К истокам «конца» Западной Римской империи

с.29 His con­s. [Ba­si­lis­co II et Ar­ma­to] le­va­tus est Odoa­car rex X kl. Sep­tembris^[1]. Итак, 23 авгу­ста кон­суль­ско­го года, соот­вет­ст­ву­ю­ще­го 476 г. хри­сти­ан­ской эры, был «воз­вы­шен» король Одо­акр. Это собы­тие и эту дату мы нахо­дим отме­чен­ны­ми в так назы­вае­мых Fas­ti Vin­do­bo­nen­ses prio­res, тек­сте, вос­хо­дя­щем к хро­но­гра­фи­че­ской ком­пи­ля­ции, состав­лен­ной в середине VI в., при­мер­но через семь­де­сят лет после само­го собы­тия.

Это скуд­ное, но точ­ное сооб­ще­ние лежит в осно­ве мно­гих сооб­ра­же­ний это­го наше­го выступ­ле­ния в 1500-лет­нюю годов­щи­ну это­го собы­тия и дру­гих, с ним свя­зан­ных.

Выше­упо­мя­ну­тый ано­ним­ный хро­но­граф под тем же кон­суль­ским годом отме­ча­ет так­же насиль­ст­вен­ную кон­чи­ну пат­ри­ция Оре­ста в Пла­цен­ции (28 авгу­ста) и его бра­та Пав­ла в Равен­не in Pi­ni­ta (4 сен­тяб­ря). О судь­бе импе­ра­то­ра Рому­ла, «малень­ко­го Авгу­ста», чьё избра­ние хро­но­граф отме­тил под преды­ду­щей кон­суль­ской руб­ри­кой (eo an­no Augus­tu­lus im­pe­ra­tor le­va­tus est^[2]), под 476 г. нет ника­ко­го упо­ми­на­ния. Для без­вест­но­го реги­ст­ра­то­ра собы­тий Ромул Авгу­стул исче­за­ет как тень; тень, кото­рая кажет­ся без­молв­но заняв­шей своё место в длин­ной монотон­ной вере­ни­це эфе­мер­ных пра­ви­те­лей, тяну­щей­ся после убий­ства Вален­ти­ни­а­на III: Пет­ро­ний, Авит, Май­о­ри­ан, Либий Север, Анте­мий, Олиб­рий, Гли­це­рий, Непот, и вот он, так­же эфе­мер­ный пра­ви­тель, Ромул Авгу­стул. После него, отме­ча­ет хро­но­граф, le­va­tus est Odoa­car, как был ранее le­va­tus сам Авгу­стул, как ещё рань­ше le­va­tus Непот, и так далее, и как поз­же будет le­va­tus Тео­де­рих. В этом ряду «воз­вы­ше­ний» даже изме­не­ние титу­ла (нет боль­ше imp., теперь вме­сто него rex) кажет­ся утра­тив­шим зна­че­ние.

Насколь­ко же отли­ча­ет­ся от этих древ­них Fas­ti даже самый крат­кий совре­мен­ный обзор, даже самая сжа­тая совре­мен­ная хро­но­ло­ги­че­ская таб­ли­ца собы­тий 476 г.! И это не про­сто повод упо­мя­нуть хро­но­гра­фов и анна­ли­стов Ново­го вре­ме­ни: все мы зна­ем, како­го выдаю­ще­го­ся поло­же­ния достиг­ли эти собы­тия лета — осе­ни 476 г., выдви­ну­тые, так ска­зать, в ранг собы­тий, как мы при­вык­ли повто­рять, «создаю­щих эпо­хи» (fa­ci­to­ri di epo­che), «пово­рот­ной точ­ки» (Wen­de­punkte) «миро­вой исто­рии» (Weltge­schich­te). Доста­точ­но упо­мя­нуть одно­го за всех, одно­го с.30 из пер­вых, если не само­го пер­во­го: это Бер­нар­до Джу­сти­ни­ан, вене­ци­ан­ский пат­ри­ций и исто­рик сво­его оте­че­ства, сын Лео­нар­до, искус­ней­ше­го соста­ви­те­ля страм­бот­то и соб­ст­вен­но «джу­сти­ни­ан»; оба — выс­шие маги­ст­ра­ты Свет­лей­шей Вене­ци­ан­ской рес­пуб­ли­ки, актив­ные государ­ст­вен­ные дея­те­ли и учё­ней­шие гума­ни­сты. В 1492 г., уже после смер­ти скон­чав­ше­го­ся в 1489 г. Бер­нар­до, был опуб­ли­ко­ван его труд «De ori­gi­ne ur­bis Ve­ne­to­rum eorum­que ges­tis»^[3]. Имен­но здесь, сре­ди ста­рых идей и новых суж­де­ний, как уже став­шая тра­ди­ци­он­ной идея об «Im­pe­rium apud Ita­liam tam re quam no­mi­ne ve­lut exan­gue des­ti­tu­tum»^[4] в силу кон­стан­ти­нов­ско­го «пере­не­се­ния» (transla­tio) в Визан­тий (кото­рое, одна­ко, в гла­зах вене­ци­ан­ско­го пат­ри­ция рисо­ва­лось преж­де все­го как «мас­со­вое пере­ме­ще­ние сена­то­ров»), или как рекон­струк­ция, ска­жем так, «с сена­тор­ской точ­ки зре­ния» (sub spe­cie se­na­to­ria) собы­тий 476 г. (Ромул Авгу­стул, кото­рый ищет спа­се­ния в Риме и сам сла­га­ет пур­пур и диа­де­му, пото­му что «отверг­нут сена­том» (re­pu­dia­tus a Se­na­tu), а Одо­акр, напро­тив, полу­ча­ет от сена­та «вели­чай­шие поче­сти, введён на Капи­то­лий» (ma­xi­mo ho­no­re, in Ca­pi­to­lium de­duc­tus) и про­воз­гла­шён пер­вым «коро­лём Рима» (rex Ro­mae)!), — здесь, как я ска­зал, мы нахо­дим, впер­вые в Новое вре­мя, «эпо­халь­ное» опре­де­ле­ние этих собы­тий: «Так создан­ная Авгу­стом “миро­вая импе­рия” (Im­pe­rium or­bis ter­ra­rum) с Авгу­сту­лом, “малю­сень­ким” (mi­ni­mus) Авгу­стом, назван­ным так то ли по его ран­гу (for­tu­na), то ли по роду (ge­nus), то ли по име­ни (no­men), через пять­сот лет, соглас­но зако­ну, пра­вя­ще­му дела­ми чело­ве­че­ски­ми, погиб­ла, дой­дя до край­не­го пре­де­ла (post an­nos quin­gen­tos ad extre­mum in­te­ri­tum (sic fe­ren­te le­ge re­rum hu­ma­na­rum) de­lap­sum est)». Конеч­но, пять­сот лет ab Augus­to отсчи­та­ны округ­лён­но, но ссыл­ка на собы­тия 476 г. недву­смыс­лен­на. И преж­де все­го в этом сбли­же­нии нача­ла и кон­ца, Авгу­ста (вели­чай­ше­го) и Авгу­сту­ла mi­ni­mus, в этом de­la­bi ad extre­mum in­te­ri­tum, и в точ­но вос­про­из­во­дя­щей дей­ст­ви­тель­ность ито­го­вой циф­ре, и в клас­си­че­ском обра­ще­нии к lex re­rum hu­ma­na­rum, оче­вид­на обоб­щаю­щая пери­о­ди­за­ция.

Я ска­зал: впер­вые в Новое вре­мя. В самом деле, это (нега­тив­ное) пре­воз­не­се­ние 476 г. отсут­ст­ву­ет в гума­ни­сти­че­ской анна­ли­сти­ке поко­ле­ния, пред­ше­ст­ву­ю­ще­го поко­ле­нию Джу­сти­ни­а­на, перед кото­рым он был в дол­гу. Оно отсут­ст­ву­ет у Лео­нар­до Бру­ни: в 1416 г. уже была напи­са­на пер­вая из 12 книг «His­to­riae flo­ren­ti­ni po­pu­li»^[5] это­го аре­тин­ца и там нача­ло бед­ст­вий всё ещё опре­де­ля­ет­ся пере­не­се­ни­ем импе­ра­тор­ско­го пре­сто­ла в Визан­тий, после чего запад­ные par­tes, qua­si pro de­re­lic­tis ha­bi­tae, neg­li­gi coe­pe­runt^[6], так что вар­ва­ры ceu in va­cuam pos­ses­sio­nem ruen­tes, va­riis tem­po­ri­bus, tan­quam di­lu­via quae­dam has ter­ras inun­da­runt^[7]. В этой череде вар­ва­ров Ита­лии пер­вы­ми были готы Рада­гай­са и Ала­ри­ха, «Одо­акр при­шёл чет­вёр­тым» (Odoa­cer quar­tus ac­ces­sit), а низ­ло­же­ние (deiec­tio ab im­pe­rio) Авгу­сту­ла рас­по­ла­га­ет­ся без како­го-либо выде­ле­ния в ряду бед­ст­вий (ca­la­mi­ta­tes), про­дол­жен­ном, после не став­ше­го объ­еди­ни­тель­ным (so­li­da­ta) визан­тий­ско­го «осво­бож­де­ния», неистов­ст­вом лан­го­бар­дов (fu­ror Lan­go­bar­do­rum) и фран­ко-лан­го­бард­ским кон­флик­том. Лео­нар­до Бру­ни, конеч­но, зна­ет, что после Авгу­сту­ла «пре­кра­ти­ла суще­ст­во­ва­ние Запад­ная импе­рия» (oc­ci­den­ta­le ces­sa­vit Im­pe­rium), но он забот­ли­во и со сред­не­ве­ко­вым смыс­лом под­чёр­ки­ва­ет вре­мен­ный харак­тер это­го пере­ры­ва: да, про­шло око­ло трёх­сот лет (и дела­ет под­счёт: три­на­дцать лет Одо­ак­ра, око­ло шести­де­ся­ти — готов с.31 Тео­де­ри­ха, какое-то вре­мя — non­ni­hil tem­po­ris — Нар­сес, две­сти четы­ре года лан­го­бар­дов), но вот, нако­нец, Карл «сно­ва обрёл забы­тое имя и досто­ин­ство импе­рии» (ob­li­te­ra­tum no­men im­pe­rii dig­ni­ta­tem­que re­sumpsit). Вновь у Запа­да был свой импе­ра­тор; импер­ский орёл, хотя боль­ше не золо­той (aurea) на крас­ном, но чёр­ный (fus­ca) на жёл­том фоне, вер­нул­ся, чтобы быть носи­мым (ges­ta­ta) на Запа­де. И аре­ти­нец дис­ку­ти­ру­ет в этот момент об осно­ва­нии импе­ра­тор­ско­го пра­ва на Запа­де: долж­но ли оно под­чи­нять­ся рим­ско­му наро­ду (po­pu­lus ro­ma­nus) или неза­ви­си­мо­му от наро­да пон­ти­фи­ку (pon­ti­fex ini­us­su po­pu­li); но для Бру­ни, созна­тель­но под­вер­гаю­ще­го себя цен­зу­ре «более све­ду­щих в пон­ти­фи­каль­ном пра­ве» (iuris pon­ti­fi­cii pe­ri­tio­res), импе­рия всё ещё явля­ет­ся древ­ней импе­ри­ей рим­ско­го наро­да: con­stat nul­lius ma­gis quam po­pu­li ro­ma­ni id mu­nus es­se^[8] (с. 23). В общем, ещё раз гори­зонт про­шед­шей исто­рии под­чи­нял­ся собы­тию transla­tio; всё осталь­ное — вар­вар­ские di­lu­via, ces­sa­to (пре­кра­ще­ние) Im­pe­rii oc­ci­den­ta­lis — пред­став­ля­ло собой его побоч­ные резуль­та­ты.

Иной рубеж мы нахо­дим в пер­вой кни­ге «De bel­lo Ita­li­co ad­ver­sus Got­thos»^[9], пре­сло­ву­том «пла­ги­а­те» или пере­дел­ке Про­ко­пия, уже состав­лен­ной в 1441 г. Здесь важ­ный момент, в кото­рый Запад­ная импе­рия va­cil­la­re coe­pit et quo­dam­mo­do exi­na­ni­ri^[10] (тако­вы исполь­зу­е­мые Бру­ни тер­ми­ны), зафик­си­ро­ван в 455 г., когда умер Вален­ти­ни­ан III. В то вре­мя для это­го хро­ни­ста, государ­ст­вен­но­го сек­ре­та­ря Фло­рен­ции нача­ла эпо­хи Меди­чи и всё же про­ник­ну­то­го духом ком­му­ны, созер­ца­ние той опас­но­сти, кото­рую пред­став­ля­ло для при­няв­ше­го его горо­да при­сут­ст­вие наём­ных войск в сосед­них государ­ствах, под­креп­лён­ное при­ме­ром извест­но­го суж­де­ния Про­ко­пия (Vand. I. 4), по ана­ло­гии дела­ло важ­ным при­сут­ст­вие per­mag­nae ex­ter­nae gen­tium co­piae, ad­ver­sus ter­ro­rem At­ti­lae nu­per a Va­len­ti­nia­no com­pa­ra­tae, et pos­tea contra Van­da­los a Ro­ma­nis adiunctae^[11]; сего­дня мы бы ска­за­ли: вар­ва­ри­за­цию рим­ско­го вой­ска. Имен­но насто­я­щее вре­мя под­ска­за­ло Бру­ни опре­де­лить в этой вар­ва­ри­за­ции нача­ло шата­ния (va­cil­la­tio) и исто­ще­ния (exi­na­ni­tio) импе­рии.

Отсут­ст­ву­ет «476 год» и в той пер­вой попыт­ке евро­пей­ской исто­рии, кото­рой были «His­to­ria­rum ab incli­na­tio­ne Ro­ma­no­rum Im­pe­rii de­ca­des»^[12] Фла­вио Бьон­до, опуб­ли­ко­ван­ные в 1452 г. Как извест­но, соглас­но Бьон­до упа­док (incli­na­tio) начи­на­ет­ся после 406 г. До деся­то­го года прав­ле­ния Арка­дия и Гоно­рия, до тех пор, пока импе­рии уда­ва­лось сдер­жи­вать на хол­мах Фье­зо­ле готов Рада­гай­са, cul­men ve­ro ip­sum — писал Бьон­до — et tam­quam ver­ti­cem… fuis­se di­ci­mus^[13]. Сра­зу после это­го начи­на­ет­ся упа­док: mag­nam incli­na­tio­nem Im­pe­rii dig­ni­tas, iam tum ad rui­nam ver­gens, in Ha­la­ri­ci et dein­de in plu­ri­mis bar­ba­ro­rum col­lu­vio­ni­bus fa­ce­re coe­pit^[14]. Таким обра­зом, отправ­ной точ­кой явля­ет­ся раз­граб­ле­ние Ала­ри­ха; впро­чем, Бьон­до объ­яс­ня­ет вре­ме­на сво­их his­to­riae ab incli­na­tio­ne, когда пишет: vi­sum est ope­rae pre­tium a me fac­tum iri, si an­no­rum mil­le et tri­gin­ta, quot ab cap­ta a Gothis ur­be Ro­ma in prae­sens tem­pus nu­me­ran­tur (оче­вид­но, при­мер­но до 1440 г., когда он начал свой труд), ea in­vo­luc­ra et om­ni с.32 pos­te­ri­ta­ti ad­mi­ran­da fa­ci­no­ra in lu­cem per­du­xe­ro^[15]. И далее: Im­pe­rii incli­na­tio­nem… di­ci­mus prin­ci­pium ha­buis­se a Gotho­rum in ur­bem Ro­mam ir­rup­tio­ne^[16].

Лег­ко опре­де­ля­ет­ся то, что мы мог­ли бы назвать пери­о­ди­зи­ру­ю­щим рубе­жом этих ста­рин­ных исто­ри­ков-гума­ни­стов: в конеч­ном счё­те, это рубеж оро­зи­ан­ско­го и сред­не­ве­ко­во­го тол­ка. Оро­зи­ан­ско­го там, где для этих исто­ри­ков наи­бо­лее важ­ным собы­ти­ем далё­ко­го обще­го про­шло­го, с кото­ро­го начи­на­лась любая город­ская исто­рия, все­гда оста­ва­лось erup­tio gen­tium di­ver­sa­rum ad­ver­sum Im­pe­rii ut­rius­que rem pub­li­cam^[17], оста­ва­лись вар­вар­ские навод­не­ния (inun­da­tio­nes) (ср. навяз­чи­вость обра­за сбро­да, сто­ка нечи­стот (col­lu­vio­nes) у Бьон­до), цен­траль­ный мотив послед­них глав оро­зи­ан­ско­го постро­е­ния (VII. 37, 4. 51).

Это­го доста­точ­но для обна­ру­же­ния при­чи­ны того, поче­му у Бру­ни и Бьон­до эпо­ха вели­ких пере­мен обо­зна­ча­лась толь­ко вар­вар­ски­ми наше­ст­ви­я­ми — и как тако­вы­ми, и рас­смат­ри­вае­мы­ми в сво­ей сово­куп­но­сти. Бер­нар­до Джу­сти­ни­ан, напро­тив, обра­тил вни­ма­ние на инсти­ту­цио­наль­ное собы­тие V в.; в ви́дении это­го государ­ст­вен­но­го дея­те­ля, сена­то­ра Свет­лей­шей, акцент пада­ет на конец инсти­ту­та импе­ра­то­ра на Запа­де, Im­pe­rium Авгу­ста как тако­во­го, как рас­се­че­ние в исто­рии запад­но­го государ­ст­вен­но­го пра­ва.

С этой стра­ни­цы Бер­нар­до Джу­сти­ни­а­на нача­лось дол­гое и пол­ное при­клю­че­ний путе­ше­ст­вие в мыс­ли Ново­го вре­ме­ни собы­тия 476 г. как «кон­ца» Запад­ной Рим­ской импе­рии. Пер­вые шаги были неуве­рен­ны­ми и запле­таю­щи­ми­ся, так что идея Джу­сти­ни­а­на не толь­ко не была вос­при­ня­та, напри­мер, Пьет­ро Чир­нео («De re­bus Cor­si­cis»^[18], око­ло 1500 г.), для кото­ро­го по-преж­не­му вар­ва­ры начи­на­ют rue­re ve­lu­ti in va­cuam pos­se­sio­nem^[19] (обра­ти­те вни­ма­ние на выра­же­ние Бьон­до) непо­сред­ст­вен­но (sic!) post se­dem Ro­ma­ni Im­pe­rii By­zan­tium transla­tam^[20], но появ­ля­ет­ся, ещё через восемь­де­сят лет, без­на­дёж­но запу­тан­ной у Сиго­нио («De reg­no Ita­liae», 1584), изо­бра­зив­ше­го готов поло­жив­ши­ми конец веч­ной импе­рии, вторг­шись в Ита­лию и раз­ме­стив в Равен­не сто­ли­цу королев­ства; ими — гота­ми (!) — Mo­myl­lo im­pe­ra­to­re (т. е. Авгу­стул) ab­di­ca­re coac­to^[21].

Я не буду здесь шаг за шагом сле­до­вать за судь­бой и теми раз­лич­ны­ми выра­же­ни­я­ми, кото­рые при­ни­ма­ла дан­ная идея. Я огра­ни­чусь лишь послед­ним эта­пом это­го боль­шо­го путе­ше­ст­вия, кото­ро­го, впро­чем, доста­точ­но, чтобы оце­нить, ска­жем так, kat’an­ti­the­sin, исто­рио­гра­фи­че­ское изме­ре­ние, при­ня­тое 476 годом. Во всём этом при­сут­ст­ву­ет кол­кая иро­ния, часто сопро­вож­дав­шая в исто­ри­че­ской оцен­ке Ново­го вре­ме­ни эту точ­ную пери­о­ди­за­цию, как, впро­чем, и любую дру­гую. Недав­но один гол­ланд­ский учё­ный, Мар­тин А. Вес, посвя­тив­ший нашей про­бле­ме инте­рес­ную моно­гра­фию, вспом­нил двух вели­ких эпи­го­нов иде­а­ли­сти­че­ско­го исто­риз­ма, Аль­фреда Хой­са и Бенедет­то Кро­че, с улыб­кой состра­да­ния к бед­но­му, «чуда­ко­ва­то­му Schul­meis­te»^[22], кото­рый в один пре­крас­ный день сде­лал Рому­ла Авгу­сту­ла послед­ним рим­ским импе­ра­то­ром на Запа­де, или к ста­ро­му про­фес­со­ру, с.33 кото­рый учил школь­ни­ка Кро­че, что в 476 г. был спу­щен «зана­вес над пред­став­ле­ни­ем древ­ней исто­рии, чтобы сра­зу же под­нять­ся и дать нача­ло пред­став­ле­нию исто­рии сред­не­ве­ко­вой».

На самом деле, как мы виде­ли, не было ника­кой «Schul­meis­ter­lau­ne»^[23] в том, чтобы наве­сти на мысль о пери­о­ди­за­ции 476 г. И это чистая прав­да, что Кро­че в той же свя­зи писал об оши­боч­но­сти мне­ния, буд­то пери­о­ди­за­ция древ­но­сти и Сред­не­ве­ко­вья (как и пери­о­ди­за­ция Сред­не­ве­ко­вья и Ново­го вре­ме­ни) была «введе­на неиз­вест­но как, украд­кой, без авто­ри­те­та вели­ких имён», на самом деле она «не была изо­бре­те­на по лич­но­му усмот­ре­нию, но сопро­вож­да­ла само раз­ви­тие совре­мен­но­го созна­ния», явля­ет­ся «соче­та­ни­ем абсо­лют­но­го и отно­си­тель­но­го, как вся­кая мысль, … пото­му что свой­ст­вен­но мыс­ли и уста­нов­ле­но её опре­де­ле­ни­ем». Эти­ми сло­ва­ми Кро­че обо­зна­чал свою пози­цию перед лицом боль­шой роман­ти­че­ски-пози­ти­вист­ской поле­ми­ки XIX в., «за» и «про­тив» исто­рио­гра­фи­че­ских пери­о­ди­за­ций.

Поэто­му, как всем извест­но, за вели­ким днём пери­о­ди­за­ций, кото­рый был днём пол­но­го созре­ва­ния созна­ния Ново­го вре­ме­ни, Воз­рож­де­ния и Рефор­ма­ции в «эпо­ху Про­све­ще­ния», после­до­ва­ло, в про­шлом веке, вре­мя кри­зи­са пери­о­ди­за­ции, под­верг­шей­ся напад­кам ново­го, секу­ля­ри­зо­ван­но­го оро­зи­ан­ства как роман­ти­че­ско­го исто­риз­ма, так и пози­ти­вист­ско­го сци­ен­тиз­ма Ран­ке.

Но в том, что каса­ет­ся объ­еди­не­ния и разде­ле­ния антич­но­го и сред­не­ве­ко­во­го мира, этот уже про­шед­ший, но всё ещё так близ­кий нам век, смот­рев­ший на пери­о­ди­за­цию с боль­шим подо­зре­ни­ем, всё же уна­сле­до­вал гран­ди­оз­ную идею «упад­ка Рим­ской импе­рии». Эта идея сли­лась в совре­мен­ной Евро­пе воеди­но с преж­ним наследи­ем антич­ной эпо­хи; изна­чаль­но обо­зна­чен­ная теми спо­со­ба­ми, кото­рые пред­пи­сы­ва­ли клас­си­че­ская печаль из-за извеч­ной брен­но­сти дел чело­ве­че­ских и обес­по­ко­ен­ность авто­ров эпо­хи элли­низ­ма (напри­мер, у Поли­бия) по пово­ду воз­ник­но­ве­ния «внут­рен­них и внеш­них вра­гов» государ­ства, эта идея с тече­ни­ем веков под­вер­га­лась воздей­ст­вию всё новых тре­вог (пооче­рёд­но, позд­не­иудей­ско­го и хри­сти­ан­ско­го ожи­да­ния послед­них вре­мён, Анти­хри­ста и кон­ца све­та, затем чув­ства орга­ни­че­ско­го исто­ще­ния зем­ли и, в атмо­сфе­ре жут­ко­го апо­ка­лип­си­са, пла­ча зачум­лён­ных, и вар­вар­ских «навод­не­ний», и зате­рян­но­сти чело­ве­ка в непо­сти­жи­мой без­дне Божьих замыс­лов), и поз­же была пере­осмыс­ле­на чело­ве­ком Воз­рож­де­ния как резуль­тат нрав­ст­вен­ной инво­лю­ции, отка­за от древ­ней­ших vir­tu­tes пред­ков. Итак, со всем тем, что было бле­стя­ще ска­за­но С. Мад­за­ри­но в той заме­ча­тель­ной книж­ке, кото­рой явля­ет­ся «Конец антич­но­го мира», со всем тем, как я уже ска­зал, огром­ным бре­ме­нем, идея упад­ка Рим­ской импе­рии при­ча­ли­ла к бере­гу самой недав­ней совре­мен­ной мыс­ли и ста­ла тре­во­жа­щей исто­ри­че­ской про­бле­мой в «Исто­рии» Гиб­бо­на, затем во «Вре­ме­ни Кон­стан­ти­на» Бурк­хард­та и поз­же в «Исто­рии гибе­ли» Отто Зее­ка; но в то же самое вре­мя она поме­ща­лась в каче­стве при­мер­ной даты и посто­ян­ной точ­ки отсчё­та (имен­но как с.34 все­мир­но-исто­ри­че­ская тра­гедия рим­ско­го духа; «Рим как миро­вая жерт­ва», — писал Валь­тер Рем) в раз­мыш­ле­ни­ях о веч­ных зако­нах чело­ве­че­ской исто­рии (как гово­ри­ли, Wel­tumschrei­tung^[24]), кото­рые мучи­ли «эпо­ху Гёте», от «Идей» Гер­де­ра до Нова­ли­са, Гёрре­са, Фри­дри­ха Шле­ге­ля, Фих­те, Шел­лин­га и Геге­ля; и она реа­ли­зо­ва­лась, нако­нец, в тра­ги­че­ски гран­ди­оз­ной кон­цеп­ции упад­ка Евро­пы у Ниц­ше, а позд­нее — упад­ка Запа­да у Шпен­гле­ра.

Наряду с упад­ком рим­ско­го мира выплёс­ки­вал­ся за пре­де­лы соб­ст­вен­но исто­ри­че­ско­го раз­мыш­ле­ния и рас­те­кал­ся слад­кий и том­ный «dé­ca­den­ce», сре­ди «утон­чён­но­го уеди­не­ния», «удоб­ных пустынь», «непо­движ­ных и тёп­лых сар­ко­фа­гов», облю­бо­ван­ных поэта­ми «неот­вра­ти­мо­го шаха» (Н. Боб­био). Помни­те буду­ар, в кото­ром Ж.-К. Гюисманс запер сво­его Жана дез Эссен­та?^[25] В туск­лой оби­те­ли, зана­ве­шен­ной выре­зан­ны­ми из ста­рых епи­тра­хи­лей што­ра­ми, в полу­мра­ке «неесте­ствен­но­го осве­ще­ния» (lu­miè­res fac­ti­ces), где фоли­ант «Глос­са­рия» Дюкан­жа рас­крыт как треб­ник на ста­рин­ном ана­лое часов­ни, и на покры­том рос­кош­ной дал­ма­ти­кой камине из трёх­част­но­го «кано­на» про­све­чи­ва­ют искус­но выпи­сан­ные сти­хи Бод­ле­ра, без­звуч­но дви­жет­ся дез Эссент, погла­жи­вая свои кни­ги: толь­ко латин­ские кни­ги, и толь­ко те, кото­рые «сор­бонн­цы» обо­зна­ча­ют как «дека­данс»; здесь нет ни Вер­ги­лия, ни Ливия, ни Сене­ки; кол­лек­ция начи­на­ет­ся с изда­ния Пет­ро­ния XVI в., а далее Апу­лей, Тер­тул­ли­ан, Ком­мо­ди­ан, Авзо­ний, Рути­лий, Клав­ди­ан, Пруден­ций и так далее; сколь­ко «искус­ных масте­ров напол­ня­ли уми­раю­щую импе­рию сво­и­ми кри­ка­ми» (maîtres de l’art emplis­saient l’Em­pi­re mou­rant de leurs cris), сколь­ко во «все­об­щем рас­па­де» (dis­so­lu­tion gé­né­ra­le), сре­ди «пыли от кон­ских копыт» (pous­siè­re des gal­lops) и «дыма пожа­рищ» (fu­mée des in­sen­dies) гово­ри­ли на язы­ке «пол­но­стью раз­ло­жив­шем­ся, теря­ю­щем свои части, исто­чаю­щем гной» (complè­te­ment pour­rie, per­dant ses membres, cou­lant son pus).

При таком исто­ри­ко-фило­соф­ском и лите­ра­тур­ном раз­ли­ве «идеи упад­ка» (De­ka­den­zi­dee) вовсе не кажет­ся стран­ным, что курс незна­чи­тель­ной акции «476» на исто­рио­гра­фи­че­ской бир­же (мне пред­став­ля­ет­ся такой образ) был поис­ти­не без­на­дёж­ным — до тех пор, пока не появи­лась при­чуд­ли­вая фан­та­зия одно­го Schul­meis­ter!

И всё же собы­тия 476 г. воз­вра­ти­лись, чтобы завла­деть вни­ма­ни­ем учё­ных; одна­ко они про­де­ла­ли это, я бы ска­зал, пере­одев­шись в новое пла­тье: как про­бле­ма осо­зна­ния, кото­рое име­ли — или не име­ли — совре­мен­ни­ки об «эпо­халь­ном» зна­че­нии этих собы­тий.

Есте­ствен­но, что по дан­но­му вопро­су суще­ст­ву­ют самые раз­ные мне­ния. Огра­ни­чим­ся тем, чтобы спро­сить толь­ко несколь­ко самых зна­чи­тель­ных лич­но­стей в исто­рио­гра­фии Ново­го вре­ме­ни. Уже Гиб­бон — пред­ше­ст­вен­ник так­же и в этом — на зна­ме­ни­той стра­ни­це XXXVI гла­вы «Исто­рии» писал о том, что про­изо­шло в 476 г.: «Несча­стья рим­лян до сих пор вызы­ва­ют наше испол­нен­ное почте­ния состра­да­ние, и мы искренне соучаст­ву­ем в вооб­ра­жае­мых горе и него­до­ва­нии их выро­див­ших­ся потом­ков (the ima­gi­na­ry grief and in­dig­na­tion of their de­ge­ne­ra­te pos­te­ri­ty), но бед­ст­вия Ита­лии посте­пен­но пога­си­ли в них гор­дое осо­зна­ние сво­бо­ды и с.35 сла­вы», столь далё­кое теперь «вре­мя рим­ской доб­ле­сти». Итак, вооб­ра­жае­мые горе и гнев совре­мен­ни­ков; наше огор­че­ние, соглас­но Гиб­бо­ну, — пол­но­стью наше, это не эхо древ­них горя и гне­ва; совре­мен­ни­ки собы­тий 476 г. были, в раз­ре­зе ещё мон­тес­ки­ан­ско­го суж­де­ния Гиб­бо­на, de­ge­ne­ra­te pos­te­ri­ty, неспо­соб­ным испы­ты­вать стыд за соб­ст­вен­ное вре­мя.

Быст­ро пере­хо­дя к наше­му вре­ме­ни: вот, на рубе­же про­шло­го века, Людвиг Мориц Харт­ман: даже если исто­ри­че­ская реаль­ность «нахо­дит­ся в посто­ян­ном дви­же­нии (in bes­tän­di­gem Flus­se sich be­fin­det) — his­to­ria non fa­cit sal­tum»^[26], и если то, что про­изо­шло в 476 г. в Ита­лии, не силь­но отли­ча­лось от того, что уже слу­чи­лось в Гал­лии и Испа­нии, «долж­но было всё же, несо­мнен­но, вызвать огром­ное впе­чат­ле­ние (aber al­ler­dings musste es al­lü­be­rall einen be­son­de­ren Eindruck machen)» низ­веде­ние Ита­лии, древ­не­го сре­дото­чия импе­рии, до состо­я­ния про­чих про­вин­ций Запа­да.

В 1920 г. Отто Зеек выра­зил про­ти­во­по­лож­ное мне­ние: «В то вре­мя не при­зна­ва­лось, что это (т. е. под­чи­не­ние Рима гер­ман­ско­му вла­ды­ке) озна­ча­ет конец его огром­ной импе­рии (dass dies das En­de sei­nes gewal­ti­gen Rei­ches be­deu­te, hat da­mals nicht aner­kannt)».

И в 1927 г. Фер­ди­нанд Лот: «У людей той эпо­хи было горь­кое ощу­ще­ние дрях­ло­сти Импе­рии, …но они, кажет­ся, не заме­ча­ли, что одна из двух поло­вин Res­pub­li­ca Ro­ma­no­rum, Запад­ная импе­рия, пере­ста­ла суще­ст­во­вать (les gens de ces épo­ques ont eu le sen­ti­ment amer de la déc­ré­pi­tu­de de l’Em­pi­re, …mais ils ne semblent pas s’aper­ce­voir qu’une des deux moi­tiés de la Res­pub­li­ca Ro­ma­no­rum, l’Em­pi­re d’Oc­ci­dent, avait ces­sé d’exis­ter)». По мне­нию зна­ме­ни­то­го исто­ри­ка, по раз­ным при­чи­нам, но преж­де все­го бла­го­да­ря неиз­мен­ной живу­че­сти идеи веч­но­сти Рима, сохра­няв­шей­ся до XIII в. и поз­же, «идея кон­ца Рим­ской импе­рии про­яв­ля­лась доволь­но мед­лен­но (l’idée de la fin de l’Em­pi­re ro­main a été as­sez len­te à se fai­re jour)».

В наши дни суж­де­ния по-преж­не­му про­ти­во­по­лож­ны. С. Мад­за­ри­но: «Вопре­ки тому, что пола­га­ют мно­гие учё­ные, у совре­мен­ни­ков было ясное осо­зна­ние серь­ёз­но­сти это­го кру­ше­ния запад­ной части (pars), и они “уточ­ня­ли”, есте­ствен­но, 23 авгу­ста 476 года». Все­го несколь­ко лет назад Арналь­до Моми­лья­но дал сво­ей лек­ции в фон­де Чини сим­во­ли­че­ское назва­ние: «Бес­шум­ное паде­ние импе­рии в 476 году».

Вот мы и подо­шли к клю­че­во­му момен­ту наше­го выступ­ле­ния. Воз­мож­но ли узнать боль­ше и нечто более опре­де­лён­ное по вопро­су осо­зна­ния совре­мен­ни­ка­ми зна­че­ния 476 г.? Или, посколь­ку это, без­услов­но, не так лег­ко ска­зать, рав­но как и то, в чём зна­че­ние собы­тий 476 г., луч­ше задать­ся вопро­сом: была ли пред­при­ня­та попыт­ка «интер­пре­та­ции» — и если была, то какая — теми, кто жил и думал в годы «после 476-го»?

Опре­де­лён­но, преж­де все­го сле­ду­ет иметь в виду, что в конеч­ном счё­те в те далё­кие годы не было чего-то, что слу­чи­лось, ско­рее наобо­рот: чего-то боль­ше не слу­чи­лось; не было дру­го­го авгу­ста после Авгу­сту­ла. А то, что не про­ис­хо­дит, впе­чат­ля­ет гораздо мень­ше того, что про­ис­хо­дит. И ещё (это неод­но­крат­но отме­ча­лось): недав­ний опыт мог поз­во­лить небез­осно­ва­тель­но наде­ять­ся, что новый с.36 август может быть про­воз­гла­шён или назна­чен визан­тий­ским дво­ром в любой момент. В тече­ние послед­них деся­ти­ле­тий несколь­ко раз слу­ча­лось так, что запад­ный август устра­нял­ся без немед­лен­ной заме­ны; за послед­нее вре­мя име­ли место, по край­ней мере, четы­ре «вакант­ных пре­сто­ла»: в тече­ние шести недель после тра­ги­че­ско­го, бес­слав­но­го кон­ца Пет­ро­ния, когда ван­да­лы Гей­зе­ри­ха были оза­бо­че­ны тем, чтобы в боль­шом, как гово­рят, поряд­ке, систе­ма­ти­че­ски очи­стить Рим от его сокро­вищ (455); в тече­ние шести меся­цев после того, как Авит, «санк­ци­о­ни­ро­ван­ный» тулуз­ским дво­ром Тео­де­ри­ха II гал­ло-рим­ский импе­ра­тор, был вынуж­ден ита­лий­ской ари­сто­кра­ти­ей и Рици­ме­ром сме­нить импе­ра­тор­ский трон на епи­скоп­скую кафед­ру Пла­цен­ции (456); в тече­ние трёх с поло­ви­ной меся­цев после каз­ни Май­о­ри­а­на (461); в тече­ние почти двух лет после смер­ти Либия Севе­ра (465). И все­го несколь­ки­ми года­ми ранее Олиб­рий, новый импе­ра­тор, всту­пив­ший в Рим, где после корот­кой, но кро­ва­вой граж­дан­ской вой­ны 471—472 гг. цари­ли дикое наси­лие и без­удерж­ный гра­бёж, видев­ший заня­тых оже­сто­чён­ной борь­бой на сте­нах и ули­цах это­го горо­да импер­цев Анте­мия и вой­ска мятеж­но­го «гене­ра­лис­си­му­са» Рици­ме­ра, ост­ро­готов Види­ме­ра и ван­да­лов, под­дер­жи­ваю­щих ту или иную сто­ро­ну, — этот Олиб­рий не был при­знан на Восто­ке, как и семь меся­цев спу­стя Гли­це­рий, остав­ший­ся в тра­ди­ции как Cae­sar plus prae­sumptio­ne quam elec­tio­ne^[27] (Мар­цел­лин Комит).

С дру­гой сто­ро­ны — и это так­же отме­ча­лось — на Запа­де длин­ный ряд «гене­ра­лис­си­му­сов» (ma­gistri ut­rius­que mi­li­tiae, ma­gistri prae­sen­ta­les, удо­сто­ен­ные титу­ла pat­ri­cius), фак­ти­че­ских пра­ви­те­лей государ­ства, от Сти­ли­хо­на до Аэция и от Рици­ме­ра до Оре­ста, делил, так ска­зать, надвое, по обще­му мне­нию, пред­став­ле­ние о вер­хов­ной вла­сти (po­tes­tas): с одной сто­ро­ны — реаль­ная фигу­ра того, кто фак­ти­че­ски осу­ществлял эту власть, в пол­ной мере рас­по­ла­гая воору­жён­ны­ми сила­ми; с дру­гой — всё более далё­кая, неося­зае­мая, наме­чае­мая, как ска­зал бы Евсе­вий Кеса­рий­ский, в небес­ных апсидах импер­ской тео­ло­гии, фигу­ра авгу­ста.

При таком поло­же­нии вещей у мно­гих долж­на была заро­дить­ся мысль не столь­ко о том, что, как было запи­са­но, Запад мог обой­тись без авгу­ста, сколь­ко о том, что август все­гда, в любой момент ещё мог появить­ся и вос­сесть на пре­сто­ле (kathis­ma) Запад­ной поло­ви­ны импе­рии (par­tes Oc­ci­den­tis). Это, конеч­но, огра­ни­чи­ва­ло воз­мож­ность «эпо­халь­ной» интер­пре­та­ции собы­тий 476 г. Но так про­дол­жа­лось недол­го.

Дети, достиг­шие в 476 г. созна­тель­но­го воз­рас­та, ста­ли зре­лы­ми людь­ми, ска­жем, соро­ка­лет­ни­ми, когда было запи­са­но самое древ­нее из чис­ла дошед­ших до нас свиде­тельств воз­мож­но­го раз­мыш­ле­ния о «паде­нии» Запад­ной Рим­ской импе­рии. Речь идёт об одной фра­зе, как бы носталь­ги­че­ском вздо­хе, вклю­чён­ной в житие св. Севе­ри­на, свя­то­го чело­ве­ка, ски­тав­ше­го­ся по горо­дам Нори­ка, от Квин­та­ны до Батав­ско­го лаге­ря и до Лаври­а­ка в то вре­мя, когда вар­вар­ская вол­на (руги, ала­ман­ны, тюрин­ги, геру­лы, готы) погло­ти­ла их один за дру­гим, исто­рия кото­ро­го неожи­дан­но ока­за­лась свя­зан­ной с жиз­нью с.37 Одо­ак­ра, с одной сто­ро­ны, и с послед­ней уча­стью Рому­ла Авгу­сту­ла, с дру­гой: пер­во­му, ещё моло­до­му вождю вар­вар­ских ватаг, он пред­ска­зал цар­ст­во­ва­ние, а вто­ро­му, после «нис­хож­де­ния» с тро­на, был пре­до­став­лен для про­жи­ва­ния мона­стырь, осно­ван­ный в Лукул­ло­вом зам­ке в Неа­по­ле, вокруг пере­не­сён­ных туда почи­тае­мых остан­ков свя­то­го. В 511 г. Евгип­пий напи­сал его житие или, ско­рее, com­me­mo­ra­to­rium, замет­ки для био­гра­фии; Евгип­пий, насто­я­тель Лукул­ла­ну­ма, в 476 г. дол­жен был быть уже под­рост­ком и весь­ма веро­ят­но, что имен­но на собы­тия 476 г. он желал намек­нуть, когда, соби­ра­ясь рас­ска­зать о чудес­ном эпи­зо­де из жиз­ни Севе­ри­на в Ba­ta­va castra (Пас­сау) на Дунае, начал со слов: per idem tem­pus, quo Ro­ma­no­rum con­sta­bat Im­pe­rium…^[28] Навер­ня­ка мона­хи Лукул­ла­ну­ма в 511 г. ещё часто долж­ны были воз­вра­щать­ся в вос­по­ми­на­ни­ях и раз­го­во­рах к послед­не­му авгу­сту; в край­нем слу­чае, хотя я в это и не верю, он мог ещё быть жив (на осно­ва­нии одно­го пись­ма Тео­де­ри­ха неко­е­му Рому­лу: Cas­siod. Var. III. 35). Посе­му, хотя тео­ре­ти­че­ски то, что «импе­рия рим­лян» боль­ше не con­sta­re, мог­ло отно­сить­ся к горе­чи из-за ухо­да с ретий­ско-норик­ско­го лиме­са (что явля­ет­ся ситу­а­ци­ей и пово­дом для чуда), мне кажет­ся гораздо более веро­ят­ным и более умест­ным в исто­ри­че­ском кон­тек­сте, что эта фра­за была про­ник­ну­та тос­кой из-за кон­ца инсти­ту­та Im­pe­rium как тако­во­го или, если угод­но, сми­рен­ной печа­лью, откры­той рабу Божье­му (ser­vus Dei) биб­лей­ским пре­до­сте­ре­же­ни­ем, что om­nis po­ten­ta­tus bre­vis vi­ta^[29].

Как бы то ни было, это свиде­тель­ство явля­ет собой не более чем кон­ста­та­цию. Но вот все­го лишь через несколь­ко деся­ти­ле­тий целая куча тек­стов явля­ет наше­му иссле­до­ва­нию заквас­ку истол­ко­ва­ний «кон­ца» Запад­ной импе­рии, бес­фор­мен­ных и про­ти­во­ре­чи­вых, с одной сто­ро­ны, рез­ко умень­шаю­щих надеж­ду узнать «исти­ну» о непо­сред­ст­вен­ном обли­ке это­го собы­тия, но, с дру­гой сто­ро­ны, пока­зы­ваю­щих нали­чие в не слиш­ком уда­лён­ных от это­го собы­тия среде и эпо­хе повсе­мест­но­го тре­бо­ва­ния исто­ри­ко-поли­ти­че­ской рефлек­сии.

Пер­вый текст, кото­рый мы чита­ем, почти иден­тич­ный в «Гети­ке» и «Романе» Иор­да­на, а так­же в «Хро­ни­ке» Мар­цел­ли­на Коми­та: Sic quo­que Hes­pe­rium Ro­ma­nae gen­tis Im­pe­rium, quod sep­tin­gen­te­si­mo no­no Ur­bis con­di­tae an­no pri­mus Augus­to­rum Oc­ta­via­nus Augus­tus te­ne­re coe­pit, cum hoc Augus­to­lo pe­riit, an­no de­ces­so­rum reg­ni im­pe­ra­to­rum quin­gen­te­si­mo vi­ce­si­mo se­cun­do, Gotho­rum de­hinc re­gi­bus Ro­mam te­nen­ti­bus^[30].

Это пер­вая явно выра­жен­ная фор­му­ли­ров­ка «кон­ца» Запад­ной Рим­ской импе­рии, завер­шён­ная и опе­ча­тан­ная, так ска­зать, с нача­ла и с кон­ца точ­ным коли­че­ст­вом лет: пер­вый год в 709 г. от осно­ва­ния Горо­да (ab U. c.), послед­ний в 552 г., ска­жем так, от осно­ва­ния Импе­рии (ab Im­pe­ro con­di­to).

Мар­тин Вес недав­но утвер­ждал, с вес­ки­ми, на мой взгляд, осно­ва­ни­я­ми, что общим источ­ни­ком Иор­да­на и Мар­цел­ли­на был с.38 Сим­мах, автор (соглас­но Anec­do­ton Hol­de­ri) His­to­ria Ro­ma­na в семи кни­гах. Речь идёт о том самом Квин­те Авре­лии Мем­мии Сим­ма­хе, в кото­ром сошлись родо­вые линии Авре­ли­ев Сим­ма­хов, Мем­ми­ев Вит­ра­зи­ев, Нико­ма­хов; орди­нар­ный кон­сул 485 г., сре­дото­чие ари­сто­кра­тии и рим­ской куль­ту­ры на рубе­же V—VI вв., тесть Ани­ция Севе­ри­на Боэция и вме­сте с ним, гово­ря сло­ва­ми Кар­дуч­чи, «пер­вый из муче­ни­ков… в час послед­ний Рима». Если эта вер­сия вер­на, то такое «все­сто­рон­нее рас­смот­ре­ние» «кон­ца» Запад­ной Рим­ской импе­рии пред­ше­ст­во­ва­ло — и, пожа­луй, задол­го — 518 г., кото­рым закан­чи­ва­лась пер­вая редак­ция «Хро­ни­ки» Мар­цел­ли­на; но преж­де все­го нуж­но ска­зать, что эта вер­сия пре­вра­ща­ет без­лич­ную хро­но­гра­фи­че­скую реги­ст­ра­цию во взвол­но­ван­ный при­го­вор «вели­ко­му» Риму, «в схват­ку гор­до­го и непри­ми­ри­мо­го само­со­зна­ния» среды «рим­лян Рима» тео­де­ри­хов­ской эпо­хи, всё ещё пре­воз­но­сив­ших образ Рима, древ­не­го пре­сто­ла импе­рии, вплоть до само­го горь­ко­го сожа­ле­ния из-за его кон­ца. П. Бра­ун, под­креп­ляя выступ­ле­ние М. Веса, писал: «Толь­ко люди столь живу­чей тра­ди­ции мог­ли утвер­ждать, что мир закон­чил­ся трид­цать лет назад».

По прав­де гово­ря, эта рим­ская, и вооб­ще ита­лий­ская, ари­сто­кра­тия VI в., ныне глу­бо­ко хри­сти­ан­ская, пра­во­слав­ная, и всё же гор­дая сво­и­ми язы­че­ски­ми пред­ка­ми IV в., ока­зы­ва­ет­ся поли­ти­че­ски разде­лен­ной меж­ду Равен­ной и Кон­стан­ти­но­по­лем. Мем­мий Сим­мах, как и Боэций, как поз­же Нико­мах Цетег, нахо­дят­ся в оппо­зи­ции ко дво­ру Ама­ла; поэто­му они нахо­дят­ся в сек­то­ре, отлич­ном от заня­то­го дру­ги­ми Ани­ци­я­ми (напри­мер, Фау­стом, Фла­ви­ем Мак­си­мом, Энно­ди­ем), Кас­си­о­до­ра­ми или Деци­я­ми. И смот­рят они ско­рее на Кон­стан­ти­но­поль, но не отка­зы­ва­ют­ся ради него от Рима. Идея импе­рии для того, кто состав­лял His­to­ria Ro­ma­na, ещё оста­ва­лась, я бы ска­зал, кри­стал­ли­зо­ван­ной в фор­му­ле ut­rum­que Im­pe­rium di­vi­sis tan­tum se­di­bus^[31] (эта фор­му­ла исполь­зу­ет­ся в «Хро­ни­ке» Кас­си­о­до­ра^[32]), но имен­но поэто­му долж­но быть сохра­не­но пра­во рим­ско­го se­des, и в не мень­шей сте­пе­ни, чем кон­стан­ти­но­поль­ско­го. Если импе­рия ещё мог­ла быть вос­ста­нов­ле­на на Запа­де, — а в те годы было доста­точ­но тех, кто рас­смат­ри­вал воз­мож­ность ост­ро­гот­ско­го авгу­ста, — то для окру­же­ния Сим­ма­ха не мог­ло быть ни рас­ши­ре­ния Восточ­ной импе­рии, ни импе­рии вар­ва­ров, но толь­ко импе­рия рим­лян, санк­ци­о­ни­ро­ван­ная Se­na­tus po­pu­lus­que Ro­ma­nus. Те идеи, кото­рые, будучи пре­врат­но истол­ко­ван­ны­ми в Новое вре­мя, порой пре­вра­ща­ли Сим­ма­ха и Боэция в сто­рон­ни­ков визан­тий­ско­го вме­ша­тель­ства в Ита­лии, будучи пре­врат­но истол­ко­ван­ны­ми при равенн­ском дво­ре, при­ве­ли их на эша­фот.

Вклю­чён­ный в выше­упо­мя­ну­тый текст годо­вой счёт при­го­ден и для неко­то­рых дру­гих рас­суж­де­ний. Нача­тое с 43—42 гг. до н. э., что, как извест­но, явля­ет­ся нор­мой в систе­ма­ти­ке позд­них хро­ни­стов от Иеро­ни­ма и далее, отправ­ной точ­кой годо­вых рас­чё­тов цар­ст­во­ва­ния каж­до­го авгу­ста, вычис­ле­ние 552-го года заста­ви­ло бы отне­сти «конец» на 479 или 480 г. н. э. Отсюда не сле­ду­ет с.39 делать вывод, что нынеш­нее шест­вие «празд­но­ва­ний» 476 г. рис­ку­ет быть преж­девре­мен­ным на три или четы­ре года (подоб­ное сомне­ние и в самом деле бес­по­ко­ит Гиб­бо­на, кото­рый в при­ме­ча­нии 125 к гла­ве XXXVI, похо­же, всерь­ёз рас­смат­ри­вал воз­мож­ность не пре­умень­шить это свиде­тель­ство, наряду с дру­ги­ми, собран­ны­ми гра­фом Дюбуа, про­тив дати­ро­ва­ния в 476 г.). Речь идёт о дру­гом.

Вкрат­це: мак­си­маль­ная воз­мож­ная сум­ма всех при­пи­сы­вае­мых лет цар­ст­во­ва­ния, точ­но под­счи­тан­ная для авгу­стов Hes­pe­rium Ro­ma­nae gen­tis Im­pe­rium, от пер­во­го Окта­ви­а­на Авгу­ста до послед­не­го и един­ст­вен­но­го Авгу­сту­ла, не мог­ла быть более 513 лет и не может состав­лять 522 г. Откуда же это невоз­мож­ное рас­хож­де­ние, остаю­ще­е­ся тако­вым даже при срав­не­нии с после­до­ва­тель­но­стью лет прав­ле­ний, при­пи­сы­вае­мых тем же Мар­цел­ли­ном каж­до­му авгу­сту? Всё же, на мой взгляд, весь­ма при­ме­ча­те­лен тот факт, что раз­ни­ца меж­ду 522 и 513, т. е. девять лет, может быть точ­но вос­пол­не­на, если мы учтём и в каче­стве неле­пой гипо­те­зы при­мем на веру при­пи­сы­ва­ние Авгу­сту­лу не одно­го-един­ст­вен­но­го года (как было на самом деле), а деся­ти лет цар­ст­во­ва­ния, кото­рые мы обна­ру­жи­ва­ем в § 36 Ex­cerpta Va­le­sia­na, где дей­ст­ви­тель­но мож­но про­честь: «Авгу­стул пра­вил 10 лет» (Augus­tu­lus im­pe­ra­vit an­nos X).

Труд­но ска­зать, откуда взя­лась эта вели­чи­на, пусть и оши­боч­ная. Дело в том, что она нахо­дит­ся там, сре­ди всех про­чих собы­тий, сли­тых в вале­зи­ан­ской ком­пи­ля­ции. Но кто-то же дол­жен был это напи­сать. Одна­ко тот, кто это напи­сал, мог это сде­лать, толь­ко счи­тая годы Рому­ла Авгу­ста (пусть даже Авгу­сту­ла) и после 476 года, пока он был жив (отсюда мож­но сде­лать вывод, что умер он око­ло 485 г.). Раз­ве Непот не счи­тал­ся в Визан­тии авгу­стом, даже после бег­ства перед вой­ска­ми Оре­ста, до тех пор, пока оста­вал­ся жив в Дал­ма­ции?

Если рас­чёт этой вели­чи­ны отра­жа­ет истин­ное поло­же­ние дел, её глу­бин­ный смысл — пре­дель­ной вер­но­сти Запад­ной импе­рии, кото­рая мог­ла выра­жать­ся в стро­гом «леги­ти­мист­ском» исчис­ле­нии прав­ле­ния Рому­ла — вполне спо­со­бен вновь при­ве­сти нас к тем кру­гам рим­ской сена­тор­ской ари­сто­кра­тии, кото­рые, перед лицом пре­об­ла­да­ния пере­пле­те­ния диа­ло­га—кон­фрон­та­ции исклю­чи­тель­но меж­ду Равен­ной и Кон­стан­ти­но­по­лем, все­ми спо­со­ба­ми ста­ра­лись защи­тить себя от изо­ля­ции, вновь под­твер­ждая пра­ва на рим­ский пре­стол импе­рии; к тем кру­гам, кото­рые, с одной сто­ро­ны, с пре­не­бре­же­ни­ем смот­ре­ли на бла­го­при­ят­ст­ву­е­мую ост­ро­гот­ским дво­ром про­вин­ци­аль­ную ари­сто­кра­тию, а с дру­гой, в пылу борь­бы, воз­буж­дён­ной на фоне боль­шой ака­ки­ан­ской схиз­мы малым рим­ским и ита­лий­ским рас­ко­лом (498—514), заня­ли пози­цию, как это сде­лал Мем­мий Сим­мах, за одно­имён­но­го папу Сим­ма­ха и про­тив анти­па­пы Лав­рен­тия, под­дер­жан­но­го груп­па­ми про­ви­зан­тий­ски настро­ен­ных сена­то­ров.

Сле­ду­ет собрать свиде­тель­ства и о дру­гих точ­ках зре­ния, дру­гих интер­пре­та­ци­ях. Толь­ко что я гово­рил об Ex­cerpta Va­le­sia­na (pars pos­te­rior), о той ком­пи­ля­ции, кото­рой они явля­ют­ся. Про­бле­ма фор­ми­ро­ва­ния это­го тек­ста — клас­си­че­ская тема исто­ри­че­ской нау­ки о ран­нем Сред­не­ве­ко­вье, от ста­ро­го с.40 Холь­дер-Эгге­ра до Чипол­лы, Тамас­сии, Р. Чес­си, Моро. Нас здесь инте­ре­су­ют §§ 36—38. Если не вда­вать­ся в подроб­но­сти, доста­точ­но будет корот­ко ска­зать, что в них мож­но и нуж­но отде­лять и раз­ли­чать, по край­ней мере, два несклад­но собран­ных вме­сте источ­ни­ка инфор­ма­ции. В одном, как мы уже виде­ли, Авгу­стул im­pe­ra­vit an­nos X, в дру­гом Одо­акр, ingre­diens Ra­ven­nam, de­po­suit Augus­tu­lum de reg­no^[33]. Далее сле­ду­ют дру­гие сооб­ще­ния, к кото­рым мы вско­ре вер­нём­ся. De­po­suit заслу­жи­ва­ет крат­ко­го при­ме­ча­ния. Даже мы обыч­но гово­рим о «низ­ло­же­нии Рому­ла Авгу­сту­ла». Но сле­ду­ет отме­тить, что в этом зна­че­нии de­po­ne­re явля­ет­ся весь­ма спе­ци­фи­че­ским тер­ми­ном цер­ков­но­го язы­ка и ни разу не встре­ча­ет­ся в дру­гих местах, кро­ме как толь­ко в отно­ше­нии людей церк­ви, в тех кон­текстах, где речь идёт о «низ­ло­же­ни­ях» кли­ри­ков по пред­пи­са­нию епи­ско­па или сино­да. Тогда de­po­si­tio импе­ра­то­ра, несо­мнен­но, отра­жа­ет мен­та­ли­тет авто­ра, цер­ков­ную интер­пре­та­цию. Это как най­ти в рекон­струк­ции пер­сид­ских войн идею «моби­ли­за­ции» элли­нов про­тив захват­чи­ков: подоб­ные поня­тие и тер­мин не мог­ли быть исполь­зо­ва­ны до нача­ла про­шло­го века, а имен­но до рас­про­стра­не­ния фран­цуз­ско­го «mo­bi­li­ser». Или как у англий­ско­го исто­ри­ка Вели­кой Гре­ции IV—III вв. до н. э. обна­ру­жить назван­ных «кон­до­тье­ра­ми» Алек­сандра Молос­ско­го, Клео­ни­ма, Пир­ра: такой исто­рик выка­зал бы зна­ние куль­тур­ной пер­спек­ти­вы Воз­рож­де­ния. Сле­до­ва­тель­но, тот, кто интер­пре­ти­ро­вал собы­тия 476 г. как de­po­si­tio с опре­де­лён­ным смыс­лом, желал при­знать в победи­те­ле даро­ван­ную свы­ше власть, так ска­зать, «чело­ве­ка Про­виде­ния». Это так­же вхо­дит в измен­чи­вый спектр «про­чте­ний» 476 г.

При дру­гом «про­чте­нии» отстра­не­ние Авгу­сту­ла рас­смат­ри­ва­лось как «изгна­ние»: dam­na­vit exi­lii poe­na^[34]. Это «про­чте­ние» вклю­че­но в рас­смот­рен­ный выше текст с рас­чё­том 522 лет импе­рии и, несо­мнен­но, пред­став­ля­ет с ним еди­ное целое, посколь­ку повто­ря­ет­ся как у Иор­да­на, так и у Мар­цел­ли­на. Если отме­чен­ное нами вер­но, то идею «импе­ра­то­ра в изгна­нии» вполне мог­ли при­нять те, кто готов был счи­тать Авгу­сту­ла импе­ра­то­ром в тече­ние деся­ти лет даже после 476 г.

Но самым пора­зи­тель­ным «про­чте­ни­ем», если не оши­ба­юсь, явля­ет­ся то, что оста­лось запу­тан­ным в сетях вале­зи­ан­ско­го экс­церп­то­ра в § 38. Послед­ний, после при­ня­то­го им сооб­ще­ния о «низ­ло­же­нии» Авгу­сту­ла, про­дол­жа­ет: «Сжа­лив­шись над его дет­ским воз­рас­том и пото­му, что тот был кра­сив, [он] сохра­нил ему жизнь» (cui­us in­fan­tiam mi­ser­tus con­ces­sit ei san­gui­nem et quia pul­cher erat). Сле­дую­щий далее фраг­мент содер­жит наи­бо­лее изму­чен­ное тек­сту­аль­ной кри­ти­кой место. Я про­чту его так, как оно изло­же­но в обыч­но исполь­зу­е­мом сего­дня тойб­не­ров­ском изда­нии Жака Моро: «А так­же, даро­вав ему доход в шесть тысяч солидов, отпра­вил его в Кам­па­нию вме­сте с его род­ст­вен­ни­ка­ми жить на сво­бо­де» (etiam do­nans ei re­di­tum sex mi­lia so­li­dos mi­sit eum intra Cam­pa­niam cum pa­ren­ti­bus suis li­be­re vi­ve­re); итак, доход в 6000 солидов и рези­ден­ция в Кам­па­нии (нахо­див­ша­я­ся, как нам извест­но из Иор­да­на, в зам­ке Лукул­ла). На эту фра­зу, и толь­ко на неё, опи­ра­ет­ся то, что мы нахо­дим повто­ря­ю­щим­ся во всех учеб­ни­ках, во с.41 всех работах, име­ю­щих дело с этой подроб­но­стью: годо­вой доход, re­di­tus, для быв­ше­го авгу­ста в раз­ме­ре 6000 золотых солидов. Одна­ко в дей­ст­ви­тель­но­сти это сооб­ще­ние поко­ит­ся на исправ­ле­нии, вне­сён­ном безо вся­ко­го при­ме­ча­ния (ad­no­ta­tio) в руко­пис­ный текст Ген­ри­хом Вале­зи­ем в 1636 г., когда он отдал в печать, в при­ло­же­нии к Амми­а­ну, пер­вое изда­ние (edi­tio prin­ceps) этих извле­че­ний (ex­cerpta), нося­щих с тех пор его имя. Речь идёт об исправ­ле­нии, про­из­ведён­ном в тек­сте, пере­дан­ном в этой части, к сожа­ле­нию, един­ст­вен­ным кодек­сом Be­ro­li­nen­sis 1885. Руко­пис­ный вари­ант тек­ста таков: ta­men do­na­vit et cre­di­tor sex mi­lia so­li­dos, и т. д. Пер­вое впе­чат­ле­ние тако­во, что cre­di­tor не даёт здесь ника­ко­го смыс­ла; ведь на пер­вый взгляд кажет­ся, что меж­ду Одо­ак­ром и Авгу­сту­лом не мог­ло быть отно­ше­ний «креди­тор — долж­ник», и это не счи­тая про­ти­во­ре­чия меж­ду тер­ми­на­ми «давать» и «быть креди­то­ром» в отно­ше­нии одно­го и того же субъ­ек­та (do­na­vit … cre­di­tor). Вполне понят­но, что всё это пока­за­лось пер­воот­кры­ва­те­лю изоб­ли­чаю­щим испор­чен­ность тек­ста (cor­rup­te­la), и при­ня­тое Вале­зи­ем изящ­ное исправ­ле­ние (do­na­vit et re­di­tum), под­хо­дя­щее и палео­гра­фи­че­ски, и по само­му смыс­лу, встре­ти­ло все­об­щее одоб­ре­ние (толь­ко Робер­то Чес­си остал­ся вер­ным, хотя и некста­ти (inep­te), пере­дан­но­му чте­нию do­na­vit ei ut cre­di­tor), созда­вая, мож­но ска­зать, из ниче­го (ex ni­hi­lo) сооб­ще­ние о «годо­вом дохо­де» в 6000 солидов, при­ня­тое Гиб­бо­ном и поз­же под­твер­ждён­ное Момм­зе­ном в Chro­ni­ca mi­no­ra: все при­ня­ли его за аутен­тич­ные, тра­ди­ци­он­ные дан­ные. Этой мани­пу­ля­ции при­дал ещё более совер­шен­ный харак­тер Хирш­фельд; сло­во ta­men, кото­рым откры­ва­ет­ся фра­за (ta­men do­na­vit…), неко­гда при­ня­тое вале­зи­ан­ским исправ­ле­ни­ем, не вполне согла­су­ет­ся со всем преды­ду­щим: оно озна­ча­ет, по сути, что Одо­акр поща­дил жизнь кра­си­во­го юно­ши и, тем не менее, назна­чил ему еже­год­ный доход. Хирш­фельд испра­вил ta­men на etiam: Одо­акр сохра­нил ему жизнь и, более того, назна­чил доход. Таким обра­зом, всё кажет­ся вполне согла­со­ван­ным. Но тек­сту­аль­ное исправ­ле­ние, даже в таких иска­жён­ных текстах, как этот, испор­чен­ный вслед­ст­вие как руко­пис­ной тра­ди­ции, так и доми­ни­ру­ю­щей в нём вар­вар­ской латы­ни, это, повто­ряю, тек­сту­аль­ное исправ­ле­ние долж­но соот­но­сить­ся со всем кон­тек­стом; оно не может удо­вле­тво­рять одной лишь изо­ли­ро­ван­ной абстракт­ной логи­ке корот­ко­го исправ­ля­е­мо­го тек­ста. Здесь, в кон­тек­сте, при­сут­ст­ву­ют два эле­мен­та, кото­рые необ­хо­ди­мо учи­ты­вать: 1) что Авгу­стул, как ска­за­но, был отправ­лен в Кам­па­нию cum pa­ren­ti­bus suis li­be­re vi­ve­re (где pa­ren­tes не явля­ют­ся «роди­те­ля­ми», как мог­ло бы быть пере­веде­но: ведь отец Авгу­сту­ла был убит Одо­ак­ром); 2) что непо­сред­ст­вен­но за этим сооб­ще­ни­ем сле­ду­ет, введён­ный с enim, сво­его рода крат­кий «послуж­ной спи­сок» (cur­ri­cu­lum) Оре­ста, отца Авгу­сту­ла: «ведь его отец пан­но­нец Орест, кото­рый в те вре­ме­на, когда Атти­ла при­был в Ита­лию, сбли­зил­ся с ним и стал его нота­ри­ем, после чего до того пре­успел, что достиг досто­ин­ства пат­ри­ци­а­та» (enim pa­ter eius Ores­tes pan­no­nius, qui eo tem­po­re, quan­do At­ti­la ad Ita­liam ve­nit, se il­li iun­xit et eius no­ta­rius fac­tus fue­rat, un­de pro­fe­cit et us­que ad pat­ri­cia­tus dig­ni­ta­tem per­ve<ne>rat). Здесь сле­ду­ет задать­ся вопро­сом: о чём долж­ны ска­зать эти pa­ren­tes, доволь­ст­ву­ю­щи­е­ся пре­бы­ва­ни­ем вме­сте с юным экс-авгу­стом в Кам­па­нии? И ещё: какую функ­цию выпол­ня­ет в этом, в целом сухо­ва­том рас­ска­зе cur­ri­cu­lum Оре­ста, дости­гаю­щий, сле­ду­ет заме­тить, вер­ши­ны в dig­ni­tas pat­ri­cia­tus, уже упо­ми­нав­ше­го­ся в свя­зи с dis­po­si­tio, тем более что, с.42 несмот­ря на лек­си­че­скую неопре­де­лён­ность этой вар­вар­ской латы­ни, сле­ду­ет при­дать enim пояс­ня­ю­щее зна­че­ние?

Ещё не под­верг­ший­ся извле­че­ни­ям кон­текст это­го § 38 пере­да­вал, я думаю, подроб­ней­шие запи­си о собы­ти­ях (lec­tu­ra su­per ges­ta) 476 г.; источ­ник, исполь­зо­ван­ный здесь вале­зи­ан­ским экс­церп­то­ром, отра­жа­ет гер­ман­скую или очень близ­кую к ней среду; имен­но ту среду, в кото­рой выпла­чен­ная в поль­зу Рому­ла Авгу­сту­ла денеж­ная сум­ма (мы всё же при­ни­ма­ем сооб­ще­ние о 6000 солидов) мог­ла вос­при­ни­мать­ся в тер­ми­нах гер­ман­ско­го пра­ва как вер­гельд (were­gel­dum), вне­сён­ный в каче­стве иску­пи­тель­но­го штра­фа (com­po­si­tio), упла­чен­но­го Одо­ак­ром как убий­цей: «явив­шись… Одо­акр… убил Оре­ста» (su­per­ve­niens… Odoa­car… oc­ci­dit Ores­tem); вер­гельд, упла­чен­ный всей семье уби­то­го — Рому­лу и его pa­ren­tes — как было обыч­ным в гер­ман­ском уго­лов­ном пра­ве (это напо­ми­на­ет титул 65 Сали­че­ской прав­ды: «если будет убит чей-либо отец, пусть поло­ви­ну штраф­ной ком­пен­са­ции полу­чат сыно­вья, а дру­гую поло­ви­ну — род­ст­вен­ни­ки» [si ali­cui­us pa­ter oc­ci­sus fue­rit, me­die­ta­tem com­po­si­tio­nis fi­lii col­li­gant, et aliam me­die­ta­tem pa­ren­tes]); вер­гельд, кро­ме того, наи­выс­ше­го раз­ме­ра, пото­му что (enim) речь шла о выс­шем санов­ни­ке, о пат­ри­ции (pat­ri­cius), а древ­нее гер­ман­ское пра­во, как извест­но, соиз­ме­ря­ло вер­гельд с «лич­ны­ми каче­ства­ми» (qua­li­tas per­so­na­rum) (ср., напри­мер, li­ber le­gum Gun­de­ba­ti, титул 2, 2).

Если под­лин­ный общий смысл § 38 ока­зы­ва­ет­ся тако­вым — а мне не уда­ёт­ся увидеть в нём ино­го, — то про­бле­ма cor­rup­te­la ста­но­вит­ся в неко­то­ром роде вто­рич­ной. Могут быть пред­ло­же­ны мно­гие палео­гра­фи­че­ски при­ем­ле­мые исправ­ле­ния тек­ста, так или ина­че отве­чаю­щие выяв­лен­но­му обще­му смыс­лу. Но, повто­ряю, дело заклю­ча­ет­ся не в этом, а в том, чтобы при рас­смот­ре­нии важ­ней­ше­го 38-го пара­гра­фа Вале­зи­е­вых извле­че­ний, глав­ный смысл кото­ро­го, я думаю, оче­виден, иметь в виду, что он рас­смат­ри­ва­ет собы­тия 476 г., и даже их отдель­ный аспект, с точ­ки зре­ния, слиш­ком близ­кой — на мой взгляд, самым явным обра­зом — к точ­ке зре­ния наблюда­те­ля, обла­даю­ще­го гер­ман­ским мен­та­ли­те­том.

Конеч­но, 6000 солидов — огром­ная сум­ма, зна­чи­тель­но пре­вы­шаю­щая даже высо­кий вер­гельд фран­ка, нахо­див­ше­го­ся на королев­ской служ­бе (qui est in trus­te re­gia), кото­рый, соглас­но отно­ся­щим­ся к тем вре­ме­нам Lex Sa­li­ca (титул 41) или Lex Ri­pua­ria (титул 7), состав­лял 600 солидов. В этой «гер­ман­ской» вер­сии собы­тий 6000 солидов мог­ли про­сто озна­чать, что убий­ство Оре­ста было хоро­шо опла­че­но, хоро­шо com­po­si­ta. С дру­гой сто­ро­ны, сооб­ще­ние, свя­зан­ное с раз­ме­ром сум­мы, может соот­вет­ст­во­вать дей­ст­ви­тель­но­сти. К циф­ре тако­го поряд­ка долж­на была при­бли­жать­ся денеж­ная оцен­ка (adae­ra­tio) пат­ри­ция, хотя, разу­ме­ет­ся, рим­ское пра­во не оце­ни­ва­ло чело­ве­че­скую лич­ность в день­гах, ибо, выра­жа­ясь сло­ва­ми бур­гунд­ско­го Lex Ro­ma­na si­ve Pa­pia­nus (титул 2, 5), «о раз­ме­рах [штра­фа за] уби­тых рим­ский закон явным обра­зом ниче­го не уста­но­вил» (de pre­ciis oc­ci­so­rum ni­hil evi­den­ter lex Ro­ma­na con­sti­tuit). Соглас­но свиде­тель­ству Мал­ха, suffra­gium для долж­но­сти пре­фек­та Егип­та (árchon Aigýptou) — ина­че гово­ря, «взят­ка» упла­чи­вае­мая тому, «кому сле­ду­ет», изби­раю­ще­му (suffra­ga­tor) кан­дида­та на полу­че­ние этой долж­но­сти — в обыч­ное вре­мя состав­ля­ла 50 фун­тов золота (т. е. око­ло 3600 солидов), и была даже уде­ся­те­ре­на, соглас­но одно­му явно враж­деб­но­му источ­ни­ку, во вре­мя с.43 прав­ле­ния Зено­на, когда сви­реп­ст­во­ва­ла нацио­на­ли­зи­ро­вав­шая suffra­gia рефор­ма Себасти­а­на. Сюда же мож­но отне­сти сохра­нён­ный в кас­си­о­до­ров­ских Va­riae указ Тео­де­ри­ха, гро­зя­щий пре­фек­ту пре­то­рия Фаусту, если он не воз­вра­тит при­сво­ен­ные зем­ли, штра­фом в 50 фун­тов золота. Так что с гер­ман­ской точ­ки зре­ния вер­гельд рим­ско­го пат­ри­ция вполне мог состав­лять око­ло 80 фун­тов золота, что соот­вет­ст­во­ва­ло 6000 солидов; с этой точ­ки зре­ния, такая сум­ма, упла­чен­ная сыну и род­ст­вен­ни­кам Оре­ста, мог­ла быть сочте­на вер­гель­дом, соот­вет­ст­ву­ю­щим лич­но­сти уби­то­го.

Не долж­но быть ника­ких сомне­ний в воз­мож­но­сти подоб­но­го тол­ко­ва­ния в рим­ско-вар­вар­ской среде. Уже в 470 г., во вре­ме­на Анте­мия, Сидо­ний Апол­ли­на­рий жало­вал­ся, что Серо­нат, губер­на­тор Пер­вой Акви­та­нии, тол­ко­вал дей­ст­ву­ю­щие пра­во­вые нор­мы в визи­гот­ском смыс­ле: «попи­рая зако­ны Фео­до­сия и уста­нав­ли­вая зако­ны Тео­де­ри­ха, он выис­ки­ва­ет ста­рые про­вин­но­сти и новые нало­ги» (le­ges Theu­do­sia­nas cal­cans Theu­do­ri­cia­nas­que pro­po­nens ve­te­res cul­pas, no­va tri­bu­te per­qui­rit).

Труд­но, пожа­луй, даже невоз­мож­но отследить источ­ник этой при­ня­той вале­зи­ан­ским ано­ни­мом интер­пре­та­ции; чисто по ана­ло­гии мож­но вспом­нить Абла­бия, авто­ра com­men­ta­rii de re­bus gothi­cis, по-види­мо­му, све­ду­ще­го в гер­ман­ском язы­ке и в гер­ман­ской ста­рине, трудив­ше­го­ся на рубе­же V—VI вв. и упо­мя­ну­то­го в чис­ле дру­гих источ­ни­ков Иор­да­ном.

Таким обра­зом, в резуль­та­те это­го крат­ко­го пере­про­чте­ния «совре­мен­ных» свиде­тельств обна­ру­жи­ва­ют­ся четы­ре «точ­ки зре­ния» на то, что слу­чи­лось вес­ной—осе­нью 476 г.

«Точ­ка зре­ния», кото­рую мы мог­ли бы назвать сена­тор­ско-анти­гот­ской: точ­ка зре­ния Сим­ма­хов, кото­рые с любо­вью и гор­до­стью вос­кре­ша­ли в памя­ти дол­гую слав­ную вере­ни­цу авгу­сто­вых лет, от Окта­ви­а­на и далее, и с горе­чью рас­смат­ри­ва­ли её уга­са­ние там, на бере­гах Неа­по­ли­тан­ско­го зали­ва, в зам­ке Лукул­ла, в побуж­даю­щей к забве­нию бес­со­зна­тель­но­сти моло­до­го авгу­ста «в изгна­нии», сре­ди мисти­че­ских меч­та­ний изгнан­ни­ков из зем­ных царств о Цар­стве Божи­ем. Да, для тех Сим­ма­хов август ещё мог, даже дол­жен был вер­нуть­ся на рим­ский пре­стол, но — рим­ский август.

Суще­ст­во­ва­ла, далее, «точ­ка зре­ния», кото­рую мы мог­ли бы, пожа­луй, назвать сена­тор­ской, но, по сло­вам Штей­на и Палан­ка, это точ­ка зре­ния «при­мкнув­ших»: Кас­си­о­до­ров, Деци­ев, тех, кто чув­ст­во­вал, что вещи изме­ни­лись, что теперь даже ита­лий­ский дио­цез, наряду с дру­ги­ми запад­ны­ми, нахо­дил­ся в руках rex gen­tium, пове­ли­те­ля вар­ва­ров, — и пред­по­чи­та­ли скло­нить­ся, вой­ти в его рас­по­ло­же­ние, про­сить мило­стей, ста­но­вить­ся совет­ни­ка­ми и quaes­to­res, тво­рить вме­сте новую исто­рию. Впро­чем, раз­ве Одо­акр не под­дер­жал, как с пре­дель­ной точ­но­стью пока­зал Андре Шаста­ньоль, вос­ста­нов­ле­ние сена­тор­ских ска­мей (gra­dus) в Коли­зее? Раз­ве Одо­акр не вос­ста­но­вил древ­нее пра­во сена­то­ров чека­нить на монет­ном дво­ре Рима брон­зо­вые моне­ты, теперь из хоро­шей брон­зы, на кото­рых с гор­до­стью поме­ща­лась с.44 леген­да IN­VIC­TA RO­MA и ста­рин­ное сокра­ще­ние SC, про­ник­ну­тое вос­по­ми­на­ни­я­ми о могу­ще­стве? В свою оче­редь, в Риме были cla­ris­si­mi, кото­рые не брез­го­ва­ли назы­вать этих re­ges gen­tium ста­рин­ной импе­ра­тор­ской фор­му­лой d. n. … vic­tor ac tri­um­fa­tor sem­per Augus­tus^[35], как это сде­лал Деций в адрес Тео­де­ри­ха на участ­ке De­cem­no­vium Аппи­е­вой доро­ги, и пре­воз­но­си­ли их, этих re­ges gen­tium, даже выше древ­них импе­ра­то­ров, этих frustra di­vi et pon­ti­fi­ces^[36]; и Тео­де­рих не про­сил тех титу­лов, pom­po­sae vo­ca­bu­la nu­da iac­tan­tiae^[37], посколь­ку он дела­ми достиг осо­бой свя­то­сти: он живёт ut di­vus ex fruc­tu con­scien­tiae^[38], как про­воз­гла­шал, читая ему пане­ги­рик, Энно­дий, «род­ст­вен­ник бед­но­го Боэция», как назвал его А. Моми­лья­но; и ста­ви­ли их, этих re­ges gen­tium, на один уро­вень с авгу­стом Восто­ка, как это сде­лал Вале­рий Фло­ри­ан: sal­vis do­mi­nis nostris Anas­ta­sio… ac… Theo­de­ri­co^[39]. И этим они ясно пока­зы­ва­ли те пре­де­лы, в кото­рых интер­пре­ти­ро­ва­ли собы­тие 476 г. и виде­ли веро­ят­ное буду­щее Запад­ной импе­рии.

Затем име­ет­ся «точ­ка зре­ния», ска­жем так, «кано­ни­че­ско­го» харак­те­ра; не будь мы огра­ни­че­ны раз­ме­ра­ми выступ­ле­ния, мож­но было бы подроб­нее разо­брать этот аспект вопро­са; и de­po­si­tio, со все­ми след­ст­ви­я­ми это­го поня­тия инсти­ту­цио­наль­но­го и «тео­ло­го-поли­ти­че­ско­го» поряд­ка, ока­за­лось бы так­же тес­но свя­зан­ным с иде­ей «кон­ца» импе­рии.

Нако­нец, во всей сво­ей вар­вар­ски-наив­ной непо­чти­тель­но­сти, «точ­ка зре­ния» «гер­ман­ских» кру­гов, тол­ко­вав­ших собы­тие 476 г. в соот­вет­ст­вии с нрав­ст­вен­но-пра­во­вым устрой­ст­вом сво­его наро­да, с тем самым духом, кото­рый ожив­ля­ет, ска­жем так, пер­со­на­жей их ста­рин­ных песен (pris­ca car­mi­na) (Ior­dan. 4. 28).

Оста­ют­ся, для завер­ше­ния пол­но­го обзо­ра, и дру­гие «точ­ки зре­ния», но они слиш­ком извест­ны, чтобы посвя­тить им более, чем крат­кое упо­ми­на­ние. Преж­де все­го, это восточ­ная «точ­ка зре­ния» тех, кто, как Кас­си­о­дор Сена­тор, счи­тал важ­ным отме­тить, что Одо­акр no­men re­gis ad­sumpsit, cum ta­men nec pur­pu­ra nec re­ga­li­bus ute­re­tur in­sig­ni­bus^[40]; тех, кто, как Малх Фила­дель­фий­ский, веро­ят­но, во вре­ме­на прав­ле­ния Юсти­на, под­чёр­ки­вал, что Одо­акр и вме­сте с ним рим­ские сена­то­ры счи­та­ли, «что у них не было ника­кой нуж­ды в соб­ст­вен­ной цар­ской вла­сти (ba­si­leia), что един­ст­вен­но­го обще­го импе­ра­то­ра было бы доста­точ­но для обо­их пре­де­лов (pe­ra­ta)», и чтобы, сле­до­ва­тель­но, Зенон пре­до­ста­вил Одо­ак­ру досто­ин­ство пат­ри­ция (pat­rikíou axía) и пору­чил ему ита­лий­ский дио­цез (dioi­ke­sis tôn Italôn); тех, нако­нец, кто, как Про­ко­пий, опре­де­лял поло­же­ние Одо­ак­ра как тира­нию (ty­rannís), про­ти­во­по­став­ляя её под­лин­ной цар­ской вла­сти (ba­si­leia), закон­но­сти царя (ba­si­leus).

И, last but not least, дей­ст­ви­тель­но очень важ­ная, пред­на­зна­чен­ная гос­под­ст­во­вать в сред­не­ве­ко­вой куль­ту­ре до появ­ле­ния гума­низ­ма, про­ни­зан­ная духом авгу­сти­нов­ской «куль­тур­ной рево­лю­ции» и при­знан­ная нами ещё дей­ст­ву­ю­щей у Бру­ни и Бьон­до «точ­ка зре­ния» тех, на чей взгляд доля, «покро­вы» (in­vo­luc­ra) чело­ве­че­ских дел, каж­дая эпо­ха, каж­дое цар­ство, вся исто­рия, и в ней «конец» Запад­ной импе­рии, рас­т­во­ря­лись с.45 во вневре­мен­ной и вне­про­стран­ст­вен­ной без­дне непо­сти­жи­мых замыс­лов Бога, все смерт­ные собы­тия теря­лись в един­ст­вен­ном бес­смер­тии Eccle­sia Dei, живом теле Хри­ста. Об этом тот мир напо­ми­нал само­му себе раз­мыш­ле­ни­я­ми Боэция о крат­ко­сти царств (reg­na); об этом ван­да­лу Тра­са­мун­ду напо­ми­нал руспий­ский епи­скоп Фуль­ген­ций, цити­руя Прит­чи, 8:15: per me re­ges reg­nant^[41].

Если моё длин­ное выступ­ле­ние име­ет смысл, то он в том, что «про­бле­ма 476 года», её зна­че­ние в измен­чи­вом пото­ке исто­рии живо ощу­ща­лись уже древни­ми, даже в пер­вом поко­ле­нии «после 476 года»; живо чув­ст­во­ва­лись теми, кто нахо­дил себя, чтобы жить и дей­ст­во­вать в атмо­сфе­ре, мучи­мой вопро­са­ми, под­ня­ты­ми послед­ст­ви­я­ми это­го собы­тия.

На суме­реч­ном фоне недав­ней исто­рии вос­по­ми­на­ния о дей­ст­ву­ю­щих лицах и собы­ти­ях это­го года появ­ля­лись с раз­ны­ми ком­мен­та­ри­я­ми, их отго­лос­ки были про­ти­во­по­лож­ны, а мне­ния — мно­го­чис­лен­ны. Мы мог­ли бы, в сти­ле тех вре­мён, с цени­мым в той куль­ту­ре искус­ст­вом цити­ро­ва­ния Биб­лии, повто­рить вслед за псал­мо­пев­цем (Псал­тирь, 9:7): pe­riit me­mo­ria eorum cum so­ni­tu^[42].

с.46

Биб­лио­гра­фи­че­ские при­ме­ча­ния

Fas­ti Vin­do­bo­nen­ses prio­res // Mo­nu­men­ta Ger­ma­niae His­to­ri­ca. Auc­to­res an­ti­quis­si­mi (далее — MGH. AA). T. IX (Chro­ni­ca mi­no­ra. Vol. I). P. 263—264, 308 sqq.

О Бер­нар­де Джу­сти­ни­ане, кро­ме Fue­ter E. Sto­ria del­la sto­riog­ra­fia mo­der­na: trad. it. di A. Spi­nel­li. Vol. I. Na­po­li, 1944. P. 136 ss., см. из послед­не­го La­bal­me P. H. Ber­nar­do Gius­ti­nia­ni: a Ve­ne­tian of the Quattro­cen­to // Uomi­ni e dottri­ne, № 13. Ro­ma, 1969. Исполь­зо­ван­ный отры­вок цити­ру­ет­ся по пере­из­да­нию в Grae­vius J. G. The­sau­rus An­ti­qui­ta­tum et His­to­ria­rum Ita­liae. T. V. Pars 1. Lug­du­ni Ba­ta­vo­rum, 1722. P. 15 sqq.

His­to­riae Лео­нар­до Бру­ни см. в изда­нии: Bru­ni Are­ti­no Leo­nar­do. His­to­ria­rum Flo­ren­ti­ni po­pu­li lib­ri XII e Re­rum suo tem­po­re ges­ta­rum com­men­ta­rius, a cu­ra di E. San­ti­ni e C. Di Pier­ro // Re­rum Ita­li­ca­rum Scrip­to­res. Vol. XIX. Part. 3. Cit­tà di Cas­tel­lo, 1914; там же см. P. 15, 9 sqq.; 19, 36; 20, 32 sqq.; 21, 10; 23. Отрыв­ки из «De bel­lo Ita­li­co» цити­ру­ют­ся по изда­нию: Leo­nar­di Are­ti­ni de bel­lo Gotho­rum seu de bel­lo Ita­li­co ad­ver­sus Gothos. Lib­ri qua­tuor. Ve­ne­tiis, 1503.

De­ca­des Бьон­до (Bion­do), о кото­рых см. Fue­ter E. Op. cit. Vol. I. P. 128 ss., и введе­ние к No­ga­ra B. Scrit­ti ine­di­ti e ra­ri di Bion­do Fla­vio // Stu­di e tes­ti: Bib­lio­te­ca Apos­to­li­ca Va­ti­ca­na. T. 48. Ro­ma, 1927, исполь­зу­ют­ся по изда­нию: Blon­di Fla­vii For­li­vien­sis His­to­ria­rum ab incli­na­tio­ne Ro­ma­no­rum lib­ri XXXI. Ba­si­leae, 1531. Разу­ме­ет­ся, Бьон­до упо­ми­нал (в кон­це вто­рой кни­ги) об отстра­не­нии от вла­сти Рому­ла Авгу­сту­ла и под­счи­ты­вал про­дол­жи­тель­ность импе­рии — 517 лет. Этот рас­чёт, одна­ко, не гово­рит об упад­ке (incli­na­tio), это толь­ко ариф­ме­ти­че­ские дан­ные и ниче­го более: про­шло ров­но 517 лет с 42 г. до н. э. до 476 г. н. э.

Цита­ты из De re­bus cor­si­cis Чир­нео (Cyr­nae­us) и из De reg­no Ita­liae Сиго­нио (Si­go­nius) при­веде­ны соот­вет­ст­вен­но по изда­ни­ям: Re­rum Ita­li­ca­rum Scrip­to­res ab an­no aere Chris­tia­nae quin­gen­te­si­mo ad mil­le­si­mum­quin­gen­te­si­mum / Ed. L. A. Mu­ra­to­rius. T. XXIV. Me­dio­la­ni, 1738. Col. 429, и Ca­ro­li Si­go­nii Mu­ti­nen­sis Ope­ra Om­nia / Ed. L. A. Mu­ra­to­rius, Ph. Ar­ge­la­tus. T. II. Me­dio­la­ni, 1732. Col. 3 sqq.

Суж­де­ния Б. Кро­че и А. Хой­са, цити­ру­е­мые М. Весом: Wes M. A. Das En­de des Kai­ser­tums im Wes­ten des Rö­mi­schen Reichs. ’s-Gra­ven­ha­ge, 1976. S. 55; речь идёт, соот­вет­ст­вен­но, о работах: Cro­ce B. Teo­ria e sto­ria del­la sto­riog­ra­fia. Ba­ri, 1927³. P. 101; Heuss A. Rö­mi­sche Ge­schich­te. Braunschweig, 1960. S. 489.

Заме­ча­тель­ное изло­же­ние исто­рии идеи упад­ка дано в пер­вой части Maz­za­ri­no S. La fi­ne del mon­do an­ti­co. Mi­la­no, 1959; но сле­ду­ет ото­слать ко всей этой рабо­те, став­шей клас­си­че­ской, а так­же к ста­ро­му, но не утра­тив­ше­му зна­че­ния образ­цу ана­ли­за Rehm W. Der Un­ter­gang Roms im abendlän­di­schen Den­ken. Leip­zig, 1930 (пере­из­да­но: Darmstadt, 1966).

Huys­mans J.-K. À re­bours. P., 1923. P. 9, 22, 36 suiv., 46, 49.

Как при­ме­ры совре­мен­ных суж­де­ний об «осо­зна­нии 476 года» были упо­мя­ну­ты: Gib­bon E. The His­to­ry of the Dec­li­ne and Fall of the Ro­man Em­pi­re. Vol. VI. L., 1783. P. 231; Hartmann L. M. Ge­schich­te Ita­liens im Mit­te­lal­ter. Bd I. Leip­zig, 1897. S. 53—54; Seeck O. Ge­schich­te des Un­ter­gangs. Bd VI. Stuttgart, 1920. S. 379; Lot F. La fin du mon­de an­ti­que et le dé­but du Moyen Âge. P., 1927. P. 294; Gian­nel­li G., Maz­za­ri­no S. Trat­ta­to di sto­ria ro­ma­na. Vol. II. 1956. P. 527 (раздел напи­сан С. Мад­за­ри­но, см. новей­шее изда­ние: Maz­za­ri­no S. L’Im­pe­ro ro­ma­no. Vol. III. Ro­ma; Ba­ri, 1976. P. 806); Mo­mig­lia­no A. La ca­du­ta sen­za ru­mo­re di un im­pe­ro nel 476 d. C. // An­na­li del­la Scuo­la Nor­ma­le Su­pe­rio­re di Pi­sa. Vol. 3. 1973. P. 397—418.

Точ­ный пере­чень «вакант­ных пре­сто­лов» в V в.: Wes M. A. Op. cit. S. 54.

Vi­ta S. Se­ve­ri­ni Евгип­пия в изда­нии Т. Момм­зе­на: Scrip­to­res re­rum Ger­ma­ni­ca­rum in usum scho­la­rum ex Mo­nu­men­tis Ger­ma­niae His­to­ri­cis re­cu­si. Be­ro­li­ni, 1898.

О сомне­ни­ях по пово­ду иден­ти­фи­ка­ции Рому­ла в Cas­siod. Var. III. 35, см. Mo­mig­lia­no A. Op. cit. P. 399.

Свиде­тель­ство, общее для Иор­да­на, Ge­ti­ca, 243 (MGH. AA. T. V. 1. P. 120); Ro­ma­na, 345 (ibid. P. 44); Мар­цел­ли­на, Chro­ni­con s. a. 476, § 2 (MGH. AA. T. XI. Chron. min. II. P. 91), все­сто­ронне рас­смат­ри­ва­ет­ся Весом, op. cit. S. 73—74. См. важ­ную рецен­зию П. Бра­у­на в Ri­vis­ta Sto­ri­ca Ita­lia­na. IV. 1968. P. 1018—1022; а так­же дис­кус­сию: Cal­lu J. P. Da­te et ge­nè­se du pre­mier liv­re de Pru­den­ce Contre Sym­ma­que // Re­vue des Étu­des la­ti­nes. 1967. P. 606; Cour­cel­le P. // La­to­mus. T. 27/2. 1968. P. 480—482; Sal­mon E. T. Re­view on: Wes M. A. Das En­de des Kai­ser­tums im Wes­ten des Rö­mi­schen Reichs. Haag, 1967 // Phoe­nix. Vol. 22/3. 1968. P. 279—280; Mat­thews J. F. // The Jour­nal of Ro­man Stu­dies. Vol. 59. № 1/2. 1969. P. 274—275; и мно­гих дру­гих. Об изме­не­нии ита­лий­ской поли­ти­ки в эпо­ху Тео­де­ри­ха, кро­ме Stein E. His­toi­re du Bas-Em­pi­re: De la dis­pa­ri­tion de l’Em­pi­re d’Oc­ci­dent à la mort de Jus­ti­nien (476—565) / Publ. par J.-R. Pa­lan­que. Vol. II. P., 1949. P. 124 suiv., и Maz­za­ri­no S. L’Im­pe­ro ro­ma­no. Vol. III. Ro­ma; Ba­ri, 1976. P. 803, см. иссле­до­ва­ния А. Моми­лья­но: Mo­mig­lia­no A. Cas­sio­do­rus and Ita­lian Cul­tu­re of his ti­me. Ox­ford, 1955. P. 207 ff., idem. Gli Ani­cii e la sto­riog­ra­fia la­ti­na del VI se­co­lo d. C. // Ren­di­con­ti dell’Ac­ca­de­mia dei Lin­cei. Ser. VIII. Vol. 9. 1956. P. 279—297 (обе работы так­же опуб­ли­ко­ва­ны в: Mo­mig­lia­no A. Se­con­do contri­bu­to al­la sto­ria deg­li stu­di clas­si­ci. Ro­ma, 1960. X и XI), и выше­ука­зан­ную ста­тью.

В прим. 125 с.47 к гла­ве XXXVI сво­ей «Исто­рии» Гиб­бон ссы­ла­ет­ся на работу, кото­рой он часто поль­зу­ет­ся (см. Giar­riz­zo G. Edward Gib­bon e la cul­tu­ra euro­pea del set­te­cen­to. Na­po­li, 1954. P. 465. N. 136): Du Buat-Nançay L. G. His­toi­re an­cien­ne des peup­les de l’Euro­pe. T. XII. P., 1772. P. 261 suiv.). Стран­ность иор­да­нов­ско­го рас­чё­та отме­ча­лась неод­но­крат­но, напри­мер, Gian­no­ne P. Is­to­ria ci­vi­le del Reg­no di Na­po­li. Mi­la­no, 1723. Vol. III. § 1 (t. II, p. 38 segg. изда­ния Ca­po­la­go, 1840), кото­рый безо вся­ких затруд­не­ний испра­вил 522 на 506 и 709 на 723, чтобы согла­со­вать этот текст с кано­ни­че­ски­ми дата­ми 476 г. н. э. и 30 г. до н. э. (год «нача­ла импе­рии»).

При ана­ли­зе рас­смат­ри­вае­мо­го рас­чё­та необ­хо­ди­мо учи­ты­вать сле­дую­щие сооб­ра­же­ния:

1) В «Хро­ни­ке» Иеро­ни­ма под­счи­та­ны годы импе­рии до 378 г. н. э., все­го 422 года (от 56 лет прав­ле­ния Окта­ви­а­на (II в нуме­ра­ции импе­ра­то­ров) — до 15 лет прав­ле­ния Вален­ти­ни­а­на и Вален­та (XXXVIII) — со все­ми 18 года­ми, при­пи­сан­ны­ми Сеп­ти­мию Севе­ру).

2) В «Хро­ни­ке» Мар­цел­ли­на с 379 г. н. э. вклю­чи­тель­но по 476 г. н. э. вклю­чи­тель­но, т. е. от года (Auso­nii et Olyb­rii), с кото­ро­го хро­нист начи­на­ет про­дол­же­ние Иеро­ни­ма, и до года (Ba­si­lis­ci et Ar­ma­ti), под кото­рым он даёт инте­ре­су­ю­щие нас аннота­цию и рас­чёт прав­ле­ний, про­те­ка­ют 98 бес­спор­ных кон­суль­ских лет. Допус­кая всё же, что для Мар­цел­ли­на Коми­та 98 кон­суль­ских лет мог­ли исчис­лять­ся как годы импе­рии (хотя «вакант­ные пре­сто­лы», отсут­ст­вие при­зна­ния, исклю­че­ние из вычис­ле­ния очень корот­ких прав­ле­ний или незна­чи­тель­ных частей года, что было хро­но­гра­фи­че­ским пра­ви­лом, без­услов­но, умень­ша­ли их ито­го­вую сум­му), эти 98 лет импе­рии, при­бав­лен­ные к 422 годам, исчис­лен­ным Иеро­ни­мом (кото­рые Мар­цел­лин, конеч­но, при­ни­мал за самые надёж­ные: mi­ran­dum opus^[43] — так он назвал хро­ни­ку Евсе­вия—Иеро­ни­ма в сво­ём пред­и­сло­вии), дали бы в целом 520 лет, но не 522 года. Осно­ва­тель­ное подо­зре­ние, что Мар­цел­лин не утом­лял себя рас­смат­ри­вае­мым рас­чё­том, но вклю­чил его в год Васи­лис­ка и Арма­та, поза­им­ст­во­вав его зна­че­ние из сво­его источ­ни­ка, под­твер­жда­ет резуль­та­ты, к кото­рым при­хо­дят Ensslin W. Des Sym­ma­chus His­to­ria Ro­ma­na als Quel­le für Jor­da­nes // Sit­zungsbe­rich­te der Baye­ri­schen Aka­de­mie. Jg. 1948. Ht 3. S. 80; Wes M. A. Op. cit. S. 78 ff.

3) Из 98 кон­суль­ских лет меж­ду 379 (вклю­чи­тель­но) и 476 гг. по мень­шей мере семь — точ­нее, как раз семь — мог­ли быть вычте­ны тем, кто наме­ре­вал­ся вычис­лить годы «Гес­пе­рий­ской» импе­рии stric­to sen­su^[44], пото­му что в тече­ние столь­ких лет на Запа­де не было авгу­стов: в тече­ние трёх лет меж­ду смер­тью Вален­ти­ни­а­на II и вступ­ле­ни­ем на пре­стол Гоно­рия (392—395); в тече­ние года меж­ду смер­тью Гоно­рия и вступ­ле­ни­ем на пре­стол Вален­ти­ни­а­на III (423—424); при­бли­зи­тель­но год пере­ры­ва мог исчис­лять­ся в хао­тич­ном двух­ле­тии меж­ду смер­тью Вален­ти­ни­а­на III и вступ­ле­ни­ем на пре­стол Май­о­ри­а­на (455—457); и ещё два года меж­ду кон­чи­ной Либия Севе­ра и при­бы­ти­ем Анте­мия (465—467). Итак: (98 – 7) + 422 = 513. В это чис­ло вхо­дит един­ст­вен­ный «офи­ци­аль­ный» год Рому­ла Авгу­сту­ла. Но если мы доба­вим осталь­ные девять из сохра­нив­шей­ся в Ex­cerpta Va­le­sia­na, 36, тра­ди­ции о его «деся­ти­ле­тии», то при­дём к циф­ре 522.

Каса­тель­но сути вопро­са о фор­ми­ро­ва­нии Ex­cerpta Va­le­sia­na (pars pos­te­rior) доста­точ­но ото­слать к биб­лио­гра­фии, собран­ной в тойб­не­ров­ском изда­нии Жака Моро: Ex­cerpta Va­le­sia­na. Rec. Jac­ques Mo­reau (Bib­lio­the­ca scrip­to­rium Grae­co­rum et Ro­ma­no­rum Teu­be­ria­na). Leip­zig, 1961.

Для семан­ти­че­ской исто­рии de­po­ne­re важен пере­чень тех мест, где этот тер­мин име­ет зна­че­ние ali­quem ma­gistra­tu de­pel­le­re^[45]: см. ThLL s. v. (II A 3), где такое зна­че­ние (конеч­но, в цер­ков­ном смыс­ле) появ­ля­ет­ся не ранее Кипри­а­на (Cypr. Ep. 3. 3), или Юлия Вале­рия (Iul. Va­ler. Res ges­tae Ale­xandri Ma­ce­do­nis. II. 1). См., кро­ме того, Hof­mann K. Ab­set­zung // Real­le­xi­kon für An­ti­ke und Chris­ten­tum. Bd I. 1950. S. 38 ff.

Исправ­ле­ние do­na­vit ei re­di­tum в иска­жён­ном тек­сте Ex­cerpta Va­le­sia­na, 38 (do­na­vit et cre­di­tor) не вос­хо­дит к Гардт­ха­у­зе­ну (Gardthau­sen), как мож­но было бы заклю­чить из кри­ти­че­ско­го аппа­ра­та Моро; оно при­сут­ст­ву­ет уже в пер­вом изда­нии (edi­tio prin­ceps) Вале­зия (Pa­ri­siis, apud Ioan­nem Ca­mu­sat, MDCXXXVI) на с. 477. Весь­ма веро­ят­но, что чте­ние Бер­лин­ско­го кодек­са испра­вил Сир­мон (Sir­mond); сам Вале­зий в кон­це Prae­fa­tio ad lec­to­rem сооб­щал: «Копию [извле­че­ний] сде­лал для меня пре­по­доб­ный отец Якоб Сир­монд» (eorum [scil.: ex­cerpto­rum] autem mi­hi co­piam fe­cit R. P. Iaco­bus Sir­mon­dus).

Воз­мож­ны сле­дую­щие пред­ло­же­ния по исправ­ле­нию это­го иска­жён­но­го чте­ния. Преж­де все­го: do­na­vit ut cre­di­to­ri (или do­na­vit ei cre­di­to­ri), одно из самых про­стых исправ­ле­ний руко­пис­но­го чте­ния, кото­рое мож­но было бы пред­ста­вить даже так: do­na­vit, ut cre­di­tor, имея в виду ввод­ное сло­во для Авгу­сту­ла (при­мер­но как quia es­set — в смыс­ле, Авгу­стул — cre­di­tor, с ut «отно­си­тель­но-при­чин­но­го» типа), с.48 и сни­мая ответ­ст­вен­ность за такое сло­во­со­че­та­ние, столь неор­то­док­саль­ное вслед­ст­вие неве­же­ства в латин­ском язы­ке, кото­рое и в самом деле весь­ма вели­ко у это­го авто­ра (доста­точ­но упо­мя­нуть систе­ма­ти­че­ское исполь­зо­ва­ние при­ча­стия насто­я­ще­го вре­ме­ни в функ­ции пер­фек­та инди­ка­ти­ва). С таким чте­ни­ем отно­ше­ние меж­ду убий­цей и род­ст­вен­ни­ка­ми уби­то­го пред­став­ля­лось бы, при осу­щест­вле­нии com­po­si­tio, как кредит/дебет, про­ис­хо­дя­щее как раз из com­po­ne­re. О закон­но­сти это­го смо­гут выска­зать своё мне­ние исто­ри­ки пра­ва. Но могут быть пред­ло­же­ны и дру­гие исправ­ле­ния, напри­мер, ut cre­di­tur, чте­ние, кото­рое, лишая рас­смат­ри­вае­мое место какой-либо осо­бой зна­чи­мо­сти, остав­ля­ет тем не менее нетро­ну­тым общий смысл отрыв­ка. Мож­но было бы так­же пред­ло­жить читать do­na­vit ut cae­di­tor, «пото­му что убий­ца»: так­же и в этом слу­чае зна­чи­тель­ную роль сле­до­ва­ло бы отве­сти недо­ста­точ­но­му зна­нию латин­ско­го язы­ка; cae­di­tor было бы ужас­ным нео­ло­гиз­мом невеж­ды, неуме­ло при­ду­ман­ным на осно­ве caed-ere (по лож­ной ана­ло­гии, напри­мер, с vend-ere / vend-itor) вме­сто cae­sor (со зна­че­ни­ем «убий­ца, нано­ся­щий раны»), пери­о­ди­че­ски повто­ря­ю­ще­го­ся в меро­винг­ской латы­ни (напри­мер, у Гри­го­рия Тур­ско­го: His­to­ria Fran­co­rum. V. 49 [P. 264, 30 Kru­sch, 1937²]). Мы мог­ли бы ещё пред­ло­жить do­na­vit ei (или ut) pre­cium, вспом­нив мно­гие места в рим­ско-вар­вар­ском зако­но­да­тель­стве, где вме­сте с pre­tium (pre­cium) ука­за­ны как вер­гельд, так и соот­вет­ст­ву­ю­щая com­po­si­tio (in­te­rempti pre­cium: Lex. Rom. Bur­gund., титул 5; Pa­pia­nus, титул 3; а так­же Lex Liutpr., титул 60, 1), а с adpre­tia­re — исчис­ле­ние сто­и­мо­сти при­ме­ни­тель­но к con­di­cio per­so­na­rum (si­cut adpre­tia­tus fue­rit, т. е. уби­тый). Нако­нец, мы мог­ли бы уга­дать в руко­пис­ном чте­нии лёг­кую cor­rup­te­la гер­ман­ско­го сло­ва и поду­мать, напри­мер, о do­na­vit e mor­di­tot(o), «дал из-за убий­ства 6000 солидов»; как извест­но, mor­di­to­tum сохра­ни­лось в Lex sa­xon., в титу­ле 19, где озна­ча­ет смерть, насту­пив­шую в резуль­та­те убий­ства, в кон­тек­сте, регла­мен­ти­ру­ю­щем соот­вет­ст­ву­ю­щую com­po­si­tio; оста­ва­ясь в том же кру­ге поня­тий, мы мог­ли бы поду­мать о do­na­vit ei murdrum (murdrum озна­ча­ет «убий­ство», но так­же «день­ги, кото­рые обыч­но дают­ся за убий­ство», pe­cu­nia quae so­let da­ri pro murdro: Du Can­ge. IV. P. 525), или даже do­na­vit ut murdri­tor (где этот тер­мин озна­ча­ет «убий­ца»).

Биб­лио­гра­фия о were­gel­dum, начи­ная с Wil­da W. E. Das Straf­recht der Ger­ma­nen. Hal­le, 1842, S. 366 ff., огром­на; я огра­ни­чусь здесь упо­ми­на­ни­ем Per­ti­le A. Sto­ria del di­rit­to ita­lia­no. Vol. V. To­ri­no, 1892². P. 190 segg.; Sol­mi A. Sto­ria del di­rit­to ita­lia­no. Mi­la­no, 1930³. P. 202 segg. Важ­но отме­тить, по вопро­су оцен­ки исклю­чи­тель­но­го раз­ме­ра пере­дан­ной сум­мы (6000 солидов) в срав­не­нии с обще­при­ня­той мерой Wer­geld, ста­рый, но всё ещё полез­ный труд: Gau­den­zi A. Sul­la mi­su­ra del­le com­po­si­zio­ni nel­le an­ti­che leg­gi ger­ma­niche. Fi­ren­ze, 1883.

Свиде­тель­ство Мал­ха: Mül­ler. FHG. IV. 120. Fr. 12. О suffra­gia в VI в. см. Jones A. H. M. The La­ter Ro­man Em­pi­re, 284—602. Vol. I. Ox­ford, 1964. P. 391 ff. Указ Тео­де­ри­ха в отно­ше­нии Фау­ста: Cas­siod. Var. III. 20. Под­твер­жде­ни­ем рим­ско-визи­гот­ско­го пра­во­во­го вли­я­ния явля­ет­ся хоро­шо извест­ное свиде­тель­ство Сидо­ния Апол­ли­на­рия, Epist. II. 1. 3. О зна­че­нии Абла­бия см. Т. Момм­зе­на в изда­нии Ro­ma­na Иор­да­на (MGH. AA. T. V. 1. P. XXXVII sqq.).

Осно­во­по­ла­гаю­щие сведе­ния об отно­ше­ни­ях меж­ду Одо­ак­ром и рим­ским сена­том: Chas­tag­nol A. Le sé­nat ro­main sous le règ­ne d’Odoac­re. Bonn, 1966.

Извест­ная над­пись De­cem­no­vium: Des­sau. ILS 827.

Из Энно­дия упо­мя­нем Pa­ne­gi­ri­cus Theo­de­ri­co re­gi dic­tus (Mag­ni Fe­li­cis En­no­dii Ope­ra Om­nia. Rec. G. Har­tel. Vin­do­bo­nae, 1882. P. 283, 12 sqq.).

Над­пись Вале­рия Фло­ри­а­на: Des­sau, ILS, 825, в допол­не­нии «Bul­let­ti­no del­la Com­mis­sio­ne Ar­cheo­lo­gi­ca di Ro­ma», 1949—1950, 79; см. Jones A. H. M. The Con­sti­tu­tio­nal Po­si­tion of Odoa­cer and Theo­de­ric // JRS. Vol. 52. 1962. P. 128.

В свя­зи с «восточ­ной точ­кой зре­ния» были упо­мя­ну­ты сле­дую­щие свиде­тель­ства: Cas­siod. Chron. 1303; Malch. Fr. 10 // Mül­ler. FGH IV, 119; Pro­cop. Bell. Goth. I. 1.

Из Боэция упо­ми­на­ют­ся стра­ни­цы De con­so­la­tio­ne phi­lo­sophiae. III. 5 (rec. G. Wein­ber­ger. Vin­do­bo­nae; Lip­siae, 1934. P. 54, 18 sqq.); из Фуль­ген­ция — заклю­че­ние III кни­ги Ad Tra­sa­mun­dum re­gem Van­da­lo­rum (Mig­ne. PL. LXV, 304 A) и Ser­mo­nes, IV, 5 (ibid. 734 C).