Социально-утопические идеи
и миф о «золотом веке» в древнем Риме

Часть II
РАННИЙ ПРИНЦИПАТ

с.81

3. На пути к «тыся­че­лет­не­му цар­ству»

Неко­то­рые эле­мен­ты «пред­хри­сти­ан­ско­го хри­сти­ан­ства», как отме­ча­лось выше, были зна­ко­мы рим­ля­нам уже на исхо­де эпо­хи граж­дан­ских войн. Надеж­ды на то, что сре­ди них нако­нец появит­ся спа­си­тель, сын бога (точ­нее — «сын боже­ст­вен­но­го»), кото­рый, поло­жив конец бед­ст­ви­ям, откро­ет эпо­ху мира и бла­го­ден­ст­вия, ста­ли одним из мощ­ных импуль­сов, спо­соб­ст­во­вав­ших воз­ник­но­ве­нию импе­ра­тор­ско­го куль­та. Одна­ко пер­во­на­чаль­ные энту­зи­азм и искрен­няя вера в мес­си­ан­скую мис­сию импе­ра­то­ров со вре­ме­нем — по мере рас­кры­тия истин­ных качеств «Рим­ско­го Мира» — начи­на­ют быст­ро таять, все более вырож­да­ясь в фор­маль­ное испол­не­ние обрядов, демон­стри­ру­ю­щих лояль­ность под­дан­ных. И хотя отдель­ные импе­ра­то­ры пыта­лись галь­ва­ни­зи­ро­вать веру масс в насту­паю­щий «золо­той век», при­вле­кая для это­го не толь­ко тра­ди­ци­он­ные сред­ства, но и (как в слу­чае с Неро­ном) попу­ляр­ные восточ­ные веро­ва­ния и куль­ты, эти попыт­ки обыч­но не дава­ли ожи­дае­мых резуль­та­тов. Более того, вско­ре эти попыт­ки вызы­ва­ют в низах свое­об­раз­ную «аллер­ги­че­скую реак­цию»: нынеш­ний век все чаще объ­яв­ля­ет­ся наи­худ­шим веком, кото­ро­му над­ле­жит погиб­нуть, чтобы усту­пить место ново­му. Имен­но такое нон­кон­фор­мист­ское отно­ше­ние к «веку сему» и полу­чи­ло, как мы увидим, отра­же­ние в идео­ло­гии пер­во­на­чаль­но­го хри­сти­ан­ства.

Непри­я­тие офи­ци­аль­ных и офи­ци­оз­ных интер­пре­та­ций темы «золо­то­го века» отнюдь не озна­ча­ло, одна­ко, паде­ния попу­ляр­но­сти само­го мифа о «Сатур­но­вом цар­стве». Это под­твер­жда­ет­ся и дан­ны­ми о свя­зан­ных с мифом обрядах. Мож­но с пол­ным осно­ва­ни­ем гово­рить, напри­мер, о высо­кой сте­пе­ни попу­ляр­но­сти празд­ни­ка Сатур­на­лий в пери­од прин­ци­па­та. При Кали­гу­ле, как извест­но, этот празд­ник был про­длен до пяти дней; упо­ми­на­ния о нем посто­ян­но мель­ка­ют в про­из­веде­ни­ях рим­ских сати­ри­ков — не толь­ко у Гора­ция (Serm., II, 3, 5; 7, 4; Carm., III, 18), но и в еще боль­шей сте­пе­ни у Мар­ци­а­ла (IV, 14; 46; V, 84; VI, 24; VII, 53; XI, 2; XII, 62 etc.). В про­из­веде­ни­ях Сене­ки содер­жат­ся сето­ва­ния на то, что в декабрь­ские дни народ обла­ча­ет­ся в кол­па­ки, устра­и­ва­ет весе­лые гуля­ния, так что весь город бур­лит и слов­но бы охва­ты­ва­ет­ся лихо­рад­кой: Сатур­на­лии с.82 теперь в Риме длят­ся едва ли не круг­лый год (Ep., 18, 1—4; ср.: Apo­col., VIII, 2; XII, 2)¹. Дей­ст­ви­тель­но, неко­то­рая реаль­ная «пере­вер­ну­тость отно­ше­ний» не мог­ла не ощу­щать­ся в усло­ви­ях, когда хозя­е­ва­ми жиз­ни ста­но­ви­лись раз­бо­га­тев­шие быв­шие рабы, бес­прин­цип­ные выскоч­ки вро­де Три­мал­хи­о­на, а пред­ста­ви­те­ли знат­ней­ших родов, носи­те­ли древ­не­рим­ской «доб­ле­сти» жили в стра­хе и один за дру­гим осуж­да­лись по лож­ным доно­сам на смерть. Ста­рый мир как бы пере­вер­нул­ся с ног на голо­ву, «верх» ока­зы­вал­ся вни­зу, а «низ» ввер­ху, и эта почти кар­на­валь­ная мета­мор­фо­за² накла­ды­ва­ла опре­де­лен­ный отпе­ча­ток на рим­ское обще­ст­вен­ное созна­ние.

Разу­ме­ет­ся, вла­сти пыта­лись по воз­мож­но­сти направ­лять сатур­ни­че­ские идеи в без­опас­ное для себя рус­ло, одна­ко эти попыт­ки отнюдь не озна­ча­ли, на наш взгляд, того, что сами Сатур­на­лии навя­зы­ва­лись наро­ду свер­ху и что Сатурн поэто­му не являл­ся попу­ляр­ным боже­ст­вом³. Спра­вед­ли­во высту­пая про­тив этой встре­чаю­щей­ся в оте­че­ст­вен­ной лите­ра­ту­ре точ­ки зре­ния, Л. А. Ель­ниц­кий в свое вре­мя ука­зы­вал, что от вре­мен позд­ней Рес­пуб­ли­ки и Импе­рии дошло доволь­но мно­го посвя­ще­ний Сатур­ну (в том чис­ле и от кол­ле­гии cul­to­res Sa­tur­ni), про­ис­хо­див­ших как из Ита­лии, так и из про­вин­ций, где он неред­ко отож­дествлял­ся с мест­ны­ми боже­ства­ми родо­на­ча­лия и пло­до­ро­дия (CIL, X, 1555; 6027; III, 1796; 2225; 2382; V, 2382; 3991—3993; 3916; 4013; 5021—5024 etc.)⁴. Весь­ма харак­тер­но, что Сатурн мыс­лил­ся не как сверг­ну­тый и без­власт­ный отец Юпи­те­ра, но как актив­но дей­ст­ву­ю­щее боже­ство, от вме­ша­тель­ства кото­ро­го зави­сит бла­го­ден­ст­вие его почи­та­те­лей. При этом в резуль­та­те про­цес­сов рели­ги­оз­но­го син­кре­тиз­ма образ Сатур­на все в боль­шей сте­пе­ни сли­ва­ет­ся с обра­за­ми дру­гих все­мо­гу­щих божеств, сим­во­ли­зи­ру­ю­щих веч­ность, неумо­ли­мый ход веков, «сча­стье вре­мен», мир, про­цве­та­ние и т. д. Боже­ст­вен­ный Эон, Кро­нос-Хро­нос, Опс, Солн­це-Гелиос, Секу­люм, Фор­ту­на, Небо, Покой, Изоби­лие и дру­гие подоб­ные боже­ства обра­зу­ют вме­сте с Сатур­ном как бы еди­ную когор­ту боже­ст­вен­ных сил, покро­ви­тель­ст­ву­ю­щих эпо­хе бла­го­ден­ст­вия⁵.

По мере рас­про­стра­не­ния восточ­ных куль­тов и мисте­рий сход­ные функ­ции, как извест­но, при­пи­сы­ва­ют­ся и дру­гим боже­ствам — Кибе­ле, Мит­ре, Иси­де, Сера­пи­су, Эла­га­ба­лу. Одно­вре­мен­но фор­ми­ру­ет­ся свое­об­раз­ная син­кре­ти­че­ская кон­цеп­ция мисти­циз­ма: соглас­но выво­дам одно­го из иссле­до­ва­те­лей, «рим­ская эпо­ха ста­ла прин­ци­пи­аль­но важ­ным с.83 пери­о­дом в исто­рии мисти­циз­ма вооб­ще, пото­му что в это вре­мя были зало­же­ны осно­ва­ния буду­ще­го хри­сти­ан­ско­го мисти­циз­ма»⁶. В целом восточ­ные рели­гии, в отли­чие от тра­ди­ци­он­ных гре­ко-рим­ских куль­тов, намно­го пол­нее соот­вет­ст­во­ва­ли воз­рос­шим потреб­но­стям в чуде, в надеж­де на обя­за­тель­ную победу добра над злом, на гряду­щее спа­се­ние и обре­те­ние сча­стья.

В дан­ном разде­ле мы уде­лим наи­боль­шее вни­ма­ние имен­но восточ­ным рели­ги­оз­ным тече­ни­ям, в осо­бен­но­сти — тече­ни­ям, свя­зан­ным с иуда­из­мом, посколь­ку такой под­ход поз­во­лит нам подроб­нее про­следить раз­ви­тие той важ­ней­шей тен­ден­ции, кото­рая име­ла самые отда­лен­ные исто­ри­че­ские послед­ст­вия. Разу­ме­ет­ся, такой под­ход не дол­жен созда­вать одно­сто­рон­нее впе­чат­ле­ние, буд­то уже в нача­ле Импе­рии в Риме наблюда­лось лишь сплош­ное «загни­ва­ние язы­че­ства», про­цве­та­ние рели­ги­оз­но­го син­кре­тиз­ма и пого­лов­ное увле­че­ние восточ­ны­ми куль­та­ми. Подоб­ная кар­ти­на, нари­со­ван­ная в неко­то­рых иссле­до­ва­ни­ях⁷, состав­ле­на в основ­ном из кра­соч­ных подроб­но­стей, встре­чаю­щих­ся у рим­ских сати­ри­ков и пер­вых апо­ло­ге­тов хри­сти­ан­ства. Срав­ни­тель­но недав­нее введе­ние в науч­ный обо­рот обшир­но­го эпи­гра­фи­че­ско­го мате­ри­а­ла застав­ля­ет теперь мно­гих уче­ных при­зна­вать более высо­кую сте­пень «жиз­не­стой­ко­сти» тра­ди­ци­он­ных куль­тов. Ино­гда такое при­зна­ние при­во­дит к про­ти­во­по­лож­ной край­но­сти, к отри­ца­нию сколь­ко-нибудь зна­чи­тель­ной «ори­ен­та­ли­за­ции» рим­ской рели­ги­оз­ной жиз­ни⁸. По-види­мо­му, в этой ситу­а­ции более пра­виль­ным было бы не про­ти­во­по­став­лять, а попы­тать­ся сба­лан­си­ро­вать пока­за­ния раз­лич­ных видов источ­ни­ков. Что же каса­ет­ся нашей темы, то мож­но заме­тить, что и гре­ко-рим­ские, и восточ­ные куль­ты эво­лю­ци­о­ни­зи­ро­ва­ли, по сути, в одном направ­ле­нии, наи­бо­лее отве­чав­шем изме­нив­шим­ся духов­ным запро­сам.

Харак­тер­ная для восточ­ных рели­гий вера в бес­смер­тие души и загроб­ное возда­я­ние в пери­од Импе­рии нахо­дит все более живой отклик даже в среде почи­та­те­лей древ­не­рим­ских богов, о чем свиде­тель­ст­во­ва­ла, к при­ме­ру, VI кни­га «Эне­иды», опи­сы­вав­шая раз­лич­ные судь­бы душ в цар­стве мерт­вых (VI, 268—897). Моль­бы о том, чтобы души близ­ких людей попа­ли после смер­ти на Ели­сей­ские поля или в «свет­лые сфе­ры небес» («cae­li lu­ci­da templa») встре­ча­ют­ся и в эпи­гра­фи­че­ских памят­ни­ках, вос­хо­дя­щих к I в. (CIL, VI, 21521; 21846; 23295 etc.), при­чем речь здесь идет не о геро­ях или выдаю­щих­ся государ­ст­вен­ных дея­те­лях, но о самых про­стых, «малень­ких» людях, в том чис­ле с.84 о воль­ноот­пу­щен­ни­ках и даже рабах. У Овидия один из вари­ан­тов опи­са­ния «золо­то­го века» (в дан­ном слу­чае поэт исполь­зу­ет поня­тие «секу­люм») постро­е­но на пифа­го­рей­ской идее о бес­смер­тии души и ее пере­се­ле­нии из одной телес­ной обо­лоч­ки в дру­гую: пер­вые люди были, соглас­но этой вер­сии, без­гре­хов­ны имен­но пото­му, что не употреб­ля­ли в пищу мясо живых существ (Met., XV, 75—159; 260 sq.).

Доб­ро­де­тель­ная жизнь в этом мире рас­смат­ри­ва­лась «малень­ки­ми людь­ми» как опре­де­лен­ная гаран­тия посмерт­но­го воз­на­граж­де­ния, при­чем в каче­стве глав­ных доб­ро­де­те­лей назы­ва­лись обыч­но про­сто­ду­шие, скром­ность, доб­рота, бла­го­че­стие (CIL, III, 686; VIII, 15569; XIV, 508 etc.). От боже­ства хоте­ли теперь полу­чить не столь­ко мате­ри­аль­ные, сколь­ко духов­ные бла­га, и сли­я­ние с ним счи­та­лось воз­мож­ным лишь после огра­ни­че­ния потреб­но­стей, отка­за от все­го сует­но­го и лиш­не­го. Фор­ми­ру­ет­ся посте­пен­но и новое, поло­жи­тель­ное отно­ше­ние к тру­ду как одно­му из усло­вий доб­ро­де­тель­ной жиз­ни⁹. Объ­еди­ня­ясь в неболь­шие сооб­ще­ства, свя­зан­ные про­фес­сио­наль­ны­ми, дру­же­ски­ми и рели­ги­оз­ны­ми уза­ми, «малень­кие люди», как пока­за­ла в сво­их иссле­до­ва­ни­ях Е. М. Шта­ер­ман, почи­та­ют даже преж­них фамиль­ных богов как «миро­вых божеств, твор­цов, иску­пи­те­лей и спа­си­те­лей»¹⁰, посте­пен­но выра­ба­ты­вая соб­ст­вен­ную систе­му цен­но­стей, при кото­рой «более или менее осо­знан­ным иде­а­лом было, види­мо, обще­ство, состо­я­щее из мел­ких трудя­щих­ся соб­ст­вен­ни­ков, доволь­ных малым и не стре­мя­щих­ся к боль­шо­му богат­ству и вла­сти»¹¹.

Этот иде­ал, по спра­вед­ли­во­му заме­ча­нию иссле­до­ва­тель­ни­цы, не пред­по­ла­гал рестав­ра­ции клас­си­че­ско­го антич­но­го поли­са или усло­вий, суще­ст­во­вав­ших при пер­во­быт­но­об­щин­ном строе. Одна­ко из это­го, на наш взгляд, вовсе не выте­ка­ет авто­ма­ти­че­ски вывод о том, что такой эга­ли­тар­ный иде­ал был про­ти­во­по­ло­жен иде­а­лам «золо­то­го века» и что поэто­му «иде­а­ли­за­ция жиз­ни вар­ва­ров и золо­то­го века встре­ча­ет­ся обыч­но у писа­те­лей реак­ци­он­ных и дале­ких от наро­да»¹². Во-пер­вых, этот вывод про­ти­во­ре­чит мно­го­чис­лен­ным дан­ным о не «дале­ких от наро­да» вос­хва­ли­те­лях «золо­то­го века»; во-вто­рых, сле­ду­ет учи­ты­вать, что мно­гие вос­хва­ле­ния пер­во­быт­ных поряд­ков не име­ли «про­грамм­но­го» зна­че­ния и исполь­зо­ва­лись лишь как удоб­ный фон для кри­ти­ки поро­ков совре­мен­но­сти. Кро­ме того, сама иде­а­ли­за­ция «золо­то­го века» в новых интер­пре­та­ци­ях отнюдь не обя­за­тель­но пред­по­ла­га­ла пол­ное обоб­щест­вле­ние иму­ществ: это мог быть и эга­ли­тар­ный иде­ал «обще­ства рав­ных с.85 соб­ст­вен­ни­ков», т. е. как раз то, что иссле­до­ва­тель­ни­ца про­ти­во­по­став­ля­ет «золо­то­му веку». Доста­точ­но вспом­нить, напри­мер, кре­стьян­ское «Сатур­но­во цар­ство» во вто­рой кни­ге «Геор­гик» Вер­ги­лия (II, 458—474), объ­яв­ле­ние о воз­вра­ще­нии «вто­ро­го цар­ства Нумы» в пер­вой экло­ге Каль­пур­ния Сици­лий­ско­го (I, 65) или сло­ва Юве­на­ла о том, что в том веке млад­шие почи­та­ли стар­ших, даже если в доме у них хра­ни­лись более бога­тые запа­сы пло­дов (XIII, 56—57). Тем более ни о каком обоб­щест­вле­нии не шла речь, когда гово­ри­ли об уже насту­пив­шем «золо­том веке»: Вел­лей Патер­кул, как извест­но, хва­лит век Авгу­ста имен­но за то, что каж­дый без­опас­но вла­де­ет сво­им иму­ще­ст­вом (II, 89, 4). При­знак соб­ст­вен­но­сти, по наблюде­нию Г. С. Кна­бе, не вос­при­ни­мал­ся мно­ги­ми вос­хва­ли­те­ля­ми «золо­то­го века» как суще­ст­вен­ный¹³, и гораздо боль­шее вни­ма­ние они уде­ля­ли нрав­ст­вен­ным кате­го­ри­ям, при­род­но­му изоби­лию и т. д. (ср.: При­ло­же­ние II, 1—11). К тому же и само поня­тие «золо­той век» пре­вра­ти­лось в настоль­ко уни­вер­саль­ный сим­вол, что с ним мог­ли быть свя­за­ны самые раз­лич­ные пред­став­ле­ния о счаст­ли­вом состо­я­нии, пере­но­си­мом теперь не толь­ко в про­шлое, но и в насто­я­щее, и в буду­щее.

Пожа­луй, общим почти для всех вос­хва­ли­те­лей «золо­то­го века» было лишь то, что они про­ти­во­по­став­ля­ли дей­ст­ви­тель­но­сти туман­но выри­со­вы­вав­ши­е­ся меч­ты об эпо­хе сча­стья. При­об­ре­тая рели­ги­оз­ную окрас­ку, эти меч­ты соеди­ня­лись с раз­лич­ны­ми эсха­то­ло­ги­че­ски­ми и мес­си­ан­ски­ми уче­ни­я­ми и про­ро­че­ства­ми, полу­чив­ши­ми широ­кое рас­про­стра­не­ние в Риме еще в эпо­ху граж­дан­ских войн. С уста­нов­ле­ни­ем прин­ци­па­та, несмот­ря на контр­ме­ры вла­стей, про­ро­че­ства о при­бли­жаю­щем­ся кон­це све­та, о гибе­ли Рима и наступ­ле­нии новой эпо­хи про­дол­жа­ли иметь хож­де­ние в наро­де. Это­му спо­соб­ст­во­вал, в част­но­сти, и рез­ко воз­рос­ший инте­рес к аст­ро­ло­гии, к попыт­кам пред­узнать судь­бы отдель­ных людей, наро­дов и даже все­го мира по дви­же­нию небес­ных све­тил. Раз­но­го рода маги, хал­деи, «мате­ма­ти­ки», гада­те­ли, пред­ска­за­те­ли, аст­ро­ло­ги в I в. про­ни­ка­ют бук­валь­но во все поры рим­ско­го обще­ства, обслу­жи­вая и чернь, и мат­рон выс­ше­го све­та, и самих импе­ра­то­ров. Юве­нал дает пред­став­ле­ние о пест­ро­те нацио­наль­но­го соста­ва таких пред­ска­за­те­лей, из кото­рых выше ценят­ся те, кто уже несколь­ко раз высы­лал­ся из Рима: здесь и егип­тяне, и фри­гий­цы, иудеи, армяне, индий­цы, этрус­ки (VI, 512—591). Осо­бен­но серь­ез­ное зна­че­ние при­да­ва­лось истол­ко­ва­нию зна­ме­ний (напри­мер, комет), свиде­тель­ст­во­вав­ших о близ­кой смене пра­ви­те­ля, посколь­ку имен­но такая сме­на с.86 дава­ла боль­ше все­го надежд на изме­не­ние ситу­а­ции в целом (см., напри­мер: Tac., Ann., XIV. 12; 22).

Не уди­ви­тель­но, что импе­ра­то­ры, сами широ­ко поль­зо­вав­ши­е­ся услу­га­ми при­двор­ных пред­ска­за­те­лей (Ф. Крэмер не без осно­ва­ний назы­ва­ет аст­ро­ло­гов типа Тра­сил­ла и Баль­бил­ла «вла­стью поза­ди тро­на»¹⁴), весь­ма рев­ни­во отно­си­лись к чужим попыт­кам загля­нуть в буду­щее: в пери­од с 33 г. до н. э. по 93 г. про­ро­ки по мень­шей мере 10 раз изго­ня­лись из Ита­лии, при­чем мно­гие рим­ляне попла­ти­лись смер­тью за обра­ще­ние к ним или за само­сто­я­тель­ные попыт­ки гада­ния (см., напри­мер: Tac., Ann., II, 27—32; VI, 21; XII, 52; Suet., Tib., 36; Dio Cass., 57, 15, 8 etc.). Хри­сти­ан­ский апо­ло­гет Юстин в середине II в. писал, что по дей­ст­вию злых демо­нов смерт­ная казнь опре­де­ле­на вся­ко­му, кто станет читать кни­ги Гис­тас­па, Сивил­лы или иудей­ских про­ро­ков (Apol., I, 44)¹⁵. Иудей­ские про­ро­ки про­дол­жа­ли актив­но дей­ст­во­вать в это вре­мя, и имен­но о них писал в сво­ем «Прав­ди­вом сло­ве» кри­тик хри­сти­ан­ства Цельс: «Мно­гие без­вест­ные лич­но­сти в хра­мах и вне хра­мов, неко­то­рые даже нищен­ст­ву­ю­щие, бро­дя­щие по горо­дам и лаге­рям, очень лег­ко, когда пред­став­ля­ет­ся слу­чай, начи­на­ют дер­жать себя, как про­ри­ца­те­ли. Каж­до­му удоб­но и при­выч­но заяв­лять: “Я — бог, или дух божий, или сын божий. Я явил­ся. Мир поги­ба­ет, и вы, люди, гиб­не­те за гре­хи. Я хочу вас спа­сти. И вы ско­ро увиди­те меня воз­вра­щаю­щим­ся с силой небес­ной. Бла­жен, кто теперь меня почтит; на всех же про­чих, на их горо­да и зем­ли я пошлю веч­ный огонь, и люди, не сознаю­щие сво­их гре­хов, тщет­но будут каять­ся и сте­нать; а, кто послу­шал­ся меня, тем я дарую веч­ное спа­се­ние”» (ap. Orig., Contra Cels., VII, 9 — пер. А. Б. Рано­ви­ча).

Посколь­ку иудеи в силу ряда при­чин при­над­ле­жа­ли к чис­лу наи­бо­лее актив­ных рас­про­стра­ни­те­лей подоб­ных эсха­то­ло­ги­че­ских и мес­си­ан­ских про­ро­честв и посколь­ку они, как моно­те­и­сты, отка­зы­ва­лись участ­во­вать в покло­не­нии импе­ра­то­рам, про­тив них осо­бен­но часто при­ме­ня­лись репрес­сив­ные меры. При Тибе­рии, когда иудей­ская коло­ния в Риме насчи­ты­ва­ла, по неко­то­рым оцен­кам, до 60 тыс. чле­нов¹⁶, был издан указ об изгна­нии иуде­ев из Рима, при­чем 4 тыс. из них были посла­ны на Сар­ди­нию для иско­ре­не­ния там раз­бой­ни­чьих шаек, мно­гие были каз­не­ны за отказ от уча­стия в воен­ной служ­бе, а остав­шим­ся было пред­пи­са­но сжечь свя­щен­ные одеж­ды с утва­рью и отка­зать­ся «от сво­их нече­сти­вых обрядов» (Tac., Ann., II, 85; Suet., Tib., 36; Jos., Ant., XVIII, 3, 5). При Клав­дии состо­я­лось с.87 изгна­ние «вол­ну­е­мых Хре­стом» иуде­ев из Рима, при­чем, воз­мож­но, пово­дом для это­го послу­жи­ли какие-то вол­не­ния, свя­зан­ные с ожив­ле­ни­ем мес­си­ан­ских настро­е­ний (Suet., D. Claud., 25, 4; Ac­ta ap., XVIII, 2; Oros., Hist., VII, 6, 15). Встре­чаю­ща­я­ся у Све­то­ния фор­ма «Хрест» — это зако­но­мер­ная фор­ма пере­да­чи с гре­че­ско­го язы­ка на латин­ский поня­тия «пома­зан­ник», «Хри­стос»¹⁷. Воз­мож­но, мес­си­а­низм и был той самой рас­про­стра­ня­е­мой по всей все­лен­ной иуде­я­ми «пагу­бой» (no­sos), недо­воль­ство кото­рой выска­зал в 41 г. импе­ра­тор Клав­дий по пово­ду вол­не­ний в Алек­сан­дрии¹⁸. Весь­ма пока­за­тель­но, что такое же обви­не­ние перед рим­ским про­ку­ра­то­ром Иудеи Фелик­сом было выдви­ну­то и про­тив апо­сто­ла Пав­ла: этот чело­век, по сло­вам рито­ра Тер­тул­ла, явля­ет­ся язвой обще­ства, воз­буди­те­лем мяте­жа меж­ду иуде­я­ми, живу­щи­ми во все­лен­ной, пред­ста­ви­те­лем назо­рей­ской ере­си (Ac­ta ap., XXIV, 5). После того как в Иудее вспых­ну­ло и с боль­шим трудом было подав­ле­но анти­рим­ское вос­ста­ние (66—73 гг.), почи­та­те­лям Яхве при­шлось испы­тать еще боль­шие при­тес­не­ния в Риме (см., напри­мер: Suet., Dom., 12, 2).

Несмот­ря на столь небла­го­при­ят­ные усло­вия, иуда­изм в I в. полу­ча­ет доволь­но широ­кое рас­про­стра­не­ние сре­ди насе­ле­ния сто­ли­цы импе­рии, при­вле­кая про­зе­ли­тов даже из выс­ших сло­ев обще­ства¹⁹. Наряду с теми рим­ля­на­ми, кото­рые пре­зри­тель­но отно­си­лись к это­му «суе­ве­рию» (Tac., Hist., V, 2—10; Juv., XIV, 99—104 etc.), появ­ля­лось все боль­ше тех, кто нахо­дил в нем при­вле­ка­тель­ные чер­ты, недо­ста­вав­шие про­чим куль­там. Моно­те­изм, мес­си­а­низм, вера в загроб­ное возда­я­ние, во все­мо­гу­ще­ство бога и дру­гие атри­бу­ты этой рели­гии, впо­след­ст­вии вос­при­ня­тые хри­сти­ан­ст­вом, были в тот момент настоль­ко при­тя­га­тель­ны, что их не мог­ли пол­но­стью омра­чить даже «нацио­наль­ный» харак­тер иуда­из­ма и суро­вость его «зако­на». Рим­ские про­зе­ли­ты отме­ча­ли суб­боту²⁰, ходи­ли в иудей­ские сина­го­ги, посы­ла­ли дары в иеру­са­лим­ский храм (до его раз­ру­ше­ния в 70 г.) и выпол­ня­ли все пред­пи­са­ния Мои­се­е­ва зако­на (Hor., Serm., I, 9, 69; Ovid., Ars am., I, 75; Phi­lo, Leg., 23; Juv., III, 296; XIV, 96—106; Jos., Ant., XVIII, 3, 5 etc.). Осо­бен­но мно­го было сре­ди них жен­щин, в том чис­ле знат­ных мат­рон (Juv., VI, 542—547; Jos., Ant., XVIII, 3, 5), к чис­лу кото­рых, види­мо, отно­си­лась и жена Неро­на Поппея, помо­гав­шая иуде­ям и заве­щав­шая похо­ро­нить ее соглас­но чуже­зем­но­му обряду (Jos., Ant., XX, 8, 11; 11, 1; Tac., Ann., XVI, 6). Отда­лен­ность рим­ской коло­нии от Иеру­са­ли­ма, стрем­ле­ние про­зе­ли­тов изба­вить­ся от суро­вых пред­пи­са­ний зако­на и с.88 «нацио­наль­ной» огра­ни­чен­но­сти иуда­из­ма, про­цве­тав­ший рели­ги­оз­ный син­кре­тизм и, глав­ное, общая атмо­сфе­ра духов­ной жиз­ни в ско­ром вре­ме­ни весь­ма спо­соб­ст­во­ва­ли пере­хо­ду мно­гих рим­ских иуда­и­стов к иудео-хри­сти­ан­ству.

Судя по все­му, иудео-хри­сти­ан­ская общи­на в Риме ста­ла одной из пер­вых общин на Запа­де: уже в 64 г. она испы­ты­ва­ет на себе неро­но­во гоне­ние (Tac., Ann., XV, 44; Suet., Ne­ro, 16, 2 etc.)²¹, что скло­ня­ет мно­гих иссле­до­ва­те­лей к выво­ду о воз­мож­но­сти появ­ле­ния пер­вых «рост­ков» иудео-хри­сти­ан­ства в середине I в., т. е. еще при Клав­дии (ср.: Ac­ta ap., II, 10; XXVIII, 22; Rom., XVI, 1—16 etc.)²². Не имея воз­мож­но­сти подроб­но рас­смат­ри­вать здесь весь­ма дис­кус­си­он­ный вопрос о про­по­вед­ни­че­ской дея­тель­но­сти и муче­ни­че­ской смер­ти апо­сто­лов Пет­ра и Пав­ла в Риме²³, мы можем заме­тить, что само появ­ле­ние легенд об этом кос­вен­но свиде­тель­ст­ву­ет о том, что рим­ская общи­на по край­ней мере в пер­вой поло­вине II в. уже име­ла свои тра­ди­ции и поль­зо­ва­лась авто­ри­те­том в хри­сти­ан­ском мире. К середине II в. рим­ские «хри­сти­ане из языч­ни­ков», по свиде­тель­ству Юсти­на, были уже «мно­го­чис­лен­нее и рев­ност­нее хри­сти­ан из иуде­ев и сама­рян» (Apol., I, 53), а еще через сто­ле­тие в Риме насчи­ты­ва­лось 46 пре­сви­те­ров, 14 диа­ко­нов и ипо­ди­а­ко­нов, 42 при­служ­ни­ка, 52 чте­ца и при­врат­ни­ка (Euseb., Hist. eccl., VI, 42), обслу­жи­вав­ших, види­мо, око­ло 30—50 тыс. хри­сти­ан²⁴. Для чего при­веде­ны здесь эти дан­ные? На наш взгляд, столь стре­ми­тель­ное рас­про­стра­не­ние хри­сти­ан­ства в том самом горо­де, кото­рый был когда-то и колы­бе­лью, и цита­де­лью рим­ской рели­гии, крас­но­ре­чи­во свиде­тель­ст­ву­ет о корен­ных изме­не­ни­ях в обще­ст­вен­ном созна­нии, о посте­пен­ной пере­ори­ен­та­ции его на новые, по суще­ству уже не антич­ные, цен­но­сти и иде­а­лы.

Рим­ский «язы­че­ский мир» в I в. был уже в зна­чи­тель­ной мере под­готов­лен к вос­при­я­тию новой рели­гии, одна­ко глав­ные цен­тры ее пер­во­на­чаль­но­го фор­ми­ро­ва­ния нахо­ди­лись не в запад­ной, а в восточ­ной части Импе­рии. Имен­но там и были пред­при­ня­ты уни­каль­ные, про­ник­ну­тые рели­ги­оз­но-уто­пи­че­ским духом «ком­му­ни­тар­ные» экс­пе­ри­мен­ты, во мно­гом повли­яв­шие на зарож­де­ние в нед­рах иуда­из­ма иудео-хри­сти­ан­ства. Дол­гое вре­мя сведе­ния об этих экс­пе­ри­мен­тах, свя­зан­ных с ессей­ским дви­же­ни­ем, были извест­ны толь­ко из про­из­веде­ний антич­ных авто­ров. После­во­ен­ные наход­ки в рай­оне Мерт­во­го моря неожи­дан­но обо­га­ти­ли нау­ку целой биб­лио­те­кой кумран­ских руко­пи­сей, суще­ст­вен­но допол­нив­ших эти сведе­ния. И хотя часть най­ден­ных свит­ков до сих пор не опуб­ли­ко­ва­на (а это меша­ет с.89 с уве­рен­но­стью делать какие-либо обоб­ще­ния)²⁵, мож­но счи­тать уста­нов­лен­ным, что в Восточ­ном Сре­ди­зем­но­мо­рье (в осо­бен­но­сти в Пале­стине и Егип­те) суще­ст­во­ва­ло несколь­ко близ­ких по духу иудей­ских сект, чле­ны кото­рых, отвер­гая бла­га мира сего, посвя­ща­ли свое вре­мя изу­че­нию и алле­го­ри­че­ско­му тол­ко­ва­нию свя­щен­ных тек­стов, молит­вам и обрядам, про­по­ве­до­ва­ли скром­ность, равен­ство и спра­вед­ли­вость, пыта­лись кое-где прак­ти­ко­вать общ­ность иму­ществ, сов­мест­ный труд и т. д. По сути, такие сек­ты во мно­гом выпол­ни­ли функ­цию свое­об­раз­ных «лабо­ра­то­рий», в кото­рых осо­бен­но интен­сив­но шел про­цесс кри­стал­ли­за­ции основ новой рели­ги­оз­ной эти­ки, новых соци­аль­ных иде­а­лов.

По-види­мо­му, отдель­ные сек­ты отли­ча­лись друг от дру­га и по идео­ло­гии, и по обрядам, и по орга­ни­за­ции: судя по «Дамас­ско­му доку­мен­ту», напри­мер, неко­то­рые из них не отвер­га­ли пол­но­стью ни част­ной соб­ст­вен­но­сти, ни раб­ства и при­зы­ва­ли лишь к бла­готво­ри­тель­но­сти (CD, VI, 15—21; IX, 10—16; XII, 9—10; XIV, 12—16). О сек­те тера­пев­тов Филон Алек­сан­дрий­ский сооб­ща­ет, что эти «граж­дане неба и все­лен­ной» ведут жизнь созер­ца­тель­ную, а не трудо­вую; свое иму­ще­ство они не обоб­ществля­ют, а сда­ют род­ст­вен­ни­кам и дру­зьям; живут они в отдель­ных хижи­нах, лишь по суб­ботам при­ни­мая уча­стие в общих тра­пе­зах, и т. д. (De vi­ta cont., 1; 13; 32; 90)²⁶. Таким обра­зом, ни та, ни дру­гая сек­та не при­шли к после­до­ва­тель­но­му отри­ца­нию суще­ст­ву­ю­щих поряд­ков и вопло­ще­нию в жизнь «ком­му­ни­сти­че­ских» прин­ци­пов. В совре­мен­ной «уто­пи­е­вед­че­ской» лите­ра­ту­ре, не име­ю­щей пря­мо­го отно­ше­ния к древ­ней исто­рии, мож­но най­ти ответ на вопрос о том, в каких усло­ви­ях было воз­мож­но локаль­ное осу­щест­вле­ние таких прин­ци­пов. Так, Э. Я. Бата­лов, обоб­щая опыт «ком­му­ни­тар­ных экс­пе­ри­мен­тов» в США, попы­ток «жить по уто­пии», при­хо­дит к сле­дую­ще­му нема­ло­важ­но­му выво­ду: «Наи­боль­шей устой­чи­во­стью отли­ча­лись те общи­ны, кото­рые: а) име­ли рели­ги­оз­но-сек­тант­ский харак­тер; б) осно­вы­ва­лись на обще­ст­вен­ной соб­ст­вен­но­сти на сред­ства про­из­вод­ства; в) прак­ти­ко­ва­ли цели­бат (без­бра­чие); г) воз­глав­ля­лись хариз­ма­ти­че­ски­ми лиде­ра­ми; д) прак­ти­ко­ва­ли авто­ри­тар­ное при­ня­тие реше­ний; е) харак­те­ри­зо­ва­лись соци­аль­но-про­фес­сио­наль­ной одно­род­но­стью и низ­ким куль­тур­ным уров­нем чле­нов общи­ны». Далее автор добав­ля­ет, что такие общи­ны, как пра­ви­ло, созда­ва­лись людь­ми, кото­рые «ранее под­вер­га­лись осо­бен­но силь­ным рели­ги­оз­но-нрав­ст­вен­ным пре­сле­до­ва­ни­ям»²⁷.

с.90 Уни­вер­саль­ный харак­тер этих наблюде­ний бле­стя­ще под­твер­жда­ет­ся тем, что прак­ти­че­ски все они, с неболь­ши­ми ого­вор­ка­ми, могут быть отне­се­ны не толь­ко к ново­му вре­ме­ни, но и к древ­но­сти — точ­нее, к так назы­вае­мой кумран­ской общине, суще­ст­во­вав­шей на севе­ро-запад­ном побе­ре­жье Мерт­во­го моря в тече­ние доволь­но про­дол­жи­тель­но­го вре­ме­ни — со вто­рой поло­ви­ны II в. до н. э. по июнь 68 г.²⁸ Весь ком­плекс име­ю­щих­ся на сего­дняш­ний день дан­ных поз­во­ля­ет счи­тать, что: а) общи­на носи­ла ярко выра­жен­ный рели­ги­оз­но-сек­тант­ский харак­тер, объ­еди­ня­ла «сынов све­та» перед лицом про­че­го гре­хов­но­го мира — «сынов тьмы»; б) имея общие кас­су, хра­ни­ли­ще для про­дук­тов и сов­мест­ные тра­пезы, чле­ны общи­ны пере­да­ва­ли в ее рас­по­ря­же­ние не толь­ко свое иму­ще­ство, но и все свое зна­ние и труд (1Q S I, 11—12), выпол­няя кол­лек­тив­ные работы от вос­хо­да до зака­та солн­ца; в) в неко­то­рых ессей­ских сек­тах, соглас­но свиде­тель­ствам антич­ных авто­ров, прак­ти­ко­ва­лось без­бра­чие (Phi­lo, Apol., 14; Plin., NH., V, 17, 73; Jos., Bell. Jud., II, 8, 2, 120; Ant., XVIII, 1, 5, 21), хотя, види­мо, оно не везде неукос­ни­тель­но соблюда­лось; г) в най­ден­ных текстах содер­жат­ся мно­го­чис­лен­ные упо­ми­на­ния об авто­ри­тет­ном руко­во­ди­те­ле общи­ны — Учи­те­ле пра­вед­но­сти, свя­щен­ни­ке, наде­лен­ном про­ро­че­ской бла­го­да­тью, кото­рый «из уст Бога» узнал и поведал тай­ны о ско­ром суде над «послед­ним поко­ле­ни­ем» и вера в кото­ро­го спа­сет его после­до­ва­те­лей, когда он сно­ва явит­ся «в кон­це дней» (CD, VI, 10—11; 1Q pHab VII, 1—5 etc.)²⁹; д) в общине суще­ст­во­ва­ла жест­кая суб­ор­ди­на­ция: сна­ча­ла шли свя­щен­ни­ки, за ними осталь­ные в соот­вет­ст­вии со «ста­же­вы­ми груп­па­ми», при­чем за малей­шие откло­не­ния от регла­мен­та (за пле­вок, за сон во вре­мя собра­ния, за гром­кий смех) пола­га­лись стро­гие нака­за­ния, а чело­век, поз­во­лив­ший себе «роп­тать на осно­вы общи­ны», навсе­гда из нее изго­нял­ся (1Q S VI, 24 — VII, 25); е) все чле­ны общи­ны — в зави­си­мо­сти от имев­ших­ся у них навы­ков — в тече­ние дня зани­ма­лись зем­леде­ли­ем, ското­вод­ст­вом или ремеслом под кон­тро­лем «над­зи­раю­ще­го за работой раб­бим», а затем треть ночи уде­ля­ли чте­нию свя­щен­ных тек­стов; кос­вен­ные сведе­ния об их соци­аль­ном про­ис­хож­де­нии дают само­на­зва­ния: «бед­ные», «нищие», «про­сте­цы» (напом­ним, что эти само­на­зва­ния были попу­ляр­ны и в пер­во­на­чаль­ном хри­сти­ан­стве)³⁰.

В началь­ный пери­од суще­ст­во­ва­ния общи­ны Учи­тель пра­вед­но­сти и его сто­рон­ни­ки пре­тер­пе­ли какие-то опас­ные пре­сле­до­ва­ния от Нече­сти­во­го жре­ца, вынудив­ше­го их с.91 уда­лить­ся в изгна­ние. Воз­мож­но, этот факт повли­ял на те настро­е­ния ради­каль­ной нетер­пи­мо­сти в отно­ше­нии осталь­но­го мира, кото­ры­ми про­ник­нут «Устав Вой­ны», извест­ный так­же под назва­ни­ем «Вой­на сынов све­та про­тив сынов тьмы». Соглас­но эсха­то­ло­ги­че­ско­му про­ро­че­ству это­го свит­ка, вой­на про­тив сил тьмы состо­ит­ся в «послед­ние дни», при «послед­нем поко­ле­нии»³¹ и про­длит­ся 40 лет, при­чем 6 лет «сынам све­та» пред­сто­ит сра­жать­ся про­тив «кит­ти­ев» (в дан­ном слу­чае име­ют­ся в виду, оче­вид­но, рим­ляне) и еще 29 лет — про­тив осталь­ных наро­дов. Седь­мое, реши­тель­ное сра­же­ние при­не­сет окон­ча­тель­ную победу и тогда Бог вос­ста­но­вит по всей зем­ле спра­вед­ли­вость: «в руки бед­ня­ков пре­дашь Ты вра­гов всех стран, в руки скло­нен­ных к пра­ху (пре­дашь их), чтобы уни­зить могу­ще­ст­вен­ных из наро­дов, чтобы по заслу­ге воздать нече­стив­цам… и тво­рить пра­вед­ный суд Тво­ей исти­ны над все­ми сына­ми чело­ве­че­ски­ми» (1Q M XI, 13—14). Подроб­нее об этом гряду­щем тор­же­стве спра­вед­ли­во­сти гово­рит­ся в отрыв­ке из «Кни­ги Тайн»: «нече­стие отда­лит­ся от лица пра­вед­но­сти, как тьма отсту­па­ет перед све­том; и как рас­се­и­ва­ет­ся дым и нет его боль­ше, так исчезнет нече­стие наве­ки, а пра­вед­ность откро­ет­ся как сол[нце] — (уста­нов­лен­ный) порядок мира; и всех при­дер­жи­ваю­щих­ся тайн нече[стия] не станет боль­ше. (Тогда) зна­ние запол­нит мир³² и никог[да] не будет в нем боль­ше без­рас­суд­ства. Угото­ва­но сло­ву сбыть­ся, и истин­но про­ро­че­ство; и отсюда да будет вам извест­но, что оно — неот­вра­ти­мо» (1Q 27 I, 5—8).

Судя по этим и дру­гим эсха­то­ло­ги­че­ским отрыв­кам, при­зы­ваю­щим к актив­ной борь­бе, неко­то­рые тече­ния в ессей­стве отнюдь не все­гда отли­ча­лись таким сми­ре­ни­ем и миро­лю­би­ем, кото­рые пре­воз­но­си­лись при опи­са­нии ессе­ев антич­ны­ми авто­ра­ми. Лишь у Иппо­ли­та (Ref. omn. haer., IX, 27) содер­жит­ся ука­за­ние на веру ессе­ев не толь­ко в бес­смер­тие души (кото­рая до наступ­ле­ния суда отды­ха­ет в при­ят­ном и луче­зар­ном месте напо­до­бие «ост­ро­вов бла­жен­ных»)³³, но и в вос­кре­се­ние мерт­вых, а так­же в то, что будет суд, все сго­рит, и все непра­вед­ные навеч­но будут нака­за­ны. Воз­мож­но, ино­гда — напри­мер, в слу­чае с Иоси­фом Фла­ви­ем — умол­ча­ние об «экс­тре­миз­ме» неко­то­рых ессей­ских сект объ­яс­ня­лось в основ­ном чисто поли­ти­че­ски­ми при­чи­на­ми, одна­ко к это­му сле­ду­ет доба­вить, на наш взгляд, и то, что почти все эти опи­са­ния содер­жат эле­мент иде­а­ли­за­ции. Ессе­ев изо­бра­жа­ли как иде­аль­ную сек­ту муд­ре­цов, вопло­тив­ших в жизнь пред­став­ле­ния о спра­вед­ли­во­сти; при этом они про­ти­во­по­став­ля­лись погряз­ше­му в поро­ках с.92 осталь­но­му миру. Есте­ствен­но, что в таких опи­са­ни­ях исклю­ча­лись момен­ты, не укла­ды­вав­ши­е­ся в подоб­ную схе­му. Осо­бен­но харак­тер­но то, что Филон Алек­сан­дрий­ский попы­тал­ся под­ве­сти под свое опи­са­ние тео­ре­ти­че­скую базу, во мно­гом состав­лен­ную из попу­ляр­ных в его вре­мя поло­же­ний гре­ко-рим­ской фило­со­фии: «Они едва ли не един­ст­вен­ные из всех людей, не имея ни денег, ни соб­ст­вен­но­сти, ско­рее наме­рен­но, чем из-за отсут­ст­вия уда­чи, счи­та­ют себя бога­тей­ши­ми, так как спра­вед­ли­во пола­га­ют, что уме­рен­ность и огра­ни­чен­ность в потреб­но­стях рав­но­силь­ны изоби­лию»; «У них нет ни одно­го раба, но все они сво­бод­ны, вза­им­но ока­зы­вая друг дру­гу услу­ги. Они осуж­да­ют гос­под (вла­де­ю­щих раба­ми) не толь­ко как (людей) неспра­вед­ли­вых, осквер­ня­ю­щих равен­ство, но и как нече­стив­цев, нару­шаю­щих закон и уста­нов­ле­ния при­ро­ды, кото­рая, подоб­но мате­ри, всех поро­див и выкор­мив рав­ным обра­зом, сде­ла­ла людей закон­ны­ми бра­тья­ми не толь­ко по назва­нию, но и в дей­ст­ви­тель­но­сти. Ковар­ная и чрез­мер­но воз­рас­таю­щая жад­ность рас­ша­та­ла их род­ство, вме­сто бли­зо­сти созда­ла отчуж­ден­ность и вме­сто друж­бы — враж­ду» (QOPL, 77; 79).

Если учесть, что в почти тех же самых выра­же­ни­ях Филон гово­рит об отсут­ст­вии рабов и у тера­пев­тов (De vi­ta cont., 70), хотя мы зна­ем теперь, что в дей­ст­ви­тель­но­сти неко­то­рые ессей­ские сек­ты вполне ужи­ва­лись с раб­ст­вом (CD, XI, 12; XII, 10—11 etc.), мора­ли­за­тор­ская тен­ден­ция этих сооб­ще­ний станет вполне оче­вид­ной³⁴. По сути, здесь мы сно­ва име­ем дело с тем самым топо­сом эво­лю­ции чело­ве­че­ства от без­гре­хов­но­го «золо­то­го века» к алч­ной и жесто­кой совре­мен­но­сти, кото­рый встре­чал­ся у мно­гих гре­че­ских и латин­ских авто­ров — стар­ших и млад­ших совре­мен­ни­ков Фило­на. Одна­ко само это соеди­не­ние двух раз­ных тра­ди­ций (антич­ной и иудей­ской) в пред­став­ле­ни­ях о спра­вед­ли­вой жиз­ни кажет­ся весь­ма симп­то­ма­тич­ным. В обра­зе жиз­ни ессей­ских общин, а позд­нее и близ­ких к ним ран­не­хри­сти­ан­ских общин мно­гие увиде­ли тот реаль­ный путь, кото­рый поз­во­лял уже в этом мире при­бли­зить­ся к утра­чен­ной спра­вед­ли­во­сти; при этом эсха­то­ло­ги­че­ские и мес­си­ан­ские про­ро­че­ства дава­ли надеж­ду и веру в то, что ста­рый мир вско­ре будет раз­ру­шен, и на его раз­ва­ли­нах Бог создаст новый, спра­вед­ли­вый и счаст­ли­вый мир, пред­на­зна­чен­ный толь­ко для вос­крес­ших пра­вед­ни­ков.

Меж­ду орто­док­саль­ным иуда­из­мом, ессей­ст­вом и иудео-хри­сти­ан­ст­вом, види­мо, суще­ст­во­ва­ло доволь­но мно­го «пере­ход­ных зве­ньев», раз­роз­нен­ные сведе­ния о кото­рых с.93 сохра­ни­лись даже в ново­за­вет­ной лите­ра­ту­ре. Так, напри­мер, заслу­жи­ва­ют вни­ма­ния ука­за­ния на то, что Иоанн Кре­сти­тель жил как аскет в Иудей­ской пустыне, что у него были соб­ст­вен­ные уче­ни­ки (Matth., III, 1—4; Marc., I, 4—6; Luc., III, 2—4; Joh., III, 25) и что таких уче­ни­ков уже спу­стя мно­го лет после каз­ни их учи­те­ля апо­стол Павел встре­чал даже в Эфе­се (Ac­ta ap., XIX, 1—7). В лите­ра­ту­ре выска­зы­ва­ют­ся вполне веро­ят­ные пред­по­ло­же­ния о свя­зи Иоан­на с ессей­ст­вом и кумран­ской общи­ной³⁵; вме­сте с тем Г. Лих­тен­бер­гер пред­ло­жил любо­пыт­ную гипо­те­зу о том, что «иоан­ни­ты», являв­ши­е­ся само­сто­я­тель­ной сек­той, почи­та­ли сво­его учи­те­ля как Илию или Мес­сию (см. воз­мож­ные следы поле­ми­ки про­тив это­го: Joh., I, 19—27), и их кон­ку­рен­ция с хри­сти­а­на­ми про­дол­жа­лась даже во вто­рой поло­вине I в. В каче­стве одно­го из под­твер­жде­ний это­му автор ука­зы­ва­ет на отры­вок из «Сивил­ли­ных ора­ку­лов» (IV, 161—169), отно­ся­щий­ся, види­мо, ко вре­ме­ни вско­ре после извер­же­ния Везу­вия в 79 г.: ора­кул пред­ска­зы­ва­ет опу­сто­ше­ние Ита­лии огнем, а имен­но в этом извер­же­нии виде­ли свиде­тель­ство при­бли­жаю­ще­го­ся «испла­ме­не­ния мира». Божья кара долж­на обру­шить­ся на рим­лян за те наси­лия, кото­рые они тво­ри­ли при подав­ле­нии вос­ста­ния иуде­ев, и избе­жать этой кары они смо­гут, толь­ко если бро­сят мечи и убий­ства, омо­ют свои тела в проточ­ной воде, протя­нут руки к небу и пока­ют­ся в сво­их дея­ни­ях. Бог оста­но­вит свой гнев, если они после это­го омо­ве­ния и пока­я­ния на деле ста­нут блю­сти бла­го­че­стие в сво­их серд­цах³⁶.

Испла­ме­не­ние Рима — этой сидя­щей на семи хол­мах «вави­лон­ской блуд­ни­цы», укра­шен­ной золо­том и дра­го­цен­ны­ми кам­ня­ми — с радост­ным чув­ст­вом осу­щест­влен­ной мести опи­сы­ва­ет в сво­ем виде­нии и автор одно­го из самых ран­них иудео-хри­сти­ан­ских про­из­веде­ний — «Откро­ве­ния Иоан­на». Сто­ли­ца Импе­рии, когда писа­лось это про­из­веде­ние, уже «упо­е­на была кро­вью свя­тых и кро­вью свиде­те­лей Иису­со­вых» (XVII, 6; ср.: XVIII, 24), ее гре­хи достиг­ли уже до неба, и поэто­му голос с небес при­зы­ва­ет воздать ей вдвое по делам ее, после чего идет опи­са­ние уни­что­жаю­ще­го ее пожа­ра (XVIII, 5—24). Дан­ное про­ро­че­ство, создан­ное, види­мо, под впе­чат­ле­ни­ем от рим­ско­го пожа­ра 64 г., после­дую­щих гоне­ний на хри­сти­ан, иудей­ско­го вос­ста­ния, пожа­ра Капи­то­лий­ско­го хра­ма в 69 г., появ­ле­ния лже-Неро­на и дру­гих собы­тий «смут­но­го» вре­ме­ни, инте­рес­но для нас не толь­ко эсха­то­ло­ги­че­ским пред­ска­за­ни­ем гибе­ли Рима, но и пред­ска­за­ни­ем о гряду­щем (после «тыся­че­лет­не­го цар­ства» и пер­во­го вос­кре­се­ния для избран­ных) с.94 появ­ле­нии с небес Ново­го Иеру­са­ли­ма — иде­аль­но­го горо­да, про­ти­во­по­став­лен­но­го гре­хов­но­му Риму. Опи­са­ние это­го горо­да апо­сто­лом Иоан­ном во мно­гом явля­ет­ся под­ра­жа­ни­ем Иезе­ки­и­лю и дру­гим вет­хо­за­вет­ным про­ро­кам³⁷. Дан­ный образ, по заме­ча­нию Ф. Пола­ка, издрев­ле отве­чал самым раз­лич­ным чая­ни­ям иуде­ев: для наи­бо­лее воин­ст­вен­ных он ассо­ции­ро­вал­ся с победой и уста­нов­ле­ни­ем гос­под­ства «избран­но­го наро­да» над вра­га­ми, для мир­ных кре­стьян он озна­чал спо­кой­ст­вие, без­опас­ность и пло­до­ро­дие стра­ны, а для горо­жан уто­пи­че­ский иде­ал вби­рал в себя луч­шие чер­ты зна­ме­ни­то­го Вави­ло­на, Нине­вии, Тира и Сидо­на³⁸. Вме­сте с тем нель­зя не согла­сить­ся и с Э. Д. Фро­ло­вым, отме­чаю­щим, что кар­ти­на это­го иде­аль­но­го горо­да в «Апо­ка­лип­си­се» «состав­ле­на в луч­ших тра­ди­ци­ях антич­ной уто­пи­че­ской лите­ра­ту­ры»³⁹.

У Иоан­на, поми­мо опи­са­ния внеш­не­го вели­ко­ле­пия Ново­го Иеру­са­ли­ма, дела­ет­ся акцент на том, что этот город опу­стит­ся с ново­го неба на новую зем­лю толь­ко для пра­вед­ни­ков, кото­рые полу­чат воз­на­граж­де­ние: «И отрет Бог вся­кую сле­зу с очей их, и смер­ти не будет уже; ни пла­ча, ни воп­ля, ни болез­ни уже не будет ибо преж­нее про­шло… И город не име­ет нуж­ды ни в солн­це, ни в луне для осве­ще­ния сво­его… Ворота его не будут запи­рать­ся днем, а ночи там не будет… И не вой­дет в него ничто нечи­стое», там будет свет­лая река воды жиз­ни и дре­во жиз­ни, даю­щее каж­дый месяц, две­на­дцать раз в год, пло­ды свои и листья — «для исце­ле­ния наро­дов» (XXI, 1 — XXII. 5). «Вре­мя близ­ко», — заклю­ча­ет свое про­ро­че­ство автор «Откро­ве­ния», как бы под­твер­ждая дан­ное еще Иису­сом обе­ща­ние: «не прейдет род сей, как все сие будет» (Matth., XXIV, 34; Marc., XIII, 30). Страст­ная вера в то, что это обе­ща­ние вот-вот долж­но испол­нить­ся, напря­жен­ное ожи­да­ние кон­ца мира, суда, боже­ст­вен­ной кары гони­те­лям и веч­но­го бла­жен­ства для муче­ни­ков рез­ко отли­ча­ют пер­во­на­чаль­ное иудео-хри­сти­ан­ство от «при­ми­рив­ше­го­ся с этим миром», обмир­щен­но­го хри­сти­ан­ства после­дую­щих сто­ле­тий.

Нон­кон­фор­мизм пер­вых после­до­ва­те­лей Иису­са про­яв­лял­ся, в част­но­сти, в том, что они счи­та­ли себя «достиг­ши­ми послед­них веков», когда Бог обра­тил «муд­рость мира сего в безу­мие», когда сле­ду­ет изба­вить­ся от это­го мира дья­во­ла, от «насто­я­ще­го лука­во­го века», от почи­та­ния лож­но­го «бога века сего» ради «гряду­ще­го века», в кото­ром они обре­тут веч­ную жизнь (I Cor., X, 11; I, 20; Joh., VIII. 44; Ga­lat., I, 4; Marc., X, 30). Р. Гюн­тер, дос­ко­наль­но про­ана­ли­зи­ро­вав­ший с.95 все эти и дру­гие ново­за­вет­ные упо­ми­на­ния об «эонах» нынеш­нем и гряду­щем, при­шел к выво­ду, что в дан­ном слу­чае отчет­ли­во про­сле­жи­ва­ет­ся хри­сти­ан­ская поле­ми­ка с кон­цеп­ци­ей насту­пив­ше­го при Авгу­сте «золо­то­го века»⁴⁰. Нека­но­ни­че­ские про­из­веде­ния так­же поз­во­ля­ют счи­тать, что импе­ра­тор­ский «золо­той век» пред­став­лял­ся адеп­там ново­го уче­ния как «век (эон) неве­рия и без­за­ко­ния Сата­ны», мера лет кото­ро­го уже испол­ни­лась⁴¹. Кро­ме того, во вто­ром посла­нии Пет­ра упо­ми­на­ют­ся уже такие «нетер­пе­ли­вые» веру­ю­щие, кото­рым начи­на­ет казать­ся, что обе­щан­ное вто­рое при­ше­ст­вие слиш­ком дол­го не насту­па­ет; в ответ им гово­рит­ся, что Гос­подь (у кото­ро­го один день как тыся­ча лет, и наобо­рот) не мед­лит, а «дол­го­тер­пит», но обе­щан­ное им насту­пит неожи­дан­но и неиз­беж­но: «При­дет же день Гос­по­день, как тать ночью, и тогда небе­са с шумом прейдут, сти­хии же, раз­го­рев­шись, раз­ру­шат­ся, зем­ля и все дела на ней сго­рят… Впро­чем мы, по обе­то­ва­нию Его, ожи­да­ем ново­го неба и новой зем­ли, на кото­рых оби­та­ет прав­да» (III, 4—13; ср. боги­ню Спра­вед­ли­вость, Прав­ду — Дику во мно­гих антич­ных опи­са­ни­ях «золо­то­го века»).

Послед­ний отры­вок, в кото­ром упо­ми­на­ет­ся так­же пред­ше­ст­ву­ю­щее уни­что­же­ние мира пото­пом (III, 6), несо­мнен­но, име­ет боль­шие сход­ства со стои­че­ским уче­ни­ем об «испла­ме­не­нии мира»⁴², одна­ко мож­но было бы ука­зать и на более тес­ную его связь с неко­то­ры­ми про­из­веде­ни­я­ми антич­ной лите­ра­ту­ры. Мы име­ем в виду преж­де все­го уже рас­смот­рен­ное в преды­ду­щем разде­ле дан­ной гла­вы опи­са­ние гибе­ли и воз­рож­де­ния мира в тра­гедии «Окта­вия». По сути, здесь сно­ва встре­ча­ют­ся две тра­ди­ции, в одних и тех же выра­же­ни­ях рису­ю­щие ско­рое испла­ме­не­ние ста­ро­го, погряз­ше­го в гре­хах мира и воз­рож­де­ние прав­ды (спра­вед­ли­во­сти) на новой зем­ле. И если автор «Окта­вии» мыс­лил новую эпо­ху фак­ти­че­ски как «эсха­то­ло­ги­зи­ро­ван­ный» вари­ант «Сатур­но­ва цар­ства», то и в хри­сти­ан­ских меч­та­ни­ях зем­ное «цар­ство божие» неред­ко при­об­ре­та­ло чер­ты антич­ных опи­са­ний «золо­то­го века». Это каса­ет­ся не толь­ко уже зна­ко­мых нам сатур­ни­че­ских моти­вов «пере­вер­ну­тых отно­ше­ний», кото­рые обна­ру­жи­ва­ют­ся, к при­ме­ру, в сло­вах Иису­са: «Боль­ший из вас да будет вам слу­га: ибо, кто воз­вы­ша­ет себя, тот уни­жен будет, а кто уни­жа­ет себя, тот воз­вы­сит­ся» (Matth., XX, 11 sq. etc.). Ска­зоч­ное, сверхъ­есте­ствен­ное пло­до­ро­дие зем­ли (непре­мен­ный атри­бут тра­ди­ци­он­ных опи­са­ний «жиз­ни при Кро­но­се» и «Сатур­но­ва цар­ства») неред­ко, по наблюде­нию И. С. Свен­циц­кой, ста­но­ви­лось глав­ным в неко­то­рых опи­са­ни­ях зем­но­го «цар­ства с.96 божия» и даже не остав­ля­ло места для идеи духов­но­го пре­об­ра­же­ния чело­ве­ка⁴³ — этой одной из важ­ней­ших идей хри­сти­ан­ства, осно­ван­ных на тези­се «Цар­ст­вие Божие внутрь вас есть» (Luc., XVII, 21).

Пожа­луй, клас­си­че­ским при­ме­ром тако­го опи­са­ния мож­но счи­тать сло­ва, при­пи­сы­вае­мые Папи­ем, уче­ни­ком апо­сто­ла Иоан­на, само­му Иису­су: «При­дут дни, и уро­дят­ся вино­град­ни­ки с деся­тью тыся­ча­ми лоз в каж­дом, и на вся­кой лозе будет десять тысяч побе­гов, на каж­дом побе­ге — десять тысяч уси­ков, на всех них — по десять тысяч гроздей (по десять тысяч вино­гра­дин каж­дая), и каж­дая даст два­дцать пять мер вина. И когда кто-либо из свя­тых сорвет гроздь, дру­гая закри­чит: “Я луч­ше ее, сорви меня и воз­бла­го­да­ри мною гос­по­да”. Точ­но так­же каж­дое зер­но родит десять тысяч коло­сьев, вся­кий колос — десять тысяч зерен, а все зер­на дадут по пять двой­ных фун­тов муки. И про­чие фрук­ты, семе­на, тра­вы будут мно­жить­ся в соот­вет­ст­вии с их поль­зой. И все живот­ные, кото­рые кор­мят­ся исклю­чи­тель­но пищей от пло­дов зем­ли, будут жить в мире и согла­сии меж­ду собой и будут цели­ком послуш­ны и покор­ны чело­ве­кам» (Irin., Adv. haer., V, 33)⁴⁴. Поми­мо при­род­но­го изоби­лия мы встре­ча­ем здесь и такие рас­про­стра­нен­ные в антич­но­сти моти­вы, как мир сре­ди живых существ и «авто­ма­ти­че­ское» выпол­не­ние пред­ме­та­ми несвой­ст­вен­ных им в обыч­ной жиз­ни функ­ций (гово­ря­щая вино­град­ная гроздь весь­ма напо­ми­на­ет, к при­ме­ру, ситу­а­цию в комедии Кра­те­та «Зве­ри», где чело­век обме­ни­ва­ет­ся репли­ка­ми с жаря­щей­ся рыбой, пред­ла­гая ей повер­нуть­ся на дру­гой бок и насы­пать на себя соли (пере­чень подоб­ных моти­вов см.: При­ло­же­ние II, 3; о мире сре­ди живот­ных — там же, II, 6)). Если у Папия иде­аль­ное состо­я­ние мыс­лит­ся почти как стра­на Кук­ка­нья, то в так назы­вае­мом «Апо­ка­лип­си­се Пет­ра» оно боль­ше напо­ми­на­ет Ели­сей­ские поля или «ост­ро­ва бла­жен­ных»: «И Гос­подь пока­зал мне огром­ное про­стран­ство вне это­го мира, сия­ю­щее сверхъ­яр­ким све­том; воздух там свер­кал луча­ми солн­ца, сама зем­ля цве­ла неувядае­мы­ми цве­та­ми, была пол­на аро­ма­тов и пре­крас­но­цве­ту­щих веч­ных рас­те­ний, при­но­ся­щих бла­го­сло­вен­ные пло­ды. И до того силь­но цве­ло все, что запах оттуда доно­сил­ся и до нас…»⁴⁵.

Быв­шие «языч­ни­ки», всту­пая в хри­сти­ан­ство, стре­ми­лись най­ти в нем нечто близ­кое к сло­жив­шим­ся у них пред­став­ле­ни­ям о бла­жен­ной жиз­ни. Весь­ма пока­за­тель­на в этом отно­ше­нии, напри­мер, исто­рия хри­сти­ан­ских интер­пре­та­ций зна­ме­ни­той IV экло­ги Вер­ги­лия. Уже Лак­тан­ций (Inst. div., VII, 24) заме­ча­ет, что после вто­ро­го с.97 при­ше­ст­вия на зем­ле будет все то (реки вина и моло­ка, руч­ные зве­ри, необы­чай­ное пло­до­ро­дие и т. п.), о чем поэты гово­рят, что это было в цар­стве Сатур­на⁴⁶. Импе­ра­тор Кон­стан­тин ссы­лал­ся на Вер­ги­лия и Сивилл как на свиде­те­лей явле­ния Хри­ста; впо­след­ст­вии Вер­ги­лий проч­но занял в хри­сти­ан­ской тра­ди­ции место «язы­че­ско­го про­ро­ка», кото­рый буд­то бы под­ра­зу­ме­вал под безы­мян­ным мла­ден­цем Иису­са, под «девой» — деву Марию, под «новым родом» — хри­сти­ан, а под «Сатур­но­вым цар­ст­вом» — цар­ство божие⁴⁷. Свой весо­мый вклад в даль­ней­шую «хри­сти­а­ни­за­цию» обра­за «золо­то­го века» внес­ли мно­гие дру­гие позд­не­ан­тич­ные авто­ры, в осо­бен­но­сти — такие раз­ные поэты, как Ком­мо­ди­ан⁴⁸ и Клав­ди­ан⁴⁹, обра­щав­ши­е­ся к этой теме. Ито­гом мож­но счи­тать тот уже дав­но отме­чае­мый иссле­до­ва­те­ля­ми факт, что хри­сти­ан­ский образ «гряду­ще­го века» впи­тал в себя не толь­ко мес­си­ан­ские чая­ния иудей­ских про­ро­ков, но и уто­пи­че­ские гре­зы «язы­че­ско­го» мира о бла­жен­ной «жиз­ни при Кро­но­се» и о «Сатур­но­вом цар­стве»⁵⁰.

В зада­чи нашей работы не вхо­дит раз­вер­ну­тый ана­лиз уто­пи­че­ских момен­тов в идео­ло­гии и прак­ти­ке хри­сти­ан­ских общин. Доста­точ­но будет отме­тить, что ран­ние хри­сти­ане не толь­ко ожи­да­ли ско­ро­го пере­хо­да чело­ве­че­ства из худ­ше­го «века сего» в луч­ший век «цар­ства божье­го», но и пыта­лись, насколь­ко это было воз­мож­но, уже в этом мире вопло­тить на прак­ти­ке прин­ци­пы бла­го­че­стия, люб­ви к ближ­ним, трудо­лю­бия, скром­но­сти и т. д. В отли­чие от ессе­ев, они пре­одо­ле­ли узко­на­цио­наль­ную замкну­тость, обра­тив свою про­по­ведь ко всем «труж­даю­щим­ся и обре­ме­нен­ным», гово­ря, что Иисус сво­ей смер­тью на кре­сте уже иску­пил гре­хи все­го чело­ве­че­ства. Выход хри­сти­ан­ства из малень­кой сек­ты «в мир» не был бла­го­при­я­тен для сохра­не­ния той общ­но­сти иму­ществ, кото­рая соблюда­лась, напри­мер, в замкну­той кумран­ской сек­те, одна­ко следы подоб­ных «ком­му­ни­сти­че­ских поряд­ков», выро­див­ших­ся позд­нее в обыч­ную бла­готво­ри­тель­ность, име­ют­ся в ран­не­хри­сти­ан­ской лите­ра­ту­ре⁵¹. Доста­точ­но ука­зать, напри­мер, на зна­ме­ни­тое место из «Дея­ний апо­сто­лов»: «Все же веру­ю­щие были вме­сте и име­ли все общее. И про­да­ва­ли име­ния и вся­кую соб­ст­вен­ность, и разде­ля­ли всем, смот­ря по нуж­де каж­до­го… Не было меж­ду ними ника­ко­го нуж­даю­ще­го­ся; ибо все, кото­рые вла­де­ли зем­ля­ми или дома­ми, про­да­вая их, при­но­си­ли цену про­дан­но­го и пола­га­ли к ногам апо­сто­лов; и каж­до­му дава­лось, в чем кто имел нуж­ду» (II, 44—45; IV, 34—35). Позд­нее, когда в «обмир­щен­ной» церк­ви утра­ти­ли акту­аль­ность и идея с.98 общ­но­сти иму­ществ, и ожи­да­ния близ­ко­го наступ­ле­ния «цар­ства божье­го», эти атри­бу­ты пер­во­на­чаль­но­го хри­сти­ан­ства пере­шли к позд­не­ан­тич­ным и сред­не­ве­ко­вым ере­ти­кам⁵², счи­тав­шим себя истин­ны­ми пре­ем­ни­ка­ми «апо­столь­ской общи­ны» и выра­жав­шим свой про­тест не толь­ко про­тив «мира сего», но и про­тив пошед­шей на союз с государ­ст­вом церк­ви.