по прежним податям (Procop. Gas., Paneg., 5; Ioann. Ant., fragm. 214b, 1). Но эти уступки не сработали.
Волнение завершилось пожаром и кровопролитием. Император использовал против восставших военную силу (Ioann. Ant., fragm. 214b, 2). «И многие погибли, и многое было сожжено» (Excerpta., p. 167, 21—22). Префект Юлиан, возбудивший недовольство горожан, однако был смещен. На его место встал зять императора, патрикий Секундин.
На проведенном следствии было констатировано, что «сие дело (т. е. восстание — А. К.) было устроено по замыслу… исавров» (Ioann. Ant., fragm. 214). Безусловно, и исавры могли участвовать в событиях 491 г., но неясно, данный ли факт отразился в тезисе Теодора Лектора о том, что исавры стали совершать после воцарения Анастасия много бесчестного и бесчеловечного (Theod. Lect., II, 9). Тесная связь между горожанами и исаврами исключалась. Большую возможность воздействовать на массы, как было показано, могли иметь сторонники патриарха Евфимия. В таком случае указанное судебное следствие — явная попытка сделать из исавров козлов отпущения и нежелание идти на конфликт с частью столичных оппозиционеров. Однако удаленным из Константинополя исаврам сохранили их почести и имущества (Ioann. Ant., fragm. 214b, 3). Этим правительство явно пыталось сохранить резерв военной силы, которую можно было противопоставить другим группам оппозиции. В то же время часть исаврийской верхушки была изолирована (Ibid.; Theoph., p. 211. 8—19). «Однако магистр Лонгин и Афинодор, хваставшийся доблестью богатством, со многими другими вырвались в землю исавров» (Ioann. Ant., fragm. 214b, 3).
По-видимому, исход «плебейской войны» и осуждение исаврийской верхушки послужили катализатором превращения оппозиции военно-клановой знати Исаврии в открытых врагов правительства. В том же 491 г.26 на юге Малой Азии началось восстание, названное современниками «исаврийский мятежом».
Рассмотрим те черты этого мятежа, которые могут дать представление о характере отразившейся в нем оппозиции.
1. Социальным и военным ядром оппозиции являлась лишившаяся былых привилегий исаврийская знать. Иоанн Антиохийский с.87 сообщает, что «император, возненавидев раз и навсегда ta Isauron и излишество процарствовавшего Зинона, предписал, чтобы даже и сама императорская одежда была выставлена на продажу, и, справив указ, разрушил так называемое укрепление Папирия. Он уничтожает и выдаваемое им (исаврам — А. К.) от Зинона жалование, достигавшее до полутора тысяч фунтов золота ежегодно» (Ioann. Ant., fragm. 214b, 4). По Евагрию, после подавления мятежа 5 тыс. фунтов золота, ежегодно отправляемые «варварам» исаврам, стали поступать в казну (Евагрий, с. 175). Таким образом, правительство ударило не только по политическим, но и по экономическим привилегиям исаврийской верхушки. В то же время крутые меры в отношении исаврийских общин вызвали оппозицию и рядовых свободных горцев, стремившихся при Зиноне стать военным привилегированным сословием. Так, известно, что после разгрома мятежников у Коттиэя (конец 492 г.) правительство вынуждено было вести в Исаврии по 497 г. включительно изнурительную горную войну, что было бы невозможно без опоры оппозиционеров на местные общины. По Феофану, мятежники опирались «на положение городков и укреплений Тавра» (Theoph., p. 214, 1—3); после подавления мятежа император «множество исавров переселил во Фракию» (Ibid., p. 216, 9—10). Очевидно, это были сопротивлявшиеся до конца горцы-общинники27.
2. В составе мятежников находились и разнородные «римские элементы». По Иоанну Антиохийскому, в рядах восставших было «множество воинов — до 100 тысяч, — доставленных из исавров и римлян, добровольно принявших союз (разрядка наша — А. К.), а также и повиновавшихся принуждению» (Ioann. Ant., fragm. 214b, 5). Феофан пишет, что магистр Лонгин собрал исавров и «другое войско из варваров и разбойников, около полутора тысяч» (Theoph., p. 212, 17—19). Во главе войска стояли Лонгин, «предводитель Исаврии», а также «Афинодор, человек безыскусственнейший, из сенаторов» и Конон, епископ Апамеи, оставивший престол и сделавшийся воином (Ibid., p. 213. 5—9; Ioann. Ant., fragm. 214b, 5; Excerpta. p. 167, 34—36; Malal., p. 393, 21—23).
Картина усложнялась отношением к мятежникам «партии Евфимия». Как известно, в 494 г., когда стало ясно, что война на юге Малой Азии затягивается (правительственные войска потерпели ряд неудач), Анастасий обратился к патриарху столицы. с.88 Евфимий имел возможность созвать находившихся в Константинополе епископов, которые ходатайствовали бы за исавров для заключения мира (Theod. Lect., II, 9; Theoph., p. 215, 3—6). Патриарх поделился секретом с патрикием Иоанном, тестем упомянутого Афинодора, но Иоанн донес об этом Анастасию (Theod. Lect., II, 9; Theoph. p. 215, 6—10). Позднее Евфимию приписали сношения с руководством мятежа (Theod. Lect., II, 12). Вряд ли подобное обвинение было справедливо. Во-первых, Евфимий принадлежал к «антиэнотаконовскому» направлению церковной политики и поэтому был противником компромиссов с какой-либо провинциальной верхушкой, а значит, и с группировкой обоих Лонгинов. Во-вторых, поддержка исавров, оставивших по себе кровавую память в Константинополе, лишила бы патриарха симпатий многих столичных жителей. То, что в ходе мятежа исавры и их сторонники, дойдя до Фригии, разграбили «множество городов» (Theoph., p. 213, 2—4), явно не могло не сказаться на отношении к ним горожан вообще. Недаром, по Евагрию, византийцы позже радовались, видя головы Лонгина и Феодора, доставленные в столицу полководцем Иоанном Скифом (Евагрий, с. 174). Также симптоматично, что после осуждения Евфимия «народ возмутился» и выразил протест на ипподроме (Theod. Lect., II, 12). В-третьих, в 494 г. было уже ясно, что дело исавров в принципе проиграно. Решающий военно-тактический разгром мятежников произошел еще в 492 г. под Коттиэем, где погиб Лонгин из Кардалы. До этого погиб Конон Апамейский и была сорвана осада исаврами Клавдиополя. Феофан называет данные события «второй и величайшей победой для римлян» (Theoph., p. 214, 11—13). Вряд ли был для Евфимия смысл поддерживать контакт с мятежниками в этот момент.
Маневр Евфимия по поводу созыва епископов и предполагаемых переговоров с мятежниками следует рассматривать как попытку «партии» патриарха использовать ситуацию в интересах «антиэнотиконовски» настроенной столичной знати и для укрепления позиций столичной церкви. Видимо, отсутствие мира и сосредоточение сил правительства на другом объекте было на руку группировке патриарха.
Можно заключить, что «римские элементы», участвовавшие в мятеже, не были тесно связаны со столичной знатью. Принадлежность Афинодора к сенаторам смущать нас не должна: как показал Г. Л. Курбатов, в V—VI вв. часть сенаторов, приобретая большие с.89 имущества в провинции, превращалась в провинциальную служилую знать28. Добровольно присоединившиеся к мятежу римляне — это, видимо, недовольные правительством группы провинциалов.
3. Мятеж, наряду с прочим, сочетал сепаратистские тенденции с попытками исаврийский знати вернуть былое привилегированное положение. Большинство источников указывает на намерение исавров «устроить у себя тиранию» (Theod., Lect., II, 9; Excerpta, p. 167, 25; Malal., p. 393, 12—13). По Евагрию, Лонгин открыто готовился к войне с автократором (Евагрий, с. 174). Зонара писал, что магистр Лонгин «поднимает мятеж и разграбляет многое на востоке» (Zonar., p. 260, 21—23). По Марцеллину Комиту, «исавры всеми силами стремятся присвоить себе imperium» (Marc. Comes, p. 94, 8—9).
Таким образом, мятежники объективно и субъективно боролись за реставрацию военного режима, имевшего место при Зиноне. Однако в силу сопротивления восстанию значительной части столичной знати и поддержки восставших со стороны части провинциальных ктиторов «исаврийский мятеж» оказался в русле оппозиции той самой крупноземлевладельческой знати, которая была слабо связана с интересами позднеантичных полисов. В отличие от «мятежа Илла» 484—488 гг.29, в котором отчасти отразилась оппозиция определенных групп торгово-ростовщической верхушки провинциальных центров, восстание 491—497 гг. располагало более солидной базой собственно в исаврийских общинах, но в силу своей вышеотмеченной социальной направленности имело меньшее территориальное распространение: ни малоазийские, ни сирийские города не поддержали это восстание так, как в ходе «мятежа Илла». Отсюда — никакого сочувствия к мятежникам у византийских авторов. По Евагрию, пленение вожаков восстания было сладостным и для императора, и для византийцев (Евагрий, с. 174).
Мятеж в Исаврии совпал с новыми волнениями в столице. Марцеллин Комит называет их гражданской войной против власти Анастасия (Marc. Comes, p. 94, 14) и относит к 493 г. Источники не позволяют связать эти волнения с «исаврийскими делами». Мнение А. П. Дьяконова, что именно события 493 г. отразились во фрагменте 214b Иоанна Антиохийского30, верно лишь отчасти. В рассказе Иоанна Антиохийского явно совместились события 491 и 493 гг.31. Более определенен намек на причину волнений, с.90 содержавшийся в письме патриарха Евфимия папе Геласию: мятеж был вызван осуждением бывшего патриарха Акакия32.
Подавление волнений, видимо, ослабило оппозицию сторонников Евфимия, так как в следующем году Анастасий открыто выступил против патриарха. Марцеллин Комит пишет, что император «начал возбуждать против величия веры православных братоубийственные сражения» (Ibid., p. 94, 19—20). Подобные оценки действий императора авторами трудов с «халкидонской» ориентацией дают возможность полагать, что Анастасий, наступая на часть столичной оппозиционной знати, делал ставку на те группы провинциальной знати и те группы константинопольских ктиторов, которые были заинтересованы в обоюдовыгодных связях. Недаром Теодор Лектор с негодованием описывает организацию покушения на Евфимия и суд над ним (Theod. Lect., II, 10). Тот же Теодор Лектор, а также Феофан подчеркивают, что собранные епископы низложили Евфимия, стараясь угодить императору (Theod. Lect., II, 12; Theoph., p. 216, 14—18). Кстати, собраны были только те «отцы», которые проживали на тот момент в столице (Theod. Lect., II, 12; Zachar., S. 102, 10—11; Theoph., p. 216, 14—15), а также, по сообщению монофизита Захария Ритора, некоторые «правоверные-монахи из Александрии и Востока» (Zachar., S. 102, 11—12).
Действия императора были поддержаны видными главами провинциального клира. Известно, что Евфимий занимал негативную позицию в отношении александрийского патриарха, сторонника «энотикона», Петра Монга и его преемника Афанасия (Zachar., S. 101, 22—37). Афанасий вошел в контакт с Саллюстием Иерусалимским. Оба обратились к императору, обвиняя Евфимия в ереси. Если инкриминирование Евфимию связей с мятежными исаврами было рассчитано на нейтрализацию столичных жителей, то обвинение в ереси было понятнее провинциалам. Церковная верхушка провинций, наряду с прочим, опасалась реализации планов Евфимия, требовавшего нетерпимости в делах веры и смещения неугодных ему епископов. Для понимания отношения правительства к процессу Евфимия, думается, следует учесть и мнение К. Капицци, что одним из принципов религиозной политики Анастасия было утверждение императорского авторитета над церковью в соответствии с традиционными нормами римского имперского культа33.
с.91 Реакция константинопольской знати на исход процесса была отрицательной. Недаром Марцеллин Комит пишет под 495 г. о «ложном» обвинении Евфимия и его ссылке. Избранный патриархом Константинополя Македоний (495—511 гг.) немедленно подписал «энотикон», соглашаясь с курсом Анастасия.
Низложение Евфимия представляется поражением наиболее радикальной части оппозиции столичной знати, отстаивавшей интолерантность и укрепление привилегий Константинополя.
Однако смягчения недовольства курсом правительства в столице не произошло. Теодор Лектор и Феофан сообщают о возмущении народа, попытавшегося организовать на ипподроме выступление в пользу Евфимия (Theod. Lect., II, 12; Theoph., p. 216, 18—20). Анастасий «злобно поспешил одержать верх» (Theoph., p. 216, 20—217. 1). Данное событие лишний раз подчеркивает, что отмеченная радикальная часть оппозиции столичной знати имела опору по крайней мере в части руководства цирковых партий.
Кроме того, известно, что Македоний вознамерился «соединить монастыри столицы, отпадающие из-за энотикона Зинона» (Ibid., p. 218, 18—20). Это делалось по распоряжению Анастасия. Руководство ряда обителей наотрез отказалось от компромисса с правительством. По. Феофану, Македоний счел за лучшее оставить их в покое, нежели оказать нажим (Ibid., p. 219, 7—9)34, в чем также можно видеть примиренческий курс в духе «энотикона». В литературе уже подчеркивалась связь между ростом столичных монастырей, влиянием их обитателей на императорский двор и увеличением с 70-х гг. V в. авторитета монашеских лидеров среди столичного населения35.
Возможно, на отношение правительства к монахам повлияли и события 498 г. в Константинополе, о которых, к сожалению, известно немного36. Для нашей темы существенно подчеркнуть то, что, несмотря на кровавое подавление волнений, зачинщиками которых были прасины, правительство пошло на существенную уступку: Платон, назначенный префектом города, являлся патроном прасинов (Malal., p. 395, 4—5). Это, однако, не дает оснований рассматривать волнение как открытый нажим части столичной торгово-ростовщической знати и ремесленной верхушки на правительство, чтобы заставить его вести политику в ее пользу. И дело не только в том, что источники описывают не причины, а лишь повод к мятежу (Malal., p. 394, 11—16; Chron. Pasch., p. 608, 1—3). с.92 Редкий специалист по истории ранней Византии не отмечает поддержку Анастасием прасинов с самого начала правления. В данном случае следует лишь конкретизировать данный факт мнением М. Я. Сюзюмова: «Анастасий считался лишь с финансовыми дельцами, связанными с Сирией и Египтом и возглавлявшими прасинов; представителей широких плебейских масс он не мог допустить к участию в управлении»37. Сопоставляя это мнение с событиями 498 г., видимо, целесообразно указать на то, что именно в мае 498 г. была отменена основная торгово-ремесленная подать — хрисаргир. Этот факт связывается в литературе с началом в конце V в. массового обнищания торгово-ремесленного населения38. Ликвидация collatio lustratis явно была на руку верхушке прасинов, отчего источники и отмечают, что многие приветствовали такое мероприятие. В то же время реформа денежного обращения ударила по низшим слоям населения39.
Таким образом, как и «плебейская война», волнение 498 г. представляется прежде всего действием народных масс, которым лишь пытались воспользоваться в своих интересах определенные группы господствующего класса. Но волнения 491 и 498 гг. в данном аспекте различаются по своему содержанию.
Во-первых, при рассмотрении событий 491 г. угадывается только возможность влияния на восставших антиправительственных демаршей части оппозиции столичной знати (группировки Евфимия) и исаврийской военно-чиновной верхушки (группировка Лонгинов). Для волнений 498 г. такая возможность представляется гораздо меньше: обе группировки потерпели поражение в предшествующий период.
Во-вторых, «плебейская война» в причинном отношении частично имела связь с характером смены правительства в 491 г. с тенденциями повышения активности городских народных масс — активности, направленной столичными жителями, кроме всего прочего, на закрепление своего привилегированного, по сравнению с провинциалами, положения. В 498 г., после подавления волнений 491 и 493 гг., а также после успешного для правительства исхода «исаврийский войны», такие тенденции утратили прежний потенциал. Поэтому извлечение определенными группами господствующего класса выгод из давления народных масс на правительство более или менее фиксируется только применительно к событиям 498 г. И это, несмотря на общность некоторых причин с.93 волнений в указанные годы (борьба горожан за свои прерогативы в общественной жизни столицы).
Итак, политическая оппозиция развивалась на сложном фоне социально-политической борьбы в Византии 491—498 гг. в целом. Правительство Анастасия по сравнению с правительством Зинона обнаружило еще большую склонность учитывать интересы торгово-ремесленной знати провинциальных центров. Отсюда — оппозиция той части столичной знати, которая отстаивала жесткий курс по отношению к провинциалам. Эта часть знати имели возможность апеллировать к плебсу, но, видимо, прибегала к таким действиям в основном через религиозные лозунги непримиримо ортодоксального толка (методы группировки Евфимия). Откровенные попытки данного направления оппозиции использовать в своих целях нараставшие народные движения в городах для 90-х гг. V в. практически неизвестны.
Намного выше оказался уровень оппозиции провинциальной знати, слабо связанной с интересами полисов. Она объективно получила «вливание» со стороны военно-организованной знати Исаврии, пытавшейся вернуть свое привилегированное положение в рядах господствующего класса. Возможно, с этой оппозицией как-то стыковалась оппозиционность радикальной группы уже названной части столичной знати.
Оба направления оппозиции потерпели поражение. Столичные оппозиционеры — поражение организационное, исаврийцы и крупные землевладельцы-провинциалы — военно-политическое. Во многом этот успех правительства можно объяснить определенней поддержкой его со стороны торгово-ремесленно-ростовщической знати крупных провинциальных городов. Такая поддержка объясняет и тот факт, что весьма заметная в предыдущие царствования оппозиция со стороны ряда групп этой знати в 491—498 гг. не прослеживалась.
