476 год в позднеантичной историографии

с.3

Введе­ние

476 год, год паде­ния Запад­ной Рим­ской импе­рии, явля­ет­ся одной из самых захва­ты­ваю­щих дат в исто­рии; мож­но было бы напи­сать — и это сде­ла­но лишь отча­сти — иссле­до­ва­ние о его судь­бе сей­час и тогда и о дис­кус­си­ях, до сих пор веду­щих­ся учё­ны­ми с целью выяс­нить, име­ет ли эта дата реаль­ное содер­жа­ние или же соот­вет­ст­ву­ет фик­тив­ной пери­о­ди­за­ции¹.

От этой послед­ней про­бле­мы неот­де­ли­мо и даже пред­ше­ст­ву­ет ей изу­че­ние реак­ции древ­них на низ­ло­же­ние Рому­ла Авгу­сту­ла и того зна­че­ния, кото­рое они ему при­да­ва­ли. Нача­ло тако­му изу­че­нию было поло­же­но в 1967 году важ­ной моно­гра­фи­ей М. А. Веса, а затем про­дол­же­но сбор­ни­ком, издан­ным Инсти­ту­том рим­ских иссле­до­ва­ний в свя­зи с 1500-лет­ней годов­щи­ной 476 года², одна­ко до сих пор оста­ют­ся несо­гла­со­ван­ны­ми две про­ти­во­по­лож­ные тео­рии: тех, кто счи­та­ет, что 476 год был сра­зу же отме­чен как тако­вой так­же ран­не­ви­зан­тий­ской исто­рио­гра­фи­ей, одна­ко без при­да­ния ему эпо­халь­но­го зна­че­ния, и тех, кто пола­га­ет, что толь­ко запад­ная куль­ту­ра, а точ­нее, ани­ци­ан­ская исто­рио­гра­фия, ощу­ти­ла зна­че­ние это­го собы­тия и рас­про­стра­ни­ла его осмыс­ле­ние, став­шее затем тра­ди­ци­он­ным³.

Целью насто­я­ще­го иссле­до­ва­ния явля­ет­ся пол­ный пере­смотр источ­ни­ков, направ­лен­ный на выпол­не­ние двух задач: 1) по мень­шей мере, пред­ста­вить упо­рядо­чен­ную кар­ти­ну самих источ­ни­ков в соот­вет­ст­вии с их пози­ци­ей и вза­и­моот­но­ше­ни­я­ми, кото­рая мог­ла бы послу­жить осно­вой для буду­щих иссле­до­ва­ний вне зави­си­мо­сти от воз­мож­ных новых гипо­тез, выдви­гае­мых по это­му вопро­су; 2) спо­соб­ст­во­вать про­яс­не­нию имен­но через тема­ти­ку 476 года поис­ти­не запу­тан­но­го вопро­са о вза­и­мо­свя­зи меж­ду Сим­ма­хом, Кас­си­о­до­ром и Иор­да­ном.

с.4

Равенн­ская и ран­не­ви­зан­тий­ская тра­ди­ции

Одо­акр низ­ло­жил Рому­ла Авгу­сту­ла в Равен­не, сто­ли­це Запад­ной импе­рии с нача­ла V века; поэто­му мне пред­став­ля­ет­ся необ­хо­ди­мым, по оче­вид­ным при­чи­нам про­стран­ст­вен­но-вре­мен­ной бли­зо­сти, начать с рас­смот­ре­ния тек­ста Con­su­la­ria Ita­li­ca, то есть офи­ци­аль­ной хро­ни­ки, из года в год состав­ляв­шей­ся импе­ра­тор­ской кан­це­ля­ри­ей; от неё мож­но ожи­дать оцен­ки непо­сред­ст­вен­ной, но так­же бюро­кра­ти­че­ски отстра­нён­ной и объ­ек­тив­ной, это­го собы­тия.

Итак, как Fas­ti Vin­do­bo­nen­ses prio­res, так и Hau­nien­sis, то есть две глав­ных состав­ля­ю­щих Con­su­la­ria Ita­li­ca, реги­ст­ри­ру­ют вос­хож­де­ние на трон Одо­ак­ра; задер­жи­ва­ют­ся, чтобы сооб­щить о двух пора­же­ни­ях: Оре­ста в Пла­цен­ции и его бра­та Пав­ла под Равен­ной; при­зна­ют, что они повлек­ли серь­ёз­ные послед­ст­вия для рим­лян («un­di­que rei pub­li­cae ma­la con­sur­gen­tia: ab om­ni­bus un­di­que gen­ti­bus oppres­si et prouin­cias et do­mi­na­tio­nem ami­se­runt»)^[1]4, но ни сло­ва не гово­рят о Рому­ле Авгу­сту­ле и его судь­бе.

Един­ст­вен­ное прав­до­по­доб­ное объ­яс­не­ние столь стран­но­го, на пер­вый взгляд, умол­ча­ния заклю­ча­ет­ся, как мне пред­став­ля­ет­ся, в том, что юный импе­ра­тор был назна­чен сена­том по воле его отца Оре­ста, но нико­гда не был при­знан Кон­стан­ти­но­по­лем и, сле­до­ва­тель­но, так­же для равенн­ской кан­це­ля­рии, чьи пред­ста­ви­те­ли к тому же часто были выхо­д­ца­ми с Восто­ка⁵, он все­гда оста­вал­ся узур­па­то­ром, а не закон­ным пра­ви­те­лем; в этом смыс­ле зна­ме­на­тель­ным и недву­смыс­лен­ным явля­ет­ся суро­вое осуж­де­ние, выра­жен­ное Hau­nien­sis в отно­ше­нии пред­при­ня­той Оре­стом ини­ци­а­ти­вы по при­сво­е­нию сво­е­му сыну выс­шей вла­сти: «…Ores­tes ela­tus quam­quam si­bi uota dam­nan­dae te­me­ri­ta­tis auge­re non aude­ret, Augus­tu­lum fi­lium suum pe­nes Rauen­nam ur­bem im­pe­ra­to­rem fe­cit»^[2]; в рав­ной сте­пе­ни зна­ме­на­тель­ным явля­ет­ся бла­го­склон­ное суж­де­ние, выска­зан­ное теми же Hau­nien­sis в отно­ше­нии Одо­ак­ра, чья заслу­га заклю­ча­лась в том, что он поло­жил конец узур­па­ции Оре­ста и Авгу­сту­ла: «…He­ru­li… re­gem creant no­mi­ne Odoac­rem, ho­mi­nem et ar­te et sa­pien­tia grauem et bel­li­cis re­bus instruc­tum»^[3]6.

С дру­гой сто­ро­ны, то, что ни восточ­ный импе­ра­тор Зенон, ни равенн­ская бюро­кра­тия не мог­ли при­знать Рому­ла Авгу­сту­ла, под­ра­зу­ме­ва­лось уже тем фак­том, что преды­ду­щий государь, Юлий Непот, отправ­лен­ный в 474 году в Ита­лию из Кон­стан­ти­но­по­ля и пото­му пол­но­прав­но закон­ный, был вынуж­ден Оре­стом бежать в Дал­ма­цию, но там оста­вал­ся жив и здо­ров, чув­ст­вуя неиз­мен­ную визан­тий­скую под­держ­ку и не остав­ляя надеж­ды вер­нуть себе власть в Ита­лии; поэто­му в 476 году импе­ра­тор Запа­да, хотя и в изгна­нии, всё ещё нахо­дил­ся в поле зре­ния импер­ской кан­це­ля­рии и дина­сти­че­ская пре­ем­ст­вен­ность не была пре­рва­на⁷.

В этом слу­чае такая интер­пре­та­ция под­твер­жда­ет­ся как Fas­ti Vin­do­bo­nen­ses prio­res, так и Hau­nien­sis, про­ти­во­по­став­ля­ю­щи­ми мол­ча­нию о Рому­ле тща­тель­ную с.5 реги­ст­ра­цию смер­ти Юлия Непота в 480 году; толь­ко с этой даты, если когда-либо вооб­ще, мож­но было гово­рить о кон­це или, ско­рее, о вакан­сии импе­ра­тор­ской вла­сти в Ита­лии, даже если — ска­зать по прав­де — смер­ти Юлия Непота так­же не при­пи­сы­ва­лась эпо­халь­ная роль или, во вся­ком слу­чае, осо­бое зна­че­ние⁸.

В целом вер­сия Con­su­la­ria Ita­li­ca явля­ет­ся менее ита­лий­ской, чем мож­но было бы себе пред­ста­вить; собы­тия оце­ни­ва­ют­ся в соот­вет­ст­вии не с исто­ри­че­ским, а с кон­сти­ту­ци­он­но-пра­во­вым изме­ре­ни­ем, для кото­ро­го 476 год не зна­чил ниче­го, а 480 — очень мало, посколь­ку всё ещё оста­вал­ся на Восто­ке рим­ский импе­ра­тор Зенон, под чьим ски­пет­ром в отсут­ст­вие его запад­но­го кол­ле­ги обе par­tes im­pe­rii авто­ма­ти­че­ски вос­со­еди­ни­лись; это бюро­кра­ти­че­ское ви́дение, фор­маль­но без­упреч­ное, но исто­ри­че­ски поверх­ност­ное, по сути сов­па­да­ло с визан­тий­ским взглядом, заин­те­ре­со­ван­ным в при­ня­тии на дан­ный момент свер­шив­ше­го­ся фак­та, не под­ни­мая при этом чрез­мер­но­го шума и ожи­дая даль­ней­ше­го раз­ви­тия ситу­а­ции.

Дей­ст­ви­тель­но, в пери­од с 476 по 481 гг. Зенон борол­ся с рядом заго­во­ров и вос­ста­ний, к кото­рым добав­ля­лась про­бле­ма не все­гда дру­же­ст­вен­ных отно­ше­ний с дву­мя вождя­ми ост­ро­готов, Тео­де­ри­хом Стра­бо­ном и Тео­де­ри­хом Ама­лом, из-за кото­рых он был совер­шен­но не в состо­я­нии вме­шать­ся в дела Ита­лии⁹; поэто­му он был вполне удо­вле­тво­рён, когда рим­ский сенат, от име­ни Рому­ла Авгу­сту­ла, но по воле Одо­ак­ра, напра­вил к нему посоль­ство с целью пере­дать в акте фор­маль­но­го под­чи­не­ния ues­tis re­gia и or­na­men­ta pa­la­tii^[5] и вза­мен про­сить его при­знать свер­шив­ший­ся в Ита­лии факт; он напом­нил послам, что запад­ный импе­ра­тор всё ещё суще­ст­ву­ет, более того, при­звал Одо­ак­ра под­дер­жать воз­вра­ще­ние Непота в Ита­лию и добить­ся от него желан­но­го титу­ла пат­ри­ция, но при этом похва­лил почти­тель­ное отно­ше­ние, про­яв­лен­ное вар­ва­ром по отно­ше­нию к сена­ту, взял на себя ини­ци­а­ти­ву назвать его в ответ­ном пись­ме «пат­ри­ци­ем» и отка­зал в какой-либо кон­крет­ной помо­щи Непоту, о кото­рой умо­ля­ла дипло­ма­ти­че­ская мис­сия, отправ­лен­ная этим послед­ним в Кон­стан­ти­но­поль одно­вре­мен­но с мис­си­ей Одо­ак­ра¹⁰.

Эта дву­смыс­лен­ность Зено­на, вынуж­ден­но­го пота­кать Одо­ак­ру, в то же вре­мя не при­зна­вая его и не отвер­гая Непота, лежит в осно­ве неод­но­знач­ной пози­ции, сохра­ня­е­мой визан­тий­ским пра­ви­тель­ст­вом вплоть до Юсти­ни­а­на, но здесь инте­рес­ны не столь­ко послед­ст­вия, кото­рые эта пози­ция име­ла в поли­ти­че­ских отно­ше­ни­ях меж­ду Ита­ли­ей и Восто­ком с 476 по 518 гг. (в част­но­сти, в том, что каса­ет­ся юриди­че­ской при­ро­ды вла­сти Одо­ак­ра)¹¹, сколь­ко тот факт, что мы нахо­дим её непо­сред­ст­вен­ное и вер­ное отра­же­ние в совре­мен­ной ран­не­ви­зан­тий­ской исто­рио­гра­фии.

Это отра­же­ние пред­став­ле­но нам Βυ­ζαν­τιακά в 7 кни­гах Мал­ха Фила­дель­фий­ско­го, про­дол­жав­ше­го При­с­ка с 474 по 480 гг., выде­ляя одну кни­гу на каж­дый год повест­во­ва­ния. Из их крат­ко­го изло­же­ния, остав­лен­но­го нам Фоти­ем, мы зна­ем, что вся VII и послед­няя кни­га была посвя­ще­на исто­рии Непота, смер­тью кото­ро­го завер­ша­ет­ся труд, и если прав­да, что, как заме­ча­ет Фотий, Малх наме­ре­вал­ся про­дол­жить свой с.6 рас­сказ, оста­ёт­ся всё же при­ме­ча­тель­ным, что для смер­ти Непота был заре­зер­ви­ро­ван финал кни­ги, то есть поло­же­ние осо­бо­го зна­че­ния¹².

С мно­го­зна­чи­тель­ным кон­тра­стом в крат­ком изло­же­нии Фотия даже не упо­ми­на­ет­ся Ромул Авгу­стул; это умол­ча­ние может быть спи­са­но на упу­ще­ние само­го Фотия и име­ет то же зна­че­ние, что и вся­кий ar­gu­men­tum ex si­len­tio, но оно, несо­мнен­но, пре­крас­но согла­су­ет­ся с содер­жа­ни­ем фр. 10 Мал­ха, пере­дан­ным кон­стан­ти­нов­ски­ми Ex­cerpta de le­ga­tio­ni­bus. Этот фраг­мент сооб­ща­ет об одно­вре­мен­ных посоль­ствах Одо­ак­ра и Непота к Зено­ну и об отве­те это­го послед­не­го, о чём уже изло­же­но выше, то есть пред­став­ля­ет собой офи­ци­аль­ную визан­тий­скую вер­сию 476 года; то, что Малх при­ни­ма­ет её в сво­ей рабо­те без ком­мен­та­ри­ев или изме­не­ний, тем более инте­рес­но, что ему не при­су­ща тен­ден­ци­оз­ность при­двор­но­го исто­ри­ка; напро­тив, он ока­зы­ва­ет­ся доволь­но враж­де­бен по отно­ше­нию к Зено­ну, кото­ро­го хва­лит за вели­ко­душ­ное состра­да­ние, про­яв­лен­ное к Непоту, но в дру­гих местах неод­но­крат­но осуж­да­ет за без­де­я­тель­ность, без­рас­суд­ство эко­но­ми­че­ской поли­ти­ки, без­за­кон­ное и поспеш­ное убий­ство жены и детей узур­па­то­ра Васи­лис­ка¹³.

В этот фраг­мент Малх вклю­ча­ет своё вполне лест­ное суж­де­ние об Одо­ак­ре, πο­λιτικὴν ἔχον­τα σύ­νε­σιν ὁμοῦ καὶ μά­χι­μον^[10], кото­рое почти дослов­но вос­про­из­во­дит «ho­mi­nem et ar­te et sa­pien­tia grauem et bel­li­cis re­bus instruc­tum» из Con­su­la­ria Ita­li­ca¹⁴; оче­вид­но, что это суж­де­ние было бы несов­ме­сти­мо с поло­жи­тель­ной оцен­кой Рому­ла Авгу­сту­ла (и Оре­ста) и поэто­му уси­ли­ва­ет впе­чат­ле­ние, что мол­ча­ние фоти­ев­ско­го изло­же­ния о послед­нем импе­ра­то­ре Запа­да не было слу­чай­ным; кро­ме того, двой­ное соот­вет­ст­вие с Con­su­la­ria Ita­li­ca отно­си­тель­но Одо­ак­ра и смер­ти Юлия Непота в 480 году, собы­тия, сочтён­но­го для исто­рии импе­рии более важ­ным, чем 476 год, поз­во­ля­ет сде­лать вывод, что равенн­ская кан­це­ля­рия, кон­стан­ти­но­поль­ский двор и визан­тий­ское обще­ст­вен­ное мне­ние не при­да­ва­ли ника­ко­го эпо­халь­но­го зна­че­ния паде­нию Рому­ла Авгу­сту­ла; они отда­ва­ли пред­по­чте­ние — если отда­ва­ли — 480 году как дате, кото­рая, остав­ляя в нали­чии толь­ко одно­го восточ­но­го импе­ра­то­ра, созда­ва­ла новую ситу­а­цию, в неко­то­ром отно­ше­нии тре­вож­ную, но отнюдь не счи­тав­шу­ю­ся окон­ча­тель­ной и необ­ра­ти­мой.

Таким обра­зом, эта рекон­струк­ция при­во­дит к исклю­че­нию пред­по­ло­же­ния, соглас­но кото­ро­му визан­тий­цы в кон­це V века счи­та­ли, что уже насту­пил конец Рима. Одна­ко недав­няя тео­рия, встре­тив­шая даже нема­лый успех, утвер­жда­ет обрат­ное на осно­ва­нии дру­го­го соб­ст­вен­но­го фраг­мен­та Мал­ха, 16, и отрыв­ка из Vi­ta Isi­do­ri Дамас­кия (493 — ок. 526)¹⁵; Малх дей­ст­ви­тель­но пишет ἡ πᾶ­σα Ῥω­μαίων ἰσχὺς ἐξα­πόλω­λε^[11] о вялом и неуве­рен­ном отно­ше­нии Зено­на к Тео­де­ри­ху Ама­лу в 479 году, а Дамас­кий отно­сит к пери­о­ду с 467 по 469 гг. воз­вра­ще­ние в Рим ари­сто­кра­та-языч­ни­ка Фла­вия Мес­сия Феба Севе­ра в надеж­де, что при новом импе­ра­то­ре Анте­мии ἡ Ῥώ­μη πε­σοῦσα πά­λιν δἰ αὐτοῦ ἀνασ­τή­σεται^[12]; исполь­зо­ва­ние таких гла­го­лов как ἑξα­πόλ­λυ­μι и πίπ­τω^[13] пока­зы­ва­ет, что даже на Восто­ке при­мер­но в 70-х годах V века было рас­про­стра­не­но ощу­ще­ние, что Рим уже пал.

с.7 В этом пунк­те необ­хо­ди­мо раз­ли­че­ние: то, что импе­рия нахо­ди­лась в кри­зи­се, было убеж­дён­но­стью, широ­ко разде­ля­е­мой как на Восто­ке, так и на Запа­де, по край­ней мере, с адри­а­но­поль­ской ката­стро­фы (378)¹⁶, одна­ко такая убеж­дён­ность, рас­плыв­ча­тая и неопре­де­лён­ная, не тре­бо­ва­ла при­да­ния ей опре­де­лён­но­го исто­ри­че­ско­го содер­жа­ния, кото­рое свя­зы­ва­лось бы с собы­ти­ем и с датой, отож­дествля­е­мы­ми с fi­nis Ro­mae^[14].

К мно­го­чис­лен­ной лите­ра­ту­ре, кото­рую мож­но было бы при­ве­сти об упад­ке Рима (и в первую оче­редь Зоси­ма), отно­сит­ся и отры­вок языч­ни­ка Дамас­кия; если он в био­гра­фии дру­го­го языч­ни­ка, Иси­до­ра, и ссы­ла­ясь на третье лицо язы­че­ской веры, Севе­ра, наме­ка­ет на воз­мож­ность вос­ста­нов­ле­ния Рима таким рас­по­ло­жен­ным к языч­ни­кам импе­ра­то­ром, как Анте­мий, ясно, что пред­ше­ст­ву­ю­щее паде­ние того само­го Рима (свя­зан­ное, воз­мож­но, с раз­граб­ле­ни­я­ми 410 или 455 гг.) сле­ду­ет пони­мать в духов­ном смыс­ле, соглас­но кото­ро­му конец Горо­да сов­па­дал с отка­зом от ста­рых богов; поэто­му мне не уда­ёт­ся усмот­реть в корот­ком тек­сте Дамас­кия суще­ст­вен­ных раз­ли­чий по срав­не­нию с чёт­че сфор­му­ли­ро­ван­ной пози­ци­ей его совре­мен­ни­ка Зоси­ма¹⁷: оба воз­вра­ща­ют нас к иде­ям язы­че­ских кру­гов Восто­ка, то есть незна­чи­тель­но­го мень­шин­ства, одна­ко нико­гда не упо­ми­на­ют о кон­сти­ту­ци­он­но-пра­во­вом кон­це Запад­ной импе­рии, невоз­мож­ном ещё и пото­му, что Рим состав­лял для них еди­ное целое и выжи­ва­ние восточ­ной части обес­пе­чи­ва­ло выжи­ва­ние импе­рии tout court^[15].

Что же каса­ет­ся Мал­ха, то зна­че­ние фраг­мен­та 16 долж­но быть умень­ше­но; про­ци­ти­ро­ван­ная фра­за явля­ет­ся частью обме­на кол­ко­стя­ми меж­ду визан­тий­ски­ми сол­да­та­ми во Фра­кии, удру­чён­ны­ми тру­со­стью импе­ра­то­ра в отно­ше­нии ост­ро­готов и поэто­му Ῥω­μαίων ἰσχύς сле­ду­ет пони­мать как «силу рим­ско­го = визан­тий­ско­го государ­ства»; с учё­том кон­тек­ста мне пред­став­ля­ет­ся натя­ну­тым при­пи­сы­ва­ние ей смыс­ла раз­мыш­ле­ния о кон­це Рима, кото­рое было бы к тому же един­ст­вен­ным про­ти­во­ре­чи­ем с пока­зан­ным во фраг­мен­те 10 без­раз­ли­чи­ем к собы­ти­ям 476 года.

В общем, я не думаю, что ран­не­ви­зан­тий­ская исто­рио­гра­фия V века вышла в сво­их раз­мыш­ле­ни­ях за рам­ки общей и обос­но­ван­ной кон­ста­та­ции, что состо­я­ние здо­ро­вья импе­рии было тре­вож­ным, как, впро­чем, это уже повто­ря­лось на про­тя­же­нии сто­ле­тия; она тео­ре­ти­че­ски обос­но­вы­ва­ла духов­ный и воен­ный упа­док всей импе­рии, но не конец её части и, во вся­ком слу­чае, 476 год и низ­ло­же­ние Рому­ла Авгу­сту­ла не име­ли ника­ко­го откли­ка в Кон­стан­ти­но­по­ле.

Эпо­ха Юсти­ни­а­на: Про­ко­пий

Конеч­но, при вся­кой рекон­струк­ции ран­не­ви­зан­тий­ской исто­рио­гра­фии мы стал­ки­ва­ем­ся с серь­ёз­ной лаку­ной в отно­ше­нии Евста­фия Епи­фа­ний­ско­го; для целей насто­я­ще­го иссле­до­ва­ния было бы важ­но знать мне­ние это­го круп­но­го хро­но­гра­фа о запад­ных собы­ти­ях в пери­од меж­ду 476 и 480 гг., посколь­ку он писал при Ана­ста­сии (его хро­ни­ка дохо­дит до 502 года) и, сле­до­ва­тель­но, точ­но посе­редине меж­ду Мал­хом и юсти­ни­а­нов­ски­ми исто­ри­ка­ми; кро­ме того, Евста­фий часто ука­зы­ва­ет­ся как общий источ­ник свет­ских исто­ри­че­ских дан­ных для это­го пери­о­да у Ева­грия и Фео­фа­на; и так как у этих двух авто­ров паде­ние с.8 Запад­ной импе­рии чёт­ко фик­си­ру­ет­ся в 476 году, то, если Евста­фий дей­ст­ви­тель­но был их источ­ни­ком, к нему вос­хо­дит так­же выбор такой пери­о­ди­за­ции¹⁸.

Как вид­но, «про­бле­ма Евста­фия» име­ет нема­лое зна­че­ние, одна­ко в отсут­ст­вие пря­мых дан­ных для её реше­ния целе­со­об­раз­но на вре­мя её отло­жить и перей­ти к эпо­хе Юсти­ни­а­на.

Для Юсти­ни­а­на рас­чёт­ли­вая дву­смыс­лен­ность Зено­на боль­ше не име­ла при­чин к суще­ст­во­ва­нию: Ита­лия, узур­пи­ро­ван­ная Рому­лом Авгу­сту­лом и тем более Одо­ак­ром и Тео­де­ри­хом, долж­на была вос­со­еди­нить­ся с еди­ной и неде­ли­мой миро­вой импе­ри­ей под вла­стью един­ст­вен­но­го импе­ра­то­ра. Это ви́дение, укре­пив­ше­е­ся у само­го Юсти­ни­а­на после пре­одо­ле­ния ака­ки­ан­ской схиз­мы (519)¹⁹, уже вос­при­ня­то в кан­це­ляр­ском доку­мен­те, состав­лен­ном на латы­ни в нача­ле его цар­ст­во­ва­ния, вско­ре после 527 года, La­ter­cu­lus im­pe­ra­to­rum ad Ius­ti­num I, где запи­са­но, что Авгу­стул «nouis­si­mus Ro­mae im­pe­rauit»^[16], но он не при­зна­ёт­ся закон­ным импе­ра­то­ром, так как «ab Ho­res­te pat­re suo crea­tus»^[17], с дру­гой сто­ро­ны, для Одо­ак­ра боль­ше не нахо­дит­ся ува­жи­тель­ных выра­же­ний; напро­тив, захват им вла­сти без оби­ня­ков ква­ли­фи­ци­ру­ет­ся как втор­же­ние («inua­sa Ro­ma»)^[18]20.

Хотя и в более слож­ной и струк­ту­ри­ро­ван­ной фор­ме, такое же отно­ше­ние обна­ру­жи­ва­ет­ся у более пока­за­тель­но­го исто­ри­ка того вре­ме­ни, Про­ко­пия. Извест­но, что Про­ко­пий не слиш­ком надё­жен в тех сведе­ни­ях, кото­рые пре­до­став­ля­ет нам о V веке; в част­но­сти, пере­чень послед­них импе­ра­то­ров Запа­да, кото­рый у него общий с Мала­лой, неве­рен: в самом деле, после­до­ва­тель­ность «Анте­мий — Олиб­рий — Май­о­ри­ан — Непот — Гли­це­рий — Ромул» ста­вит Май­о­ри­а­на после Анте­мия и Олиб­рия, а Гли­це­рия — после Непота²¹, уже из это­го мож­но выве­сти сла­бый инте­рес писа­те­ля из Кеса­рии к собы­ти­ям, кото­рые здесь нами рас­смат­ри­ва­ют­ся. Рав­но извест­на при­чи­на, по кото­рой, соглас­но Про­ко­пию, вар­вар­ские наём­ни­ки вос­ста­ли про­тив Оре­ста: они тре­бо­ва­ли выде­лить им треть ита­лий­ских земель, не боль­ше и не мень­ше того, что пре­до­став­ля­лось в дру­гих местах, преж­де все­го в Гал­лии, феде­ра­там (foe­de­ra­ti), и, столк­нув­шись с его твёр­дым отка­зом урав­нять Ита­лию с каким-либо дио­це­зом импе­рии, вос­ста­ли под руко­вод­ст­вом Одо­ак­ра; эта соци­аль­но-эко­но­ми­че­ская моти­ва­ция вос­ста­ния вызва­ла к Про­ко­пию понят­ный энту­зи­азм мно­гих совре­мен­ных исто­ри­ков²² и при­об­ре­ла, без сомне­ния, боль­шое зна­че­ние (так­же в свя­зи с источ­ни­ком, из кото­ро­го её почерп­нул Про­ко­пий и к кото­ро­му мы долж­ны будем вер­нуть­ся), но она так­же под­твер­жда­ет его без­раз­ли­чие к кон­сти­ту­ци­он­но-пра­во­вым пери­пе­ти­ям Рима: она объ­яс­ня­ет толь­ко вос­ста­ние Одо­ак­ра, но никак не свя­за­на с кон­цом Запад­ной импе­рии.

с.9 И хотя имен­но в этом отно­ше­нии Про­ко­пий выска­зы­ва­ет­ся тороп­ли­во и остав­ля­ет в разо­ча­ро­ва­нии, но в то же самое вре­мя слу­жит инди­ка­то­ром: о низ­ло­же­нии Рому­ла Авгу­сту­ла даже не гово­рит­ся, прак­ти­че­ски рас­пря про­ис­хо­ди­ла исклю­чи­тель­но меж­ду Оре­стом и Одо­ак­ром (до это­го момен­та — в пол­ном согла­сии с Con­su­la­ria Ita­li­ca и Мал­хом), но тен­ден­ция по отно­ше­нию к этим двум пер­со­на­жам теперь изме­ни­ла направ­ле­ние срав­ни­тель­но с пред­ше­ст­ву­ю­щей ран­не­ви­зан­тий­ской тра­ди­ци­ей; в самом деле, Орест опре­де­лён как ξυ­νετώ­τα­τος^[19], Одо­акр, неод­но­крат­но, как τύ­ραν­νος^[20], а его прав­ле­ние — τυ­ραν­νίς^[21]23. Поло­жи­тель­ное суж­де­ние об Оре­сте про­ис­хо­дит у Про­ко­пия, веро­ят­но, из жела­ния про­ти­во­по­ста­вить его, как послед­не­го защит­ни­ка сво­бо­ды и ита­лий­ско­го досто­ин­ства, «пло­хо­му» Одо­ак­ру (и, воз­мож­но, за этим так­же сто­ит вли­я­ние нахо­див­ших­ся в Кон­стан­ти­но­по­ле Ани­ци­ев, защи­щав­ших память тех, кого они под­дер­жи­ва­ли в своё вре­мя)²⁴, но преж­де все­го здесь инте­рес­на та явно выра­жен­ная бру­таль­ная ясность, с кото­рой осуж­да­ет­ся Одо­акр.

Об Одо­ак­ре Про­ко­пий ниче­го не зна­ет и не жела­ет знать; он, по-види­мо­му, оши­ба­ет­ся даже в годах его прав­ле­ния, ука­зы­вая десять вме­сто три­на­дца­ти²⁵, и упо­ми­на­ет в дру­гом месте, что Гал­лия к восто­ку от Рода­на, до сих пор кон­тро­ли­ру­е­мая рим­ля­на­ми, была уступ­ле­на им визи­готам, тем самым воз­ла­гая на него не его вину, посколь­ку захват этих терри­то­рий был пред­при­ня­той вес­ной 476 года ини­ци­а­ти­вой визи­гот­ско­го коро­ля Эври­ха, кото­рой ни Орест, ни Одо­акр не в силах были про­ти­во­сто­ять²⁶; на самом деле для Про­ко­пия важ­но толь­ко одно — оха­рак­те­ри­зо­вать Одо­ак­ра как узур­па­то­ра и зафик­си­ро­вать тем самым отправ­ную точ­ку для той вакан­сии закон­ной вла­сти в Ита­лии, о вос­пол­не­нии кото­рой он соби­ра­ет­ся рас­ска­зать в «Гот­ской войне».

Мар­цел­лин

Пол­ное сов­па­де­ние поли­ти­че­ско­го ви́дения Юсти­ни­а­на и исто­рио­гра­фи­че­ской интер­пре­та­ции Про­ко­пия воз­вра­ща­ет нас в атмо­сфе­ру той эпо­хи. Поэто­му ещё рез­че бро­са­ет­ся в гла­за ори­ги­наль­ность Мар­цел­ли­на, кото­рый в 519 году так про­ком­мен­ти­ро­вал ссыл­ку Авгу­сту­ла в Кам­па­нию и нача­ло прав­ле­ния Одо­ак­ра: «Hes­pe­rium Ro­ma­nae gen­tis im­pe­rium, quod DCCIX ur­bis con­di­tae an­no pri­mus Augus­to­rum Oc­tauia­nus Augus­tus te­ne­re coe­pit, cum hoc Augus­tu­lo pe­riit, an­no de­ces­so­rum reg­ni im­pe­ra­to­rum DXXII, Gotho­rum de­hinc re­gi­bus Ro­mam te­nen­ti­bus»^[22]27.

Эта зна­ме­ни­тая лем­ма всё ещё оста­ёт­ся в цен­тре напря­жён­ной дис­кус­сии учё­ных, суть кото­рой необ­хо­ди­мо вкрат­це изло­жить перед тем, как занять пози­цию по суще­ству вопро­са. В 1948 году Энс­лин иден­ти­фи­ци­ро­вал в утра­чен­ной His­to­ria Ro­ma­na Квин­та Авре­лия Мем­мия Сим­ма­ха с.10 общий источ­ник Мар­цел­ли­на и Ro­ma­na Иор­да­на²⁸; при­мер­но два­дца­тью года­ми поз­же Вес вывел отсюда, что имен­но у Сим­ма­ха долж­на была нахо­дить­ся пер­вая фик­са­ция в 476 году паде­ния Запад­ной Рим­ской импе­рии; осо­зна­ние необ­ра­ти­мо­сти это­го собы­тия при­шло к Сим­ма­ху в 518 году, когда Визан­тия при­зна­ла Евта­ри­ха пре­ем­ни­ком Тео­де­ри­ха и удо­сто­и­ла его кон­суль­ства на 519 год; в согла­сии меж­ду дво­ра­ми Кон­стан­ти­но­по­ля и Равен­ны Сим­мах увидел конец сво­им и всей тра­ди­цио­на­лист­ской рим­ской ари­сто­кра­тии (Ани­ци­ев) надеж­дам на воз­мож­ность вос­ста­но­вить когда-нибудь запад­ную и неза­ви­си­мую от Визан­тии дина­стию. Итак, His­to­ria Ro­ma­na была состав­ле­на в 519 году и это под­твер­жда­ет­ся в Ro­ma­na Иор­да­на, где Тео­де­ри­ху были при­пи­са­ны 30 лет прав­ле­ния вме­сто 37, про­шед­ших с 489 (втор­же­ние ост­ро­готов в Ита­лию) до 526 года; эти трид­цать лет не были округ­ле­ни­ем, но вос­про­из­во­ди­ли дату, точ­но исчис­лен­ную Сим­ма­хом имен­но в 519 году²⁹. Кро­ме того, гол­ланд­ский учё­ный свя­зы­вал с мар­цел­ли­нов­ской лем­мой 476 года лем­му 454 года о смер­ти Аэция, вме­сте с кото­рым «Hes­pe­rium ce­ci­dit reg­num nec hac­te­nus ualuit re­leua­ri»^[23]; оче­вид­ная связь меж­ду дву­мя лем­ма­ми соот­вет­ст­во­ва­ла свя­зи меж­ду смер­тью Аэция и окон­ча­тель­ным кри­зи­сом импе­рии, кото­рую толь­ко такой запад­ный и ани­ци­ан­ский автор, как Сим­мах, к тому же сын кол­ле­ги Аэция, мог обо­зна­чить в столь ясной фор­ме³⁰.

Так пола­га­ет Вес; его тезис полу­чил зна­чи­тель­ный успех и широ­кое одоб­ре­ние³¹, но в послед­ние годы мно­жат­ся попыт­ки его оспо­рить, либо пыта­ясь обна­ру­жить свиде­тель­ства о кон­це Рима, пред­ше­ст­ву­ю­щие Мар­цел­ли­ну, либо стре­мясь опро­верг­нуть тео­рию Энс­ли­на, из кото­рой Вес исхо­дил в сво­ём иссле­до­ва­нии. Выше я уже объ­яс­нил при­чи­ны, по кото­рым пер­вая попыт­ка, пред­при­ня­тая Кеги на осно­ва­нии тек­стов Мал­ха и Дамас­кия, меня совер­шен­но не убеж­да­ет³²; более весо­ма вто­рая попыт­ка, дей­ст­ви­тель­но решаю­щая для мое­го иссле­до­ва­ния, кото­рую недав­но пред­при­нял Крук³³.

По его мне­нию, как Мар­цел­лин, так и Ro­ma­na Иор­да­на исхо­дят из одно­го восточ­но­го хро­но­гра­фи­че­ско­го источ­ни­ка: или Евста­фия Епи­фа­ний­ско­го (по пред­по­ло­же­нию, ранее выдви­ну­то­му Вара­ди)³⁴, или, ско­рее, Con­su­la­ria Con­stan­ti­no­po­li­ta­na; вывод о восточ­ной окрас­ке обе­их работ дела­ет­ся на осно­ва­нии их ком­плекс­но­го ана­ли­за и исполь­зо­ва­ния тер­ми­на Hes­pe­rium для обо­зна­че­ния Запад­ной импе­рии; такая же тен­ден­ция Мар­цел­ли­на и Иор­да­на, из кото­рых пер­вый настро­ен анти-, а дру­гой про­гот­ски, дела­ет невоз­мож­ной общую зави­си­мость от Сим­ма­ха. Кро­ме того, под 446 годом Мар­цел­лин заме­ня­ет в кон­суль­ской паре это­го года на Вален­ти­ни­а­на III Сим­ма­ха, отца исто­ри­ка, и едва ли это про­яв­ле­ние сим­ма­хов­ско­го ani­mus; даже кон­суль­ство, зани­мае­мое исто­ри­ком Сим­ма­хом в 485 году при Одо­ак­ре, мог­ло быть ему навя­за­но и пото­му не явля­ет­ся при­зна­ком согла­сия Мар­цел­ли­на с про­одо­ак­ров­ской тен­ден­ци­ей.

Во вся­ком слу­чае, кро­ме отно­ше­ний Сим­мах/Мар­цел­лин, не суще­ст­ву­ет, соглас­но Кру­ку, ника­ких дока­за­тельств того, что Сим­мах напи­сал His­to­ria Ro­ma­na в 519 году (а с дру­гой сто­ро­ны, с.11 как тогда мог оттуда в том же году заим­ст­во­вать Мар­цел­лин?); в част­но­сти, 30 лет прав­ле­ния, при­пи­сан­ных Иор­да­ном Тео­де­ри­ху, явля­ют­ся упро­ще­ни­ем для 33 лет, про­шед­ших с 493 (смер­ти Одо­ак­ра) до 526 года, и поэто­му 519 год — дата, лишён­ная зна­че­ния для нашей про­бле­мы; рав­ным обра­зом нет ника­ких дока­за­тельств, что на Запа­де были более чув­ст­ви­тель­ны к 476 году, чем на Восто­ке: в Риме сенат при­зна­вал до 480 года Непота (как пока­зы­ва­ют моне­ты, отче­ка­нен­ные Одо­ак­ром от его име­ни)³⁵ и впо­след­ст­вии, в то вре­мя как бо́льшая часть позд­не­ви­зан­тий­ской исто­рио­гра­фии реги­ст­ри­ру­ет конец Рима под 476 годом, на Запа­де это про­ис­хо­дит толь­ко у таких авто­ров, как Павел Диа­кон, явно про­из­вод­ных от Иор­да­на; нако­нец, даже связь меж­ду смер­тью Аэция и паде­ни­ем импе­рии, люби­мый конёк кон­цеп­ции Веса, была уста­нов­ле­на восточ­ны­ми источ­ни­ка­ми Мар­цел­ли­на и Иор­да­на, что было вполне есте­ствен­но, посколь­ку имен­но визан­тий­ские исто­ри­ки назы­ва­ют Аэция «пра­вой рукой импе­ра­то­ра» и «послед­ним из рим­лян»³⁶.

По види­мо­сти демон­стра­ция Кру­ка убеди­тель­на и неопро­вер­жи­ма и, несо­мнен­но, её заслу­га в том, что она улав­ли­ва­ет самое сла­бое место в умо­за­клю­че­нии Веса, а имен­но зна­че­ние, при­да­вае­мое им 519 году; в дей­ст­ви­тель­но­сти же нет ника­ких при­чин для свя­зи собы­тий это­го года с раз­мыш­ле­ни­я­ми Сим­ма­ха о неот­вра­ти­мом кру­ше­нии Рима, а 30 лет прав­ле­ния Тео­де­ри­ха мог­ли быть обыч­ным округ­ле­ни­ем³⁷. На самом деле 519 год мож­но, на мой взгляд, истол­ко­вать спо­со­бом, про­ти­во­по­лож­ным тому, кото­рый при­ме­ня­ет Вес, а имен­но не как год восточ­но­го при­зна­ния Евта­ри­ха, кото­рое поверг­ло в отча­я­ние ста­ро­рим­ских «пат­риотов», а как год уре­гу­ли­ро­ва­ния ака­ки­ан­ской схиз­мы, при­ми­рив­ше­го пон­ти­фи­ка и като­ли­че­скую ари­сто­кра­тию Ита­лии с импе­ра­то­ром Восто­ка, боль­ше не моно­фи­зит­ским, и под­гото­вив­ше­го тем самым поч­ву для дол­го­ждан­ной визан­тий­ской рекон­ки­сты; ввиду рели­ги­оз­но­го при­ми­ре­ния Восто­ка и Запа­да пред­ло­жен­ная Тео­де­ри­ху «подач­ка» с при­зна­ни­ем назна­чен­но­го им пре­ем­ни­ка была дей­ст­ви­тель­но весь­ма малой вещью и я не вижу, как она мог­ла про­из­ве­сти столь силь­ное впе­чат­ле­ние на Сим­ма­ха³⁸.

В любом слу­чае, поми­мо поло­жи­тель­ной или отри­ца­тель­ной оцен­ки, полу­чен­ной 519 годом в пред­став­ле­нии Сим­ма­ха, оста­ёт­ся объ­яс­нить — и Вес это­го не сде­лал — как мог­ла состав­лен­ная в 519 году His­to­ria Ro­ma­na стать извест­ной и усво­ен­ной на Восто­ке Мар­цел­ли­ном в том же году (или, самое позд­нее, в нача­ле сле­дую­ще­го) таким обра­зом, чтобы быть исполь­зо­ван­ной в его «Хро­ни­ке».

Пра­виль­ность неко­то­рых воз­ра­же­ний Кру­ка Весу не долж­на, одна­ко, заста­вить упу­стить из виду весь вопрос; на самом деле более тща­тель­ный пере­смотр источ­ни­ков поз­во­ля­ет, с.12 по мое­му мне­нию, вос­ста­но­вить суть выво­дов Веса, хотя и изме­нён­ных и исправ­лен­ных в све­те кри­ти­ки Кру­ка.

Преж­де все­го, два сооб­ра­же­ния обще­го поряд­ка: 1) един­ст­вен­ный дошед­ший до нас фраг­мент His­to­ria Ro­ma­na Сим­ма­ха цити­ру­ет­ся Иор­да­ном в Ge­ti­ca и, как я уточ­ню далее и при­зна­ёт так­же Крук, дол­жен быть пря­мой цита­той³⁹; поэто­му Сим­мах был чита­ем и изве­стен в Кон­стан­ти­но­по­ле VI века и не было бы ниче­го стран­но­го в том, если бы его исполь­зо­вал такой восточ­ный автор, как Мар­цел­лин; 2) из всех визан­тий­ских авто­ров VI века Мар­цел­лин луч­ше все­го инфор­ми­ро­ван и про­яв­ля­ет наи­боль­ший инте­рес к собы­ти­ям на Запа­де; при­ме­ча­те­лен уже выбор им латин­ско­го язы­ка для напи­са­ния сво­ей «Хро­ни­ки» и уж тем более тен­ден­ция (не рас­смот­рен­ная Кру­ком), в соот­вет­ст­вии с кото­рой он ком­мен­ти­ру­ет неко­то­рые ита­лий­ские собы­тия: доста­точ­но уже отме­чен­но­го мной в дру­гом месте слу­чая узур­па­то­ра Иоан­на (423—425), кото­ро­му даёт­ся поло­жи­тель­ная оцен­ка, необъ­яс­ни­мая с восточ­ной точ­ки зре­ния, но понят­ная лишь в том слу­чае, если за Мар­цел­ли­ном пред­по­ла­га­ет­ся ани­ци­ан­ский и рас­по­ло­жен­ный к Аэцию источ­ник, посколь­ку Ани­ции были сре­ди глав­ных изби­ра­те­лей Иоан­на, а Аэций — его важ­ным сотруд­ни­ком⁴⁰. То, что Мар­цел­лин ока­зал­ся очень хоро­шо инфор­ми­ро­ван­ным так­же об исто­рии pars Orien­tis (веро­ят­но, посред­ст­вом Евста­фия) — кон­ста­та­ция, кото­рая отнюдь не исклю­ча­ет парал­лель­но­го исполь­зо­ва­ния запад­но­го источ­ни­ка для запад­ной исто­рии.

При таких пред­по­сыл­ках добав­ля­ют­ся два уточ­нён­ных сооб­ра­же­ния. Во-пер­вых, уста­нов­лен­ная Мар­цел­ли­ном связь меж­ду смер­тью Аэция и паде­ни­ем импе­рии не объ­яс­ни­ма, как хотел бы Крук, толь­ко пре­сти­жем, кото­рым Аэций поль­зо­вал­ся в Кон­стан­ти­но­по­ле, посколь­ку в лем­ме 454 года («Aeti­us mag­na Oc­ci­den­ta­lis rei pub­li­cae sa­lus et re­gi At­ti­lae ter­ror a Va­len­ti­nia­no im­pe­ra­to­re cum Boe­thio ami­co in pa­la­tio tru­ci­da­tur, at­que cum ip­so Hes­pe­rium ce­ci­dit reg­num nec hac­te­nus ualuit re­leua­ri»)^[24] уточ­ня­ет­ся, что пат­ри­ций был убит Вален­ти­ни­а­ном III в импе­ра­тор­ском двор­це «cum Boe­thio ami­co». Итак, даже ран­не­ви­зан­тий­ская исто­рио­гра­фия, бла­го­да­ря точ­но­сти При­с­ка Паний­ско­го, зна­ла, что вме­сте с Аэци­ем был убит Боэций, но не мог­ла уве­рен­но свя­зать этот эпи­зод с паде­ни­ем Запад­ной импе­рии в 476 году, учи­ты­вая, что «Исто­рии» При­с­ка оста­нав­ли­ва­лись на 474 году; поэто­му как эта связь, так и, воз­мож­но, наме­ре­ние под­черк­нуть узы друж­бы до смер­ти Аэция и важ­но­го пред­ста­ви­те­ля gens Ани­ци­ев, пре­фек­та Ита­лии в 454 году и деда Севе­ри­на Боэция⁴¹, мог­ли нахо­дить­ся ско­рее в ани­ци­ан­ском источ­ни­ке, чем в восточ­ном, и здесь, как и в слу­чае узур­па­то­ра Иоан­на, имен­но Сим­мах отве­ча­ет тако­му тре­бо­ва­нию.

Во-вто­рых, лем­ма 476 года содер­жит куда более глу­бо­кий ана­лиз, чем тот, что обыч­но из неё выво­дит­ся; она разде­ле­на на два пара­гра­фа, пер­вый о восточ­ной узур­па­ции Васи­лис­ка, про­ис­хо­дя­щий из Евста­фия или, во вся­ком слу­чае, из восточ­ной хро­ни­ки, дру­гой, цити­ро­ван­ный выше, о Рому­ле Авгу­сту­ле; в этом послед­нем, как мне пред­став­ля­ет­ся, крайне инте­рес­но отме­тить, что 522 года про­дол­жи­тель­но­сти Запад­ной импе­рии начи­на­ют­ся с 1-го года прав­ле­ния Авгу­ста = 709 года от осно­ва­ния Горо­да, то есть с 43/42 г. до н. э. (это дей­ст­ви­тель­но обыч­но для после­и­еро­ни­мов­ской визан­тий­ской хро­но­гра­фии — дати­ро­вать нача­ло прин­ци­па­та с.13 Авгу­ста сра­зу после смер­ти Цеза­ря, без пере­ры­ва в пре­ем­ст­вен­но­сти), и дохо­дят, таким обра­зом, до 480 года⁴²; поэто­му рас­чёт, вклю­чён­ный Мар­цел­ли­ном в ком­мен­та­рий о низ­ло­же­нии Рому­ла Авгу­сту­ла, несов­ме­стим с этим собы­ти­ем и с ясной дати­ров­кой кон­суль­ст­вом Васи­лис­ка и Арма­та = 476 годом, ука­зан­ной в заго­лов­ке лем­мы самим Мар­цел­ли­ном.

Было бы, одна­ко, упро­ще­ни­ем устра­нять это несоот­вет­ст­вие как слу­чай­ную ошиб­ку, ведь 480 год, на кото­ром оста­нав­ли­ва­ет­ся рас­чёт Мар­цел­ли­на, это не какой-то год, а год смер­ти Юлия Непота, то есть — как мы виде­ли — послед­не­го импе­ра­то­ра Запа­да по восточ­ной предъ­юсти­ни­а­нов­ской тра­ди­ции; поэто­му из этой тра­ди­ции (осо­бен­но Евста­фия, от кото­ро­го, по всей веро­ят­но­сти, зави­сел пер­вый пара­граф лем­мы) Мар­цел­лин дол­жен был почерп­нуть циф­ры для сво­его рас­чё­та. Но то, что у Евста­фия было нор­маль­ным хро­но­ло­ги­че­ским вычис­ле­ни­ем импе­ра­тор­ской пре­ем­ст­вен­но­сти на Запа­де от Авгу­ста до Непота, встав­ле­но Мар­цел­ли­ном четырь­мя года­ми ранее под 476 годом для при­да­ния над­ле­жа­ще­го пафо­са сооб­ще­нию о том, что «Hes­pe­rium Ro­ma­nae gen­tis im­pe­rium… cum hoc Augus­tu­lo pe­riit»; это­го сооб­ще­ния, сле­до­ва­тель­но, не было ни у Евста­фия, ни у дру­го­го подоб­но­го авто­ра, одна­ко в све­те выше­из­ло­жен­но­го оно, веро­ят­но, исхо­ди­ло от Сим­ма­ха.

В общем, на мой взгляд, под 476 годом Мар­цел­лин неук­лю­же сме­шал Евста­фия и Сим­ма­ха, рас­чёт пер­во­го до 480 года с поли­ти­че­ским зна­че­ни­ем, дан­ным вто­рым 476 году; имен­но хро­но­ло­ги­че­ская пута­ни­ца Мар­цел­ли­на (не пер­вая пута­ни­ца подоб­но­го рода)⁴³ поз­во­ля­ет нам в ито­ге вос­ста­но­вить поло­же­ние Евста­фия, ничуть не ори­ги­наль­ное, а напро­тив, соглас­ное в том, что каса­ет­ся 480 года, со всей ран­не­ви­зан­тий­ской исто­рио­гра­фи­ей, и, глав­ное, при­во­дит к исклю­че­нию того, что ещё до Мар­цел­ли­на на Восто­ке была уста­нов­ле­на связь «низ­ло­же­ние Авгу­сту­ла / конец Рима»; похо­же, что этим под­твер­жда­ет­ся, наде­юсь, окон­ча­тель­но, её запад­ное и, веро­ят­но, сим­ма­хов­ское про­ис­хож­де­ние.

С учё­том достиг­ну­тых сей­час резуль­та­тов обна­ру­жи­ва­ют неко­то­рую хруп­кость и дру­гие воз­ра­же­ния Кру­ка⁴⁴: 1) исполь­зо­ван­ное Мар­цел­ли­ном при­ла­га­тель­ное Hes­pe­rium может быть отне­се­но к лич­ной моди­фи­ка­ции для Ro­ma­num, кото­рая долж­на была появить­ся у Сим­ма­ха, но кото­рая была непри­ем­ле­ма для под­дан­но­го Юсти­ни­а­на; 2) фило­гот­ская тен­ден­ция Иор­да­на про­ис­хо­дит из того про­сто­го фак­та, что Иор­дан был готом, и не зави­сит от его источ­ни­ков; 3) ошиб­ка Мар­цел­ли­на каса­тель­но кон­суль­ской пары 446 года не долж­на вызы­вать­ся какой-либо тен­ден­ци­ей, но толь­ко ошиб­кой его восточ­но­го хро­но­гра­фи­че­ско­го источ­ни­ка (Евста­фия?), из кото­ро­го он почерп­нул имен­но кон­суль­ские фасты, но не запад­ные сооб­ще­ния сво­ей «Хро­ни­ки»; 4) Сим­мах выра­жал мне­ние не все­го сена­та, но ани­ци­ан­ской груп­пы, и этим его каче­ст­вом очень хоро­шо объ­яс­ня­ет­ся, как он понял всё серь­ёз­ность 476 года, несмот­ря на то, что деци­ан­ское и поэто­му фило­ви­зан­тий­ское боль­шин­ство сена­то­ров при­ня­ло в отно­ше­нии Непота угод­ный Одо­ак­ру и Зено­ну ком­про­мисс; в 485 году из-за визан­тий­ской враж­деб­но­сти к Одо­ак­ру и насту­пив­шей ака­ки­ан­ской схиз­мы (484) ситу­а­ция изме­ни­лась, и в резуль­та­те ока­за­лись пере­вёр­ну­ты­ми отно­ше­ния с.14 внут­ри рим­ской ари­сто­кра­тии с Деци­я­ми в оппо­зи­ции и Ани­ци­я­ми, рас­по­ло­жен­ны­ми сотруд­ни­чать с коро­лём; поэто­му Сим­мах охот­но при­нял кон­суль­ство и поэто­му тен­ден­ция Мар­цел­ли­на бла­го­склон­на к Одо­ак­ру⁴⁵; в целом ана­лиз Кру­ка часто ком­про­ме­ти­ру­ет­ся пред­став­ле­ни­ем, что рим­ский сенат был в это вре­мя моно­лит­ной соци­аль­ной кор­по­ра­ци­ей и не делил­ся на фрак­ции; 5) нако­нец, при­ме­ча­тель­ная судь­ба 476 года в после­дую­щих восточ­ных источ­ни­ках юсти­ни­а­нов­ской эпо­хи не дока­зы­ва­ет, конеч­но, что оцен­ка это­го года была такой же и в предъ­юсти­ни­а­нов­ских источ­ни­ках, таких как Евста­фий или Con­su­la­ria Con­stan­ti­no­po­li­ta­na.

Этот послед­ний пункт заслу­жи­ва­ет, одна­ко, после дол­го­го и всё же необ­хо­ди­мо­го опро­вер­же­ния Кру­ка, даль­ней­ше­го углуб­лён­но­го изу­че­ния. Для нас Мар­цел­лин явля­ет­ся пер­вым восточ­ным авто­ром, опре­де­лив­шим в 476 году конец Рима, и ока­зы­ва­ет­ся тем самым в про­ти­во­ре­чии с офи­ци­аль­ной пози­ци­ей Кон­стан­ти­но­по­ля, пред­став­лен­ной, напри­мер, Про­ко­пи­ем, но это не гово­рит о том, что им огра­ни­чи­ва­ет­ся вли­я­ние ани­ци­ан­ской исто­рио­гра­фии; тот же Про­ко­пий пока­зы­ва­ет, что нахо­дит­ся в кур­се работы Сим­ма­ха отно­си­тель­но неко­то­рых оце­нок (об узур­па­то­ре Иоанне 423—425 гг., об Оре­сте), и от Сим­ма­ха может исхо­дить та соци­аль­но-эко­но­ми­че­ская моти­ва­ция вос­ста­ния вар­вар­ских наём­ни­ков про­тив Оре­ста, кото­рую я изло­жил выше, хотя, воз­мож­но, с боль­шей веро­ят­но­стью мож­но было бы думать в этом слу­чае об инфор­ма­ции, полу­чен­ной от неопре­де­лён­ных запад­ных сена­тор­ских кру­гов⁴⁶; конеч­но, Про­ко­пий не при­ни­ма­ет мне­ния Сим­ма­ха о 476 годе, но дру­гие авто­ры мог­ли пой­ти даль­ше и объ­яс­нить, таким обра­зом, рас­про­стра­не­ние наше­го сооб­ще­ния в после­дую­щей визан­тий­ской исто­рио­гра­фии.

В осо­бен­но­сти я хотел бы под­черк­нуть, что отно­си­тель­но­го это­го сооб­ще­ния отме­ча­ет­ся пол­ное согла­сие (даже в оши­боч­ном рас­чё­те осно­ва­ния Рима, раз­ме­щён­ном за 1303 года до 476 года, то есть в 827 году до н. э.!) меж­ду Ева­гри­ем и Фео­фа­ном⁴⁷; в дру­гом месте я имел воз­мож­ность отме­тить и дру­гие сов­па­де­ния меж­ду ними (в част­но­сти, в вер­сии смер­ти Аэция и Вален­ти­ни­а­на III и в невер­ном пере­чне импе­ра­то­ров от Пет­ро­ния Мак­си­ма до Либия Севе­ра) и пред­ло­жить, хотя и с боль­шой осто­рож­но­стью, в каче­стве обще­го источ­ни­ка Фео­до­ра Чте­ца⁴⁸; если эта гипо­те­за вер­на, новое сов­па­де­ние поз­во­ли­ло бы утвер­ждать, что, воз­мож­но, так­же цер­ков­ный исто­рик Фео­дор Чтец был сре­ди авто­ров юсти­ни­а­нов­ской эпо­хи, испы­тав­ших вли­я­ние мыс­ли Сим­ма­ха о fi­nis Ro­mae и при­няв­ших её в сво­их трудах, спо­соб­ст­вуя тем самым её успе­ху.

Иор­дан меж­ду Кас­си­о­до­ром и Сим­ма­хом

Иор­дан нахо­дит­ся на гребне, разде­ля­ю­щем запад­ную и восточ­ную исто­рио­гра­фию в эпо­ху Юсти­ни­а­на; гот по про­ис­хож­де­нию, он пишет на латы­ни, но, веро­ят­но, в Кон­стан­ти­но­по­ле, свои Ro­ma­na и Ge­ti­ca в 551/552 гг.⁴⁹; здесь я, разу­ме­ет­ся, не наме­рен под­ни­мать вновь с.15 мно­го­чис­лен­ные откры­тые вопро­сы о ком­по­зи­ции и источ­ни­ках этих двух работ, а оста­но­вить­ся толь­ко на «роли» 476 года у Иор­да­на.

Как извест­но, касаю­ща­я­ся низ­ло­же­ния Рому­ла Авгу­сту­ла лем­ма Мар­цел­ли­на «sic quo­que Hes­pe­rium Ro­ma­nae gen­tis im­pe­rium…» встре­ча­ет­ся ad uer­bum^[26] в обо­их сво­их ком­по­нен­тах, сим­ма­хов­ском и восточ­ном, как в Ge­ti­ca, так и в Ro­ma­na; посколь­ку Иор­дан пре­рвал напи­са­ние Ro­ma­na, веро­ят­но, на пара­гра­фе 315⁵⁰, чтобы соста­вить Ge­ti­ca и потом завер­шить первую работу, наша лем­ма, вклю­чён­ная в пара­граф 345 Ro­ma­na, может быть так­же выведе­на из самой Ge­ti­ca, то есть быть само­ци­ти­ро­ва­ни­ем Иор­да­на⁵¹; если, далее, Ro­ma­na име­ла источ­ни­ком Мар­цел­ли­на и Сим­ма­ха, как пола­гал Энс­лин, либо Мар­цел­ли­на и какой-то восточ­ный хро­но­граф, как счи­та­ли после­дую­щие учё­ные, про­бле­ма здесь явля­ет­ся незна­чи­тель­ной; во вся­ком слу­чае, пара­граф 345 о fi­nis Ro­mae, если и не явля­ет­ся само­ци­ти­ро­ва­ни­ем, отча­сти кос­вен­но исхо­дит от Сим­ма­ха через Мар­цел­ли­на по осно­ва­ни­ям, изло­жен­ным выше.

Ина­че обсто­ит дело с Ge­ti­ca, где цита­та мар­цел­ли­нов­ской лем­мы и, сле­до­ва­тель­но, реше­ние разде­лить её исто­ри­че­ские уста­нов­ки появ­ля­ют­ся, как кажет­ся, впер­вые у Иор­да­на; необ­хо­ди­мо поэто­му иссле­до­вать её про­ис­хож­де­ние.

Учё­ные еди­но­душ­ны в допу­ще­нии, что Ge­ti­ca, по край­ней мере, до гла­вы LVIII вклю­чи­тель­но, то есть до 526 года, исхо­дит в основ­ном из His­to­ria Gotho­rum Кас­си­о­до­ра⁵²; несмот­ря на заяв­ле­ние само­го Иор­да­на в I, 3 о том, что он допол­нил эпи­то­му Кас­си­о­до­ра «ex non­nul­lis his­to­riis Gre­cis ac La­ti­nis»^[27], эта фра­за часто пони­ма­ет­ся как похваль­ба и не поль­зу­ет­ся дове­ри­ем; соот­вет­ст­вен­но, в Ge­ti­ca мы рас­по­ла­га­ем мате­ри­а­лом, про­ис­хо­дя­щим толь­ко из His­to­ria Gotho­rum⁵³, и тогда содер­жа­щий мар­цел­ли­нов­скую лем­му текст XLVI, 242—243 так­же был заим­ст­во­ван у Кас­си­о­до­ра (в этом слу­чае неваж­но, заим­ст­во­вал ли Кас­си­о­дор её в свою оче­редь у Мар­цел­ли­на или у Сим­ма­ха). Посколь­ку рас­по­ло­жен­ный к готам Кас­си­о­дор в завер­шён­ном в 519 году Chro­ni­con не при­да­ёт 476 году ника­ко­го зна­че­ния (он лишь гово­рит: «His con­ss. ab Odouac­re Ores­tes et fra­ter eius Pau­lus ex­tincti sunt no­men­que re­gis Odoua­car ad­sumpsit, cum ta­men nec pur­pu­ra nec re­ga­li­bus ute­re­tur in­sig­ni­bus»)^[28], отсюда сле­ду­ет, что зна­че­ние 476 года было осо­зна­но Кас­си­о­до­ром толь­ко после 519 года; в част­но­сти, посколь­ку в дру­гом отрыв­ке Ge­ti­ca, LVII, 291, прав­ле­ние Одо­ак­ра опре­де­ля­ет­ся как tyr­ra­ni­de и tyr­ra­ni­co iugo^[29], то есть в тех же тер­ми­нах, что и у Про­ко­пия, сле­ду­ет заклю­чить, что Кас­си­о­дор нахо­дил­ся под вли­я­ни­ем окру­же­ния в Кон­стан­ти­но­по­ле, где он укрыл­ся око­ло 540 года, в этой оцен­ке паде­ния Рима, кото­рая под­ра­зу­ме­ва­лась тогда так­же у Про­ко­пия⁵⁴.

с.16 Пояс­ним: текст LVII, 291 про­ис­хо­дит, несо­мнен­но, из Кас­си­о­до­ра, и его согла­сие с Про­ко­пи­ем пока­зы­ва­ет, что рас­по­ло­жен­ный ранее в поль­зу готов Кас­си­о­дор пере­нял визан­тий­ское ви́дение собы­тий, соглас­но кото­ро­му начи­ная с Одо­ак­ра и поз­же в Ита­лии были лишь узур­па­то­ры; и всё же необя­за­тель­но, чтобы XLVI, 242—243 так­же зави­се­ли от Кас­си­о­до­ра, поэто­му тер­ми­но­ло­ги­че­ское сход­ство меж­ду Кас­си­о­до­ром и Про­ко­пи­ем вовсе не озна­ча­ет, что они оба отно­си­ли конец Запад­ной импе­рии к 476 году.

Преж­де все­го, к ввод­но­му заяв­ле­нию Иор­да­на о том, что он допол­нил Кас­си­о­до­ра дру­ги­ми источ­ни­ка­ми, сле­ду­ет, на мой взгляд, отне­стись более серь­ёз­но. Далее сле­ду­ет под­черк­нуть, что текст Мар­цел­ли­на (лем­ма о 476 годе и сле­дую­щая лем­ма о 477 годе) вос­про­из­во­дит­ся с абсо­лют­ной точ­но­стью за исклю­че­ни­ем одной дета­ли: Одо­акр оши­боч­но опре­де­ля­ет­ся Мар­цел­ли­ном как rex Gotho­rum; Иор­дан, будучи готом и не желая, чтобы тако­вым счи­тал­ся зло­дей Одо­акр, исправ­ля­ет rex Gotho­rum на Tor­ci­lin­go­rum rex (а в дру­гом месте «ge­ne­re Ro­gus», «re­gis Thor­ci­lin­go­rum Ro­go­rum­que»)^[30]55, но в спеш­ке⁵⁶ забы­ва­ет испра­вить таким же обра­зом сле­дую­щее затем «Gotho­rum de­hinc re­gi­bus Ro­mam Ita­liam­que te­nen­ti­bus»^[32]. Едва ли такой недо­смотр мог быть допу­щен Кас­си­о­до­ром. Нако­нец, в XLVII, 244 Иор­дан пишет: «in­te­rim ta­men ad eum or­di­nem, un­de dig­res­si su­mus, re­dea­mus»^[33]; дей­ст­ви­тель­но, в двух преды­ду­щих пара­гра­фах он задер­жал­ся на низ­ло­же­нии Рому­ла Авгу­сту­ла, затем на заго­во­ре Бра­хи­лы про­тив Одо­ак­ра в 477 году, и в заклю­че­ние при­вёл про­дол­жи­тель­ность — три­на­дцать лет — цар­ст­во­ва­ния Одо­ак­ра, то есть совер­шил отступ­ле­ние, хотя и крат­кое. Отме­ча­ет ли фор­му­ли­ров­ка «un­de dig­res­si su­mus, re­dea­mus» у Иор­да­на толь­ко конец отступ­ле­ния от содер­жа­ния, кото­рое мог­ло нахо­дить­ся имен­но в таком виде у его основ­но­го источ­ни­ка Кас­си­о­до­ра, или же ука­зы­ва­ет на воз­вра­ще­ние к основ­но­му источ­ни­ку, от кото­ро­го он ото­шёл, чтобы допол­нить его отступ­ле­ни­ем, как он и заяв­лял в I, 3?

Реше­ние в ту или иную сто­ро­ну очень важ­но, посколь­ку поз­во­ля­ет при­нять или отверг­нуть гипо­те­зу, соглас­но кото­рой не Кас­си­о­дор явля­ет­ся тем авто­ром, у кото­ро­го Иор­дан заим­ст­во­вал мар­цел­ли­нов­скую лем­му в XLVI, 242—243. В этой свя­зи поучи­тель­на парал­лель с XV, 83—88, где Иор­дан встав­ля­ет длин­ный ex­cur­sus о Мак­си­мине Фра­кий­це, взя­тый у Сим­ма­ха «in quin­to suae his­to­riae lib­ro»^[34], в кон­це кото­ро­го уточ­ня­ет: «quod nos id­cir­co huic nostro opus­co­lo de Sym­ma­chi hys­to­ria mu­tuaui­mus, qua­te­nus gen­tem, un­de agi­mus, os­ten­de­re­mus ad reg­ni Ro­ma­ni fas­ti­gium us­que uenis­se. ce­te­rum cau­sa exe­git, ad id, un­de dig­res­si­mus, or­di­ne re­dea­mus»^[35]. В этом отрыв­ке цита­та из Сим­ма­ха, упо­мя­ну­тая два­жды и с уточ­не­ни­ем, что текст взят из V кни­ги His­to­ria Ro­ma­na, с боль­шой веро­ят­но­стью явля­ет­ся пря­мой и дока­зы­ва­ет прав­ди­вость заяв­ле­ния Иор­да­на о том, что он допол­нил Кас­си­о­до­ра дру­ги­ми авто­ра­ми. Тео­ре­ти­че­ски воз­мож­но (и такое явле­ние небезыз­вест­но антич­ной исто­рио­гра­фии), что фраг­мент Сим­ма­ха уже содер­жал­ся в His­to­ria Gotho­rum Кас­си­о­до­ра и Иор­дан ско­пи­ро­вал его «как есть», выдав за своё допол­не­ние, но такое объ­яс­не­ние несёт на себе onus pro­ban­di^[36] с.17 и состав­ля­ет кон­траст с осо­бой акку­рат­но­стью соб­ст­вен­но цита­ты⁵⁷.

Если, таким обра­зом, Иор­дан цити­ру­ет Сим­ма­ха из пер­вых рук, сле­ду­ет отме­тить, что фор­му­ли­ров­ка, исполь­зу­е­мая в XV, 88 для про­дол­же­ния изло­же­ния Кас­си­о­до­ра после встав­ки Сим­ма­ха, явля­ет­ся той же, что и при­ме­нён­ная в XLVI, 244 после встав­ки мар­цел­ли­нов­ской лем­мы: «ad eum or­di­nem (ad id), un­de dig­res­si su­mus, re­dea­mus». Из это­го, как мне пред­став­ля­ет­ся, мож­но заклю­чить, что и в XLVI, 242—243 Иор­дан исхо­дит не из Кас­си­о­до­ра, а из дру­го­го источ­ни­ка, на этот раз не обо­зна­чен­но­го явно, а имен­но из Мар­цел­ли­на⁵⁸. Завер­ше­ни­ем это­го ана­ли­за Иор­да­на явля­ет­ся вывод о том, что Кас­си­о­дор не при­нял в сво­ей His­to­ria Gotho­rum сим­ма­хов­ско-мар­цел­ли­нов­ской интер­пре­та­ции 476 года, как не при­нял её ранее в Chro­ni­con 519 года, но, меняя после 540 года гот­скую ори­ен­та­цию на визан­тий­скую, при­дер­жи­вал­ся про­ко­пи­ан­ско-юсти­ни­а­нов­ско­го мне­ния, как пока­за­но выше при­ме­ни­тель­но к LVII, 291.

Поэто­му реше­ние нало­жить Мар­цел­ли­на на Кас­си­о­до­ра долж­но было быть ини­ци­а­ти­вой Иор­да­на и если заду­мать­ся, её, пожа­луй, мож­но объ­яс­нить тем, что объ­яв­ле­ние 476 года кон­цом Запад­ной импе­рии мог­ло быть исполь­зо­ва­но готом Иор­да­ном для леги­ти­ма­ции после­дую­ще­го ост­ро­гот­ско­го гос­под­ства над Ита­ли­ей, так же, как цита­та из Сим­ма­ха в XV, 83—88 послу­жи­ла напо­ми­на­ни­ем о том, что Мак­си­мин «in Thra­cia na­tus, a pat­re Gotho no­mi­ne Mic­ca»^[37] был пер­вым рим­ским импе­ра­то­ром гот­ско­го про­ис­хож­де­ния. Само собой разу­ме­ет­ся, что это объ­яс­не­ние не явля­ет­ся обя­за­тель­ным; на самом деле мож­но про­сто счи­тать, что Иор­дан наме­ре­вал­ся доба­вить к Кас­си­о­до­ру то, чего ему не хва­та­ло по мне­нию Ани­ци­ев, дея­тель­ных и вли­я­тель­ных в Кон­стан­ти­но­по­ле в 551/552 гг.⁵⁹ Во вся­ком слу­чае Иор­да­ну — и толь­ко ему — мы обя­за­ны судь­бой сим­ма­хов­ско­го мне­ния о 476 годе на Запа­де, не менее успеш­ной, чем восточ­ная, через Беду и Пав­ла Диа­ко­на достиг­ше­го Бер­нар­до Джу­сти­ни­а­на и исто­рио­гра­фии Воз­рож­де­ния и Ново­го вре­ме­ни⁶⁰.

Сим­мах и Евгип­пий: запад­ное про­ис­хож­де­ние 476 года

После того, как были про­яс­не­ны пози­ция Кас­си­о­до­ра и исто­ки восточ­ной (Мар­цел­лин, Фео­дор Чтец?) и запад­ной (Иор­дан) тра­ди­ций, отно­ся­щих fi­nis Ro­mae к 476 году, необ­хо­ди­мо вер­нуть­ся к Сим­ма­ху.

Преж­де все­го, было бы целе­со­об­раз­но опре­де­лить дату состав­ле­ния His­to­ria Ro­ma­na. Как уже отме­ча­лось, Вес свя­зы­вал её с 519 годом по двум при­чи­нам: 1) кон­суль­ство Евта­ри­ха, поло­жи­тель­ный сдвиг в отно­ше­ни­ях меж­ду Тео­де­ри­хом и Визан­ти­ей, поверг­ший Сим­ма­ха в самый мрач­ный пес­си­мизм; 2) 30 лет цар­ст­во­ва­ния, ука­зан­ные с.18 для Тео­де­ри­ха в Ro­ma­na Иор­да­на, веду­щие нас от 489 к 519 году и исхо­дя­щие от Сим­ма­ха. Как я уже отме­чал, из этих двух при­чин пер­вая явля­ет­ся недо­ка­зу­е­мой, а вто­рая может быть поня­та и как округ­ле­ние дей­ст­ви­тель­ных лет цар­ст­во­ва­ния Тео­де­ри­ха (33 года с 493, года смер­ти Одо­ак­ра, до 526 года, или, ско­рее, 37 лет с 489, года втор­же­ния ост­ро­готов в Ита­лию и про­воз­гла­ше­ния Тео­де­ри­ха коро­лём, до 526 года); кро­ме того, после тща­тель­ной кри­ти­ки Кру­ка боль­ше не счи­та­ет­ся, что Ro­ma­na была эпи­то­мой Сим­ма­ха⁶¹.

Одна­ко, с дру­гой сто­ро­ны, рав­ным обра­зом выво­ды Веса могут быть, пожа­луй, под­твер­жде­ны. Преж­де все­го, Кас­си­о­дор при­сту­пил к напи­са­нию His­to­ria Gotho­rum после окон­ча­ния Chro­ni­con в 519 году и «prae­ci­pien­te Theo­de­ri­co re­ge»^[38], то есть до 526 года⁶²; если вер­на обще­при­ня­тая гипо­те­за, что король пору­чил ему напи­сать её в каче­стве поле­ми­че­ско­го отве­та на His­to­ria Ro­ma­na Сим­ма­ха, то эта послед­няя долж­на была быть доста­точ­но све­жей в 519 году⁶³; более при­сталь­ное изу­че­ние един­ст­вен­но­го суще­ст­ву­ю­ще­го фраг­мен­та His­to­ria Ro­ma­na, про­ци­ти­ро­ван­но­го Иор­да­ном в Ge­ti­ca, XV, 83—88, пожа­луй, даёт пра­во на мень­шую неопре­де­лён­ность.

Фраг­мент отно­сит­ся, как уже гово­ри­лось, к Мак­си­ми­ну Фра­кий­цу, чьё гот­ское про­ис­хож­де­ние со сто­ро­ны отца утвер­жда­ет­ся соглас­но оши­боч­ной тра­ди­ции, извест­ной уже в His­to­ria Augus­ta⁶⁴; таким обра­зом, Мак­си­мин был пер­вым гот­ским импе­ра­то­ром Рима. О нём, посред­ст­вом типич­но­го собра­ния анек­дотов о Sol­da­ten­kai­ser^[39], сла­га­ют­ся без­удерж­ные вос­хва­ле­ния за его физи­че­скую силу, муже­ство и воин­скую доб­лесть, хотя и под­чер­ки­ва­ет­ся, что он был se­mi­bar­ba­rus, ru­dis ho­mo^[40], кото­рый был в состо­я­нии изъ­яс­нять­ся толь­ко pat­ria lin­gua^[41]. Общее суж­де­ние о его прав­ле­нии было бы, одна­ко, вполне поло­жи­тель­ным, если бы он не пре­сле­до­вал хри­сти­ан: «cuncta bo­na sua in per­se­cu­tio­ne Chris­tia­no­rum ma­lo uoto foe­dauit»^[42]; послед­ст­вия тако­го поведе­ния не заста­ви­ли себя ждать, из-за гоне­ний он поте­рял импе­рию и жизнь («dum in Chris­tia­nos ar­ma com­moue­ret, im­pe­rium si­mul et uitam ami­sit»)^[43] и оста­вил власть Филип­пу Ара­бу.

Какой инте­рес мог заста­вить Сим­ма­ха при­дать столь боль­шое зна­че­ние фигу­ре «гота» Мак­си­ми­на в рабо­те, охва­ты­вав­шей, по мень­шей мере, всю импе­ра­тор­скую исто­рию?⁶⁵ Кро­ме того, Сим­мах уста­нав­ли­ва­ет жёст­кую связь меж­ду рели­ги­оз­ным пре­сле­до­ва­ни­ем хри­сти­ан (кото­ро­го в дей­ст­ви­тель­но­сти не было и кото­рое даже по антич­ным источ­ни­кам опре­де­лён­но было не слиш­ком интен­сив­ным) и насиль­ст­вен­ным кон­цом Мак­си­ми­на, соглас­но оро­зи­ан­ской схе­ме, но затем отхо­дит от Оро­зия в том, что застав­ля­ет пре­ем­ст­во­вать Фра­кий­цу без како­го-либо про­ме­жут­ка Филип­па, пер­во­го хри­сти­ан­ско­го импе­ра­то­ра⁶⁶. Посколь­ку тако­му рим­ско­му сена­то­ру, как Сим­мах, весь­ма затруд­ни­тель­но игно­ри­ро­вать Гор­диа­нов, хоро­шо извест­ных его источ­ни­кам, как His­to­ria Augus­ta, с.19 так и Оро­зию⁶⁷, мож­но думать, что это опу­ще­ние было умыш­лен­ным и тогда было бы целе­со­об­раз­но попы­тать­ся при­дать ему смысл.

Мно­гие из этих кажу­щих­ся неяс­но­стей про­яс­ня­ют­ся, если мы пред­по­ло­жим, что Сим­мах исполь­зо­вал при­ме­ни­тель­но к Мак­си­ми­ну метод осовре­ме­ни­ва­ния по схе­ме, излюб­лен­ной антич­ной и в осо­бен­но­сти рим­ской сена­тор­ской исто­рио­гра­фи­ей: Мак­си­мин, пер­вый гот­ский импе­ра­тор, доб­лест­ный, но всё же вар­вар, был пред­ше­ст­вен­ни­ком и, так ска­зать, моде­лью для Тео­де­ри­ха, вто­ро­го гот­ско­го госуда­ря Ита­лии; посколь­ку Мак­си­мин, пре­сле­дуя хри­сти­ан, погу­бил себя и был нака­зан смер­тью и утра­той цар­ства в поль­зу хри­сти­а­ни­на Филип­па, от Тео­де­ри­ха ожи­да­ет­ся, что он не станет пре­сле­до­вать като­ли­ков, у кото­рых есть новый, като­ли­че­ский импе­ра­тор Визан­тии, номи­наль­но Юстин I, а фак­ти­че­ски Юсти­ни­ан, гроз­ный защит­ник их прав.

Если гипо­те­за о парал­ле­ли, про­ведён­ной Сим­ма­хом меж­ду Мак­си­ми­ном и Тео­де­ри­хом, попа­да­ет в точ­ку, то тем самым объ­яс­ня­ют­ся как зна­че­ние, при­дан­ное Фра­кий­цу, так и опу­ще­ние Гор­диа­нов, делаю­щее пря­мым пере­ход от Мак­си­ми­на к Филип­пу, како­вым, как гро­зил и наде­ял­ся Сим­мах, будет пере­ход от Тео­де­ри­ха к Юсти­ни­а­ну.

Из того, что Сим­ма­ху пока­за­лось умест­ным про­ве­сти столь зло­бо­днев­ное сопо­став­ле­ние меж­ду Мак­си­ми­ном и Тео­де­ри­хом, сле­ду­ет, что он и като­ли­ки Ита­лии в целом боя­лись пре­сле­до­ва­ний со сто­ро­ны ост­ро­гот­ско­го коро­ля. Такой страх был оправ­дан толь­ко в 518—519 гг., когда Визан­тия уже при­зна­ла Евта­ри­ха наслед­ни­ком тро­на и кон­су­лом как раз на 519 год, чтобы успо­ко­ить Тео­де­ри­ха в пред­две­рии столь бес­по­ко­я­ще­го его уре­гу­ли­ро­ва­ния ака­ки­ан­ско­го рас­ко­ла⁶⁸. Дей­ст­ви­тель­но, такой по пре­иму­ще­ству ани­ци­ан­ский источ­ник, как Ано­ним Вале­зия, пишет о Евта­ри­хе, что тот был «contra fi­dem catho­li­cam ini­mi­cus»^[45]69, и пото­му его вос­хож­де­ние к вла­сти без труда мог­ло вызвать пред­виде­ние воз­рас­та­ния напря­жён­но­сти меж­ду ари­а­на­ми и като­ли­ка­ми в Ита­лии; и в самом деле в пери­од меж­ду 519 и 522 гг. Евта­рих даже начал под­лин­ное гоне­ние, хотя и скром­ных раз­ме­ров, пре­рван­ное толь­ко его смер­тью⁷⁰.

Таким обра­зом, един­ст­вен­ный дошед­ший до нас фраг­мент His­to­ria Ro­ma­na Сим­ма­ха может быть про­чтён с при­да­ни­ем ему осо­бо­го смыс­ла в све­те собы­тий 518—519 гг. и поэто­му напи­са­ние всей работы мож­но вновь отне­сти к этим годам. Под­твер­жда­ет­ся непо­сред­ст­вен­ная поле­ми­ка Кас­си­о­до­ра с Сим­ма­хом; 30 лет цар­ст­во­ва­ния Тео­де­ри­ха в Ro­ma­na Иор­да­на мог­ли соот­вет­ст­во­вать сим­ма­хов­ско­му рас­чё­ту, выпол­нен­но­му в 519 году; оцен­ка 476 года явля­ет­ся при­зна­ком не отча­я­ния, но вне­зап­но вновь воз­ник­шей и чре­ва­той угро­за­ми надеж­ды: та импе­рия, кото­рая до сих пор не мог­ла под­нять­ся («nec hac­te­nus ualuit re­leua­ri» как пишет Мар­цел­лин), вско­ре, воз­мож­но, пере­жи­вёт день осво­бож­де­ния бла­го­да­ря вновь обре­тён­но­му рели­ги­оз­но­му един­ству рим­лян Восто­ка и Запа­да.

Оста­ёт­ся послед­няя тех­ни­че­ская про­бле­ма, под­ня­тая Кру­ком, а имен­но: каким обра­зом Мар­цел­лин мог знать и исполь­зо­вать работу, напи­сан­ную в 518/519 гг. в Риме, с.20 для сво­ей «Хро­ни­ки», состав­лен­ной в Кон­стан­ти­но­по­ле самое позд­нее в 519—520 гг. Труд­ность, тео­ре­ти­че­ски боль­шо­го зна­че­ния, раз­ре­ша­ет­ся в дан­ном слу­чае бла­го­да­ря счаст­ли­вой слу­чай­но­сти, ускольз­нув­шей от Кру­ка: нам извест­но из Прис­ци­а­на, что Сим­мах лич­но отпра­вил­ся в Кон­стан­ти­но­поль, где часто посе­щал зна­ме­ни­то­го грам­ма­ти­ка, зака­зав ему работу и полу­чив две дру­гих с посвя­ти­тель­ной над­пи­сью; Прис­ци­ан, воз­мож­но, уже имел воз­мож­ность оце­нить дея­тель­ность Сим­ма­ха как рецен­зен­та Com­men­ta­rio Мак­ро­бия к Som­nium Sci­pio­nis и, во вся­ком слу­чае, обра­ща­ет­ся к нему с ува­же­ни­ем, при­ли­че­ст­ву­ю­щим бес­спор­но­му куль­тур­но­му авто­ри­те­ту. Это путе­ше­ст­вие рим­ско­го сена­то­ра на Восток, будь оно совер­ше­но част­ным поряд­ком или же в офи­ци­аль­ной мис­сии по пору­че­нию Тео­де­ри­ха, дати­ро­ва­лось 519—520 гг.⁷¹

При таких обсто­я­тель­ствах, если Сим­мах при­вёз с собой на Восток толь­ко что закон­чен­ную His­to­ria Ro­ma­na и дал о ней знать, рас­про­стра­няя содер­жа­ще­е­ся в ней тол­ко­ва­ние собы­тий в обра­зо­ван­ных кру­гах визан­тий­ской сто­ли­цы, нет боль­ше пре­пят­ст­вий для её исполь­зо­ва­ния со сто­ро­ны Мар­цел­ли­на, хотя бы и поспеш­но­го, как пока­зы­ва­ют, сре­ди про­че­го, несоот­вет­ст­вия, ранее обна­ру­жен­ные имен­но в зна­ме­ни­той лем­ме 476 года⁷².

Обнов­лён­ная дати­ров­ка His­to­ria Ro­ma­na Сим­ма­ха в 518/519 гг. не озна­ча­ет, одна­ко, как счи­тал Вес, что толь­ко в те годы ани­ци­ан­ская ари­сто­кра­тия с горе­чью осо­зна­ла эпо­халь­ное зна­че­ние 476 года; я думаю, что осо­зна­ние fi­nis Ro­mae сфор­ми­ро­ва­лось в той же среде задол­го до 518/519 гг., и пола­гаю, что могу при­ве­сти два доку­мен­та в под­держ­ку это­го тези­са.

Пер­вый — In­dex im­pe­ra­to­rum, ано­ним­ный спи­сок импе­ра­то­ров от Фео­до­сия I до Ана­ста­сия, встав­лен­ный меж­ду 387 и 388 гг. в эпи­то­му «Хро­ни­ки» Про­спе­ра Акви­тан­ско­го; напи­сан­ный на латы­ни и име­ю­щий запад­ное про­ис­хож­де­ние, он лег­ко дати­ру­ет­ся цар­ст­во­ва­ни­ем Ана­ста­сия, т. е. пери­о­дом меж­ду 491 и 518 гг.⁷³ Этот доку­мент, кото­рым для дан­ной про­бле­ма­ти­ки обыч­но пре­не­бре­га­ют, впер­вые обра­тил на себя вни­ма­ние толь­ко в 1978 году бла­го­да­ря Эми­льене Дему­жо (Emi­lien­ne De­mou­geot); фран­цуз­ская иссле­до­ва­тель­ни­ца свя­за­ла его с воз­вра­ще­ни­ем Тео­де­ри­ху Ана­ста­си­ем в 497 году ues­tis re­gia и or­na­men­ta pa­la­tii, отправ­лен­ных Одо­ак­ром в Кон­стан­ти­но­поль в 476 году⁷⁴; это «при­зна­ние» Тео­де­ри­ха при содей­ст­вии визан­тий­ско­го импе­ра­то­ра полу­чи­ло на Запа­де отра­же­ние у ано­ним­но­го ком­пи­ля­то­ра In­dex, кото­рый закан­чи­вал свой спи­сок имен­но Ана­ста­си­ем, чтобы обо­зна­чить, что с 497 года не было боль­ше импе­ра­то­ров, но коро­лём, в каче­стве «rex Gotho­rum Ro­ma­no­rum­que ex iure Ro­ma­no»^[47] стал Тео­де­рих.

Мне кажет­ся, Дему­жо пере­оце­ни­ла пра­во­вое зна­че­ние поступ­ка Ана­ста­сия, недо­ста­точ­ное для того, чтобы счи­тать, что с 497 года Визан­тия при­зна­ва­ла закон­ной власть Ост­ро­гота в Ита­лии; напро­тив, уси­лия Тео­де­ри­ха, пред­при­ня­тые с целью добить­ся при­зна­ния Евта­ри­ха его наслед­ни­ком, пока­зы­ва­ют его неуве­рен­ность, тогда как Юсти­ни­а­ну не с.21 нуж­но было поры­вать с преды­ду­щей визан­тий­ской поли­ти­кой для того, чтобы счи­тать гос­под­ство Ама­лов узур­па­ци­ей.

Ско­рее, в In­dex име­ет­ся част­ность, по види­мо­сти мало­зна­чи­тель­ная, но в дей­ст­ви­тель­но­сти очень важ­ная: в то вре­мя, как все импе­ра­то­ры про­ну­ме­ро­ва­ны вплоть до Рому­ла, кото­рый явля­ет­ся № 55, сле­дую­щие за ним Зенон и Ана­ста­сий не полу­ча­ют соот­вет­ст­ву­ю­ще­го поряд­ко­во­го номе­ра; мне кажет­ся, этот факт мож­но истол­ко­вать в том смыс­ле, что соста­ви­тель In­dex наме­ре­вал­ся про­ве­сти раз­ли­чие меж­ду «насто­я­щи­ми» импе­ра­то­ра­ми Рима, пре­кра­тив­ши­ми­ся с Рому­лом Авгу­сту­лом, и после­дую­щи­ми, госуда­ря­ми толь­ко для pars Orien­tis и достой­ны­ми быть заре­ги­ст­ри­ро­ван­ны­ми толь­ко для прак­ти­че­ских целей, в отсут­ст­вие более пра­виль­ной импе­ра­тор­ской пре­ем­ст­вен­но­сти.

Поэто­му уже до 518 года на Запа­де было ясно, что Ромул Авгу­стул был послед­ним импе­ра­то­ром Рима; к сожа­ле­нию, нам неиз­вест­но, из какой среды про­ис­хо­дил этот ано­ним­ный In­dex. Раз­го­вор, одна­ко, меня­ет­ся и ста­но­вит­ся более кон­крет­ным, если мы обра­тим­ся к Евгип­пию, напи­сав­ше­му в 511 году свою Vi­ta S. Seue­ri­ni.

Извест­но, что брен­ные остан­ки умер­ше­го в 482 году Севе­ри­на были пере­не­се­ны в 488 году в Ита­лию и упо­ко­и­лись в мав­зо­лее, спе­ци­аль­но постро­ен­ном во вла­де­нии cas­tel­lum Lu­cul­la­num близ Неа­по­ля Бар­ба­ри­ей, вдо­вой и in­lustris fe­mi­na, в кото­рой, как пра­ви­ло, опо­зна­ют жену Оре­ста и мать Рому­ла Авгу­сту­ла, сослан­но­го в 476 году Одо­ак­ром в тот самый Lu­cul­la­num⁷⁵. Здесь же посе­ли­лись оси­ро­тев­шие мона­хи Севе­ри­на, и здесь Евгип­пий напи­сал био­гра­фию свя­то­го; в допол­не­ние к тро­га­тель­ной бла­го­дар­но­сти Бар­ба­рии, Евгип­пий нахо­дит­ся в дру­же­ском кон­так­те с дву­мя дру­ги­ми жен­щи­на­ми, мона­хи­ней Про­бой и вдо­вой Гал­лой, обе — доче­ри Кв. Авре­лия Мем­мия Сим­ма­ха и сво­я­че­ни­цы Боэция⁷⁶. Эти при­зна­ки кажут­ся мне доста­точ­ны­ми, чтобы пред­по­ла­гать нали­чие хоро­ших отно­ше­ний, с одной сто­ро­ны, меж­ду Евгип­пи­ем и вер­ны­ми при­вер­жен­ца­ми Оре­ста и Рому­ла Авгу­сту­ла, а с дру­гой — меж­ду Евгип­пи­ем и Ани­ци­я­ми, кото­рые, в свою оче­редь, высту­па­ли в 476 году на сто­роне Оре­ста.

Это, разу­ме­ет­ся, не озна­ча­ет, что Евгип­пий дол­жен был разде­лять все пред­по­чте­ния Ани­ци­ев; мы зна­ем, напри­мер, что во вре­мя лав­рен­тьев­ской схиз­мы он под­дер­жи­вал про­ви­зан­тий­ско­го анти­па­пу Лав­рен­тия, тогда как Ани­ции высту­па­ли на сто­роне папы Сим­ма­ха⁷⁷. Дело в том, что до ани­ци­ан­ско­го вли­я­ния Евгип­пий испы­тал вли­я­ние того же Севе­ри­на, кото­рый, если отож­дествлять его с uir in­lustris и кон­су­лом 461 года, ока­зы­ва­ет­ся силь­нее свя­зан­ным с про­ви­зан­тий­ски­ми госуда­ря­ми, таки­ми как Май­о­ри­ан и Анте­мий, чем с анти­ви­зан­тий­ски­ми импе­ра­то­ра­ми, с.22 близ­ки­ми к Ани­ци­ям⁷⁸.

С дру­гой сто­ро­ны, отно­ше­ния меж­ду Ани­ци­я­ми и тем же Севе­ри­ном не были, конеч­но, отме­че­ны враж­деб­но­стью, хотя свя­той пред­ска­зал успех Одо­ак­ру и был лич­но рас­по­ло­жен сотруд­ни­чать с ари­ан­ским госуда­рем⁷⁹; в 476 году он дей­ст­ви­тель­но стре­мил­ся посред­ст­вом сво­его авто­ри­те­та и бла­го­склон­но­сти к нему Одо­ак­ра избе­жать кро­во­про­ли­тия в Ита­лии и, преж­де все­го, убий­ства Оре­ста. Кро­ме того, неко­то­рые при­вер­жен­цы послед­не­го, сре­ди кото­рых вли­я­тель­ный свя­щен­ник При­ме­ний, нашли спа­се­ние и убе­жи­ще у него в Нори­ке⁸⁰; сто­рон­ни­ки Оре­ста не забы­ли это­го отно­ше­ния, как пока­зы­ва­ют при­ём, ока­зан­ный мощам свя­то­го со сто­ро­ны вдо­вы Оре­ста, и реше­ние Ани­ци­ев вклю­чить «Севе­ри­на» меж­ду родо­вы­ми име­на­ми, при­сво­ив его буду­ще­му фило­со­фу (родив­ше­му­ся око­ло 480 года)⁸¹.

Таким обра­зом, в 476 году Севе­рин сыг­рал не послед­нюю роль в поедин­ке меж­ду Оре­стом и Одо­ак­ром; друг вар­вар­ско­го и, пожа­луй, про­ви­зан­тий­ско­го вождя, он не дол­жен был, конеч­но, увидеть в собы­ти­ях это­го года конец све­та, хотя, веро­ят­но, он отри­ца­тель­но отнёс­ся к смер­ти Оре­ста (ini­que pe­remptus^[50], пишет Евгип­пий)⁸² и сочув­ст­во­вал, по край­ней мере, в чело­ве­че­ском плане, побеж­дён­ным; поэто­му пре­дан­ность по отно­ше­нию к нему не меша­ла Евгип­пию испы­тать трид­цать лет спу­стя вли­я­ние со сто­ро­ны Ани­ци­ев при оцен­ке 476 года.

Дей­ст­ви­тель­но, когда он, упо­ми­ная об окон­ча­тель­ном пре­кра­ще­нии отправ­ки жало­ва­нья из Ита­лии для li­mi­ta­nei Нори­ка, пишет, что это про­изо­шло «per id tem­po­ris, quo Ro­ma­num con­sta­bat im­pe­rium»^[51]83, то тем самым пока­зы­ва­ет ясное осо­зна­ние того, что в 511 году рим­ской импе­рии боль­ше не было. Объ­яс­нять утвер­жде­ние Евгип­пия как отно­ся­ще­е­ся толь­ко к Нори­ку, как это пыта­ют­ся делать сто­рон­ни­ки восточ­но­го про­ис­хож­де­ния 476 года⁸⁴, невоз­мож­но, как пото­му, что Евгип­пий, когда жела­ет сослать­ся на Норик, гово­рит об этом (как в XI, 1: «dum ad­huc No­ri­ci Ri­pen­sis op­pi­da su­pe­rio­ra con­sta­rent…»)^[52]85, так и пото­му, что уже ранее, в гла­ве VII, он при­да­вал осо­бое зна­че­ние пред­ска­за­нию Севе­ри­на о буду­щем заво­е­ва­нии Ита­лии Одо­ак­ром: «in­ter quos et Odoa­car, qui pos­tea reg­nauit Ita­liae, uilis­si­mo tunc ha­bi­tu iuue­nis sta­tu­ra pro­ce­rus adue­ne­rat. qui dum se, ne hu­mil­li­mae tec­tum cel­lu­lae suo uer­ti­ce con­tin­ge­ret, incli­nas­set, a uiro dei glo­rio­sum se fo­re cog­nouit. cui etiam uale­di­cen­ti: “uade” in­quit “ad Ita­liam, uade, uilis­si­mis nunc pel­li­bus coo­per­tus, sed mul­tis ci­to plu­ri­ma lar­gi­tu­rus”»^[53]86. Под­ра­зу­ме­вае­мая с.23 связь меж­ду дву­мя отрыв­ка­ми, неда­ром заме­чен­ная таким ани­ци­ан­ским источ­ни­ком, как Ано­ним Вале­зия, вклю­чив­шим выше­упо­мя­ну­тое пред­ска­за­ние в соб­ст­вен­ный текст⁸⁷, дока­зы­ва­ет, что Евгип­пий, конеч­но, не при­да­вал огра­ни­чен­но­го и про­вин­ци­аль­но­го зна­че­ния кон­ста­та­ции того, что теперь рим­ская импе­рия при­над­ле­жа­ла про­шло­му.

В ито­ге, гла­ва XX Vi­ta S. Seue­ri­ni содер­жит самую древ­нюю для нас фор­му­ли­ров­ку fi­nis Ro­mae; осо­зна­ние 476 года роди­лось не в 518/519 гг., как счи­тал Вес, но было обре­тён­ным уже в 511 году, когда об этом в нача­ле гла­вы упо­мя­нул Евгип­пий, уве­рен­ный, что не оста­нет­ся непо­ня­тым сво­и­ми чита­те­ля­ми; окру­же­ние, в кото­ром он напи­сал Vi­ta S. Seue­ri­ni, пере­но­сит, одна­ко, гене­зис запад­ной идеи 476 года в те самые кру­ги Ани­ци­ев и вер­ных при­вер­жен­цев Рому­ла Авгу­сту­ла, для кото­рых было вполне есте­ствен­ным её фор­ми­ро­ва­ние и где её обна­ру­жи­ва­ет Вес; в отсут­ст­вие допол­ни­тель­ных свиде­тельств не пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ным уточ­нить момент фор­ми­ро­ва­ния этой идеи в пре­де­лах пери­о­да с 476 по 511 гг., хотя она долж­на была пред­став­лять собой доста­точ­но непо­сред­ст­вен­ную реак­цию на собы­тия; в любом слу­чае, потре­бу­ет­ся His­to­ria Ro­ma­na Сим­ма­ха, чтобы при­дать ей все­об­щий резо­нанс как на Запа­де, так и на Восто­ке.

ДОПОЛНЕНИЕ. Когда эта ста­тья была уже в гран­ках, вышли две дру­гие работы, касаю­щи­е­ся моей темы: S. J. B. Bar­nish, The Ge­ne­sis and Comple­tion of Cas­sio­do­rus’ Gothic His­to­ry, «La­to­mus», 1984, pp. 337—361, и G. Gag­ge­ro, La fi­ne dell’im­pe­ro ro­ma­no d’Oc­ci­den­te nell’in­terpreia­zio­ne di Pro­co­pio, Stu­di Bis­car­di, Mi­la­no 1984, vol. V, pp. 87—120. Послед­няя в осо­бен­но­сти заслу­жи­ва­ет здесь крат­ко­го ана­ли­за; она нахо­дит­ся в одном ряду с разде­ля­е­мы­ми мной поло­же­ни­я­ми Веса и Каль­де­роне о сим­ма­хов­ском про­ис­хож­де­нии идеи 476 года на Запа­де (стр. 90) и отвер­га­ет про­ис­хож­де­ние от Евста­фия лем­мы Мар­цел­ли­на, отме­чая меж­ду про­чим, как и я, что исполь­зо­ва­ние hes­pe­rius у Мар­цел­ли­на может быть изме­не­ни­ем само­го хро­но­гра­фа и что при­знан­ная леги­тим­ность Рому­ла Авгу­сту­ла, а не Юлия Непота, у Мар­цел­ли­на и Иор­да­на не может быть извле­че­ни­ем из Евста­фия (прим. 7). Далее, в прим. 8 Гад­же­ро обсуж­да­ет про­ис­хож­де­ние HE II, 16 Ева­грия, так­же скло­ня­ясь, хотя и с боль­шой осто­рож­но­стью, к его неза­ви­си­мо­сти от Евста­фия; конеч­но, Ева­грий остав­ля­ет вопрос, под­ле­жа­щий изу­че­нию. На стр. 98, иссле­дуя BG I, 1, 1—11 Про­ко­пия, Гад­же­ро так­же счи­та­ет про­ис­хо­дя­щим от Сим­ма­ха сооб­ще­ние о пред­по­ла­гае­мом разде­ле земель меж­ду вар­ва­ра­ми и рим­ля­на­ми; Про­ко­пий силь­но изме­нил исхо­дя­щие от Сим­ма­ха сведе­ния в обще­при­ня­той в юсти­ни­а­нов­скую эпо­ху интер­пре­та­ции 476 года, кото­рой он при­дер­жи­ва­ет­ся, отри­цая эпо­халь­ное зна­че­ние паде­ния Рому­ла Авгу­сту­ла (стр. 115—116). Нако­нец, Гад­же­ро пред­ла­га­ет нам тща­тель­ный ана­лиз фраг­мен­та 10 Мал­ха (стр. 106 слл.) и иден­ти­фи­ци­ру­ет 10 лет прав­ле­ния, при­пи­сы­вае­мых Про­ко­пи­ем Одо­ак­ру, как пери­од с 479 (год, когда Визан­тия вновь ста­ла раз­ре­шать назна­че­ние запад­ных кон­су­лов) по 489 гг. В целом работа Гад­же­ро пред­став­ля­ет­ся весь­ма тща­тель­ной и сти­му­ли­ру­ю­щей даль­ней­шие иссле­до­ва­ния, осо­бен­но в отно­ше­нии визан­тий­ских ослож­не­ний 476 года, и хоро­шо гар­мо­ни­ру­ет — как мне кажет­ся — с моей ста­тьёй, удач­но допол­няя её в несколь­ких про­пу­щен­ных мною пунк­тах.