Отражение иранской интерпретации греко-персидских войн в «Истории Армении» Моисея Хоренского

с.81 Гре­ко-пер­сид­ские вой­ны (500—449 гг. до Р. Х.) — одна из наи­бо­лее инте­рес­ных и хоро­шо иссле­до­ван­ных стра­ниц исто­рии древ­не­го мира. Одна­ко их осве­ще­ние в источ­ни­ках стра­да­ет одним суще­ст­вен­ным недо­стат­ком — о них рас­ска­зы­ва­ют исклю­чи­тель­но гре­че­ские¹ или осно­вы­ваю­щи­е­ся на них рим­ские источ­ни­ки². Послед­ние пре­под­но­сят мате­ри­ал с гре­че­ской точ­ки зре­ния — как борь­бу сво­бо­до­лю­би­вых элли­нов про­тив пер­сид­ских пора­бо­ти­те­лей до побед­но­го кон­ца³, и дают мало воз­мож­но­сти соста­вить пред­став­ле­ние о восточ­ной (пер­сид­ской) трак­тов­ке при­чин, хода и ито­гов этих войн.

Самих иран­ских источ­ни­ков по исто­рии войн не сохра­ни­лось. Они, если суще­ст­во­ва­ли, мог­ли быть напи­са­ны при дво­ре Ахе­ме­нид­ских царей в V—IV вв. до Р. Х.⁴, но впо­след­ст­вии уни­что­же­ны, напри­мер, во вре­мя заво­е­ва­ний Алек­сандра Македон­ско­го. Но, ско­рее все­го, память об этих вой­нах была запе­чат­ле­на в иран­ских эпи­че­ских ска­за­ни­ях, являв­ших­ся, в отли­чие от асси­ро-вави­лон­ских цар­ских хро­ник, основ­ным видом исто­ри­че­ской памя­ти древ­не­иран­ско­го обще­ства⁵. Воз­мож­но даже, что суще­ст­во­вал соот­вет­ст­ву­ю­щий эпи­че­ский цикл, кото­рый в после­дую­щие века мог под­верг­нуть­ся раз­ным обра­бот­кам и оста­вить свой след в тех или иных источ­ни­ках.

В све­те ска­зан­но­го осо­бо­го вни­ма­ния заслу­жи­ва­ют гла­вы 12—13 II кни­ги «Исто­рии Арме­нии» армян­ско­го исто­ри­ка, рито­ра и фило­со­фа V в. Мои­сея Хорен­ско­го (Мовсе­са Хоре­на­ци)⁶. В этих гла­вах он гово­рит о дея­тель­но­сти армян­ско­го царя Арта­ше­са I Арша­кида. В при­во­ди­мом Мои­се­ем спис­ке армян­ских царей фигу­ри­ру­ют два пра­ви­те­ля с таким име­нем. Совре­мен­ная нау­ка в основ­ном либо отвер­га­ет пер­во­го из них, либо обо­их вме­сте отож­дествля­ет с цар­ст­во­вав­шим в 189—160 гг. до Р. Х. осно­ва­те­лем дина­стии Арта­ше­сидов Арта­ше­сом I, с той ого­вор­кой, что неко­то­рые при­пи­сы­вае­мые им дея­ния на самом деле отно­сят­ся к дру­гим монар­хам⁷. Пер­вый под­ход, в свою оче­редь, пред­став­лен как учё­ны­ми, счи­таю­щи­ми образ Арта­ше­са I недоб­ро­со­вест­ным обра­зом вымыш­лен­ным Хоре­на­ци на осно­ве пере­ра­бот­ки раз­но­об­раз­ных источ­ни­ков⁸, так и, на наш взгляд, наи­бо­лее близ­ким к истине армян­ским фило­ло­гом С. Мал­ха­сян­цом, по пред­по­ло­же­нию кото­ро­го ника­ко­го Арта­ше­са I в пер­во­на­чаль­ном плане Хоре­на­ци не было. И толь­ко сооб­ще­ния неко­то­рых гре­че­ских авто­ров, по его заме­ча­нию, вынуди­ли исто­ри­ка вклю­чить это­го царя в свою хро­но­ло­гию и при­пи­сать ему дела, кото­рые в иных источ­ни­ках, исполь­зо­ван­ных Мои­се­ем, каса­ют­ся дру­гих царей⁹. Важ­ным недо­стат­ком это­го, как, впро­чем, и вто­ро­го под­хо­да, явля­ет­ся то, что про­бле­ма Мои­се­е­ва Арта­ше­са I рас­смат­ри­ва­ет­ся в клю­че армян­ской исто­рии, что сужа­ет воз­мож­но­сти решить вопрос его прото­ти­па. Вто­рой под­ход¹⁰ вооб­ще не даёт чёт­ко­го объ­яс­не­ния появ­ле­нию Арта­ше­са I на стра­ни­цах «Исто­рии Арме­нии» и спра­вед­лив лишь в отно­ше­нии вто­ро­го из Мои­се­е­вых Арта­ше­сов, тогда как его тёз­ка-пред­ок, на наш взгляд, ниче­го обще­го с исто­ри­че­ским Арта­ше­сом, кро­ме име­ни, не име­ет¹¹.

Если не счи­тать неболь­шо­го отрыв­ка про царе­ви­ча Тиг­ра­на и началь­ни­ка цар­ской охоты Вара­жа (гл. 11), то дея­тель­ность Арта­ше­са I Арша­кида, изло­жен­ную исклю­чи­тель­но по ино­стран­ным источ­ни­кам¹², мож­но раз­бить на две части: сно­ше­ния с непо­сред­ст­вен­ны­ми соседя­ми и заво­е­ва­тель­ные похо­ды на запад. Пер­вая часть (лише­ние пар­фян­ско­го царя Арша­ка­на пер­вен­ст­ву­ю­ще­го пре­сто­ла и сва­тов­ство сво­его пон­тий­ско­го намест­ни­ка Мит­ри­да­та) явно явля­ет­ся реми­нис­цен­ци­ей собы­тий вре­мён армян­ско­го царя Тиг­ра­на II Вели­ко­го (95—55 гг. до Р. Х.)¹³. В рам­ках насто­я­щей работы нас инте­ре­су­ет вто­рая часть, кото­рая, как мы можем убедить­ся, так­же не име­ет ника­ко­го отно­ше­ния к исто­ри­че­ско­му Арта­ше­су I.

В гла­ве 12 исто­рик вкрат­це сооб­ща­ет о том, как Арта­шес, собрав из раз­ных кон­цов армию огром­ной чис­лен­но­сти, дви­га­ет­ся на запад и заво­ё­вы­ва­ет Лидию, пле­няя её царя Кре­за. После чего напол­ня­ет море мно­же­ст­вом кораб­лей и пере­прав­ля­ет­ся в Элла­ду с целью заво­е­вать весь запад (т. е. Евро­пу). Попу­т­но Арта­шес кон­фис­ку­ет ста­туи гре­че­ских богов из хра­мов Малой Азии и Гре­ции для их отправ­ки в Арме­нию. Одна­ко, в конеч­ном счё­те, заво­е­ва­ния «гор­де­ли­во­го и воин­ст­вен­но­го», по выра­же­нию Мои­сея¹⁴, царя не увен­чи­ва­ют­ся успе­хом: по каким-то при­чи­нам в его армии начи­на­ют­ся вол­не­ния и бес­по­ряд­ки, а сам Арта­шес гибнет от рук сво­их же во вре­мя бег­ства.

Опи­сан­ные здесь похо­ды ассо­ци­и­ру­ют­ся в фило­ло­гии с заво­е­ва­ни­ем Лидии пер­сид­ским царём Киром II в 546 г. до Р. Х.¹⁵ и вой­на­ми пон­тий­ско­го царя Мит­ри­да­та VI про­тив Рима (от его наступ­ле­ния на рим­ские вла­де­ния в Азии и Гре­ции в 88—86 гг. до Р. Х. до его окон­ча­тель­но­го пора­же­ния, бег­ства в Бос­пор и само­убий­ства в 63 г.)¹⁶. Насколь­ко нам извест­но, соот­вет­ст­ву­ю­щий отры­вок Мовсе­са Хоре­на­ци спе­ци­аль­но иссле­до­вал­ся толь­ко в ста­тье армян­ско­го учё­но­го М. Ога­ня­на¹⁷, с.82 где автор выдви­га­ет свою ори­ги­наль­ную трак­тов­ку этих собы­тий. В дан­ном кон­тек­сте он отож­дествля­ет Арта­ше­са с послед­ним древ­не­пер­сид­ским царём Дари­ем III (336—330 гг. до Р. Х.), кото­рый соглас­но офи­ци­аль­ным вави­лон­ским доку­мен­там носил имя Арта­ши­я­та (Ar­tašiyāta), похо­жее на Арта­шес, и до вос­ше­ст­вия на пре­стол был сатра­пом Арме­нии. Источ­ник, кото­рым поль­зо­вал­ся Хоре­на­ци, сохра­нил отго­ло­сок его вой­ны про­тив Алек­сандра Македон­ско­го, от кото­ро­го он потер­пел сокру­ши­тель­ное пора­же­ние и затем пал от руки одно­го из сво­их сатра­пов, когда спа­сал­ся бег­ст­вом¹⁸. Такая трак­тов­ка кажет­ся нам сомни­тель­ной, так как вряд ли царь Дарий мог упо­ми­нать­ся в позд­ней­ших эпи­че­ских ска­за­ни­ях не под сво­им трон­ным име­нем, а гре­ки и рим­ляне, поми­мо трон­но­го, зна­ли его лич­ное имя Кодо­ман. Имя же его про­тив­ни­ка — Алек­сандра, было слиш­ком гром­ким, чтобы успеть забыть­ся в том источ­ни­ке, кото­рый непо­сред­ст­вен­но дошёл до Мои­сея¹⁹.

Как уже отме­ча­лось, опи­сан­ные собы­тия наш исто­рик при­пи­сал (не без коле­ба­ний) Арта­ше­су, осно­вы­ва­ясь на сведе­ни­ях ряда писа­те­лей, а имен­но, неких Поли­кра­те­са (Поли­крат), Эва­га­ро­са (види­мо, гре­че­ское Эва­гор или Эва­грий), Ска­мад­ро­са, а так­же Пле­го­ниоса (т. е. Фле­гон­та из Тралл)²⁰, кото­рых он цити­ру­ет в сле­дую­щей гла­ве сво­ей «Исто­рии». Для пыт­ли­во­го и дотош­но­го Хоре­на­ци было очень важ­но убедить­ся в этих сведе­ни­ях, ибо речь шла о созда­нии (пус­кай на весь­ма корот­кое вре­мя) миро­вой импе­рии с цен­тром в Арме­нии, что явно кон­тра­сти­ро­ва­ло с общим фоном исто­рии Арме­нии как неве­ли­кой, отно­си­тель­но сла­бой стра­ны, зача­стую нахо­див­шей­ся под вла­стью чуже­зем­ных заво­е­ва­те­лей²¹. Неуди­ви­тель­но, что из источ­ни­ков исто­рии сво­его Арта­ше­са Хоре­на­ци поимён­но пере­чис­лил толь­ко этих четы­рёх авто­ров, так как имен­но их сооб­ще­ния не отве­ча­ли ожи­да­ни­ям исто­ри­ка. Инфор­ма­ция, извле­кае­мая Мои­се­ем Хорен­ским из их про­из­веде­ний, важ­на для нас тем, что вос­со­зда­ёт образ царя, кото­ро­го наш исто­рик вос­при­нял как армян­ско­го Арта­ше­са I Арша­кида. В первую оче­редь, у этих авто­ров Арта­шес упо­ми­на­ет­ся как «пар­фя­нин» (П, С, Ф)²². Если армян­ский исто­рик пони­мал это как ука­за­ние на при­над­леж­ность царя к пра­вив­шей в Арме­нии со 132 г. до Р. Х по 428 г. от Р. Х.²³ и имев­шей пар­фян­ское про­ис­хож­де­ние дина­стии Арша­кидов²⁴, то для гре­ков это озна­ча­ло в дан­ном слу­чае «царь Пар­фии» (т. е. Ира­на). И дей­ст­ви­тель­но, царь являл­ся пове­ли­те­лем обшир­ной импе­рии на Восто­ке, вклю­чав­шей, поми­мо про­че­го, такие цен­тры древ­ней циви­ли­за­ции, как Месо­пота­мия («Вави­лон») и Еги­пет («Фивы») (П). Оче­вид­но, это — вос­по­ми­на­ние об Иран­ской дер­жа­ве эпо­хи Ахе­ме­нидов (VI—IV вв. до Р. Х.). В цен­тре вни­ма­ния П, Э и С — заво­е­ва­ние Арта­ше­сом Лидии и пле­не­ние её царя Кре­за²⁵, что, как извест­но, есть дело рук осно­ва­те­ля Ахе­ме­нид­ской дер­жа­вы Кира II (558—529 гг. до Р. Х.). Даль­ней­шая дея­тель­ность Арта­ше­са свя­за­на с вой­ной в Гре­ции. П пере­да­ёт, что он про­сла­вил­ся в атти­че­ской кре­по­сти (т. е. на Акро­по­ле). Ф даёт несколь­ко более раз­вёр­ну­тую кар­ти­ну собы­тий, рас­ска­зы­вая про доб­ле­сти царя во вре­мя похо­да через Гел­лес­понт, Фра­кию и Фес­са­лию в Сред­нюю Элла­ду, что сра­зу же наво­дит на мысль о зна­ме­ни­том похо­де Ксерк­са I в Гре­цию в 480 г. до Р. Х. Арта­шес упо­ми­на­ет­ся как самый могу­ще­ст­вен­ный сре­ди всех царей, достиг­ший наи­боль­шей сла­вы (Ф); срав­не­ние с самым зна­ме­ни­тым про­тив­ни­ком Ахе­ме­нидов Алек­сан­дром Вели­ким — толь­ко в его поль­зу (Э, Ф). Выра­жа­ет­ся удив­ле­ние силе его армии, раз­гро­мив­шей лидий­ское вой­ско до послед­не­го вои­на²⁶, а так­же её вели­чине, бла­го­да­ря чему она была спо­соб­на иссу­шить целую реку²⁷, а луч­ни­ки — затмить солн­це сво­и­ми стре­ла­ми (Э)²⁸. Тем боль­шее удив­ле­ние вызы­ва­ет его тра­гич­ная гибель — за пре­де­ла­ми сво­ей дер­жа­вы, во вре­мя бег­ства (П), от рук сво­их же войск (Ф) — затмив­шая неуда­чи Ахе­ме­нид­ских царей Кира, Кам­би­са, Дария и Ксерк­са (Ф)²⁹. Вдо­ба­вок ко все­му, сто­ит упо­мя­нуть и про име­ю­щи­е­ся у четы­рёх авто­ров фило­соф­ские момен­ты и эти­че­ские аллю­зии. П ста­вит Арта­ше­са выше Алек­сандра и Кре­за, нару­шив­ших уста­нов­лен­ные гра­ни­цы: тот обла­дал миро­вой импе­ри­ей, оста­ва­ясь в сво­ей стране, а из этих пер­вый домо­гал­ся оной путём заво­е­ва­ний, вто­рой же дерз­нул перей­ти погра­нич­ную реку Галис и был раз­бит. С так­же про­ти­во­по­став­ля­ет Арта­ше­са воз­гор­див­ше­му­ся Кре­зу, позор­ным обра­зом попла­тив­ше­му­ся за жаж­ду заво­е­вать чужую дер­жа­ву³⁰. Пар­фя­ни­на же соб­ст­вен­ное могу­ще­ство не сде­ла­ло высо­ко­мер­ным (Э). Наобо­рот, у С (скры­то) и Э (откры­то) он сам при­зна­ёт ско­ро­теч­ность и брен­ность зем­ной сла­вы, давая при этом волю сво­е­му сен­ти­мен­та­лиз­му³¹. Затра­ги­вая тему судь­бы, П, в свою оче­редь, сожа­ле­ет о его печаль­ной уча­сти.

Общий кон­текст и исто­ри­че­ская атмо­сфе­ра все­го опи­сан­но­го не остав­ля­ют места для сомне­ния, что у гре­че­ских авто­ров речь идёт об одном из царей Ахе­ме­нид­ско­го Ира­на. Его имя, запе­чат­лён­ное у Мои­сея как Арта­шес, в самих гре­че­ских источ­ни­ках, по-види­мо­му, долж­но было фигу­ри­ро­вать как Арта­к­серкс, Арт­ок­серкс или Арта­к­сесс (Ἀρτα­ξέρ­ξης, Ἀρτο­ξέρ­ξης, Ἀρτα­ξέσ­σης). Как армян­ская фор­ма, так и гре­че­ские фор­мы про­из­вод­ны от искон­но­го иран­ско­го име­ни Ar­taxšaçā³², кото­рое носи­ли несколь­ко Ахе­ме­нид­ских царей: Арта­к­серкс I Длин­но­ру­кий (465—424 гг.), Арта­к­серкс II Мне­мон (404—359 гг.) и Арта­к­серкс III Ох (359—338 гг.). О ком из них рас­ска­зы­ва­ют гре­че­ские источ­ни­ки? Тут мы натал­ки­ва­ем­ся на неко­то­рые труд­но­сти и про­ти­во­ре­чия. Ни один из этих царей, насколь­ко про них извест­но из антич­ных источ­ни­ков, не соот­вет­ст­ву­ет при­пи­сы­вае­мым Арта­ше­су делам. Но коль ско­ро эти дела кому-нибудь из них при­пи­са­ны, то как быть с Киром или Ксерк­сом? Далее, если харак­тер­ной чер­той Арта­ше­са было соблюде­ние гра­ниц, то чего ради он очу­тил­ся в Гре­ции? И как быть с его фило­соф­ской скром­но­стью, если, в опро­вер­же­ние это­го, из дру­гих источ­ни­ков у Хоре­на­ци созда­ёт­ся впе­чат­ле­ние об армян­ском царе как о гор­де­це и воя­ке, воз­на­ме­рив­шем­ся поко­рить весь мир? Нако­нец, как при­ми­рить сведе­ния о его непре­взой­дён­ной мощи и тра­ги­че­ской смер­ти?

На наш взгляд, на про­бле­му может про­лить свет древ­няя вер­сия об Ахе­ме­нид­ском про­ис­хож­де­нии Арша­кидов, кото­рую, как мож­но понять, выдви­ну­ли пар­фян­ские цари в дока­за­тель­ство сво­их прав на трон древ­не­пер­сид­ских пред­ше­ст­вен­ни­ков. В основ­ном эта вер­сия, насколь­ко нам извест­но, до сих пор иссле­до­ва­те­ля­ми всерь­ёз не вос­при­ни­ма­лась, с.83 исхо­дя из того, что к Ахе­ме­нидам для соб­ст­вен­но­го пре­сти­жа и леги­тим­но­сти воз­во­ди­ли себя раз­ные дина­стии элли­ни­сти­че­ско­го вре­ме­ни, и при­мер Арша­кидов не заслу­жи­ва­ет спе­ци­аль­но­го вни­ма­ния³³. Соглас­но визан­тий­ско­му хро­ни­сту Геор­гию Син­кел­лу (VIII—IX вв.), опи­рав­ше­му­ся на уте­рян­ный труд Арри­а­на «Пар­фи­ка», пред­ком зна­ме­ни­той дина­стии пар­фян­ских царей был «Арта­к­серкс пер­сид­ский»³⁴. В исто­рио­гра­фии он отож­дествля­ет­ся с царём Арта­к­серк­сом II, ввиду сооб­ще­ния Кте­сия о том, что царь до при­ня­тия это­го трон­но­го име­ни носил имя Арсак (Аршак)³⁵, став­шее впо­след­ст­вии трон­ным име­нем Арша­кид­ских пра­ви­те­лей Ира­на. Но то же мож­но ска­зать и про пер­во­го Арта­к­серк­са, соглас­но вави­лон­ско­му источ­ни­ку, так­же звав­ше­го­ся Арша­ком (Аршу)³⁶. Впро­чем, эта дилем­ма не толь­ко не меша­ет, но даже может помочь нам в даль­ней­шем иссле­до­ва­нии.

Конеч­но же, для пар­фян­ских Арша­кидов идея сво­их Ахе­ме­нид­ских кор­ней зна­чи­ла нечто боль­шее, чем для дру­гих совре­мен­ных им дина­стий с их локаль­ны­ми воз­мож­но­стя­ми. И дело в том, что Арша­киды (не с само­го нача­ла, конеч­но, а со вре­ме­нем) ста­ли видеть в себе не про­сто про­дол­жа­те­лей древ­не­иран­ских тра­ди­ций, но имен­но вос­ста­но­ви­те­лей древ­не­иран­ских дер­жав­ных тра­ди­ций, иран­ской миро­вой (в иде­а­ле, если не на прак­ти­ке) импе­рии³⁷. Веро­ят­но, в этом они усмат­ри­ва­ли соб­ст­вен­ную судь­бу, вме­нён­ную им в силу мно­го­ве­ко­вой вязи исто­ри­че­ских собы­тий, вос­по­ми­на­ний, тра­ди­ций, чая­ний и устрем­ле­ний. В этой свя­зи, как нам кажет­ся, соб­ст­вен­ное воз­веде­ние имен­но к одно­му из Арта­к­серк­сов, даже если и не име­ло в осно­ве исто­ри­че­ской прав­ды, было неслу­чай­но. В иран­ских усло­ви­ях, когда исто­ри­че­ские собы­тия и име­на запо­ми­на­лись глав­ным обра­зом в уст­ной фор­ме, нема­ло­ва­жен был тот факт, что из послед­них 135 лет суще­ст­во­ва­ния Ахе­ме­нид­ской дер­жа­вы 107 при­хо­ди­лись на прав­ле­ние того или ино­го Арта­к­серк­са. Если с Киром II исто­рия свя­зы­ва­ла созда­ние импе­рии Ахе­ме­нидов, а с Дари­ем I — созда­ние ее поли­ти­ко-пра­во­вой систе­мы, то Арта­к­серк­сам в основ­ном отво­ди­лась зада­ча сохра­не­ния цен­но­стей этой импе­рии, в чём они нема­ло пре­успе­ли. Это, ско­рее все­го, мог­ло при­ве­сти к появ­ле­нию в после­дую­щей эпи­че­ской тра­ди­ции неко­е­го обоб­щён­но­го, соби­ра­тель­но­го обра­за царя Арта­к­серк­са — хра­ни­те­ля иран­ско­го мира³⁸.

Этой роли соот­вет­ст­во­ва­ло, в вос­при­я­тии потом­ков, а может и совре­мен­ни­ков, само имя тако­го царя — Ar­taxšaçā (или Ṛtaxšaça), по-древ­не­пер­сид­ски — «пра­вя­щий соглас­но Арте»³⁹. Послед­ний тер­мин, со сво­и­ми близ­ки­ми по сути зна­че­ни­я­ми «прав­ды», «дей­ст­ви­тель­но­сти», «пра­вед­но­сти», «миро­во­го нрав­ст­вен­но­го поряд­ка», «спра­вед­ли­во­сти», «закон­но­сти» — одно из осно­во­по­ла­гаю­щих поня­тий рели­ги­оз­ной, а зна­чит и обще­ст­вен­но-поли­ти­че­ской жиз­ни древ­не­го Ира­на⁴⁰. Будучи одной из шести так назы­вае­мых «Бес­смерт­ных Свя­тых» — эма­на­ций или выра­же­ний сущ­но­сти бога Аху­ра­мазды, Арта высту­па­ет как инстру­мент сотво­ре­ния им мира и сво­его при­сут­ст­вия в нём, источ­ник свя­щен­но­го, все­про­ни­каю­ще­го, жиз­нен­но­го и пра­во­суд­но­го огня, источ­ник све­та, добра и бла­го­да­ти, настав­ник чело­ве­че­ско­го разу­ма в пости­же­нии муд­ро­сти Твор­ца. Власть пра­ви­те­ля по опре­де­ле­нию долж­на быть в соот­вет­ст­вии с Артой⁴¹, помо­гаю­щей ему в его обя­зан­но­стях осу­ществлять пра­во­судие, обес­пе­чи­вать бла­го­ден­ст­вие и без­опас­ность людей в борь­бе со сто­рон­ни­ка­ми Лжи⁴². Прав­да (Арта) в соче­та­нии с Вла­стью (Хшат­ра) есть залог мира и пра­во­по­ряд­ка.

Несо­мнен­но, что идея Арты, общая для Аве­сты и рели­ги­оз­ных воз­зре­ний Ахе­ме­нидов, была важ­ным источ­ни­ком их поли­ти­че­ско­го и пра­во­во­го созна­ния, посколь­ку они при­да­ва­ли боль­шое зна­че­ние зако­нотвор­че­ству и пра­во­судию, а в борь­бе за Прав­ду и про­тив Лжи виде­ли суть сво­ей поли­ти­ки⁴³. Несо­мнен­но так­же, что эта идея лежа­ла в осно­ве кон­цеп­ции вза­и­моот­но­ше­ний пер­сов с дру­ги­ми наро­да­ми. Извест­но, что через приз­му про­ти­во­по­став­ле­ния Прав­ды и Лжи оце­ни­ва­лось вер­но­под­дан­ство наро­дов, жив­ших в сатра­пи­ях⁴⁴. Тот же кри­те­рий при­ме­нял­ся для состав­ле­ния обра­за того или ино­го наро­да вооб­ще. К при­ме­ру, озна­ко­мив­шись с элли­на­ми и их обра­зом жиз­ни, свя­зан­ным с аго­рой, Кир выра­зил­ся о них как о людях, кото­рые соби­ра­ют­ся в опре­де­лён­ное место посреди горо­да, где обма­ны­ва­ют друг дру­га и дают лож­ные клят­вы⁴⁵. Такой взгляд мог стать сте­рео­тип­ным и сопро­вож­дать пер­сов в их даль­ней­ших сно­ше­ни­ях с гре­ка­ми. Наро­ды вос­при­ни­ма­лись в опре­де­лён­ной иерар­хии, осно­ван­ной на вза­и­мо­свя­зан­ных фак­то­рах гео­гра­фи­че­ской отда­лён­но­сти от Ира­на и гра­да­ции доб­ле­сти⁴⁶, источ­ник кото­рой опять же виде­ли в Арте⁴⁷. Есте­ствен­но, весь­ма уда­лён­ные от пер­сов гре­ки мог­ли в этом отно­ше­нии зани­мать не очень почёт­ное место⁴⁸.

Подоб­ные пред­став­ле­ния под­пи­ты­ва­лись заво­е­ва­ни­я­ми царей Кира II, Кам­би­са, Дария I. Одна­ко неуда­чи Ксерк­са во вре­мя похо­да в Гре­цию, види­мо, заде­ли само­лю­бие пер­сов⁴⁹, озна­ме­но­вав нача­ло дол­го­го и мед­лен­но­го упад­ка импе­рии Ахе­ме­нидов. Веро­ят­но, под впе­чат­ле­ни­ем этой круп­ной неуда­чи, поло­жив­шей конец их экс­пан­сии, у пер­сов сло­жи­лось некое пред­став­ле­ние о есте­ствен­ном харак­те­ре сло­жив­ших­ся гра­ниц их импе­рии, оста­вав­ших­ся почти неиз­мен­ны­ми в тече­ние полу­то­ра веков. Пред­став­ле­ни­ем о нару­ше­нии есте­ствен­ных гра­ниц они мог­ли объ­яс­нить неуда­чи не толь­ко Ксерк­са в Гре­ции (480—479 гг. до Р. Х.), но так­же ана­ло­гич­ный исход похо­да Кира про­тив мас­са­ге­тов (529 г.), войск Кам­би­са про­тив Нубии и Аммо­ния (ок. 524—3 г.), Дария про­тив ски­фов (ок. 514—3 г.)⁵⁰. Отныне, напо­до­бие рим­ской идеи li­mes вре­мён импе­ра­то­ров, идея защи­ты и сохра­не­ния (или вос­ста­нов­ле­ния при нару­ше­нии) с.84 этих есте­ствен­ных гра­ниц, разде­ляв­ших вла­де­ния Прав­ды от вла­де­ний Лжи, мог­ла стать, выра­жа­ясь совре­мен­ным язы­ком, важ­ным (если не глав­ным) содер­жа­ни­ем внеш­не­по­ли­ти­че­ской «док­три­ны» Ахе­ме­нидов⁵¹.

Попро­бу­ем, с учё­том все­го выше­ска­зан­но­го, оки­нуть бег­лым взглядом наи­бо­лее важ­ные момен­ты гре­ко-пер­сид­ских поли­ти­че­ских вза­и­моот­но­ше­ний в эпо­ху Ахе­ме­нидов с вооб­ра­жае­мой пер­сид­ской точ­ки зре­ния. С пер­сид­ским заво­е­ва­ни­ем Лидии (546 г.) гре­че­ские поли­сы Малой Азии, ранее под­чи­нён­ные Кре­зу, под­па­ли под власть Кира. Спу­стя пол­ве­ка, несмот­ря на либе­раль­ную поли­ти­ку цен­траль­ных вла­стей, ионий­ские горо­да под­ня­ли вос­ста­ние (500—494 гг.). Послед­нее было под­дер­жа­но Афи­на­ми и Эре­три­ей, посяг­нув­ши­ми, по сути, на суве­ре­ни­тет иран­ско­го государ­ства. И это при­том, что деся­ти­ле­ти­ем рань­ше афин­ские послы, ища сою­за пер­сов в войне про­тив Спар­ты, при­зна­ли Вели­ко­го царя сюзе­ре­ном. Вос­ста­ние было жесто­ко подав­ле­но, за чем после­до­ва­ла неудач­ная кам­па­ния пер­сид­ско­го флота в евро­пей­скую Гре­цию. На при­зы­вы царя Дария I под­чи­нить­ся его вла­сти Афи­ны и Спар­та отве­ти­ли гру­бым нару­ше­ни­ем меж­ду­на­род­но­го пра­ва — убий­ст­вом цар­ских послов, поль­зо­вав­ших­ся непри­кос­но­вен­но­стью. В 490 г. армия Вели­ко­го царя пошла вой­ной на Афи­ны, но в Мара­фон­ском сра­же­нии потер­пе­ла пора­же­ние и была вынуж­де­на отсту­пить. Через 10 лет после­до­вал новый, более тща­тель­но под­готов­лен­ный поход боль­шой армии пер­сов в Гре­цию, воз­глав­ля­е­мый самим царём Ксерк­сом. Несмот­ря на пер­во­на­чаль­ные успе­хи (победа над гре­ка­ми у Фер­мо­пил и взя­тие Афин), поход имел печаль­ный конец. Пер­сид­ский флот был раз­гром­лен при Сала­мине (480 г.), а сухо­пут­ные вой­ска — в бит­ве при Пла­те­ях (на сле­дую­щий год). Далее ини­ци­а­ти­ву взя­ли на себя афи­няне, добив­ши­е­ся в несколь­ких мор­ских сра­же­ни­ях новых побед и отпа­де­ния от Пер­сии мало­ази­ат­ских гре­ков, объ­еди­нив­ших­ся с Афи­на­ми в мор­ской союз. Пер­сы лиши­лись так­же при­знав­ших ранее их власть Фра­кии, Македо­нии, ряда обла­стей бал­кан­ской Гре­ции (Фес­са­лия, Бео­тия, Аргос и др.). В 50-е гг. V века Афи­ны нача­ли актив­но вме­ши­вать­ся во внут­рен­ние дела импе­рии, помо­гая Егип­ту и Кипру в их попыт­ках отпасть от пер­сов. Но сепа­ра­тизм послед­них был надол­го заду­шен. Нако­нец, в 449 г., обме­няв­шись посоль­ства­ми, Афи­ны и дер­жа­ва Ахе­ме­нидов заклю­чи­ли извест­ный по име­ни афин­ско­го дипло­ма­та Кал­ли­ев мир­ный дого­вор на прин­ци­пах воен­но­го раз­ме­же­ва­ния, вза­им­но­го невме­ша­тель­ства и при­зна­ния авто­но­мии (в антич­ном смыс­ле сло­ва) ионий­ских поли­сов, вхо­див­ших в упо­мя­ну­тый мор­ской союз и лишь фор­маль­но оста­вав­ших­ся в соста­ве пер­сид­ской импе­рии. Пер­вы­ми дого­вор нару­ши­ли афи­няне, сво­им напа­де­ни­ем в 440 г. под­чи­нив­шие Самос. Попыт­ка пер­сов вос­пре­пят­ст­во­вать это­му была неудач­ной. Вско­ре из-за угро­зы нарас­таю­ще­го дес­по­тиз­ма Афин в Гре­ции раз­ра­зи­лась Пело­пон­нес­ская вой­на (431-404 гг.), завер­шив­ша­я­ся пора­же­ни­ем афи­нян и уста­нов­ле­ни­ем геге­мо­нии их сопер­ни­цы Спар­ты. В эту вой­ну на сто­роне послед­ней ока­за­лась втя­ну­та Ахе­ме­нид­ская дер­жа­ва, стре­мив­ша­я­ся вос­ста­но­вить свое гос­под­ство над мало­ази­ат­ски­ми гре­ка­ми. Это при­ве­ло к войне со Спар­той, пер­во­на­чаль­но пре­дав­шей сво­их сопле­мен­ни­ков в Азии ради финан­со­вой под­держ­ки пер­сов, затем под­дер­жав­шей неудач­ный мятеж Кира Млад­ше­го про­тив его бра­та царя Арта­к­серк­са II (401 г.). В новой войне (извест­ной как Коринф­ская) пер­сы под­ня­ли про­тив спар­тан­цев Афи­ны. В кон­це кон­цов, в 387/6 г. сто­ро­ны под дик­тов­ку пер­сид­ско­го царя под­пи­са­ли так назы­вае­мый Антал­кидов мир, вос­ста­но­вив­ший его пол­ную власть над Иони­ей. Таким обра­зом, резуль­та­ты преды­ду­щих гре­ко-пер­сид­ских войн были во мно­гом пере­смот­ре­ны. Соци­аль­ный кри­зис в Гре­ции, вызван­ный Пело­пон­нес­ской вой­ной, поро­дил новое явле­ние в гре­ко-пер­сид­ских вза­и­моот­но­ше­ни­ях — гре­че­ское наём­ни­че­ство. Во мно­гом на него опи­ра­лись Кир Млад­ший, а впо­след­ст­вии мятеж­ные сатра­пы (360-е гг.) в сво­их без­успеш­ных вос­ста­ни­ях про­тив Арта­к­серк­са II. Гре­че­ские наём­ни­ки пре­вра­ща­лись в деста­би­ли­зи­ру­ю­щий фак­тор внут­рен­ней жиз­ни импе­рии, хотя послед­ние пер­сид­ские пра­ви­те­ли в усло­ви­ях воен­но­го упад­ка сами ста­ли при­бе­гать к их услу­гам. В середине IV века в новый мятеж запад­ных сатра­пов попы­та­лись ввя­зать­ся Афи­ны. Царю Арта­к­серк­су III уда­лось взять ситу­а­цию в свои руки и, пода­вив мятеж, заста­вить Афи­ны воз­дер­жать­ся от даль­ней­ших дей­ст­вий. В целом, ста­тус-кво, уста­но­вив­ший­ся после Антал­кидо­ва мира, про­дер­жал­ся до заво­е­ва­ний Алек­сандра Македон­ско­го, про­воз­гла­шён­ных актом воз­мездия за втор­же­ние Ксерк­са в Гре­цию. Эти­ми заво­е­ва­ни­я­ми, как извест­но, и был поло­жен конец самой Ахе­ме­нид­ской дер­жа­ве⁵².

Обри­со­ван­ная кар­ти­на поз­во­ля­ет сде­лать вывод, что пер­сы мог­ли пред­став­лять свои отно­ше­ния с гре­ка­ми по прин­ци­пу борь­бы Прав­ды с Ложью. В этом слу­чае гре­кам мог­ли при­пи­сы­вать­ся такие каче­ства как поли­ти­че­ская раз­об­щён­ность, непо­сто­ян­ство, веро­лом­ство, про­даж­ность, бун­тов­щи­че­ство, в кон­це кон­цов, пося­га­тель­ство на чужие зем­ли. Пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ным гово­рить, по ана­ло­гии с исто­ри­че­ским про­ти­во­сто­я­ни­ем Ира­на и Тура­на (т. е. кочев­ни­ков Цен­траль­ной Азии), о про­дол­жи­тель­ной борь­бе Ира­на и гре­че­ско­го мира (впо­след­ст­вии, гре­ко-рим­ско­го Рума). Отно­ше­ния с Румом, как и с Тура­ном, долж­ны были рас­смат­ри­вать­ся в общем клю­че про­ти­во­сто­я­ния иран­цев с их «под­лы­ми» и враж­деб­но настро­ен­ны­ми соседя­ми⁵³, кор­ни кото­ро­го вос­хо­ди­ли к вре­ме­нам трёх сыно­вей мифи­че­ско­го царя Тра­эта­о­ны (Фариду­на)⁵⁴. Прав­да, борь­ба с запад­ным миром, в отли­чие от про­ти­во­бор­ства с туран­ца­ми, сла­бо отра­же­на в иран­ской лите­ра­ту­ре и в основ­ном сво­дит­ся к вос­по­ми­на­ни­ям об Алек­сан­дре (Эскан­де­ре) как гони­те­ле зоро­аст­рий­ской веры⁵⁵. Поэто­му о более ран­них ста­ди­ях этой борь­бы мож­но гово­рить лишь гипо­те­за­ми и мето­дом ана­ло­гий. Но мож­но не сомне­вать­ся, с.85 что вос­при­я­тие гре­ко-пер­сид­ских войн и после­до­вав­ших за ними собы­тий в Ахе­ме­нид­ских кру­гах под­вер­га­лось (сра­зу или позд­нее) про­па­ган­дист­ской (в первую оче­редь рели­ги­оз­ной) обра­бот­ке и в соот­вет­ст­ву­ю­щем виде пере­да­ва­лось в «архив» уст­ных исто­ри­че­ских (т. е. эпи­че­ских) вос­по­ми­на­ний⁵⁶. Ионий­ское вос­ста­ние, есте­ствен­но, долж­но было пред­став­лять­ся как мятеж про­тив Прав­ды, за кото­рый гре­ки понес­ли спра­вед­ли­вое нака­за­ние, Кал­ли­ев мир — в извест­ной мере как победа Арта­к­серк­са I, пре­сёк­ше­го попыт­ку гре­ков пере­к­ро­ить суще­ст­ву­ю­щие гра­ни­цы, а Антал­кидов мир — и вовсе как три­умф Арта­к­серк­са II. С тече­ни­ем вре­ме­ни раз­ные дей­ст­вия, свя­зан­ные с одним и тем же име­нем царя, с одним и тем же местом или сюже­том, мог­ли пред­став­лять­ся как части одно­го обще­го боль­шо­го собы­тия, завер­шив­ше­го­ся победой, как дея­тель­ность одно­го царя с его соби­ра­тель­ным обра­зом⁵⁷. В даль­ней­шем под вли­я­ни­ем это­го неко­то­рые не совсем при­ят­ные вос­по­ми­на­ния, свя­зан­ные с гре­ко-пер­сид­ски­ми отно­ше­ни­я­ми в про­шлом, мог­ли пере­осмыс­лить­ся в пози­тив­ную сто­ро­ну. Ска­жем, поход Ксерк­са мог пред­ста­вить­ся уже как удач­ный кара­тель­ный поход про­тив гре­ков за их рели­ги­оз­ные свя­тотат­ства⁵⁸. Во вре­мя похо­да Вели­кий царь чудес­ным обра­зом про­явил даро­ван­ную свы­ше власть над сила­ми при­ро­ды, пре­об­ра­зо­вав море (Гел­лес­понт) в сушу, а сушу (Афон­ский пере­ше­ек) — в море⁵⁹, обра­тил в бег­ство под­жидав­ше­го его непри­я­те­ля, нако­нец, в знак нака­за­ния как пре­сле­ду­е­мой цели захва­тил и сжёг Афи­ны⁶⁰. Сам под­жог Афин и их рели­ги­оз­но­го цен­тра — Акро­по­ля мог истол­ко­вы­вать­ся как акт очи­ще­ния от дэвов­ской сквер­ны⁶¹.

Эти про­цес­сы, имев­шие место в эпи­че­ском созна­нии иран­ско­го обще­ства, по всей види­мо­сти, впо­след­ст­вии долж­ны были под­хва­тить Арша­киды как про­па­ган­дист­ский инстру­мент в борь­бе про­тив гре­ко-македон­ско­го (селев­кид­ско­го) вла­ды­че­ства. Пар­фян­ские цари мог­ли созна­тель­но под­дер­жи­вать соби­ра­тель­ный харак­тер сво­его заяв­лен­но­го эпи­че­ско­го родо­на­чаль­ни­ка и, если выше­упо­мя­ну­тая «дилем­ма Арта­к­серк­сов» суще­ст­во­ва­ла уже при них, наме­рен­но не торо­пить­ся с её реше­ни­ем, под­чёр­ки­вая этим свою при­част­ность к наследию Ахе­ме­нидов вооб­ще. Соби­ра­тель­ный образ Арта­к­серк­са-Арша­ка, вопло­щав­ше­го победы над гре­ка­ми, и идея целост­но­сти Ира­на, нару­шен­ной теми же гре­ка­ми и ныне под­ле­жав­шей вос­ста­нов­ле­нию, долж­ны были быть нераз­рыв­но свя­за­ны друг с дру­гом. А зна­чит, через Арта­к­серк­са Арша­киды пода­ва­ли заяв­ку на исто­ри­че­скую роль хра­ни­те­лей Ахе­ме­нид­ско­го наследия в целом. Свое­об­раз­ным свиде­тель­ст­вом такой роли мог­ло быть созда­ние иде­а­ли­зи­ро­ван­но­го обра­за пер­во­го пар­фян­ско­го царя — Арша­ка I, сво­и­ми каче­ства­ми вос­про­из­во­див­ше­го образ Ахе­ме­нид­ско­го пра­ви­те­ля⁶².

Сле­ду­ет отме­тить, что виде­ние соб­ст­вен­ной исто­ри­че­ской мис­сии и её обос­но­ван­но­сти фор­ми­ро­ва­лось посте­пен­но, по ходу заво­е­ва­ний Арша­кидов и закреп­ле­ния их вла­сти. Иссле­до­ва­те­ля­ми была пока­за­на дина­ми­ка раз­ви­тия пар­фян­ской поли­ти­че­ской идео­ло­гии: власть ски­фов-Арша­кидов, осно­ван­ная на пра­ве заво­е­ва­ния; при­да­ние при­ш­лой дина­стии черт мест­ной зна­ти в усло­ви­ях их вза­им­ной кон­со­лида­ции; по мере же пре­вра­ще­ния Пар­фии в вели­кую дер­жа­ву — воз­веде­ние Арша­кидов к пер­сид­ской зна­ти, груп­пи­ро­вав­шей­ся вокруг Ахе­ме­нидов, и, нако­нец, к самим Ахе­ме­нидам⁶³.

Конеч­но же, раз­ви­тие пар­фян­ской идео­ло­гии шло непро­стым, до неко­то­рой сте­пе­ни про­ти­во­ре­чи­вым путём. В нау­ке ука­зы­ва­лось на зави­си­мость это­го про­цес­са от раз­но­го рода исто­ри­че­ских фак­то­ров. Нема­ло­важ­ным сре­ди них надо счи­тать вопрос вза­и­моот­но­ше­ния гре­ко-македон­ско­го и пер­сид­ско­го наследия. Несо­мнен­но, что рас­ши­ряв­шей­ся пар­фян­ской дер­жа­ве нуж­но было при­ни­мать во вни­ма­ние и нала­жи­вать вза­и­мо­дей­ст­вие с не очень мно­го­чис­лен­ным, но соци­аль­но и интел­лек­ту­аль­но силь­ным гре­че­ским насе­ле­ни­ем, при­вле­кать его к сотруд­ни­че­ству⁶⁴. Свиде­тель­ст­вом тако­го сотруд­ни­че­ства в идео­ло­ги­че­ской обла­сти сле­ду­ет счи­тать вос­при­я­тие пар­фя­на­ми в суще­ст­вен­ной мере гре­че­ских пред­став­ле­ний о цар­ской вла­сти, при­об­ще­ние к наследию Алек­сандра и, навер­ня­ка, уча­стие самих гре­ков в оформ­ле­нии поли­ти­че­ской идео­ло­гии пар­фян с исполь­зо­ва­ни­ем мето­дов гре­че­ской же лите­ра­ту­ры⁶⁵. Неотъ­ем­ле­мой частью это­го дела долж­но было быть созда­ние опре­де­лён­но­го, так ска­зать, рацио­на­ли­зи­ро­ван­но­го мифа об исто­ри­че­ском про­шлом Арша­кидов, в цен­тре кото­ро­го — фигу­ра Арта­к­серк­са. При­чём для пар­фян, ока­зав­ших­ся склон­ны­ми к пере­пи­сы­ва­нию исто­рии, Арта­к­серкс мог стать выра­зи­те­лем слав­ных побед Ахе­ме­нидов вооб­ще и, в конеч­ном счё­те, даже «при­сво­ить» подви­ги Кира Вели­ко­го или Ксерк­са, как в бел­ле­три­сти­че­ских повест­во­ва­ни­ях упо­мя­ну­тых гре­че­ских источ­ни­ков наше­го Мои­сея. Это­му «спу­ты­ва­нию» мог­ли подыг­ры­вать, напри­мер, бли­зость гре­че­ско­го зву­ча­ния имён Ксерк­са и Арта­к­серк­са, или же сооб­щае­мый Иоси­фом Фла­ви­ем факт того, что у Арта­к­серк­са I было ещё и имя Кир.

Теперь, обра­ща­ясь к про­ци­ти­ро­ван­ным Мои­се­ем Хорен­ским гре­кам Поли­кра­ту, Эва­го­ру/Эва­грию и Ска­мад­ро­су, можем с неко­то­рой веро­ят­но­стью пред­по­ло­жить, что они были пред­ста­ви­те­ля­ми лояль­но­го к пар­фя­нам интел­лек­ту­аль­но­го направ­ле­ния, кото­рое мож­но дати­ро­вать, веро­ят­нее все­го, кон­цом II — I веком до Р. Х. как наи­бо­лее бла­го­при­ят­ным вре­ме­нем для гре­ко-пар­фян­ско­го куль­тур­но­го вза­и­мо­дей­ст­вия. Во вся­ком слу­чае, не под­ле­жит сомне­нию, что в их трудах это направ­ле­ние нашло свое отра­же­ние. Сле­ду­ет так­же заме­тить, что обра­бот­ка ими иран­ско­го про­шло­го была при­зва­на не про­сто отве­чать тре­бо­ва­ни­ям офи­ци­аль­ной идео­ло­гии, но быть одно­вре­мен­но понят­ной гре­кам. Сопо­став­ле­ние Арта­ше­са-Арта­к­серк­са с Алек­сан­дром (а так­же с Кре­зом), оче­вид­но, было адре­со­ва­но имен­но гре­кам с целью пока­зать пре­вос­ход­ство иран­ско­го миро­по­ряд­ка, осно­ван­но­го на прин­ци­пе, когда роди­на созда­те­лей импе­рии явля­ет­ся её есте­ствен­ным цен­тром, а управ­ля­ет этой импе­ри­ей мест­ная, искон­ная дина­стия. Явно с.86 под гре­че­ский вкус Арта­шес пред­став­лен немно­го фило­со­фом (в отли­чие от стя­жа­тель­но­го и высо­ко­мер­но­го Кре­за), без чего его образ был бы не совсем иде­аль­ным, не совсем пол­но­цен­ным⁶⁶. Даль­ше у гре­че­ских писа­те­лей поли­ти­ко-про­па­ган­дист­ские зада­чи усту­па­ют место чисто эллин­ской тема­ти­ке мора­ли­за­тор­ства. Так, царь опо­сре­до­ван­но свя­зан с име­нем муд­ре­ца Соло­на, явля­ясь, оче­вид­но, его еди­но­мыш­лен­ни­ком в вопро­се чело­ве­че­ско­го сча­стья — цен­траль­ной темы элли­ни­сти­че­ской фило­со­фии⁶⁷. Вни­ма­ние чита­те­ля или слу­ша­те­ля, зна­ко­мо­го со зна­ме­ни­тым изре­че­ни­ем Соло­на⁶⁸, пере­клю­ча­ет­ся на исто­рию кон­чи­ны Арта­ше­са — веро­ят­но, лите­ра­тур­ное пере­пле­те­ние рас­ска­зов о гибе­ли Кира Вели­ко­го, Ксерк­са и послед­не­го из Арта­к­серк­сов⁶⁹.

Чет­вёр­то­го авто­ра — Фле­гон­та мы отде­ли­ли от дру­гих неслу­чай­но. И дело не толь­ко в том, что он жил во II веке в пре­де­лах Рим­ской импе­рии. В сво­ём про­из­веде­нии он рас­ска­зы­ва­ет об Арта­ше­се-Арта­к­серк­се с пози­ций чисто худо­же­ст­вен­ных и без­раз­лич­ных к поли­ти­ке. Отме­тим неко­то­рые сто­ро­ны его повест­во­ва­ния. Хотя Арта­ше­су при­пи­са­ны дея­ния Кира и Ксерк­са, но автор раз­ли­ча­ет этих царей друг от дру­га. Зна­чит, к его вре­ме­ни в гре­че­ской бел­ле­три­сти­ке образ Арта­ше­са-Арта­к­серк­са успел закре­пить­ся, пото­му и Фле­гонт, отнюдь не педан­тич­ный в вопро­сах исто­рии, не стал раз­би­рать­ся в явной несо­об­раз­но­сти. В отли­чие от Поли­кра­та и Эва­го­ра/Эва­грия, он срав­ни­ва­ет сво­его героя с про­чи­ми пер­сид­ски­ми царя­ми, а не с Алек­сан­дром. Сле­до­ва­тель­но, это­го царя он пред­став­ля­ет исклю­чи­тель­но в рам­ках пер­сид­ской исто­рии, и идео­ло­ги­че­ские про­бле­мы сопо­став­ле­ний эллин­ско­го запа­да и иран­ско­го восто­ка ему неин­те­рес­ны. Да и, соб­ст­вен­но гово­ря, инте­ре­су­ет его совсем дру­гое — неве­ро­ят­ный пово­рот в жиз­ни Арта­ше­са от непре­взой­дён­ной сла­вы к тра­ги­че­ско­му кон­цу. По сути, бла­го­да­ря дея­тель­но­сти про­пар­фян­ски настро­ен­ных интел­лек­ту­а­лов — пред­ше­ст­вен­ни­ков Фле­гон­та, этот царь, по всей веро­ят­но­сти, стал полу­ле­ген­дар­ным пер­со­на­жем лите­ра­ту­ры, спо­соб­ным заин­те­ре­со­вать сред­нюю гре­че­скую (или гре­ко­языч­ную) ауди­то­рию, пад­кую до пора­жаю­щих вооб­ра­же­ние и интри­гу­ю­щих исто­рий и мало вол­ну­ю­щу­ю­ся об исто­ри­че­ской досто­вер­но­сти⁷⁰. И Арта­ше­су с его уди­ви­тель­ны­ми пери­пе­ти­я­ми судь­бы как раз нашлось место в труде Фле­гон­та.

Но для нас самое инте­рес­ное в нём — крат­кое опи­са­ние похо­да Арта­ше­са в Гре­цию, кото­рое, как мы теперь можем пред­по­ло­жить, есть отра­же­ние иран­ской трак­тов­ки похо­да Ксерк­са, явно обра­ботан­ной и, так ска­зать, обнов­лён­ной (в плане исто­ри­че­ских назва­ний) рука­ми гре­ков. Счи­та­ем умест­ным при­ве­сти рас­сказ об этом собы­тии пол­но­стью:

«Пле­го­ниос же пишет: “Арта­шес Пар­фя­нин ока­зал­ся могу­ще­ст­вен­нее всех царей. Он не толь­ко нанёс пора­же­ние лидий­цам и пле­нил Кре­за, но и на Гел­лес­пон­те и во Фра­кии изме­нил свой­ство сти­хий — по суше совер­шил пла­ва­ние, по морю же про­шёл пешим. Он угро­жал фес­са­лий­цам, его сла­ва пора­зи­ла элли­нов. Он раз­гро­мил лакеде­мо­нян, обра­тил в бег­ство фокий­цев, локрий­цы ему сда­лись, бео­тий­цы ста­ли частью его вла­де­ний. Вся Элла­да была устра­ше­на им”»⁷¹.

Через три века это и про­чие три повест­во­ва­ния дошли до Мовсе­са Хоре­на­ци, соби­рав­ше­го при весь­ма огра­ни­чен­ных воз­мож­но­стях мате­ри­а­лы про армян­скую исто­рию. Мож­но вооб­ра­зить удив­ле­ние исто­ри­ка, когда он открыл для себя ранее неиз­вест­но­го ему Арта­ше­са Пар­фя­ни­на и сумел объ­яс­нить его неве­ро­ят­ный взлёт не чем иным, как его гор­де­ли­во­стью и воин­ст­вен­но­стью (при этом не заме­чая, как сам же про­ти­во­ре­чит фило­соф­ским намё­кам неко­то­рых сво­их источ­ни­ков), а вдо­ба­вок без­рас­суд­ст­вом одних его соседей и вре­мен­ной сла­бо­стью дру­гих. Читая четы­рёх гре­че­ских авто­ров, Мои­сей был зна­ком и с дру­ги­ми источ­ни­ка­ми, где вме­сто Арта­ше­са высту­пал Кир (об этом исто­рик сам гово­рит), навер­ня­ка так­же Тиг­ран II Армян­ский и, воз­мож­но, Мит­ри­дат Пон­тий­ский. О веро­ят­ном отно­ше­нии Мои­сея к упо­ми­на­нию пон­тий­ско­го царя вме­сто Арта­ше­са мы уже гово­ри­ли выше в снос­ке. Тиг­ран в гла­зах исто­ри­ка тоже не мог быть заме­ной Арта­ше­су, ибо по сво­им каче­ствам не годил­ся на его роль. Сопо­став­ляя же свиде­тель­ства о Кире и Арта­ше­се, Хоре­на­ци, будучи сам рито­ром, отда­ёт пред­по­чте­ние послед­ним в силу их боль­шей прав­до­по­доб­но­сти и убеди­тель­но­сти. Это гово­рит о том, что тема Арта­ше­са-Арта­к­серк­са полу­чи­ла в элли­ни­сти­че­ской лите­ра­ту­ре долж­ную обра­бот­ку в соот­вет­ст­вии с тре­бо­ва­ни­я­ми крас­но­ре­чия.

Поды­то­жи­вая, мож­но ска­зать, что, если выдви­ну­тая нами гипо­те­за вер­на, то она помо­га­ет взгля­нуть на гре­ко-пер­сид­ские вой­ны по-ново­му, гла­за­ми иран­цев. Поми­мо это­го, она ещё боль­ше под­чёр­ки­ва­ет мно­го­гран­ность духов­но­го раз­ви­тия гре­че­ско­го и иран­ско­го миров в эпо­ху после заво­е­ва­ний Алек­сандра, их куль­тур­но­го вза­и­мо­дей­ст­вия, создаю­ще­го про­дук­ты как поли­ти­ко-идео­ло­ги­че­ско­го, так и худо­же­ст­вен­но­го харак­те­ра.

БИБЛИОГРАФИЯ

Абе­гян М. 1968: Исто­рия древ­не­ар­мян­ской лите­ра­ту­ры, 1 (Сочи­не­ния, 3). Ере­ван (на арм. яз.).

Абе­гян М. 1985: Армян­ские народ­ные леген­ды в «Исто­рии Арме­нии» Мои­сея Хорен­ско­го (Сочи­не­ния, 8). Ере­ван (на арм. яз.).

Ача­рян Г. 1942: Сло­варь армян­ских имён, 1. Ере­ван (на арм. яз.).

с.87 Дан­да­ма­ев М. А. 1985: Поли­ти­че­ская исто­рия Ахе­ме­нид­ской дер­жа­вы. М.

Дан­да­ма­ев М. А., Луко­нин В. Г. 1980: Куль­ту­ра и эко­но­ми­ка древ­не­го Ира­на. М.

Дья­ко­нов М. М. 1961: Очерк Исто­рии древ­не­го Ира­на. М.

Коше­лен­ко Г. А. 1966: Куль­ту­ра Пар­фии. М.

Коше­лен­ко Г. А. 1971: Цар­ская власть и ее обос­но­ва­ние в ран­ней Пар­фии // Исто­рия Иран­ско­го государ­ства и куль­ту­ры. К 2500-летию Иран­ско­го государ­ства / Гафу­ров Б. Г. (ред.). М., 212—218.

Коше­лен­ко Г. А. 1976: Гене­а­ло­гия пер­вых Арша­кидов // Исто­рия и куль­ту­ра наро­дов Сред­ней Азии (древ­ность и сред­ние века) / Гафу­ров Б. Г. и Лит­вин­ский Б. А. (ред.). М., 31—37.

Коше­лен­ко Г. А. 2004: Третья вер­сия про­ис­хож­де­ния Арша­кидов? // Мне­мон. 3, 217—228.

Мал­ха­сянц С. 1940: О загад­ке Хоре­на­ци. Ере­ван (на арм. яз.).

Мал­ха­сянц С. 1968а: Введе­ние // Мовсес Хоре­на­ци. Исто­рия Арме­нии / В. Ара­ке­лян и А. Абра­амян (ред.). Ере­ван, 3—62 (на арм. яз.).

Мал­ха­сянц С. 1968б: Хро­но­ло­ги­че­ские таб­ли­цы ко II и III кни­гам Исто­рии Хоре­на­ци // Мовсес Хоре­на­ци. Исто­рия Арме­нии / В. Ара­ке­лян и А. Абра­амян (ред.). Ере­ван, 375—382 (на арм. яз.).

Манан­дян Я. 1977: Кри­ти­че­ский обзор исто­рии армян­ско­го наро­да (Сочи­не­ния, 8). Ере­ван (на арм. яз.).

Мате­во­сян А. 1989: Мовсес Хоре­на­ци и Хро­ни­ка Ата­на­са Таро­на­ци // ИФЖ. 1, 220—234 (на арм. яз.).

М. Ога­нян. 1996: Про­ис­хож­де­ние источ­ни­ка Мар Аба­са и «Исто­рия Арме­нии» Мовсе­са Хоре­на­ци // Исто­ри­ко-фило­ло­ги­че­ский жур­нал (Ере­ван), 1—2, 295—310 (на арм. яз).

Тарн В. 1949: Элли­ни­сти­че­ская циви­ли­за­ция. М.

Топ­чян А. 2001: Про­бле­ма гре­че­ских источ­ни­ков Мовсе­са Хоре­на­ци. Ере­ван (на арм. яз).

Фрай Р. 1972: Наследие Ира­на. М.

Хала­тьянц Г. 1908: Армянскіе Арша­киды въ «Исторіи Арменіи» Мои­сея Хорен­ска­го, 1. М.

Boy­ce M. 1975: A His­to­ry of Zo­roastria­nism, 1. Lei­den.

Boy­ce M. 1987: Ardwa­hišt // En­cyc­lo­pae­dia Ira­ni­ca On­li­ne, www.ira­ni­ca.com/ar­tic­les/ardwa­hist-av.

Briant P. 2002: From Cy­rus to Ale­xan­der: A His­to­ry of the Per­sian Em­pi­re. Wino­na La­ke.

Burn A. R. 1985: Per­sia and the Greeks // The Cambrid­ge His­to­ry of Iran, 2 / I. Gershe­vitch (ed.). Cambrid­ge, 292—391.

Co­ny­bea­re F. C. 1901: The Da­te of Mo­ses of Kho­ren // By­zan­ti­ni­sche Zeitschrift. 10, Hft. 2, 489—504.

Frye R. 1984: The His­to­ry of An­cient Iran, Mu­nich.

Goo­de­nough E. R. 1979: Die po­li­ti­sche Phi­lo­sop­hie des hel­le­nis­ti­schen Ko­nigstum // Ideo­lo­gie und Herr­schaft in der An­ti­ke / H. Kloft (Hg.). Darmstadt, 27—89.

Gutschmid A. von. 1892: Uber die Glaubwur­dig­keit des Ar­me­ni­sche Ge­schich­te des Mo­ses von Kho­ren (Klei­ne Schrif­ten, 3). Leip­zig, 281—331.

Im­merwahr H. R. 1966: Form and Thought in He­ro­do­tus. Cle­ve­land.

Jus­ti F. 1895: Ira­ni­sches Na­men­buch. Mar­burg.

Kae­gi W. 2003: He­rac­lius: Em­pe­ror of By­zan­tium, Cambrid­ge.

Kel­ly Th. 2003: “Per­sian Pro­pa­gan­da — A Neg­lec­ted Fac­tor in Xer­xes’ In­va­sion of Gree­ce and He­ro­do­tus”, Ira­ni­ca An­ti­qua 38: 173—219.

Kotwal F., Kreyenbroek Ph. 2006: “Ale­xan­der the Great. ii. In Zo­roastrian Tra­di­tion”, En­cyc­lo­pae­dia Ira­ni­ca On­li­ne, www.ira­ni­ca.com/ar­tic­les/ale­xan­der-the-great-ii.

Lin­coln B. 2007: Re­li­gion, em­pi­re, and tor­tu­re. The ca­se of Ac­hae­me­nian Per­sia, with a postscript on Abu Ghraib. Chi­ca­go.

Long A. A. 1986: Hel­le­nis­tic Phi­lo­sop­hy: Stoics, Epi­cu­reans, Scep­tics, Ber­ke­ley — L. A.

Neus­ner J. 1963: Par­thian Po­li­ti­cal Ideo­lo­gy // Ira­ni­ca An­ti­qua. 3, fasc. 1, 40—59.

Olmstead T. 1949: His­to­ry of the Per­sian Em­pi­re. Chi­ca­go.

Rol­lin­ger R. 2009: “Near Eas­tern Perspec­ti­ves on the Greeks”, in G. Boys-Sto­nes, B. Gra­zio­si, P. Va­su­nia (eds.), The Ox­ford Handbook of Hel­le­nic Stu­dies, Ox­ford: 32—47.

Rus­sell J. 1987: Aša in Ar­me­nia // Han­des Am­so­rya. Zeitschrift fur Ar­me­ni­sche Phi­lo­lo­gie. 101, 655—662.

San­ci­si-Weer­den­burg H. 2001: Yau­na by the Sea and ac­ross the Sea // An­cient Per­cep­tions of Greek Eth­ni­ci­ty / I. Mal­kin (ed.). Cambrid­ge (MA), 323—346.

Schippmann K. 1986: Ar­sa­cids. ii. The Ar­sa­cid Dy­nas­ty // En­cyc­lo­pae­dia Ira­ni­ca On­li­ne, www.ira­ni­ca.com/ar­tic­les/ar­sa­cids-in­dex.

Schle­rath B., Skjærvø P. O. 1987: Aša // En­cyc­lo­pae­dia Ira­ni­ca On­li­ne, www.ira­ni­ca.com/ar­tic­les/asa-means-truth-in-aves­tan.

Schmitt R. 1983: Ac­hae­me­nid Dy­nas­ty // En­cyc­lo­pae­dia Ira­ni­ca On­li­ne, www.ira­ni­ca.com/ar­tic­les/ac­hae­me­nid-dy­nas­ty.

Schmitt R. 1986: Ar­ta­xer­xes II // En­cyc­lo­pae­dia Ira­ni­ca On­li­ne, www.ira­ni­ca.com/ar­tic­les/ar­ta­xer­xes-ii-ac­hae­me­nid-king.

Shah­ba­zi A. Sh. 1986: Ar­sa­cids. i. Ori­gins // En­cyc­lo­pae­dia Ira­ni­ca On­li­ne, www.ira­ni­ca.com/ar­tic­les/ar­sa­cids-in­dex.

Wolski J. 1959: L’his­to­ri­ci­te d’Ar­sa­ce I^er // His­to­ria. 8, Hft. 2, 222—238.

Wolski J. 1962: Ar­sa­ce II et la ge­nea­lo­gie des pre­miers Ar­sa­ci­des // His­to­ria. 11, Hft. 2, 136—145.

Wolski J. 1988: Les com­men­ce­ments de l’em­pi­re par­the // Ge­rión. 6, 9—19.

Zel­ler E. 2001: Out­li­nes of the His­to­ry of Greek Phi­lo­sop­hy. Rout­led­ge.