Аристотель и «Афинская полития»
Государственное социально-экономическое издательство. М., 1937. С. 132—146.
с.132
Сочинение Аристотеля «Государственное устройство афинян», или, короче, «Афинская полития», принадлежит к числу 158 «политий», т. е. сочинений о государственном устройстве стольких же государств греческих и некоторых других народов (например карфагенского), легших в основу его большого обобщающего сочинения «Политика». «Почти всех государств не только Греции, но и варварских стран, нравы, учреждения и порядки знаем мы от Аристотеля», — так характеризовал эти сочинения Аристотеля Цицерон («О границах добра и зла», V, 4, 11). Отсюда видно богатое и разнообразное содержание этих сочинений. При этом он рассматривал существующий в данное время порядок как результат исторического развития, и соответственно с этим каждая из этих «политий» состояла из двух частей — исторического обзора и систематического изложения государственного устройства в момент написания сочинения, причем автор широко пользовался не только чисто историческими данными, но и материалом легенд, пословиц, анекдотов и т. п., характеризующих историческую жизнь. Естественно, что «политии» Аристотеля, представлявшие такой богатый материал, высоко ценились в последующие времена и легли в основу многих исторических работ позднейших ученых, что и видно по многочисленным цитатам из них. Особое значение придавалось среди этих «политий» афинской. Однако из всех них сохранилась до нас лишь последняя, да и то она стала достоянием науки только с конца прошлого века, и, конечно, открытие ее сделалось весьма важным событием научной жизни.
с.133 Трактат Аристотеля «Афинская полития» найден был в 1890 г. среди папирусов, привезенных в Британский музей из Египта. Впервые он был опубликован 30 января 1891 г. английским ученым Кенионом1. Трактат сохранился на четырех листах папируса. Текст сочинения написан не на лицевой, а на оборотной стороне папируса; это показывает, что он вышел не из специальной книжной мастерской, а предназначался для частного пользования. На лицевой стороне содержатся счета, написанные неким Дидимом, домоправителем Эпимаха, в виде отчета хозяину. В них содержатся датировка —
Некоторые отрывки из «Афинской политии» стали известны уже ранее, но по другому папирусу, привезенному из Египта в Берлин в 1880 г. В этих обрывках тогда еще ученые угадали части из сочинения Аристотеля. А позднее, через несколько лет после открытия лондонского папируса, были привезены в Англию еще 10 незначительных фрагментов, из которых один помог разобрать начало главы 64.
Тотчас же после открытия нашего трактата началась длительная работа ученых над прочтением текста и над его изучением. Первый издатель его, английский ученый Кенион, с большим мастерством проделал основную работу и выпустил сам несколько изданий. Но все-таки во многих местах папирус сильно пострадал, в нем оказались пробелы вследствие разрушения самого папируса или от того, что буквы стерлись, или от с.134 неразборчивости почерка и т. д. Особенно пострадал последний лист папируса — главы 64—
Так как в лондонском папирусе нет начальной части сочинения и нет ни названия сочинения, ни имени автора, то при изучении возникал чрезвычайно важный вопрос об установлении того и другого. Выяснению этого помогло сличение цитат, сохраненных у разных позднейших авторов, с текстом нашего трактата. Эти цитаты (всего 91), сопровождаемые именем Аристотеля (84) или названием сочинения (54), или как свидетельства авторитетного источника, дали возможность отожествить новооткрытый текст со знаменитым сочинением Аристотеля.
Первый вопрос, который имеет важное значение при пользовании «Афинской политией», — это время ее написания. Оно определяется следующими данными: 1) самая ранняя возможная дата — terminus, post quem — изменение порядка избрания стратегов: в V в. и в начале IV в. избирали по одному от каждой из 10 фил, с 352 г. избирают всех сразу из общей массы (гл. 61, 1); 2) самая поздняя дата, точно обозначенная, — год архонтства Кефисофонта, 329/328 г. до н. э. (гл. 54, 7); 3) говоря о функциях Совета пятисот в деле организации флота, Аристотель называет основные виды военных кораблей — триэры и тетреры, но не упоминает о самых крупных, именно о пентерах (пятиярусных кораблях), которые впервые заведены были с 325/324 г. до н. э.; это является таким образом последним возможным сроком. Все эти данные приводят к заключению, что наш трактат мог быть написан только в промежутке между 328 и 325 гг. до н. э.
Открытие трактата Аристотеля составляет целую эпоху в изучении греческой, особенно афинской, истории. Это — единственное сочинение, дающее цельную картину политической истории Афин, начиная от времени, непосредственно предшествовавшего законодательству Солона, — поскольку начальная часть сочинения, посвященная более ранней эпохе, в рукописи не сохранилась, — до конца V в. и полную систему афинского строя с.135 во времена самого Аристотеля (IV в. до н. э.). Даже у Фукидида при всей глубине его научного мировоззрения и при захватывающем интересе его исторических картин внимание сосредоточено главным образом на событиях очень небольшого промежутка времени (20 лет) и по преимуществу на военных событиях. Вполне понятно поэтому, что «Государственное устройство афинян» вызвало величайший интерес ученого мира и породило громадную литературу, в которой значительное место принадлежит трудам русских ученых.
Сочинение представляет — по-видимому одинаково, как и другие, не сохранившиеся до нас, «политии» Аристотеля, — две части: 1) исторический очерк развития государственного строя и 2) систематический обзор этого строя в эпоху написания трактата. Одиннадцать отдельных политических перемен насчитывает Аристотель в истории Афин с древнейших времен, от мифических Иона и Фесея, до порядка, установившегося в конце V в. и сохранявшегося до времени написания сочинения (гл. 41, 2). Изучение этих перемен и составляет основное содержание исторической части. Так называемая «конституция» Драконта, положение перед реформой Солона, законодательство Солона — этот рассказ обильно подтверждается цитатами из стихотворений самого Солона — смуты после него, тирания Писистрата, низвержение Писистратидов, политическая борьба после этого, реформы Клисфена, которые прежде очень смутно представлялись на основании слишком отрывочного рассказа Геродота, внутреннее состояние Афин в эпоху греко-персидских войн, период главенства Ареопага как результат успехов во время этих войн, рост афинского государства в эпоху так называемого «пятидесятилетия», неудачная политика аристократии, приводившая к тяжелым потерям на войне и дискредитировавшая правивший класс, политическая деятельность Кимона, Фукидида, Эфиальта и Перикла, рост демократии и целая система «кормления» народа, приписываемая (неправильно) Аристиду, далее перипетии классовой борьбы в эпоху Пелопоннесской войны, причем значительное место отводится перевороту 411 г., который характеризуется не только фактически установившимся порядком, но и различными программами и проектами, и наконец олигархия Тридцати и восстановление демократии после примирения борющихся партий и вместе с тем утверждение того политического строя, который сохранялся до конца жизни Аристотеля и который с.136 характеризуется тем, что «народ сам сделал себя владыкой всего и все управляется его постановлениями и судами» (гл. 41, 2) — вот главные темы, которыми занимается историческая часть трактата. Эта часть представляет еще и то значение, что содержит в себе много фактов, бывших ранее или совершенно неизвестными или недостаточно ясными, и в этом ее бесспорная ценность.
Не меньшее значение имеет и вторая часть, содержащая систематическое изложение государственного порядка в Афинах IV в.: вопрос о гражданских правах, о работе Народного Собрания и Совета, о коллегии архонтов и круге их деятельности, о должностях, замещаемых по жребию и по выборам, об оплате должностей и, наконец, о порядке судопроизводства. Все это представляет в готовом виде целую систему; а прежде ученым приходилось восстанавливать ее по отрывочным сведениям из разных писателей. В этом опять-таки значение нашего трактата.
Все это ясно показывает нам высокую важность открытого сочинения. Но в связи с этим возникает и дальнейший вопрос об исторической ценности отдельных исторических показаний, содержащихся в нем, о критической проверке их, так как во многих случаях мы имеем параллельные свидетельства других историков — Геродота, Фукидида, Ксенофонта, Плутарха, Диодора и др., а кроме того и некоторые документальные материалы в виде подлинных надписей. При первых указаниях на авторство Аристотеля многие ученые готовы были слепо принять все показания его сочинения; другие, наоборот, видя разногласие с некоторыми авторитетными источниками, отказывались признать принадлежность сочинения Аристотелю. Но в сущности это только лишний раз подтверждает, что, как ни ценен материал, представляемый «Афинской политией», все-таки и к нему необходимо относиться критически. А для этого нужно прежде всего выяснить, какими источниками пользовался Аристотель и каков его исторический метод.
Среди источников Аристотеля на первое место мы поставим документальные материалы. Так, говоря о получении исключительных прав Писистратом, Аристотель ссылается на предложение, внесенное по этому поводу Аристионом (гл. 14, 1); говоря о распределении средств, полученных от эксплуатации рудников в Маронее, он упоминает предложение Фемистокла (гл. с.137 22, 7); характеризуя законодательство Солона, он прямо цитирует один из его законов: «Кто во время смуты в государстве не станет с оружием в руках ни за тех, ни за других, тот предается бесчестию и лишается гражданских прав» (гл. 8, 5). В другом месте, рассказав о Писистрате, он цитирует старый закон о тирании (гл. 16, 10); упоминая закон об условиях получения гражданских прав только теми, у которых оба родителя имеют эти права, он отмечает, что закон этот был предложен самим Периклом (гл. 26, 4); рассказывая об установлении власти Тридцати, он отмечает, что проект постановления был внесен Драконтидом из Афидны (гл. 34, 3); сообщив о проекте Фрасибула даровать гражданские права всем людям пирейской партии, принимавшим участие в восстановлении демократии в 403 г., Аристотель со всей точностью приводит и имя Архина, обжаловавшего этот проект (гл. 40, 2). Конечно, тут остается открытым вопрос о том, пользовался ли он этими документами непосредственно или из вторых рук. Есть много вероятия, что он почерпал эти данные из так называемых «Атфид», сочинений по истории Аттики. Но вторая часть вся основана на непосредственных наблюдениях над современным строем. Так, он упоминает сохранявшийся в его время закон Солона об избрании казначеев из класса пентакосиомедимнов, прибавляя, что фактически все-таки он не соблюдается (гл. 47, 1). Со всей точностью описывает он порядок проверки (докимасии) архонтов (гл. 55, 3), дает формулу объявления при вступлении архонта в должность: «Всем предоставляется владеть имуществом, какое каждый имел до вступлении его в должность, и сохранять его до конца его управления» (гл. 56, 2) — любопытный манифест неприкосновенности собственности.
Помимо упоминания отдельных документов, в некоторых случаях Аристотель цитирует их в сокращенном виде. Таково постановление 411 г. об избрании комиссии Тридцати для написания олигархической конституции. Автор приводит точно с соблюдением тех формул, которые обычно наблюдаются в подлинных надписях этого времени, содержание основного предложения, внесенного Пифодором, и дополнения к нему, сделанного Клитофонтом (гл. 29).
Подобным же образом приводится в кратком изложении содержание проектов олигархической конституции как для постоянного действия на будущее время (гл. 30), так и предварительного, временного (гл. 31). Наконец, большой интерес представляет с.138 изложение договора, заключенного между враждующими партиями после низвержения власти Тридцати в 403 г. (гл. 39). Прибавим к этому, что Аристотель любит хронологическую точность и очень часто (не менее 25 раз) датирует события именами архонтов.
Подобное же значение имеет у Аристотеля пользование вещественными памятниками. Он упоминает, например, поставленные в так называемом «царском портике» «кирбы» с текстом Солоновых законов (гл. 7, 1), цитирует надпись на памятнике, находившемся на Акрополе (гл. 7, 4), упоминает и монеты досолоновского времени (гл. 10, 2). Наряду с этим он цитирует и литературные памятники, как например так называемые «сколии» — в честь Кедона (гл. 19) и в память борцов против тирании, погибших при Липсидрии (гл. 20). Но особенную ценность в трактате имеют приводимые автором цитаты из стихотворений Солона (гл. 5 и 12). Эти цитаты дают основание предполагать, что и в других местах рассказа автор пользуется этим материалом, если даже прямо его и не называет.
Для характеристики методов Аристотеля любопытно обратить внимание на приемы реконструкции исторического прошлого, особенно ранней поры. Он пользуется этимологическим истолкованием терминов, например «пелаты» и «гектеморы» (шестидольники) (гл. 2). Таковы же его рассуждения о порядке возникновения отдельных должностей архонтов и о их размещении по учреждениям (гл. 3). Сюда же надо отнести и обратные заключения от существующих бытовых пережитков: «Басилевс заседал в так называемом Буколии близ Пританея (доказательство: еще и теперь там происходит соединение и брак жены царя с Дионисом)» (гл. 3, 5). Текст присяги архонтов с упоминанием имени Акаста дает основание заключать, что при Акасте и установлен этот порядок (гл. 3, 3) и т. д. Что должность первого архонта установлена последнею, это доказывается тем, что она не имеет никаких основных, «отчих» обязанностей (гл. 3, 3). О том, что класс фетов не имел доступа ни к каким должностям, Аристотель подтверждает наблюдениями из своего времени: «Поэтому и теперь, когда председательствующий спросит у человека, который хочет избираться по жребию на какую-нибудь должность, к какому классу он принадлежит, никто не скажет, что к фетам» (гл. 7, 4). Из того, что после изгнания тиранов был произведен пересмотр гражданских списков, следует заключить, что за время их правления многие незаконным образом проникли в среду граждан (гл. 13, 5). Закон об избрании с.139 казначеев только из класса пентакосиомедимнов, который существует при Аристотеле, дает ему основание заключать, что это был общий принцип избрания по цензу при Солоне (гл. 8, 1, ср. 47, 1). Определяя ценз всадников, как класса граждан, которые имеют средства, чтобы содержать лошадь, Аристотель ссылается и на самое название класса и на памятник Анфемиона, достигшего звания всадника, в знак чего там изображена лошадь (гл. 7, 4).
Наконец, для установления некоторых фактов Аристотель пользуется распространенными поговорками. Например, поговорка «не считаться филами» свидетельствует о прежнем порядке, в котором все основано было на происхождении (гл. 21, 2). Выражение «безоброчное местечко» (гл. 16, 6) подтверждает правильность распространенного рассказа о путешествиях Писистрата по стране.
Естественно, что в своем изложении Аристотель много пользовался трудами своих предшественников, среди которых особенно важное значение имеют Геродот и Фукидид. Часто он отмечает эти источники общими выражениями: «некоторые», «большинство» и т. п. Имя Геродота Аристотель упоминает в гл. 14, 4, когда говорит о хитрости, с помощью которой устроено возвращение Писистрата (см. Геродот 1, 60), но следует его рассказу (1, 59 и 61 и др.) и в других местах сочинения, не называя своего источника, — именно в истории Писистрата (гл. 14 и 15) и в рассказе о борьбе Клисфена с Исагором (гл. 20). Имени Фукидида Аристотель вовсе не называет. Заимствования из Фукидида (VIII, 54—
Отношения к Ксенофонту менее ясны и представляются спорными. Из Ксенофонта (Hell. II, 3, 17—
Но помимо этих историков, известных нам по сохранившимся их произведениям, Аристотель имел в своем распоряжении труды и других историков, например Эфора (IV в.), сочинение которого не сохранилось, но известно нам, поскольку им пользовался Диодор (I в. до н. э.). Некоторые совпадения с ним есть в рассказе о правлении Тридцати (Диодор XIII, 38, 69, 95; XIV, 3—
Можно предполагать, что Аристотель пользовался так называемыми «Атфидами», т. е. сочинениями из IV в. по истории Аттики. Древнейшая из них принадлежала Клидему. Из нее, по-видимому, заимствован один вариант рассказа («некоторые говорят») о возвращении Писистрата с помощью разыгранной инсценировки явления Афины; взята была женщина, «как Геродот утверждает, из дема Пеанийцев или, как некоторые говорят, из Коллита» (гл. 14, 4). Из «Атфиды» Фанодема, может быть, взяты сведения об Ареопаге (гл. 3, 6). Из «Атфиды» Андротиона, по-видимому, заимствованы данные о сражении при Паллене (гл. 15, 3) и об остракисме Гиппарха, сына Харма (гл. 22, 3). С Андротионом полемизирует Аристотель в вопросе об отмене долгов Солоном: Андротион говорил о снижении процентов (Plut., Sol. 15), Аристотель говорит о полной отмене долгов (гл. 6, 1 и 10, 1). Кроме того, есть основание предполагать, что из «Атфид» взяты некоторые данные, которыми дополнены сведения Геродота, Фукидида и др., особенно, например, датировка событий в гл. 22. Из какой-то «Атфиды» взят анекдот о Писистрате и крестьянине (гл. 16, 6).
Наконец, можно думать, что Аристотель пользовался и сочинениями современных ему ораторов — Демосфена и особенно Исократа (ср. Приложение XV). Вообще, надо сказать, что если Аристотель пользовался трудами предшественников, то никогда не повторял их рабски, но, как видно из сличения с сохранившимися сочинениями, выбирал из них то, что находил подходящим, и дополнял материалами из других источников.
Пользуясь разнообразными, иногда противоречивыми материалами, выражающими различные общественные направления, Аристотель в некоторых случаях прямо отмечает эти разногласия, различные версии, которые тоже свидетельствуют с.141 о пользовании источниками, и надо признать, что, разбираясь в них, он обнаруживает большой исторический такт. Так, в истории Солона он ссылается на существующие рассказы демократического и олигархического направления: проводя «сисахфию», он, по демократической версии, был обманут друзьями, которые скупили земли в долг, а потом ввиду отмены долгов разбогатели; по олигархической версии, он и сам принял участие в этом деле. Однако Аристотель высказывается определенно в пользу демократической версии (гл. 6, 2—
Прибавим ко всему этому, что Аристотель пользовался обильной литературой политических памфлетов времени Пелопоннесской войны, когда велись оживленные споры о политическом устройстве. Среди представителей этой литературы, нашедшей отражение и в художественном творчестве (например, у Эврипида), особенно известны Критий и Ферамен. Поскольку первому принадлежало целое сочинение об афинском государственном устройстве, возникает предположение, что в тех случаях, где у Аристотеля приводится олигархическая точка зрения, он передает именно его взгляды. Такова, например, олигархическая версия о Солоне (гл. 6, 2). Особенную симпатию обнаруживает Аристотель к Ферамену. Так как олигархи времен Пелопоннесской войны занимались изысканием «отеческих законов» (ср. гл. 29, 3)3, то весьма вероятным оказывается предположение, что описание «конституции» Драконта, с.142 противоречащее утверждению Аристотеля в «Политике» (см. ниже), имеет источник в подобных памфлетах. Тем большую ценность для нас представляет единственное из сохранившихся сочинений подобного рода — так называемая «Афинская полития» псевдо-Ксенофонта (см. Приложение XXII).
К недостаткам сочинения надо отнести преувеличенную оценку сил личности и слабую связь личности с интересами той или другой социальной группы. Так, по его изложению, привлечение жителей из деревень в город и создание демократии являются делом одного Аристида, обещавшего будто бы дать всем заработок в городе (гл. 24). Борьба против Ареопага представляется в виде личной интриги Фемистокла (гл. 25), между тем пребывание последнего в Афинах в 462 г. оказывается хронологически совершенно невозможным (изгнан в 471 г.). Введение Периклом платы судьям объясняется личным соперничеством его с Кимоном (гл. 27). Встречаются иногда и анекдоты, как, например, о хитрости Фемистокла для низвержения Ареопага (гл. 25), о хитрости Писистрата для возвращения в Афины (гл. 14) и об отнятии им оружия у населения (гл. 15), о встрече его с крестьянином (гл. 16) и т. д.
Далее, в нем видна иногда неравномерность изложения. Автор подробно останавливается на некоторых частностях и обходит молчанием существенные вопросы; например, подробно описывает деятельность Солона, но очень коротко законодательство Клисфена, подробно говорит о заговоре Гармодия и Аристогитона, но лишь бегло характеризует время «пятидесятилетия», совершенно обходит вопрос о том, когда при избрании архонтов стала применяться жеребьевка (гл. 22, 5, ср. 8, 1) и когда к архонтству получили доступ всадники (гл. 26, 2); очень коротко говорит об Аристиде, Кимоне и Перикле, едва намечает сущность реформы Эфиальта (гл. 25), зато с большой обстоятельностью излагает подробности конституционных проектов 411 г., хотя некоторые из них практически и не нашли осуществления. Наряду с этим встречаются неточности, неясности и прямо недоразумения. Такова, например, «конституция» Драконта (гл. 4), которая прямо противоречит показанию «Политики» (II, 9, 9, p. 1274 a, 15), что Драконт написал только уголовные законы, а государственный порядок оставил прежний. Так как она содержит некоторые черты, совершенно не соответствующие условиям жизни VII в. — как применение жребия при выборах, чередование на должностях между всеми гражданами, с.143 штраф за неявку на собрание, совет из 401 члена, денежный ценз, коллегию 10 стратегов (учрежденную в действительности около 501 г.) и т. п., — мы должны отдать предпочтение тому, что сказано в «Политике», а вследствие сходства этих черт с проектами некоторых олигархов времени второй половины Пелопоннесской войны является мысль, что эта глава есть позднейшая вставка, сделанная кем-нибудь из учеников Аристотеля. Далее в определении хронологии правления Писистрата (гл. 17, 1) есть расхождение с «Политикой» (V, 9, 23, p. 1315 b, 31): здесь оно исчисляется в 19 лет, там в 17. В сообщении об аргинусском процессе говорится, будто все 10 стратегов были преданы суду (гл. 34, 1); на самом деле, как видно из Ксенофонта (I, 7, 34), только восемь из них принимали участие в битве, а в Афины вернулись и были казнены шесть. Неясно датируется время правления архонта Дамасия II (гл. 13, 1). К числу недоразумений надо отнести и путаницу в изложении «увеличения» мер, весов и монет Солоном (гл. 10, 2).
Равным образом и вторая часть отличается некоторой субъективностью построения и подбора материала. Подробное изложение системы воспитания эфебов (гл. 42—
Прибавим к этому, что и стиль бывает то ровный и гладкий, то отрывистый, как конспект, например в главе 22. Все это показывает некоторую поспешность в обработке сочинения.
В отличие от сочинений других греческих историков мы должны отметить у Аристотеля большой интерес к внутренней истории. Политические симпатии и антипатии Аристотеля выступают достаточно четко и определенно. Он сторонник умеренной республики — «политии» по его терминологии.
В эпоху Пелопоннесской войны он видел в политической жизни Афин уже извращение этого идеала — господство «корабельной черни» и преобладание беспринципных демагогов. По своей с.144 терминологии он называл этот строй «демократией», имея в виду то, что позднее стали называть (Полибий) «охлократией» (господство черни). Под соответствующим углом зрения ведется и все изложение. Больше всех симпатии Аристотеля возбуждает Солон, близкий к идеалу государственного деятеля «середины», среднезажиточных классов, отчасти к Писистрату (гл. 14 и 16), а особенно к таким деятелям, как Фукидид, сын Мелесия, Никий и Ферамен. Наилучшее управление в Афинах он признает в короткий промежуток после низвержения олигархии Четырехсот в 411 г., когда делами руководило собрание Пяти тысяч (гл. 33, 2).
Антидемократическая тенденция Аристотеля совершенно очевидна в этом подборе анекдотов и фактов и в их интерпретации. Об этом же говорит и самое распределение материала в рассматриваемой части «Политии». Аристотель сосредоточивает внимание на таких периодах этой истории, когда сказывалось еще преобладание или сильное влияние старинной родовой знати: Солон, эпоха господства Ареопага; в эпоху господства демократии непропорционально большое внимание посвящается такому сравнительно незначительному эпизоду, как олигархический переворот 411 г., довольно подробно описывается время «Тридцати» в Афинах.
К Периклу он не питает симпатии, как к одному из демагогов (27, 1). Личность Фемистокла, организатора флота, совершенно оттесняется на второй план. По Аристотелю, Перикл проводит свою политику государственных раздач из личного честолюбия, подражая аристократу Кимону и борясь с ним его же оружием; при этом Аристотель подчеркивает, что Кимон это делал на свои средства, а Перикл — на государственные и что Перикл действовал по наущению некоего Дамонида (гл. 27, 3—
В итоге всего этого скажем, что «Афинская полития», как исторический документ, при всей ее неполноте, а иногда и ошибках, представляет большую ценность, как систематическое изложение афинской истории, богатое разнообразным материалом и притом нередко мастерски подобранным. Благодаря «Афинской политии» расширились наши представления о многих вопросах афинской истории — о Солоне, Клисфене, о конституционных проектах олигархов конца Пелопоннесской войны. Словом, Аристотель дал — и это самое важное — единственную связную историю Афин, которой мы теперь располагаем, не говоря уже о «систематической» части, которая представляет собой тоже единственную в своем роде картину политического строя Афин, подлинный трактат по государственному праву важнейшего государства античного мира.
В заключение надо сказать о языке. В противоположность трудному, сложно построенному изложению «Политики» здесь мы встречаем простоту и ясность. Это объясняется тем, что «Афинская полития» предназначалась не для ученого круга специалистов в пределах самой школы (так называемые «эсотерические» сочинения), а для широких кругов и принадлежала к числу популярных (так называемых «эксотерических») сочинений.
Тут оправдывается определение Цицерона, Дионисия Галикарнасского и Квинтилиана «о золотом потоке речи», об «изяществе» (suavitas) речи, о «ясности» и т. п. Гладкость речи позволяет сближать этот трактат с техническими приемами прозаических произведений школы Исократа (ум. в 338 г. до н. э). Замечается наклонность к ритмическому построению речи, к избежанию так называемого «зияния» (стечение гласных в окончании одного слова и начале следующего). Однако ни то, ни другое не проводится так строго, как в школе Исократа. В настоящем переводе мы старались передать все эти особенности речи Аристотеля. Текст разделен на главы и параграфы, как это принято в современных с.146 изданиях. Для удобства обозрения содержания мы ввели еще разделение сочинения на две части и дали заголовки входящим в них разделам. Для наглядного представления о плане всего сочинения мы прилагаем еще перевод «эпитомы» (т. е. конспекта) Гераклида, а также сохранившиеся цитаты у разных древних писателей из не дошедшей до нас начальной части трактата.
В основу настоящего перевода положен текст последнего издания трактата Aristoteles Ἀθηναίων Πολιτεία post Blass et. Thalheim ed. Oppermann, Lipsiae 1928, а также издание Кениона Aristotelis respublica Atheniensium consilio et auctoritate Academiae Borussicae ed. Kenyon, Berolini 1903 (Supplementum Aristotelicum).
При работе над настоящим переводом переводчик постоянно пользовался следующими изданиями: английское издание «Aristotle’s Constitution of Athens» by Sandys, 2 ed., London 1912; «Aristoteles der Staat der Athener», eklärt von Hude, 2. Aufl., Leipzig — Berlin 1916; Aristote, Constitution d’Athènes, texte établi et traduit par Mathieu et Haussoullier, Paris 1922.
Из иностранных переводов переводчик пользовался переводами Kaibel und Kiessling (Schrift vom Staatswesen der Athener, Strassburg 1891); Wentzel (Verfassung von Athen, Leipzig 1892); Reinach (La république Athénienne, Paris 1891); Haussoullier (Constitution d’ Athènes, Paris 1891). Из важнейших специальных работ об «Афинской политии» Аристотеля следует указать особенно: Бузескул, Афинская полития Аристотеля, как источник для истории государственного строя Афин до конца V века. Харьков 1895; Wilamowitz-Möllendorff, Aristoteles und Athen, 2 Bände, Berlin, 1892.
Прежние русские переводы; 1) Н. Я. Шубина — «Афинское государственное устройство» Аристотеля в «ЖМНПр», 1891 г., № 5—