Одно свидетельство законодательной власти префекта претория
© 2017 г. Перевод с итал. В. Г. Изосина.
с.563 1. Внимательное рассмотрение политической ситуации на территории Италии в период между формальным падением Западной Римской империи, узаконенном в 476 году низложением Ромула «Августула», и вступлением на трон в Константинополе императора Юстиниана I с давних пор ставит исследователя ius publicum Romanorum перед массой не получивших определённого решения вопросов, рискующих, скорее всего, так и остаться неразрешёнными в том случае, если пытаться найти такой ответ, который мог бы показаться убедительным с любой точки зрения на проблему и находился бы в согласии с любым источником.
Первая проблема, проблема «конституционной формы» правления (regna) сначала Одоакра, а затем Теодериха1 (впрочем, вполне с.564 вероятно, различающихся между собой также и по собственно институциональному признаку) содержит другие ключевые вопросы, в том числе о ненадёжности установления источников правотворчества для римлян, населявших этот западный регион империи в последней четверти V века.
Прояснение сомнений, которые во всей своей серьёзности возникают у тех, кто сталкивается с этими вопросами, также осложняется их неизбежной связью с событием, в свою очередь весьма неспокойным, которое заставляет римскую церковь во главе с епископом Города с постоянно возрастающий силой утверждать (также) свою нормативную автономию в делах церковного, lato sensu[4], характера. Недавняя история понтификатов сначала Льва Великого и затем Геласия навсегда обозначила важный поворот в направлении, никогда больше не изменяемом в западных областях империи, всё более решительного римского утверждения чёткого разделения между представленной патриархом Запада религиозной auctoritas и олицетворённой августом Константинополя политической властью, и иерархического превосходства первой над второй2.
Итак, среди не изобильных источников, к которым можно обратиться в поисках каких-либо фрагментов, которые могли бы оказаться полезными для попытки сложить то, что представляется нам сложной мозаикой западной позднеантичной реальности, кажутся заслуживающими видного места как Acta[5] римских синодов, проведённых в с.565 конце пятого и начале следующего века, так и переписка некоторых выдающихся личностей, сменявших в те годы друг друга на апостольском престоле, среди которых по полному праву следует упомянуть Симмаха, епископа Рима в то время, когда императором Востока был Анастасий I.
В этой связи мы ограничимся рассмотрением документа, прилагаемого к Деяниям римского синода, проведённого, вероятно, в 501 году[6]3, документа, который издание папских писем Тиля воспроизводит как письмо 6 в переписке Симмаха4. Утверждённый собором текст со своим приложением неожиданно приобретает определённое значение, поскольку сам по себе затрагивает несколько запутанных вопросов из числа только что упомянутых5.
На состоявшейся в ноябре встрече епископов римский понтифик решительно отвергает действительность постановления, датируемого 483 годом (а именно в момент правопреемства, открывшегося со смертью папы Симплиция), которое, объявив среди прочего о намерении избежать угрожающих беспорядков, утверждает вмешательство светской власти в выборы епископа Рима. На постановление, представленное Флавием Цециной Децием Максимом Василием Младшим6, префектом претория и патрицием при Одоакре, созванному в Риме собранию7, ссылаются почти двадцать лет спустя некоторые церковнослужители, оспаривающие с.566 законность избрания папой Симмаха8. Это оспаривание представляет собой один из наиболее важных моментов в истории лаврентьевской схизмы (названной так по имени противника Лаврентия, выбранного папой в тот же день, но церковной фракцией меньшей численности, — и к тому же в месте, отличающемся от традиционно избираемого для таких выборов, — чем призвавшая на петрову кафедру Симмаха); раскола, характеризовавшегося в течение примерно двадцати лет многочисленными политико-религиозными событиями на Западе и значительно повлиявшего на политические и религиозные отношения с Востоком9. Синод отказывается признавать (нормативную) силу этого документа, неоднократно называя его непривычным, но не вполне нейтральным термином scriptura10. Аргумент, позволяющий исключить действительность такой scriptura, точно определён и заключается только в несостоявшемся участии епископа Рима в его «обнародовании» перед римским собранием и в отсутствии папской подписи11:
с.567 Dixerunt inter alia, scripturam quamdam illustris memoriae Basilium, quasi pro ecclesiasticae amore substantiae, conscripsisse, in qua nullus Romanae Ecclaesiae nec interfuit nec subscripsit antistes, per quem potuisset sortiri legitimam firmitatem[10]12.
Уже сейчас можно предпринять осторожную попытку высказать некоторые соображения. Как будет и во времена Симмаха, при правлении гота Теодериха, так и в ту эпоху, к которой следует отнести scriptura, король (rex) герулов Одоакр, в сущности, оставил в Италии римскую центральную и периферийную администрацию, позволив тем же римлянам продолжать исполнение различных гражданских должностей13: мы видим, что среди других служб продолжает действовать служба префекта претория, несомненно, представлявшая наивысшую гражданскую власть в Империи, в этом важном регионе pars occidentis, в военном отношении уже находившемся в руках варваров.
Ведущая роль сенаторской аристократии авторитетно выделяется ещё во второй половине V века14. Единственным с.568 легитимным органом, способным, по крайней мере, номинально, представлять Запад перед августом Зеноном и его преемниками, является сенат Рима, который, по меньшей мере до тех пор, пока был жив Юлий Непот (но, на мой взгляд, ещё и в первые годы после его смерти, наступившей в 480 году), был в состоянии осуществлять некоторые, всё более узкие, но важные и реальные, властные полномочия15. Аристократия клариссимов, традиционная хранительница знаний, методов и виртуозности, используемых при управлении «государством», является виртуальным символом законности и «римскости» на Западе. Одоакр, с целью придания своей роли видимости законности, попеременно склоняется к различным родовым группам16; королю (rex) предусмотрительно удаётся заставить сенат (единственный законно учреждённый орган, сохраняющий авторитет и престиж, чтобы представлять Империю в западных областях) отправить посольство к императору Зенону: просить для него титул патриция и определение той территориальной основы, на которой он станет осуществлять свою фактическую власть17. Различные представители сенаторской аристократии отплачивали главе варваров безукоризненной верностью за то заинтересованное расположение, которое он, по крайней мере, в первые годы своего правления, им свидетельствовал18. За самым высоким рангом сенаторской аристократии, рангом illustres, и во второй половине V века была зарезервирована почти исключительная юрисдикция в традиционных вопросах её компетенции, таких, как налоги и финансы19. К этому классу с.569 относится, как известно, и престижная должность префекта претория.
И если, придерживаясь той концепции, на которую мы сослались, нельзя отрицать, что в течение V века законодательная компетенция сенатского органа становится всё более размытой, сокращаясь до палаты по регистрации императорских нормативных распоряжений, то, видимо, равным образом следует допустить, по крайней мере, для непосредственно следовавших за 476 годом лет, прожитых в отсутствие западного императора, признание особых нормативных полномочий именно за префектом претория. Причины, приведённые для того, чтобы отрицать действительность scriptura 483 года, кажутся, на самом деле, способными вызвать убеждение в том, что в вопросах, по существу своему светских и, следовательно, маловажных для церкви, не могла быть кем-либо оспорена действительность вынесенного префектом распоряжения20. Симмах не отказывается признать саму по себе компетенцию префекта устанавливать нормы, обязательные для римского населения королевства (regnum) Одоакра, (отсутствующее) соучастие понтифика в принятии этих распоряжений рассматривается здесь как необходимое для их действительности исключительно ratione materiae[14]21.
И то, что префект претория не ограничился объявлением воли варварского короля (rex), но от собственного лица, хотя и в полном согласии — что было неизбежно — с Одоакром22, использовал с.570 обсуждаемое здесь полномочие, становится очевидным из слов, которыми были введены принятые в 483 году положения, зачитанных диаконом Гормиздой (секретарём понтифика и его будущим преемником) во время синода 501 года23:
Cum in mausoleo, quod est apud beatum Petrum apostolum, resedissent24, sublimis et eminentissimus vir praefectus praetorio atque patricius, agens etiam vices praecellentissimi regis Odovacris Basilius dixit…[16]
То, что Василий действует «также» (etiam) от имени короля Одоакра, явно подразумевает, что он действует и от своего имени тоже; став гарантом формальной непрерывности власти, он чувствует себя вправе принимать подобные постановления25. Впрочем, как показано выше, тем же Симмахом scriptura была формально приписана одному только Василию (scripturam quamdam illustris memoriae Basilium … conscripsisse)[17], что не делает ничтожным имя Одоакра.
Далее, то, что эта scriptura была не чем иным, как актом, за которым спокойно признавалась сила закона, похоже, явствует не только, как, возможно, может показаться очевидным, из выражений, используемых самим Василием, когда он вводит второе постановление, связанное с неотчуждаемостью церковного имущества (hanc legem specialiter proferentes, quam nobis heredibusque nostris Christianae mentis devotione sancimus…)[18], но даже из тех возражений, которые выдвигают против предусмотренного постановлением префекта наказания анафемой те же с.571 участвующие в синоде епископы:
Modo sancta Synodus dignetur edicere, [si] licuit laico homini anathema in ordine ecclesiastico dictare aut si potuit laicus sacerdoti anathema dicere et contra canones quod ei non competebat constituere? dicite: vobis quid videtur? de me licuit laico legem dare?[19]
Максим, епископ Блеры, призывает епископское собрание высказаться по вопросу, позволительно ли светской власти предавать анафеме церковнослужителя или, иными словами, позволительно ли мирянину dare legem в отношении епископа.
Впрочем, кажутся надёжными сведения о том, что префекты претория пользовались некоторыми законодательными полномочиями, по меньшей мере, с 235 года, которым, видимо, датируется конституция CI. 1. 26. 2, данная Максимином Фракийцем Реституту:
Formam a praefecto praetorio datam, et si generalis sit, minime legibus vel constitutionem[20] contrariam, si nihil postea ex auctoritate mea innovatum est, servari aequum est[21]26.
В самом деле, хотя недавно была предпринята попытка, также с немаловажными аргументами, поколебать традиционную теорию, восходящую к исследованию Цахарие фон Лингенталя, согласно которому эта конституция признаёт, что префект претория может устанавливать также нормы общего характера27 (так называемые formae, то есть распоряжения обязательного характера, «при условии, что они не противоречат leges»)28, похоже, нельзя сказать, — следуя за Аркариа по пунктам, воспроизвести которые здесь не представляется с.572 возможным даже в общих чертах, — что эта демонстрация во всём была успешной. Впечатляющее и учёное построение Аркариа, согласно которому CI. 1. 26. 2 относится к epistulae, которые praefectus «начал отправлять поставленным в зависимость от него чиновникам и служащим, как для осуществления — …путём делегирования — своих функций, так и для создания своего собственного officium»29, встречает серьёзное препятствие при интерпретации установленных законом 235 года условий: что forma generalis при распространении своего действия не должна противоречить уже существующим leges vel constitutiones и что она продолжает быть действительной, если не будет отменена принцепсом». Сицилийский учёный оказывается фактически вынужденным допустить, что здесь имперский законодатель желает повлиять на «оперативность и эффективность» formae generales префекта, — «очевидно там, где они содержали не просто административные инструкции, но самые настоящие юридические нормы, например, оказывающие влияние на область частного права», — при условии, что они не противоречат законам и конституциям «и ещё “si nihil postea ex auctoritate mea innovatum est”»30.
Я, однако, осмелюсь высказать мысль, что, в отличие от власти префекта, делегированной царствующим августом, о которой следует говорить применительно к предписанию, данному Максимином Фракийцем, для случая 483 года можно даже признать наличие у префекта претория законодательной власти (dare legem), не делегированной, но, некоторым образом, собственной (auctoritate propria). Представляется вероятным, что в новом политическом контексте Запада распоряжения этого высокопоставленного чиновника становятся, по крайней мере, фактически, вершиной иерархии источников, так как вместе с западными императорами прекращаются constitutiones, посредством которых эти principes проявляли свою законодательную волю; императорские конституции, действующие на момент 476 года, по-прежнему могли, как правило, по выраженной воле варваров, применяться к проживающим на Западе римлянам31; здесь же проблема ставится в отношении с.573 тех вопросов, которые до сих пор не получили какого-либо урегулирования, либо тех, для которых появилась настоятельная необходимость в новой регламентации. Кроме того, вполне вероятно, что «законы» префекта не могли вызывать неприятие у варварского завоевателя (допускавшего, также для удобства, чтобы префект осуществлял такую деятельность), как не могли и «сталкиваться» с имперскими leges, продолжавшими издаваться на Востоке.
Всё же как те, кто признаёт существование законодательной власти префекта начиная, по меньшей мере, с 235 г. н. э.32, так и те, кто считает, что эту власть можно проследить лишь с конца V века33, полагают, что, в любом случае, она могла иметь только характер делегированной власти. Но, чтобы доказать этот тезис, они непринуждённо приравнивают конституцию CI. 1. 26. 2 и датируемый 511 годом текст в Variae (6. 3. 3) Кассиодора, когда он был praefectus praetorio во время правления остроготов. Под пером Кассиодора король Аталарих, перечисляя обязанности этого высокопоставленного чиновника, утверждает: paene est, ut leges possit condere, quando eius reverentia sine appelatione potest negotia terminare[23]34. В данном случае, применительно к готскому королевству, нельзя говорить о с.574 «законодательной автономии префекта претория»; отрывок Variae должен означать, что этот чиновник не имел «полной законодательной власти»; иными словами, он действовал «в пределах, установленных императорским законодательством»35.
Мне кажется, что на самом деле стоит сделать некоторые уточнения. Во-первых, Кассиодор говорит о конкретном постановлении префекта, сделанном в завершение процесса, которое является решением, не подлежащим обжалованию, и, возможно, не вполне правильно обобщать то, что было сказано в этом случае, для других, но бесспорных, проявлений нормативной деятельности префекта. Во-вторых, нельзя игнорировать то обстоятельство, что Кассиодор живёт на Западе, и что, хотя право назначать префекта претория Италии было предоставлено королю остроготов восточным императором, этот последний продолжает издавать законы, предназначенные для подданных, которые живут на Востоке, и там действующие. Слово paene, видимо, имеет в данном случае то значение, что выражает формальное уважение со стороны Кассиодора и озвучиваемого им варварского короля (rex) по отношению к императорской власти — единственной теоретически легитимной для промульгации самых настоящих leges36. По существу, однако, представляется допустимым считать, что на занятой варварами италийской территории praefectus praetorio — высший римский чиновник на Западе, признанный императором Константинополя — мог фактически постановлять (condere) самые настоящие законодательные распоряжения, принимая formae и edicta, и издавая не подлежащие обжалованию постановления37. Это может быть действительно, таким же образом, с.575 для распоряжений префекта, принятых во времена правления Одоакра.
2. С целью перехода к дальнейшим выводам мы обращаемся к содержанию распоряжения Василия, направленного, главным образом, на наложение запрета на отчуждение церковного имущества. Этот вопрос был предметом, чуть более десяти лет назад, известной восточной constitutio CI. 1. 2. 14 от 470 года, изданной императором Львом I в отношении имуществ константинопольской церкви38 и адресованной префекту претория Востока Армазию39. На Западе же ни один август не позаботился об издании распоряжения по этому вопросу, оставив ве́дение им непосредственно церковным властям; у нас есть, действительно, помимо некоторых синодальных канонов40, несколько папских посланий, затрагивающих этот вопрос; наиболее важно из них послание Льва Великого, касающееся имуществ церквей Сицилии41.
с.576 Все эти нормативные вмешательства, в своей совокупности, по-видимому, представляют собой субстрат, на котором Василий разрабатывает свой «закон». Ко «всем имениям, городским и сельским» (omnia praedia, urbana seu rustica), сделанным предметом запрета как императором Львом I, так и Львом Великим42, префект добавляет любое движимое имущество, принадлежащее церкви, vel quae ex quibuslibet titulis ab ecclesiarum iura pervenerint[26]. Каждое из этих постановлений предусматривает отступление от данного запрета. Подобно тому, как конституция Льва в виде исключения предусматривала возможность установления узуфрукта на городские и сельские участки в тех случаях, когда это приносило очевидную пользу для venerandae ecclesiae43, а декрет папы Льва даже допускал отчуждение praedia со стороны епископа в случаях, когда будут показаны «улучшения для Ecclesia» (но при условии согласия всего духовенства)44, также и «lex» префекта допускал, что могут быть проданы за приемлемую цену «ценные предметы, такие, как золото, серебро и драгоценные камни, одежды и украшения, которые из-за их роскоши не считались подходящими для более скромного украшения церкви, или были подвержены порче», с обязательством направить на религиозное употребление сумму, вырученную от такой продажи45.
Далее, в то время как Лев Великий ограничился наказанием виновников запрещённого действия в виде исключения из духовного сословия и от общения с римской церковью46, не предусматривая явным образом недействительности акта отчуждения, scriptura 483 года, вероятно, следуя возможности расторжения совершённого акта отчуждения, с.577 в ясных выражениях предусмотренной императором Львом47, установила, что [si quis vero eorum (т. е. тогдашний римский епископ и те, которые за ним последуют) earum rerum aliquam sub quocumque titulo atque commento] alienare voluerit, ineficax atquae irritum iudicetur[31]; как следствие, полученные за это время плоды должны быть возвращены вместе с имуществом48, так как законодатель 470 года в своё время требовал: praedia autem … cum fructibus seu pensionibus et accessionibus totius medii temporis vindicentur[33]. Из церковных законодателей на Западе папа Геласий (492—
Обращает, однако, на себя внимание тот факт, что префект претория присваивает себе даже право (прежде составлявшее почти исключительную прерогативу церковной власти) провозгласить анафему50 в отношении тех, кто участвовал, пусть даже только дав своё согласие, в запрещённом акте: sitque facienti vel consentienti accipientique anathema[34]. Это, как уже упоминалось, становится предметом понятного и сурового порицания со стороны епископов, участвующих в синоде 501 года.
Исходя из сопоставления этих постановлений, кажется, прокладывает себе дорогу идея о соотношении сил между светской властью и религиозным авторитетом, получившем совершенно разное развитие на Востоке с.578 и на Западе. Легитимность императорской constitutio 470 года, данной в Константинополе, как и последующей CI. 1. 2. 17 Анастасия51, никогда не будет поставлена под сомнение различными соборными собраниями, проводимыми в pars orientalis империи, и епископами крупных епископских кафедр Востока; то, что светский законодатель мог заниматься сохранением церковных богатств, представляется бесспорным ещё во времена Юстиниана: десяток leges по этому вопросу исходит из его канцелярии52. Более того, можно согласиться с той мыслью, что с восшествия Маркиана имперское законодательство не более чем воспринимает «просьбы духовенства в пользу законодательного одобрения церковной неотчуждаемости»53. Во всяком случае, ни одна из упомянутых восточных конституций никогда не подвергалась серьёзной критике представителями духовенства, например, за угрозу «религиозными» наказаниями, которые только эти последние были уполномочены требовать наложить на нарушителей.
На Западе, напротив, императоры позволили, чтобы по этому вопросу законодательствовали представители Ecclesia. Только префект претория Василий в 483 году, когда у власти уже были варварские генералиссимусы, осмелился издать «закон» по данному вопросу; нельзя сомневаться, что он имел поддержку со стороны части духовенства, которая, возможно, даже просила у него обнародованного в 483 году распоряжения; впрочем, похоже, что некоторые епископы, вероятно, участники ассамблеи, на которой появился Василий54, дали своё явно выраженное согласие с.579 с текстом scriptura55. Но, как можно было ожидать, менее чем через двадцать лет действительность этого постановления была громогласно отвергнута синодом, созванным римским епископом56, который в то же время позаботился дать свои распоряжения по вопросу о неотчуждаемости церковных имуществ, повторяя даже некоторые положения отвергнутого акта. Была подтверждена абсолютная неотчуждаемость сельских участков, хотя, с одной стороны, епископу позволялось свободно отчуждать praedia urbana, а с другой — запрет отчуждения для священников распространялся также на все те имущества, которые, не находясь в «сосредоточенном в руках епископа» патримонии церкви, оставались в их свободном распоряжении57.
Если, с одной стороны, scriptura префекта выступала против утвердившейся на Западе традиции, то с другой — и это главное — ей было суждено вскоре столкнуться с манифестом Геласия о папском первенстве, энергично провозглашённым всего через несколько с.580 лет после её «обнародования»58. Геласий, в частности, показал, что считает защиту церковных патримониев вопросом исключительной компетенции церкви; фактически он отважился на то, на что не осмелился даже Лев Великий, устанавливая, как уже упоминалось, даже недействительность акта отчуждения, которую до сих пор мог законно предписывать только светский законодатель. Поэтому совершенно понятно, что синод под председательством Симмаха в 501 году мог только преуспеть, обосновывая недействительность распоряжения префекта незаконным вторжением в эту сферу, произведённым Василием.
Синодальные установления 501 года были формально приняты королём Теодерихом в марте 507 года59; тем самым король готов официально встал на сторону симмаховской партии, положив, наконец, предел одному из наиболее оспариваемых в ходе раскола вопросов60.
ПРИМЕЧАНИЯ