с.39 Недавно И. Е. Суриков высказал гипотезу об использовании Геродотом одной фукидидовской фразы и предположил, что заимствованный «фукидидизм» свидетельствует будто бы о намерении «отца истории» перенять у младшего коллеги хронологический принцип описания событий для того, чтобы продолжить свой рассказ о греко-персидских войнах2.
В финале «Истории» Геродот подводит итог следующими словами: «И в этом году ничего более, кроме этих событий, не произошло» (Hdt. IX. 121). Так вот, по поводу данного резюме историка И. Е. Суриков пишет: «Эта фраза также не может не привлечь к себе внимания, поскольку она в целом совсем не характерна для геродотовского стиля3, но зато очень типична для Фукидида, который, в отличие от своего предшественника, описывал ход событий по годам. Запомним данный интересный нюанс; возможно, в дальнейшем он поможет нам что-то лучше понять (sic! — А. С.)»4. И что же позволяет понять этот «интересный нюанс», замеченный Суриковым?5 По его мнению, с.40 Геродот «намеревался, судя по всему (т. е. используя сей «фукидидизм»! — А. С.), начиная с событий 478 г. до н. э., сменить манеру изложения, сделать ее более строгой, то есть рассказать о ходе дальнейших событий по годам… Не исключено, что на галикарнасца повлияли именно приёмы повествования, применявшиеся его младшим современником (nota! — А. С.)»6. Но каким образом? И здесь в примечании И. Е. Суриков поясняет: «Геродот и Фукидид были знакомы, последний хорошо знал труд своего предшественника». Что ж, с тезисом о знакомстве двух современников-историков, вероятно, можно согласиться, а вот следующее предположение Сурикова вызывает серьёзные возражения: «Ничто не мешает допустить, что и Геродот был ознакомлен с первыми историографическими опытами Фукидида (скорее всего, самим автором)»7.
Итак, Фукидид как читатель Геродота и, более того, критически настроенный читатель его труда — взгляд верный, основывающийся на многочисленных (по большей части весьма существенных) параллельных местах в двух первых «Историях» и «репликах» Фукидида на галикарнасского предтечу. Только что опубликованная статья Ф. Стадтера так и называется «Фукидид как “читатель” Геродота»; сопоставляя тексты и принципы двух историков американский ученый утверждает, что «мы должны учитывать некоторые особенности в “Истории” Фукидида, которые, кажется, являются явным ответом Геродоту»8. С. Хорнблауэр привел список таких совпадений, «предложенных, обсужденных, принятых или отвергнутых современными учеными», и этот список (со ссылками на десятки работ по классической историографии) содержит почти полторы сотни случаев (!) разной степени убедительности9. Правда, все фукидидовские отсылки к галикарнасскому историку даны без указания имени «адресата», но для интеллектуальной эллинской (в первую очередь, конечно, афинской) аудитории, на которую ориентировался Фукидид, они, вероятно, были очевидны и понятны. Ведь на это и рассчитывал афинский историк, состязаясь со своим старшим коллегой.
с.41 В целом проблема Фукидид — Геродот в этом аспекте достаточно полно изучена в современной зарубежной историографии10. Итоговым изданием можно назвать коллективный труд, подготовленный Э. Фостер и Д. Латайнером, который специально посвящен двум первым европейским историкам11. Есть работы по данной теме и в отечественном антиковедении12. Несомненно, «История Пелопоннесской с.42 войны» — это отклик на фундаментальный труд Геродота о греко-персидских войнах. Фукидид подражает своему предшественнику, ревностно соперничает с ним13, и, по сути, его исследование является продолжением дела, начатого «отцом»14.
Напротив, суждение о том, что Геродот являлся читателем или слушателем Фукидида и что последний якобы оказал влияние на галикарнасского историка, кажется парадоксальным. Во всяком случае, чтобы говорить об обратном влиянии, нужны убедительные доводы. Гипотеза о том, что на «отца истории» в последние годы его жизни «повлияли именно приёмы повествования, применявшиеся его младшим современником» (И. Е. Суриков), ответственна, и ежели она правдоподобна, тогда оказались бы возможными последующие ходы в обсуждении проблемы пересечений в трудах Геродота и Фукидида и в исследовании отношений двух родоначальников исторической науки. Тем более что это предположение высказано столь крупным специалистом по греческой истории и классическому историописанию, в частности, по Геродоту, исследователем темпоральных представлений в древности, в частности, хронологии и временной терминологии у «отца истории»15. И от ученого, который на протяжении многих лет занимается проблемами исторического творчества Геродота, посвятил с.43 этому серию статей и несколько монографий16, следует ожидать умелой, взвешенной «нюансировки» сложных источниковедческих тем.
Выскажу некоторые замечания относительно предложенной И. Е. Суриковым гипотезы о планах Геродота перенять фукидидовскую манеру повествования. Не предлагаю здесь подробного анализа сюжета заключительных глав геродотовской «Истории»17; споры о финале длятся уже более ста лет и главная проблема — это степень завершённости труда галикарнасского историка18. Начну с изложения с.44 основной претензии к мнению об обратном влиянии: является ли акцентированный И. Е. Суриковым оборот Hdt. IX. 121 уникальным в труде «отца истории» и верно ли считать его «фукидидовским»?
* * *
Дискуссионная фраза, которую мы встречаем в предпоследней главе «Истории» — IX. 121, — сама по себе ничем не примечательна. Геродот в финале рассказывает об осаде эллинами Сеста и возвращении афинского флота с добычей на родину19. Поведав об этом значительном последнем эпизоде поздней осени (IX. 117) последнего года великой войны, историк подводит итог: «Совершив это, они (победители-греки. — А. С.) отплыли в Элладу. Помимо прочей добычи, они везли с собой канаты от мостов, которые хотели посвятить в храмы. И в этом году ничего более, кроме этих событий, не произошло» (καὶ κατὰ τὸ ἔτος τοῦτο οὐδὲν ἐπὶ20 πλέον τούτων ἐγένετο21. — IX. 121). Последние слова буквально означают то, что автор, сверх того, что он уже изложил, не намерен описывать какие-либо иные события, имевшие место за указанный период. Вероятно, Геродот не считал таковые существенными для своей основной темы — история войны эллинов с персами22.
Обычно отмечают, что тон резюме-оборота в Hdt. IX. 121 кажется намеренно строгим, сухим, «канцелярским», подобно языку хроники23. Современные филологи судят о нем различно. Одни считают его интерполяцией24 в геродотовский текст, сделанной кем-то из с.45 издателей «Истории», кто был знаком с сочинением его «наследника» Фукидида. Другие исследователи полагают, будто этот темпоральный оборот указывает на то, что у Геродота существовал замысел продолжения своего труда, и поэтому предлагали рассматривать конец «Истории» как своеобразное prooemium к дальнейшему повествованию (варианты этого виртуального «продолжения» предлагались разные)25. И. Е. Суриков считает эту фразу в финале труда Геродота авторской, но отмечает, что такое выражение «совсем не характерно» для манеры повествования «отца истории»: оно не соответствует ни его повествовательному стилю, ни принципам подачи исторических событий. А если выражение «не свойственно» Геродоту, да ещё встречается в финале его сочинения, следовательно — по Сурикову — оно могло быть взято историком только у Фукидида, который, как известно, разработал и использовал хронологический метод описания истории.
А действительно ли этот темпоральный оборот в Hdt. IX. 121 уникален в «Истории» Геродота и нетипичен для нашего автора? В той же девятой книге встречается сходный резюме-оборот, которым историк подводит итог предыдущего эпизода: «Итак, за эти десять дней ничего более этих событий не произошло» (μέχρι μέν νυν τῶν δέκα ἡμερέων οὐδὲν ἐπὶ πλεῦν ἐγίνετο τούτων, Hdt. IX. 41. 1). Обратим внимание, что в данном месте речь идет не о начале или конце года (как отдельного этапа), с подведением итогов военного года, но о временном отрезке в несколько дней. Геродот называет круглое число δέκα, хотя, вероятно, с.46 здесь, как обычно в таких случаях, круглые числа в «Истории» свидетельствуют не о конкретных реальных размерах или сроках, но являются нарративным топосом автора26. В 30—40-х главах девятой книги историк рассказывает о стоянии друг против друга персидского и эллинского войск, описывает события, случившиеся за последние 10 дней27. Пассаж IX. 41 подтверждает устойчивость у Геродота темпорального оборота οὐδὲν ἐπὶ πλέον τούτων ἐγένετο (авторская Redeweise, по определению Г. Штайна)28.
В подтверждение этого приведу ещё пару примеров. В заключительной фразе из 107-й главы девятой книги, рассказав о событиях при Микале и об отступлении персидских войск, Геродот заключает: «С находившимися же в пути более ничего, кроме этих событий, не произошло, и они [спокойно] достигли Сард» (IX. 107. 3: τῶν δὲ κατ᾿ ὁδὸν πορευομένων οὐδὲν ἐπὶ πλέον τούτων ἐγένετο29, ἀλλ᾿ ἀπικνέονται ἐς Σάρδις). Глава 107 — это рассказ о возвращении персов и о конфликте во вражеском стане: обидные обвинения царевича Масиста в адрес персидского военачальника Артаинта, дерзкое поведение последнего и поступок Ксенагора, спасшего Масиста30. Это самостоятельный эпизод, который начинается со слов ἐς Σάρδις πορευομένων δὲ κατ᾿ ὁδόν (IX. 107. 1) и завершается теми же словами τῶν δὲ κατ᾿ ὁδὸν πορευομένων… ἐς Σάρδις (IX. 107. 3). Интересующую нас итоговую фразу следует понимать таким образом: автор убеждает читателя в том, что, кроме описанного с.47 им конфликта, по дороге в Сарды с персами не произошли события, которые он сам считал бы достойными упоминания (и которые были бы интересны его аудитории). В этом случае использован точно такой же резюме-оборот, подытоживающий отдельный эпизод, как и в финале книги (IX. 121). Nota bene: хотя в гл. 107 речь не идет о темпоральных характеристиках, но период времени здесь обозначен: κατ᾿ ὁδόν — это тот срок, который вражеское войско находилось в пути (до Сард).
Рассмотренные случаи употребления Геродотом темпорального оборота содержатся в разных местах последней, девятой, книги. Однако сходную фразу можно встретить в середине его сочинения, где рассказывается о первом этапе греко-персидских войн. Так, в шестой книге, подводя итог событиям последнего года Ионийского восстания (493 г. до н. э.), историк резюмирует: «И в этом году ничего более, кроме этого, не произошло во враждебных действиях персов против ионийцев» (VI. 42. 1: καὶ κατὰ τὸ ἔτος τοῦτο ἐκ τῶν Περσέων οὐδὲν ἐπὶ πλέον ἐγένετο τούτων ἐς νεῖκος φέρον Ἴωσι31). NB: и здесь мы встречаем такой же итоговый темпоральный резюме-оборот, какой автор использует в финале последней книги. В комментарии к Hdt. IX. 121 Г. Штайн лаконичен: «Die ganze Wendung wie [Herodot] VI. 42»32.
Р. У. Мейкан (ad loc. Hdt. IX. 41) указывает, что выражение οὐδὲν [ἐπὶ πλέον ἐγένετο] τούτων для Геродота типично, оно присутствует у него как устойчивый стилистический оборот, как формула (is a formula)33. В другом месте (ad loc. Hdt. IX. 107. 3) английский филолог замечает по поводу резюме-оборота, что он является не более чем признанием историка в неведении о прочих событиях, произошедших в то же самое время или последовавших за ними, и здесь Мейкан повторно называет оборот «формулой» Геродота34. При этом он иронично намекает, что все-таки интересно было бы узнать, что же произошло с персидским полководцем Артаинтом35, попавшим в опалу к царевичу Масисту. Однако историк, рассказав о выходке Артаинта, умалчивает о его дальнейшей судьбе36, и, завершив эпизод про отступление персов в Сарды формульной фразой «более ничего кроме этого не произошло», он помещает логос о Масисте, его жене, их дочери Артаинте, с.48 страсти к ней Ксеркса и плаще Аместриды (Hdt. IX. 108—113)37. Эту жуткую новеллу Геродот подытоживает словами: «Такова история любовной страсти Ксеркса и смерти Масиста» (ibid. 113: κατὰ μὲν τὸν ἔρωτα τὸν Ξέρξεω καὶ τὸν Μασίστεω θάνατον τοσαῦτα ἐγενετο), которые являются своеобразным резюме, замыкающим композицию этого логоса38.
Фразы, сходные с оборотом οὐδὲν ἐπὶ πλέον τούτων ἐγένετο, встречаются у «отца истории» и в других местах его сочинения — во второй и пятой книгах: II. 171; V. 51 (οὐδέ οἱ ἐξεγένετο ἐπὶ πλέον κτλ.)39. Случай во II книге весьма интересен, поскольку здесь автор признается, что ему многое известно о египетских мистериях и, хотя он мог бы поведать о них подробнее, но не скажет больше того, что он уже рассказал, а будет хранить о том молчание (Hdt. II. 171. 1)40. NB: По ходу замечу, что это признание Геродота может нам подсказать о его нарративном принципе nil his amplius, который, несмотря на ироничное замечание Р. У. Мейкана (см. предыдущий абзац), свидетельствует, скорее, не о неосведомленности историка за пределами им изложенного, но, вероятно, об иных — видимо, разных — мотивах самоограничения автора. Впрочем, это предположение требует отдельного специального обсуждения. Однако здесь я не стану останавливаться ни на упомянутом пассаже из «египетского логоса», ни на этих конкретных случаях употребления историком похожих речевых оборотов, поскольку это увело бы нас в сторону от основной темы.
Важно, что темпоральным резюме-оборотом в VI. 42 историк подытоживает год, причем событийно наполненный военный год (VI. 31—41)41. И здесь, в завершение отдельного эпизода и временного отрезка, Геродот использует то же самое выражение, какое мы встречаем в конце последней книги. Отождествляя этот оборот с тремя другими из IX книги, рассмотренными выше, К. Дэвальд справедливо называет его «устойчивым выражением» (formulaic expression) в языке Геродота42.
* * *
Вывод I. Насколько мне известно, никто из авторитетных исследователей Геродота не считает, будто эта фраза заимствована «отцом с.49 истории» у Фукидида43. Но резюме-оборот в финале «Истории», который И. Е. Суриков подмечает как «интересный нюанс», действительно интересен, однако в ином смысле, нежели тот, что вкладывает И. Е. Суриков. Он обосновывает предположение о заимствовании Геродотом «фукидидизма» как раз тем, что данная фраза в финале «Истории» исключительна, а поэтому не является геродотовской (Суриков: «она в целом совсем не характерна для геродотовского стиля»). Однако a posteriori приведённые выше случаи показывают, что темпоральный оборот Hdt. IX. 121 вовсе не уникален, а, скорее, даже типичен для Геродота44 (что уже не раз отмечалось комментаторами): этот резюме-оборот встречается в VI и несколько раз в IX книгах. Так верно ли считать его заимствованным, «фукидидовским»? Полагаю, что нет. Для чего домысливать о влиянии манеры повествования начинающего афинского историописателя на маститого галикарнасского, коли и так ясно, что перед нами выражение, свойственное стилю Геродота? Современные филологи неоднократно отмечали, что у «отца истории» оно является устойчивым речевым оборотом (formula, formulaic expressions, Redeweise). Если внимательно просмотреть не только заключительные главы, а полный текст «Истории», то можно согласиться с мнением о формульных темпоральных выражениях в сочинении галикарнасского историка. А вот новую гипотезу о влиянии Фукидида на «отца истории» на основании этого «интересного нюанса» вряд ли можно признать состоятельной и, по-видимому, следует отклонить.
* * *
Изложенные выше соображения составляют основную претензию к идее о возможности заимствования Геродота у младшего афинского коллеги, которая по сути базируется на тезисе о фразе, «очень типичной для Фукидида». Но выскажу дополнительно несколько замечаний.
И. Е. Суриков согласен с мнением большинства исследователей, что Геродот умер в промежутке между 429 и 425 гг. до н. э.45 В ряде с.50 публикаций о Геродоте Суриков приводит мнение Ч. Форнары, который более 40 лет назад попытался доказать, что первая «История» была опубликована около 414 г. и, возможно, ещё при жизни «отца истории»46. Кажется, что И. Е. симпатизирует взглядам американского исследователя, но при этом высказывается сдержанно47, оставаясь на утвердившейся в науке позиции (с которой солидарен и автор этих строк): смерть застала Геродота в первой половине 420-х годов, «в первые годы Пелопоннесской войны».
В статье «Последние главы “Истории” Геродота…» для И. Е. Сурикова важно было показать не только то, что галикарнасский историк намеревался продолжать свой труд «по-фукидидовски», но именно то, что он планировал продолжить незаконченную им историю греко-персидских войн48. Суриков предпринимает попытку следующего психологического объяснения, почему «отцу истории» не удалось воплотить свой замысел «до конца»: «…Но Геродоту не суждено было полностью воплотить в жизнь свои планы, он не исчерпал поставленную перед собой задачу, не рассказал до конца всего того, что хотел рассказать. Почему? Наверное, самый вероятный ответ будет таким: подступила старость, болезни, автор почувствовал приближение смерти… А описать оставалось ещё так много: целый тридцатилетний период военных действий! Геродот понял: он этого сделать просто не сможет, не успеет»49. Выглядит художественно и драматично: старость, немощность, предчувствие стариком-историком скорой смерти…
Но сколько же было лет историку на тот — вероятный (как обычно полагают) — момент его смерти? За пятьдесят. Если считать датой его рождения 484 год, а время окончания жизни — между 429 и 425 гг. до н. э., то выходит, что умер Геродот в возрасте 54—59 лет. Конечно, говорить о крепости бывалого путешественника, когда ему «пять (или девять?) да ещё пятьдесят», сложно (хотя, казалось бы, почему, если он — закаленный в странствиях скиталец, претерпевший за свою жизнь многие тяготы и невзгоды?), но всё же мне с.51 представляется маловероятным этот «самый вероятный ответ», который вообще не может являться аргументом для исследователя. Но, если эти простые расчеты соответствуют действительности (а И. Е. Суриков придерживается обеих — начальной и, с вариантами, конечной — указанных дат жизни историка), то Геродот не был дряхлым стариком ни по нашим, ни по античным «меркам». Быть может в этом возрасте уже поздновато путешествовать (?), и в таком случае Геродот вряд ли мог приезжать в Афины в 420-х годах, поселившись с конца 440-х гг. в далеких Фуриях. Но вряд ли этот возраст был настолько преклонным, что являлся помехой для одного из самых известных античных путешественников (согласно преданию, афинян Эсхил переехал на Сицилию в возрасте под 70, а домосед Еврипид отправился в Македонию, когда ему было за 70; и эти примеры можно десятикратно умножить!).
По Сурикову, Геродот намеревался поскорее завершить свой труд полностью, поскольку осознавал, что он «просто не сможет, не успеет» завершить дело своей жизни. И, опять же, вряд ли можно назвать 54-х или даже 59-летний возраст пределом творческой активности мужа: нам известны многие примеры античных (только античных) деятелей, которые творили в довольно преклонном возрасте — за 80 лет (см., например, специально на эту тему сочинения Плутарха: Plut. Ad seni respublica gerenda sit, особ. — 784d—791e)50. Надо признать, что мы ничего не знаем о причинах смерти прославленного галикарнасского путешественника, здесь можно только гадать. Но версия И. Е. Сурикова, что будто бы предчувствие кончины подвигло историка изменить своим принципам — методу и жанру — кажется сомнительной.
* * *
Нам неизвестно, когда Фукидид приступил к работе над своим историческим исследованием, с чего он начал и насколько интенсивно работал, собирая, описывая и систематизируя собранный материал, что и в каком виде он успел подготовить к 429-му или 425-му году (если конечным рубежом жизни Геродота считать эту дату)? Афинский историк заявляет, что взялся за работу сразу, когда началась война, которую он считал самой значительной из всех, бывших до нее (Thuc. I. 1. 1), но имеет ли он виду написание второй книги («военной») или же первой — «предвоенной», вступительной — книги? В I книге «Истории Пелопоннесской войны» ещё нет фукидидовских стандартных темпоральных формул, и хронологическая последовательность подачи с.52 материала не является структурообразующей51. В кн. II—VIII, в рассказе о самой войне, временные топосы у Фукидида встречаются регулярно и являются «концовками» или «зачинами» самостоятельных эпизодов. Устойчивыми темпоральными оборотами историк маркирует отдельные эпизоды-логосы и определяет рамки сезонных кампаний и военных лет. Такого рода маркеры формируют общую схему52 исторического труда Фукидида и специфику усвоенной и разработанной им манеры историописания. «Как в справочнике или техническом пособии», — видимо, не без иронии замечает о хронологической системе Фукидида Ф. Стадтер53. Если книги II—VIII — согласно системе, заданной Фукидидом, — структурированы летописно-линейным способом, то структура I книги лишена сезонного схематизма, она, скорее, прерывисто-дигрессивна: в ней присутствуют разного рода отступления от основной темы, уже заявленной автором в самом начале (Thuc. I. 1)54. Что касается сложной композиции первой книги, А. Ренгакос55, считая ее расширенным «приступом» афинского историка к объёмной эпопее о Пелопоннесской войне, сопоставляет с таковыми в гомеровской «Илиаде» и «Истории» Геродота (I. 1—5)56.
Ещё раз отмечу, что вопросы о том, когда и в какой последовательности афинский историк создавал свой труд, неразрешимы57, да с.53 и поиск ответов на них для нас здесь не суть важен. Во всяком случае, в первый период войны (431—424 гг. до н. э.) Фукидид был занят полисными делами в Афинах до своей стратегии и командировки на фракийское побережье для защиты Амфиполя (осень 424 г.). С конца 430-х он мог привлекаться к исполнению гражданских обязанностей: молодой аристократ из славного рода, Фукидид, конечно, был озабочен, в первую очередь, государственными проблемами и своей политической карьерой58. К тому же шла война, в которой одну из ведущих ролей играл его полис, так что вряд ли молодой гражданин находился в стороне от военных и политических дел. Скорее всего, с 431 по 424 г. в самих Афинах (или, быть может, участвуя в это время в посольствах от имени своего полиса), будучи включённым в политические события (как же иначе), Фукидид только копил материал для будущей «Истории», делал наброски и продумывал план своего труда. Заняться же оформлением материала он смог в то время, когда обрёл «вынужденный досуг», но с конца 424 г. он уже был афинским изгнанником.
Принято считать, что афинский историк первым разработал хронологический принцип и положил его в основу исследования исторических событий. Его труд par excellence структурирован анналистически59: всю войну Фукидид делит на отдельные периоды — с.54 годы, а каждый год — на полугодия: летнюю и зимнюю кампании. Но для того, чтобы структурировать даже первый период Пелопоннесской войны по годам и кампаниям, должны были, как представляется, пройти многие кампании и годы, minimum несколько лет (3 — 5 — 7 — 10?), чтобы события погодно упорядочить в рамках исследования. Мала вероятность того, что Фукидид мог осуществить это к 425-му, а тем более к 429 году. Ведь даже если допустить, что помимо гражданских обязанностей деятельный молодой политик с первых лет войны активно занимался сбором материала для своего исследования, то всё же сомнительно, что в начале Архидамовой войны — времени первых вражеских набегов и первых сражений — он уже разработал принцип историописания, который положит в основу своего хронологического метода.
* * *
Вывод II. Несомненно, Фукидид и Геродот должны были встречаться на улицах и площадях афинского полиса либо в кругу симпосия. Афинский историк был знаком с сочинением Геродота (этот факт установлен и уже неоднократно обсуждался)60. Труд Геродота стал для Фукидида своего рода «точкой отсчета», вектором направления для его собственного военно-исторического исследования, в несравненно большей степени, нежели сочинения «догеродотиков». А вот обратная реакция — факт всё же довольно спорный. Гипотеза, что известный историописатель, сочинитель и чтец своих исторических логосов Геродот заимствовал лишь у начинавшего свой путь на ниве служения Клио Фукидида, искавшего свою манеру, только приступавшего к собранию и классификации материала — вызывает серьёзные возражения. По сути, как было отмечено выше, тезис об «обратном» влиянии опирается только на то, что уникальная (а это не так) фраза Геродота соответствует по содержанию манере, которая «более свойственна Фукидиду», а значит, «отец истории» мог заимствовать принцип. Но подобного рода подход кажется весьма упрощенным. Такова логика и аргументация сторонников «совпадений как заимствований». Однако параллельные места и сходные приёмы и методы сами по себе ещё ни о чем не говорят61. И рождаются историографические мифы о взаимосвязях, заимствованиях и взаимовлиянии.
с.55
Sinitsyn A. A. Thucydides and Herodotus — had they influenced each other? (as to an “Interesting Nuance”)
The article gives some consideration to the hypothesis that Herodotus used the “Thucydides method”. I. E. Surikov (2010; 2011) believes that the sentence at the end of Herodotus’ work (9. 121: καὶ κατὰ τὸ ἔτος τοῦτο οὐδὲν ἐπὶ πλέον τούτων ἐγένετο) shows that the historian from Halicarnassus had borrowed the temporal principle from his junior Athenian colleague. The researcher assumes that Herodotus must have been determined to continue his account of the Persian Wars waged after 478 B. C. in the manner used by Thucydides, that is, by narrating the events of the military campaigns season by season, year by year. Objections: 1) Surikov disregards the fact that similar final-phrases are also found in other parts: Hdt. 6. 42; 9. 41; 9. 107, not only at the end of the History (9. 121). It is important that in the middle of the work the historian sums up the eventful war year, 493 B. C., with the help of the same temporal final-phrase (6. 42. 1: καὶ κατὰ τὸ ἔτος τοῦτο ἐκ τῶν Περσέων οὐδὲν ἐπὶ πλέον ἐγένετο τούτων…). Contemporary philologists (H. Stein, R. W. Macan, C. Dewald, M. A. Flower and J. Marincola at al.) have frequently noted that this device, final-phrase, is stable, formulaic (“Redeweise”, “formula”, “formulaic expressions”). Hence, this “interesting nuance” can hardly render well-grounded the hypothesis that Thucydides had influenced the “Father of History”. 2) Herodotus’ death is usually dated at the first years of the Peloponnesian War (between 429 and 425 B. C.), so he died aged 54—59, thereby Surikov’s version that the old historian, having a foreboding of his close end, had abandoned his manner of narration and decided to adopt the Thucydides’ method fails to convince. 3) Also, the Athenian historian must, by this time, have elaborately studied this chronological principle. But even if to assume that apart from his civil duties as a young efficient statesman, Thucydides kept making painstaking efforts to collect material for his History, it is still hardly likely that at the beginning of the Archidamian War he had already designed the method of historical recording that would later govern his research. For the historian, to have arranged in a historical record the first period of the Peloponnesian War by year and season it seems that minimum several years had to elapse. 4) It is reasonable to assume the opposite: that Thucydides, aware of Herodotus’ work, noted this final-phrase and borrowed it to make it the principle to govern his account of the events of the Peloponnesian War.