Политическая оппозиция Византии на рубеже V—VI вв.
с.59 Данная статья продолжает рассмотрение оппозиционных выступлений в позднеантичной Византии, точнее — на втором этапе правления императора Анастасия I, с конца
а) завершением к 498 г. тяжелого для империи периода военной и социальной напряженности, ключевыми явлениями которой стали «плебейская война» 491 г., восстания в Константинополе 493 и 498 гг., а также Исаврийская война 491—
б) завершением к этому же времени основного блока знаменитых финансовых и налоговых реформ, принципиальным звеном которых с.60 стало введение хрисотелии югов, а эффектным аккордом — отмена хрисаргира4;
в) поражением к концу
Для понимания специфики ситуации конца V в. в Византии следует также учитывать, что именно в это время завершается оформление «цирковых партий», а на рубеже V—
На тот же аспект правления Анастасия, особенно применительно к истории Антиохийского патриаршества, обратил внимание Р. Деврес. Для последнего Антиохия была «центральным пунктом монофиситского наступления», результатом которого стало обретение патриаршего престола Севером12. К сожалению, Р. Деврес остановился на оппозиционной стороне монофиситства в Сирии не просто кратко, но и без серьезного углубления в источники. Отсюда — придание политике Анастасия в религиозных вопросах большей определенности, нежели это позволяют источники.
Совсем иначе подошел к этой проблеме Э. Штейн, посвятивший в своем обзоре правлению Анастасия половину места церковно-политическим событиям. Э. Штейн видел в личном монофиситстве императора определяющий фактор его религиозной политики, считая, что такая политика была противоположна интересам страны13. Соответственно действия разнородной оппозиции, особенно прохалкидонской окраски, оказываются конструктивными для Византии14. Впрочем, обильное цитирование источников и работ предшественников не послужило у Э. Штейна задаче выявления конкретных направлений оппозиции.
с.62 Наиболее показательной в плане выделения субъективно-религиозного фактора как в действиях правящих кругов, так и оппозиции является, наверное, большая статья П. Питерса о том, как религиозные взгляды Виталиана и посланного против него Ипатия повлияли на ход борьбы в начале VI в. Собственно религиозной политики Анастасия ученый касается не столь глубоко, зато тщательный разбор источников — на глубокой вере в оценке авторов — позволил ему утверждать, что именно прохалкедонская политика Виталиана толкнула последнего против Анастасия. Ипатий же, вначале поддерживавший императора в религиозной политике, после пленения проявил понимание позиции Виталиана. Надо, однако, отдать П. Питерсу должное: он подчеркнул, что подобная позиция Ипатия могла быть вызвана и его надеждами на занятие трона15.
Резкий поворот в историографии данной темы от смелых обобщений к эмпирическим наблюдениям прослеживается, пожалуй, с капитальной книги Э. Хонигмана о распространении монофиситства в Азии в VI в. Помимо скрупулезного определения очагов монофиситства (наиболее многочисленных в Северной Сирии, в Месопотамии, довольно влиятельных в Исаврии, Киликии, Памфилии), Э. Хонигман заявил, что Анастасий, продолжая политику Зинона по религиозному обновлению империи, пытался объединить церковь на основе положений «Энотикона»16. Соответственно действия оппозиционных такой политике сил выглядят как консервативные, хотя сам исследователь подобного нигде не заявляет.
Более сдержанными на оценки оказались авторы ряда развернутых статей по религиозно-политической тематике, включенных в объемный обобщающий труд, посвященный полуторатысячелетнему юбилею Халкедонского собора. Ш. Моель, пожалуй, первым в историографии подчеркнул неоднозначность «промонофиситской» политики Анастасия в течение его правления вообще и на втором его этапе — в особенности. За исключением периода 509—
К точке зрения Ш. Моеля на «проэнотиконовский» курс Анастасия в целом примкнул Ф. Хофман. Последний указал на определенный оппозиционный радикализм папства, настроенного категорично прохалкедонски, и на реальную невозможность разрешить конфликты между религиозно инакомыслящими контрагентами конца V — начала VI в. силами собственно епископата19. Сомнение, однако, вызывает мнение относительно возможности такого разрешения конфликтов силами государства.
Т. Хааке пытался выявить базу «проэнотиконовской» политики Анастасия, правда, не в социальном значении этой базы. Ученый, к сожалению, лишь вскользь заметил, что в конечном счете эта политика зависела от обстоятельств. Одним из таких обстоятельственных факторов были оппозиционные настроения, — и во взаимоотношениях с оппозицией гибкая тактика императора определялась его гибкой стратегией20.
Одно из таких обстоятельств — влияние на императорскую политику позиции сирийского клира во главе с Севером — исследовано А. Ван Рое. Последний показал, что прямого отражения этой позиции в политике Анастасия не было; последняя во многом отражала и настроения тех групп, которые стояли за «Энотикон»21.
Более прямолинейным оказался в своих оценках А. Джонс. По его мнению, первые двадцать лет правления Анастасия отмечены нейтральностью религиозной политики, затем она приняла промонофиситское направление. Анализ оппозиционных движений при этом императоре А. Джонс в своей монографии о поздней Римской империи практически не предпринял, в основном приведя лишь подробные фактологические экскурсы на этот счет22. Определенный с.64 выход на такую проблему имеется лишь в одной из его статей о ересях того периода: ученый совершенно четко привязал ту или иную ересь по своему генезису к определенной географической и этнической зоне. Еретики и вообще инакомыслящие, по его мнению, руководствовались локальными мотивами в своем поведении23.
Для выяснения позиций «цирковых партий» в религиозно-политической борьбе V—
Ж. Жарри на конкретном материале показал, что не все так просто. Хотя «различные народные демонстрации» при Анастасии в основном происходили по инициативе «зеленых», в Константинополе и «зеленые», и «голубые» заняли при этом императоре в целом антимонофиситскую позицию; выступление в 512 г. носило явно прохалкедонский характер26.
К. Капицци охарактеризовал религиозную политику Анастасия в целом как малоудачную. Несмотря на некоторые попытки папства преодолеть акакиеву схизму, разделившую с 484 г. восточную и западную церкви, правительство Византии (частично из-за личной склонности императора к монофиситству, частично — из-за «предупредительности» в отношении промонофиситских тенденций восточных провинций) оказалось малоподготовленным к компромиссу, с.65 хотя «условная» ориентация Анастасия на халкедонство сохранялась. Движущие мотивы религиозной политики императора, по К. Капицци, следующие: а) стремление к триумфу монофиситства внутри имперских границ; б) абсолютное утверждение императорского авторитета над церковью в сочетании с традиционными нормами римского императорского культа27. Иными словами, Анастасий односторонне пытался поставить религиозную политику на службу политическому администрированию и даже — военному обеспечению империи. Оппозиционные движения при Анастасии у К. Капицци анализу не подвергались, хотя наметки возможного базиса части этих движений он сделал — это указание на недовольство ряда церковных кругов усилением светского начала в цезарепапизме империи28.
Серьезные коррективы концепциям тех, кто не дифференцировал оппозиционное и «торжествующее» монофиситство VI в. на крайнее и умеренное, предложил В. Френд. Именно к умеренному направлению принадлежал Север. Позиция же Анастасия устойчивой не была: до 510 г. ее основой являлись положения «Энотикона» с целью сохранения религиозного единства империи. «Соскальзывание» к монофиситству было направлено на превращение последнего в религию Византии, однако, это встретило недовольство больших групп населения, особенно столицы. К концу правления религиозная политика Анастасия стала «именно агрессивной» — для успокоения приверженцев халкидонизма29. Такая позиция В. Френда не очень далека от концепции К. Капицци: оба заостряют внимание на определенных отличиях умеренного монофиситства от православия.
А. А. Чекалова первой категорично поставила вопрос о возможности примирения умеренного монофиситства с догматами Халкидонского собора. Причины же ненависти константинопольцев к монофиситам, проявившиеся в 512 г., лежали в большей степени в протесте против укрепления восточных элементов в Константинополе, против игнорирования Анастасием мнения народа и сената в религиозной сфере30.
Сомнения в стихийности волнений данного периода как наиболее характерной черты народных движений высказывал и
с.66 С такого рода выводами неплохо согласуется наблюдение, сделанное мною в статье, посвященной взаимоотношениям оппозиции и правительства на первом этапе правления Анастасия. Последний, по сравнению с правительством Зинона, обнаружил еще большую склонность учитывать интересы торгово-ремесленной верхушки провинциальных центров. Отсюда — оппозиция той части столичной знати, которая отстаивала жесткий курс по отношению к провинциалам. Эта часть знати имела возможность активно апеллировать к плебсу, но, видимо, как показывают источники относительно волнений 491 и 498 гг., прибегала к таким действиям в основном как раз через религиозные лозунги непримиримо ортодоксального толка группировки Евфимия. Откровенные попытки данного направления оппозиции использовать в своих целях нарастание народных движений в городах для
Критика правительства Анастасия велась со стороны различных групп господствующего класса33. В то же время определенная противоречивость политики Константинополя к провинциалам порождала у одной и той же группы знати удовлетворение одними мерами и порицание других. Весьма существенное определение официальной политики в отношении общественной стабильности сделал Евагрий: «Анастасий, как человек, расположенный к миру, решительно не хотел никаких нововведений, особенно в положении церквей, и всеми мерами старался о том, чтобы святейшие церкви не были возмущены и чтобы все его подданные, с прекращением всяких распрей и споров за церковные ли то дела или гражданские, наслаждались глубоким миром» (Евагрий. С. 162; ср.: Niceph. XVI. 25). Характеризуя же состояние оппозиции в провинциях, Евагрий отмечает «чрезвычайное множество разделений на Востоке и на Западе, и в Ливии: ни восточные епископы не имели единения с западными и ливийскими, ни те — взаимно с восточными. Дело дошло до величайшего беспорядка…» (Евагрий. С. 163; Niceph. XVI. 25).
В этом отношении характерно перекрещивание настроений определенных групп знати столицы и провинциальных центров.
В начале VI в. оппозиционные выступления в Константинополе имели более основательную связь с провинциальными, нежели в конце V в. В константинопольских волнениях 491 и 498 гг. не видно переклички с периферией. Источники не дают оснований утверждать, что и события 501 г. на столичном ипподроме были непосредственно связаны с ситуацией в «глубинке».
1. Во время волнений в Константинополе 498 г. верхушка прасинов, возможно, оказала открытый нажим на правительство, так как, несмотря на суровые наказания восставших, Анастасий сместил прежнего префекта города, и на его место был назначен патрон прасинов Платон (Malal. P. 391, 395). В то же время правительство предприняло ряд шагов против практики зрелищ. Характерно, что запрет травить зверей в цирках коснулся провинций (Иешу Стилит. § 34). Это должно было вызвать недовольство у руководителей местных цирковых партий.
2. События в Антиохии, где умер патриарх Палладий, приверженец Петра Монга, известного александрийского церковного деятеля-монофисита, продемонстрировали начало накала религиозно-политической ситуации в Сирии: преемником Палладия оказался Флавиан, отстаивавший позиции местной православной греческой верхушки. Эта ситуация, возможно, ускорила вспышку массовых беспорядков в городе (Malal. P. 392. 13—
3. Анастасий подверг в столице репрессиям «многих» из той и другой партии (Excerpta. P. 168. 32—
В 507 г. в цирке Константинополя произошло seditio popularis, подавленное военной силой (Marc. comes. P. 96. 34). Видимо, в это же время (ср.: Marc. comes. P. 96. 38; Malal. P. 395. 20—
То, что прасины обрушились на высоких правительственных чиновников, неудивительно: такое явление имело место и при волнениях в Константинополе. Важнее, что объектом атаки стали и антиохийские венеты. Нет оснований говорить о возможности ориентации последних на какую-то правительственную политику, исходя только из этих данных. Однако факты религиозно-политических противоречий несколько проясняют ситуацию.
Известно следующее важное замечание Евагрия: «Анастасий стал изгонять из церквей тех епископов, которые вводили что-либо новое…» (Евагрий. С. 163). Многие специалисты, как уже указывалось, говорили о стремлении императора следовать status quo в религиозно-политической сфере36. Но это было формой. Содержанием являлась попытка реализовать принципы «Энотикона», пойти навстречу группам, заинтересованным в обеспечении стабильности режима и в прочных связях провинциальной и столичной знати. Однако рост социально-политического накала в крупных городах, прежде всего в ближневосточных, как раз мог повлиять на «сползание» Анастасия к монофиситству, стремительно расширявшему сферу влияния37. Отсюда — рост давления не только на сторонников Халкидонского собора, но и в известной мере на сторонников «Энотикона».
Так в Сирии крупные собственники — греки, стремясь сохранить свои привилегии, поддерживали патриарха Антиохии Флавиана38. Последний в целом следовал политике Константинополя, но, как и местная греко-сирийская верхушка, противопоставлял себя «предпринимателям» — монофиситам, склонялся к халкидонству39. Группе Флавиана противостояла группировка во главе с сирийским священником Ксенаем (Евгарий. С. 164—
Анастасий обнаружил стремление к компромиссу с этими кругами наступлением на группу Флавиана. Последний, уступив нажиму, подписал «Энотикон» и, собрав в 509 г. собор в Антиохии, вынужден был умолчать о признании решений Халкидонского собора41. Однако в то же время, явно рассчитывая на какую-то поддержку при дворе, Флавиан донес на Ксеная и на Константина Селевкийского как на еретиков42. Однако император поддержал именно Ксеная и Константина. Подобная позиция могла быть реализована под давлением Севера и двухсот сирийских монахов, прибывших в столицу в 508 г., накануне Антиохийского собора, чтобы оказать давление на противников монофиситства43.
Борьба торгово-ростовщических кругов Сирии и Малой Азии, придерживавшихся монофиситства, со столичной знатью, «халкидонитами», неизбежно должна была вылиться в схватку со сторонниками патриарха Македония, недовольного изменением религиозного курса правительства.
Захарий Ритор, противник «халкидонства», передает, очевидно типичную для того времени, инвективу в адрес Македония: он-де праздновал память Нестория, а его приверженцы, монахи-акиминиты, «делали это в своем монастыре и в других поселениях их партии» (Zachar. S. 120. 10—
Свержение патриарха было тщательно подготовлено. Кроме апелляции к высшим сановникам, император на тайном совете 29 июля «собрал всех полководцев и всех высших дворцовых гвардейцев и патрикиев» и обещал им богатые дары (Ibid. S. 123. 29—
Таким образом, источники позволяют в общих чертах определить характер оппозиции группы Македония. Поскольку открытыми ее противниками являлась часть высших сановников, монахов-«отступников» и столичного плебса, можно предположить, что к 511 г.44 торгово-ростовщическая знать Сирии, части Малой Азии и столицы, связанная общностью интересов, достаточно консолидировала свои силы, чтобы определить такой ход событий в Константинополе. Очевидно, именно ее средства пошли на подкуп должностных лиц, плебса и солдат45. Стремление подкупить сановников, возможно, обусловливалось тем, что часть их склонялась к Македонию. Готовность осторожного Анастасия бежать морем явно объясняется мощью оппозиции. Сторонниками Македония была часть александрийского и палестинского монашества. Представители последнего даже прибыли в столицу для борьбы с Севером и его сторонниками. Следовательно, «партия» Македония имела определенную опору в крупных провинциальных центрах.
Последнее подтвердил и собор, созванный Анастасием в конце 511 г. в Сидоне. Флавиан Антиохийский, поддержанный «несколькими из священников, которые стояли на его стороне» (Zachar. S. 131. 4—
В эти бурные для Сирии дни на стороне Флавиана стояла часть антиохийского плебса. Толпа народа (to plethos) дала отпор ворвавшимся в город монахам, сторонникам Ксеная, перебила их и побросала в Оронт (Евагрий. С. 169; Niceph. XVI. 17). Это движение носило антиправительственный характер, поскольку упомянутые монахи пытались терроризовать город по приказу Анастасия (Theoph. P. 236. 19—
Позицию Флавиана разделял ряд епископов — Юлиан из Бостры, Епифаний из Дамаска и «некоторые другие» (Евагрий. С. 171), в том числе Илия Еерусалимский (Theoph. P. 241. 14—
Попытка Анастасия примириться с городской верхушкой Иерусалима через авторитетного подвижника Савву провалилась47. Илия наотрез отказался вступать в контакт с лидером монофиситов Севером. Монахи, возглавляемые Саввой, вступив в город, изгнали посланных Севером монахов и солдат (Евагрий. С. 171; Cyrill. Scythop. V. Sabae. 52, 56). Северу была провозглашена анафема. Тогда правительство вновь прибегло к силе: дукс Палестины Олимпий вступил в Иерусалим с войском, низложил Илию и поставил первосвященником Иоанна48. Но Иоанн (очевидно, трезво оценивая ситуацию в Палестине и на Балканах49) принял сторону оппозиционеров, отказавшись признать Севера50. По приказу императора дукс Палестины вновь вошел с войском в Иерусалим и арестовал Иоанна. По версии Феофана, «Захарий, некий начальник Палестины», посоветовал Иоанну формально поддаться нажиму, что тот и сделал (Theoph. P. 244. 17). Однако во время богослужения в храме Св. Стефана Иоанн, поддержанный собравшимися монахами во главе с Саввой и Феодосием, решительно высказался за Халкедонский собор и против Севера (Theoph. P. 245. 1—
Таким образом, городская верхушка Иерусалима, придерживавшаяся православия и, очевидно, состоящая из богатых греков, составила оппозицию правительству, опираясь на горожан, воинственные группы монашества и часть местной чиновной верхушки. Оппозиция облеклась в неприятие монофиситства. Борьба с Севером, которому симпатизировали правительство и часть сирийской знати, отразила с.72 противоречия между палестинскими оппозиционерами и некоторыми группами антиохийской верхушки, ратовавшей за привилегированное положение Антиохии, и сирийских крупных собственников. Стремление греков Палестины сохранить свои привилегии в ущерб собственно сирийским элементам носило реакционный характер51.
Сходные процессы происходили в Египте. Скудость источников, однако, не позволяет рассмотреть их обстоятельства. В Египте шла перманентная конфронтация между крупными землевладельцами (в основном из эллинизированной верхушки) и рядовым коптским населением52. Давление Константинополя на Александрию было в большей степени невыгодно последнему, нежели собственникам типа Апионов, игнорировавших указы о патроциниях и перекладывающих финансовые тяготы на плечи зависимых земледельцев. Местная церковь демагогически выступала против августала, способствовала накалу обстановки в городах. В 509 г. в результате уличных столкновений между александрийцами (ten politon) и солдатами августала Дагалайфа погиб в огне дом патриарха Иоанна III и некоего Геннадия Фикопетра (Theoph. P. 3. 233. 7—
Наиболее тревожной для правительства оставалась обстановка в столице. Как известно, в ноябре 512 г. в Константинополе произошло наиболее сильное народное выступление в правление Анастасия53. Поскольку это событие уже было детально проанализировано в литературе, и прежде всего
Таким образом, к началу
То же самое подтвердили события в Сирии, Палестине и Египте. Оппозиция провинциальных ктиторов оказалась настолько серьезной, что против нее были неэффективны войска.
В подобной ситуации выступление против правительства группы, опиравшейся не на рыхлые оппозиционные силы, а на армию, могло стать достаточно действенным.
В 514 г. в провинции Скифия (современная Добруджа) восстали государственные федераты под руководством Виталиана, для которого возможное сокращение федератского корпуса означало падение личного престижа57. Одним из последствий финансовой политики правительства было сокращение Ипатием, магистром армии во Фракии, федератских аннон (Ioann. Ant. Fr. 214c). Это возмутило наемников. Известно, что восставшие имели в своих рядах гуннов (Евагрий. С. 188; Niceph. XVI. 38; Malal. P. 402. 6; Ioann. Ant. Fr. 214e). Кроме собственно федератов (polemicon) Виталиан на первом этапе восстания, видимо, располагал поддержкой местных сельских жителей (agroikon andron; Ioann. Ant. Fr. 214e).
Правительство рассматривало движение как военный мятеж, который можно заглушить уступками финансового характера. Виталиан подошел к столице, не встретив отпора. Власти выставили на стенах кресты, на которых была написана причина мятежа (Ioann. Ant. Fr. 214e. 2). Этим, видимо, давалось согласие на переговоры и на уступки. В то же время правительство не могло не тревожить участие в мятеже «сельских жителей», тем более что отношение населения с.75 столицы к восставшим, видимо, было двояким. Демагогия Виталиана, заявившего о поддержке православия, Македония и Флавиана60, не могла не действовать на оппозицию. Правительство пыталось апеллировать хотя бы к части ее, прикрепив на стене храма Св. Софии «Хартию», трактующую события. Инициативу в укреплении города взяли на себя сановники (ton en tois telesin), а не народ (Ioann. Ant. Fr. 214e. 2). Анастасий сделал уступку верхушке клира:
Первая фаза мятежа показала, что его верхушка преследовала корпоративно-групповые цели. Виталиан требовал лишь устранения «несправедливостей полководца Фракии» (т. е. Ипатия) и утверждения православия (Ibit. Fr. 214e. 3). Об устранении правительства Анастасия не было и речи. Видимо, прав
В том же 513 г. Кирилл, назначенный магистром войск во Фракии вместо ортодоксального Ипатия, захватил Одисс. Правительство явно пыталось использовать разрозненность оппозиции и атаковать непосредственного противника. Но Кирилл погиб из-за предателей-стражей (Marc. comes. P. 99. 1—
Видно, что на втором этапе восстания оппозиция проявила огромную активность. Часть столичной знати объективно оказалась сторонницей мятежей военной верхушки. Для нажима на правительство использовалось недовольство столичного плебса. Тактические успехи Виталиана были неоспоримы. Казалось, правлению Анастасия приходит конец.
Случилось иное. На переговорах неподалеку от столицы Виталиан потребовал 5 тыс. фунтов золота, достоинство magister militum per Thracias, возвращения Македония и Флавиана и созыва собора под предводительством папы (Ioann. Ant. Fr. 214e. 14; Theoph. P. 247. 10—
Подобный поворот событий объясняется в известной степени не только групповыми интересами верхушки мятежников, удовлетворившейся золотом и клятвами Анастасия, сената, военачальников и верхушки фракций. И столичную знать, и мятежников не мог не насторожить размах движения в Константинополе. Интересы войска мятежников, состоявшего в основном из варваров-федератов, были весьма далеки от интересов горожан. Сам Виталиан ратовал в защиту православия, пока не получил ощутимых материальных благ. Иметь дело с восставшим плебсом он предоставил Анастасию. Объединения оппозиционных сил вокруг мятежного полководца не получилось.
Затем произошло событие, компрометирующее состав войска Виталиана в глазах византийцев. Гунны-сабиры, проникнув в пределы империи, разграбили некоторые области Малой Азии и Армении (Marc. comes. P. 99. 15—
Осенью 515 г. флот мятежников снова вошел в Босфор, сухопутная армия заняла Сики64. Ее по-прежнему составляли варвары-федераты, в основном гунны (Ioann. Ant. Fr. 214e. 18). Попытка Виталиана привлечь наемников-исавров не удалась (Ibit. Fr. 214e. 17). Таким образом, руководство мятежа основную ставку делало на определенную часть военно-варварской оппозиции, оторванной от местного населения. Имел ли теперь Виталиан связь с оппозиционной столичной знатью, не ясно. Смелые действия Анастасия, оперативное снаряжение флота, назначение опытных военачальников показывают, что правительство сумело оправиться от кризиса. Необходимость борьбы с гуннами мобилизовывала население. В то же время и в среде столичной знати не все было благополучно. Оба магистра презентальных войск, Патрикий и Иоанн, отказались идти против мятежников, заявив, что боятся обвинения в измене в случае поражения. Разгневанный Анастасий изгнал их из дворца и поручил флот экс-префекту Марину (Malal. P. 403. 7—
Флот Виталиана был разбит. Марин высадился в Сиках. Гунны бежали. Приверженцы Виталиана, найденные в «предместьях или в жилищах», были разбиты (Malal. P. 405. 13—
Подобный исход третьего этапа мятежа свидетельствует о серьезной перемене социальной обстановки вокруг него. Войско восставших окончательно продемонстрировало свои корпорационные интересы, активно грабило сельские местности, поэтому число союзников у Виталиана резко снизилось. Оппозиционные выходки отдельных представителей столичной знати уже ничего не решали.
Таким образом, в движении Виталиана присутствовали лишь тенденции к объединению оппозиционных сил. Корпоративность интересов варваров-федератов помешала развить эти тенденции. Препятствием являлся и рост розни в составе господствующего класса в целом, во многом вызванной завершением экономического роста, связанного с крупными городами. Наступала эпоха деградации мелких и части средних городов. Борьба крупной землевладельческой знати Сирии, Палестины и Египта за политическое преобладание на местах вязла в локальных противоречиях. В действиях оппозиции не было не только согласованности, но и четкости в отношении объекта протеста. с.78 Стремление группировок оказать прямое давление на правительство переплеталось с сепаратистскими поползновениями, борьбой за частные приоритеты. Вспышки народных движений в столице, разрастаясь в серьезные социальные конфликты, сбивали активность оппозиции. В итоге правящие круги и руководство мятежа федератов шли на сделки. Движение, объективно способное сместить правительство в пользу верхушки крупных городов и части провинциальной землевладельческой знати, утратило свой потенциал.
Итак, оппозиция части столичной верхушки, заинтересованной в нещадной эксплуатации провинций, консолидируясь в ответ на уступки «провинциалам» правительствами Зинона и Анастасия, продолжала существовать. Но в конце V в. правительство все чаще брало курс на политическую и религиозную нетерпимость, что само по себе свидетельствовало о росте социальной нестабильности, а это дополнительно ужесточало социальную борьбу и затрудняло апелляцию оппозиции в столице и в провинциях к народным массам, к рядовому составу «цирковых партий» и к прихожанам. Думается, это — одна из причин усиления «народной струи» в городских движениях VI в. Православный клир на местах во многом отражал настроения разрозненной крупноземлевладельческой знати провинций и верхушки городов — как в середине V в. Его усилия оппозиционного плана объективно способствовали переливу энергии горожан в русло религиозной борьбы. Это сбивало накал народных движений, но и ослабляло оппозицию.
ПРИМЕЧАНИЯ