А. Д. Рудоквас

К вопросу о характере гонений Лициния

Вестник СПбГУ. Сер. 2, 1996, вып. 2 (№ 9). С. 94—97.

с.94 Практически во всех работах о времени императора Константина Великого его соправитель Лициний представляется как полный антипод последнего, язычник до мозга костей, временно согласившийся на альянс с церковью из политических соображений, но вскоре после этого ставший ее непримиримым гонителем. Вот наиболее типичные мнения по этому поводу: «…насколько нам известно, в восточных провинциях Лициний, после публикации его письма 313 года (т. е. Миланского эдикта), не выказал никакого дальнейшего расположения к христианам и постепенно вернулся к политике репрессий. Эта перемена представляется результатом растущего отчуждения между Константином и его коллегой… нет причин сомневаться в трактовке Евсевием войны Константина с Лицинием как войны христианства с язычеством»¹.

Немецкий исследователь Карл Хённ даже относит время появления «лабарума» как императорского штандарта к 324 г. и считает, что в данном случае он должен был символизировать открытое противостояние христианства с язычеством². Его соотечественник Отто Зеек в статье о Лицинии также высказывает мнение, что Лициний с самого начала лишь притворялся таким же покровителем христиан, как и Константин, а после разрыва с последним из соображений как политических, так и суеверных сделал ставку на языческих богов уже в открытую³.

с.95 Данная трактовка образа Лициния в принципе является рационализированным переложением версии этих событий, данной Евсевием Кесарийский. Схема Евсевия проста: сначала Лициний покровительствует христианам вместе с Константином, потом, испугавшись, что они перейдут на сторону последнего, и потеряв рассудок (виной чему — козни Дьявола), начинает жестокие гонения, направленные не только против отдельных сторонников Константина, но против самого Бога, т. е. церкви как таковой. В описании Евсевия последовавшая затем война — это противостояние защитника христиан и их гонителя, последнее в цепи аналогичных по характеру военных столкновений Константина и его противников. Нет сомнений в пропагандистском характере данной схемы⁴, и здесь можно лишь спорить о том, насколько сознательно Евсевий допустил эту фальсификацию.

Следует отметить, что к данной интерпретации Евсевия подталкивал сам жанр его произведения в том случае, когда речь идет о «Жизнеописании Константина». Это «Жизнеописание…» — не биография императора в полном смысле этого слова, а похвальная речь, «энкомий» царю, известный еще со времен Исократа и Ксенофонта. Одна из его характерных черт — однозначность оценки героя, что определяет и подбор только тех фактов, которые имеют значение для формирования этой оценки⁵. Подобным образом дело обстоит и с «Церковной историей», где образ Лициния как противника Константина жестко детерминирован его ролью гонителя как агента Дьявола в его борьбе с представителем Бога — Константином⁶. Но, помимо указанных, у Евсевия были другие причины для фальсификации, которые имели политический характер.

Евсевий подробно рассказывает о том, какого рода гонения имели место. Он сообщает, что Лициний издал закон, «запрещающий взаимное сообщение епископов, путешествия их в пограничную церковь, составление соборов и советов и совещание о пользе (христиан)» (Euseb. V. C. X. 8). Он изгнал из дворца и армии христиан, которым до этого покровительствовал, запретил совместные молитвы женщин и мужчин, а также акты христианского милосердия по отношению к заключенным в тюрьмах и собрания народа в пределах городских стен (Ibid. I. 52. 53. 54; H. E. X. 8. 10).

Апогеем гонений стали нападения на епископов, впрочем, лишь на тех, кто особенно сильно противодействовал его репрессивным мерам. Евсевий прямо связывает эти гонения с тем, что друзей Константина Лициний считал своими врагами (Euseb. V. C. I. 56).

Тем не менее ни по размаху, ни по жестокости эти преследования не идут ни в какое сравнение с гонениями предшествующих императоров, начиная с Диоклетиана и кончая Максимином Дайей. Видимо, сознавая это, Евсевий в «Церковной истории» делает оговорку, что истреблению всех христиан Лицинием помешала война с Константином, закончившаяся победой последнего. Таким образом утверждается, что Лициний просто не успел развернуть тотальное гонение (H. E. X. 8. 19).

Еще более определенно по поводу этих гонений высказался позднейший хронист из Аквитании Сульпиций Север (V в.), который писал, что они были столь незначительны, что даже не могут считаться гонениями (Sulp. Sev. Chronica. II. 33. 2).

Имеющиеся в нашем распоряжении документальные свидетельства, связанные с арианским расколом, дают возможность прояснить истинный характер репрессивных мер Лициния и их направленность. Кажется, что наши источники более охотно употребляют термин «евсевиане», чем «ариане» и при этом он наполнен большой конкретностью, обозначая группу влиятельных епископов Востока. В нее входили помимо самого Евсевия Никомедийского также Секунд Птолемаидский, Патрофил Скифопольский, Митрофан Эфесский, Феогнис Никейский, Павлин Тирский, Марий Халкедонский и др. Мы имеем хотя и немногочисленные, но явные доказательства того, что в отношении Константина к этой партии играл большую роль фактор политический.

Созомен прямо говорит, что в послании к жителям Никомедии Константин обнаружил и другую, помимо поддержки Ария, причину своего гнева на Евсевия Никомедийского, а именно то, что Евсевий и прежде уже держался стороны тирана (т. е. Лициния) и интриговал против Константина (Sozomenus E. H. I. 21). Феодорит полностью приводит текст этого письма, из которого становится ясно, что Евсевий Никомедийский был доверенным лицом Лициния во время гонений и, пользуясь его защитой и поддержкой, инспирировал убийство неугодных ему епископов (Theodoretus. E. H. I. 20). Константин также обвиняет Евсевия в том, что он не только интриговал против него, но и посылал к нему лазутчиков и оказывал его врагам всевозможную помощь. Император даже берется доказать свои обвинения, так как имеет в своем распоряжении схваченных им пособников Евсевия из числа пресвитеров и диаконов (Ibid.).

Очевидно, что это письмо заставляет по-иному трактовать гонения Лициния. Как выясняется, они не только не имели тотального характера, но являлись, к тому же, отражением борьбы группировок в восточной церкви, одну из которых — евсевнан — поддерживал Лициний. Как мы видим, часть восточной церкви в лице евсевиан поддерживала борьбу Лициния против Константина, а судя по тому, что он их практически не покарал (здесь уместно вспомнить о пачке доносов на епископов, которые он сжег на их глазах, не читая, на Никейском соборе (Ibid.)), эта группировка была столь влиятельна, что императору было выгодно с ней примириться. Причина с.96 того, что об этом умолчал Евсевии Кесарийский, проста: он сам был близок к евсевианам и, по-видимому, не хотел касаться этой щекотливой темы, в чем его желание совпало с желанием самого Августа.

Что касается конкретных фактов, приводимых Евсевием, то и они могут быть объяснены иначе. Так, закон о запрещении созыва соборов мог быть принят по просьбе евсевиан, для которых в это время сложилась неблагоприятная обстановка внутри церкви. Что касается закона о запрещении милосердия к заключенным и закона о раздельных молитвах мужчин и женщин, то они могут быть объяснены нежеланием возбуждать недовольство язычников, которые были склонны обвинять христиан в разврате и потакании преступникам. Изгнание христиан из армии тоже понятно: было неясно, за кем они все-таки пойдут, а что касается изгнания всех христиан из дворца, то это, по-видимому, сильное преувеличение Евсевия, и евсевиан эта мера не затронула. Следует признать, что в отношении гонений Лициния Евсевий допустил «фальсификацию методом умолчания», неверно расставив акценты в своем рассказе.

В то же время на примере Евсевия Никомедийского мы можем убедиться, что евсевиане до конца сохраняли верность Лицинию. В самом деле, даже если предположить, что гонения начались после войны 317 г. и затронули всех христиан, то как тогда объяснить, что епископ одного из важнейших городов империи — Никомедии, пережил их благополучно. О том, что Евсевий Никомедийский имел вес при дворе Лициния, сообщает и Созомен (Sozomenus E. H. I. 15).

Примечательно, что практически все евсевиане — главы христианских общин крупных городов, и у нас нет сведений о том, что кто-то из них пострадал во время этих гонений.

Если проанализировать жизненный путь их лидера Евсевия Никомедийского, можно сделать вывод, что эта группировка целенаправленно взращивалась Лицинием, так как последний стремился поставить на ключевые посты в церкви своих людей. Феодорит сообщает, что Евсевий был сначала «в нарушение законов» (о запрещении переходов из одной епархии в другую) епископом Берийским, потом «перескочил в Никомедию, откуда потом, после собора, был изгнан за явное нечестие» (Theodoretus. E. H. I. 19). О том, каким образом Евсевию удался этот переход, также сказано, что это сделано «при содействии людей в то время сильных» (Ibid. I. 20). Интересно, что и Арий еще до начала своей раскольнической деятельности был извержен из клира епископом Петром, но затем, после того как последний принял мученическую смерть во время гонений, был возвращен и даже сделан пресвитером (Sozomenus. E. H. I. 15).

Таким образом, что подтверждается словами самого Константина, часть деятелей восточной церкви, т. е. евсевиане, оказывала помощь Лицинию вплоть до момента его падения, что опровергает расхожий тезис об однозначной поддержке именно Константина со стороны всей церкви. Подтверждением тому служит и специальное постановление Никейского собора, осуждающее тех христиан, которые, уйдя с военной службы, впоследствии опять вернулись к ней. Как отметил В. Рэмзей, это может пониматься лишь как мера, направленная против тех христиан, которых Лициний вернул в армию в 323 г. и которые воевали на его стороне против Константина⁷.

Что касается мировоззрения Лициния, то сравнение данных Евсевия и других источников не проясняет картину, но делает ее еще более туманной. По сообщениям наших источников, в 313 г. Лициний вместе с Константином подписал Миланский эдикт. За это он удостоился от Лактанция и Евсевия столь же лестной характеристики, как и Константин. Более того, Лактанций приводит в своем труде монотеистическую молитву Лициния (Lact. De mort. persecut. X. 6), которую ему, по словам этого писателя, продиктовал явившийся во сне ангел. Таким образом, Лактанций видит в Лицинии практически такого же христианского императора, как и в Константине. Нельзя не согласиться с мнением А. Джонса, что эта молитва несет замечательное сходство с той молитвой, которую Константин позднее приказал использовать своим солдатам-язычникам и которая приведена у Евсевия в «Жизнеописании Константина» (Euseb. V. C. IV. 20)⁸.

Тем не менее затем Лициний уже рисуется Евсевием как злобный гонитель христиан. Евсевий откровенно говорит, что Лициний, сражаясь с Константином, полагался на языческих богов, о чем он публично заявлял. Нам представляется, что мировоззрение и восприятие богов языческих и христианского Бога у Лициния было примерно таким же, как у Константина, с той лишь разницей, что он, в отличие от Константина, считал, что Юпитер ничем не хуже Бога христиан.

Проанализируем речь Лициния перед битвой с войском Константина. Он говорит о Боге христиан уважительно, но при этом упоминает не раз, что это Бог чужой, и призывает солдат надеяться на помощь римских, отеческих богов. Он утверждает, что битва будет между языческими богами и христианским (не забывая упомянуть, что языческих богов больше, а значит, они сильнее), и что она покажет, на чьей стороне сила (Euseb. V. C. XI. 5). Евсевий говорит, что перед этим Лициний также много общался с магами и предсказателями. Выбор Лицинием своего божественного покровителя имеет ту же логику, что и у Константина перед столкновением с Максенцием, когда тот просил у христианского Бога подтверждения своим с.97 надеждам, но у Лициния он примитивнее и не имеет такой эмоциональной окраски. Насколько можно судить по сведениям источников, прежде всего по замечаниям Аврелия Виктора, Лициний был человеком достаточно грубого склада, неспособным к тонким психологическим переживаниям. Лициний рассуждал просто: если Константину покровительствует Бог христиан, значит мне — Юпитер. Лициний не являлся врагом христианства, он просто воспринимал его как один из многих культов⁹.

ПРИНЯТЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

ВВ — Византийский временник

CAH — Cambridge Ancient History

ChH — Church History

JRS — The Journal of Roman Studies

RE — Pauly’s Realencyclopädie der classischen Altertums-Wissenschaft. Neue Bearbeitung. Stuttgart, 1893—

ПРИМЕЧАНИЯ

¹Baynes N. Constantine // CAH, 1939. Vol. XII. P. 694—695. — Он же отстаивает достоверность Евсевия в отношении описания гонений и их причин как политических, направленных против христиан как потенциальных союзников Константина.

²Hönn K. Konstantin der Grosse. Leipzig. 1945. S. 124.

³Seek O. Licinius // RE, 1929. Bd. XIII. S. 222—230.

⁴Ср.: Barnes T. D. Lactantius and Constantine // JRS, 1973. Vol. LXIII. P. 29—46; Storch R. H. The Eusebian Constantine // ChH, 1971. Vol. 40. N 2.

⁵Попова Т. В. Художественные особенности сочинения Евсевия Кесарийского Vita Constantini // ВВ, 1973. N 34. С. 125.

⁶Об этом см., напр.: Кривушин И. В. Рождение церковной историографии: Евсевий Кесарийский. Иваново, 1995. С. 34—35, 52—62.

⁷Ramsay W. M. The Church of Lycaonia in the fourth century // Luke the Physician and other studies in the history of religion. London. 1908. P. 344. — К сожалению, это замечание не послужило для Рамзея толчком к пересмотру взглядов на отношения Лициния и церкви (ср.: Ibid. P. 343). Х. Паркер, обративший внимание на специфичность этих отношений в связи с существованием группировки евсевиан, однако, высказал мнение, что с началом гонений Лициний полностью отошел от сотрудничества с церковью (Parker H. M. D. A History of the Roman World A. D. 138—337. London, 1935. P. 259), что, очевидно, не соответствует действительности.

⁸Jones A. H. M. The Later Roman Empire 284—602. Oxford. 1965. Vol. III. P. 10. Note 6.

⁹Подобное отношение к христианству напоминает то восприятие этой религии, которое было типично для новообращенных варварских вождей последующих веков. Так, в «Церковной истории англов» Бэды Достопочтенного рассказывается о короле англов Редвальде, который «по обычаю древних самаритян» (которые, согласно Ветхому Завету, имели склонность принимать чужих богов и поклоняться им наряду со своими), казалось, одновременно служил и Христу, и божкам, которым поклонялся прежде; в одном и том же храме он держал алтарь для христианской службы и другой, поменьше, — для жертвоприношений демонам (Beda Venerabilis. Historia Ecclesiastica Gentis Anglorum. II. 115 // Гуревич А. Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. М., 1990. С. 46).