Серым цветом выделены изменения, внесённые в электронную публикацию.
с.233 Как известно, именно немецкие антиковеды положили в XIX в. начало научному исследованию личности и деятельности Квинта Сертория — фигуры не столь крупной, как Марий, Сулла или Цезарь, но, бесспорно, интересной и колоритной. Свою лепту в изучение связанного с Серторием круга вопросов внесли такие специалисты по античной истории, как В. Друман, Т. Моммзен, В. Ине, Б. Мауренбрехер, В. Шталь, А. Шультен, Х. Берве, В. Шур, М. Гельцер, В. Эренберг и др. Многие их выводы были впоследствии пересмотрены, но без сделанного ими оказался бы невозможен прогресс в изучении серторианской проблематики, достигнутый на сегодняшний день.
Однако начиная со второй трети ХХ в. германские историки охладели к этой теме, всё больше уступая место англо-американским и итальянским исследователям. И лишь в конце минувшего столетия интерес немецких антиковедов к Серторию вновь оживился. В предлагаемом обзоре мы постараемся выяснить, что же нового внесли в изучение данного круга вопросов современные немецкие авторы.
В 1992 г. увидела свет диссертация Карло Гвидо Рийкоека «Исследования о Сертории. 123—
Рийкоек начинает работу с рассмотрения вопроса о пригодности просопографического метода, с помощью которого выстраиваются смелые реконструкции политических связей в позднереспубликанском Риме, и вопроса о римских политических «партиях» (partes, factiones). Признавая, что организованных партий в Риме не было, он указывает на невозможность достижения политиком своих целей исключительно собственными силами — крупные политики располагали группами поддержки. Конечно, эти группы не представляли собою спаянных союзов, но обстоятельства, при которых они создавались и распадались, не были случайными или в принципе не поддающимися объяснению. Почву для сотрудничества политиков создавали дружба, родство, общее происхождение, его укрепляли установление родственных связей или защита одного из членов factio в суде, а к развалу вели внешние воздействия, ссоры между двумя amici, поражения на выборах. Что же касается просопографического метода, то в отношении эпохи Мария и Суллы он не может обеспечить с.234 бесспорной реконструкции, его результаты гипотетичны, однако без него изучение событий вообще невозможно (с. 7—
Переходя к биографии Сертория, Рийкоек помещает время его рождения между 126—
В 106 г. до н. э. Серторий вступил в армию в качестве контубернала Сервилия Цепиона, участвовал в битве при Араузионе, затем служил под командованием Гая Мария и в
Причину этого Рийкоек видит в ловких политических манёврах покровителя нурсийца, Тита Дидия. Последний, ещё недавно пытавшийся спасти Цепиона от суда, перешёл, как и Лутаций Катул, на сторону Мария — в этом отношении примечательно его избрание претором на 101 г., а также упоминание в аграрном законе Сатурнина в 100 г. земель для выведения колоний среди прочего и в Македонии (De vir. ill. 73. 5), что могло подразумевать наделение участками воинов Дидия, сражавшегося тогда в тех краях с фракийцами. Сам Серторий, по мнению Рийкоека, начал службу под командованием Мария не в 104 г., как иногда считается, а только в 102 г.: именно под этим годом он упоминается у Плутарха как подчинённый победителя Югурты (Sert. 3. 2); тогда же, судя по всему, сумел снискать расположение арпината и Дидий, по чьей рекомендации нурсиец и стал одним из офицеров Мария. До этого он пребывал в Риме, где, возможно, и проявил свои ораторские способности, о чём писал Плутарх (с. 51—
Рийкоек не считает Сертория начальником разведки у Мария, как иногда предполагается. Описанная Плутархом (причём не без преувеличений) вылазка к кельтам носила характер единичной операции, что не даёт оснований для обобщающих выводов об упомянутом статусе нурсийца при Марии. Но то, что сведения о неприятеле Серторий добыл (видимо, летом 102 г.) и обратил на себя внимание Мария, сомнений не вызывает, как и его участие в битве при Аквах Секстиевых (с. 70, 74—
Затем на три года следы Сертория теряются. Предположения о том, что после победы над германцами он воевал в Македонии или на Сицилии, остаются лишь предположениями — источники молчат. Но Рийкоек опять прибегает к плодотворному анализу внутриполитической остановки, что позволяет сделать достаточно убедительные предположения. В 100 г. влияние Мария ослабело, после гибели Сатурнина его группировка развалилась. Как и многие другие политики, сотрудничество с арпинатом Дидий прекратил. О благосклонности к нему большей части сената свидетельствует то, что он получил право на триумф за победы над скордисками, а в 98 г. стал консулом. Вероятно, и нурсиец повторил политический манёвр патрона (с. 80—
Как известно, в ранге военного трибуна Серторий последовал за Дидием в Ближнюю Испанию, где шла новая война с кельтиберами. Здесь он отличился, подавив восстание в Кастулоне. Возможно, именно под влиянием этих событий, когда испанцы внезапно атаковали и перебили многих солдат римского гарнизона, Серторий впоследствии отказался от размещения войск на территории местных поселений2 (с. 80—
с.236 Вернулся нурсиец в Италию, по-видимому, в конце 94 или начале 93 гг. в свите Дидия. Плутарх пишет, что сразу по возвращении его избрали квестором, что противоречит увязке квестуры Сертория с Союзнической войной, однако не стоит придавать большого значения временно́му указанию Плутарха (ὅτε πρῶτον ἐπανῆκεν), вообще не слишком аккуратного в вопросах хронологии. Серторий отличился в Испании, его поддерживал консуляр и дважды триумфатор Дидий, но подготовка избрания «нового человека» могла занять два-три года, почему он и не добился квестуры сразу по возвращении, а лишь осенью 91 г. Учитывая, что Серторий занимался набором воинов и заготовкой оружия, не исключено облечение его пропреторским империем. Рийкоек предполагает, что он набрал в Цизальпинской Галлии до трёх легионов, которые приняли участие в боях под Ацеррами. Затем нурсиец принял участие в боях в качестве легата — очевидно, на южном театре военных действий, ибо здесь служил его патрон Дидий, как и многие члены группировки Метеллов, находившиеся при штабе Л. Цезаря. Как известно, в одном из боёв Серторий лишился глаза, чем потом очень гордился, но гораздо более серьёзной потерей стала гибель под Геркуланумом в июне 89 г. Дидия. «Без поддержки консуляра Серторию, несомненно, было куда труднее удержаться на политической арене Рима» (с. 106). Дело было не только в покровительстве такого видного политика и полководца. Оборвались налаженные политические связи. И если раньше нурсиец повторял политические манёвры патрона, то теперь он оказался предоставлен самому себе (с. 88—
Однако то, что Серторий оказался теперь в трудном положении, сомнений не вызывает. Хотя по возвращении в Рим (видимо, в конце 89 г.) народ и приветствовал его шумными кликами, это не помогло ему добиться плебейского трибуната. Сообщение Плутарха о противодействии со стороны Суллы как причине фиаско нурсийца сомнений не вызывает, однако почему будущий диктатор повёл себя так, неизвестно. Рийкоек, как и Спанн, склонен относить провал Сертория к концу 89 г. и связывать его с расколом factio Метеллов, проявлением которого стала острая борьба, связанная с попыткой Цезаря Страбона добиться консулата на 88 г. Не исключено, что участие в этой борьбе на стороне Страбона и вызвала неприязнь Суллы к Серторию. Однако последний отнюдь не сразу примкнул к врагам Суллы, как обычно считается — если бы он поддерживал законодательство П. Сульпиция, то, скорее всего, оказался бы в с.237 числе изгнанников. Учитывая, что Цинна, к которому он вскоре примкнул, баллотировался в 88 г. на консульских выборах как кандидат сената, и Серторий мог до 87 г. восприниматься как сторонник господства сената (с. 109—
Эта реконструкция требует некоторых уточнений. В принципе вполне логично, что Серторий, вернувшись в Рим, сразу же попытался пожать плоды своей популярности и принял участие в выборах трибунов. Однако мы не знаем, когда он приехал в Рим — до выборов или после. То, что наиболее напряжённая борьба к моменту выборов закончилась, ничего не доказывает — точная хронология всех операций Союзнической войны нам неизвестна, кроме того, Сертория могло задержать ранение. С другой стороны, даже если всё-таки он потерпел фиаско в 89 г., его «беспартийность» в последующие месяцы вполне понятна: движение Сульпиция поначалу и не носило антисулланского характера, ибо предложение лишить Суллу командования было, судя по всему, внесено в самый последний момент4, и в таком случае Серторий вряд ли стал бы примыкать к нему из желания отомстить последнему.
Так или иначе, нурсиец оказался в лагере циннанцев и принял участие в сражении на улицах Рима, когда люди Октавия одолели сторонников Цинны, а затем и в осаде Рима. Когда встал вопрос о соединении с Марием, он выступил против. По мнению Рийкоека, Серторий выражал мнение весьма значительного числа офицеров — сторонников уважения прав сената (с. 131—
На антимарианской позиции Сертория автор настаивает и при рассмотрении вопроса о расправах, учинённых победителями после взятия Рима в 87 г. Он указывает, что их жертвами стали многие политики, с которыми нурсиец был близок во время пребывания в factio Metellorum. К тому же репрессии мешали наладить диалог с большей частью сената. Всё это помогло Серторию убедить Цинну в том, что Мария необходимо как можно скорее обуздать. Итогом стало избиение «гвардейцев» арпината — бардиеев: решение исходило от с.238 Цинны, Серторий же осуществил задуманное на практике, причём всё это произошло, по мнению Рийкоека, ещё при жизни Мария, который в итоге лишился тем самым эффективного политического средства и вскоре умер (с. 144—
Эта картина требует важных поправок. Возражения Сертория против убийств могут относиться к тому моменту, когда наиболее одиозные в глазах Мария и Цинны сенаторы и всадники уже погибли. То, что среди убитых находились бывшие знакомцы нурсийца, могло и не беспокоить его — они не оказали ему должной поддержки во время выборов в трибуны. А расправа с бардиеями могла иметь место вообще после смерти Мария6. Всё это заставляет более осторожно оценивать «антитеррористическую» позицию Сертория, хотя, конечно, и не дезавуирует её.
Говоря о положении Сертория в годы dominatio Cinnae, Рийкоек указывает, что не о нём одном молчат источники — то же можно сказать, например, о Норбане или Марии Младшем. Причиной того, что Серторий оставался в тени и далеко не сразу получил претуру, учёный считает политику сотрудничества с сенатом — возвышение «нового человека», выходца из муниципия, шло бы вразрез с такой политикой. Иногда предполагается, что Серторий стал плебейским трибуном, но это Рийкоек считает маловероятным — после 87 г. трибунат мало что дал бы ему. Его претуру исследователь датирует 82 г. (с. 151—
С такой реконструкцией трудно согласиться. В центре её — вопрос о датировке претуры Сертория. Непонятно, как мог он занимать эту магистратуру в 82 г., если Аппиан говорит, что Серторий уехал в Испанию как в давно (ἐκ πολλοῦ) назначенную ему провинцию. Рийкоек объясняет это тем, что, судя по словоупотреблению Аппиана, дела в Испании были поручены Серторию на основании sortitio provinciarum, состоявшейся где-то весной 83 г. (с. 185). Однако Аппиан слишком кратко описывает события в первой книге «Гражданских войн», чтобы можно было опираться на его терминологию в таких случаях. Вообще гораздо вероятнее, что нурсиец стал претором в 86 г., когда между марианцами шёл «делёж добычи». Вряд ли политика примирения с сенатом тогда уже дала о себе знать — ещё не завершились репрессии против побеждённой группировки.
В 83 г. Сулла высадился в Италии. Серторий, прикомандированный к армии консула Луция Сципиона, находился, по мнению Рийкоека, в ранге легата с преторскими полномочиями и занимал первое место среди легатов Сципиона. Немецкий учёный предлагает свою трактовку событий под Теаном, когда армия консула перешла на сторону Суллы. Он считает, что Сципион сам хотел переманить армию Суллы, но оказался менее удачлив, чем тот. И Суэссу Серторий захватил не по собственному почину, а по приказу консула — возможно, когда тот увидел, что агитация в армии Суллы обречена на провал (с. 164—
Эта версия весьма интересна, однако она вызывает серьёзные сомнения. Весьма вероятно, что события под Теаном описаны в источниках под влиянием с.239 мемуаров Суллы7. И если бы Сципион действительно пытался переманить воинов будущего диктатора, тот не преминул бы высмеять незадачливого консула.
Интересна трактовка Рийкоеком обстоятельств отъезда Сертория из Италии. Он вполне справедливо отвергает версию Плутарха о том, что нурсиец отбыл в Испанию, видя поражение своей партии и надеясь создать на Пиренейском п-ове оплот борьбы с Суллой (Sert. 6. 1—
В заключение Рийкоек пишет: «Как показало исследование, Серторий отнюдь не был популяром. Первые сорок лет своей жизни он выступал по преимуществу на стороне тех сил, которые боролись за дальнейшее господство нобилитета и, соответственно, за само это господство». Такой оценке не противоречат его служба под командованием Мария в войну с германцами и выступление на стороне Цинны: с Марием сотрудничали многие аристократы. Что касается Цинны, то при избрании в консулы осенью 88 г., во время гражданской войны в 87 г. и после победы в ней он пользовался поддержкой значительной части нобилитета. Пути Сертория с нобилитетом разошлись лишь в 83 г., когда под влиянием неудач марианцев аристократы стали всё чаще переходить на сторону Суллы — личного врага Сертория. Как видный деятель factio Cinnana он не мог поступить таким же образом. Теперь ему пришлось вступить в с.240 борьбу с Суллой и нобилитетом. «Эта борьба продлилась примерно десять лет и вошла в историю как Серторианская война» (с. 189—
Хотя со многими выводами работы Рийкоека, как уже указывалось, согласиться трудно, его исследование является одним из лучших по данной тематике. Особой удачей автора представляется блестящая реконструкция политических манёвров Дидия и в их контексте карьеры Сертория в 105—
В 1993 г. была защищена диссертация Петера Ремписа «Квинт Серторий и война в Испании»8. В отличие от Рийкоека, автор рассматривает, как это обычно и делается, всю биографию мятежного проконсула.
В обзоре источников Ремпис отмечает разницу во взглядах Плутарха на Сертория в его биографии и жизнеописании [Помпея] и вслед за Д. Гиллисом видит причину в том, что второе было написано раньше. Решение вопроса об авторстве глав 22—
Оценивая отношение античной традиции к Серторию, учёный соглашается с Д. Гиллисом и Ф. О. Спанном в том, что поначалу возобладало враждебное ему направление (Сулла, Варрон, Посейдоний, Сизенна). В последние два десятилетия гражданских войн произошла «реабилитация» марианского проконсула — прежде всего благодаря Саллюстию. Однако при Августе утвердилась точка зрения Ливия, который относился к Серторию отрицательно, но признавал его полководческие таланты — видимо, чтобы придать цену победам Помпея в Испании (II, с. 37).
Анализируя историографию проблемы, Ремпис пишет, что она скорее внесла путаницу, нежели ясность в изучение вопроса (IV, с. 1), с чем решительно невозможно согласиться. Вслед за Спанном он отмечает, что на отношение к Серторию сильно влияли политические взгляды исследователей — либералы Моммзен и Шультен изображали его как «демократического» героя, а известный своими пронацистскими взглядами Берве увидел в нём кондотьера, авантюриста и предателя, подобного социал-демократам, виновникам с.241 Dolchstoβ в 1918 г.10 Историографию по рассматриваемой теме Ремпис делит на три направления — про-, антисерторианское и «практическое» (funktionale Richtung), для которого важно решение конкретных вопросов, а не оценка личности Сертория. Несмотря на успехи этого направления, во взглядах учёных на мятежного проконсула остаётся немало субъективного и эмоционального, разного рода произвольных построений вроде сравнения стратегии Сертория со стратегией Фридриха II, Наполеона и Гинденбурга у Шультена, а проводившейся им «герильи» — с партизанской войной Мао Цзедуна и Че Гевары у Спанна, что вряд ли корректно. В целом же наибольшее значение имеет не сама личность Сертория, а рассмотрение его деятельности в контексте эпохи (II, c. 41—
Приступая к рассмотрению биографии героя, Ремпис отмечает, что нурсиец, будучи homo novus, вряд ли занимал должности suo anno, а потому его cursus honorum мало что даёт для датировок (правильнее сказать, не даёт ничего, поскольку мы даже не знаем года рождения Сертория, от которого можно было бы вести отсчёт). Рассматривая первые 15 лет его карьеры, Ремпис в основном ограничивается пересказом данных источников и существующих версий, зачастую даже не присоединяясь ни к одной из них. Однако, говоря о поражении Сертория на выборах в плебейские трибуны, он в целом разделяет точку зрения Спанна, согласно которой нурсиец не собирался участвовать в конфликте между Марием и Суллой, а лишь хотел дальше делать карьеру, и весьма сомнительно, что он был «партийным» деятелем и протеже Мария (с. 10—
Вслед за Спанном Ремпис предполагает, что Серторий прибыл в Испанию не с малым отрядом, как нередко считается, а с достаточно внушительными силами — иначе его офицеры не считали бы возможным прорыв через горы, когда их командующий предпочёл откупиться от «варваров», требовавших платы за проход (с. 17—
с.242 Говоря о наместничестве Сертория в Испании в 82—
Рассуждая об особенностях карьеры нурсийца до его отъезда в Испанию, Ремпис позволяет себе провести довольно странное сравнение своего героя с Метеллом Пием и Помпеем. Странное хотя бы в силу неравных стартовых возможностей, которые сам автор и признаёт. Ремпис пишет, что в силу своего происхождения и связей Серторий мог быть лишь parvus senator в свите кого-либо из principes senatus и делать при нём карьеру. Несмотря на успехи в Испании при Дидии, нурсиец не смог создать там собственную клиентелу (чего, заметим, трудно было бы ожидать от человека его происхождения, не являвшегося даже сенатором). Он не воспользовался в своё время связями с Марием, более того, выступил против марианского террора и руководил расправой с бардиеями. В то же время Метелл Пий12 и Помпей вовремя сделали ставку на Суллу и добились успеха. Серторий не искал новых политических связей, а в собственном лагере играл неблагодарную роль критика и зловещателя (Mahner und Warner). Он не обладал дипломатическими способностями и переоценивал своё политическое влияние, не понимая, насколько важно его сочетание с военным командованием, тогда как молодой Помпей это усвоил, что и обеспечило его взлёт (с. 27—
Однако Ремпис, пожалуй, чрезмерно суров по отношению к Серторию. Последний, возможно, старался добиться самостоятельного командования — достаточно вспомнить о наборе им 40 когорт в Этрурии, которые, однако, у него изъяли (Exup. 7. 47—
Описывая скитания нурсийца и ход Серторианской войны, Ремпис вновь ограничивается по преимуществу пересказом источников и существующих точек зрения, редко присоединяясь к какой-либо из них. Довольно мало места уделено структуре державы Сертория, отношениям с испанцами, с.243 повстанческой армии. Говоря об эмигрантском сенате, автор пишет, что его члены не были бывшими италийскими мятежниками, и вслед за большинством учёных сомневается в том, что все они являлись прежде сенаторами. Ремпис особо выделяет patres, лишённых своего звания Суллой, что представляется излишним уточнением — участвовавшие в восстании Лепида сенаторы тоже таковыми быть перестали, и с учётом всех категорий бывших patres серторианский сенат должен был комплектоваться большей частью за счёт людей, в Риме соответствующего статуса не имевших. Если бы этот орган насчитывал 300 человек, то в его состав должны были входить офицеры не самого высокого ранга из армии Перперны и даже, возможно, колонисты. Несмотря на добрые (по ряду признаков) отношения с испанцами, все руководящие посты вплоть до офицерских у Сертория занимали римляне (с. 61—
Однако эта трактовка, отражающая укоренившиеся в историографии взгляды, представляется упрощённой. Она может относиться в лучшем случае к тому времени, когда инсургенты не вели партизанской войны — в условиях последней роль туземцев неизбежно повышалась. Указания на то, что испанцы входили в ближайшее окружение Сертория, дают и некоторые пассажи Плутарха (Sert. 20. 3) и Авла Геллия (XV. 22. 8)13. Вообще было бы в высшей степени странно, если бы местные вожди позволили римлянам полностью оттеснить себя от руководства своими людьми, и какое-то место в командной структуре повстанческой армии они наверняка занимали.
Особое (пожалуй, даже чрезмерное) внимание уделяет Ремпис вопросу о сказочно-мифологических чертах в образе Сертория. В связи с этим указывалось на имя матери последнего — Рея, напоминающее о родительницах Зевса и Ромула, а также о характеристике сабинян как колдунов. В своё время появились статьи Т. Африки и В. Мёллера об одноглазых противниках Рима, где речь шла, разумеется, и о Сертории14. Отсюда параллель с Одином и одноглазыми шаманами — военными предводителями. Нурсиец напоминал чтимого в Испании Ганнибала, причём не только отсутствием глаза, но и умением менять внешний облик с помощью переодевания. Серторий рассказывал о поездке на Острова Блаженных, что укладывалось в рамки кельтских представлений о потустороннем мире — об острове Авалон, Тир-нан-Ог или Маг-Мелл. Наконец, свою роль в восприятии Сертория как человека, связанного со сверхъестественными силами, играла его знаменитая белая лань. Серторий всем этим воспользовался, чтобы произвести должное впечатление на иберов15. Даже его с.244 жестокость, капризность и неумеренность в последние месяцы жизни делали его godlike. Позднее именно такой образ Сертория использовал в пропагандистских целях вождь галльского восстания Юлий Цивилис, знавший легенду об одноглазом герое и, конечно, читавший о Сертории. Так воспринимали последнего и менее образованные участники движения (с. 65—
Ремпис не согласен с такой трактовкой. Имя матери мятежного полководца, «Рея», было широко распространено в Италии, в источниках его мифологические коннотации в связи с Серторием никак не обыгрываются. Ничего мы не знаем и о его приверженности колдовству. В глазах Сертория Острова Блаженных ассоциировались, как указывал ещё Виктор Эренберг, скорее с их гомеровским аналогом, о чём пишет и Плутарх. То, что Серторий использовал в своих целях мифологические воззрения испанцев, мы знаем лишь в связи с белой ланью. Что же касается потери им глаза, то это могло снискать ему в Испании, как и в Риме, репутацию отважного воина, о большем же говорить трудно. Таким образом, «построения Африки и Мёллера сугубо гипотетичны. Хотя связь первобытного мифа с ловким поведением Сертория кажется блестящей идеей, при более тщательном рассмотрении оно не [только не] даёт нам новых знаний, но и ведёт к путанице», а статьи указанных авторов представляют собой «веяние моды» (с. 74—
Пожалуй, слишком уж подробно останавливается Ремпис на вопросе об измене Сертория (почти 30 страниц!). Вслед за Спанном он отмечает, что в античности тот не считался изменником, да и объявление врагом лишало его гражданских прав, а потому невозможно было от него требовать, чтобы он вёл себя как добропорядочный гражданин. Ни один термин, использовавшийся римлянами для обозначения измены (perduellio, proditio, crimen maiestatis), в сущности, всерьёз применён здесь быть не может, ибо в эпоху гражданских войн они носили откровенно политический характер, а потому всё зависит от того, кто эти термины использовал. Современники Сертория смотрели на его деятельность не с морально-этических, а с политико-прагматических позиций. Споры же об измене Сертория — конструкт нового времени (с. 84—
В заключение (IV) Ремпис пишет, что у Сертория, в отличие от Суллы и Цезаря, отсутствовала воля к власти, о чём свидетельствует его готовность отказаться от всего и вернуться в Италию частным лицом. Правда, отсутствие такой воли с сегодняшних позиций может расцениваться положительно, но только с сегодняшних. В то же время автор соглашается с П. Тревесом, что восстание, поднятое Серторием в Испании, изначально было обречено на поражение, с чем трудно не согласиться. Что же касается воли к власти, то мятежный проконсул обладал ею в полной мере, иначе он не повёл бы борьбу за испанские провинции, а постарался бы как можно меньше напоминать о себе, с.245 уподобившись Ситтию, который предпочёл в тех же краях треть века спустя судьбу кондотьера (App. BC. IV. 54). Ссылка на готовность Сертория отказаться от всего не убеждает, ибо он, судя по всему, соглашался на это уже в условиях очевидного перевеса сенатских армий16 (достаточно вспомнить аналогичное предложение отнюдь не страдавшего нехваткой воли к власти Антония Октавиану в 30 г.). Заключает свою работу автор вполне традиционным рассуждением об огромной роли Серторианской войны в карьере Помпея, который и выиграл от неё больше всех.
Диссертация Ремписа производит достаточно посредственное впечатление. Прежде всего бросается в глаза очень выборочное привлечение историографии. Полностью отсутствуют испанские работы, ценные приводимым в них археологическим материалом. В то же время чрезмерное внимание уделено трудам К. Криста, в которых не высказывалось сколь-либо оригинальных мыслей о Сертории. Но главное — то же можно сказать и о диссертации самого Ремписа. Она представляет состояние проблемы, но почти не продвигает вперёд её изучение, не говоря уже о том, что со многими тезисами автора невозможно согласиться.
Тогда же, в 1993 г., когда была защищена диссертация Ремписа, вышла в свет статья Рабана фон Хелинга «Серторий: обновитель или изменник Рима? О двойственности исторической оценки»17. В отличие от других авторов, учёный считает, что Серторий c самого начала симпатизировал популярам, о чём говорит, например, его близость к Марию, под началом которого он служил. Ещё в 88 г. Цинна поручил Серторию важный командный пост в начавшейся войне с Суллой (с. 148). Следует, однако, заметить, что до и после службы у Мария Серторий воевал под командованием Цепиона и Дидия, примыкавших к враждебной арпинату группировке (временные тактические союзы с ним, если и имели место, общей ситуации не меняют). К тому же нет никаких сведений о позиции Сертория в 88 г., впервые Плутарх упоминает о его сотрудничестве с Цинной лишь применительно к 87 г.
Серторий, объявленный врагом, использовал любой шанс, чтобы улучшить своё положение — именно с этой очки зрения нужно рассматривать его союз с пиратами, лузитанами, Митридатом, а вопрос о том, можно ли считать его изменником, неправомерен. Хелинг отмечает, что «Серторий не являл собой тип беспринципного солдатского предводителя, кондотьера, озабоченного [лишь] сиюминутными интересами, у него было понимание того, как с помощью справедливого договора с провинциалами преодолеть кризис Рима» (с. 160). В этой связи автор указывает на снижение податей, отмену постоев, но особенно подробно останавливается на создании школы в Оске, ученики с.246 которой должны были получить римское гражданство, пассивное избирательное право, ius honorum, как обычно понимают использованные здесь Плутархом термины ἀρχή и πολιτεία (Sert. 14. 3), в конечном же счёте речь шла об участии провинциалов в управлении государством. Что же до белой лани, выдававшейся Серторием за вестницу богов, то аналогичными методами действовали, например, Марий и Сулла — первый пользовался услугами сирийской предсказательницы, а Сулла обращался с молением к статуэтке Аполлона, вывезенной им из Дельфов (с. 151—
В заключение автор пишет, что Серторий занимает в римской истории положение между реформаторами в духе Гракхов и честолюбцами наподобие Красса и Помпея. Он стал жертвой «партийной» борьбы в историографии, а историю, как известно, пишут победители (с. 160—
Статья Хелинга производит примерно то же впечатление, что и диссертация Ремписа — в ней отсутствуют принципиально новые идеи даже по частным вопросам. Пожалуй, единственной попыткой автора в этом отношении является любопытная параллель между связью Митридата Евпатора с культом Артемиды Эфесской и изображением лани на царских тетрадрахмах с одной стороны и белой ланью Сертория — с другой. По мнению Хелинга, подобное сходство не могло остаться незамеченным врагами мятежного проконсула, которые наверняка использовали это в пропагандистских целях (с. 155). Однако подобное построение представляется умозрительным и никакими источниками не с.247 подтверждается. Требует серьёзных оговорок и тезис о том, что путь преодоления кризиса лежал в реорганизации отношений с провинциями — нет уверенности, что даже во времена Августа, когда кризис уже был преодолён, поведение наместников изменилось к лучшему20.
В 2000 г. вышла в свет статья Ингемара Кёнига «Кв. Серторий. Эпизод из ранней истории гражданских войн в Риме»21. Автор отмечает, что вышеупомянутая статья Хелинга побуждает заново обратиться к проблеме Сертория, оценка которого зависит от интерпретации источников и оценки их достоверности. В этой связи он подробно останавливается на работе Л. А. Гарсиа Морено, который усматривает в образе мятежного полководца у Плутарха черты идеального кинического героя (идея явно умозрительная, ибо киники сторонились занятий политикой, чего нельзя сказать о Сертории). Целью своей статьи Кёниг считает выяснение того, 1) к какой группировке принадлежал Серторий; 2) каковы были политические цели Сертория и его окружения; 3) каково было место Сертория в его споре с Суллой за власть и легитимность.
Несмотря на то что нурсиец служил под командованием Сервилия Цепиона и Тита Дидия, это не означает, по мнению Кёнига, что он был ближе к нобилитету, чем к популярам, ибо контакты с теми или иными политиками не означают принадлежности к их factio. Автор склоняется к мысли, что Серторий входил в число сторонников Публия Сульпиция и даже, возможно, в число «шестисот» — т. н. «антисенат». Поэтому, очевидно, Сулла помешал ему стать плебейским трибуном. Но не убеждения, а разочарование, охватившее нурсийца после провала на выборах, привело его в лагерь Цинны (с. 447). Однако сколь-либо серьёзной аргументации Кёниг не приводит, ограничиваясь произвольным толкованием источников, допускающих самую различную интерпретацию.
Таким же образом обстоит дело и с датировкой претуры Сертория, которую автор относит к 83 г., добавляя, что тот занял её почти suo anno (за время его рождения принимается 123 г.) (с. 444, 447). Но мы не знаем точно ни года, когда Серторий стал претором, ни времени его появления на свет. К тому же Кёниг ссылается при этом на Рийкоека, который, как уже говорилось, считал, что нурсиец получил эту магистратуру не в 83, а в 82 г. Как и Рийкоек, Кёниг не считает, что Серторий собирался превращать Испанию в оплот борьбы с Суллой — подобные представления должны относиться ко времени прибытия остатков армии Лепида (с. 448 — пожалуй, единственное интересное суждение автора).
Последующая деятельность марианского проконсула рассматривается преимущественно под формально-юридическим углом зрения. Союз с пиратами, лузитанами, Митридатом и вся Серторианская война трактуются как с.248 борьба не только с Суллой и его режимом, но и Римом. «Серторий как hostis был вне государства, и каждый, кто сотрудничал с ним, немедленно превращался в государственного изменника и лишался политически обоснованного права на сопротивление» (с. 452). Именно поэтому, полагает Кёниг, бывшие лепиданцы во главе с Перперной поначалу действовали обособленно, не желая сотрудничать со столь одиозным деятелем — это превращало их в hostes publici. Вслед за М. Гельцером Кёниг считает уступки Митридату (даже частичные) неслыханным отступлением от римской политики последних десятилетий, да и сам договор заключался с потенциальным врагом Рима. Саму дискуссию в эмигрантском сенате (члены которого, по мнению Кёнига, чувствовали свою нелегитимность) по поводу условий союза с царём Понта Кёниг трактует как показатель напряжённости в отношениях между предводителем восстания и «партией» Перперны. «Когда, наконец, Серторий начал переговоры с Кв. Цецилием Метеллом и Гн. Помпеем по поводу собственной персоны (für sich selbst), группировка Перперны расправилась с ним. Его отношение к последней показывает, что он больше заботился о себе самом, чем о достижении политических целей своей группировки. Иначе говоря, в то время как ему следовало постараться лишить оснований обвинения в государственной измене, которая превратила его в hostis, он воспринимал бывшую лепиданскую группировку как оппозицию в изгнании» (с. 455). Что же касается Перперны и его людей, то «в их глазах убийство Сертория выглядело законным средством избавиться от упрёков в сотрудничестве с государственным изменником» (с. 456). Бывшие лепиданцы вели борьбу за своё право участвовать в государственных делах, а предводитель восстания готов был вернуться в Италию в качестве частного лица. (Это стремление Кёниг помимо прочего связывает с созданным Плутархом образом Сертория как кинического героя, стремящегося к внутреннему и внешнему покою — см. выше.) (с. 448—
В заключение Кёниг пишет, что марианский проконсул своим поведением превратил себя из hostis publicus просто в hostis. О каких-то его политических взглядах говорить не приходится; то, что Сулла включил его в проскрипции, ни о чём ещё не свидетельствует, ибо причиной тому были не взгляды Сертория, а его принадлежность к враждебной группировке. Ничего не позволяет сказать по данному поводу и создание «антисената». «Представляется, что значение [личности] Сертория основывается исключительно на его неоспоримых военных дарованиях», и лишь поздние авторы, видимо, стали относить его к числу политиков-популяров (с. 456—
Статья Кёнига представляет, по моему мнению, образец откровенной фрустрации и низкой исследовательской культуры. Автор никак не реагирует на мнения тех учёных, которые не считают возможным говорить об измене Сертория. (Вообще историография вопроса используется в работе очень выборочно и бессистемно — как, впрочем, и у Хелинга.) Более чем странны рассуждения, будто Перперна поначалу избегал сотрудничества с Серторием из с.249 боязни скомпрометировать себя — он сам принадлежал к числу проскриптов (Vell. Pat. II. 30. 1), что делало его положение даже более тяжёлым, чем если бы он был просто hostis, как основная масса участников движения22. Кроме того, в источниках ничего не говорится о тех мотивах поведения Перперны, которые приписывает ему Кёниг. Если бы убийцы Сертория хотели смыть с себя клеймо соучастников деяний врага римского народа, то они попытались бы договориться с военачальниками сената, но ничего подобного античные писатели не сообщают23. Что же касается готовности Сертория вернуться в Италию в качестве homo privatus, то об этом уже говорилось.
Наконец, в статье встречаются грубые фактические ошибки. Так, на с. 449 читаем, что Гиртулей перешёл на сторону Сертория в Мавретании после разгрома отряда Пакциана. Между тем ещё К. Цикориус резонно предположил, что Гиртулей присоединился к Серторию с отрядом из 800 человек в ходе волнений в войске Помпея Страбона во время осады Рима в 87 г.24 И даже если Кёниг не знает о существовании этой версии, тем не менее неясно, на чём основывается его собственная. На с. 454 утверждается, что в 89—
В заключение хотелось бы сказать следующее. При скудости источников и богатстве историографии по серторианской проблематике сказать здесь новое слово не так-то просто. И всё же, как показывает исследование Рийкоека, это возможно. И очень жаль, что остальные рассмотренные выше работы почти ничего не дают для изучения темы. Хотелось бы надеяться, что это является частной неудачей, не свидетельствующей о снижении уровня немецкого антиковедения.
ПРИМЕЧАНИЯ
