ΑΘΗΝΑΙΩΝ ΠΟΛΙΤΕΙΑ
Псевдо-Ксенофонта
(Введение)
Сборник Харьковского историко-филологического общества в честь проф.
с.3 Как известно, относительно Афинской Политии, помещающейся среди сочинений Ксенофонта, был высказан в ученой литературе целый ряд мнений. Все исследователи теперь признают, что она не могла принадлежать Ксенофонту, и что текст ее сохранился плохо, но в дальнейших выводах их взгляды резко расходятся1. Одни считают, что текст, как мы его имеем, представляет нечто целое, хотя и испорченное. Противоречия в нем можно объяснить тем, что «автор соединяет беспристрастие историка с приверженностью к программе своей партии» (Roscher). Другие видят в трактате неумело сопоставленные эксцерпты из произведения, написанного первоначально в диалогической форме, где действующими лицами выступали защитник и противник демократии (Cobet, Wachsmuth). Кирхгоф видел объяснение противоречий, встречаемых у автора, в том, что рукопись рано (еще до александрийских ученых) была в очень плохом состоянии, листы были разорваны и перепутаны2, почему и необходимо, руководясь внутренней связью, переставить параграфы в другом порядке. Schöll, изложив содержание сочинения, приходит к заключению, что die Schrift hat eben keine praktische Tendenz, sondern eine wissenschaftliche; автор его стоит на точке зрения с.4 демократии, хотя и не сочувствует ей. При этом Schöll, подчеркивая научный характер трактата, выражается очень определенно: Der Verfasser will nicht Stimmung machen, nicht reformiren, nicht einmal tadeln oder loben (!?)
Мы прежде всего остановимся на том, насколько многочисленны противоречия в трактате, и действительно ли их можно объяснить только или принимая авторство двух лиц, или переделку из диалога, или такую порчу текста, которая для исправления требовала бы перестановки отдельных мест всего сочинения.
Проследим общую мысль всего сочинения, посмотрим, какие цели ставит себе автор, и как он выполнил свою задачу.
Цель своего труда автор объясняет в самом начале, где он указывает и свое отношение к предмету работы. «Афинское государственное устройство я не хвалю, т. к. при нем οἱ πονηροὶ играют видную роль, а οἱ χρηστοὶ не имеют никакого значения. Но самим афинянам оно кажется хорошим, и я укажу, как целесообразно они поддерживают его, и как хорошо они справляются со всем прочим, в чем по мнению других эллинов поступают ошибочно (ἁμαρτάνουσι). — Итак, все сочинение должно делиться на две части.
Как же автор развивает свою тему?
Афиняне желают поддержать свой демократический строй, поэтому вполне справедливо, что они предпочитают бедных и народ (οἱ πένητες καὶ ὁ δῆμος) знатным и богатым (οἱ γενναῖοι καὶ οἱ πλούσιοι), так как народ, служа во флоте, придает могущество государству (I § 2), а раз дело обстоит таким образом, то естественно, что право активного участия в государственном управлении предоставлено всем. Но народ не стремится без разбора ко всем должностям, он старается занимать только выгодно с.5 оплачиваемые должности; те же, где большую пользу3 могут принести χρηστοὶ κὰι δυνατώτατοι, он предоставляет последним.
А. Н. Шварц начало и конец § 3 приписывает крайнему олигарху. Между тем, мне кажется, весь этот § мог написать один человек, враждебно относящийся к демократии, но признающий, что она действует целесообразно4.
К этому же ряду мыслей можно присоединить дальнейшее (I, 13 s. f.) указание, что народу выгодно, если богачи становятся бедняками, и с этой целью он налагает на них хорегии и другие литургии.
Все это мог написать враг τῶν πονηρῶν, к какой бы фракции олигархов он ни принадлежал.
Равным образом, по моему мнению, и последующие §§ I, 4—
Наиболее резки §§ I, 8—
До сих пор речь шла о положении свободного населения, теперь автор переходит к характеристике положения рабов и метэков. — Раба в Афинах не отличить от свободного: оба ходят в одинаковой одежде, раба в Афинах нельзя побить. Такое потворство рабам очень понятно, оно коренится в самых условиях развития афинского могущества, основанного на денежно-торговом хозяйстве, при котором рабы платят своим господам оброк, и чем богаче раб, тем выгоднее для господина (I, 11). Поэтому раб не должен никого бояться, так как из-за страха он может отдать все свое имущество и перестать быть доходной статьей. Эти же условия заставили дать равноправие и метэкам (I, 12). Равноправие обоих этих классов ограничено лишь в одном: они не могут заниматься музыкой и гимнастикой…
Здесь ход мыслей, как правильно указал
Указав (I, 14—
Дальше следует место, совершенно не связанное с общим контекстом и прерывающее ход мысли писателя. Трудно даже сказать, что хотел писавший его выразить, говоря о невозможности ἑκάστῳ τῶν πενήτων приносить жертвы, справлять праздники и строить себе отдельные бани, гимназии и раздевальни, и о том, что чернь (ὄχλος) строит все это сообща. Если допустить (вместе с
После этой вставки продолжается развитие мысли о выгоде господства на море (II, 11—
В §§ 17—
Общий смысл первого отрывка (II, 17) тот, что олигархи должны соблюдать союзы и клятвы, так как при этом образе правления обиженные знают, от кого терпят обиды, а при демократии виновных в издании того или другого постановления с.9 нет. — Второй отрывок говорит, что афиняне не позволяют выводить на сцене народ, за исключением его отдельных представителей, которые вмешиваются не в свои дела и стараются выдвинуться из среды демоса.
Вероятно и закон Антимаха 440 г. был такого же содержания, но постепенно он был забыт и потребовал возобновления. Если бы такого закона не было11, или если бы автор знал о нем только по смутным слухам, то в виду общеизвестных фактов осмеяния демоса и демагогов в комедиях олигархически настроенному писателю выгоднее было бы представить, как демократия позволяет насмехаться над собой и подрывать таким образом свои основы. Наоборот, он определенно говорит о том, что эти насмешки не позволялись (все равно возьмем ли мы подлежащим при οὐκ ἐῶσι οἱ Ἀθηναῖοι или ὁι δημαγωγοί по Bergk’у) и что, следовательно, и здесь демократия действовала очень последовательно.
В § 19 автор повторяет уже сказанное ранее в I, 4 (и опять повторяемое ниже в III, 10) о взаимной ненависти τῶν πονηρῶν и τῶν χρηστῶν и об ее причинах и приходит к с.10 заключению, что самому народу можно простить его демократичность, «потому что всякому извинительно делать себе полезное, но кто, будучи враждебен народу, предпочитает жить в демократически управляемом государстве, а не в олигархическом, тот делает это с злым умыслом, зная, что злодею легче остаться безнаказанным в первом. Я не хвалю», повторяет автор: «афинское государственное устройство, но, раз они решили ввести демократию, мне кажется, что они ее хорошо охраняют, применяя выше указанные средства».
Такова первая часть трактата. Автор показал, как целесообразно (с точки зрения демократии) управляют афиняне как своим πόλις, так и ἀρχὴ, поддерживая везде низшие классы населения (οἱ πονηροί, δημοτικοὶ) и преследуя высшие (ἄριστοι, τὸ βέλτιστον, δυνατώτατοι). Теперь он должен был бы показать, «как хорошо афиняне справляются и со всем прочим, в чем, по мнению других эллинов, ошибаются (I, 1)». Мы ожидали бы ряд указаний на то, в чем же афиняне ἁμαρτάνουσι, но вместо этого находим только обвинения против афинского судопроизводства. Между тем
Начав с того, что афинян порицают за медлительность их судопроизводства, автор развивает мысль, что она происходит от массы дел, общественных и частных жалоб и отчетов, а также и от множества праздников (III. 1. 2). Даже с.11 взятки, с помощью которых иногда можно ускорить дело, остаются без результата (III. 3). Перечисляя примеры разного рода дел, автор приходит к заключению, что все они не могут не быть разбираемы (III. 4—
Конец §
Этим заканчивается экскурс о судопроизводстве, и относительно последующих параграфов можно вполне присоединиться к мнению
Таким образом во всем трактате можно признать две части: первую можно было бы озаглавить «о целесообразной политике афинян, направленной к поддержанию демократии»; вторая же часть представляет экскурс о несовершенстве афинского судопроизводства и о связи его с демократическим строем. Некоторая обрывочность текста не противоречит общему тону изложения, и трудно видеть в трактате какие-либо ясные противоречия вопреки Belot, который видит их на каждой странице16. Трактат дошел до нас в плохом виде, но автор всюду выражает свое негодование против демократии, хотя ясно представляет, как последовательны демократы в своих действиях. Если мы признаем, что наш памятник имеет единство содержания, то едва ли нужно будет подробно останавливаться на том с.13 мнении, которое видит в Ἀθ. Πολ. результат неискусной переделки из диалога.
Все те места, которые вводятся словами εἴποι δ’ἄν τις (I. 6, 7, 15), εἰπάτω γάρ τις (III. 6), οἱ δὲ ἀντιλογίζονται (I. 16) и т. д. и в которых можно видеть следы первоначальной диалогической формы, скорее всего являются простыми риторическими вопросами, встречаемыми и у других авторов, в монологической форме произведений которых никто не сомневался17.
Переходя к выяснению личности автора, мы прежде всего должны отметить, что имеем в тексте нашего памятника ясные указания на его афинское происхождение. Несколько раз встречается выражение αὐτόθι (I, 2, 10, 11)18; в других местах автор употребляет выражения: «мы», «у нас» (ἵνα λαμβάνωμεν I, 11; ἰσηγορίαν ἐποιήσαμεν I, 12; ἀντίπαλοι ἡμῖν ἐισιν и т. д.). Афинское происхождение автора таким образом не подлежит сомнению, гораздо труднее определить точно ту партию, к которой он принадлежал и то, какова была цель разбираемого сочинения.
Характерной чертой является сходство многих мыслей автора с тем, что мы находим в истории Фукидида, и многие исследователи уже давно обращали внимание на то обстоятельство. Один из них (Roscher) даже утверждает, dass er (автор нашего памфлета) mit diesem (т. е. Фукидидом) identisch gewesen, behaupte ich nicht: wollte ich es behaupten, man würde mich schwerlich direct widerlegen können19. И действительно, сходство между обоими писателями очень велико. Оба они не сторонники демократии, и их оценка последней различна не столько по качеству, сколько по тону. Автор Афинской Политии с враждой отзывается об этой форме правления, но и Фукидид иногда выражается почти так же резко. с.14 Ὅπερ φιλεῖ ὅμιλος ποιεῖν (II, 65, 4) говорит он о непостоянстве афинян по отношению к Периклу (ср. IV, 28, 3: οἷον ὄχλος φιλεῖ ποιεῖν; VI, 63, 2: οἷον δὴ ὄχλος φιλεῖ θαρσήσας ποιεῖν; VIII, 1, 3). Довольно резко характеризуется афинская демократия в речи Клеона (III, 37, 38): «О будущих предприятиях, об осуществимости их вы судите по речам ловких ораторов; о событиях уже совершившихся вы заключаете не столько потому, что сделано и что вы видите сами, сколько по тому, что слышите от ораторов, искусных в обличении. Вы в совершенстве умеете обольщаться новизной в речах и не следовать вашим же собственным решениям: вы, рабы всего необычайного, презираете обыденное». В другом месте демократия называется «общепризнанным безумием» (ἐπεὶ δημοκρατίας γε καταγιγνώσκομεν οἱ φρονοῦντές τι, καὶ αὐτὸς οὐδενὸς ἂν χεῖρον, ὅσω κἂν (поправка Hudé cod. καὶ) λοιδορήσαιμι ἀλλὰ περὶ ὁμολογουμένης ἀνοίας οὐδὲν ἂν καινὸν λέγοιτο. Thuc. VI, 89, 6). Последняя характеристика вложена в уста Алкивиаду, но Белох (Гр. Ист. II, 22—
Не менее близко к характеристике отношений афинян к союзникам, сделанной автором разбираемого сочинения, подходит характеристика этих же отношений у Фукидида. «Власть ваша», говорит Перикл афинянам: «имеет вид тирании (II, 63; то же в речи Клеона III, 37, 2; ср. Ἀθ. Πολ. II, 8), нас (афинян) ненавидят и тяготятся нами, это общая участь всех, кто пожелал властвовать над другими (II, 64, 57; ср. Ἀθ. Πολ. I, 14). Во всех государствах народ благоволит к вам или вовсе не восстает вместе с меньшинством, или же, если бывает вынужден примкнуть к восстанию, тотчас становится во враждебные отношения к восставшим, и потому, начиная войну, вы имеете с.15 союзников в народе (τὸ πλῆθος) враждебного города (III, 47, 2 ср. Ἀθ. Πολ. II, 10).
Еще ближе можно провести параллель между описанием афинского морского могущества у обоих авторов. В Афинской Политии, как мы видели, морское могущество является главной опорой для демократии. Господствуя над морем, она может не бояться врагов, сама приводит всех в ужас и, благодаря своему флоту, пользуется всеми выгодами морской торговли. Такую же картину мы встречаем и у Фукидида: «Из двух элементов, предоставленных в пользование людям, суши и моря, одним вы владеете вполне не только на том пространстве, на каком пользуетесь им, но и дальше если бы пожелали. И в настоящее время нет такого царя и такого народа, которые были бы в состоянии задержать плавание вашего флота (II, 62, 2). Если бы пелопоннесцы вторглись в нашу страну по суше, мы пойдем в их землю морем, а опустошение одной какой-либо части Пелопоннеса не может сравниться с опустошением целой Аттики, ибо взамен этой области они не смогут получить без борьбы никакой другой, тогда как у нас есть много земли и на островах и на материке; в самом деле, сила моря велика. Подумайте только, став островными жителями, разве не были бы мы неодолимее всех? (I, 143, 4—
Мне кажется, что приведенных отрывков достаточно, чтобы показать те точки соприкосновения, которые существуют между Фукидидом и Псевдо-Ксенофонтом21. Конечно, нельзя думать, с.16 что один автор списал у другого: указанные места интересны тем, что показывают, какое впечатление на современников произвел быстрый рост афинского морского могущества. Олигархический автор (как и Фукидид) верно указал все выгоды, доставляемые Афинам их положением, и можно считать правильным вывод Gomperz’а (Gr. Denk. I, 398), что ненависть автора к демосу сообщила как бы особую остроту его зрению. Он указал и единственную слабую сторону Афин, их материковое положение, позволяющее партии, враждебной существующему строю, призвать врагов для его ниспровержения. И мы знаем, что олигархи постоянно обращались за поддержкой к Спарте. В авторе, как видно из всего произведения, мы должны признать олигарха, верно понимавшего положение дел, но тем с большей ненавистью относившегося к нему. Ближе приписывать авторство какому-нибудь определенному лицу едва ли возможно, да это и не представляет особого интереса. Важно не то, кто написал какое произведение, а то, что в Афинах того времени так ясно сознавали современное положение. При этом нужно обратить внимание, что раз разбираемое произведение сохранилось до нашего времени, а не погибло как другие произведения того же рода, то надо предположить, что мысли, высказанные в нем, встретили известный интерес.
И действительно, наш трактат заслуживал полного внимания тем, что автор правильно отметил и подчеркнул как сильные, так и слабые стороны афинского государства. Приписывать эту Политию Критию едва ли вероятно, так как немногочисленные фрагменты его сочинения под этим заглавием (F. H. G. p. 70—
Теперь мы поставим вопрос, кому могло быть адресовано разбираемое произведение и какую цель преследовал автор при его составлении.
Высказывалось мнение, что это письмо Ксенофонта к Агезилаю. Выставлялось мнение, что это вообще письмо, написанное к какому-нибудь спартанцу. Думали, что, может быть, это с.17 произведение написано для обращения среди олигархов, товарищей по партии, или что это научный трактат, что, наконец, это λόγος, политическая речь, преследующая определенную цель22.
На первом мнении можно не останавливаться, так как принадлежность трактата Ксенофонту теперь никем (кроме Belot) не поддерживается. Кроме того, с какой целью мог бы Ксенофонт адресовать письмо к Агезилаю или какому-нибудь другому спартанскому государственному деятелю? Неужели они не знали, в чем состоит сила Афин? — Уже первые годы Пелопоннесской войны показали спартанцам, что жители Аттики не боятся нападений с суши. Вместе с тем, допуская авторство Ксенофонта (434—
Более вероятна гипотеза письма олигарха к своему спартанскому другу; тогда объяснима была бы и цель сочинения. Автор, рисуя порядки демократии, указывает, как прочно она пустила корни во всем строе государства и как ничего в нем нельзя изменить без нарушения этой любезной народу формы правления, чего последний, конечно, не допустит.
Гипотеза научного трактата, выставленная Scholl’ем, мало правдоподобна. Как мог человек, задавшийся мыслью научно описать строй афинского государства sine ira et studio (nicht tadeln nicht loben, по выражению исследователя) допустить такие выражения как πονηροί, ὄχλος и т. п. Видеть оправдание в том, что автор принципиальный противник демократии, едва ли возможно. Если бы он задался целью научно описать строй афинского государства с олигархической точки зрения, то для исполнения своего замысла, после упоминания о несогласии с этой формой правления, автор должен был бы подчеркивать свое беспристрастие. Если же он все время страстно борется с ненавистным ему строем, то такое сочинение с.18 автора уже не будет научным произведением, не имеющим практического значения, а памфлетом, преследующим ту или иную практическую цель24.
Таким образом мы приходим ко взгляду на Афинскую Политию, как на памятник политической партийной борьбы. — Из целого ряда указаний мы знаем, что Афины V в. и последующего времени изобиловали политическими трактатами, написанными по преимуществу в олигархическом духе и имевшими внешнюю форму речей (λόγοι), Андокид в это время писал свой λόγος σομβουλευτικὸς πρὸς τοὺς ἑταίρους, в котором старался возмутить против демократии своих товарищей по клубу. К этому же времени относятся те партийные олигархические сочинения, которыми пользовался Аристотель в своей Ἀθηναίων Πολιτεία. Ряд политических памфлетов с резкой тенденциозной окраской писали софисты25. Наше произведение также принадлежит к этой Flugschriftenlitteratur, от которой до нас не дошло ничего более.
Оно имеет внешнюю форму вполне определенного ораторского произведения. Lange (Leipziger Studien V. 426 сл.) и
Мне кажется, что, действительно, трудно отрицать предвзятую цель и известную схему в разбираемом трактате. Хотя в нем и есть несколько вставок, попавших, по-видимому, не на должное место29, однако они нисколько не противоречат этому и указывают только на неотделанность трактата.
Труднее ответить на вопрос, для какой публики предназначался этот λόγος. Друзьям олигархов за границей и сотоварищам автора по клубам положение афинской демократии, конечно, было хорошо известно и без него. Для произнесения перед народом речь едва ли могла предназначаться: как бы терпимо не относилось народное собрание к критике своих действий, все же было бы рискованным так резко нападать на τοὺς πονηρούς (сволочь, Gesindel, как переводит Müller-Strübing), из которых и состояла экклесия30. Остается предположить, что сочинение назначалось для распространения в письменном виде, как прокламация известной политической партии. С этой точки зрения были бы вполне объяснимы и те резкие выражения, какие мы находим у Псевдо-Ксенофонта.
Предлагаемый ниже перевод сделан по тексту, данному в своем исследовании
с.20 Новейшим комментированным изданием сочинения Псевдо-Ксенофонта31 я мог воспользоваться, к сожалению, слишком поздно для того, чтобы внести его результаты в соответствующие места введения. Общие выводы исследователя в нескольких словах таковы: сочинение относится ко времени первого аттического морского союза (стр. 16), и об авторе его с достоверностью можно сказать только одно, что он был афинский гражданин и олигарх (стр. 21). Внешней формой сочинения, по мнению Калинки, является речь (λόγος), притом речь импровизированная и записанная при самом произношении одним из слушателей (стр. 58). Импровизацией легче всего объясняется и тот недостаток связи между отдельными частями сочинения, который так подчеркивают другие исследователи, и та неполнота изложения, при которой автором опущена, напр., такая важная для поддержания демократии мера, как остракизм (стр. 39). Эта импровизация могла быть произнесена на
Поздним знакомством с указанным изданием объясняется и то, что я не мог исправить по рецензированному Калинкой тексту свой перевод, сделанный по тексту
ПРИМЕЧАНИЯ