«Падение» Римской империи в восприятии современников
© 2020 г. Перевод с итальянского В. Г. Изосина.
с.31 § 1. «Информационное» обеспечение населения Римской империи, даже в моменты её наибольшей силы и организационных возможностей и, при необходимости, осуществление в отношении её граждан того, что сегодня мы назвали бы «пропагандой», всегда оставалось большой, практически неразрешимой проблемой, по крайней мере, в соответствии с теми канонами, которыми регулируются современные системы распространения новостей.
На относительно высоком уровне правящего класса имперская почтовая система (cursus publicus), несомненно, обеспечивала неплохой обмен информацией от центра к периферии и обратно, но на среднем и низшем уровнях городского населения (а ещё хуже — населения сельской местности) осведомлённость, например, о том, что один император прекратил править, а другой — стал его преемником на троне, достигалась отнюдь не просто и не быстро.
Превосходным средством коммуникации было, несомненно, вызываемое потребностями коммерческого обмена обращение денежных эмиссий: каждый император, взойдя на трон, спешил отчеканить монету и посредством предоставляемого чеканным металлом скудного пространства проинформировать народ о своих намерениях. С помощью сокращений и символов, которые могут показаться нам непонятными, но которые должны были быть вполне пригодными для использования, император извещал, что в империи будет царить мир, что варвары были (или будут) разбиты, что сенат умеряет притязания императора, что наступила, наконец, эпоха мира, и т. д.; очевидно, что имя нового государя чеканилось вместе с его девизом и получало распространение. Разумеется, это предполагало грамотность относительно большой части населения, особенно на городском уровне, но гораздо меньшей на сельском уровне, где, впрочем, обращалось и меньшее количество денег; появление новых монет сообщало таким образом, часто с с.32 большим запозданием, факты и известия, которые мы сегодня ожидаем от внеочередных выпусков теленовостей.
Менее эффективны были другие средства коммуникации, такие как глашатаи или процессии, которые несли изображения, представлявшие события, которые в «центре» хотели сделать известными на периферии, и которые, очевидно, прибывали в те места, каких могли достигнуть.
Оставалась ещё устная коммуникация: рассказы путешественников; сообщения, доставленные вестниками городским магистратам; известия о событиях, переданные моряками1.
В любом случае, весьма скромная картина обеспечения информацией (по крайней мере, широко распространённой); эти условия необходимо иметь в виду перед тем, как затронуть тему нашего разговора, который как раз связан с возможностью получить информацию большой важности (по крайней мере, так нам кажется сегодня и, по меньшей мере, начиная с Эдуарда Гиббона), такую, как известие о конце Западной Римской империи.
§ 2. Согласно традиции, Западная Римская империя фактически «пала» — если использовать эту вошедшую в обыкновение словесную форму — в первые дни сентября 476 года после «низложения» её последнего государя, Ромула Августула, варварским вождём, хотя и служившим в римских вооружённых силах, по имени Одоакр; таким образом, через несколько месяцев, при желании, можно даже отметить 1525-летие этого события.
Но что же на самом деле произошло в те далёкие дни и, прежде всего, как это восприняли — если восприняли — современники? Проще говоря: понимал ли кто-нибудь, что Римская империя «пала»?
И когда это было понято?
На каком удалении от событий? И что тогда осталось вместо неё? Какими источниками мы располагаем? Что нам известно — сегодня — об этом восприятии и, прежде всего, к каким последствиям привело это «падение»?
Я попытаюсь ответить на эти вопросы, вначале совершив экскурс в состояние империи в преддверии 476 года, а затем изучив некоторые первоисточники, рассказывающие об этом «падении».
§ 3. Все мы знаем из школьных учебников, что после тяжелейшего кризиса III века великий император по имени Диоклетиан реформировал оперативную и стратегическую структуру римского государства, положив в её основу концепцию множественности командных центров. Ещё раньше несколько императоров разделили задачи и территориальные сферы контроля, но у Диоклетиана это разделение стало «конституционным», если позволить себе современное выражение.
В начале IV века император стал начальником штаба, призванного управлять наиболее организованной структурой res publica, вооружёнными силами, прежде всего для защиты границ от всё более частых варварских набегов, нередко представлявших собой самые настоящие вторжения.
«Невоенная» имперская административная деятельность всё более сокращалась с.33 в пользу контролируемых могущественными латифундистами местных структур, для которых — в определённом смысле — уже, кажется, характерны конститутивные элементы будущих средневековых феодов.
В действительности империя никогда, даже на пике своего развития (I—
Диоклетиан предполагал, что сможет создать комплекс из четырёх командных центров на высшем уровне (а именно мы говорим о «тетрархии»), два — территориально более крупных — управляемых августами (правящими императорами), и два — меньших по размеру или с особыми условиями — цезарями, своего рода вице-императорами, которые со временем станут преемниками августов и, в свою очередь, назначат других цезарей, чтобы цепочка командования не прерывалась и, следовательно, способность к управлению всегда оставалась максимально эффективной.
Однако эта реформа почти сразу же натолкнулась на мель династического утёса.
Династическая преемственность оказывалась гораздо более приемлемой (и, прежде всего, куда более понятной) для масс в эпоху тревожных перемен; в конечном итоге августы назначили цезарями собственных сыновей, а не наиболее достойных из своих соратников. Это не помогло избежать узурпаций и некоторым удачливым узурпаторам удалось даже взойти на престол, один из них — Константин Великий, и были основаны — иногда прочные — династии.
Династия Константина исчерпалась с Юлианом в 365 году[1]. Следующая династия Валентинианов вскоре слилась с династией Феодосидов.
И Феодосий Великий, последний император, правивший единолично в течение нескольких лет, фактически вверил в 394 году обе части империи, западную и восточную, двум своим сыновьям Гонорию и Аркадию.
§ 4. Таким образом, после его смерти произошёл ещё один решительный конституционный сдвиг, в результате которого одна и та же династия обосновалась, благодаря двум ветвям семьи, на двух отдельных территориях, составляющих империю; орозианская формула commune imperium divisis tantum sedibus, то есть единая империя с двумя отдельными столицами, с двумя отдельными правительствами, стала правилом2.
Система предусматривала, что если трон одной из двух частей становится вакантным, другая назначает нового императора; мы принимаем во внимание, что, вообще-то, речь шла об одной и той же правящей фамилии.
Механизм сработал, хотя и не без проблем, когда после смерти Гонория Феодосий II, сын Аркадия, способствовал, даже военной поддержкой, вступлению на западный трон своего племянника[2] Валентиниана III, сына Галлы Плацидии (425 г.).
с.34 Однако, когда в 450 году в Константинополе умер сам Феодосий II, Валентиниану III не позволили вмешаться взаимным образом, и восточная элита назначила императором военного Маркиана, хотя формально всё ещё признавала необходимость династических уз — настолько, что новый император вступил в брак с сестрой покойного предшественника Пульхерией. Но в 453 году со смертью Пульхерии династические связи между востоком и западом были прерваны, и династия Феодосидов подошла к концу.
Это привело к усилению разобщённости между двумя частями империи, которая и без того была значительной, в некоторых случаях граничащей с враждебностью, если не с состоянием войны. Более уязвимый Запад находился в состоянии, близком к краху, и полагался на могущественных военных деятелей, которые за счёт своей харизмы как-то поддерживали то, что оставалось от оборонительной системы и особенно — сложную систему «международных отношений» с варварскими народами, некоторые из которых к тому времени поселились на римской территории в качестве федератов или в какой-либо иной форме формального подчинения императору.
Ещё в 454 году Аэций, очередной правивший западными судьбами «генералиссимус» («последний римлянин», как его назовёт Прокопий3), мог похвастаться имперским контролем над огромными территориями, от Испании до Галлии, от Мавретании до Ливии, от Реции до Норика и Далмации, а также — естественно — великого италийского редута; но его власть стала, возможно, чрезмерной и Валентиниан III опасался посягательства на свой трон со стороны того, кто должен был быть его главной опорой; подталкиваемый своими страхами он, как часто бывает со слабыми, поспешил с решением и, устроив западню при дворе, собственными руками убил Аэция.
Обвал почти сразу охватил Западную империю; я не намерен останавливаться здесь на других вопросах или сопутствующих причинах, в первую очередь, религиозных или системно-экономических (на это, очевидно, не было бы времени).
Однако именно с этого эпизода, с этого заговора берут начало некоторые источники, чтобы сказать, что империя каким-то образом вступила в разрушительный кризис или, скорее, что с этого момента она больше не сможет найти силы, необходимые для выживания:
Аэций, великий спаситель Западного государства и ужас короля Аттилы, вместе с другом Боэцием зарезан во дворце императором Валентинианом, и с ним пала Западная империя и до сих пор не имела сил подняться.
Так нам начинает встречаться слово «пала»; и если этот источник «восточный», то впоследствии мы находим то же известие и в совершенно западных свидетельствах5; эти обозначения отмечают ощущение, которое, очевидно, с.35 исходило из современных событиям источников; нельзя, однако, исключать, что речь идёт об отражении постфактум, реконструированном после тщательного анализа последующего развития событий.
§ 5. Состояние империи в 454 году, на момент смерти Аэция, было состоянием обречённого, но всё ещё наделённого средствами к поддержанию жизни организма; как только прекратились личные отношения между убитым генералиссимусом и вождями варваров, стало ощутимым уменьшение возможностей центрального правительства, не готового компенсировать смерть лидера, и произошёл стремительный обвал, в результате которого империя в следующие двадцать лет подверглась постепенному сокращению до Италии и Норика с несколькими анклавами в Галлии и Далмации.
В 455 году, через несколько месяцев после убийства Аэция, Валентиниан III сам был убит в результате ещё одного заговора, а Рим подвергся атаке и разграблению со стороны вандалов, которые вывезли в Карфаген огромную добычу, в том числе многих выдающихся пленников, включая уцелевших представителей Феодосиевой династии, вдову и дочерей Валентиниана III.
Уже это событие, гораздо более серьёзное, чем предыдущее «разграбление» Алариха в 410 году, казалось, продемонстрировало определённый, фактический конец императорской власти на Западе, а Восток мало или совсем ничего не сделал для того, чтобы помочь братской империи в её затруднительном положении.
За Валентинианом III, однако, за короткий двадцатилетний срок последовали ещё целых девять императоров. И дважды восточные императоры, Лев и Зенон, пытались отправить на Запад собственных кандидатов на замещение императорской вакансии, сумев на краткое время (не всегда добросовестно) подтвердить такого рода «феодосийское правило», согласно которому одна империя должна была позаботиться о замещении престола другой, оставшейся без государя.
Тем не менее ситуация стала неуправляемой, прежде всего в военном отношении; более того, римская сенаторская аристократия «усвоила» новый политико-экономический контекст и отсутствие императора оказалось весьма выгодным для её собственных интересов; она не имела никакого желания, чтобы Константинополь ставил в Италии своего императора, воспринимаемого теперь (с учётом изменения баланса сил в пользу Востока) как своего рода византийский наместник.
Последний из них, поставленный Зеноном в 475 году Юлий Непот, правил в течение нескольких месяцев, а затем был вынужден искать убежища в Далмации, где не мог сделать ничего большего, как создать западное правительство в изгнании, смотревшее на Константинополь как на опору своей власти.
Борьба за римский и равеннский дворцы нашла тогда очередной мимолётный компромисс в провозглашении императором мальчика, сына патриция Ореста, последнего военачальника остатков римских вооружённых сил (традиционная дата — 31 октября 475 года).
Этого мальчика, точный возраст которого нам неизвестен (от пятнадцати до восемнадцати лет?), звали Ромул (возможно даже Ромул Август); любопытно, и такие совпадения часто бывают поистине безжалостными, что он носил соединёнными в с.36 своём имени имя первого царя и имя первого императора Рима.
Конечно, его родители не думали о такой его судьбе, и имя Romulus было к тому же наследственным в семье и означало разве что своего рода «националистическое» притязание; но факт заключается в том, что этот мальчик, позже названный Августулом в вероятном значении «маленький Август», то есть «маленький император» (или «императрёнок»), был, с этими именами, самым последним из императоров.
Это ничего не говорит о правлении этого юноши, которое, вероятно, ограничивалось обычным управлением, но может похвастаться обычной денежной эмиссией, которая передала нам идеальный портрет (стандартизированный и, скорее всего, далёкий от правды).
28 августа 476 года вспыхнул военный мятеж, в результате которого в течение нескольких дней были убиты Орест и его брат Павел, дядя юного императора, умерщвлённые Одоакром, возглавлявшим группу варваров, вероятно, ранее уже состоявших на службе в римской военной организации.
В начале сентября Одоакр сместил Ромула с престола и сослал его вместе с его родственниками в Кампанию:
Вступив в Равенну, [Одоакр] низложил Августула с царства, однако, сжалившись над его детским возрастом и потому, что тот был красив, сохранил ему жизнь, а также пожаловал ему доход в шесть тысяч солидов и отправил его в Кампанию вместе с его родственниками жить на свободе…
Однако западная администрация в значительной степени осталась нетронутой и продолжала функционировать под контролем основных сенаторских групп; как несколько лет назад метко заметил один известный учёный, в этих непритязательных событиях сжато выразилось бесшумное падение империи.
§ 6. Трудно представить, чтобы такие события, по сути столь малозначительные, столь второстепенные, периферийные произвели на современников — даже в течение длительного времени передачи самих новостей — что-то помимо поверхностного впечатления; определённо не случилось того, что, как вспоминал Бенедетто Кроче, было сказано его старым профессором, а именно, что в 476 году был спущен «занавес над представлением древней истории, чтобы сразу же подняться и дать начало представлению истории средневековой»7.
Не единожды, иногда даже на несколько лет, Западная империя фактически оставалась без своего императора, затем — зачастую неожиданно — появлялся другой и конституционная преемственность возобновлялась; более того, в данном случае западное правительство, хотя бы и в изгнании, обосновалось в Далмации (с Солоной в качестве «столицы») — как уже упоминалось — под руководством Юлия Непота, предшественника Ромула, посланного на Запад императором Зеноном. Таким образом, технически, по крайней мере с восточной точки зрения, Ромул был узурпатором, ныне свергнутым, тогда как с.37 законным императором оставался Непот, который продержался до 480 года, четыре года после того, что мы продолжаем считать концом империи.
Мы должны иметь в виду эту точку зрения и эту дату, поскольку только после смерти Непота наступила своего рода «разрядка» между Востоком и Западом или, вернее, своего рода восточное признание формального (только формального) подчинения Запада императору Константинополя.
Вероятно, именно на этом деликатном этапе была создана небольшая группа сообщений, причисляемых к маргинальным заметкам императорской канцелярии Равенны в официальных документах, относящихся к правительственным регестам.
Например, вот как выразительно прокомментирован 476 год в двух текстах, чья первоначальная редакция была, возможно, почти современна событиям:
И среди бедствий и нежданного крушения государства, в то время, когда римские силы сами себя уничтожают изнутри, чужеземные племена, которые, притворно изображая дружбу, подчинялись римскому закону, восстают против него…
Отовсюду вздымаются бедствия для государства; отовсюду теснимые всевозможными племенами, (они) утратили и провинции, и владычество…
Здесь, как мы видим, нет никаких упоминаний об «окончательном падении» римского государства, даже в полном отчаяния описании исторического контекста, в признании утраты политического контроля над территорией и в принятии фактического состояния власти Одоакра; возможно, это было отражением общего ощущения правящего класса Рима и Равенны, но мы не знаем, в какой степени это «общее мнение» могло быть распространено среди более скромных слоёв населения.
Однако — повторюсь — нельзя упускать из виду существование Непота, убитого — согласно источникам — между 25 апреля и 22 июня 480 года.
Сообщение об этом комментируется только что цитированными источниками следующим образом:
Император Непот, правивший в Далмации и пытавшийся утвердить скипетр принятой им должности, был убит своими, пронзившими его неожиданными ударами…
Когда император Непот в Далмации пытался утвердить скипетр своей власти, был убит своими…
с.38 § 7. Итак, ясно: в 476 году был низложен Ромул, но до весны 480 года в Далмации ещё оставался император, предпоследний император Юлий Непот, живой и готовый сражаться.
Никакого «эпохального» размышления, во всяком случае, с западной точки зрения, напротив — как сказали бы сегодня — значительной степени understatement[3].
На самом деле во время истории Августула—
Византийский историк Малх12 без особой хронологической точности сообщает нам об одновременном прибытии ко двору Зенона (вскоре после его возвращения к власти, в конце 476 — начале 477 г.) двух посольств, одно из которых было отправлено Непотом, а другое — римским сенатом.
Первое взывало к солидарности Зенона, напоминая о сходстве между судьбой Непота в изгнании и тем, что случилось с самим Зеноном, и просило о восточном вмешательстве для восстановления законности на Западе.
Посольство римского сената, напротив, доставило западные императорские инсигнии, утверждая, что им достаточно одного императора, восточного, в то время как в Риме был сильный военачальник, который вполне мог бы его представлять; поэтому испрашивалось назначение Одоакра патрицием.
Зенон, слишком слабый, чтобы пойти на риск военного вмешательства, прибегнул к дипломатической изворотливости: упрекнул жителей Запада в пренебрежении бедным изгнанником Непотом, однако назначил Одоакра патрицием; по сути, он оставил Непота на произвол судьбы.
С восточной точки зрения, игра, ставкой в которой было существование конкурирующей империи, закончилась ещё до её официального завершения, если доверять намёкам, которые можно найти в источниках, сообщающих об интеллектуальных спорах в период между 460 и 470 гг.13
Однако остаётся вопрос: кто отправил римское сенаторское посольство?
Малх говорит, что это был сын Ореста, который этим жестом фактически «отрёкся» от трона: формально — в пользу восточного коллеги, по сути же — в пользу Одоакра14.
§ 8. Наши источники, конечно, не блещут ясностью, и по поводу некоторых отрывков были пролиты реки чернил, в частности, по поводу сообщения Анонима Валезия, указавшего вызывающую удивление продолжительность правления Ромула Августула в десять лет:
Как это могло быть? Были выдвинуты самые остроумные гипотезы, в том числе о своего рода легитимистском притязании, то есть о притязании с.39 на признание легитимности юного императора, даже низложенного и сосланного, вплоть до его смерти (которая, следовательно, должна быть отнесена к 485 году).
В действительности же вполне вероятно, что в этот отрывок Анонима Валезия, как было продемонстрировано совсем недавно, должно быть внесено исправление «десять месяцев» там, где долгое время нужно было читать «десять лет», также потому, что о Ромуле, возможно, именно нашем, было кое-что известно ещё в 507 году, в эпоху Теодериха, из одного письма Кассиодора16.
Добавим, однако, что с 476 по 480, до года смерти изгнанника Непота, с точки зрения властей Константинополя имела место ситуация praesumptio, то есть незаконного правительства (которое «претендовало» на собственную легитимность), но потом произошло постепенное потепление и фактическое признание правительства Одоакра, поддержанного тем временем западной сенаторской аристократией, предоставившей ему административные, бюрократические и экономические кадры в дополнение к поддержке римского сенаторского собрания, которое даже вновь обрело свои древние права, такие как право чеканить монету.
До прибытия в Италию Теодериха (489—
В конце концов, бесспорно, что присутствие на вершине государства могущественного варварского генерала не представляло собой новшества, сенат продолжал свою административную и законодательную деятельность, консулы продолжали давать годам своё имя, в Риме даже отреставрировали Колизей, были даны публичные игры, и для этого периода было характерно заметное экономическое процветание.
Теодерих ещё больше стабилизировал ситуацию, созданию которой способствовал Одоакр после 476 года, и постепенно его собственная «королевская» фигура заменила фигуру — теперь вакантную — западного имперского суверена, устранив тем самым своего рода презумпцию преемственности, так сказать, in absentia[5], характерную для периода Одоакра.
Западная аристократия продолжит служить на политико-административном поприще также в правление Теодериха, а сенат продолжит играть свою роль посреднической палаты между римской реальностью, её традициями и культурой, и новой готской реальностью, создавшей брешь в вековой италийской истории.
Именно в эпоху Теодериха был написан текст, содержащий первое признание произошедших перемен, первое спокойное замечание о произошедшем конце Западной Римской империи.
Мы обращаемся к 511 году, когда монах Евгиппий, описывая жизнь св. Северина и с.40 упоминая то время, когда пограничные войска Норика (примерно сегодняшняя Австрия) всё ещё регулярно получали своё жалованье, мимоходом заметил:
В то время, когда Римская империя (ещё) существовала, для охраны границы во многих городах воины содержались за счёт государственного жалованья.
Таким образом, дискурсивно, в контексте сообщения о социально-экономическом факте, об экономическом и административном повороте, появляется осознание «раньше» (которое можно было вспомнить и которому соответствовала определённая политическая, организационная и административная система) и «после», «сегодня», «сейчас», в котором упомянутая система оказалась изменённой, существенно иной.
Однако, несмотря на свою важность, это соображение остаётся импровизированным, непродуманным; тем не менее, примерно через тридцать пять лет после «падения» империи кто-то начал это замечать.
Протяжённость одного поколения: тем, кому в 476 году было от пятнадцати до восемнадцати лет, в 511 году было пятьдесят — пятьдесят три, и если они достигли этого, поистине завидного для той эпохи возраста, то могли сказать, что они жили «раньше» и «после».
Те, кто родились после 476 года и лишь слышали об этом «раньше», осознавали, что теперь было только настоящее и это настоящее должно было отличаться от прошлого, которое у них не было возможности ни узнать, ни увидеть.
Ключевая фигура этой эпохи, Кассиодор, родившийся в 489/490 г. и умерший в поистине необыкновенном возрасте девяноста четырёх лет, в 583 году мог, конечно, иметь представление о том времени, «когда существовала империя», поскольку дышал его атмосферой в семье, где его родственники, его учителя насыщенно пережили последнюю стадию империи, его детство и юность прошли в период создания королевства Теодериха, в котором он даже стал чиновником и «министром»; но он также смог стать свидетелем трагического конца этого мира, отвоевания Италии византийцами и крушения надежд на процветающую италийскую автономию и, прежде всего, крушения хрупкого баланса между классической цивилизацией и варварскими народами, олицетворявшего собой это необычное явление, уникальный италийский эксперимент периода 476—
То, на что он ставил, смогло дать лишь частичный результат, приведя к мучительному и драматическому выбору спасения античной культуры посредством её сохранения и воспроизводства в монастырской среде.
§ 9. Размышления о конце империи, о новом образе жизни, балансирующем между прошлым, которого больше не существовало (но которое продолжало обеспечивать операционную основу гражданской жизни, права, законов, экономики, культуры и т. д.), и с.41 будущим, которое можно было увидеть только в настоящем, но которое нельзя было различить среди грозных туч, постепенно перешли от социологической фазы привычного (как в размышлении Евгиппия) к иному пониманию, усвоенному правящими классами как на Западе, так и на Востоке, и получившему двойственное толкование, каковым в Италии было: конец = осторожное начало нового мира, но в Константинополе воспринималось как: конец = пустота, которую нужно заполнить.
Если до 476—
Римская империя, начинаясь с востока, но с перспективой единого константинопольского суверенитета, могла (должна была!) воссоединиться.
Вместе с Юстином, а особенно с Юстинианом, на константинопольский трон взошла династия иллирийского происхождения с сильными националистически-римскими позывами18, с оттенком унитаристского фанатизма, которая вернёт престиж латинского языка даже на Востоке, хотя и на короткий период, и которая желала утвердить универсалистский план, предусматривавший отвоевание всего Средиземноморского бассейна, но уже не для возвращения западного государя в старой столице, в Риме, а для восстановления по всей империи верховенства императоров (теперь «византийских») Константинополя.
Политически далеко идущий план, но, будучи реализован, он приведёт к одной из самых жестоких и бессмысленных военных операций в истории, а в том, что касается собственно италийской реальности, повлечёт настолько тяжкие последствия, что станет решающим для будущего разрушения италийского политического единства, а также для распада различных реальностей, с трудом встраивавшихся в то, что может быть названо варварским Западом.
§ 10. Между 519 и 534 годами (вероятно, ближе ко второй дате) было дано — не случайно накануне отъезда Велизария в Италию — первое чёткое утверждение — в политическом плане — о падении империи, которое обнаруживается в восточном источнике и показательно исходит из-под пера латиноязычного византийского хрониста Марцеллина (которого мы имели случай упомянуть ранее), уроженца той же географической области, что и Юстиниан:
Одоакр, король готов, овладел Римом. Одоакр тотчас же умертвил Ореста. Сына Ореста Августула Одоакр приговорил к наказанию в виде ссылки в Лукулланский замок в Кампании. Гесперийская империя римского народа, которой первым из августов на семьсот девятом году от основания с.42 Города начал владеть Октавиан Август, погибла вместе с этим Августулом на пятьсот двадцать втором году правления предшествовавших ему императоров, и с тех пор Римом владеют готские короли.
По поводу этого отрывка также были пролиты, как говорится, реки чернил. В любом случае, выражение Hesperium imperium для определения Запада может отражать только восточную точку зрения: в греческом языке hespérios (отсюда итальянское Vespro/Vespero) указывает на что-то западное по отношению к эгейской географической области.
Это технический термин географического и геополитического характера.
Тот, кто написал Hesperium для того, чтобы сказать «Западная», имел свой рабочий стол в Константинополе и называл pars orientis Римской империи своей родиной. Это важное замечание позволяет нам понять, что способность зафиксировать прекращение Западной империи как политической структуры изначально была восточной и служила оправданием византийских реваншистских притязаний в отношении Запада.
В Италии же (во всяком случае, на Западе) была предпринята попытка пойти по мягкому пути непрерывной преемственности, и не было объявлено о конце того, что хотели продолжить, хотя и под другим обличьем; путь, полный приключений, но на самом деле дальновидный, пытавшийся примирить старое с новым.
Возможно, по этой причине мы не располагаем конкретными свидетельствами изменения политического климата, которые позволили бы нам разглядеть осознание конца империи, не столько потому, что не было осмыслено само событие, сколько потому, что это было бы политически неприемлемо для аристократии, жившей за счёт имперской «ренты», стало бы нарушением заключённого с готами молчаливого компромисса.
Тот, кто пошёл бы на это (как Боэций), заплатил бы высокую цену не только Теодериху, но и самой аристократии.
Следует также отметить — в отрывке Марцеллина — предложенную систему датирования событий, которая соотносит дату начала империи с Октавианом Августом и общим числом лет правления всех последовавших за ним императоров. Что означало соотнесение 476 года с этим датами? Не говоря о других, более сложных хронологических исследованиях, такая намеренная точность показывает, что это событие было отнесено к числу заслуживающих особого внимания.
Также Марцеллин достаточно явно использует игру слов между Августом и Августулом для того, чтобы выделить две крайние точки имперского строительства.
В любом случае, за полемикой элит, изображавшей конец империи и собиравшей материалы для идеологического конфликта вокруг него, огромная с.43 масса жителей территорий бывшей Западной империи оставалась лишь слегка затронута этой проблемой.
§ 11. Здесь я приведу два отрывка из готского историка Иордана, писавшего в 551 году, примерно через двадцать лет после Марцеллина, но полностью воспринявшего его исходное сообщение, воспроизведя его почти дословно:
Но вскоре Одоакр … вторгся в Италию и лишённого царства императора Августула приговорил к наказанию в виде ссылки в Лукулланский замок в Кампании. Таким образом Гесперийская империя и верховенство римского народа, которой первым из августов на семьсот девятом году от основания Города начал владеть Октавиан Август, погибла вместе с этим Августулом на пятьсот двадцать втором году правления предшествовавших ему императоров, и с тех пор Римом владеют готские короли.
и далее:
Одоакр … занял Италию и, убив Ореста, сверг сына его Августула с престола и приговорил его к каре изгнания в Лукулланском укреплении в Кампании. Так вот Гесперийская империя римского народа, которую в семьсот девятом году от основания Рима держал первый из августов — Октавиан Август, погибла вместе с этим Августулом в год пятьсот двадцать второй правления всех его предшественников, и с тех пор Италию и Рим стали держать готские короли[7].
Как уже упоминалось, Иордан был готом, пытавшимся умерить требования своего народа в сложных обстоятельствах конца королевства, созданного в Италии Теодерихом; его идеалом было сосуществование двух культур и в его случае сообщение о конце империи в 476 году представляло собой лишь необходимый этап в трудном переходе к новому, неизменно с исключительным уважением к великим событиям римской истории, о которых он, собираясь изложить их in modum storiunculae[8]22, говорит так:
…чтобы я, срывая цветки из речений предшественников, вкратце пересказал, каким образом возникло и продолжалось Римское государство, и покорило почти весь мир, и до сих пор хотя бы в воображении его удерживает…
Как мы видели, игра слов «Август — Августул» вслед за Марцеллином была воспринята также Иорданом24; через несколько десятилетий византийские источники предпочтут ей игру на переходе от Ромула (мифического царя-основателя) к Ромулу (последнему императору) для изображения конца «римской» власти, но не поддерживавшего её универсалистского принципа.
Translatio imperii («перенесение империи») от первого ко второму Риму оправдывалось сохранением преемственности Августов, тогда как конец римской последовательности символически подтверждался переходом от первого Ромула к последнему. Более того, история Запада воспринималась теперь Византией как внешняя по отношению к её собственному миру.
Возьмём, например, Евагрия, писавшего около 594 года при императоре Маврикии; для него Августул, несомненно, последний император, но как «последний Ромул»:
[Непота] низлагает Орест, после которого [правит] его сын Ромул, по прозвищу Августул, ставший последним императором Рима тысяча триста три года спустя после царствования Ромула…[10]
Писавший почти через два столетия после этого автора историк из Чивидале Павел Диакон возвращается к сообщению Марцеллина, вестернизируя его, то есть очищая от любых следов византийской «контаминации»:
Августул же, в руках которого находилась императорская власть, … отказался от императорского достоинства. Так, Римская империя в Риме, та достойная уважения всего круга земного и священная громада, которая была основана Октавианом Августом, пала вместе с этим Августулом в 1209 году от основания Города, через 517 лет после Гая Цезаря, который первым установил единоличную власть в государстве, то есть в 475 году от воплощения Господня. Итак, когда Августул сложил с себя императорское достоинство, Одоакр, вступив в Город, получил власть над всей Италией…[11]
с.45 Восприятие значительности события подчёркивается усложнением соотносительности дат и хронологического синхронизма, где также играет роль христианская эпоха.
Возможно, в попытке прояснить какую-то двусмысленность на сцену вступает, помимо привычного Октавиана Августа, также Юлий Цезарь; датировка, однако, представляется весьма сомнительной.
Тем не менее, Historia Romana Павла Диакона продолжается ещё почти восемьдесят лет после роковой даты 476 года; этот конец является для Павла переходом и даже он, лангобард, выражает идеи, сходные с идеями Кассиодора и Иордана, о неизбежности интеграции культур и цивилизаций. Однако он не успел стать свидетелем возрождения в 800 году, хотя бы и в грубой постановке франков Карла, Западной Римской империи, давшего в условиях зарождающегося Средневековья новую жизнь необычному наднациональному политическому начинанию.
с.48
Библиографические рекомендации
Поскольку было бы весьма опрометчиво предлагать полную библиографию по столь изученной теме, как конец Римской империи, я ограничусь приведением небольшой выборки исследований и статей.
1) общие работы о конце Западной империи:
Bury J. B., History of the Later Roman Empire from the death of Theodosius I to the death of Justinian, (London 1923) New York 1958, 2 volumi.
Cantarelli Luigi, Annali d’Italia. Dalla morte di Valentiniano III alla deposizione di Romolo Augustolo (anni 455—
Jones Arnold Hugh Martin, The Later Roman Empire (284—
Kaegi jr. W. E., Byzantium and the Decline of Rome, Princeton 1968.
Mazzarino Santo, La fine del Mondo Antico, (1959=), Rizzoli, Milano 1988.
Momigliano Arnaldo, L’età del trapasso fra Storiografia Antica e Storiografia Medievale (320—
Paribeni Roberto, Da Diocleziano alla caduta dell’Impero Romano d’Occidente, Cappelli, Bologna 1941.
Solari Arturo, Il Rinnovamento dell’Impero Romano, vol. I, L’Unità di Roma 363—
Stein Ernest, Histoire du Bas-Empire, ed. française par
Vogt Joseph, Der Niedergangs Roms, tr. it. Il Declino di Roma 200—
Wes Martin A., Das Endedes Kaisertums im Westen des Römischen Reichs, s’Gravenhage 1967.
Zecchini Giuseppe, Aezio: l’ultima difesa dell’Occidente Romano, L’Erma di Bretschneider, Roma 1983.
2) работы о последних западных императорах (455—
Петроний Максим
Cantarelli Luigi, Il cursus honorum dell’Imperatore Petronio Massimo, «BCAR», 16, 1888, pp. 47—
Авит
Mathisen Ralph W., Avitus, Italy and the East, «Byzantion», 51, 1981, pp. 232—
Mathisen Ralph W., The Third Regnal Year of Eparchius Avitus, «Classical Philology», 80, 1985, pp. 326—
Майориан
Cantarelli Luigi, L’imperatore Maioriano. Saggio critico, «ASRSP», 6, 1883, pp. 261—
Vassili Lucio, Nota cronologica intorno all’elezione di Maggioriano, «Rivista di Filologia e di Istruzione Classica», 14, 1936, pp. 163—
Max G. E., Political Intrigue during the Reigns of the Western Roman Eperors Avitus and Majorian, «Historia», 28 (1979), pp. 225—
Mathisen Ralph W., Resistance and Reconciliation: Majorian and the Gallic Aristocracy after the Fall of Avitus, «Classical Philology», 80, 1985, pp. 326—
Либий Север
Oost Stewart Irvin, D. N. Libius Severus P. F. Aug., «Classical Philology», pp. 228—
Антемий
Vassili Lucio, Note di storia imperiale. II. Motivi dinastici nella nomina imperiale di Antemio, с.49 «Rivista di Filologia e di Istruzione Classica», 15, 1937, pp. 165—
O’Flynn J. M., A Greek on the Roman Throne: the Fate of Anthemius, «Historia», 40, 1991, pp. 122—
Олибрий
Vassili Lucio, Note di storia imperiale. I. L’imperatore Anicio Olibrio, «Rivista di Filologia e di Istruzione Classica», 15, 1937, pp. 160—
Clover F. M., The Family and Early Career of Anicius Olybrius, «Historia», 27, 1978, pp. 169—
Глицерий
Gusso Massimo, Sull’Imperatore Glycerio (473—
Юлий Непот
Kent J. P. C., Julius Nepos and the Fall of the Western Empire, в: Corolla Memoriae Erich Swoboda Dedicata, Graz 1966, pp. 146—
Ромул Августул
Cessi Roberto, Augustolo od Odoacre? (A proposito del framm. 10 del Malco), «Rassegna Italiana di Lingue e Letterature Classiche», 2, 1919, pp. 29—
Cantarelli Luigi, L’ultimo rifugio di Romolo Augustolo, «Historia», 2, 1928, pp. 185—
Vassili Lucio, Oreste, ultimo esponente del tradizionalismo romano, «Rivista di Filologia e di Istruzione Classica», 671939, pp. 261—
Sartori Franco, Factus est imperator Augustulus, в: P. Gatti e L. De Finis (curr.), Dalla tarda latinità agli albori dell’Umanesimo: alla radice della storia europea, Dipartimento di Scienze Filologiche e Storiche, Trento 1998, pp. 33—
3) работы о 476 годе:
Calderone Salvatore, Alle origini della ‘fine’ dell’Impero Romano d’Occidente, в: AA. VV., La fine dell’ImperoRomano d’Occidente, Istituto di Studi Romani, Roma 1978, pp. 27—
Cracco Ruggini Lellia, Pubblicistica e storiografia bizantine di fronte alla crisi dell’Impero Romano, «Athenaeum», 51 (1973), pp. 146—
Cracco Ruggini Lellia, Come Bisanzio vide la fine dell’Impero romano d’occidente, в: AA. VV., La fine dell’Impero Romano d’Occidente, Istituto di Studi Romani, Roma 1978, pp. 69—
Croke Brian, A. D. 476: The Manufacture of a Turning Point, «Chiron», 13, 1983, pp. 81—
Demougeot Émilienne, Bedeutet das Jahr 476 das Ende del Römischen Reiches im Okzident?, «Klio», 60, 1978, pp. 371—
Irmscher Johannes, Das Ende des weströmischen Kaisertums in der byzantinischen Literatur, «Klio», 60, 1978, pp. 397—
Krautschick Stefan, Zwei Aspekte des Jahres 476, «Historia», 35, 1986, pp. 344—
Momigliano Arnaldo, La caduta senza rumore di un impero, «RSI», 85, 1973, pp. 5—
Neri Valerio, Il 476 nella Storiografia moderna, «Felix Ravenna», 111—
Todeschini Giacomo, Per una semantica storiografica dell’anno 476, «Felix Ravenna», 111—
Zecchini Giuseppe, Il 476 nella Storiografia Tardoantica, «Aevum», 59, 1985, pp. 3—
4) парадоксальное прочтение:
Наконец, я предлагаю прочесть (или, возможно, перечитать) «ungeschichtliche historische Komödie»[12] Romulus der Grosse Фридриха Дюренматта (итальянский перевод Romolo il Grande, опубликован в собрании произведений этого швейцарского писателя: Friedrich Dürrenmatt, Teatro, Einaudi, Torino 1975, pp. 4—
ПРИМЕЧАНИЯ