Сенаторская аристократия и римский сенат как политическая сила в королевствах Одоакра и Теодериха
© 2017 г. Перевод с итал. В. Г. Изосина.
с.3 Последовательное расселение варварских народов, управляемых своими собственными, фактически независимыми от равеннского двора королями, в различных провинциях диоцезов префектуры претория Галлия (praefectura praetorio per Gallias), сузило фактическое осуществление императорской власти на Западе во втором десятилетии после середины V века до пределов префектуры претория Италия (praefectura praetorio per Italias). Но и в отношении этой префектуры можно сказать, что, вследствие уступки в пользу императорской власти Востока провинций диоцеза Иллирик (dioecesis Illyrici), пограничных с префектурой претория Иллирик (praefectura praetorio per Illyricum)1, и вследствие перехода под власть вандалов провинций диоцеза Африка (dioecesis Africae) и больших островов западного Средиземноморья, от двора в Равенне всё ещё зависели лишь провинции Италийского диоцеза (dioecesis Italiciana), лишённого, однако, Сицилии и Корсики. Таким образом, непосредственная сфера власти императорского правительства на Западе свелась, по сути, к италийскому полуострову.
Три силы приняли теперь на себя в Италии основной вес в политической игре, постепенно всё больше сужавшейся, усиливая истощение императорской власти на Западе: армия, бюрократия и духовенство. В армии воплощалась сила, представленная германским элементом и высшими военными должностями. В бюрократии сосредоточилась сила, представленная римским светским элементом и высшими гражданскими должностями, а значит, сенаторской аристократией и защищавшей её интересы корпорацией — римским сенатом. В духовенстве заключалась с.4 сила, представленная римским церковным элементом, возглавляемым римской церковью и её епископом.
Этим трём силам соответствовали три главные проблемы. Конституционная проблема заключалась в окончательном урегулировании положения различных варварских народов, которые находились в Италии, поскольку императорское правительство периодически использовало их способных носить оружие мужчин и их вождей для поддержания боеспособности вооружённых сил государства. Я говорю «конституционная проблема», поскольку в действительности речь шла о том, чтобы дать государству новое, более подходящее устройство, соответствующее тому кризису, который нарушил связи имперского общества на Западе и превратил саму фигуру императора в чужеродный для тех реальных условий пережиток. Из конституционной проблемы прямо вытекала, и более того, взаимопроникала с ней, составляя её значительную часть, проблема урегулирования отношений государства в Италии с императорской властью Востока. Третья проблема, религиозная, глубоко проникала в две другие, так как на их развитии и разрешении не могли не отразиться радикально её развитие и его результат. Речь шла о выстраивании отношений римской церкви, хранительницы католической ортодоксии, с германским арианским элементом, с одной стороны, а с другой — с императорским правительством и духовенством Востока, всегда расположенными к принятию неортодоксальных учений.
Из числа трёх ранее отмеченных политических сил важное участие в событиях, сопровождавших попытки разрешить конституционную и религиозную проблемы, принимала сила, воплощённая в сенаторской аристократии и в римском сенате. Такие попытки, предпринятые в рассматриваемый период Одоакром и Теодерихом в отношении конституционной проблемы, получили компромиссные решения; попытки римских епископов и восточных императоров в отношении религиозной проблемы привели к временному согласию западной и восточной церквей при папе Гормизде и императоре Юстине I; в то же время проблема отношений с обосновавшимся в Италии германским арианским элементом, после её, в общем, намеренного игнорирования, оказалась совершенно неизлечимой во времена понтификата Иоанна I и в последние годы правления Теодериха.
с.5 Уже Узенер2 попытался выделить воздействие, оказываемое на римскую церковь сенатом во времена готского владычества, а Лекривен3 дал убедительную картину роста политического значения сенаторской аристократии и римского сената после исчезновения императора на Западе. Совсем недавно Чесси4, своими исследованиями об императорском кризисе и лаврентийской схизме, а также исследованиями в рамках подготовки к изданию Анонима Валезия, внёс значительный вклад в изучение конституционной и религиозной проблем, и отношения к ним сенаторских партий. Два года назад Шнайдер5 попытался сделать бо́льший акцент на фигуре Флавия Магна Аврелия Кассиодора. Но наибольшая заслуга принадлежит Сундваллу6, наиболее ясно и точно осветившему политическую деятельность сената и сенаторской аристократии при Одоакре и готских королях.
с.6 На основе источников и публикаций, упомянутых здесь из числа очень многих, составляющих библиографию этой темы, я должен определить ту роль, которую следует признать за сенаторской аристократией и римским сенатом как политической силой в королевствах Одоакра и Теодериха. Обширность темы и крайняя узость границ, с необходимостью заданных в сообщениях, вынуждают меня к быстрому, я бы сказал, схематическому обзору наиболее значимых в этом отношении фактов.
Предпринятые как Одоакром, так и Теодерихом попытки разрешения конституционной проблемы и достигнутое, наконец, компромиссное решение происходят под ауспициями римского сената.
Сразу же после военного мятежа 476 года, повлекшего провозглашение Одоакра королём варварских народов в Италии, только участие сената предоставило способ предложить императору Зенону формулу, подходящую для того, чтобы узаконить новое положение дел, созданное этим самым военным мятежом. Сенаторское посольство в Константинополь, о котором сообщает известный фрагмент Малха7, было, несомненно, актом, посредством которого сенат брал на себя полную и прямую ответственность за произошедшее. Не могло иметь иного смысла заявление сената о том, что он назначил Одоакра правителем и защитником западной части Империи вследствие его опытности в политических и военных делах, отчего для Запада нет больше необходимости в собственном императоре, но для обеих частей Империи теперь достаточно единственной верховной власти императора Востока, которого просят лишь предоставить Одоакру достоинство патриция и поручить ему управление Италийским диоцезом. Хотя шаги в этом направлении и не достигли практического результата, всё же несомненно, что в надежде найти решение проблемы отношений с Востоком поведение сената сделало возможным для Одоакра осуществление суверенных функций в Италии в рамках римской res publica8. В самом деле, тот, кто просмотрит имена лиц, занимавших при с.7 нём высшие гражданские должности, увидит, что в действительности Одоакр управлял Италией через сенаторскую аристократию9.
Было, впрочем, естественно, что не вся она была согласна с политикой сотрудничества с варварским королём, и не вся была расположена упорствовать до крайних пределов, когда, после утраты всякой надежды на законное признание со стороны императора Востока и в условиях принявшей реальные очертания кампании Теодериха под явными ауспициями Зенона, начатый Одоакром правительственный эксперимент не мог продолжаться иначе, как через открытое восстание против верховной императорской власти и непризнание её легитимности. Поэтому мы не должны удивляться тому, что почти все представители аристократии предпочли отделить собственную ответственность от ответственности побеждённого, доведённого до последней обороны Равенны, лишая его тем самым всякой реальной возможности внутренней политической поддержки для вероятного военного реванша. Но были всё же те, кто, как Пётр Марцеллин Феликс Либерий10, оставался рядом с Одоакром до трагического эпилога его правления.
Как для Одоакра после совершённого им переворота, так и для Теодориха главной силой, выступившей посредником в отношениях с императором Востока по урегулированию конституционного вопроса, снова стал сенат. Теодорих не мог оставаться лишь magister militum Зенона в Италии, где его противник правил с титулом rex, с фактического согласия италийских правящих классов и при терпимости императора Востока, продолжавшейся более десяти лет. Но переговоры о том, чтобы Зенон и его преемник Анастасий I даровали Теодериху право «облачиться в царское одеяние» (vestem induere regiam), велись тремя последовательными сенаторскими посольствами. Последнее, возглавляемое, как и первое, главой сената (caput Senatus) Флавием Фестом, получило, наконец, удовлетворение по существу требований Теодериха «об обретении королевской власти» (de praesumptione regni)11.
с.8 И как при Одоакре, так и при Теодерихе сенаторской аристократии удалось сохранить широкое участие в гражданской администрации Италии в период укрепления нового королевства: самые высокие должности остались за представителями знатных римских родов12. Преемственность в направлении деятельности правительства происходила, несомненно, из того значения, которое новый варварский король с необходимостью должен был придавать сотрудничеству сенаторской аристократии, и объясняется также преемственностью на руководящих постах видных представителей этой аристократии. Либерий, самый верный сторонник Одоакра, был призван победителем занять должность префекта претория и возглавить комиссию, которой было поручено разделить земли среди готского народа; не могло быть лучшей гарантии того, что интересы знатных сенаторских семей не будут, насколько это возможно, затронуты, как это на самом деле и произошло13.
Не меньшее значение имело участие сенаторской аристократии и римского сената в полемике по поводу религиозного вопроса. Глава прославленного рода Дециев, Цецина Деций Максим Василий, представлял, вне сомнений, также сенаторское течение, обеспокоенное возможными последствиями для Италии недавнего указа об Энотиконе, когда в 483 году в своём качестве «префекта претория и патриция, действующего также от имени превосходнейшего короля Одоакра» (praefectus praetorio atque patricius, agens etiam vices praecellentissimi Regis Odovacris) вмешался в работу избирательной ассамблеи, собравшейся для того, чтобы дать преемника папе Симплицию. И был избран именно представитель знатного римского рода, Феликс III, решительный противник защищаемого восточным двором учения14.
И для переговоров с константинопольским патриархом Акакием римская церковь использовала сенатора, vir illustris Андромаха, отправившегося с этой целью на Восток с подробными инструкциями Курии15. Вполне вероятно, что его с.9 миссия имела двойную задачу, политическую наряду с религиозной, учитывая, что Андромах примерно в это же время, как следует из известной дарственной грамоты Одоакра комиту Пиерию, был также magister officiorum et consiliarius этого короля16. И конечно, такую двойную задачу имело сенаторское посольство, отправившееся в Константинополь позднее, когда ещё шла борьба вокруг Равенны, возглавленное сенатором Флавием Аницием Пробом Фаустом, magister officiorum Теодериха, и сенатором Иренеем; им велись переговоры от имени готского короля, а вместе с тем — и переговоры от имени папы Геласия I, снабдившего посланников подробными инструкциями о вероучительных принципах, которые нужно было поддерживать, конкретизированными в специальном commonitorium17. То, что сенат был, так сказать, центром тяжести в это трудное время, подтверждается и тем фактом, что император Анастасий I старался в то же самое время завоевать для восточных учений римскую аристократию посредством собственных посланников в Риме, имевших приказ избегать всякого прямого контакта с папой18. Фауст остался верным выразителем католической ортодоксии, но глава следующего сенаторского посольства, добывшего, наконец, признание требований Теодериха со стороны императора, caput Senatus Флавий Фест, напротив, принял на себя инициативу добиваться от преемника Геласия I, Анаклета II[1], присоединения ко взглядам Энотикона19.
Отсюда произошёл известный конфликт с Фаустом и с последователями ортодоксального учения, который, через драматические события лаврентийского раскола 499—
В начале этого беспокойного периода префектом претория был старик Кассиодор, который, уже бывший comes rerum privatarum, comes sacrarum largitionum и consularis Siciliae при Одоакре, одним из первых примкнул к Теодериху в начале его италийской кампании и до префектуры был им назначен corrector Lucaniae et Bruttiorum23. Удержанное Кассиодором в религиозной борьбе промежуточное положение между Фаустом и Фестом не могло не отразиться на первоначальном поведении короля24. И то, что потом префектура была отдана Фаусту25, имело определённую связь с дальнейшим поведением Теодериха. И сын Кассиодора, молодой Флавий Аврелий Кассиодор, который уже прошёл свою первую политическую практику в качестве consiliarius отца в praefectura praetorio, и который ценился королём из-за своих речей, весьма красноречиво (facundissime) произнесённых им в похвале ему, занял возле с.11 Теодериха в период, когда кризис раскола был преодолён, деликатную должность quaestura palatii26.
Драматические события тех лет были для сенаторской аристократии испытанием на прочность. В ней возобладало ортодоксальное течение, сенат и знатные сенаторские роды остались верны направлению, обозначенному римской церковью в переговорах, возобновлённых папой Гормиздой сначала с императором Анастасием, без успешных результатов, а затем с Юстином, на сей раз с благополучным исходом. Религиозный интерес римской церкви совпал тогда с политическим интересом Теодериха. В результате победоносной сирмийской войны король отодвинул на Восток пределы италийского государства, вновь достигнув древней границы dioecesis Illyrici и оставив praefectura praetorio per Illyricum зависимой от Константинополя. В то же время на Западе он отвоевал средиземноморскую Галлию до Родана, восстановив название praefectura praetorio Galliarum в пределах этой территории, хотя она была лишь малой частью древней имперской префектуры. И Теодерих поддержал деятельность папы по утверждению верховенства римской церкви над церквями отвоёванной Галлии и провинций на восточной границе. Вполне естественно, что сенат в ситуации, которая удовлетворяла как его религиозные, так и, можно сказать, национальные чувства, оставался на стороне папы, рядом с варварским королём27. В 516 году император попытался возобновить старую игру, желая иметь дело непосредственно с сенатом и надеясь оторвать его от папы и короля. Но сенат, хотя и ответил ему с почтением, однако с равным почтением отозвался, в письме к Анастасию, о короле, «domini nostri invictissimi regis Theodorici»[3], и в полном соответствии с принципами отстаиваемого папой Гормиздой вероучения от своего имени призвал императора восстановить единство церкви28.
с.12 Однако как Теодерих, так и Гормизда понимали целесообразность освобождения от влияния знатных сенаторских родов, и их действия в эти годы действительно показывают явное стремление достичь этой цели. Король старался ввести на высокие посты в гражданской администрации государства людей из придворных кругов, в основном выходцев из провинции. Их вступление, в силу занятия высоких должностей, в сенат, а равно допуск в него представителей благородных семейств средиземноморской Галлии, желаемый и поддерживаемый королём, несомненно, имел тенденцию к расширению основы этой корпорации, до сих пор остававшейся монополией знатных родов римской городской аристократии, особенно рода Дециев. С другой стороны, переговоры, ведомые Теодерихом с Константинополем для прояснения натянутых отношений после сирмийской войны и для урегулирования проблемы наследования престола, проводились при посредстве лиц, не связанных со знатными римскими родами. Аналогичным образом переговоры между Гормиздой, Анастасием и Юстином по разрешению давнего религиозного конфликта происходят без участия наиболее представительных членов городской сенаторской аристократии, которые не должны более являться, как это происходило ещё недавно, непременными посредниками между королём и папой, с одной стороны, и императором, с другой29.
Поведение, соблюдаемое потом Кассиодором в принятии нелёгкой ответственности за сотрудничество с правительством Теодериха в течение того скорбного периода, которым закончилось его правление, заставляет думать, что даже в этот период изменившемуся направлению политики короля мог содействовать, по крайней мере, первоначально, совет молодого quaestor palatii. С другой стороны, новому направлению способствовало согласие, проявленное самим большинством сенаторской аристократии и сенатом, с общей деятельностью Теодериха, заинтересованного в поддержании доброй гармонии с папой на религиозной почве, и в целях обеспечения на политической почве Италии действительной автономии с.13 относительно Востока, а также преобладания среди варварских государств, возникших внутри древних границ Западной империи. Дело, однако, в том, что Теодерих постепенно отстранил от прямого контакта со своим двором наиболее видных представителей сенаторской аристократии. По сути, тот же самый Кассиодор после 511 года более десяти лет не занимал реальных должностей в центральной администрации, и если был в 514 году консулом, то не исполнял, вероятно, в этот период никаких других функций, кроме corrector Lucaniae et Bruttiorum30. Даже назначение Либерия praefectus praetorio Galliarum31 означало, в конечном счёте, его удаление из Равенны, хотя и посредством лестного поручения особого доверия.
Но Теодерих не мог долго сохранять такое отношение. Если сенат и сенаторская аристократия и были отстранены от какого-либо официального участия в переговорах, благодаря которым восстановление религиозного единства в 521 году стало, можно сказать, свершившимся фактом, однако сохраняли самый живой и пылкий интерес к самим переговорам и к их протеканию, интерес, который приводил их ко всё более тесному контакту с императорским двором Востока, с неизбежностью выдвигая их на передний план политической сцены32. Теодерих был вынужден это учитывать. Красноречивым симптомом данной ситуации стала в 519 году та торжественность, которой он хотел окружить назначение консулом наследного принца Евтариха, получившего в Риме почести сената и приветствуемого пылкой речью Кассиодора33. Знатные фамилии с.14 римской аристократии вновь увидели при равеннском дворе своего выдающегося представителя в лице Аниция Манлия Северина Боэция, призванного королём управлять magisterium officiorum после того, как оба его сына были удостоены консульства в 522 году34.
Искушённый в религиозных вопросах, Боэций был, несомненно, строгим выразителем направления пылкой и бескомпромиссной религиозности, которая под влиянием возобновлённого единства Востока с римской церковью завоевала расположение среди нескольких наиболее выдающихся представителей сенаторской аристократии35. С другой стороны, Боэций многообразными отношениями был связан с греческой мыслью, чьи произведения он перевёл на латынь, чтобы сделать их доступными для своих соотечественников36. Он не чувствовал себя виновным перед собственной совестью, когда воспользовался высокой должностью для воспрепятствования поступившему к королю доносу о подозрительных сношениях с императором Юстином, поданному против Альбина, бывшего консула Теодериха — в самом деле, первого консула, назначенного Теодерихом, — построившего вместе с женой Глафирой базилику близ Рима и по-дружески прозванного папой Гормиздой «religiosus», выдающегося представителя знатного рода Дециев37. Боэций и Альбин были подавлены кровавой реакцией Теодериха; вскоре им был подавлен также caput Senatus Квинт Аврелий Меммий Симмах, бывший сторонником ортодоксального учения во времена лаврентийской схизмы, чья удалившаяся к благочестивой жизни дочь Галла состояла в переписке со святым Фульгенцием38. Но то же самое насилие, применённое в качестве реагирования Теодерихом, доказывало важность, придаваемую королём религиозному движению, ощущавшемуся в сенаторской аристократии, которое с неизбежностью влекло тревожные политические последствия.
С другой стороны, Теодериху всё же пришлось обратиться к известному представителю сенаторской аристократии: король пожелал, чтобы место Боэция в качестве magister officiorum было занято с.15 Кассиодором39, принёсшим ему ценную поддержку той части римского правящего класса, которая была верна программе сотрудничества с готской монархией, сочтённой ею необходимой защитницей италийской автономии перед лицом Константинополя. Несомненно, что также поэтому, а не только вследствие страха перед его гневом, для Теодериха стало возможным добиться присоединения сената к его репрессивной деятельности, ограничив явных сторонников Боэция теми, кто имел наиболее непосредственные отношения дружбы и родства с ним40. А с другой стороны, следует признать несомненной заслугой Кассиодора то, что сенат не подвергся ещё более жестоким преследованиям со стороны короля и что король, в конце концов, был вынужден вновь использовать деятельность этого исторического собрания, как и в начале своего царствования, отправляя в Константинополь вместе с папой Иоанном I, сопровождаемым тремя епископами, также сенаторское посольство, с целью попытаться сойтись с Юстином, императором, который в те годы столь сильно поспособствовал раздражению и подозрениям Теодериха и готов своими мерами против некатоликов. Двое из сенаторов-членов посольства, Флавий Теодор и Импортун, принадлежали к сиятельной семье Дециев.
Известен печальный эпилог этого посольства, закончившегося суровым приёмом, оказанным королём сенаторам и папе, умершему через несколько дней после возвращения в Равенну, 18 мая 526 года41. И ещё раз поддержка Кассиодора и его партии помогла Теодериху, позволив избежать прямого вмешательства короля в выборы папы, чья личность составляла точку опоры сенаторской оппозиции готской монархии42. Но нет сомнений, что Кассиодор был также убеждён в том, что действенное сотрудничество с готской монархией было бы неосуществимо без содействия сената и сенаторской с.16 аристократии, а с другой стороны, чтобы добиться этого, необходимо было поддерживать желанную италийскую автономию в рамках корректных отношений с императором Востока.
Со всей очевидностью эта мысль следует из известных слов, вложенных Кассиодором в уста умирающего Теодериха, обращённых к названному его преемником десятилетнему внуку Аталариху, к графам и знатным людям готского народа: «regem colerent, senatum populumque Romanum amarent, principem Orientalem placatum semper propitiumque haberent post deum»[4]43. Этой политической программы полностью придерживались первые акты правительства регентства, в котором именно Кассиодору принадлежала maxima pars44. Политическое завещание, чьё изложение приписывается Теодериху как последний итог всего его правления, является лучшим свидетельством того, что в его правительственном эксперименте, как и в эксперименте, предпринятом ранее Одоакром, имевшая наибольший вес политическая сила была представлена сенаторской аристократией и римским сенатом. И это было возможным благодаря поведению и деятельности как тех, кто в недрах сената и аристократии боролся за более тесное соглашение с восточной частью Империи, так и тех — чьим главным представителем был Кассиодор — кто видел в сотрудничестве с германским военным элементом наиболее эффективное средство для обеспечения плодотворной автономии Италии, хотя и страстно стремился сохранить для неё отпечаток многовековой имперской цивилизованности.
ПРИМЕЧАНИЯ
