Замечания по проблемам подлинности и датировки Charta Cornutiana, сохранившейся в Regestum Tiburtinum
© 2022 г. Перевод с итальянского В. Г. Изосина.
с.49 Так называемую Charta Cornutiana можно считать «коронным» документом, обусловившим топографические, археологические, ономастические и хронологические толкования практически всех работ, в которых предпринимались попытки реконструировать историю долины Аньене (Val d’Aniene) в смутный период, последовавший за падением Западной Римской империи.
Как известно, этот документ на основании ряда внутренних данных, подкреплённых свидетельствами нескольких гуманистов, имеющими отношение к названному в этом документе историческому лицу, был отнесён к 471 году н.э. – дате, общепринятой археологами и историками.
В ходе своего исследования по лингвистическому анализу этого документа я имела возможность провести дипломатические, антикварные, лексические и стилистические изыскания, в результате которых полностью исключаю, наряду с традиционной датировкой этого акта, саму подлинность charta, больше похожей на одну из типичных «средневековых подделок», сфабрикованных с присущей той эпохе беспринципностью для того, чтобы поддержать светские притязания церкви1.
По этой причине мне показалось целесообразным рассмотреть документ во всей его полноте и приступить к систематическому и с.50 всестороннему исследованию, начав, прежде всего, с нового критического издания. Некоторые существенные и характеризующие этот actum моменты я изложила на конференции в Тиволи 11 декабря 1996 г.2 во время III курса обучения в Центре романо-варварских исследований, продемонстрировав несостоятельность антикварных свидетельств о главном действующем лице, знаменитом готе Валиле, и установив тем самым настоящее научно обоснованное предубеждение не только относительно датировки, но и относительно самих реалий (Realien), лежащих в основе различных аргументов, выдвигаемых сторонниками подлинности.
Charta Cornutiana, хотя и переписана с особенностями exemplar’а[1], представляется чрезвычайно сложной не только в том, что касается дипломатического оформления, но особенно из-за недостаточной ясности того, что в ней должно быть изложено. Бесспорно, в тексте чего-то не хватает, поскольку значительная часть содержания не вполне понятна. Первый момент, на который следует обратить внимание, заключается в том, что составитель cartularium[2] не сообщает о каких-либо неправильностях, как если бы он ограничился переписыванием с протографа почти фотографическим способом (дипломатическая транскрипция). Уже говорилось о весьма малой вероятности существовании Валилы и сейчас я это продемонстрирую. Но прежде всего сама латынь документа начинена любопытными и необъяснимыми лексическими и синтагматическими гапаксами (hapax[3]) и рядом терминов, вошедших в оборот в эпоху Каролингов, которые действительно трудно объяснить, не говоря уже о прочих «придумках» византиеподобных терминов, помещённых на полях, возможно, более поздней рукой.
Проблема, как можно видеть, очень сложна и заслуживает внимательного коллегиального изучения, основанного на консультациях специалистов в различных областях, а не опирающегося на ненадёжную и оставляющую желать лучшего «интуицию» отдельного учёного. В ожидании – возможно, долгом – возможности осуществить новое издание, сопровождаемое комплексным лексико-стилистическим исследованием, и во избежание того, чтобы местная историография продолжалась на основе не доказанных научно предположений, я излагаю здесь проблему во всей её полноте, с.51 начав с «судьбы» кодекса, продемонстрировав несуществование Flavius Th. Valila, а также представив образец (specimen) возможного критического издания и различных лемм, поддающихся обсуждению.
Я искренне благодарю Тибуртинское общество истории и искусств в лице его президента проф. Кайроли Фульвио Джулиани (Cairoli Fulvio Giuliani), проявившего готовность помочь и разместить в журнале “Atti e Memorie”, со знанием дела руководимым вице-президентом Общества доктором Винченцо Пачифичи (Vincenzo G. Pacifici), исследование ещё не завершённое, но необходимое для более тщательных изысканий. Я уже сейчас готова принять критику и предложения тех, кто пожелает благосклонно сотрудничать в окончательной редакции этой работы.
В 1880 году варнавит[4] Луиджи Бруцца (Luigi Bruzza) по указанию отца-бенедиктинца Грегорио Пальмиери (Gregorio Palmieri) отредактировал полное издание пергаментного кодекса, содержащего относящиеся к церкви Тиволи документы, так называемого Регеста, в настоящее время хранящегося в Ватиканском архиве с сигнатурой A.A. I–XVIII 3658. Речь, как известно3, идёт о cartularium, который может быть отнесён к не определимому точнее периоду между серединой XI в. и первой половиной XII в., типичном средневековом сборнике копий публичных и частных документов, обращённых к единственному учреждению-получателю, озаботившемуся его составлением как с целью обеспечения возможности наведения справок, так и для защиты грамот от повреждений, которые могли быть причинены их использованием.
До сих пор не было проведено комплексного исследования всего кодекса в целом, как в том, что касается условий его «изготовления», так и в отношении его содержания, вероятно, из-за того, что представляемый им интерес ограничен одним лишь тибуртинским диоцезом. Мы можем подвести краткий итог исследований Пачифичи, Лейхта, Мости и Персили4, сообщив, что впервые этот картулярий был упомянут в сборнике, составленном кардиналом Гарампи (Garampi), занимавшим в 1700 году должность коадъютора в руководстве Ватиканского архива[5], где с.52 приводился мемориал, адресованный тибуртинским епископом Джованни Андреа Кроче (Giovanni Andrea Croce) (1554–1595) кардиналу Рустикуччи (Rusticucci), хранителю Секретного архива Ватикана, посредством которого тибуртинская церковь отстаивала своё право на владение присвоенными в прошлом активами. В этих целях цитировались историко-юридические свидетельства, представляемые нашим кодексом, хранившимся в то время в тибуртинском епископальном архиве, в котором были переписаны наиболее древние документы, имеющие отношение к патримониальному статусу диоцеза Тиволи. По этой причине картулярий был передан в архив Замка Св. Ангела; в связи с этим Джузеппе Мария Суарес (Giuseppe Maria Suarez), будущий епископ Везона, снял с него копию, однако неполную, хранившуюся в библиотеке Барберини (cod. lat. 3047). Позже определённое число документов было скопировано Марини (Pap. P. 229 и 231, 255, 316, 317)5. После передачи в Ватиканский архив окончательной сигнатуре предшествовало обозначение Arm. XIII Caps. V n. 1.
С формальной точки зрения мы прежде всего замечаем, что кодекс написан римским минускулом того типа, который использовался главным образом в Фарфе, Субьяко и других центрах Лация. Чётко различаются пять почерков, которые распределяются следующим образом: A – ff. 2r–17v и 39r–46v; B – ff. 18v–38v до subscriptiones, предшествующих миниатюре с тибуртинцами и св. Лаврентием (l. 6); C – ff. 47r–v; 48r–v и 49r до l. 5; D – оставшаяся часть f. 49r; E – ff. 50r–57v. К этим почеркам добавляются два более поздних, которыми выполнены примечания на полях регеста, и третий, которым сделаны хронологические обозначения, записанные на верхних и нижних полях ff. 10v, 18r, 47r6. Картулярий украшен пятью миниатюрами с историко-документальными сюжетами, относящимися к тибуртинским событиям; они представляют собой образы невзрачные и наивные как по рисунку, так и по цветовой гамме, выполненные, вероятно, самим переписчиком без каких-либо художественных притязаний7.
Кодекс содержит восемнадцать документов общего (папские буллы, подтверждающие владения церкви Тиволи) и частного характера: пожертвования, аренды, тяжбы с субьякским аббатством, папскую буллу, касающуюся церкви диоцеза. с.53 Сильно повреждённая девятнадцатая грамота была переписана на внешней стороне листа, использованного для переплёта «регеста». Переписанные копии не следуют хронологическому критерию вследствие нерегулярного пополнения этих типичных средневековых сборников. Более того, в нашем случае можно обнаружить намерение следовать логике, основанной на важности включённых в регест документов.
Статс-секретарь Рустикуччи, получив от епископа Кроче сообщение о существовании в тибуртинском диоцезе документа, имеющего особенное значение для патримония, велел немедленно передать картулярий в надёжно защищённое место, которое позже станет притязать на титул главного гаранта в том, что касается подлинности хранящихся в нём различных грамот (chartae), папский архив того самого Замка Святого Ангела. Именно в связи с этим случаем Джузеппе Мария Суарес, будущий епископ Веноза, снял с него копию, однако неполную, хранившуюся в библиотеке Барберини (cod. lat. 3047). Позже определённое число документов было скопировано Марини (Pap. P. 229 и 231, 255, 316, 317). Из Замка Святого Ангела кодекс был впоследствии передан в Ватиканский архив, где сначала получил сигнатуру Arm. XIII Caps. V n. 1, а впоследствии – A.A. I–XVIII 3658.
Занимаясь редактированием комплексного издания кодекса, падре Бруцца расположил документы произвольным образом, в совершенно субъективном порядке. С тех пор, за исключением кратких статей по конкретной теме, не проводилось полного филологического исследования всего кодекса в целом и в настоящее время возможность пользоваться им сопряжена с особенными трудностями.
Первое замечание, которое надлежит сделать – и которое составляет punctum dolens[6] тибуртинской историографии, поскольку не подвергавшиеся критической проверке документы определяют, наряду с «территориальными» притязаниями диоцеза, топографию и топонимику всей долины Аньене с позднеантичного периода и позднее8 – заключается в том, любое частичное изучение отдельных документов во всяком случае оказывается неудовлетворительным из-за того, что всё ещё остаётся sub iudice[7] типология картулярия в целом, в том числе точные место и время составления с.54 сборника. Заявленные на эту тему работы Т. Федеричи (T. Federici)9 не были опубликованы, а «критический аппарат историко-топографического значения», изданный Бруцца в приложении к его начальной и незавершённой редакции, в настоящее время, на что в 1973–1974 гг. обратил внимание Мости10, вполне проявил свой незавершённый и, во многих случаях, фантастический характер, что никоим образом не умаляет честности исследований, проведённых более века назад с весьма жалким техническим и библиографическим инструментарием. Следует также отметить, что во время различных перемещений кодекса из тибуртинского диоцеза до окончательного размещения в Ватиканском архиве по крайней мере один документ был несколько раз переписан и описан, полностью или частично, пятью разными издателями, чьи не согласные между собой чтения оправдывают новое критическое издание, проведённое непосредственно по оригиналу.
Грамота, которую Бруцца в своём издании произвольно пожелал разместить первой (pp. 15–17), в действительности занимает в кодексе листы с f. 33v по первые шесть строк f. 36r. Речь идёт о так называемой charta Cornutiana, составленной в Тиволи 17 апреля 471 г., которая, будь она подлинна, стала бы исключительным первым instrumentum частного характера, касавшимся дарения, примерно на столетие предшествующим исторически засвидетельствованному благодеянию диакона Григория, пожалованному монастырю св. Андрея in clivo Scauri.
Грамотой 471 года романизованный гот, Fl. Valila qui et Theodovius, vir clarissimus et inlustris et comes et magister utriusque militiae, по случаю его предполагаемого обращения из арианской веры в христианство, совершённого под влияниям папы-тибуртица Симплиция11, возвёл сельскую церковь Санта-Мария-ин-Корнута в одноимённой massa Cornutiana, наделив её богатейшим патримонием, недвижимым и движимым, а также изрядным количеством подробно описанной священной утвари. с.55 Мелочное описание – любопытным образом связанное с сельской церквушкой, не ставшей в будущем главным героем особых исторических упоминаний, кроме незначительного упоминания о каком-то апостолическом визите, – приобретает характер наиболее древней и полной инвентарной описи имущества, находящегося во владении церкви.
Составление грамоты происходило в соответствии с техникой римской традиции, которая увековечивает формуляр документа, прибегая к insinuatio в gesta municipalia[10], что являлось обязательным условием для достижения publica fides[11]. Ещё один вызывающий интерес элемент – упоминание нотария Фелициана (notarius Felicianus), относящегося к той же familia гота (notario meo), которому Валила даёт поручение gestis allegari. Также и в этом случае речь могла бы идти о древнейшей фигуре позднеантичного «нотариуса», ответственного за составление актов путём записи per notas.
Исключительный характер документа, его древность, упомянутые в нём персонажи, безупречная компоновка внутренних элементов грамоты, скрупулёзное перечисление земель и утвари прямо ставят ряд исторических, археологических и юридических вопросов, которым целесообразно придать определённый порядок. Следует также добавить, что латинский язык документа – в том виде, в каком он передан, то есть без соответствующего филологического анализа – представляет особые проблемы, которые, однако, не могут быть целиком отнесены к V веку н.э., и что этот формуляр становится понятным только путём тщательного сопоставления с дипломатическими документами, касающимися специфики прав владения, часто составлявшимися для практического использования теми, кто был заинтересован в их сохранении; эти элементы никоим образом не могут считаться установленными в V–VI вв., разве что – причём другими способами, определённо не канонизированными какой-либо авторитетной формой – в отношении крупных базилик, только что заполученных от языческого культа12, и даже в этих самых первых случаях всё ещё опираясь на терминологию, в значительной степени заимствованную у классических авторов13.
с.56 Подводя итог сказанному во введении: правильное прочтение документа должно разрешить три основных проблемы: 1) наметить подходы к новому критическому изданию; 2) точно охарактеризовать фигуру Валилы и затем вернуться к проблеме датировки акта; 3) используя сравнительный метод, тщательно исследовать лексические и структурные особенности тёмной и во многом необъяснимой латыни.
Любое исследование, не принимающее в расчёт эти элементы, будет считаться чисто фантастическим, проведённым без использования научных методов и, следовательно, совершенно ненадёжным14.
с.57 Критическое издание
Мы только что наблюдали, как в ходе передачи из тибуртинского диоцеза в Ватиканский архив картулярий привлёк внимание различных учёных, которые мало-помалу позаботились о его переписывании, сокращённом изложении и издании. Эти события уже были с точностью описаны в предисловии Бруцца, который, однако, не задумался о проведении какой-либо филологической сверки опубликованных лемм. Поэтому в качестве первоначального примера мы можем представить образец (specimen) критического издания, которое проводится по следующим работам:
V = Arch. Vat. A.A. I–XVIII 3658 ex Arm. XIII Caps. V n. 1 codex membr. saec. XI ex. – XII in., ff. 33v–36r.
Suar. = Barb. Lat. 3047, saec. XVII, Io. M. Suarez ed. (I – 1630 г. в: Ex libris Tertulliani de execrandis gentium dιis, fragm. etc.)15, 86 s.
Mab. = J. Mabillon, De re diplomatica, Luteciae Parisiorum 1709, l. VI n. 1, p. 462, ed. ex Suarezio[13]16.
Spang. = E. Spangenberg, Iuris Romani tabulae negotiorum solemnium, Lipsiae 1822, pp. 158-164 ed.[15]17
Bruzza = L. Bruzza, Il Regesto della Chiesa di Tivoli, Studi e Documenti di Storia e Diritto, Roma 1880.[17]
Duch. = Liber Pontificalis. Texte, introduction et commentaire, ed. L. Duchesne, Paris I 1886, II 1892.[18]
с.58
( ) = расшифровка сокращений
[ ] = предлагается исключить
< > = предлагается дополнить
курсив = предлагается исправить искажённые буквы
1 Exemplar authent
1 authentica Suar, authenticae Mab, authenticum Duch, chartae Mab Duch,
2 ut Suar Mab Duch = a ms[19] Bru colligere ego[20]
3 illud ms. Duch Bru: illico Suar, ilico Mab Spang luminaribus Suar Mab Spang Duch
1 – 4 exemplar – substantiam del. Spang (cuius haec sunt verba: “Quae quidem verba apud Mabillonium textui male adhaerere videntur. Donatio facta est a Theodovio, sive Theodosio, ecclesiae Cornutianae, quam forte ipse fundavit, adsignandaque est anno 471 p. C. n. Initium instrumenti deesse, inconcinna styli ratio docet)[21]
Insinuatio[22] протокола в cartularium представляет первую проблему, если уже Шпангенберг выдвинул предложение о его изъятии из-за дипломатического вопроса, который ставит понятие exemplar и который я резюмирую словами Рабикаускаса (Rabikauskas): “quaeritur, utrum registratio ex originalibus, an ex minutis facta sit. R. v. Heckel18 opinatus est documenta, quae desiderio curiae registrata sunt, ex minutis, documenta autem, quae petentibus destinatariis inserebantur, ex originalibus in registra transcripta fuisse. F. Kempf19 admittit registrationem partim ex minutis, partim с.59 ex originalibus factam esse, sed negat talem regularem cum commodo curiae vel commodo destinatarii cohaerentiam. Ideoque potius dicendum est registrationem documentorum pontificiorum per totum saec. XIII secundum criteria cuique vicecancellario, immo interdum singulis registratoribus propria peractam esse. Registratio autem documentorum sollicitatione destinatarii vel eius procuratoris confectorum arbitrio sollicitantis relicta fuisse videtur”[23]20
Продолжая подчёркивать нерешённость представляемых нашим документом проблем, я остановлюсь здесь, и очень подробно, на ключевом моменте этого вопроса – на самом инициаторе дарения.
Валила
Инициатором дарения, по-видимому, является Flavius Valila, чьё имя представляет собой характерное смешение гентилиция, принятого в память об императоре, и варварского гентилиция с суффиксацией на -ila, типичной для готского происхождения21. Его звание magister utriusque militiae позволяет высказать некоторые соображения.
Как известно, начиная с III–IV вв. римская армия в весьма значительной мере состояла из герулов, скиров, туркилингов, ругов, готов. Служба в римской армии, подчёркивает Б. Скардильи, «была весьма желанна для готской молодёжи, как из-за платы, так и ради военной добычи»22, и уже со времени Константина готам присваиваются высокие воинские звания23, и знаменитый foedus, заключённый в 382 году Феодосием с.60 с визиготами24, благодаря которому они становились гражданами империи, хотя и без приобретения римского гражданства, может быть понят как признак их влиятельности в системе органов империи. Но также известно, что о настоящем италийском вторжении со стороны готов можно говорить только во времена Теодериха, который в 474 году[24] в качестве имперского патриция был послан Зеноном против Одоакра; лишь в 489 году примерно триста тысяч остроготов действительно переселились в Италию. Поэтому я отмечаю, что титул, который в нашем документе носит Валила, имеет особенность в виде сочетания двух главных командований армии. В ходе осуществлённой Константином реорганизации военная власть, ранее объединённая в лице префекта претория, была разделена между двумя magistri militum – одним для пехоты, другим для кавалерии. Когда оба командования были вновь объединены в одном лице, его званием стало magister utriusque militia25.
Таким образом, вопрос заключается в том, правомерно ли предположить, что должность с такой особенностью действительно была занята варваром, пусть даже романизованным, в период, довольно отдалённый от вторжения готов, которые к тому же завоюют фактическую власть только после победы над Одоакром. Мне кажется существенным молчание по этому поводу Notitia Dignitatum, восходящего к началу V века официального документа императорской канцелярии, который содержит точный и обновлённый перечень всех гражданских и военных должностных лиц того времени для Востока и Запада с.61 и не приписывает ни одному готу честь такой должности как действительной, но только в качестве почётного титула26.
Второе и последнее известие о Валиле исходит из некоторых – уже выражающих неуверенность – заметок Дюшена, сопровождающих Vita папы Симплиция в Liber Pontificalis, комментариев, являющихся частью обширного исследования организации земельной собственности, создаваемой в те века церковью27.
Этот папа тибуртинского происхождения – Simplicius natione Tiburtinus ex patre Castorio – как в агиографической форме передаёт Дюшен, проявлял постоянное внимание к проблеме обращения варваров и к новому использованию наиболее знаменитых зданий, свидетельствующих о былом имперском великолепии, для христианского культа. В этом контексте было организовано преобразование базилики Бассов на Эсквилине в церковь св. Андрея, к которой будет пристроен монастырь, получивший любопытное название “Sant’Andrea in Catabarbara Patricia”28. В апсиде церкви мозаикой была выложена стихотворная надпись из пяти строк, текст которой Дюшен приводит таким образом:
Haec tibi mens Valilae decrevit praedia, Christe, / cui testator opes detulit ipse suas; / Simplicius quae Papa, sacris coelestibus aptans, / effecit vove muneris esse tui ... [26]
Согласно издателю Liber Pontificalis, первая строка carmen представляет собой второе и последнее свидетельство о готе Валиле. На сочетании этого мозаичного эпиграфа и charta Cornutiana основана реконструкция истории передачи владений, совершённой готом в связи с его обращением в христианство по побуждению папы-тибуртинца Симплиция, согласно некритически воспринятым элементам, в итоге обусловившим, на что мы уже обратили внимание, местную с.62 с.63 историографию, включая ономастику и топонимику всей Долины Аньене.
![]() Апостольская библиотека Ватикана. Vat. Lat. 5407, f. 73. Рисунок Чакконио |
В 1988 году исследование Маргариты Чеккелли впервые поставило вопрос о реальности существования Валилы, одновременно реконструировав историю мозаичной надписи в церкви св. Андрея на Эсквилине29. Будет уместно вкратце напомнить приведённые соображения, которые, помимо внесения серьёзных ограничений общепринятой традиции, предлагают важные элементы, необходимые для правильного прочтения документа в контексте окружающей его реальности.
Имя Valila
Второе свидетельство, которое должно быть добавлено к свидетельству, представленному charta Cornutiana, было предложено в конце прошлого века в рамках исследования археолого-антикварного характера.
Занимаясь базиликой св. Андрея на Эсквилине, историк Хюльзен опубликовал эпиграфическую надпись из Колизея, одну из серии надписей, высеченных в качестве «карточки-заместителя» высокопоставленных лиц на мраморном карнизе подиума, месте, традиционно зарезервированном для деятелей того времени30. Эта надпись: Fl(avius) Theodobius v. c. et inl. com. et mag(ister) utriusque milit(iae), наряду с несколькими другими уже была отнесена археологом Ланчани к IV веку, но Хюльзен, полагая, что в Fl. Theodobius опознаётся Valila тибуртинского документа, высказал возражение, что эта надпись должна быть отнесена к числу тех, которые появились после реставрации, предпринятой после землетрясения 442 года31, посчитав также необходимым изменить хронологию ряда других персонажей32.
с.64 Итак, он озвучил новое предложение о восполнении: Flavius Theodobius qui et Valila33 etc., предупреждая, однако, что, вероятно, в форме имени Theodobius – других примеров которого не обнаружено – должен быть читаем готский корень *thiud, преобразованный по подобию греческого θεο, как это происходило с Theodahatus, Theodoranda и др. В этой связи полезно сообщить, что писал Э. Шрёдер, цитируемый в примечании самим Хюльзеном34: «Форма Theodovius имеет аналогию в Αλαβιχος (гот. Alawih); второй элемент -vius соответствует готскому -wi(h)us (касательно вставного заднеязычного согласного ср. франкское Chlodoveus, Chlodovechus). Таким образом, его именем должно было быть Thiudawi(h), рядом с которым Valila, деминутив от Wallia, следует рассматривать как υποκοριστικόν [уменьшительное], которое, однако, как это нередко случалось в поздний период, всё чаще использовалось как собственное и официальное имя»35. М. Чеккелли отмечает, что, даже отвлекаясь от несовместимости обладания предполагаемым Валилой титулом comes и magister utriusque militiae, полностью совпадающим с титулом Рицимера, что довольно затруднительно принять в столь специфический период, в надписи подиума Колизея присутствует имя Theodobius, но не Valila, которое, таким образом, должно было быть уникальным «варварским» именем. Кроме того, как мы видели, для отождествления любой ценой этого Flavius Theodobius с Valila из charta Cornutiana Хюльзен был вынужден изменить хронологию всего мраморного карниза подиума, полагая, что имена были вырезаны не между IV и VI вв., но начиная с реставрации после землетрясения 442 года, без подтверждения каким-либо антикварным свидетельством!
с.65 Упоминание нотария Фелициана
Упоминание подписывающегося римским именем нотария ввело в заблуждение относительно древности и подлинности грамоты. Этот аргумент никоим образом не является веским, если учесть, что, начиная с самых ранних документов, например, лангобардских грамот, наряду с носившими «римские» имена писцами (Uitalis в Пьяченце36, Leonacis в Лукке37, Lazarius в Кампионе38) были вписаны с римскими именами все лица, принимавшие участие в акте (Maurus, Servandus, Iohannes, Iulianus39 etc.). Как отмечает Петракко Сикарди, «ни в одной грамоте VIII века писарь не даёт себе этнического определения, ограничиваясь объявлением своего юридического и профессионального положения и добавляя к имени апеллятивы notarius, presbiter, diaconus, subdiaconus, exceptor, vir religiosus, clericus ... отнюдь не факт, что некто, носивший римское имя, был римского происхождения»40.
Преобразование базилики Бассов
Первый вопрос, который следует задать в отношении этого объекта (всегда считавшегося весьма убедительным в том, что касается значимости участия папы-тибуртинца в христианизации готов!) – на каком основании предполагаемый Валила мог владеть этим залом. Первый случай реальной адаптации языческого памятника к христианской церкви зафиксирован в Риме с преобразованием древнего здания библиотеки, templum sacrae Urbis, и здания templum Romuli, превращенных в церковь свв. Косьмы и Дамиана при протекторате Амаласунты и по желанию папы Феликса IV (526–530). Однако единственное имеющееся у нас историческое свидетельство, связанное с залом на Эсквилине, говорит исключительно о его архитектурном великолепии; знаменитым полихромным инкрустациям, его украшавшим, с.66 уделяет особое внимание Джулиано да Сангалло41, тогда как в вопросе о предполагаемом строительстве монастыря св. Андрея в Катабарбаре мы можем опираться только на шаткие предположения Дюшена, относящиеся, впрочем, не к V, а к IX веку. Добавлю также, что современная критика отвергла характер использования или, вернее, назначения здания: упомяну о Люльи (Lugli), в 1932 году писавшем о нём как о schola domestica, и о сомнениях, которые по поводу пристроенного монастыря высказал Феррари (Ferrari) в своём исследовании 1957 года. Кроме того, рассказывая о папе Симплиции Liber Pontificalis указывает в качестве посвятителя базилики св. Андрея лишь одного понтифика (p. 249); «если бы существовали дарители, оставившие существенные завещательные отказы, или значительные вклады другого лица, они были бы показаны со всей должной очевидностью» – замечает Чеккелли42. Действительно, в то время как в Liber при упоминании о постройках, возведённых папами V века, названы все связанные с ними знатные личности, о каком-либо участии Валилы умалчивается, что весьма странно, поскольку речь шла бы о comes и patricius, не говоря уже о том, что освящение здания для христианского богослужения произошло только после его смерти между 471 и 483 гг.
Что касается надписи в нише апсиды церкви св. Андрея, изложенной в две строки двустишиями, разделёнными hedera distinguens[31], и возможности её прочтения, мы должны учитывать, что уже в XV веке эта полуразрушенная церковь была превращена в курятник. Известными свидетелями этого были Джованни Ручеллаи (Giovanni Rucellai)43 в 1450 году и Бартоломео Платина (Bartolomeo Platina)44. Восстановленная около 1510 года, она окончательно разрушилась и только в
Обзор документальных свидетельств: речь идёт о различных транскрипциях эпиграфа, часто сопровождаемых примечаниями, выполненных Платиной, Пьетро Сабино, Панвинио и Угонио, о воспроизведении в целом всего с.67 декора апсиды с соответствующей надписью в её основании (рисунки из собрания Даль Поццо (Dal Pozzo) в Виндзоре45). Чакконио (Ciacconio) и Чампини (Ciampini) мы обязаны ещё более полными указаниями, касающимися как декора апсиды с соответствующей надписью, так и уточнённого текста с комментарием, представляющим новую транскрипцию эпиграфа, которая даёт варианты текста, очень далёкие от тех, что были переданы …
Самые ранние сведения об украшавшей апсиду мозаике были приведены Бартоломео Платиной – который был последним, кто видел всю надпись целиком – в de vita Christi ac omnium Pontificum, но уже во времена этого учёного гуманиста (1421–1481) буквы разрушались, так как большая часть смальты была утрачена. Первая строка эпиграфа, прочитанная Платиной, на самом деле звучала иначе:
haec tibi mens valide decrevit praedia Christe cui testator opes detulit ille suas Simpliciusq(ue) Papa sacris caelestibus aptans effecit vere muneris esse tui ........ |
чтение, повторенное с некоторыми вариациями в копиях, которые позже Пьетро Сабино и Угонио сделали с рукописи Платины; в хранящемся в Венеции кодексе46 Сабино представляет, среди прочего, отклонения valilae–valide, а также devovit–decrevit. Сабино был виновником многих других несообразностей и прежде всего той, что не распознал под этим эпиграфом искажённую посвятительную надпись языческой базилики, которая донесла до нас имя Юния Басса, ныне известную целиком, поскольку она была скопирована в сиенском кодексе XIV века47. Де Винге (De Winghe) был тем, кто около 1590 года внёс существенную поправку, заменив буквой -l- букву -d-, переданную гуманистом, который, я повторяю, во всяком случае лично читал эпиграф; в любом случае странно, что всего двумя годами позже другой свидетель, Чакконио, вернётся к чтению ‘valida’, относившемуся к mens48. Конъектура Де Винге с.68 была без сомнений принята Карлом Боком и вновь подхвачена Дж. Б. Де Росси, имевшим намерение посредством petitio principii «сконструировать» образ обращённого в христианство влиятельного гота.
Здесь я привожу суть мнения Де Росси, которое – увы! – некритически копировалось последующими учёными. Приняв исправление valide на Valilae – что любопытно, в данном пункте Де Винге не заменяет конечное -e дифтонгом, который также использовался в форме условного сокращения в мозаичных эпиграфах, – археолог XIX века добавляет, что речь идёт о деминутиве от Wallia («короле готов, засвидетельствованном Прокопием»), тогда как mens следует понимать в смысле «завещательной воли»!?! Но в instrumentum из архива Св. Пракседы та же самая церковь св. Андрея в Катабарбаре была названа massa Iuliana. Так или иначе, Де Росси выдвигает гипотезу, что термином massa обозначалась совокупность fundi, praedia «прежде принадлежавших Валиле на Эсквилине»!?! (совершенно фантастическое сообщение). Само собой разумеется, что не существует каких-либо документальных следов этих предполагаемых fundi, как и имени Valila / Wallia! Бок, за которым следует Де Росси, – оба, я повторяю, некритически восприняты всеми последующими учёными – опирается в этом пункте на свидетельство charta Cornutiana, создавая беллетризованную биографию высокообразованного арианина, обращённого в христианство вдохновением папы-тибуртинца Симплиция, и поддерживает гипотезу об обращении, сопоставляя его с обращением некоего Herila comes, умершего в 452 году в Риме in pace fidei catholicae[32] – которого, таким образом, объединяет с нашим Валилой не только переход в католическую веру, но и суффикс -ila в имени (!?!). Более того, диковинный эпитет catabarbara Patricia, данный в IX веке пристроенному к церкви монастырю, Де Росси объяснял следующим образом: «Высокое должностное положение magister utriusque militiae обычно сочеталось с достоинством патриция; отсюда возникает невольное подозрение, что обозначение catabarbara patricia, данное в IX веке священному зданию, относившемуся к патримонию этого варварского magister militum, было испорченным простонародным cata barbarum patricium или cata barbara patricii. В другом месте я уже отмечал использование греческого cata в латинских топографических названиях VI, VII, VIII вв.49 Так как cata Pauli была с.69 с.70 названа церковь св. Сильвестра in capite, поскольку была построена в domo Pauli, то есть папы Павла I, Угонио в своих рукописных заметках предположил (но я добавлю: «нафантазировал»), что Барбара, знатная неаполитанская матрона50, между 492 и 496 гг. добившаяся перенесения в Неаполь тела св. Северина, могла иметь какое-то отношение к эсквилинской базилике и дать ей своё имя. Однако ни в charta Cornutiana, ни в стихотворной надписи нет никаких указаний на то, что эта или какая-либо другая матрона разделяла с Валилой какие-либо права на имущество, часть которого он щедро передал церкви» (p. 25) (sic!).
![]() Апостольская библиотека Ватикана. Vat. Lat. 5407, f. 73. Рисунок Чакконио |
После исследований Де Росси – который основывал свои аргументы исключительно на транскрипции Де Винге – церковь св. Андрея неизменно рассматривалась как несомненное пожертвование «католичнейшего гота» папе-тибуртинцу Симплицию. И это без подтверждения какими-либо документами по данному вопросу. И наряду с тем соображением, что в этом районе Рима прочно укоренилось арианство готов, если мы вспомним о церкви iuxta domum Merulanam, св. Агаты на Эсквилине, и близлежащей Санта-Агата-деи-Готи в Субурре, Чеккелли отмечает, что «название, данное при учреждении монастыря, в равной степени вдохновлялось бы «варварским» именем Valila, а не – как кажется более вероятным – именем матроны Barbara patricia, покровительствовавшей его основанию, аналогично тому, как это произошло с одним из ватиканских монастырей, названным в честь основательницы cata Galla patricia»51. Мы уже рассмотрели странное отсутствие упоминания Валилы в Liber Pontificalis в связи с основанием церкви св. Андрея, приписываемым исключительно трудам папы Симплиция. Деятели ранга Валилы вели себя совершенно иначе, если мы вспомним о Феликсе и Падусии в Латеране или о Рицимере в Санта-Агата-деи-Готи. Наконец, поскольку здесь присутствует явный намёк на довольно значительное наследство, не понятна причина, по которой, хотя бы по аналогии с другими подобными случаями, не был учреждён titulus по подобию titulus Vestinae (Сан-Витале), а именно titulus Valilae.
с.71 Помимо сомнений в действительности существования comes Valila, создание и наделение имуществом Корнутской церкви должны быть отнесены к периоду примерно за двадцать лет до декрета Геласия, изданного в 494 году, который, как мы можем предполагать, имел применение на практике, по крайней мере, в течение последующего десятилетия, но уж никак не раньше.
Отражённые в грамоте мелкие детали пожертвования как относительно fundi, из которых состоит massa, так и особенно в отношении утвари, тщательное описание которой сходно только с описанием, приведённым для Латеранской базилики, и где обращают на себя внимание многочисленные греческие названия, позволяет осуществить первое смещение, по меньшей мере на пятьдесят лет, когда была в самом разгаре готско-византийская война и Тиволи принял на себя роль самой настоящей греческой крепости52. Тем самым приобрела бы больший смысл гипотеза о связи упомянутого в грамоте fundum Camarti с византийской camarda, понимаемой как «военный шатёр» (хотя этимология сомнительна)53 … и в любом случае к тому времени тибуртинский папа Симплиций уже давно скончался …
Если в этом документе упоминается событие, действительно произошедшее в 471 году, у нас будет уникальное первое подтверждение нескольких предварительных подозрений: исторические эпизоды, нотарии, которые совершают акты почти в безукоризненном соответствии с будущими формулярами, которые мы увидим с.72 только в последующие столетия, – всё это вставлено в текст, с точки зрения ясности толкования оставляющий желать лучшего54 … столь же подозрительно, что последующие прошения епископов и та же liber diurnus[36] не дают никаких сведений о столь значительном пожертвовании, совершённом таким персонажем с целью прославить собственное обращение!
Приведённые аргументы позволяют сдвинуть составление предполагаемого документа как минимум на пятьдесят лет. Из следующего ниже specimen[37] лингвистического исследования мы увидим, что грамота не может быть отнесена к периоду, по крайней мере, более раннему, чем VII–VIII вв.
Латынь документа55
Документальные источники не позволяют с точностью установить период составления грамоты, поэтому для того, чтобы попытаться получить какую-то хронологическую привязку, будет полезно провести исследование её языка и стиля.
Акт дарения оформлен как типичный частный документ, структурированный в соответствии с характерной для него формулой. Лишённый в нашем случае начальной части, так называемого protocollum, он состоит из аренги[38] и обстоятельной dispositio[39]. Простая subscriptio[40] Валилы, которая должна следовать в этом месте, заменена указанием на использованную для составления процедуру:
hanc autem scripturam donationis Feliciano notario meo scribendum dictavi eique relectae a me sine dolo malo manu propria subscripsi et gestis allegari propria voluntate mandavi, et stipulantibus que venerabili viro presbitero diaconibus universisque clericis memoratae ecclesiae de omnibus supradictis spopondi, sub die XV Kal. Majarum[41] (III 22–26).
В последних строках формулой consensi et subscripsi повторяются условия дарения и подтверждается привилегия узуфрукта.
Речь, таким образом, идёт о дарении, в связи с чем необходимо напомнить некоторые правила. Зенон в изданной на Востоке конституции, которую Кодекс Юстиниана (I, 12, 15[42]) помещает с.73 между 470 и 477 гг., напоминает об обязанности тех, кто совершает эти дарения, составлять документы о них в соответствии с законными формулами. Прежде всего необходимо, чтобы они были сданы на хранение в канцелярию (insinuatio); епископы уполномочены приводить их в исполнение. Император особо отмечает дарения движимого и недвижимого имущества, предназначенные для строительства часовен «в честь мучеников, апостолов, пророков или святых ангелов», а также те, чьей целью было строительство гостиниц для путешественников и приютов для больных и бедных. Дарения часто сопровождались символическим обменом и Зенон указывает на обязательность его соблюдения; также вероятно, что по обычаю Поздней империи дарения часто сопровождались сохранением узуфрукта.
Особую разновидность дарения представляет приданный ему инвентарь (в текстах того времени говорится о dos[43]), который должен был предоставить тот, кто решил возвести новую церковь или часовню. Действительно, основателю было необходимо обеспечить субсидирование отправления культа и потребностей куратора. Такое приданное имущество чаще всего состояло из земель, доход от которых шёл на нужды церкви. Эта практика, которой, по-видимому, обычно следовали, была введена в Италии папой Геласием (который был понтификом с 492 по 496 гг.), и его законодательство будет действовать по крайней мере до начала VIII века.
Именно Геласий, которому доводилось наблюдать те юридические и административные затруднения, с которыми сталкивались частные церкви и вообще религиозные здания, и установил строгий контроль над их основанием в своих декреталиях от 11 марта 494 года (напомним здесь, что тибуртинец Симплиций был понтификом с 468 по 483 гг.). Разрешение по запросу (petitio) должно было даваться после одобрения проекта, и епископу было предоставлено право освящать церковь посредством praescriptio. Также в petitio по просьбе епископа основатель отказывался от каких-либо особых притязаний на новую церковь в целях обеспечения культа и нужд его практикующих. Как отмечает Годме (Gaudemet), трудно точно определить территории, на которых применялась эта процедура, и уж точно речь не могла идти обо всей совокупности христианских областей. Отношения с Римом были на самом деле слишком сложными, чтобы поставить создание каждой часовни в зависимость от папского разрешения; с другой стороны, несомненно, что этот режим был применим к полуостровной Италии и к Сицилии56.
с.74 Следует обратить внимание на одну деталь, отражённую в charta Cornutiana, где даритель уточняет, что сохраняется узуфрукт на земли (в эсхатоколле[44]: salvo scilicet mihi usufructu suprascriptorum agrorum, quod supra eadem mihi scriptura servavi[45]). Известно, что осуществляемый в этом отношении контроль был прежде всего фискальным и папа Геласий хотел кодифицировать чёткий порядок в отношении возможных будущих притязаний (ep. XIV; Thiel 364). Во избежание затруднений было обнародовано категорическое предписание, в соответствии с которым основатель должен был отказаться от каких-либо особых притязаний на новую церковь и от получения дохода от приданного ей имущества для себя и своих потомков57; отражённое в нашем документе сохранение узуфрукта не может быть объяснено и заключает в себе примечательное несоответствие, если заинтересованное лицо намеревалось добросовестно следовать обычаям, установленным римской церковной кодификацией.
Как и в большинстве нотариальных документов, текст нашей грамоты состоит из формул, определённых фраз, которые писец (scriba) обычно знает наизусть и которые следуют заранее установленному порядку. Также в этом дарении между датой и формуляром помещены общие принципы, связанные с мотивацией акта. Петракко Сикарди отмечает, что «текст этого типа документов не представляет собой – разве что в незначительной части – творчество нотария и отнюдь не является единым с лингвистической точки зрения… Скорее, чем о языке, следует говорить о метаязыке, в котором сосуществуют элементы, происходящие из разных источников и относящиеся к разным хронологическим стратам … анализ формуляра может дать интересную информацию о стадии латинского языка (в частности, технической и юридической латыни), предшествующей эпохе бумаг, о которой, из-за отсутствия прямой документации (за исключением нескольких папирусов VI–VII вв.) мы знаем очень мало. Изучение формул ставит вопрос об их передаче: как нотарии их заучивали и воспроизводили, будь то благодаря устной или письменной традиции»58.
Я не стану останавливаться здесь на с.75 дипломатической терминологии, то есть на понятиях exemplar, authenta59, subscriptio, gestis allegari, pagina60 и т.д., относящихся к исключительной компетенции специалиста по дипломатике; пусть специалисты высокой квалификации доведут до совершенства окончательное издание грамоты, сопроводив его более надёжными соображениями, чем это могла бы сделать моя прихотливая – и, во всяком случае, не вполне релевантная – divinatio![52]
Я же, имея в виду форму в целом, отмечу, что мы имеем дело с документом определённой величавости, весьма далёким, например, от почти современной ему carta Nartia61. Акт обнаруживает неуклонное стремление к пышности, почти concinnitas[53]. Об этом свидетельствует его развитие по формуляру – качественный признак несомненно профессионального нотария: illud quoque decorum putamus, ut[54] (с пролепсисом[55] в I 3); servata et in perpetuum custodita[56] (III 30); massae iuris nostrae[57] (I 8). Но в особенности стремление к формальному украшательству выдаётся наличием многочисленных параллелизмов. Можно отметить их концентрацию в довольно велеречивом отрывке в начале: dei favore et iubamine constitute atque fundate[58] – которому предшествует псевдоклассическое qua consideratione permotus[59] (I 9); retinuimus atque retinemus[60] (I 12); pure ac directe[61] (I 13); legem et condicionem[62] (II 5).
Что касается собственно христианских выражений, то с.76 сам тип документа – пожертвование имущества частным лицом церкви – устанавливает очевидную связь с культурой ярко выраженной религиозной направленности. Выделенная из него лингвистическая составляющая также указывает на признаки, которые должны быть связаны с политическим и экономическим содержанием подобных пожертвований. Даритель, который, как мы видели, сохраняет узуфрукт на имущество, связывает свою семью с таким могущественным институтом как церковь, получая взамен защиту от произвола феодатариев и им подобных62.
Вступая в более конкретную языковую область, ограниченную этими первичными сведениями о неподлинности документа, я сначала представлю ряд созданных для этого случая лексических и синтагматических гапаксов, поводы для появления которых будет оправданно исследовать, поскольку речь идёт в основном о синонимах лемм и синтагм, засвидетельствованных в других местах и в других формулировках. Рядом с гапаксами сообщается о первых свидетельствах, которые удалось обнаружить и которые в большинстве случаев очень близки к каролингскому периоду. Лексика документа в относящихся к утвари перечнях подозрительным образом представляет собой кальку инвентарных описей знаменитых базилик, начиная с латеранской.
I 4 luminaribus
от поздних форм luminare, -is (die leuchtei[64], Sleumer) и luminaria (éclairage[65], Niemeyer) «железный светильник», «тип большого подсвечника». Это значение, представленное уже в Вульгате («светило» в Быт. 1:16; Исх. 23:6[66]; Пс. 135:7; Иез. 32:8), было воспринято Григорием Великим, также использовавшим формулу sartis tectis et luminaribus[67] (ep. II 9; IV 19; V 48), где появляется sartus tectus, присутствующее и в нашей charta. Ещё одно свидетельство VI века – в деяниях Карпенторакского собора (concilium Carpentoratense) (6 ноября 527 г.): hic tantum, quod clericis vel sarchetictis rationabiliter sufficat, reservetur[68], а в следующем веке – в деяниях Парижского собора (10 октября 614 г.)63: quaecumque pro sarcetecta ecclesiis fuerint adlegata[69].
с.77 Оба этих термина, luminaria – «железный светильник», и sartatecta – буквально «починка крыши» (sartatecta нередко является слитным (iunctura): Sleumer переводит как “ausgebessert”[70]), – будут часто использоваться в юридических формулировках и церковных декретах, особенно в каролингскую эпоху. Luminaria засвидетельствовано в Lex Visigotorum XII 1, 3: fragmentum testamenti Erminethrudis, quo legata plurima ecclesiis et personis scribit (700 г.[71]) luminaria tantum in ecclesia Bonisiaca ministrare stodeat[72]64; в письмах папы Адриана I (ep. от 781 г.)65, в Pippini capit. Ital. 801–810 гг.66 и в области Беневенто в точно не определённое время, но около 1000 г. (per unumquoque corpusculu in ecclesia luminaria persolbere[73] 67). В деяниях Парижского собора 614 года присутствует термин sartatecta (quaecumque pro sarcetecta ecclesiis fuerint adlegata[74]68), как и в Memorie Modenesi 796 года: id est in sartatectis templi reficiendis in clericis congregandis, in schola habenda, et pueris edocendis[75]69, в каролингских Capitularia 845 года70, в Capitula Вальтерия Орлеанского 871 года71, в Decretum Гугона 938 года72.
I 9 dei favore et iubamine constitute atque fundate[78]
здесь представлены две параллели, состоящие из практически синонимичных пар. У классических авторов повторение двух глаголов constituo и fundo засвидетельствовано начиная с Плавта73, они вновь используются в позднюю эпоху в X Panegiricus74. В качестве примера использования constituo параллельно с синонимом можно привести Цицерона: defensionis fundamenta с.78 ... posita et constituta[81]75. В более поздний период Бенедикт представляет выражение monasterium constituere[82]76.
Отдельный интерес представляет лемма iubamen, присутствующая здесь как гапакс. Она образована типичным суффиксом на -men с инструментальным отглагольным значением, обозначающим продукт или результат действия77. Ни один средневековый лексикон не приводит более поздних свидетельств.
Синтагма dei favore имеет значение, контекстуально близкое к тому, что выражает наша грамота, в Sacramentarium Leonianum, составленном в конце VI – начале VII вв.78, в Libellus orationum Gothico-Hispanus VIII века79. Таким образом, выражение dei favore, по-видимому, не было засвидетельствовано ранее и даже соответствующее семантическое значение favor встречается довольно редко. Показательно значение, приобретённое в средние века; Дюканж даёт следующее толкование: ipse consensis[86] Domini pro alienando feudo[87], lautimium[88], и приводит свидетельство Tabularium Augeriacense, fol. 58: edit[89] tertiam partem totius terrae de Curionio, favore et consilio illorum a quibus habebat illud beneficium, scilicet favore Alberto de Koifec[90] [91], в котором favor также составляет напоминающее формулу выражение, соединяясь здесь с consilium.
II 14 и II 18 stantareum
“stantarium pro statarius, candelabrum maius, quod per se stat”[92] (Дюканж), гапакс в charta Cornutiana. После этого следующее свидетельство обнаруживается в Vita S. Desiderii Episcopi Cadurcensis, c. 9: adstant et statarii cereorum corporibus aptati[93]80 (630–655 гг.).
Особый раздел посвящён текстильным изделиям; здесь мы находим почти исключительно греческие заимствования, поскольку эта семантическая сфера имеет отношение к миру ремёсел и к особенностям торговли. Из них можно выделить с.79 смешанные с собственными формами поздней латыни, прежде всего в части обозначения цветовых оттенков.
II 18 holosericum (также II 24, 26, 27, 29); (ср. II 21 molosiricum)
ὀλοσηρικός впервые засвидетельствовано у греков лексикографом V–VI вв. Гезихием, чей глоссарий дошёл до нас значительно расширенным – из расчёта одна глосса из трёх – материалами, происходящими из паремиографических сборников, библейских лексиконов и так называемого Глоссария Кирилла81.
На западе – от архаического *helus = желтоватый – первое свидетельство holosericus (pallae holosericae) находится в Regula ad monachos епископа VI века Аврелиана Арелатского82 и заимствовано одним лишь его земляком Цезарием, умершим в 543 году, который использует тот же образ в Regula ad virgins83. Третье упоминание пришлось ожидать почти столетие, до Второго Севильского собора 619 года84, – признак того, что это прилагательное было крайне мало распространённым. Из какого дарственного текста или из какого канцелярского формуляра могла его позаимствовать в предполагаемом 471 году charta Cornutiana?
В данной связи одно замечание. Текст II 17 даёт: vela tramosirica prasinopurpura; II 20: vela olosirica coccoprasina duo; II 26: vela olosirica blattea II; II 27: vela apoplacia coccuprasina cancillata rosulata II и т.д. В папирусе, появившемся позже нашей грамоты примерно на столетие (564 г.), я нахожу следующее выражение касательно «богато украшенной рубашки»: camisia tramosirica in cocco et prasino valente solidos tres[96]85. Кроме того, речь идёт о формульных прилагательных, которые будут использоваться лишь с XII века и позже86, и при этом только в области Эмилии. Данные обстоятельства серьёзно вредят датировке с.80 документа и его составителю, не исключая, впрочем, возможности того, что текст даже не является единым.
II 20 mafortem (греч. μαφόρτης[97])
термин семитского происхождения с двойным значением:
a) покров (ср. греч. ὠμοφόριον), короткая накидка, прикрывавшая шею и плечи (mavortis у Сервия);
b) короткий плащ, покрывало, покаянное покрывало (ср. греч. ὠμοφόριον – омофор, род накидки на плечи, епископское облачение).
Не вполне ясно значение, применённое в нашей грамоте. В самом деле, имеются следующие первые свидетельства:
1) maforium: монашеское одеяние с капюшоном (< покров) у Иоанна, монаха из Амальфи, X века: straverunt maforia suα[98]87;
2) maforte: покрывало; mafortem olosyricum ... muneris causa concesserit[99] (indic. Pictav. anno 590)88.
3) «покрывало, прикрывающее сосуд с елеем»: accepit [т.е. accipit] ... ampullas cum balsamo involuta[s] cum mafortio sirico[100] (Ordo Rom. XXX B, c. 17)89 конца VIII века;
4) «алтарная скатерть»: maphortem sericum ... obtulit, deprecans quotiescumque missa ad eius altare celebraretur, ipsi mensae sacratae ob memoriam sui superponeretur[101] (Mirac. Gibriani, в Реймсе в 1145 г.)90;
5) mafortem «завеса на могиле святого» у Венанция Фортуната, до 573 г.91;
6) присутствует в описи одежды – вероятно, как «добавочное покрывало» – в De laudibus virginum Альдхельма в VII веке92.
с.81
II 21 teleocoporphyro < τελικός (?) + πόρφυρ («окаймлённый пурпуром»?)
либо < τελειοπόρφυρος
чтение кодекса несомненно является искажением предполагаемого teleutoporphyrus. Селла понимает его как «с пурпурной каймой»93.
II 24 auroclavus – гапакс, больше не используется.
III 3 rosulata – гапакс, повторяется также в строке 4 “vela linea rosulate”.
От позднего rosula (Drac. Hex. 597; Carm. I 717) засвидетельствовано только rosulentus (Prud., Peristephanon, III 199).
III 5 comite
В перечне приданного церкви имущества после завес, украшавших входную арку в ризницу, упоминаются священные тексты, представленные следующим образом: item codices euangelia . IIII . Apostolorum . psalterium . et comite . Я не задерживаюсь на синтаксической сжатости, связанной с генетивом Apostolorum, понимаемым критикой как эллипсис[103] термина Acta[104]94. В действительности, начиная с текста Ordines Romani XIII A, составленного между 790 и 814/818 гг., который, как известно, включает литургические чтения в течение года, – сохранившегося благодаря дальновидной религиозной политике каролингских правителей – Apostolus прямо называется литургическая книга, содержащая послания св. Павла и порядок их чтения во время службы95. Этот ритуал, не предназначенный для применения в других целях, по-видимому, пользовался определённым успехом, если в IX веке реймсский архиепископ Гинкмар предписывал чтение statim post apostolum, id est post epistolam[106]96. В гендиадисе[107] же «Деяния апостолов» первое с.82 свидетельство обнаруживается только в Sacramentarium Gregorianum, тексте X века, в котором иногда приводятся более древние формулы97.
В отношении следующего упоминания “comite” (comes, comis, liber comitis ...) я отмечаю, что первым, кто обратил на него внимание, был Мабильон, указавший, что in multis observatu dignis non leviter praeterire licet id quod legitur de libro ‘comite’, qui Hieronymo adscribitur ante annos octingentos; certe auctorem Hieronymi aequalem aut supparem habet, ex hac charta[108] (p. 463), у которого заимствовал Шпангенберг, давший толкование “Liber S. Hieronymo adscriptus”[109]. Эта отдельная книга, использовавшаяся в римской литургии, была вспомогательным «лекционарием» в течение всего года; её составление приписывается Псевдо-Иерониму в отрывке, до сих пор вызывающему споры98, поскольку она упоминается только в заголовке одного письма, адресованного тем, кто принимает монашеский образ жизни (и поэтому не должна использоваться в обычной литургической практике). Это название исчезает из всех документов и впоследствии впервые упоминается в IX веке Валафридом Страбоном: volumen quod comitis fertur nomine, perdiderat[111]99, и также в IX веке Смарагдом Сен-Мишельским, который определяет liber comitis как небольшую патристическую антологию100. Менее скупой, чем косвенная традиция, является традиция рукописная, которая даёт нам несколько древних кодексов, но в любом случае гораздо более поздних, чем предполагаемая charta Cornutiana. Первый относится к VII веку, написан островным пошибом[112] и считается древнейшим капитулярием римской церкви101. Затем следуют пять текстов, которые, как было мной показано в исследовании о производстве кодексов в период до IX века, были созданы в Италии102: фрагменты с.83 Comes Duplex в унциале конца VI века, происходящие из определённого центра книгописания на севере103. В знаменитом аббатстве Боббио был, вероятно, в следующем столетии написан унциалом Comes, который сопровождал Epistulae Pauli[114]104, тогда как в конце VIII века в центральной Италии была написана унциалом и минускулом литургическая книга, содержащая Evangelia et Comes105. Две последние рукописи относятся к не определённому точнее периоду между концом VIII и началом IX вв. Мы не вполне уверены в том, что обе они были написаны в Италии, но палеографические и кодикологические признаки указывают на большую вероятность этого. Речь идёт о Comes, написанном почерком, определяемым как «примитивный минускул», который сопровождает текст евангелий, выполненный унциалом106. Последняя рукопись, озаглавленная Liber Comitis (Comes duplex), написана унциалом и минускулом; отдельные палеографические элементы позволяют отнести её локализацию к северной Италии или к швейцарскому скрипторию107. Дюканж в глоссе к этому слову приводит определения Папия (Papias), ломбардского грамматика XI века: “Comes” vocatur ab Ecclesiasticis congregatio caelestium lectionum[115]108, Фоки Грамматика (Phocas Grammaticus): te longique petens Comitem sibi ferre viator / ne dubitet; parvo pondere multa vehis[116]109, и цитату из Chronicon Farfense Григория Монаха (Gregorius Monachus) (1110–1125)110. Последнее известие, о котором следует упомянуть, заключается в том, что в иберийских документах этот текст fere semper Comicus et Commicus pro Comitus appellatur[119]111.
с.84 Таким образом, прямая и косвенная традиции во всех отношениях прослеживаются позже предполагаемой даты charta Cornutiana. Похоже, что этот литургический текст с определённого момента был широко распространён и достаточно значим, поэтому ещё раз оказывается довольно странным, что новообращённый Валила одарил им отдалённую сельскую церковь, которая, вероятно, не испытывала нужды в церемониях особой важности.
I 2 a divino ministerio subiecti[120]
типично христианское сочетание (iunctura). Также засвидетельствованы формы в связке с глаголами m. (per)fungi, m. gerere, implere, exequi. У Виктора Витенского divinum ministerium относится исключительно к предметам культа (Hist. pers. Afr. I 39). Папские письма используют это выражение, соотнося его с servitium angelorum[121]112, тогда как для «божественного служения» используется формула sacra ministeria113. Киприан: divino sacerdotio honorati et in clerico ministeria[125] (ep. I 1); у него divinum является особым атрибутом sacerdotium, тогда как принадлежность к ministerium относится к clericus. Видимо, лишь в каролингскую эпоху у этой синтагмы засвидетельствовано значение «служение Богу», «культ», а также «совершение таинств»: propter divinum ministerium, missarum scilicet solemnia adinplenda et sanctorum patrocinia portanda[126] (Conc. German. 732 года); ad divinum ministerium exequendum opem ferimus[127] (Беренгарий, diplom., ad 17 iun. 905)114.
I 4 templum divinae religionis[128]
В начальной формуле был использован общий термин ecclesia (I 1); использование этой расширенной синтагмы свидетельствует о намеренном изменении (variatio) или облагораживании лексикона посредством заимствования языческой терминологии. Грецизм ecclesia применятся в Cornutiana для обозначения конкретной церкви, тогда как с.85 templum помещён в контекст теоретического обоснования необходимости украшения Церкви вообще.
I 6 decorum putamus ut luminaribus templum cottidie divinae religionis ornetur[129]115
здесь один из квалифицирующих моментов акта; этой формулой вводится раздел об освещении церкви, который, как это обычно происходит с базиликами, содержит перечень, отдельный от другой литургической утвари. Эти перечни следуют чётким правилам: в соответствии с потребностями культа «ими определяется выбор и число предметов. С заправкой светильников связан список передаваемой в качестве «приданого» недвижимости, которая должна быть посвящена божеству». Доходы от имений, земель, домов, различных построек будут направлены прежде всего на освещение церкви116.
Техническая часть акта, собственно donatio, содержит перечень подаренного имущества. С лингвистической точки зрения, грамота постоянно использует простонародную терминологию, фонетическая эволюция которой может быть показана: caba noba; caba; picinus. Предметы обихода последовательно обозначаются посредством лексики, в значительной степени заимствованной из греческой языковой области.
Касательно терминологии, связанной с землевладением:
с.86
I 8 massaeque iuris nostri
из общего значения «поместье», засвидетельствованного уже у Аммиана, этот термин становится семантическим неологизмом, означающим «патримоний», «совокупность владений, принадлежащих одному крупному собственнику». Ввиду отсутствия каких-либо документов, хотя бы косвенных, затруднительно определить область владений предполагаемого Валилы. Местоположение, которое определил им Бруцца по Виа Валерия, в основном было признано всеми и уточнено Персили в исследовании 1984 года, где он даже предполагает со стороны готского магистра некую форму restitutio владений, ранее принадлежавших святилищу Геракла, а затем, с крушением язычества, перешедших к муниципию, пока не стали владениями Валилы по праву завоевания117. Первое свидетельство термина massa, понимаемого в значении «патримоний», содержится в равеннском папирусе 489 года (Marini LXXIII), за ним следуют Кассиодор: possessores atque conductores diversarum massarum[133] (Var. VIII 33, 2; IX 3, 2 Mommsen), Григорий Великий (ep. I 42: V 32), письма Агапита II, папы VI века (ep. c. 923 C Gundlach: massa quem Preciliana), и письма Адриана I, папы VIII века (MGH, ep. VI, Perels, 603, 17: territorium cum massis sibi pertinentibus[134])118.
с.87 В грамоте, дарованной св. Григорием по поводу освещения базилики св. Павла, есть упоминание о massa Aquas Salvias, которую папа намерен выделить на содержание светильников базилики; тем самым даётся чёткий приказ ректору этого патримония об исключении massa из списка активов и отправке доходов настоятелю Св. Павла119. Будь Корнутская грамота подлинной, мы имели бы в ней первое свидетельство.
I 17 и I 20 area
у Катона, Agr. 129, и других громатиков[136]120 это locus ubi frumentum trituratur[138], иначе locus vacuus[139]121. Выраженная в грамоте формула (donamus ... solum in quo constituta est cum area sua[141]) обнаруживается в документах каролингской эпохи. Formula Turon. N. 42 и p. 158: vindedi casa mea cum ipsa area ubi posita est[142]122; в 756 году для города Майнца засвидетельствовано: vendidi aream unam cum casa intus murum Magontie civitatis[143]123; в 892 году в Милане: vinea petia una cum area eius[144]124.
I 18 и I 21 (h)ortus
в отличие от леммы hortus, засвидетельствованной начиная с Плавта со значением «сад», «приятное место», здесь речь идёт о небольших участках земли, предназначенных для выращивания овощей; это подтверждается тем фактом, что классическое значение в поздний период относится к слову, выраженному в среднем роде и к тому же во множественном числе125, тогда как мужской род зарезервирован за метафорами христианского характера (h. conclusus, fons signatus)126.
с.88 Ortale засвидетельствовано в 952 году в Бари со значением «примыкающий к дому небольшой огород»127 и особенно с XI века по всей Италии зафиксировано значение «небольших размеров сельское поместье, включающее дом и сад, в котором выращиваются бобовые и фрукты»128. Особый интерес представляет значение «земельный участок возле дома, попеременно засаживаемый зерновыми и бобовыми культурами», обнаруживаемое в берберской языковой области129.
I 19 a cava
специфический термин громатиков (gromaticorum), обозначающий пограничную «канаву». Придаваемый ему в грамоте смысл не вполне ясен: следует ли понимать его как «от границы» или же как «подземное помещение для хранения продуктов» согласно значению, засвидетельствованному в Gesta episcoporum Antissiodorensium (IX–XIII вв.)130, в Chronicon Becensis Abbatiae 4895+131, в одном письме Иннокентия III132.
I 20 и I 22 pretorium
о tabernaculus praetoris[145] говорит Ливий, X 33, но здесь это слово, вероятно, означает «виллу» вообще – значение, принятое Светонием и после него133. Если бы charta была подлинной, нельзя было бы исключать право собственности самого псевдо-Валилы.
Значения термина в позднюю эпоху могут в равной степени различаться между «дворцом правосудия» и «виллой», «господским домом», расположенным, как правило, в центре огромного поместья. Первое значение, очевидно, восходит к римскому военному «шатру» с.89 и хорошо засвидетельствовано начиная с XII века134. Второе значение следует отождествлять с характерным для позднеантичной эпохи строением, “a splendid countryseat”[146]135, когда аристократы, даже продолжая жить в городе, проводили периоды otium[147] в praetoria, ставших теперь неотъемлемой частью самого пейзажа.
После первых свидетельств времён Эннодия обозначение «виллы» как praetorium вновь хорошо засвидетельствовано начиная с XI века, например, в трудах Адама Бременского (около 1039 г.)136 или Ордерика Виталия 1199 года137.
Изучаемая нами грамота имеет отношение к сельскохозяйственным владениям, поэтому упомянутому в ней pretorium следует, безусловно, приписать второе значение в соответствии с данным в I 22 пояснением: inquilinorum qui in pretorium commanent[148].
Необходимо заметить, что, каково бы ни было значение рассматриваемого термина, отсутствующее в грамоте латинское значение villa хорошо засвидетельствовано в топонимах, введённых готскими possessores138; если землевладение, переданное впоследствии в дар возводимой церкви, было реальным владением гота, занимавшего столь высокое положение в военной иерархии и, кроме того, пользовавшегося на основании оговорки узуфруктом на поля и распоряжавшегося людьми, то как не предположить здесь именно villa, а не praetorium?
I 21 и I 24 sepem
от классического значения «запор», «заграждение», засвидетельствованного Колумеллой, II, Плинием, Nat. hist. XIV 24 и т.д., у Кассиодора получает определение «перегораживание реки для ловли рыбы» (Var. V 17, 6). В позднем средневековье это слово употреблялось в значении «стена», «перегородка» (прежде всего, внешняя)139. Этот типичный для сельской среды термин хорошо засвидетельствован в романских с.90 языках140. Можно предположить его связь с aimasia «ограждение из шипов терновника или из камней сухой кладки», «плотина», «загон» (ср. “presepe” «ясли»).
I 23 viam cabam
Ливий, XXIII 1, 6: pleraeque cavae sunt viae[149] (Th.l.L., de viarum angustiis[150]); у громатиков caba = «межевая канава». Не следует полностью исключать сокращение от caballa[151], посредством которого мог обозначаться путь, предпочитаемый погонщиками мулов.
I 23 torum
классическая эпоха передаёт значения «канат, скрученный из травы»141 и «ложе», «постель», от которого переносный смысл «брак» и технический – «выпуклое лепное украшение в основании колонны»142. Лишь гораздо позже засвидетельствовано значение «холм». Первое свидетельство содержится в Cod. Dipl. Lang. 774–787 гг.: collibus, vallibus, toribus, riaginibus143, за ним следуют свидетельства Кодекса Амальфи: casalem quantum avemus in toru de linte (X в.)144 и Chronicon Casinensis 4, 63 ss. Льва Остийского и Петра Диакона (XI–XII вв.)145.
Из относящейся к зданиям архитектурной терминологии мной выбраны:
II 2 casa
в классическом употреблении casa имеет значение «сельский домик», чаще всего «хижина» с крышей, сплетённой из веток. Так у Исидора: casa est agreste habitaculum palis arundinibus et virgultis contextum. Ita apud Latinos scriptores; sed apud Latino-Barbaros sumitur pro quovis aedificio[152] (Origin. 12[153]). В нашем документе говорится о:
с.91
casa martis
небольшой храм Марса-Земледельца?
casa martur
вероятно, место разведения или торговли куницами – животными, чей мех весьма ценился и был востребован при изготовлении плащей для знати. Первое упоминание – у Эдмера: Eadmerus, Gesta Anselmi Cantuariensis (конец XI в. – до 1123 г.): bestiola quam martiram vocant[154], упоминается также у Рудлиба (Ruodlieb) (XII в.): munerat ... pulchris madris crisisve poledris[155] (frg. 5 v. 141) и Адама Бременского: pro laneis indumentis ... illi offerunt tam preciosos martures[156] (Gesta Hammaburgensis ecclesiae pontificum, p. 246), у каноника аббатства Сен-Виктор Абсалона (Absalon) в XIII в.: pellicio de marturibus[157] (P.L. 209, ок. 760 г.). Прилагательное marturinus, «куний», встречается у Ландульфа Младшего (Landulphus Minor) и в Registrum Magnum коммуны Пьяченцы в XII в.: pellicias ... marturinas[158]146.
casa crispini
ещё одно животное, возможно, «лохматое» (должно быть связано с куньим мехом? фантастическая гипотеза). Может быть, небольшой храм в честь Криспина, мученика при Диоклетиане?
casa pressa
обозначение, с некоторой вероятностью, носит топографический характер, намекая на лачуги («пришибленные дома»?).
casa proiectici
на то, что это приют для подкидышей, как предполагал с.92 Мости147, а затем Персили148, указывает тот же термин proiectus уже у Плавта в значении «подкинутый», «оставленный». Но вновь лемма появляется только в Collectio Canonum Hibernensis VIII века149 и, за исключением нашей грамоты, других свидетельств в период между ними не существует.
Этот ряд синтагм с casa в качестве общего знаменателя подводит к некоторым соображениям. Уже созвучие casa martis / casa marturi, к которому добавляется casa crispini, побуждает к попыткам фантастических толкований: lectio facilior[159] приводит к гипотезе о сосуществовании в одной и той же massa зданий, из которых одно каким-то образом было связано с языческим божеством Марсом (поэтому «небольшой храм Марса-Земледельца»?), а другое использовалось для разведения куниц (в районе Тиволи и долины Аньене не обнаружено никаких предшествующих или последующих документальных свидетельств такого гипотетического разведения). В этом случае также crispini может быть связано с наличием другого животного, о котором сообщает особенная характеристика – «лохматость» …
Ещё одна (документально не подтверждённая!) гипотеза: аналогичное расширение значения, относящееся к возможным «ремёслам», могло бы быть прочитано в casa martis как «место, где хранились – или изготавливались – предметы военного снаряжения»; соответственно, casa crispini могло означать «сапожную мастерскую»150. Далее, три родительных падежа могли указывать – согласно современному употреблению – имена владельцев: «мастерская Марция, Мартирия и Криспина». Это соответствует другим именам собственным, представленным в документе, таким как Сигиллоза, Анастасий, Пика151, Фелициан …
с.93 Далее, если ограничиться ссылкой на совмещение христианского культа и культа классического, то сведение воедино небольшого храма, посвящённого Марсу, в том же самом контексте с храмом, посвященным памяти мучеников, так же неубедительно, если принять во внимание, что грамота должна была быть составлена по случаю обращения и в таком случае этот элемент был бы выделен совсем по-другому, куда более выпукло! Разве что храм Марса упоминается лишь как ранее существовавшее архитектурное сооружение … но топография местности не оставила от него никаких следов …
Я не стала останавливаться на сложной проблеме идентификации fundi, связанных с топографией местности, – пусть по ней выскажутся другие специалисты. Здесь же я в качестве примера отмечу, что casa proiectici связано с fundum vegetes (полное выражение: fundum vegetes quod est casa proiectici). Исходя из леммы vegetes можно проследить необычный семасиологический процесс. Классическое латинское vegetus (от vegeo «быть живым», «бойким» у Варрона, «возбуждать», «приводить в движение» уже у Энния), засвидетельствован генетив vegetes, связанный с vetulus, veclus152. В то же время засвидетельствовано vegetus от *vegetia, в связи с лечебными свойствами растения ovalidia (ромашка), уже у Псевдо-Апулея153. Как получилось, что в средние века тем же термином обозначалась … «бочка для вина»154, не разъясняется ни в одном тексте, но с XI века и позже это единственное общепринятое значение, за тем исключением, что в некоторых моденских документах XIV века veges означает «водопровод»155. И ссылка на воду или, точнее, на акведуки, жизненно важный и первейший элемент в любом контракте, могла иметь с.94 важное значение … если связать этот fundum с Camarti, отмеченным выше ...
Как я уже писала, это моё первое исследование носит примерный характер, и это относится также к методологии, которой я намеренно не стремилась придать систематический характер, но лишь показать пример подхода к различным сложным проблемам. Наибольшее число гапаксов обнаруживается в номенклатуре священной утвари; было проведено тщательное сопоставление разнообразных prasinopupura, leocorodina, locoporfira, elioblatta, milinoporphira, blactosima, ortopluma, aquilatum, cantarata, tetrafotum, cassioticum с инвентарными описями движимого имущества и священной утвари византийских и западных церквей, и я могу заверить, что в основном речь идёт об изобретении новых слов, по большей части слепленных из классических лемм и восточных влияний. И это не говоря о топонимике, чьи обозначения, безусловно, указывают на особенности территории (на данный момент не прояснённые учёными этой области) и оставляют серьёзные сомнения также в правильности интерпретации лемм, приведённых в других документах regestum156.
Уже семьдесят лет назад Пачифичи сомневался в подлинности cartularium, как и Пьераттини, который высказывался за критический пересмотр всего Regesto della Chiesa di Tivoli157. Недавние исследования Джузеппе Петрокки о Сан-Стефано-деи-Ферри выявили недостоверность топографических указаний, прежде всего в том, что касается внутренних улиц города158. Поэтому не будет опрометчивым сделать вывод – и полное критическое издание, сопровождаемое комплексным лингвистическим исследованием, с.95 подтверждает это первое заявление, – что мы сталкиваемся со средневековой подделкой, изготовленной на волне фальшивок, сфабрикованных после обнародования грамоты Константина в пользу церкви159; документ, таким образом, должен быть отодвинут, по крайней мере, в каролингский период. Желательное исследование cartularium во всей его полноте могло бы даже дать повод подумать о едином времени составления различных документов … но это всё ещё только гипотеза …
Отсюда следует, по крайней мере применительно к этому древнейшему периоду, что история Тиволи и долины Аньене, важного перекрёстка между различными культурами и свидетелей встречи/столкновения между римским и варварским мирами, из которого родится Европа, подлежит всестороннему переосмыслению.
с.96
![]() |
с.97
![]() |
с.98
![]() |
с.99
![]() |
с.100
![]() |
ПРИМЕЧАНИЯ
Для этого периода возможны два чтения, которые могли бы быть связаны с нашим документом: a) значение «комната» как множественное число среднего рода слова camaradum, засвидетельствованного в 772 году в Риме (Bullarium Vaticanum. ‘Collectionis bullarum S. Basilicae Vaticanae’, Romae 1747, I, p. 13: de camarado autem, quod est hypochartosa[35]), а также в письме папы Адриана I «оштукатуренный гипсом» (P.L. 98, c. 526 a); b) значение «акведук» в соответствии с засвидетельствованной в каролингскую эпоху эпитомой Павла–Феста, De verborum significatu, ed. Lindsay, Leipzig 1913, 38, 14 (см. R. Cervani, L’epitome di Paolo del “de verborum significatu” di Paolo-Festo, Roma 1978). Второе значение хорошо подходит для области, изобилующей акведуками, но эта гипотеза не может быть подтверждена документально.
Касательно образования massa Валилы Пачифичи считает, что речь идёт о простой конфискации, проведённой у римской семьи Корнутов (p. 129), тогда как Персили, убеждённый сторонник подлинности грамоты, перефразируя её содержание, приписывает Валиле формирование в massa всех упомянутых в ней владений.
ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА