Латинская надпись из Азербайджана: проблемы и история интерпретации*

с.581 Ста­тья посвя­ще­на исто­рии интер­пре­та­ции латин­ской над­пи­си из Азер­бай­джа­на (АЕ 1951, 263). По мне­нию авто­ра, это в зна­чи­тель­ной мере исто­рия оши­бок и заблуж­де­ний, свя­зан­ных с невер­ной лока­ли­за­ци­ей над­пи­си и необос­но­ван­ным пред­став­ле­ни­ем о ней как о свиде­тель­стве рим­ско­го воен­но­го при­сут­ст­вия в Кав­каз­ской Алба­нии.

Клю­че­вые сло­ва: Гобу­стан, гора Беюк-Даш, Кас­пий­ские ворота, Дер­бент­ский про­ход, Доми­ци­ан, цен­ту­ри­о­ны, алба­ны, ала­ны, восточ­ная поли­ти­ка Фла­ви­ев

La­tin Inscrip­tion from Azer­baijan: Prob­lems and His­to­ry of In­terpre­ta­tion

Ale­xan­der L. Smyshlyaev

The ar­tic­le is de­vo­ted to the his­to­ry of the in­terpre­ta­tion of La­tin inscrip­tion from Azer­baijan (AE 1951, 263). In the aut­hor’s opi­nion, it is to a con­si­de­rab­le ex­tent the his­to­ry of mis­ta­kes and mis­con­cep­tions re­la­ted to the wrong lo­ca­li­sa­tion of the inscrip­tion, which led to the un­rea­so­nab­le idea about it being a tes­ti­mo­ny of Ro­man mi­li­ta­ry pre­sen­ce in Cau­ca­sian Al­ba­nia.

Keywords: Go­bus­tan, Beyuk-Dash moun­tain, Cas­pian Ga­tes, Der­bent pas­sa­ge, Do­mi­tian, cen­tu­rions, Al­ba­ni, Ala­ni, the Eas­tern po­li­cy of the Fla­vians

с.582 Одна из самых извест­ных и вме­сте с тем зага­доч­ных рим­ских над­пи­сей была най­де­на при­мер­но в 70 км к юго-запа­ду от Баку, там, где один из послед­них отро­гов Боль­шо­го Кав­каз­ско­го хреб­та почти вплот­ную под­хо­дит к Кас­пий­ско­му морю. В этом месте нахо­дит­ся зна­ме­ни­тый Гобу­стан­ский (или Каб­ри­стан­ский, как было при­ня­то назы­вать его рань­ше) запо­вед­ник, вклю­чен­ный в Спи­сок все­мир­но­го наследия ЮНЕСКО. Это при­чуд­ли­вое нагро­мож­де­ние невы­со­ких гор и ост­ро­ко­неч­ных скал, покры­тых мно­ги­ми тыся­ча­ми пет­ро­гли­фов — про­ца­ра­пан­ных на камне древ­них изо­бра­же­ний людей и живот­ных.

Откры­тие гобу­стан­ских пет­ро­гли­фов отно­сит­ся к весне 1939 г. и при­над­ле­жит извест­но­му азер­бай­джан­ско­му архео­ло­гу и этно­гра­фу И. М. Джа­фар­за­де¹. Архео­ло­ги­че­ские рас­коп­ки памят­ни­ков Гобу­ста­на и их науч­ное иссле­до­ва­ние нача­лись вско­ре после Вели­кой Оте­че­ст­вен­ной вой­ны. Экс­пе­ди­ции Инсти­ту­та исто­рии име­ни А. Баки­ха­но­ва Азер­бай­джан­ской ака­де­мии наук несколь­ко сезо­нов обсле­до­ва­ли Гобу­стан. Утром вто­ро­го июня 1948 г. руко­во­ди­тель одной из таких экс­пе­ди­ций И. М. Джа­фар­за­де обна­ру­жил у юго-восточ­ной части горы Беюк-Даш («Боль­шой камень»)² на поверх­но­сти боль­шой камен­ной глы­бы латин­скую над­пись из шести строк, едва раз­ли­чи­мую под лишай­ни­ка­ми³.

Над­пись на ред­кость хоро­шо сохра­ни­лась и дошла до нас цели­ком, но посколь­ку в Азер­бай­джане не было спе­ци­а­ли­стов по латин­ской эпи­гра­фи­ке, ее не сра­зу уда­лось ско­пи­ро­вать и пере­ве­сти. Ее пра­виль­ный пере­вод был сде­лан спе­ци­а­ли­стом по исто­рии и куль­ту­ре Кав­каз­ской Алба­нии З. И. Ямполь­ским с помо­щью Е. М. Шта­ер­ман⁴. Он же под­гото­вил пер­вое пол­но­цен­ное изда­ние этой над­пи­си с ком­мен­ти­ро­ван­ным пере­во­дом, про­ри­сов­кой и фото­гра­фи­ей, кото­рое вышло в 1950 г.⁵ В том же году она была опуб­ли­ко­ва­на в жур­на­ле Fas­ti Ar­chaeo­lo­gi­ci⁶, а в сле­дую­щем — в L’An­née épi­gra­phi­que со ссыл­кой на пуб­ли­ка­цию З. И. Ямполь­ско­го⁷.

Вот как выглядит эта над­пись (см. рис.)⁸:

с.583

Рис. 1. АЕ 1951, 263 = McCrum, Wood­head 1966, No. 100.

IMP(ERA­TO­RE) DO­MI­TIA­NO CAE­SA­RE AVG(VSTO) GER­MA­NIC(O) L(VCIVS) IV­LIVS MA­XIMVS CENTVRIO LEG(IONIS) XII FVL(MI­NA­TAE) Пере­вод: При имп(ера­то­ре) Доми­ци­ане, цеза­ре, авг(усте), Гер­манск(ом), Л(уций) Юлий Мак­сим, цен­ту­ри­он XII Гром(обой­но­го) лег(иона).

К. В. Тре­нер обра­ти­ла вни­ма­ние на осо­бен­но­сти этой над­пи­си: отсут­ст­вие рам­ки, рас­по­ло­же­ние стро­чек, не обу­слов­лен­ное поверх­но­стью ска­лы, изме­не­ние поряд­ка слов в импе­ра­тор­ской титу­ла­ту­ре. Во всех извест­ных над­пи­сях име­ни Доми­ци­а­на пред­ше­ст­ву­ет титул ‘Cae­sar’, здесь же он постав­лен после его име­ни. По мне­нию иссле­до­ва­тель­ни­цы, это может ука­зы­вать на неофи­ци­аль­ный харак­тер над­пи­си⁹.

Гобу­стан­ская наход­ка полу­чи­ла широ­кую извест­ность и до сих пор вызы­ва­ет инте­рес у спе­ци­а­ли­стов по латин­ской эпи­гра­фи­ке, исто­рии древ­не­го Рима и Закав­ка­зья. В 1960 г. бри­тан­ская иссле­до­ва­тель­ни­ца Дж. Рей­нол­дс в сво­ем обзо­ре наи­бо­лее зна­чи­тель­ных откры­тий в обла­сти латин­ской эпи­гра­фи­ки упо­мя­ну­ла ее в чис­ле самых инте­рес­ных нахо­док, сде­лан­ных за послед­ние пол­ве­ка¹⁰. Сре­ди учеб­ных посо­бий по латин­ской эпи­гра­фи­ке, издан­ных во вто­рой поло­вине про­шло­го — нача­ле нынеш­не­го веков, труд­но най­ти такое, в кото­ром не фигу­ри­ро­ва­ла бы эта над­пись. Без ее упо­ми­на­ния или трак­тов­ки не обхо­дит­ся ни одно иссле­до­ва­ние, посвя­щен­ное поли­ти­ке Рима на его восточ­ных рубе­жах при Фла­ви­ях или исто­рии Закав­ка­зья в эту эпо­ху.

Над­пись, най­ден­ная на горе Беюк-Даш, вызы­ва­ет такой инте­рес во мно­гом бла­го­да­ря сво­ей уни­каль­но­сти и зага­доч­но­сти. Во-пер­вых, это самая восточ­ная из всех извест­ных нам латин­ских над­пи­сей. Во-вто­рых, это един­ст­вен­ная латин­ская над­пись, най­ден­ная на терри­то­рии Азер­бай­джа­на, или, гово­ря ина­че, на терри­то­рии древ­ней Кав­каз­ской Алба­нии. Самые близ­кие к ней латин­ские над­пи­си най­де­ны на терри­то­рии Арме­нии, при­мер­но в 300—400 км к запа­ду от Гобу­ста­на¹¹.

Неиз­беж­но воз­ни­ка­ют вопро­сы, как же цен­ту­ри­он Юлий Мак­сим ока­зал­ся так дале­ко от места рас­квар­ти­ро­ва­ния сво­его леги­о­на на Верх­нем Евфра­те и зачем он высек, или при­ка­зал высечь, над­пись там, где ее неко­му было про­честь. И, нако­нец, в чем заклю­ча­ет­ся самое глав­ное, что мы узна­ли бла­го­да­ря несколь­ким строч­кам, выре­зан­ным на камен­ной глы­бе?

с.584 Самый попу­ляр­ный вари­ант отве­та на послед­ний вопрос наи­бо­лее чет­ко и ясно сфор­му­ли­ро­ван Е. В. Федо­ро­вой: «Най­ден­ная над­пись явля­ет­ся бес­спор­ным дока­за­тель­ст­вом пре­бы­ва­ния рим­ских войск в восточ­ной части Закав­ка­зья в кон­це I в.»¹². С этой фор­му­ли­ров­кой мог­ли бы согла­сить­ся более 90% иссле­до­ва­те­лей, так или ина­че трак­то­вав­ших или про­сто упо­ми­нав­ших эту над­пись.

На пер­вый взгляд, такой вывод кажет­ся само собой разу­ме­ю­щим­ся и един­ст­вен­но воз­мож­ным¹³. Одна­ко зна­ком­ство с исто­рио­гра­фи­ей поз­во­ля­ет понять, что это не так. Если боль­шин­ство иссле­до­ва­те­лей виде­ли в этой над­пи­си свиде­тель­ство рим­ско­го воен­но­го при­сут­ст­вия в Восточ­ном Закав­ка­зье при Доми­ци­ане, то изред­ка встре­ча­ет­ся и дру­гая точ­ка зре­ния: над­пись свиде­тель­ст­ву­ет о выпол­не­нии рим­ским цен­ту­ри­о­ном како­го-либо пору­че­ния раз­веды­ва­тель­но­го или дипло­ма­ти­че­ско­го харак­те­ра, т. е. о мис­сии (воз­мож­но, сек­рет­ной) отдель­но­го лица.

Цель этой ста­тьи выявить основ­ные эта­пы изу­че­ния и интер­пре­та­ции гобу­стан­ской над­пи­си, кри­ти­че­ски разо­брать основ­ные направ­ле­ния и гипо­те­зы и выявить, какая из двух аль­тер­на­тив­ных точек зре­ния пред­став­ля­ет­ся более убеди­тель­ной. И хотя исто­рия интер­пре­та­ции гобу­стан­ской над­пи­си — это в зна­чи­тель­ной мере исто­рия оши­бок, недо­ра­зу­ме­ний и заблуж­де­ний¹⁴, отри­ца­тель­ный опыт для исто­ри­ка может быть не менее цен­ным, чем поло­жи­тель­ный.

Когда сра­зу же после сво­его откры­тия И. М. Джа­фар­за­де обсуж­дал с кол­ле­га­ми еще не пере­веден­ную до кон­ца над­пись, «беседа… в основ­ном каса­лась вопро­сов о при­чи­нах появ­ле­ния XII рим­ско­го леги­о­на в пре­де­лах полу­пу­стын­но­го Каб­ри­ста­на»¹⁵. По мне­нию азер­бай­джан­ско­го восто­ко­веда и фило­ло­га-клас­си­ка П. Х. Тум­би­ля, най­ден­ная в Гобу­стане над­пись свя­за­на с упо­ми­нае­мым Све­то­ни­ем (Dom. VI. 1) похо­дом Доми­ци­а­на про­тив сар­ма­тов, уни­что­жив­ших его леги­он вме­сте с лега­том¹⁶. Армян­ский исто­рик-кав­ка­зо­вед Л. С. Хачи­кян, истол­ко­вав это свиде­тель­ство таким же обра­зом, увидел в гобу­стан­ской над­пи­си под­твер­жде­ние сооб­ще­ния сред­не­ве­ко­во­го армян­ско­го исто­ри­ка Мои­сея Хорен­ско­го в его полу­ле­ген­дар­ной «Исто­рии Арме­нии» о закон­чив­шем­ся пора­же­ни­ем похо­де в Арме­нию рим­ско­го вой­ска, послан­но­го Доми­ци­а­ном¹⁷.

с.585 Эту кон­цеп­цию при­ня­ли извест­ный азер­бай­джан­ский архео­лог и нумиз­мат Е. А. Пахо­мов¹⁸ и З. И. Ямполь­ский¹⁹. Как совер­шен­но резон­но отме­тил послед­ний, из тек­ста над­пи­си вовсе не сле­ду­ет, что на горе Беюк-Даш побы­вал весь рим­ский леги­он. Поэто­му он при­вел допол­ни­тель­ные дан­ные в поль­зу пре­бы­ва­ния там XII леги­о­на: обшир­ное плос­кое пла­то на вер­шине горы пло­ща­дью в 50 га, следы древ­ней камен­ной клад­ки на трех ее скло­нах (они мог­ли, по его мне­нию, остать­ся от стен рим­ско­го лаге­ря) и источ­ник воды на склоне горы²⁰.

Совет­ский исто­рик древ­не­го Рима А. Г. Бок­ща­нин, осно­вы­ва­ясь на гобу­стан­ской над­пи­си и кон­цеп­ции Л. С. Хачи­кя­на, дал яркое опи­са­ние рим­ско­го втор­же­ния в Закав­ка­зье. По его мне­нию, XII леги­он был аван­гард­ной частью рим­ской армии, кото­рая вторг­лась в Арме­нию, чтобы добрать­ся до запад­но­го побе­ре­жья Кас­пий­ско­го моря в рай­оне Апше­рон­ско­го полу­ост­ро­ва и закре­пить за собой важ­ную стра­те­ги­че­скую пози­цию и исход­ный путь для тор­гов­ли с импе­ри­ей Хань в обход Пар­фии. Но «рим­ские вой­ска, про­дви­нув­шись в глубь стра­ны алба­нов, были частич­но уни­что­же­ны, а частич­но вынуж­де­ны отсту­пить из пре­де­лов ее и Арме­нии»²¹.

Таким: обра­зом, если верить Л. С. Хачи­кя­ну и его после­до­ва­те­лям, гобу­стан­ская над­пись свиде­тель­ст­ву­ет о гран­ди­оз­ном втор­же­нии рим­лян в Закав­ка­зье, закон­чив­шем­ся для них пол­ной ката­стро­фой. При­чем ни один антич­ный писа­тель, за исклю­че­ни­ем Све­то­ния, поче­му-то не упо­мя­нул об этом похо­де ни еди­ным сло­вом. Насколь­ко мне извест­но, ни один дру­гой исто­рик древ­не­го Рима, кро­ме А. Г. Бок­ща­ни­на, не при­нял эту кон­цеп­цию. Еще до выхо­да моно­гра­фии А. Г. Бок­ща­ни­на выдаю­ща­я­ся иссле­до­ва­тель­ни­ца исто­рии и куль­ту­ры древ­не­го Закав­ка­зья К. В. Тре­вер спра­вед­ли­во ука­за­ла, «что у Све­то­ния речь идет о похо­де 92 г. про­тив сар­ма­тов с.586 при­ду­най­ских» и что у антич­ных авто­ров нет ни сло­ва о каком-либо восточ­ном похо­де при Доми­ци­ане²².

К. В. Тре­вер, так же как и почти все осталь­ные иссле­до­ва­те­ли, виде­ла в Гобу­стан­ской над­пи­си «след пре­бы­ва­ния рим­ско­го отряда на терри­то­рии Алба­нии в 84—96 гг.». Она дала два воз­мож­ных объ­яс­не­ния это­му пре­бы­ва­нию: 1) «части XII леги­о­на выпол­ня­ли здесь какое-то мест­ное зада­ние, быть может, не воен­но­го, а раз­ве­доч­но­го поряд­ка; бере­га Кас­пия издав­на явля­лись пред­ме­том обсле­до­ва­ния со сто­ро­ны запад­ных заво­е­ва­те­лей»; 2) Доми­ци­ан, как извест­но, в юно­сти хотел воз­гла­вить рим­ское вой­ско, кото­рое пар­фян­ский царь Воло­гез про­сил при­слать для помо­щи про­тив ала­нов (Suet. Dom. II. 2), но Вес­па­си­ан в 72 г. н. э. отка­зал­ся посы­лать это вой­ско. Став импе­ра­то­ром, Доми­ци­ан, чтобы хотя бы отча­сти реа­ли­зо­вать свою юно­ше­скую меч­ту, послал рим­ский отряд (а воз­мож­но, и несколь­ко отрядов) к Кас­пий­ско­му морю для борь­бы с набе­га­ми алба­нов и ала­нов на Арме­нию и Пар­фию²³.

На мой взгляд, обе гипо­те­зы не осо­бен­но убеди­тель­ны. В пер­вом слу­чае непо­нят­но, поче­му алба­ны раз­ре­ши­ли отряду «запад­ных заво­е­ва­те­лей» вести раз­вед­ку на сво­ей терри­то­рии. Во вто­ром слу­чае Доми­ци­ан готов послать свои вой­ска чуть ли не на край све­та, чтобы защи­щать инте­ре­сы пар­фян. Одна­ко даже злей­шие про­тив­ни­ки Доми­ци­а­на в самом Риме нико­гда не обви­ня­ли его в осо­бых сим­па­ти­ях к пар­фя­нам. Из тек­ста Све­то­ния ясно, что юно­ше­ская меч­та Доми­ци­а­на была свя­за­на со стрем­ле­ни­ем отли­чить­ся и занять вид­ное поло­же­ние, а не с бес­ко­рыст­ной любо­вью к пар­фя­нам.

Почти все зару­беж­ные исто­ри­ки древ­не­го Рима, зани­мав­ши­е­ся интер­пре­та­ци­ей гобу­стан­ской над­пи­си, так­же рас­смат­ри­ва­ли ее как свиде­тель­ство рим­ско­го воен­но­го при­сут­ст­вия в Восточ­ном Закав­ка­зье, но при этом вели речь не о леги­о­нах или леги­оне, а все­го лишь об его под­разде­ле­нии под коман­до­ва­ни­ем цен­ту­ри­о­на Л. Юлия Мак­си­ма (или несколь­ких под­разде­ле­ни­ях).

Такая трак­тов­ка поз­во­ля­ет отве­тить на вопрос, поче­му эта над­пись ока­за­лась един­ст­вен­ным име­ю­щим­ся в нашем рас­по­ря­же­нии свиде­тель­ст­вом рим­ско­го воен­но­го при­сут­ст­вия в Кав­каз­ской Алба­нии в прав­ле­ние дина­стии Фла­ви­ев. Одна­ко при этом воз­ни­ка­ет дру­гой труд­ный вопрос, что делал срав­ни­тель­но неболь­шой рим­ский отряд²⁴ за тыся­чу кило­мет­ров от с.587 места сво­ей посто­ян­ной дис­ло­ка­ции²⁵ в дале­кой чужой стране, не имев­шей общих гра­ниц с рим­ски­ми вла­де­ни­я­ми.

Б. Айзек и Д. Бра­унд рас­смот­ре­ли име­ю­щи­е­ся в нашем рас­по­ря­же­нии свиде­тель­ства о пре­бы­ва­нии рим­ских отрядов за пре­де­ла­ми рим­ской дер­жа­вы. Б. Айзек разо­брал слу­чаи пре­бы­ва­ния рим­ских гар­ни­зо­нов за пре­де­ла­ми адми­ни­ст­ра­тив­ных гра­ниц рим­ских про­вин­ций. Во всех этих слу­ча­ях рим­ляне зани­ма­ли важ­ные стра­те­ги­че­ские пози­ции на рас­сто­я­нии не более 200—250 км от гра­ни­цы²⁶.

Д. Бра­унд собрал все извест­ные слу­чаи, когда под­разде­ле­ния (реже соеди­не­ния) рим­ских войск при­сы­ла­лись к «дру­же­ст­вен­ным» царям²⁷, чтобы охра­нять их, под­дер­жи­вать и вме­сте с тем кон­тро­ли­ро­вать. Они рас­по­ла­га­лись, как пра­ви­ло, в непо­сред­ст­вен­ной бли­зо­сти от пра­ви­те­ля — в сто­ли­це или в хоро­шо укреп­лен­ной цар­ской рези­ден­ции неда­ле­ко от сто­ли­цы²⁸. К сожа­ле­нию, у нас нет надеж­ных дан­ных о вза­и­моот­но­ше­ни­ях Фла­ви­ев с царя­ми из дина­стии Арша­кидов, пра­вив­ши­ми в то вре­мя в Кав­каз­ской Алба­нии. Одна­ко извест­но, что и при Нероне, и при Тра­яне они были настро­е­ны враж­деб­но или в луч­шем слу­чае ней­траль­но по отно­ше­нию к Риму²⁹. То, что при Фла­ви­ях рим­ско-албан­ские отно­ше­ния были дру­же­ски­ми, мож­но под­твер­дить толь­ко на осно­ва­нии «рим­ско­го воен­но­го при­сут­ст­вия» в Алба­нии при Доми­ци­ане. В ито­ге полу­ча­ет­ся cir­cu­lus vi­tio­sus: пред­по­ла­гае­мое рим­ское воен­ное при­сут­ст­вие в Алба­нии поз­во­ля­ет утвер­ждать, что она нахо­ди­лась в «дру­же­ст­вен­ных» отно­ше­ни­ях с Римом или даже пол­но­стью утра­ти­ла суве­ре­ни­тет³⁰, а это утвер­жде­ние, в свою оче­редь, под­креп­ля­ет пред­по­ло­же­ние о рим­ском воен­ном при­сут­ст­вии³¹.

с.588 Нали­чие вто­рой харак­тер­ной осо­бен­но­сти пре­бы­ва­ния огра­ни­чен­но­го кон­тин­ген­та рим­ских войск за пре­де­ла­ми Рима в нашем слу­чае так­же весь­ма сомни­тель­но. Гобу­стан нахо­дил­ся на бед­ной и мало­люд­ной окра­ине Кав­каз­ской Алба­нии, при­мер­но, в 150 км от ее сто­ли­цы Каба­лы³². Его стра­те­ги­че­ская цен­ность весь­ма сомни­тель­на³³. Мож­но, конеч­но, пред­по­ло­жить, что Гобу­стан был про­ме­жу­точ­ным пунк­том на пути рим­ско­го отряда в сто­ро­ну Каба­лы или Дер­бент­ско­го про­хо­да — узко­го про­хо­да меж­ду гора­ми и морем в рай­оне совре­мен­но­го Дер­бен­та³⁴, кото­рый в древ­но­сти неред­ко назы­ва­ли Кав­каз­ски­ми, или Албан­ски­ми, ворота­ми³⁵. Он имел нема­ло­важ­ное стра­те­ги­че­ское зна­че­ние³⁶. Воз­мо­жен и обрат­ный вари­ант — воз­вра­ще­ние рим­ско­го отряда из Каба­лы или от Дер­бент­ско­го про­хо­да обрат­но в Мели­ту. Одна­ко Гобу­стан как про­ме­жу­точ­ный путь марш­ру­та в Мели­ту или из нее под­ра­зу­ме­вал обя­за­тель­ный про­ход через терри­то­рию Пар­фян­ско­го цар­ства или союз­ной с ней и зави­си­мой от нее Арме­нии. Но посколь­ку отно­ше­ния меж­ду Римом и Пар­фи­ей при Фла­ви­ях были доволь­но напря­жен­ны­ми (см. ниже), вряд ли рим­ский воен­ный отряд мог полу­чить на это раз­ре­ше­ние³⁷.

Таким обра­зом, пре­бы­ва­ние рим­ско­го отряда в Гобу­стане в прав­ле­ние Доми­ци­а­на нель­зя отне­сти ни к слу­ча­ям, разо­бран­ным Б. Айзе­ком, ни к тем, кото­рые были рас­смот­ре­ны Д. Бра­ун­дом. Поэто­му исто­ри­кам, счи­таю­щим гобу­стан­скую над­пись свиде­тель­ст­вом рим­ско­го воен­но­го при­сут­ст­вия в Кав­каз­ской Алба­нии при Доми­ци­ане, при­хо­дит­ся либо отве­чать на очень труд­ные вопро­сы, воз­ни­каю­щие в свя­зи с такой трак­тов­кой, либо их про­сто не заме­чать.

с.589 Разу­ме­ет­ся, это не оста­но­ви­ло нико­го из мно­го­чис­лен­ных сто­рон­ни­ков дан­ной трак­тов­ки. Самым пер­вым и наи­бо­лее вли­я­тель­ным из них был италь­ян­ский эпи­гра­фист и исто­рик древ­не­го Рима Ф. Грос­со, посвя­тив­ший боль­шую ста­тью, каза­лось бы, исчер­пы­ваю­щей интер­пре­та­ции гобу­стан­ской над­пи­си³⁸. Он вос­при­нял основ­ные поло­же­ния ста­тьи З. И. Ямполь­ско­го о стра­те­ги­че­ских и так­ти­че­ских пре­иму­ще­ствах Гобу­ста­на и горы Беюк-Даш и согла­сил­ся с тем, что отряд рим­ско­го цен­ту­ри­о­на кон­тро­ли­ро­вал важ­ную стра­те­ги­че­скую пози­цию. Пре­бы­ва­ние это­го под­разде­ле­ния в Кав­каз­ской Алба­нии озна­ча­ло, на его взгляд, что воен­но-поли­ти­че­ская ситу­а­ция в стране была в тот момент бла­го­при­ят­на для Доми­ци­а­на³⁹.

Стра­те­ги­че­ская цен­ность Гобу­ста­на была обу­слов­ле­на, по мне­нию Ф. Грос­со, тем, что рим­ский гар­ни­зон, зани­мая хоро­шо укреп­лен­ную гос­под­ст­ву­ю­щую над мест­но­стью кре­пость, кон­тро­ли­ро­вал узкий про­ход меж­ду гора­ми и морем, а посколь­ку он нахо­дил­ся напро­тив Дер­бент­ско­го про­хо­да, то дер­жал под кон­тро­лем так­же и доро­гу, веду­щую оттуда на юг⁴⁰. Эти очень важ­ные для кон­цеп­ции Ф. Грос­со выво­ды осно­вы­ва­ют­ся не на свиде­тель­ствах источ­ни­ков, а на недо­ра­зу­ме­нии. В напи­сан­ной доволь­но небреж­но ста­тье З. И. Ямполь­ско­го⁴¹ было ска­за­но, что Гобу­стан нахо­дит­ся неда­ле­ко от моря, в 70 км от Баку, но не ука­за­но к севе­ру или к югу⁴².

Воз­ник­шую в ито­ге этой небреж­но­сти пута­ни­цу усу­гу­бил Л. А. Ель­ниц­кий в сво­ей ста­тье «Севе­ро­при­чер­но­мор­ские замет­ки», опуб­ли­ко­ван­ной в том же номе­ре «Вест­ни­ка древ­ней исто­рии», что и ста­тья З. И. Ямполь­ско­го⁴³. В замет­ке, оза­глав­лен­ной «Рим­ляне у Кас­пий­ских ворот», Л. А. Ель­ниц­кий утвер­ждал, что отряд под коман­до­ва­ни­ем Луция Юлия Мак­си­ма совер­шил кара­тель­ную экс­пе­ди­цию к Дер­бент­ско­му про­хо­ду про­тив алба­нов или про­тив про­ник­ших через Кас­пий­ские ворота к гра­ни­цам Арме­нии сар­ма­то-алан­ских пле­мен⁴⁴. Таким обра­зом, пред­по­ло­же­нию Е. А. Пахо­мо­ва⁴⁵ он при­дал ста­тус твер­до уста­нов­лен­но­го фак­та.

Изда­тель гобу­стан­ской над­пи­си в «Эпи­гра­фи­че­ском еже­год­ни­ке» ука­зал, что Л. А. Ель­ниц­кий ком­мен­ти­ру­ет эту над­пись в замет­ке «Рим­ляне с.590 у Кас­пий­ских ворот» и, слов­но чтобы окон­ча­тель­но запу­тать чита­те­ля, отме­тил, что над­пись была най­де­на в 6 км от Баку⁴⁶. Воз­мож­но, эта циф­ра ока­за­лась в тек­сте в резуль­та­те опе­чат­ки, а на самом деле вме­сто шести долж­но было сто­ять 60⁴⁷.

Столк­нув­шись с про­бле­мой лока­ли­за­ции памят­ни­ка, Ф. Грос­со, вме­сто того чтобы попы­тать­ся каким-нибудь обра­зом уста­но­вить точ­ное место­на­хож­де­ние Гобу­ста­на, пошел по пути логи­че­ских постро­е­ний⁴⁸. Посколь­ку рим­ский отряд дол­жен был зани­мать стра­те­ги­че­ски важ­ный пункт, а тот — нахо­дить­ся побли­же к Дер­бент­ско­му про­хо­ду, он пред­по­ло­жил, «исхо­дя из стра­те­ги­че­ских сооб­ра­же­ний», что гора Беюк-Даш рас­по­ло­же­на в 70 км к севе­ру от Баку в рай­оне совре­мен­но­го азер­бай­джан­ско­го посе­ле­ния Килья­зи, там, где отро­ги Кав­ка­за близ­ко под­хо­дят к бере­гу моря⁴⁹. Таким обра­зом, пред­по­ло­же­ние о лока­ли­за­ции гобу­стан­ской над­пи­си осно­ва­но на пред­по­ло­же­нии о харак­те­ре инфор­ма­ции, кото­рую мож­но из нее извлечь.

Пони­мая, что союз­ная с Пар­фи­ей Арме­ния нико­гда бы не про­пу­сти­ла через свою терри­то­рию рим­ский воен­ный отряд, Ф. Грос­со пред­по­ло­жил, что пер­во­на­чаль­но рим­ский гар­ни­зон на горе Беюк-Даш вхо­дил в век­сил­ля­цию XII леги­о­на, рас­квар­ти­ро­ван­ную в Тра­пезун­те⁵⁰. Оттуда рим­ский отряд пере­шел в сто­ли­цу Ибе­рий­ско­го цар­ства Мцхе­ту, а несколь­ки­ми года­ми позд­нее пере­брал­ся в Кав­каз­скую Алба­нию и стал гар­ни­зо­ном на горе с.591 Беюк-Даш⁵¹. То, что рим­ский воен­ный отряд мог сво­бод­но пере­дви­гать­ся по терри­то­рии Ибе­рии и Кав­каз­ской Алба­нии, объ­яс­ня­ет­ся тем, что эти государ­ства, как пред­по­ла­гал Ф. Грос­со, нахо­ди­лись под охра­ной Рима и наряду с гар­ни­зо­ном на горе Беюк-Даш в них было нема­ло дру­гих⁵².

Для обос­но­ва­ния сво­их пред­по­ло­же­ний Ф. Грос­со при­влек еще одну над­пись, най­ден­ную в 1867 г. непо­да­ле­ку от древ­ней гру­зин­ской сто­ли­цы Мцхе­ты. Это камен­ная пли­та с хоро­шо сохра­нив­шим­ся тек­стом на древ­не­гре­че­ском язы­ке (SEG 20, 112 = ILS 8795). В над­пи­си, дати­ру­е­мой 75 г. н. э., сооб­ща­лось, что Вес­па­си­ан, Тит и Доми­ци­ан помог­ли ибе­рий­ско­му царю Мит­ри­да­ту, «дру­гу Цеза­ря» и «дру­гу рим­лян» укре­пить сте­ны (по мне­нию боль­шин­ства спе­ци­а­ли­стов, име­лись в виду сте­ны кре­по­сти Гар­мо­зи­ка, вхо­див­шей в «защит­ный пояс» Мцхе­ты)⁵³. Гар­мо­зи­ка дер­жа­ла под кон­тро­лем под­хо­ды к рас­по­ло­жен­но­му в 30 км север­нее Дарьяль­ско­му про­хо­ду — само­му удоб­но­му пути из севе­ро­кав­каз­ских сте­пей в Закав­ка­зье⁵⁴.

Ф. Грос­со посто­ян­но про­во­дит парал­ле­ли меж­ду поли­ти­кой, про­во­див­шей­ся в Закав­ка­зье Вес­па­си­а­ном и Доми­ци­а­ном и соот­вет­ст­вен­но меж­ду кре­по­стью Гар­мо­зи­кой и играв­шей, по его мне­нию, ана­ло­гич­ную роль «кре­по­стью» на горе Беюк-Даш⁵⁵. Меж­ду тем над­пись из Гар­мо­зи­ки свиде­тель­ст­ву­ет лишь об уча­стии рим­ских инже­не­ров в стро­и­тель­стве кре­по­сти и не дает ника­ких осно­ва­ний пред­по­ла­гать нали­чие там рим­ско­го гар­ни­зо­на⁵⁶. А о «стра­те­ги­че­ской цен­но­сти» Гобу­ста­на и горы Беюк-Даш уже гово­ри­лось выше.

Раз­ра­ботан­ная Ф. Грос­со кон­цеп­ция рим­ско­го воен­но-поли­ти­че­ско­го доми­ни­ро­ва­ния на Кав­ка­зе при Фла­ви­ях обос­но­вы­ва­лась не столь­ко свиде­тель­ства­ми источ­ни­ков (весь­ма скуд­ны­ми и почти все­гда кос­вен­ны­ми), сколь­ко столь люби­мы­ми Ф. Грос­со общи­ми стра­те­ги­че­ски­ми сооб­ра­же­ни­я­ми. Харак­тер­но, что, явля­ясь извест­ным эпи­гра­фи­стом, Ф. Грос­со не уде­лил осо­бо­го вни­ма­ния само­му памят­ни­ку, став­ше­му импуль­сом к раз­ра­бот­ке его кон­цеп­ции, огра­ни­чив­шись в основ­ном изло­же­ни­ем содер­жа­ния доволь­но поверх­ност­ной и небреж­ной харак­те­ри­сти­ки, дан­ной З. И. Ямполь­ским, кото­рый не был спе­ци­а­ли­стом по эпи­гра­фи­ке⁵⁷.

Ста­тья Ф. Грос­со ока­за­ла боль­шое вли­я­ние на запад­ную исто­рио­гра­фию, посвя­щен­ную этой тема­ти­ке, и ста­ла свое­об­раз­ным отправ­ным пунк­том для более позд­них иссле­до­ва­те­лей. Они мог­ли себе поз­во­лить поле­ми­зи­ро­вать с.592 с его кон­цеп­ци­ей и ее аргу­мен­та­ци­ей⁵⁸, но не игно­ри­ро­вать ее. Вме­сте с тем даже самые убеж­ден­ные и после­до­ва­тель­ные кри­ти­ки (за одним-един­ст­вен­ным исклю­че­ни­ем⁵⁹) не бра­ли под сомне­ние не выска­зан­ный, но под­ра­зу­ме­ваю­щий­ся глав­ный тезис кон­цеп­ции Ф. Грос­со, заклю­чаю­щий­ся в том, что гобу­стан­ская над­пись — это пря­мое свиде­тель­ство рим­ско­го воен­но­го при­сут­ст­вия в Кав­каз­ской Алба­нии при Доми­ци­ане.

Более того, это убеж­де­ние толь­ко укре­пи­лось, посколь­ку отныне почти все иссле­до­ва­те­ли исхо­ди­ли из того, что гора Беюк-Даш пред­став­ля­ла собой могу­чую кре­пость, зани­мав­шую клю­че­вую стра­те­ги­че­скую пози­цию напро­тив Дер­бент­ско­го про­хо­да. Разу­ме­ет­ся, цен­ту­ри­он, оста­вив­ший над­пись у под­но­жия этой горы, мог быть толь­ко коман­ди­ром гар­ни­зо­на этой кре­по­сти.

После пуб­ли­ка­ции ста­тьи Ф. Грос­со, в кото­рой, каза­лось бы, мож­но было най­ти исчер­пы­ваю­щий ответ на все вопро­сы, восточ­ная поли­ти­ка Рима при Фла­ви­ях и гобу­стан­ская над­пись какое-то вре­мя почти не при­вле­ка­ли вни­ма­ния запад­ных уче­ных. Толь­ко Р. Сайм в сво­ем крат­ком раз­бо­ре поли­ти­ки Рима на Восто­ке мель­ком упо­мя­нул гобу­стан­скую над­пись, сослав­шись при этом на пуб­ли­ка­цию Грос­со. Он отме­тил, что после фак­ти­че­ско­го отка­за от Арме­нии в резуль­та­те достиг­ну­то­го при Нероне ком­про­мис­са Фла­вии мог­ли исполь­зо­вать цар­ства Ибе­рия и Алба­ния, чтобы кон­тро­ли­ро­вать Арме­нию с тыла. У Вес­па­си­а­на был форт в Гар­мо­зи­ке — важ­ном стра­те­ги­че­ском пунк­те Ибе­рии⁶⁰. Доми­ци­ан же, судя по его вза­и­моот­но­ше­ни­ям с неко­то­ры­ми наро­да­ми внут­рен­ней Гер­ма­нии, знал, как ока­зы­вать дипло­ма­ти­че­ское вли­я­ние дале­ко за пре­де­ла­ми любой рим­ской гра­ни­цы⁶¹.

Под наро­да­ми внут­рен­ней Гер­ма­нии име­лись в виду лугии, кото­рые в ответ на прось­бу о помо­щи про­тив напав­ших на них све­вов полу­чи­ли от Доми­ци­а­на отряд в сот­ню всад­ни­ков, т. е. не столь­ко воен­ную, сколь­ко дипло­ма­ти­че­скую под­держ­ку (Dio Cass. LVII. 5. 2)⁶². То, что Р. Сайм про­во­дил парал­лель меж­ду этим рас­ска­зом Дио­на Кас­сия и гобу­стан­ской над­пи­сью, озна­ча­ет, что она была, на его взгляд, свиде­тель­ст­вом не столь­ко реаль­но­го, сколь­ко сим­во­ли­че­ско­го воен­но­го при­сут­ст­вия Рима в Кав­каз­ской Алба­нии.

Как все­гда, ори­ги­наль­ная и инте­рес­ная гипо­те­за Р. Сай­ма о сим­во­ли­че­ском воен­ном при­сут­ст­вии Рима в Кав­каз­ской Алба­нии выглядит убеди­тель­нее гипо­те­зы Ф. Грос­со, но и она не дает отве­та на все вопро­сы. Во-пер­вых, непо­нят­но, из чего сле­ду­ет, что Кав­каз­ская Алба­ния была при Фла­ви­ях с.593 союз­ни­ком Рима. Кро­ме соот­вет­ст­ву­ю­щим обра­зом истол­ко­ван­ной гобу­стан­ской над­пи­си, ника­ких дока­за­тельств это­му нет⁶³. Во-вто­рых, если рим­ляне посла­ли отряд к албан­ско­му царю, то поче­му он ока­зал­ся в Гобу­стане, а пунк­том отправ­ле­ния была Мели­те­на, а не более удоб­ная Сата­ла?

Инте­рес к поли­ти­ке Рима на Кав­ка­зе и к гобу­стан­ской над­пи­си сно­ва воз­ро­дил­ся в 70-е годы про­шло­го века в свя­зи с пер­вы­ми резуль­та­та­ми начав­ших­ся в это вре­мя архео­ло­ги­че­ских рас­ко­пок в Восточ­ной Кап­па­до­кии⁶⁴, а так­же с широ­ко рас­про­стра­нен­ным увле­че­ни­ем про­бле­ма­ми «боль­шой стра­те­гии» Рима. Оно было вызва­но выхо­дом моно­гра­фии извест­но­го аме­ри­кан­ско­го поли­то­ло­га Э. Люттва­ка «Боль­шая стра­те­гия Рим­ской импе­рии с пер­во­го по тре­тий век нашей эры»⁶⁵ и раз­ра­зив­ши­ми­ся после это­го «ярост­ны­ми науч­ны­ми деба­та­ми»⁶⁶.

Кон­цеп­ция Э. Люттва­ка, насколь­ко я могу судить, не ока­за­ла пря­мо­го воздей­ст­вия на содер­жа­ние иссле­до­ва­ний, посвя­щен­ных поли­ти­ке Рима на сво­их севе­ро-восточ­ных рубе­жах⁶⁷. Одна­ко она сти­му­ли­ро­ва­ла инте­рес иссле­до­ва­те­лей к стра­те­ги­че­ским аспек­там рим­ской внеш­ней поли­ти­ки, а так­же к рас­пре­де­ле­нию и исполь­зо­ва­нию рим­ля­на­ми воен­ных сил, дис­ло­ци­ро­ван­ных на гра­ни­це и за ее пре­де­ла­ми вовне. Работы по тема­ти­ке этой ста­тьи, вышед­шие в основ­ном в 70-е и 80-е годы, мож­но, услов­но гово­ря, отне­сти к «стра­те­ги­че­ско­му» направ­ле­нию. Они при­над­ле­жат глав­ным обра­зам к двум жан­рам: к трудам по внеш­ней поли­ти­ке Рима на Восто­ке в эпо­ху Фла­ви­ев и к иссле­до­ва­ни­ям рим­ской гра­ни­цы в эту же эпо­ху на севе­ро-восто­ке рим­ских вла­де­ний⁶⁸.

Одним из пер­вых и наи­бо­лее типич­ных авто­ров, при­над­ле­жав­ших к «стра­те­ги­че­ско­му» направ­ле­нию, был А. Б. Босу­орт. По его мне­нию, Нерон после фак­ти­че­ской поте­ри Арме­нии в 63 г. н. э. пла­ни­ро­вал поход про­тив Ибе­рии и Алба­нии, под­чи­не­ние кото­рых дава­ло воз­мож­ность дер­жать зави­си­мую от пар­фян Арме­нию под рим­ским кон­тро­лем⁶⁹.

Фла­вии пере­ня­ли неосу­щест­влен­ные пла­ны Неро­на, но суме­ли реа­ли­зо­вать их, не при­бе­гая к заво­е­ва­ни­ям. Они реор­га­ни­зо­ва­ли свою севе­ро-восточ­ную гра­ни­цу, вклю­чив в состав Кап­па­до­кии Гала­тию, Малую Арме­нию и Кол­хиду и раз­ме­стив там два леги­о­на, свя­зан­ных цепью фор­тов с.594 и сетью стра­те­ги­че­ских дорог⁷⁰. Теперь у Рима и Ибе­рии были общие гра­ни­цы. Мож­но пред­по­ло­жить, что цари Ибе­рии и Алба­нии были запу­га­ны и при­ня­ли рим­ские вой­ска яко­бы для защи­ты сво­их вла­де­ний. Они оста­лись у вла­сти в каче­стве рим­ских кли­ен­тов, но власть их была пре­кар­ной. Фак­ти­че­ски кав­каз­ские цар­ства ста­ли при­дат­ком рим­ской Кап­па­до­кии⁷¹. Дока­за­тель­ст­вом это­го явля­ет­ся созван­ное Тра­я­ном летом 114 г. боль­шое сове­ща­ние закав­каз­ских и севе­ро­кав­каз­ских царей и вождей⁷², на кото­ром он в одних цар­ствах утвер­ждал ста­рых пра­ви­те­лей, а в дру­гих (в Кав­каз­ской Алба­нии) назна­чал новых.

Отныне рим­ские гар­ни­зо­ны рас­по­ла­га­лись в стра­те­ги­че­ски важ­ных пунк­тах, поз­во­ляв­ших дер­жать под кон­тро­лем глав­ные про­хо­ды из севе­ро­кав­каз­ских сте­пей в Закав­ка­зье. Теперь рим­ляне, а не цари Ибе­рии и Алба­нии при жела­нии мог­ли дого­во­рить­ся с ала­на­ми и орга­ни­зо­вать их набе­ги на Пар­фию и Арме­нию⁷³.

Таким обра­зом, Фла­вий упро­чи­ли свою власть в Закав­ка­зье и с двух сто­рон окру­жи­ли Арме­нию цепью сво­их союз­ни­ков и гар­ни­зо­нов⁷⁴. К кон­цу их прав­ле­ния Ибе­рия и Алба­ния были креп­ко встро­е­ны в рим­скую погра­нич­ную систе­му⁷⁵. Отныне Пар­фия ока­за­лась пол­но­стью уяз­ви­мой с севе­ро-запа­да. И хотя победа над ней, в конеч­ном сче­те, при­над­ле­жит Тра­я­ну, но отлич­ный трам­плин для нее был создан при Вес­па­си­ане⁷⁶.

Аргу­мен­та­ция пред­ло­жен­ной А. Босу­ор­том кон­цеп­ции, на мой взгляд, не выдер­жи­ва­ет серь­ез­ной кри­ти­ки. Мож­но ли на самом деле пред­по­ло­жить, что пра­ви­те­ли Ибе­рии и Кав­каз­ской Алба­нии были настоль­ко запу­га­ны дву­мя раз­ме­щен­ны­ми в Кап­па­до­кии леги­о­на­ми, что сда­лись на милость Рима? Да, в Эле­гейе они про­де­мон­стри­ро­ва­ли свою покор­ность Тра­я­ну. Но, когда в 131 году Адри­ан посе­тил Кап­па­до­кию и попы­тал­ся собрать в Сата­ле новое сове­ща­ние кав­каз­ских пра­ви­те­лей, ибе­рий­ский царь Фарасман II «наг­ло пре­не­брег его при­гла­ше­ни­ем»⁷⁷, не желая при­зна­вать свою зави­си­мость от Рима. Отка­зал­ся при­быть на это сове­ща­ние и царь Кав­каз­ской с.595 Алба­нии (SHA. Hadr. XXI. 13)⁷⁸. Так же посту­пи­ли и неко­то­рые дру­гие из при­гла­шен­ных на встре­чу царей (SHA. Hadr. XIII. 9), при­чем все они оста­лись без­на­ка­зан­ны­ми.

Меж­ду тем в Кап­па­до­кии по-преж­не­му нахо­ди­лось два леги­о­на, а чис­лен­ность войск, рас­квар­ти­ро­ван­ных в Кол­хиде на гра­ни­це с Ибе­ри­ей, воз­мож­но, даже вырос­ла по срав­не­нию с эпо­хой Фла­ви­ев⁷⁹. Из это­го ясно, что покор­ность кав­каз­ских пра­ви­те­лей в Эле­гейе была свя­за­на с шестью леги­о­на­ми, собран­ны­ми Тра­я­ном для втор­же­ния в Арме­нию⁸⁰. У Адри­а­на же в Сата­ле не было под рукой столь убеди­тель­но­го аргу­мен­та. Оче­вид­но, после ничей­но­го окон­ча­ния рим­ско-пар­фян­ской вой­ны и воз­вра­ще­ния рим­ских войск в места сво­ей посто­ян­ной дис­ло­ка­ции отно­ше­ния меж­ду Римом и кав­каз­ски­ми пра­ви­те­ля­ми так­же вер­ну­лись к сво­е­му обыч­но­му состо­я­нию, харак­тер­но­му для эпо­хи Фла­ви­ев. Ибе­рия опять ста­ла ско­рее союз­ни­ком, чем вас­са­лом Рима, а Кав­каз­ская Алба­ния, фор­маль­но сохра­няя «друж­бу» с Римом (SHA. Hadr. XXI. 13), фак­ти­че­ски ори­ен­ти­ро­ва­лась на Пар­фию⁸¹.

Основ­ные аргу­мен­ты Босу­ор­та в поль­зу покор­но­сти пра­ви­те­лей Ибе­рии и Алба­нии Фла­ви­ям свя­за­ны с его интер­пре­та­ци­ей дан­ных эпи­гра­фи­ки. Она пред­став­ля­ет­ся мне дале­ко небез­упреч­ной. Он отме­тил, что над­пись из Гар­мо­зи­ки, почти несо­мнен­но, свиде­тель­ст­ву­ет о том, что эта важ­ная кре­пость была постро­е­на рим­ски­ми леги­о­не­ра­ми, и ими же был уком­плек­то­ван ее гар­ни­зон, под­чи­няв­ший­ся лега­ту Кап­па­до­кии. Объ­яс­няя отсут­ст­вие в над­пи­си упо­ми­на­ний рим­ских войск, Босу­орт писал: «Дипло­ма­ти­че­ский язык над­пи­си не дол­жен затем­нять фак­та рим­ско­го воен­но­го при­сут­ст­вия в Ибе­рии»⁸². Непо­нят­но в таком слу­чае, поче­му дипло­ма­ти­че­ский язык не при­ме­нял­ся в Арме­нии, цари кото­рой при Мар­ке Авре­лии и Ком­мо­де так­же под­дер­жи­ва­ли «дру­же­ские отно­ше­ния» с Римом⁸³.

Про­во­дя вслед за Ф. Грос­со парал­лель меж­ду ибе­ра­ми и алба­на­ми, А. Босу­орт ука­зы­ва­ет, что над­пись, най­ден­ная на горе Беюк-Даш, пред­став­ляв­шей собой создан­ную самой при­ро­дой кре­пость, в 70 км к севе­ру от Баку, поз­во­ля­ет утвер­ждать, что рим­ский гар­ни­зон зани­мал клю­че­вую стра­те­ги­че­скую пози­цию, кон­тро­ли­ру­ю­щую дефи­ле Дер­бент­ско­го про­хо­да⁸⁴. Такая с.596 трак­тов­ка, как уже ука­зы­ва­лось выше, осно­ва­на на черес­чур сме­лых пред­по­ло­же­ни­ях и на недо­ра­зу­ме­нии при лока­ли­за­ции над­пи­си, поэто­му она так­же весь­ма уяз­ви­ма⁸⁵.

По мое­му мне­нию, выдви­ну­тая А. Босу­ор­том кон­цеп­ция рим­ско­го доми­ни­ро­ва­ния в Закав­ка­зье при Фла­ви­ях осно­ва­на на одно­сто­рон­ней и, по сути сво­ей, лож­ной трак­тов­ке неод­но­знач­ных свиде­тельств наших источ­ни­ков.

Одно­вре­мен­но со ста­тьей А. Босу­ор­та и по схо­жей с ней тема­ти­ке была опуб­ли­ко­ва­на моно­гра­фия А. С. Шибе­ра⁸⁶. Она напи­са­на с тех же самых пози­ций, но при этом отли­ча­ет­ся нема­лым свое­об­ра­зи­ем и преж­де все­го непред­взя­то­стью, более вни­ма­тель­ным и осто­рож­ным отно­ше­ни­ем к рабо­те с источ­ни­ка­ми и более кри­ти­че­ским под­хо­дом как к трудам пред­ше­ст­вен­ни­ков, так и к соб­ст­вен­ным постро­е­ни­ям.

А. Шибер счи­та­ет, что после фак­ти­че­ской утра­ты Арме­нии Рим пере­хо­дит к новой поли­ти­ке на Кав­ка­зе, наме­чен­ной при Нероне, но раз­ра­ботан­ной до уров­ня уни­фи­ци­ро­ван­ной стра­те­ги­че­ской систе­мы уже Вес­па­си­а­ном. Эта поли­ти­ка заклю­ча­лась в окру­же­нии Арме­нии на запа­де рим­ски­ми вла­де­ни­я­ми, а на севе­ре и восто­ке союз­ны­ми Риму государ­ства­ми. С этой целью Вес­па­си­ан заклю­чил союз с ибе­ра­ми, обес­пе­чив себе кон­троль над Дарьяль­ским про­хо­дом и создав тем самым дамо­клов меч, угро­жаю­щий обру­шить­ся на Арме­нию в слу­чае даже само­го лег­ко­го неодоб­ре­ния со сто­ро­ны Рима⁸⁷.

Доми­ци­ан, по его мне­нию, про­дол­жал поли­ти­ку Вес­па­си­а­на и не толь­ко сохра­нил «дру­же­ские отно­ше­ния» с Ибе­ри­ей, но и добил­ся с ее помо­щью уста­нов­ле­ния рим­ско­го кон­тро­ля над Кав­каз­ской Алба­ни­ей, а сле­до­ва­тель­но, и над Дер­бент­ским про­хо­дом. Это дока­зы­ва­ет над­пись, най­ден­ная у горы Беюк-Даш, рас­по­ло­жен­ной в 4 км к запа­ду от Баку⁸⁸. Рим­ское под­разде­ле­ние во гла­ве с цен­ту­ри­о­ном Л. Юли­ем Мак­си­мом нахо­ди­лось у горы Беюк-Даш в самом серд­це Кав­каз­ской Алба­нии, чтобы обес­пе­чить лояль­ность царя Алба­нии⁸⁹.

Судя по этой над­пи­си, при Доми­ци­ане рим­ские инте­ре­сы защи­ща­ли в Кав­каз­ской Алба­нии рим­ские вой­ска. Озна­ча­ло ли это, что албан­ский царь стал царем-кли­ен­том или что эта терри­то­рия была захва­че­на Римом, опре­де­лить невоз­мож­но, но послед­нее пред­по­ло­же­ние гораздо более прав­до­по­доб­но. Таким обра­зом, Фла­вии вос­ста­но­ви­ли пол­ное рим­ское гос­под­ство на Кав­ка­зе, утра­чен­ное со смер­тью Тибе­рия. Вла­де­ния Арша­кидов были с.597 сно­ва окру­же­ны, и когда Тра­ян отпра­вил­ся на вой­ну с Пар­фи­ей, не было угро­зы контр­уда­ра на Кав­ка­зе⁹⁰.

Послед­ний тезис пред­став­ля­ет­ся мне спор­ным. Сам Тра­ян, види­мо, и не подо­зре­вал об отсут­ст­вии такой угро­зы. Ведь вой­ну с Пар­фи­ей он начал с окку­па­ции Арме­нии, пре­вра­ще­ния ее в рим­скую про­вин­цию, а затем — про­веде­ния ряда мер с целью упро­че­ния рим­ско­го вли­я­ния в Закав­ка­зье и на Север­ном Кав­ка­зе (сове­ща­ние в Эле­гейе). Когда же через год после нача­ла воен­ных дей­ст­вий он дви­нул­ся в Север­ную Месо­пота­мию, то есть в пар­фян­ские вла­де­ния, в Арме­нии был остав­лен гар­ни­зон из трех леги­о­нов⁹¹.

А. Шибер сде­лал ряд вер­ных наблюде­ний при рабо­те с эпи­гра­фи­че­ски­ми свиде­тель­ства­ми. Так, напри­мер, он в отли­чие от дру­гих иссле­до­ва­те­лей не про­во­дил парал­ле­лей меж­ду над­пи­сью из Гар­мо­зи­ки и над­пи­сью с горы Беюк-Даш. Он совер­шен­но спра­вед­ли­во заме­тил, что пер­вая из них была най­де­на в месте, имев­шем важ­ное стра­те­ги­че­ское зна­че­ние, но при этом не явля­ет­ся свиде­тель­ст­вом рим­ско­го воен­но­го при­сут­ст­вия в Ибе­рии. В нем не было необ­хо­ди­мо­сти, посколь­ку ибе­ры нахо­ди­лись в сою­зе с Римом. Вто­рая же над­пись свиде­тель­ст­ву­ет о пре­бы­ва­нии рим­ских войск в Кав­каз­ской Алба­нии, но была най­де­на в месте, не имев­шем ника­ко­го воен­но­го зна­че­ния, доста­точ­но дале­ко от Дер­бент­ско­го про­хо­да. В ней нет ни еди­но­го наме­ка на какие-либо укреп­ле­ния. Види­мо, под­разде­ле­ние XII леги­о­на что-то там охра­ня­ло⁹².

Посколь­ку исход­ный тезис А. Шибе­ра о над­пи­си с горы Беюк-Даш как свиде­тель­стве воен­но­го при­сут­ст­вия рим­лян в Кав­каз­ской Алба­нии был, на мой взгляд, лож­ным, его непред­взя­тость и наблюда­тель­ность не пошли его кон­цеп­ции на поль­зу. Она лише­на внеш­ней строй­но­сти и связ­но­сти, при­су­щих кон­цеп­ции А. Босу­ор­та. А. Шибер не мог не пони­мать, что на осно­ва­нии одной-един­ст­вен­ной над­пи­си с упо­ми­на­ни­ем цен­ту­ри­о­на, най­ден­ной в месте, не име­ю­щем ника­ко­го воен­но­го зна­че­ния, труд­но прий­ти к выво­ду о том, что рим­ские инте­ре­сы защи­ща­ли в Кав­каз­ской Алба­нии рим­ские вой­ска, или пред­по­ло­жить, что она была захва­че­на Римом. Поэто­му он посто­ян­но колеб­лет­ся в сво­их оцен­ках и неред­ко про­ти­во­ре­чит сам себе.

Так, напри­мер, в одном месте он утвер­жда­ет, что, судя по этой над­пи­си, рим­ский воен­ный пост был рас­по­ло­жен око­ло Дер­бент­ско­го про­хо­да⁹³, а в дру­гом — что Дер­бент­ский про­ход нахо­дил­ся зна­чи­тель­но север­нее горы Беюк-Даш и поэто­му упо­мя­ну­тая в над­пи­си воен­ная часть не мог­ла его охра­нять⁹⁴. На одной стра­ни­це он ука­зы­ва­ет, что Юлий Мак­сим во гла­ве сво­его под­разде­ле­ния дол­жен был обес­пе­чить не более и не менее как лояль­ность с.598 албан­ско­го царя⁹⁵, а на сле­дую­щей — что этот отряд охра­нял что-то в Алба­нии, но не Дер­бент­ский про­ход⁹⁶. Свой конеч­ный вывод о вос­ста­нов­ле­нии Фла­ви­я­ми пол­но­го рим­ско­го гос­под­ства на Кав­ка­зе и окру­же­нии их союз­ни­ка­ми и их вой­ска­ми вла­де­ний Арша­кидов⁹⁷ он сам же ста­вит под сомне­ние, назвав это окру­же­ние «непроч­ным»⁹⁸. В резуль­та­те инте­рес­ная, хотя и не сво­бод­ная от оши­бок и про­ти­во­ре­чий, работа А. Шибе­ра не полу­чи­ла в исто­рио­гра­фии заслу­жен­но­го откли­ка, а его во мно­гом вер­ные кон­крет­ные наблюде­ния дол­гое вре­мя оста­ва­лись нево­стре­бо­ван­ны­ми.

Тра­ди­ци­он­ный под­ход в духе «боль­шой стра­те­гии», но в свое­об­раз­ном вари­ан­те, пред­став­лен в работах извест­но­го бри­тан­ско­го архео­ло­га Т. Б. Мит­фор­да⁹⁹. Ее осо­бен­ность заклю­ча­ет­ся в том, что в отли­чие от боль­шин­ства сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков он счи­та­ет глав­ной угро­зой для рим­ских вла­де­ний на восто­ке при Фла­ви­ях не Пар­фию с зави­си­мой от нее Арме­ни­ей, а пле­ме­на ала­нов, коче­вав­ших в севе­ро­кав­каз­ских сте­пях.

Т. Мит­форд пола­га­ет, что уже после кам­па­ний Кор­бу­ло­на в Арме­нии ста­ла оче­вид­ной необ­хо­ди­мость посто­ян­но­го гар­ни­зо­на в Кап­па­до­кии. Одна­ко глав­ная опас­ность была ско­рее на севе­ре, чем на восто­ке. Вес­па­си­ан, веро­ят­но, осу­ществляя пла­ны Неро­на, стре­мил­ся взять под кон­троль про­хо­ды, веду­щие через Кав­каз­ский хре­бет. В Гар­мо­зи­ке он постро­ил обо­ро­ни­тель­ные сте­ны, что под­ра­зу­ме­ва­ет раз­ме­ще­ние рим­ско­го гар­ни­зо­на, кото­рый дол­жен был обес­пе­чить доб­ро­со­вест­ную охра­ну север­ной гра­ни­цы ибе­рий­ским царем. Эта кре­пость долж­на рас­смат­ри­вать­ся как инте­граль­ная часть погра­нич­ной систе­мы, создан­ной Вес­па­си­а­ном для борь­бы с набе­га­ми ала­нов¹⁰⁰.

Воз­мож­но, в про­дол­же­ние поли­ти­ки Вес­па­си­а­на Доми­ци­ан рас­по­ло­жил цен­ту­ри­о­на с под­разде­ле­ни­ем из XII Гро­мо­бой­но­го леги­о­на в таком месте, кото­рое поз­во­ля­ло кон­тро­ли­ро­вать южный выход из Кас­пий­ских ворот. Не исклю­че­но, что какая-то дея­тель­ность име­ла место в Цен­траль­ном Азер­бай­джане око­ло север­но­го рука­ва Куры, хотя ника­ких важ­ных про­хо­дов через Кав­каз­ский хре­бет там не было. О ней мож­но судить на осно­ва­нии над­пи­си, най­ден­ной у пла­то Беюк-Даш в 44 милях к юго-запа­ду от Баку и в двух милях от Кас­пий­ско­го моря¹⁰¹. По мне­нию Т. Мит­фор­да, какие-то воен­ные дей­ст­вия, воз­мож­но, име­ли место на Кав­ка­зе в 91/92 гг. И это обес­пе­чи­ва­ет кон­текст, в кото­ром цен­ту­ри­он мог взять под кон­троль Кас­пий­ские ворота. Ведь, соглас­но Мои­сею Хорен­ско­му, Доми­ци­ан потер­пел пора­же­ние в Арме­нии¹⁰².

Кон­цеп­ция Т. Мит­фор­да при всей сво­ей схо­же­сти со «стра­те­ги­че­ски­ми» постро­е­ни­я­ми совре­мен­ных ему исто­ри­ков несет на себе отпе­ча­ток с.599 неко­то­ро­го арха­из­ма. Пред­став­ле­ние об ала­нах как глав­ной угро­зе рим­ским вла­де­ни­ям при Фла­ви­ях было отверг­ну­то мно­ги­ми исто­ри­ка­ми древ­не­го Рима после работ А. Босу­ор­та. Оцен­ка рим­ских кре­по­стей, кон­тро­ли­ру­ю­щих глав­ные про­хо­ды через Кав­каз­ский хре­бет, как пере­до­вой линии рим­ской погра­нич­ной обо­ро­ны, защи­щав­шей не толь­ко рим­ские вла­де­ния, но так­же армян­ские и пар­фян­ские¹⁰³, нахо­дит­ся в пол­ном раз­ла­де с совре­мен­ны­ми ему, да и нам самим, пред­став­ле­ни­я­ми о рим­ско-пар­фян­ских отно­ше­ни­ях при Фла­ви­ях¹⁰⁴.

Нако­нец, при­зна­ние досто­вер­но­сти свиде­тель­ства Мои­сея Хорен­ско­го о пора­же­нии Доми­ци­а­на в Арме­нии про­ти­во­ре­чит не толь­ко пози­ции по это­му вопро­су почти всех исто­ри­ков древ­не­го Рима, но и кон­цеп­ции само­го Т. Мит­фор­да.

Вен­цом этой кон­цеп­ции явля­ет­ся трак­тов­ка над­пи­си, най­ден­ной у горы Беюк-Даш. С одной сто­ро­ны, Т. Мит­форд пер­вым из запад­ных иссле­до­ва­те­лей дал пра­виль­ную лока­ли­за­цию горы Беюк-Даш, ука­зав, что она нахо­дит­ся не к севе­ру и не к запа­ду, а к юго-запа­ду от Баку¹⁰⁵. С дру­гой сто­ро­ны, это заме­ча­тель­ное откры­тие при­ве­ло к раз­дво­е­нию Кас­пий­ских ворот. Наряду с Дер­бент­ским про­хо­дом роль пре­гра­ды на пути север­ных кочев­ни­ков на юг, по его мне­нию, играл про­ход мимо горы Беюк-Даш. Он счи­та­ет, что имен­но этот про­ход имел в виду Тацит, упо­ми­ная cla­ustra Cas­pia­rum как глав­ную цель заду­ман­но­го Неро­ном восточ­но­го похо­да (Hist. I. 6). И имен­но эту стра­те­ги­че­ски важ­ную пози­цию кон­тро­ли­ро­вал отряд во гла­ве с Юли­ем Мак­си­мом¹⁰⁶. Удво­е­ние Кас­пий­ских ворот не нахо­дит под­твер­жде­ния ни в гео­гра­фии, ни в источ­ни­ках.

Очень близ­ка ста­тье Мит­фор­да 1980 г. и по тема­ти­ке, и по содер­жа­нию вышед­шая одно­вре­мен­но с ней ста­тья исто­ри­ка Э. Даб­ро­вы¹⁰⁷, но у это­го авто­ра не встре­ча­ют­ся столь явные про­ти­во­ре­чия. Над­пись, най­ден­ную у горы Беюк-Даш, он упо­ми­на­ет лишь мель­ком, хотя и дела­ет на осно­ва­нии это­го упо­ми­на­ния дале­ко иду­щие выво­ды о сход­стве поли­ти­ки Доми­ци­а­на и Вес­па­си­а­на¹⁰⁸.

В более позд­ней ста­тье Э. Даб­ро­вы поли­ти­ка Фла­ви­ев в Закав­ка­зье харак­те­ри­зу­ет­ся более в духе А. Босу­ор­та, чем Ф. Грос­со и Т. Мит­фор­да¹⁰⁹. В этой с.600 ста­тье он уже более осто­рож­но, чем рань­ше, трак­ту­ет вопро­сы об угро­зе рим­ским вла­де­ни­ям со сто­ро­ны ала­нов и о пре­бы­ва­нии рим­ско­го гар­ни­зо­на в Гар­мо­зи­ке. Но его общие выво­ды от это­го не меня­ют­ся. Кро­ме того, в ней он дает доста­точ­но бег­лую, но весь­ма харак­тер­ную для сто­рон­ни­ков «стра­те­ги­че­ско­го» направ­ле­ния интер­пре­та­цию над­пи­си, най­ден­ной у горы Беюк-Даш. В ней, по его мне­нию, засвиде­тель­ст­во­ва­но пре­бы­ва­ние сол­дат XII Гро­мо­бой­но­го леги­о­на в месте ее наход­ки, а это, в свою оче­редь, озна­ча­ет, что Фла­вии пер­вы­ми из рим­лян поко­ри­ли Кав­каз­скую Алба­нию и уста­но­ви­ли свой кон­троль над всем Закав­ка­зьем¹¹⁰.

Мож­но толь­ко пора­жать­ся сме­ло­сти этой интер­пре­та­ции, ведь в над­пи­си не упо­мя­нут ни один рим­ский сол­дат. Но даже если пред­по­ло­жить, что фигу­ри­ру­ю­щий в ней цен­ту­ри­он имел под сво­ей коман­дой одну или несколь­ко сотен сол­дат, то как они мог­ли поко­рить стра­ну, спо­соб­ную выста­вить на поле боя несколь­ко десят­ков тысяч вои­нов? Эти вопро­сы в ста­тье Э. Даб­ро­вы оста­лись без отве­та.

К 90-м годам про­шло­го века работы, напи­сан­ные в рус­ле тра­ди­ци­он­но­го «стра­те­ги­че­ско­го» направ­ле­ния, встре­ча­ют­ся все реже. Одним из послед­них при­ме­ров тако­го рода явля­ет­ся гла­ва моно­гра­фии Б. Джон­са, посвя­щен­ная восточ­ной поли­ти­ке Доми­ци­а­на¹¹¹.

По его мне­нию, Доми­ци­ан в сво­ей восточ­ной поли­ти­ке сле­до­вал кур­сом Вес­па­си­а­на. Эта поли­ти­ка была отве­том на пере­ход Арме­нии в зави­си­мость от Пар­фии по усло­ви­ям Ран­дей­ско­го мира. Цель ее состо­я­ла в том, чтобы исклю­чить даль­ней­шее уси­ле­ние Пар­фии. Для это­го укреп­ля­лась севе­ро-восточ­ная гра­ни­ца Рима, аннек­си­ро­ва­лись буфер­ные кли­ент­ские цар­ства и раз­ви­ва­лись новые отно­ше­ния зави­си­мо­сти с царя­ми ибе­ров, гир­ка­нов и албан­цев, чьи вла­де­ния долж­ны были окру­жить Арме­нию и Пар­фию и лишить их воз­мож­но­сти угро­жать Риму¹¹².

Стро­и­тель­ство рим­ля­на­ми имев­шей важ­ное стра­те­ги­че­ское зна­че­ние кре­по­сти в Гар­мо­зи­ке и име­но­ва­ние ибе­рий­ско­го царя дру­гом цеза­ря и Рима свиде­тель­ст­ву­ет о пол­ном успе­хе поли­ти­ки Вес­па­си­а­на в Ибе­рии. Успех поли­ти­ки Доми­ци­а­на по отно­ше­нию к Кав­каз­ской Алба­нии дока­зы­ва­ет над­пись, най­ден­ная у горы Беюк-Даш. Эта над­пись зафик­си­ро­ва­ла при­сут­ст­вие под­разде­ле­ния XII Гро­мо­бой­но­го леги­о­на в важ­ном стра­те­ги­че­ском пунк­те, кон­тро­ли­ру­ю­щем Дер­бент­ский про­ход. При­сут­ст­вие рим­ской воен­ной части в самом серд­це Алба­нии это твер­дое дока­за­тель­ство того, что Алба­ния, так же как и Ибе­рия, была в сфе­ре рим­ско­го вли­я­ния. Доми­ци­а­ну при­хо­ди­лось дер­жать отдель­ные воин­ские части в Ибе­рии и Алба­нии, но толь­ко для охра­ны про­хо­дов¹¹³. Таким обра­зом, Доми­ци­ан завер­шил окру­же­ние Пар­фии. Бла­го­да­ря это­му он мог не опа­сать­ся ухуд­ше­ния отно­ше­ний с ней, ведь рим­ский кон­троль над Кав­ка­зом был столь твер­дым, как нико­гда¹¹⁴.

с.601 Стран­но толь­ко, что пар­фяне об этом не дога­ды­ва­лись. Ина­че они бы не ста­ли под­дер­жи­вать в 88 или 89 г. оче­ред­но­го Лже­не­ро­на, рискуя из-за это­го ухуд­шить отно­ше­ния с Римом (Suet. Ner. LVII. 2)¹¹⁵. Кон­цеп­ции рим­ско­го гос­под­ства в Закав­ка­зье, создан­ной Б. Джон­сом на осно­ве более ран­них образ­цов¹¹⁶, при­су­щи не толь­ко их общие недо­стат­ки (и преж­де все­го натяж­ки и про­из­вол в трак­тов­ке источ­ни­ков), но и свои соб­ст­вен­ные, и в первую оче­редь невни­ма­ние к новым дан­ным и к новым иде­ям, под­ры­ваю­щим ста­рые схе­мы.

В 1983 г. искус­ст­во­вед и архео­лог из ГДР Р. Хай­де­нрайх, посе­тив­ший Гобу­стан и осмот­рев­ший и саму над­пись, и гору Беюк-Даш, опуб­ли­ко­вал малень­кую замет­ку, кото­рая, если бы на нее обра­ти­ли вни­ма­ние, мог­ла бы заста­вить по-ново­му интер­пре­ти­ро­вать гобу­стан­скую над­пись¹¹⁷. Он ука­зал, что гора Беюк-Даш нахо­дит­ся в 70 км не к севе­ро-восто­ку от Баку, а к юго-запа­ду¹¹⁸. Так­же он отме­тил, что на вер­шине горы Беюк-Даш нет под­хо­дя­ще­го места для раз­ме­ще­ния рим­ско­го гар­ни­зо­на и что ника­ких нахо­док рим­ско­го про­ис­хож­де­ния (ни монет, ни ламп) не обна­ру­же­но в этой мест­но­сти¹¹⁹. Оче­вид­но, нет ника­ких осно­ва­ний утвер­ждать, что рим­ские вой­ска про­дви­га­лись когда-нибудь так дале­ко¹²⁰.

Таким обра­зом, непред­взя­тый наблюда­тель бла­го­да­ря зна­ком­ству с памят­ни­ком in si­tu пока­зал лож­ность одно­го из основ­ных посту­ла­тов гипо­те­зы о пре­бы­ва­нии рим­ских войск в восточ­ной части Закав­ка­зья в кон­це I в. и поста­вил под сомне­ние дру­гие ее посту­ла­ты, настоль­ко уко­ре­нив­ши­е­ся, что в пред­став­ле­нии иссле­до­ва­те­лей они неза­мет­но при­об­ре­ли ста­тус твер­до дока­зан­ных фак­тов.

Нема­лое вли­я­ние на интер­пре­та­цию гобу­стан­ской над­пи­си ока­за­ла вышед­шее в 1990 г. пер­вое изда­ние нова­тор­ской моно­гра­фии Б. Айзе­ка «Пре­де­лы импе­рии. Рим­ская армия на Восто­ке», заста­вив­шая совре­мен­ных иссле­до­ва­те­лей пере­смот­реть мно­гие усто­яв­ши­е­ся сте­рео­тип­ные пред­став­ле­ния о рим­ской внеш­ней поли­ти­ке, стра­те­гии и роли рим­ской армии в эпо­ху Импе­рии¹²¹. Фла­вии, по мне­нию Б. Айзе­ка, не разде­ля­ли гран­ди­оз­ных с.602 заво­е­ва­тель­ных пла­нов Неро­на в отно­ше­нии Закав­ка­зья. Об их дея­тель­но­сти в этом реги­оне свиде­тель­ст­ву­ют над­пи­си из Мцхе­ты (Гар­мо­зи­ки) и с горы Беюк-Даш¹²².

Эти над­пи­си пока­зы­ва­ют, что рим­ские вой­ска изред­ка отправ­ля­лись в реги­он, кото­рый в дру­гое вре­мя оста­вал­ся на самом краю импе­рии. На их осно­ва­нии нель­зя, подоб­но А. Босу­ор­ту, сде­лать вывод, что Фла­вии «упро­чи­ли свою власть в Закав­ка­зье». Ведь рас­сто­я­ние меж­ду Кас­пий­ским и Чер­ным моря­ми око­ло 600 км, и если бы рим­ляне дей­ст­ви­тель­но упро­чи­ли свою власть на столь обшир­ной терри­то­рии, они оста­ви­ли бы боль­ше чем две над­пи­си. Нерон, несо­мнен­но, пытал­ся добить­ся имен­но это­го. Фла­вии же вели себя ина­че. Они рас­про­стра­ня­ли рим­ское вли­я­ние в этом реги­оне, не инве­сти­руя в него слиш­ком мно­го¹²³.

Под­во­дя ито­ги рим­ской актив­но­сти в Закав­ка­зье в эпо­ху Ран­ней импе­рии, Б. Айзек при­хо­дит к выво­ду, что инте­ре­сы рим­лян в этом реги­оне в основ­ном огра­ни­чи­ва­лись Кол­хидой с рас­по­ло­жен­ны­ми там сто­ян­ка­ми флота. Рим­ское при­сут­ст­вие в Закав­ка­зье не было свя­за­но с про­хо­да­ми через Кав­каз­ский хре­бет и с защи­той про­тив вар­вар­ских наше­ст­вий. Эту защи­ту осу­ществля­ли наро­ды Закав­ка­зья. Ибе­рия пред­став­ля­ла для рим­лян незна­чи­тель­ный инте­рес, хотя она и может рас­смат­ри­вать­ся как вас­саль­ное государ­ство. И весь этот реги­он не был вовле­чен в борь­бу меж­ду Римом и Пар­фи­ей¹²⁴.

Таким обра­зом, Б. Айзек совер­шен­но спра­вед­ли­во отме­тил про­ти­во­ре­чия, пре­уве­ли­че­ния и несты­ков­ки у сто­рон­ни­ков «стра­те­ги­че­ско­го» направ­ле­ния. Он ука­зал на их глав­ную сла­бость — несоот­вет­ст­вие очень хруп­ко­го и нена­деж­но­го фун­да­мен­та воз­веден­ным на нем могу­чим построй­кам. Вме­сте с тем его общие выво­ды о зна­че­нии Закав­ка­зья для рим­ской поли­ти­ки и стра­те­гии пред­став­ля­ют­ся мне весь­ма спор­ны­ми.

Труд­но согла­сить­ся с тем, что в эпо­ху Прин­ци­па­та Ибе­рия и про­хо­ды через Кав­каз­ский хре­бет пред­став­ля­ли для рим­лян незна­чи­тель­ный инте­рес. Над­пись из Гар­мо­зи­ки (Мцхе­та) свиде­тель­ст­ву­ет, что Вес­па­си­ан при­слал ибе­рий­ско­му царю для построй­ки кре­по­сти, охра­няв­шей под­сту­пы к Дарьяль­ско­му про­хо­ду, сво­их инже­не­ров и/или масте­ров. А это была очень ред­кая и цен­ная при­ви­ле­гия¹²⁵.

Непо­нят­но так­же, на чем осно­ван вывод об отсут­ст­вии вовле­че­ния Закав­ка­зья в борь­бу меж­ду Римом и Пар­фи­ей. Арме­ния, как извест­но, была ябло­ком раздо­ра меж­ду дву­мя дер­жа­ва­ми¹²⁶, и без нее не обхо­ди­лась почти ни одна вой­на меж­ду ними. Да и Ибе­рия с Кав­каз­ской Алба­ни­ей в 35 г. н. э. с.603 при­ни­ма­ли актив­ное уча­стие в рим­ско-пар­фян­ском кон­флик­те¹²⁷ и помог­ли Риму добить­ся сво­ей цели, не при­бе­гая к воен­ным дей­ст­ви­ям.

После выхо­да в свет моно­гра­фии Б. Айзе­ка спе­ци­аль­ных трудов, при­над­ле­жа­щих к тра­ди­ци­он­но­му «стра­те­ги­че­ско­му» направ­ле­нию, в зару­беж­ной исто­рио­гра­фии боль­ше не появ­ля­ет­ся, но в работах обще­го харак­те­ра еще мож­но обна­ру­жить его следы. Так, напри­мер, М. Байс при­во­дит над­пись Юлия Мак­си­ма как свиде­тель­ство «рим­ско­го воен­но­го при­сут­ст­вия», но при этом отме­ча­ет, ссы­ла­ясь на ста­тью Хай­де­нрай­ха, что уточ­нен­ная лока­ли­за­ция над­пи­си и отсут­ст­вие рим­ско­го архео­ло­ги­че­ско­го мате­ри­а­ла поз­во­ля­ют сомне­вать­ся в том, насколь­ко рим­ское при­сут­ст­вие име­ло “rea­le con­sis­ten­za”. Затем, одна­ко, он воз­вра­ща­ет­ся к изло­же­нию взглядов Даб­ро­вы и Босу­ор­та¹²⁸. Это лиш­ний раз свиде­тель­ст­ву­ет о том, что пре­одо­леть сло­жив­шу­ю­ся в исто­рио­гра­фии инер­цию не так-то про­сто.

Новые пред­став­ле­ния о рим­ской гра­ни­це и рим­ской стра­те­гии при Фла­ви­ях и Анто­ни­нах чет­ко и ясно изло­же­ны К. Р. Уит­тей­ке­ром¹²⁹, одним из веду­щих совре­мен­ных спе­ци­а­ли­стов по рим­ско­му погра­ни­чью. Вслед за Б. Айзе­ком он убеди­тель­но поле­ми­зи­ру­ет с выдви­ну­той Э. Люттва­ком кон­цеп­ци­ей о наступ­ле­нии эта­па стра­те­ги­че­ской обо­ро­ны на пере­до­вых рубе­жах при Фла­ви­ях, Анто­ни­нах и Севе­рах и о созда­нии науч­но выве­рен­ных посто­ян­ных обо­ро­ни­тель­ных гра­ниц. Он согла­сен с общим выво­дом Л. Фев­ра о том, что вплоть до XIX века гра­ни­цы были не лини­я­ми, а зона­ми эко­но­ми­че­ско­го, соци­аль­но­го и куль­тур­но­го вза­и­мо­об­ме­на. Рим­ские погра­нич­ные рубе­жи наме­ча­лись, исхо­дя из пред­по­ло­же­ния, что власть Рима про­сти­ра­ет­ся дале­ко за рам­ки адми­ни­ст­ра­тив­ных гра­ниц¹³⁰. В свя­зи с этим К. Р. Уит­тей­кер уде­ля­ет осо­бое вни­ма­ние рим­ским вои­нам, слу­жив­шим за пре­де­ла­ми этих гра­ниц.

В част­но­сти он отме­ча­ет, что име­ет­ся боль­ше свиде­тельств об армии при Фла­ви­ях за пре­де­ла­ми Евфра­та и пути вдоль Пон­та, чем на них самих. Так, в Азер­бай­джане над­пись фик­си­ру­ет пре­бы­ва­ние под­разде­ле­ния леги­о­не­ров, наблюдав­ших за Кас­пий­ским морем, в 1600 км от их базы в Мели­тене. Дру­гое под­разде­ле­ние было раз­ме­ще­но у Кав­каз­ских ворот, где у южно­го выхо­да из Дарьяль­ско­го про­хо­да была постро­е­на сте­на для ибе­рий­ско­го царя¹³¹.

Так же, как и мно­гие дру­гие иссле­до­ва­те­ли, счи­таю­щие над­пи­си из Гар­мо­зи­ки и с горы Беюк-Даш свиде­тель­ст­вом рим­ско­го воен­но­го при­сут­ст­вия в Закав­ка­зье, К. Р. Уит­тей­кер отож­дествля­ет соб­ст­вен­ные пред­по­ло­же­ния с твер­до уста­нов­лен­ны­ми фак­та­ми. Одна­ко в отли­чие от сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков он уже не может утвер­ждать, что гора Беюк-Даш зани­ма­ла стра­те­ги­че­ски важ­ную пози­цию, а вои­ны, сто­яв­шие там гар­ни­зо­ном, кон­тро­ли­ро­ва­ли Дер­бент­ский про­ход. В свя­зи с этим ему при­хо­дит­ся объ­яс­нять, зачем им надо было наблюдать за Кас­пий­ским морем. Он дает два вари­ан­та с.604 тако­го объ­яс­не­ния: 1) судя по поэ­ме Ста­ция, Доми­ци­ан гото­вил экс­пе­ди­цию по Ара­к­су до Кас­пий­ско­го моря, а оттуда — в Индию и на Даль­ний Восток; 2) Кол­хида и Кав­каз были взя­ты под кон­троль, чтобы вос­пре­пят­ст­во­вать пират­ству, угро­жав­ше­му под­во­зу про­до­воль­ст­вия по Чер­но­му морю для рим­ских леги­о­нов¹³².

Труд­но ска­зать, какое из этих объ­яс­не­ний менее убеди­тель­но. Разу­ме­ет­ся, невоз­мож­но бороть­ся с чер­но­мор­ски­ми пира­та­ми, не нала­див наблюде­ния за Кас­пий­ским морем. И, конеч­но же, самым насущ­ным делом для Доми­ци­а­на, заня­то­го тяже­лей­ши­ми вой­на­ми на Дунае и внут­рен­ни­ми сму­та­ми, был поход в Индию и Китай¹³³.

Вышед­шая недав­но моно­гра­фия А. Р. Пано­ва явля­ет­ся послед­ней из извест­ных мне работ, в кото­рой над­пись из Беюк-Даш интер­пре­ти­ру­ет­ся в духе тра­ди­ци­он­но­го «стра­те­ги­че­ско­го» направ­ле­ния. В сво­ей трак­тов­ке внеш­ней поли­ти­ки и стра­те­гии Фла­ви­ев А. Р. Панов стре­мит­ся одно­вре­мен­но исполь­зо­вать как кон­цеп­цию Э. Люттва­ка, так и взгляды его оппо­нен­тов. Он отме­ча­ет, что если при Юли­ях-Клав­ди­ях стра­те­гия Рим­ской импе­рии была пре­иму­ще­ст­вен­но насту­па­тель­ная, то поли­ти­ка Фла­ви­ев отли­ча­лась боль­шей сдер­жан­но­стью, хотя офи­ци­аль­но о пере­хо­де к обо­роне еще не объ­яв­ля­лось. В свя­зи с этим вой­ска вдоль гра­ниц ста­ли рас­пре­де­лять­ся более рав­но­мер­но, и посто­ян­ное раз­ме­ще­ние гар­ни­зо­нов в выдви­ну­тых впе­ред зави­си­мых государ­ствах ста­ло прак­ти­ко­вать­ся гораздо чаще. Кли­ент­ские государ­ства игра­ли роль пер­во­го поя­са обо­ро­ны, и одно­вре­мен­но укреп­лял­ся или созда­вал­ся вто­рой пояс, охва­ты­вав­ший про­вин­ци­аль­ные зем­ли¹³⁴.

На севе­ро-восто­ке Фла­вии, для того чтобы сдер­жи­вать про­тив­ни­ков Рима в Закав­ка­зье (т. е. Пар­фию и Арме­нию), ори­ен­ти­ро­ва­лись на ала­нов, а так­же на Ибе­рию и Алба­нию, кон­тро­ли­ро­вав­шие глав­ные про­хо­ды через Кав­каз­ский хре­бет. Они стре­ми­лись к рас­ши­ре­нию воен­но­го при­сут­ст­вия Рима в этих государ­ствах. Об этом нам сооб­ща­ют над­пи­си из Гар­мо­зи­ки и с горы Беюк-Даш. Судя по пер­вой из них, в 74 г. н. э. рим­ские инже­не­ры укре­пи­ли сте­ны кре­по­сти в Гар­мо­зи­ке для царя Ибе­рии Мит­ри­да­та. А беюк-даш­ская над­пись свиде­тель­ст­ву­ет об инте­ре­се Доми­ци­а­на к самым отда­лен­ным зем­лям в орби­те рим­ско­го вли­я­ния и ука­зы­ва­ет на пре­бы­ва­ние рим­ских вои­нов на терри­то­рии Алба­нии¹³⁵.

Учи­ты­вая, что место пре­бы­ва­ния рим­ско­го отряда в Алба­нии име­ло не мень­шее стра­те­ги­че­ское зна­че­ние, чем поло­же­ние Гар­мо­зи­ки, мож­но пред­по­ло­жить, что в обо­их слу­ча­ях рим­ляне пре­сле­до­ва­ли сход­ную цель: с.605 поста­вить под свое наблюде­ние кав­каз­ские про­хо­ды и таким обра­зом кон­тро­ли­ро­вать пере­ме­ще­ния мест­ных пле­мен, допус­кая или сдер­жи­вая их агрес­сию в направ­ле­нии южных земель. Дру­же­ские свя­зи с Ибе­ри­ей несо­мнен­но про­дол­жа­ли под­дер­жи­вать­ся, и, таким обра­зом, исполь­зуя Ибе­рию, Алба­нию и север­ные пле­ме­на, преж­де все­го, ала­нов, Доми­ци­ан был спо­со­бен сдер­жи­вать воз­мож­ные анти­рим­ские пополз­но­ве­ния со сто­ро­ны пар­фя­но-армян­ско­го сою­за¹³⁶.

Кон­цеп­ция А. Р. Пано­ва очень близ­ка к тем, кото­рые встре­ча­ют­ся в работах, при­над­ле­жа­щих к «стра­те­ги­че­ско­му» направ­ле­нию, но в наше вре­мя выглядит как явный ана­хро­низм. Ведь ста­рая лока­ли­за­ция горы Беюк-Даш дав­но уже отверг­ну­та уче­ны­ми. И совре­мен­ным иссле­до­ва­те­лям ясно, что эта гора не име­ла стра­те­ги­че­ско­го зна­че­ния и не дава­ла воз­мож­но­сти кон­тро­ли­ро­вать Дер­бент­ский про­ход. При Фла­ви­ях не извест­но ни одной анти­ар­мян­ской акции рим­лян, в кото­рой при­ни­ма­ла бы какое-то уча­стие Алба­ния. Нако­нец, нет ни одно­го пря­мо­го свиде­тель­ства рим­ско­го воен­но­го при­сут­ст­вия в Ибе­рии и Алба­нии при Фла­ви­ях, если толь­ко не рас­смат­ри­вать как тако­вое пре­бы­ва­ние в этих стра­нах несколь­ких рим­ских инже­не­ров и одно­го цен­ту­ри­о­на. Невни­ма­тель­ное отно­ше­ние к столь важ­ным источ­ни­кам¹³⁷ и игно­ри­ро­ва­ние новей­шей лите­ра­ту­ры сыг­ра­ли с авто­ром инте­рес­ной в целом моно­гра­фии злую шут­ку.

Таким обра­зом, на мой взгляд, интер­пре­та­ция гобу­стан­ской над­пи­си как свиде­тель­ства рим­ско­го воен­но­го при­сут­ст­вия в Кав­каз­ской Алба­нии в насто­я­щее вре­мя мораль­но уста­ре­ла, хотя у нее по-преж­не­му оста­ет­ся нема­ло сто­рон­ни­ков. Поэто­му сто­ит рас­смот­реть аль­тер­на­тив­ные гипо­те­зы.

Насколь­ко мне извест­но, авто­ром пер­вой из них был совет­ский иссле­до­ва­тель О. В. Куд­ряв­цев. В рабо­те, адре­со­ван­ной широ­ко­му чита­те­лю, он отме­ча­ет, что на осно­ва­нии над­пи­си, най­ден­ной у горы Беюк-Даш, дела­ли пред­по­ло­же­ние о пре­бы­ва­нии в Алба­нии рим­ских войск. Но гораздо более веро­ят­но, что поста­вив­ший над­пись цен­ту­ри­он побы­вал в Алба­нии с какой-то дипло­ма­ти­че­ской мис­си­ей; для пере­го­во­ров с царя­ми и наро­да­ми Восто­ка рим­ские пол­ко­вод­цы обыч­но посы­ла­ли имен­но цен­ту­ри­о­нов¹³⁸. Гипо­те­за О. В. Куд­ряв­це­ва мне так­же пред­став­ля­ет­ся более веро­ят­ной, чем гипо­те­за о воен­ном при­сут­ст­вии. Но непо­нят­но, как Л. Юлий Мак­сим на пути из Мели­те­ны в сто­ли­цу како­го-либо закав­каз­ско­го государ­ства, Атро­па­те­ны или Гир­ка­нии, либо на обрат­ном пути мог ока­зать­ся у горы Беюк-Даш.

Осо­бый инте­рес пред­став­ля­ют наблюде­ния и выво­ды исто­ри­ка древ­не­го Рима и архео­ло­га Д. Бра­ун­да, зани­маю­ще­го­ся наряду с про­чим исто­ри­ей Север­но­го При­чер­но­мо­рья и Закав­ка­зья в древ­но­сти. В отли­чие от боль­шин­ства сво­их запад­ных кол­лег он хоро­шо зна­ком с науч­ной лите­ра­ту­рой с.606 на рус­ском и гру­зин­ском язы­ках и сумел посе­тить и осмот­реть те мест­но­сти и памят­ни­ки, о кото­рых он пишет. Оче­вид­но, у него уже доста­точ­но дав­но сло­жи­лось кри­ти­че­ское отно­ше­ние к интер­пре­та­ции гобу­стан­ской над­пи­си как свиде­тель­ства о рим­ском воен­ном при­сут­ст­вии в Кав­каз­ской Алба­нии. В опуб­ли­ко­ван­ной в 1984 г. моно­гра­фии «Рим и дру­же­ст­вен­ный царь: харак­тер кли­ент­ской цар­ской вла­сти» он пере­чис­ля­ет все извест­ные слу­чаи, когда рим­ляне при­сы­ла­ли воин­ские под­разде­ле­ния зави­си­мым от них царям, но при этом ни сло­вом не упо­ми­на­ет гобу­стан­скую над­пись¹³⁹.

В 1991 году, ком­мен­ти­руя наход­ку над­пи­сей в пеще­ре Кара-Камар (Сред­няя Азия), он пред­у­преж­дал, что сле­ду­ет очень осто­рож­но отно­сить­ся не толь­ко к чте­нию, но и к интер­пре­та­ции этих над­пи­сей. Ведь даже бакин­ский текст, не пред­став­ляв­ший осо­бых труд­но­стей при чте­нии, вызвал шквал умо­зри­тель­ных пред­по­ло­же­ний, был при­ду­ман рим­ский форт, а Фла­ви­ям при­пи­са­ли гран­ди­оз­ные стра­те­ги­че­ские пла­ны¹⁴⁰.

В том же году на рус­ском и англий­ском язы­ках вышли его замет­ки, посвя­щен­ные уточ­не­нию отдель­ных момен­тов, касаю­щих­ся исто­рии и гео­гра­фии Восточ­но­го При­чер­но­мо­рья и Закав­ка­зья¹⁴¹.

Гово­ря о над­пи­сях из Гар­мо­зи­ки и с горы Беюк-Даш, он отме­тил, что нет ника­ких осно­ва­ний рас­це­ни­вать работы в Гар­мо­зи­ке как про­яв­ле­ние рим­ско­го гос­под­ства, и даже окку­па­ции. В над­пи­си, ско­рее все­го, речь идет о при­сыл­ке Вес­па­си­а­ном инже­не­ров дру­же­ст­вен­но­му ибе­рий­ско­му царю. Нет осно­ва­ний так­же выво­дить из над­пи­си, най­ден­ной у горы Беюк-Даш, при­сут­ст­вие рим­ских войск в Дер­бент­ском про­хо­де. В ней гово­рит­ся о пре­бы­ва­нии в этой мест­но­сти рим­ско­го цен­ту­ри­о­на, а гора Беюк-Даш нахо­дит­ся в 250 км от Дер­бент­ско­го про­хо­да. Архео­ло­ги­че­ские иссле­до­ва­ния в этой мест­но­сти не выяви­ли ника­ких сле­дов рим­ской окку­па­ции. Упо­мя­ну­тый в над­пи­си цен­ту­ри­он мог быть частью рим­ско­го воен­но­го отряда, но, воз­мож­но, если вспом­нить о пре­цеден­тах, он был инструк­то­ром албан­ской армии или раз­вед­чи­ком¹⁴². Д. Бра­унд пер­вым оце­нил по досто­ин­ству зна­че­ние сде­лан­но­го Р. Хай­де­нрай­хом уточ­не­ния¹⁴³.

В пуб­ли­ка­ции, появив­шей­ся в 2002 г. после поезд­ки Д. Бра­ун­да в Азер­бай­джан и изу­че­ния гобу­стан­ской над­пи­си in si­tu, он внес в свою интер­пре­та­цию это­го памят­ни­ка ряд важ­ных уточ­не­ний и допол­не­ний. Эта над­пись, по его наблюде­нию, не выре­за­на, а про­ца­ра­па­на на манер граф­фи­ти. Рядом с ней нет ни малей­ше­го наме­ка на какое-нибудь укреп­ле­ние. Все это застав­ля­ет пред­по­ло­жить, что граф­фи­ти было делом рук како­го-нибудь путе­ше­ст­ву­ю­ще­го посе­ти­те­ля, а не обос­но­вав­ше­го­ся там отряда. Осо­бен­но сле­ду­ет учесть то, что этот путе­ше­ст­вен­ник был цен­ту­ри­о­ном, ведь эти люди, види­мо, неред­ко рас­смат­ри­ва­лись как под­хо­дя­щие участ­ни­ки раз­веды­ва­тель­ных экс­пе­ди­ций. Воз­мож­но, при­сут­ст­вие цен­ту­ри­о­на-раз­вед­чи­ка с.607 свиде­тель­ст­ву­ет о гран­ди­оз­ном плане Доми­ци­а­на, свя­зан­ном с Кав­ка­зом, а может быть, о посте­пен­ном рим­ском про­ник­но­ве­нии сна­ча­ла в Север­ное При­чер­но­мо­рье, а затем и на Кав­каз¹⁴⁴.

На мой взгляд, гипо­те­за Д. Бра­ун­да дает воз­мож­ность най­ти удо­вле­тво­ри­тель­ные отве­ты на те вопро­сы, кото­рые были кам­нем пре­ткно­ве­ния для сто­рон­ни­ков тео­рии рим­ско­го воен­но­го при­сут­ст­вия в Кав­каз­ской Алба­нии. Она луч­ше все­го соот­вет­ст­ву­ет эпи­гра­фи­че­ским осо­бен­но­стям, отме­чен­ным К. В. Тре­вер¹⁴⁵. При сего­дняш­нем уровне наших зна­ний она может рас­смат­ри­вать­ся как наи­бо­лее веро­ят­ная. Вме­сте с тем она сама по себе порож­да­ет новые вопро­сы. Зачем Доми­ци­ан, заня­тый борь­бой с опас­ны­ми вра­га­ми на Дунае и еще более опас­ны­ми — в рим­ском сена­те и в сво­ем соб­ст­вен­ном окру­же­нии, послал раз­вед­чи­ка в дале­кую стра­ну, не имев­шую с Римом ни общих гра­ниц, ни почти ника­ких поли­ти­че­ских, тор­го­вых и куль­тур­ных свя­зей?¹⁴⁶ Зачем раз­вед­чик-неле­гал оста­вил на самом вид­ном месте для сведе­ния любо­го про­хо­же­го раз­об­ла­чаю­щую его над­пись?¹⁴⁷

Здесь мож­но лишь стро­ить более или менее убеди­тель­ные пред­по­ло­же­ния. Не сто­ит слиш­ком дале­ко захо­дить по это­му увле­ка­тель­но­му пути. Интер­пре­та­ции гобу­стан­ской над­пи­си как свиде­тель­ства рим­ско­го воен­но­го при­сут­ст­вия в Закав­ка­зье демон­стри­ру­ют, насколь­ко лег­ко стро­ят­ся гран­ди­оз­ные зам­ки не толь­ко на пес­ке, но даже на отдель­ной пес­чин­ке.

Лите­ра­ту­ра /Re­fe­ren­ces

Ara­ke­lyan, B. N. 1971: [La­tin inscrip­tions from Ar­tas­hat, ca­pi­tal of an­cient Ar­me­nia]. Vestnik drev­ney is­to­rii [Jour­nal of An­cient His­to­ry] 4, 114—118.

Ара­ке­лян, Б. Н. Латин­ские над­пи­си из сто­ли­цы древ­ней Арме­нии — Арта­ша­ты. ВДИ 4, 114—118.

Bais, M. 2001: Al­ba­nia cau­ca­si­co. Eth­nos, sto­ria, ter­ri­to­rio attra­ver­so le fon­ti gre­che, la­ti­ne e ar­me­ne. Mi­la­no.

Bokshcha­nin, A. G. 1966: Par­fiya i Rim (issle­do­va­nie o raz­vi­tii mezhdu­na­rod­nykh ot­nos­he­niy pozdne­go pe­rio­da is­to­rii an­tich­no­go mi­ra). Ch. II. Sis­te­ma po­li­ti­ches­ko­go dua­liz­ma v Perdney Azii с.608 [Par­thia and Ro­me (Re­search of Evo­lu­tion of In­ter­na­tio­nal Re­la­tions in the La­te Pe­riod of the An­cient World His­to­ry). P. II. Sys­tem of the Po­li­ti­cal Dua­lism in the Near East], Mos­cow.

Бок­ща­нин, А. Г. Пар­фия и Рим (иссле­до­ва­ние о раз­ви­тии меж­ду­на­род­ных отно­ше­ний позд­не­го пери­о­да исто­рии антич­но­го мира). Ч. II. Систе­ма поли­ти­че­ско­го дуа­лиз­ма в Пере­д­ней Азии. М.

Bosworth, A. B. 1976: Ves­pa­sian’s reor­ga­ni­za­tion of the North-East fron­tier. An­tich­thon 10, 63—78.

Bosworth, A. B. 1977: Ar­rian and the Ala­ni. Har­vard Stu­dies in Clas­si­cal Phi­lo­lo­gy 81, 217—255.

Bosworth, A. B. 1983: Ar­rian at the Cas­pian Ga­tes: a stu­dy in me­tho­do­lo­gy. The Clas­si­cal Quar­ter­ly (New Se­ries) 33, 1, 265—274.

Bol­tu­no­va, A. I. 1971: Quel­ques no­tes sur l’inscrip­tion de Ves­pa­sien trou­vée à Mtskhe­ta. Klio 53, 213—222.

Braund, D. 1984: Ro­me and the Friendly King: the Cha­rac­ter of the Client Kingship. Lon­don — Can­ber­ra — New York.

Braund, D. 1991a: Ro­man and na­ti­ve in Transcau­ca­sia from Pom­pey to Suc­ces­sia­nus (1^st cent. B. C. to 3^rd cent. A. D.). In: V. A. Maxfìeld, M. I. Dob­son (eds.), Pro­cee­dings of the XV^th In­ter­na­tio­nal Congress of Ro­man Fron­tier Stu­dies. Exe­ter, 419—423.

Braund, D. 1991b: New "La­tin" inscrip­tions in Central Asia: Le­gio XV Apol­li­na­ris and Mith­ras? Zeitschrift für Pa­py­ro­lo­gie und Epi­gra­phik 89, 188—190.

Braund, D. 1991c: [The Ro­man pre­sen­ce in Col­chis and Ibe­ria], Vestnik drev­ney is­to­rii [Jour­nal of An­cient His­to­ry] 4, 34—52.

Бра­унд, Д. Рим­ское при­сут­ст­вие в Кол­хиде и Ибе­рии. ВДИ 4, 34—52.

Braund, D. 1994: Geor­gia in An­ti­qui­ty. A His­to­ry of Col­chis and Transcau­ca­sian Ibe­ria 550 BC—AD 562. Ox­ford.

Braund, D. 2003: No­tes from the Black Sea and Cau­ca­sus: Ar­rian, Phle­gon, and Fla­vian Inscrip­tions. An­cient Ci­vi­li­za­tions from Scy­thia to Si­be­ria 9, 3—4, 175—191.

Campbell, D. B. 2006: Ro­man Le­gio­na­ry Fortres­ses 27 B. C. — A. D. 378. Ox­ford — New York.

Chau­mont, M.-L. 1976: L’Ar­me­nie entre Ro­me et l’Iran. I. De l’avè­ne­ment d’Augus­te à l’avè­ne­ment de Dioc­lé­tien. In: H. Tem­po­ri­ni (ed.), Aufstieg und Nie­der­gang der rö­mi­schen Welt. Bd II. 9. 1. Ber­lin — New York, 71—194.

Crow, J. 1986: A re­view of the phy­si­cal re­mains of the fron­tier of Cap­pa­do­cia. In: P. Free­man, D. Ken­ne­dy (eds.), The De­fen­ce of the Ro­man and By­zan­ti­ne East: Pro­cee­dings of a Col­lo­qui­um Held at the Uni­ver­si­ty of Shef­field in Ap­ril 1986. Vol. I. Ox­ford, 77—91.

Dab­ro­va, E. 1980: Le li­mes ana­to­lien et la fron­tiè­re cau­ca­sien­ne au temps des Fla­vien­nes. Klio 62, 379—388.

Dab­ro­va, E. 1989: Ro­man po­li­cy in Transcau­ca­sia from Pom­pey to Do­mi­tian. In: D. H. French, C. Lightfoot (eds.), The Eas­tern Fron­tier of the Ro­man Em­pi­re: Pro­cee­dings of a Con­fe­ren­ce at An­ka­ra in Sep­tem­ber 1988. (Bri­tish Insti­tu­te of Ar­chaeo­lo­gy at An­ka­ra Mo­no­graph 11; BAR In­ter­na­tio­nal Se­ries 553). Ox­ford, 67—76.

Dzha­far­za­de, I. M. 1948: [An­cient La­tin inscrip­tion at the foot of the moun­tain Beyuk-Dash], Dok­la­dy Aka­de­mii Nauk Azer­baydzhanskoy SSR [Re­ports of the Aca­de­my of Scien­ces of Azer­baydzha­ni SSR] 4—7, 304—311.

Джа­фар­за­де, И. М. Древне-латин­ская над­пись у подош­вы горы Беюк-Даш. Докла­ды Ака­де­мии Наук Азер­бай­джан­ской ССР 4—7, 304—311.

El’nitskiy, L. A. 1950: [The Nor­thern Black Sea no­tes (On the trails of the new pub­li­ca­tions and re­sear­ches)] Vestnik drev­ney is­to­rii [Jour­nal of An­cient His­to­ry] 1, 188—197.

Ель­ниц­кий, Л. А. Севе­ро­при­чер­но­мор­ские замет­ки (По следам новых пуб­ли­ка­ций и иссле­до­ва­ний). ВДИ 1, 188—197.

Fye­do­ro­va, E. V. 1982: Vve­de­nie v la­tinskuyu epig­ra­fi­ku [Intro­duc­tion to La­tin Epi­gra­phy]. Mos­cow.

Федо­ро­ва, Е. В. Введе­ние в латин­скую эпи­гра­фи­ку. М.

Grif­fin, M. 2008 (2000): The Fla­vians. In: The Cambrid­ge An­cient His­to­ry. 2^nd ed. Vol. 11. The High Em­pi­re 70—192. Cambrid­ge, 1—83.

с.609 Gros­so, F. 1954: As­pet­ti del­la po­li­ti­ca orien­ta­le di Do­mi­zia­no. Epi­gra­phi­ca 16, 117—179.

Gros­so, F. 1955: As­pet­ti del­la po­li­ti­ca orien­ta­le di Do­mi­zia­no. Epi­gra­phi­ca 17, 33—78.

Hei­den­reich, R. 1983: Zur östlichsten la­tei­ni­schen Inschrift. Zeitschrift für Pa­py­ro­lo­gie und Epi­gra­phik 52, 213—214.

Isaac, B. 2000 (1992): The Li­mits of Em­pi­re. The Ro­man Ar­my in the East. Re­vi­sed ed. Ox­ford.

Jones, B. W. 2002 (1993): The Em­pe­ror Do­mi­tian. New ed. Lon­don — New York.

Ka­gan, K. 2006: Re­de­fi­ning Ro­man grand stra­te­gy. The Jour­nal of Mi­li­ta­ry His­to­ry 70, 2, 333—362.

Kha­chi­kyan, L. S. 1948: [No­tes on Chap­ter 54, Book II of His­to­ry of Ar­me­nia by Mov­ses Kho­re­nat­si (con­cer­ning a La­tin inscrip­tion found in Azer­baijan)]. Iz­ves­tiya Aka­de­mii Nauk Ar­myanskoy SSR [Pro­cee­dings of the Aca­de­my of Scien­ces of Ar­me­nian SSR] 11, 91—97.

Хачи­кян, Л. С. Замет­ки о 54 гла­ве II кни­ги «Исто­рия Арме­нии» Мои­сея Хорен­ско­го (по пово­ду латин­ской над­пи­си, най­ден­ной в Азер­бай­джане). Изве­стия Ака­де­мии Наук Армян­ской ССР 11, 91—97.

Ko­len­do, J. 1981: À la re­cher­che de l’ambre bal­ti­que. L’ex­pé­di­tion d’un che­va­lier ro­main sous Né­ron. Warsczawa.

Kor­nell, T., Mat­thews J. 1992 (1982): At­las of the Ro­man world. Ox­ford.

Kud­ryavtsev, O. V. 1956: [Col­chis, Kingdom of Ibe­ria and Al­ba­nia in I—II cen­tu­ries AD]. In: S. L. Ut­chen­ko (ed.), Vse­mir­naya is­to­riya. T. II [World His­to­ry. Vol. 2]. Mos­cow, 687—691.

Куд­ряв­цев, О. В. Кол­хида, Ибе­рия и Алба­ния в I—II вв. н. э. В кн.: С. Л. Утчен­ко (ред.), Все­мир­ная исто­рия. Т. II. М., 687—691.

Le Bo­hec, Y. 2001: Rimskaya ar­miya epok­hi Ran­ney Im­pe­rii [The Im­pe­rial Ro­man Ar­my]. (Transl. from French). Mos­cow.

Ле Боэк, Я. Рим­ская армия эпо­хи Ран­ней Импе­рии. Пере­вод с фран­цуз­ско­го. М.

Luttwak, E. N. 1976: The Grand Stra­te­gy of the Ro­man Em­pi­re from the First Cen­tu­ry AD to the Third. Bal­ti­mo­re — Lon­don.

Makhlayuk, A. V. 2009: [Poe­tic inscrip­tion of cen­tu­rion M. Por­cius Iasuc­ta­nus and Ro­man vir­tus as a ca­te­go­ry of mi­li­ta­ry et­hics]. Iz is­to­rii an­tich­no­go obshchestva. Sbor­nik nauch­nykh tru­dov. Vyp. 12. [From the his­to­ry of an­cient so­cie­ty. The Col­lec­tion of Scien­ti­fic Pa­pers. Is­sue 12]. Nizhny Nov­go­rod, 213—238.

Махла­юк, А. В. Сти­хотвор­ная над­пись цен­ту­ри­о­на М. Пор­ция Ясук­та­на и рим­ская vir­tus как кате­го­рия воин­ской эти­ки. Из исто­рии антич­но­го обще­ства. Сбор­ник науч­ных трудов. Вып. 12. Ниж­ний Нов­го­род, 213—238.

Mann, J. C. 1979: Power, for­ce, and the fron­tiers of em­pi­re. Jour­nal of Ro­man Stu­dies 69, 175—185.

McCrum, M., Wood­head, A. G. 1966: Se­lect Do­cu­ments of the Prin­ci­pa­tes of the Fla­vian Em­pe­rors Inclu­ding the Year of Re­vo­lu­tion of the AD 68—96. Cambrid­ge.

Me­li­kishvi­li, G. A. 1959: K is­to­rii drev­ney Gru­zii [Con­cer­ning the His­to­ry of An­cient Geor­gia]. Tbi­li­si.

Мели­ки­шви­ли, Г. А. К исто­рии древ­ней Гру­зии. Тби­ли­си.

Mil­lar, F. 2002: Em­pe­rors, fron­tiers, and fo­reign re­la­tions, 31 B. C. to A. D. 378. In: F. Mil­lar, Ro­me, the Greek World, and the East. Vol. II. Go­vernment, So­cie­ty and the Cul­tu­re in Ro­man Em­pi­re. Cha­pel Hill — Lon­don.

Mit­ford, T. B. 1974: So­me Inscrip­tions from the Cap­pa­do­cian Li­mes. Jour­nal of Ro­man Stu­dies 64, 160—175.

Mit­ford, T. B. 1980: Cap­pa­do­cia and Ar­me­nia Mi­nor: his­to­ri­cal set­ting of the li­mes. In: H. Tem­po­ri­ni (ed.), Aufstieg und Nie­der­gang der rö­mi­schen Welt. Bd II. 7. 2. Ber­lin — New York, 1169—1228.

Mit­ford, T. B. 2018: East of Asia Mi­nor. Ro­me’s Hid­den Fron­tier. Vol. 2. Ox­ford.

Pak­ho­mov, E. A. 1949: [Ro­man inscrip­tion of the first cen­tu­ry AD and le­gion XII Ful­mi­na­ta]. Iz­ves­tiya Aka­de­mii Nauk Azer­baydzhanskoy SSR [Pro­cee­dings of Aca­de­my of Scien­ces of Azer­baydzha­ni SSR] 1, 79—88.

Пахо­мов, Е. А. Рим­ская над­пись 1 в. н. э. и леги­он XII Фуль­ми­на­та. Изве­стия Ака­де­мии Наук Азер­бай­джан­ской ССР 1, 79—88.

с.610 Pa­nov, A. R. 2008: Rim na se­ve­ro-vos­toch­nykh ru­bez­hakh: vzai­moot­nos­he­niya s go­su­darstva­mi Se­ver­no­go Pri­cher­no­mor’ya i Za­kav­kaz’ya v I v. do n. e. — per­voy tre­ti II v. n. e. [Ro­me on the North-East Fron­tiers: In­te­rac­tions with Sta­tes of the Nor­thern Black Sea Area and Transcau­ca­sia from the First Cen­tu­ry BC to the First Third of the Se­cond Cen­tu­ry AD]. Ar­za­mas.

Панов, А. Р. Рим на севе­ро-восточ­ных рубе­жах: вза­и­моот­но­ше­ния с государ­ства­ми Север­но­го При­чер­но­мо­рья и Закав­ка­зья I в. до н. э. — пер­вой тре­ти II в. н. э. Арза­мас.

Pe­re­va­lov, S. M. 2010: [Ro­man stra­te­gy in Cau­ca­sus in the Cap­pa­do­cian go­ver­norship of Fla­vius Ar­rian], In: S. M. Pe­re­va­lov (ed.), Tak­ti­ches­kie trak­ta­ty Fla­viya Ar­ria­na: Tak­ti­ches­koe is­kusstvo; Dis­po­zit­siya pro­tiv ala­nov [Tac­ti­cal Trea­ti­ses of Fla­vius Ar­rian: Tac­ti­cal art; Dis­po­si­tion against Ala­ni], Mos­cow, 299—336.

Пере­ва­лов, С. М. Рим­ская стра­те­гия на Кав­ка­зе в кап­па­до­кий­ское легат­ство Фла­вия Арри­а­на. В кн.: С. М. Пере­ва­лов (ред.), Так­ти­че­ские трак­та­ты Фла­вия Арри­а­на: Так­ти­че­ское искус­ство; Дис­по­зи­ция про­тив ала­нов. М., 299—336.

Rey­nolds, J. 1960: Inscrip­tions and Ro­man stu­dies 1910—1960. Jour­nal of Ro­man Stu­dies 50, 204—209.

Schie­ber, A. S. 1976: The Fla­vian Eas­tern Po­li­cy. Buf­fa­lo.

Sy­me, R. 1958: Ta­ci­tus. 2. Ox­ford.

Tre­ver, K. V. 1953: Oc­herki po is­to­rii kyl’tu­ry drev­ney Ar­me­nii (II v. do n. e. — IV v. n. e.) [Es­says on His­to­ry of An­cient Ar­me­nian Cul­tu­re (II B. C. — IV A. D.)]. Mos­cow — Le­ningrad.

Тре­вер, К. В. Очер­ки по исто­рии куль­ту­ры древ­ней Арме­нии (II в. до н. э. — IV в. н. э.). М.—Л.

Tre­ver, K. V. 1959: Oc­herki po is­to­rii i kyl’tu­re Kav­kazskoy Al­ba­nii (IV v. do n. e. — III v. n. e.) [Es­says on His­to­ry and Cul­tu­re of Cau­ca­sian Al­ba­nia (IV B. C. — III A. D.)]. Mos­cow — Le­ningrad.

Тре­вер, К. В. Очер­ки по исто­рии и куль­ту­ре Кав­каз­ской Алба­нии (IV в. до н. э. — III в. н. э.). М. — Л.

Tse­re­te­li, G. V. 1960: [The Greek inscrip­tion of the age of Ves­pa­sian from Mtskhe­ta]. Vestnik drev­ney is­to­rii [Jour­nal of An­cient His­to­ry] 2, 123—133.

Цере­те­ли, Г. В. Гре­че­ская над­пись эпо­хи Вес­па­си­а­на из Мцхе­та. ВДИ. 2, 123—133.

Tum­bil’, P. Th. 1948: [Ro­man inscrip­tion of the first cen­tu­ry AD un­co­ve­red in the ter­ri­to­ry of Azer­baijan (Kab­ris­tan)]. Dok­la­dy Aka­de­mii Nauk Azer­baydzhanskoy SSR [Re­ports of Aka­de­my of Scien­ces of Azer­baydzha­ni SSR] IV, 7, 312—313.

Тум­биль, П. Х. Рим­ская над­пись I века н. э., обна­ру­жен­ная в пре­де­лах Азер­бай­джа­на (Каб­ри­стан). Докла­ды Ака­де­мии Наук Азер­бай­джан­ской ССР IV, 7, 312—313.

Whit­ta­ker, C. R. 2004a: Ro­me and its fron­tiers: the Dy­na­mics of Em­pi­re. Lon­don — New York.

Whit­ta­ker, C. R. 2004b: The Ro­man Fron­tiers Now. New York.

Whit­ta­ker, C. R. 2008 (2000): Fron­tiers. In: The Cambrid­ge An­cient His­to­ry. 2^nd ed. Vol. 11. The High Em­pi­re 70—192. Cambrid­ge, 293—319.

Yam­polskiy, Z. I. 1949: [Con­cer­ning one Ro­man inscrip­tion in Azer­baijan] Izyes­tiya Aka­de­mii Nauk Azer­baydzhanskoy SSR [Pro­cee­dings of Aca­de­my of Scien­ces of Azer­baydzha­ni SSR] 1, 89—96.

Ямполь­ский, З. И. К рим­ской над­пи­си в Азер­бай­джане. Изве­стия Ака­де­мии Наук Азер­бай­джан­ской ССР 1, 89—96.

Yam­polskiy, Z. I. 1950: [Again un­co­ve­red La­tin inscrip­tion near moun­tain Bejuk-Dash], Vestnik drev­ney is­to­rii [Jour­nal of An­cient His­to­ry] 1, 177—182.

Ямполь­ский, З. И. Вновь откры­тая латин­ская над­пись у горы Беюк-Даш. ВДИ 1, 177—182.