I
Каждое литературное произведение двойною цепью связано с временем, его породившим. Сам автор не может не быть человеком своей эпохи, не есть ее хлеба, не дышать ее воздухом. Материал, им обрабатываемый, прямо или косвенно так же связан с окружающей реальностью. Поэт волен любым образом обойтись с этой реальностью (это — дело стиля), но уйти от нее он невластен.
Какие же общественные силы вызвали к жизни Петрониев «Сатирикон»?
Время написания романа устанавливается с совершенной несомненностью. Это — принципат Нерона (54—
Что же это за годы?
Римская республика, уже задолго до эпохи, когда жил Петроний, начала коренным образом перерождаться. Историческая обстановка сложилась так, что маленькому государству латинян-римлян, народу воинственных крестьян, в короткий срок удалось подчинить себе большую часть стран тогдашней цивилизации. Римскому сенату, собранию землевладельцев, крепчайшими узами связанных с родною почвой, с полями и виноградниками Италии, пришлось решать судьбы далеких восточных царств, жребий Аравии и Египта. Феодальная республика не могла решить этих задач.
Грабительские походы ее полководцев сосредоточили в Риме огромные ценности. Что уцелело во время войн, было выкачано из завоеванных провинций поборами мирного управления. Господствующая группа знати частью чудовищно обогатилась в этот период «первоначального накопления», частью была разорена конкуренцией. Рядовые земледельцы Италии и провинций потеряли последнее. Рядом с теми и другими начал вырастать с.8 новый класс крупных негоциантов. Следствием была длинная полоса гражданских войн. В исходе их Рим превратился из аристократической национальной республики в централизованное космополитическое государство, в империю цезарей. Наступил долгий мир. Важнейшим двигателем общественной жизни стала торговля, верными узами деловых интересов связавшая далекие концы гигантского государства. Значение денег возрастало все более. Состояния росли. Усложнился кредит, развились банкирские дома и торговые компании.
Соблазнительно назвать капиталистической эту эпоху античной цивилизации. Все же в существеннейшем и главном ее строй глубоко разнился от того, который родился в новое время. Основная особенность новоевропейского капитализма, машинное производство было чуждо римским собственникам. Их власть и могущество опирались на живую рабочую энергию, на силу рабов. Но если машина, понуждающая ко все новым и новым усложнениям техники, с величайшей стремительностью революционизирует общество и государство, то нет фактора более консервативного, чем рабский труд, не нуждающийся в усовершенствованиях и не способный на них. Машина порождает машину и создает все новые области промышленности. Промышленность античная была ограничена самыми узкими границами непосредственного потребления. Ткани и предметы роскоши — вот чем почти исчерпывалась она. Римские капиталисты менее всего были промышленниками. Это — торговцы, торговцы деньгами, ростовщики, прежде всего.
Те, кто стоял на противоположном конце социальной лестницы, также были не промышленными рабочими, а либо рабами, либо разоренным и неимущим мелким людом, уличной чернью, «пролетариатом» в античном понимании этого слова. Римский капиталист, не заинтересованный в развитии своего производства, знал лишь один способ использовать доходы от него, это — тратить их. Римский пролетарий, лишенный возможности борьбы за средства производства, имел также лишь одну цель — принять участие в тратах своего капиталиста, по возможности обратить на себя этот дождь из золота. Расточитель и паразит, богач, тратящий доходы целых провинций на свои сады, дворцы, обеды, разоряющийся на общественные постройки, прославляющие его имя — и бедняк, живущий на подачки этого богача, вот характернейшие социальные типы античного капитализма, строя Римской империи.
Разумеется, сохранились и серединные классы, миллионы свободных ремесленников, огородников, маленьких торговцев; но не они определяли стиль времени. Разумеется, несмотря на всю остроту социальных противоречий, а отчасти именно благодаря им, эпоха цезарей ознаменовалась чрезвычайным блеском внешней материальной культуры. Гигантские с.9 здания, амфитеатр Флавиев и башня Адриана, римские дороги, на тысячи верст разбежавшиеся во все концы вселенной, — свидетели этого блеска. Но основание было обманчивым, и катастрофа — неизбежной. Золото, захваченное в победоносных войнах, после нескольких столетий почти исключительно ввозной торговли просочилось обратно за пределы империи. Обнищавший государственный организм скоро оказался не в состоянии выдерживать переставший быть выгодным груз рабского хозяйства…
Впрочем, незачем тратить слова на описание «гибели Рима». В исторической памяти человечества нет события более грандиозного.
II
Автор «Сатирикона» и его современники были еще далеки от этих роковых дней. Роман Петрония относится к самому началу торжества нового порядка, ко времени, когда крепнущая порода торговцев рвалась к власти и хваталась за жизнь со всей жаждой новых людей. Эти новые люди — одна из самых значительных социальных групп романа. Рим знал два типа этого рода. Так называемые «всадники», свободные римские граждане, обычно, разбогатевшие потомки плебеев, образовывали первую и высшую категорию. «Вольноотпущенники», по большей части уроженцы Востока, агенты римских вельмож, торговлей и ростовщичеством добившиеся свободы и зажиточности, — вторую. Среди них также попадались сказочные богачи. Такими были Нарцисс, и Паллант, и столько других слуг первого из римских богачей — императора — Петроний, приближенный Нерона, конечно, был отлично знаком и со всаднической аристократией, и с царственными вольноотпущенниками императорского двора. По стилистическим причинам, а может быть и из других соображений, он перенес однако действие романа из Рима в маленькие города Италии. Богачи, им изображенные, — вольноотпущенники низшего разбора, из них же первый, сам герой крупнейшего отрывка романа, пресловутый Гай Помпей Меценатиан Трималхион.
Тупое чванство и нелепое самодовольство, сделавшие нарицательным в веках это пятиэтажное имя, конечно, в большой доле должны быть объяснены комической традицией, послушно использованной Петронием. Все же и социальное лицо Трималхиона выступает достаточно определенно.
Какова его карьера? Малоазиатский грек, попавший рабом в дом богатого римлянина, он становится поверенным своего господина, торгует с.10 вином, парфюмерией, рабами (характернейшие продукты римской промышленности).
Как увенчание жизненного пути — ростовщичество и великолепная надгробная надпись. Несколько десятков сохраненных нам подлинных надписей доказывают, до какой степени близко к действительности держался здесь Петроний, несмотря на всю манерность его характеристики.
Трималхион первый в своем городке. Он член коллегии августалов, объединения, созданного для придания большего почета выскочкам его типа. Его состояние доходит до тридцати миллионов сестерций. За ним стоят меньшие из той же породы похоронных дел мастер Габинна, лоскутный торговец Эхион. Ироническое отношение столичного жителя Петрония ко всей этой провинциальной мелкоте понятно и здесь, конечно, столь же стилистический прием, как и проявление житейской брезгливости.
Еще больше места и внимания отведено в романе противоположной паразитической группе. Здесь — любимец автора, Энколпий, и ближайшие друзья его и спутники, Аскилт, Гитон, бродячий поэт Эвмолп, непризнанный ритор Агамемнон. Конечно, было бы рискованным принять их совершенно всерьез. Чисто авантюрная мотивировка сыграла первенствующую роль в их характеристиках. Все же, за столом Трималхиона, да и в других положениях паразитическая сущность всех этих искателей приключений выступает ясно. Следуя за похождениями Энколпия и его друзей, попадаешь с головой в крикливый и пестрый мир неимущих и пролетариев античного капитализма: мир уличных шарлатанов, фокусников, служителей сомнительных культов, попрошаек, мир коротких и маленьких надежд, грошовых расчетов, желаний то младенческих, то циничных.
III
Петроний одел в насмешливое веселье весь этот нищий мир. Но нам, умудренным историческим опытом, все же легко угадать приметы надвигающейся катастрофы в этой суетливой и легкомысленной жизнерадостности. Самодовольное расточительство Трималхиона не менее, чем податливость его гостей, напоминает о ней. В мистериях и тайных культах, с неприкрытым презрением изображенных автором, узнаешь предвестников огромных мистических движений, утопивших в бездеятельности эту окончательно отчаявшуюся цивилизацию. Однако самые непреложные следы поздней эпохи таятся не столько во внешних приметах, сколько в основной структуре творения Петрония. Настоящий короткий очерк ограничивает свои цели сжатой социальной с.11 характеристикой. Но одну особенность формального свойства пусть будет позволено отметить. «Сатирикон» — один из первых романов античной литературы. Строго идеализующая, схематическая линия греко-римского слова терпит в нем решительный уклон. Вместо связанного единой волей действия трагического театра, здесь — своенравная игра авантюр. Вместо скованного столетней моралью пафоса или смеха — ироническое любопытство к быту. Разве в этой случайно расплетающейся фабуле не сказался безумный произвол вселенской торговли? В этом реализме — равнодушие поздней цивилизации?