Очерки истории позднеантичного консулата
© 2023 г. Перевод с итальянского В. Г. Изосина.
с.109 Предисловие
Хотя давно утвердился тезис о том, что при зарождении римской республиканской системы в 509 г. до н.э. (согласно традиционной датировке) верховный магистрат получил наименование praetor, именно институт консулата сопровождал историю Рима на протяжении её следующего тысячелетия как исключительно выразительный символ славы города и его владычества1. Вскоре консулы были наделены высшими военными, гражданскими и религиозными полномочиями с соответствующими знаками отличия: в разделе «Истории», посвящённом смешанной конституции (VI, 12, 1–5), Полибий говорит о власти, почти «монархической и царской» (VI, 11, 12)2. Полнота власти каждого из двух консулов в год их полномочий (они подвергались определённым ограничениям на основании права консульской и трибунской intercessio, охраняемого сенатом mos в случае его нарушения) подтверждает сущностную легитимность этого полибиева представления, относящегося к эпохе наибольшего совершенства римского конституционного строя.
Рождённый в позднецезарианскую эпоху, при принципате становится общепринятой и с.110 почти обязательной практикой консулат суффектов. Должность consul suffectus с передачей дел получал в наступившем году сенатор взамен предыдущих консулов, приступивших к службе 1 января (на правах consules ordinarii, эпонимов, чьими именами обозначался год), либо уже бывших в свою очередь суффектами. В целом консулат в Ранней империи характеризуется как магистратская ступень, необходимая для получения ряда важных государственных должностей, определяемых как «консулярские» по предполагаемому ими рангу3. В позднеимперскую эпоху ординарный консулат начинает обозначаться как таковой (происходит его превращение в представительское звание sine labore), полностью в публичных надписях, в соответствии с тем использованием, которое станет преобладать только в поздней античности. Его прекращение как скреплявшего классическую матрицу института в 541 году не выглядит естественным и неизбежным результатом заметной инволюционной кривой и, вполне вероятно, оно было также обусловлено вмешательством случайных политических факторов. В первой половине VI века он пользовался большим почётом и престижем, и ещё накануне его упразднения у консулов было в обычае отмечать своё вступление в должность великолепными играми и дорогими подарками, включая рассматриваемые в настоящем томе диптихи. Таким образом, до самого своего конца консулат был инструментом для приобретения политического «имиджа», достаточного, чтобы всё ещё быть привлекательным, хотя серьёзным противопоказанием были очень высокие церемониальные расходы, избавиться от которых консулы, в силу самой природы восприятия этой должности, не имели никакой возможности. На следующих страницах мы намерены диахронически углубить этот круг вопросов, по необходимости уделяя больше внимания позднеантичным этапам с присущим им различием в развитии западных и восточных форм.
Ранняя империя: функциональное сочетание ординарного консулата и консулата суффектов
После десятилетий переходного режима Августа–Тиберия, когда у комиций, а затем у сената оставалась урезанная возможность вмешательства в выборные процедуры, принцепс полностью удержал за собой контроль над выборами консулов. Все они без исключения были его «кандидатами», но этот контроль совершенствовался дополнительными способами: сохраняемой за принцепсом возможностью заставлять принимать adlectiones консульского ранга для лиц, которых он особенно ценил, или, в III веке, жаловать ornamenta consularia префектам с.111 претория (следовательно, высшим лицам всаднического сословия) – привилегия, которая, однако, не гарантировала достоинства, сравнимого с достоинством настоящих бывших консулов4. Начиная с эпохи Юлиев–Клавдиев присущие консулам полномочия характеризовались, в частности, в Риме и в Италии, значительной компетенцией в сфере правосудия: от вынесения приговоров даже за тяжкие преступления и до опеки и манумиссии. Но в целом их административное влияние постепенно уменьшалось, в том числе за счёт задач, возложенных на городского префекта.
«Критерии продвижения» по карьерной лестнице сенаторов Ранней империи были проанализированы Вернером Экком в мастерском исследовании, основанном, главным образом, на эпиграфических свидетельствах5. Факторами быстрого «прохождения» в cursus были знатность семьи персонажа (или патрициат), дружба с императором либо особые заслуги, проявленные в ходе собственного политического курса6. Система – довольно сплочённая и сложенная из политико-идеологических основ и правил, санкционированных практикой, в формировании которой сенат принимал активное участие, – была подвержена постоянным, хотя и небольшим изменениям, подчинена ведущим тенденциям как при выборе консулов, так и при прохождении ими карьеры, остававшимся неизменными в отношении минимального возрастного порога для доступа к должностям (тридцать два года для консулата в случае патрициев), логике ритмов временных интервалов, которые должны были пройти между консульством и следующей должностью, количеству промежуточных должностей и т.д.
«The consulate was no longer sought for the powers it gave to the holder in office, but for the openings it gave for advancement in the imperial administration»[1]7. Хотя это суждение и способно привести к недооценке не столько полномочий (то есть компетенций, прерогатив), сколько власти (как престижа и политического влияния в общем смысле) тех, кто достиг раннеимперского консулата, всё же верно, что в то время эта магистратура в первую очередь была необходимым условием для выполнения ряда конкретных публичных обязанностей в провинции или в Риме: римские кураторства (например, над общественными зданиями или водопроводными сооружениями), проконсульства Азии и Африки, наместничества в императорских провинциях, более ответственных в военном отношении, таких как провинции, доверенные legati Augusti pro praetore (официальный титул, который не должен вводить в заблуждение, в том смысле, что их могли занимать также консуляры); кроме того, следует с.112 отметить, что в большинстве случаев ранг консуляра обеспечивался не ординарным консулатом, а суффектным. Одни лишь ordinarii были бы не в состоянии удовлетворить количественные потребности в должностях, требовавших консульского ранга, а также карьерные ожидания сенаторского сословия, жёсткая конкуренция внутри которого была не лишена политически дестабилизирующего потенциала. Бывали даже моменты (во II и начале III вв.), когда в течение года в должность постепенно вступали десять–двенадцать консулов. Легко представить, насколько кратким мог быть срок пребывания в должности в некоторых случаях. В 190 г. н.э. было двадцать пять назначений8.
В течение первых двух столетий империи ординарное консульство принималось почти исключительно принцепсом – это повышало престиж магистратуры и в то же время способствовало новому образу её восприятия по сравнению с республиканским прошлым – или мужскими представителями domus Augusta, сенаторами из высшей знати и другими высокопоставленными лицами. Императоры могли неоднократно принимать консульство по собственному усмотрению, хотя крайности в этом отношении всегда имели значительные издержки в плане политического баланса с сенатом9. Возрастающий общественный вес viri militares и изменения в социальном составе классов в течение III века привели к частичной «демократизации» доступа к консулату, не затрагивая его первенства в иерархии должностей.
Ординарный консулат в Поздней империи: вершина почестей и финансовое бремя
Авсоний Бордоский в своей Благодарственной речи Грациану за консульство 379 года довольно пренебрежительно высказался о должности суффекта, исполняемой в 143 году оратором Марком Корнелием Фронтоном: «Да и каково консульство? сменщик заглавного консула, вставленный в год на два месяца, с.113 шестую часть года, – так что придётся когда-нибудь спрашивать, при каких консулах был консулом великий оратор?»10 (пер. с лат. М. Л. Гаспарова).
То, что бордоский профессор почти буквально воспринял остроту в цицероновском духе11, не означает, что суффектный консулат, которым по решению сената наделялись молодые viri clarissimi (родовой титул представителей позднеантичного сенаторского сословия) в начале своей публичной карьеры, действительно утратил своё значение начиная с III века. Его угасание не было быстрым: ещё в начале V века он сохранял – в Риме –церемониальную роль и элементы внешнего убранства (например, одежды), аналогичные таковым у ординарного консула12: «во время празднования дня рождения Города консул-суффект из-за необузданности лошадей был сброшен с колесницы, на которой совершал торжественный въезд. И так, облачённый в расшитые пальмами одежды и украшенный консульскими знаками отличия, он был унесён со сломанной ногой»13 (пер. с лат.).
Всегда полезно помнить, что после Диоклетиана на протяжении IV века занимаемой государственной должности соответствовала (и присваивалась тем, кто ею не обладал) титулатура определённого ранга, тогда как первоначальное получение не было предварительным условием для доступа к этой данной должности. На решение принцепса и его кабинета в меньшей степени, чем в прошлом, влияли правила обычаев и социально-политические каноны сенаторской матрицы14. Это не с.114 исключает того, что стремление к новшествам могло столкнуться с противодействием консервативных кругов, вызывая дискуссии и споры наподобие тех, направленных против германизации консулата, о которых сообщал и, возможно, принимал участие Аммиан Марцеллин15.
Также в этой перспективе произошедшего изменения взаимоотношений между рангом и должностью следует рассматривать такое явление как упадок роли консульского достоинства как ступени, с которой можно было перейти к занятию высокопрестижных городских или провинциальных административных постов (напомним, что такова была основная функция суффектного консулата), и, в меньшем масштабе, аналогичное явление, затрагивающее другие сенаторские магистратуры, такие как квестура и претура.
Начиная с конца IV века и на протяжении большей части своей позднеантичной истории только ординарный консулат действительно считается должностью ранга (clarissimus et) illustris. Он имеет тенденцию приобретать, как часто справедливо отмечают, значение награды в конце карьеры или признания за людьми (иногда даже в юном возрасте, когда родители осуществляют необходимое финансирование) особенно высоких, с одной стороны, социального происхождения или экономических возможностей, а с другой –политического влияния16.
Иларий Арелатский в своей составленной около 430 г. биографии св. Гонората мог назвать консулат «тем, что мир считает достойным стремления с.115 и почти что наивысшим» (Sermo de vita sancti Honorati 4, 2), но легко найти определения консулата как наивысшей вершины почестей, часто с сопровождающими примечаниями об отсутствии конкретных обязанностей в период пребывания в должности (honos sine labore, Pan. Lat. 11, 2, 2) или с обоснованиями элементов, из которых слагался его престиж, среди которых выделяется связь со временем – тот факт, что имена консулов были «мерой времени», как выразился философ и ритор Фемистий (Or. 16, 203c). Таким образом, по сути единогласное мнение о причине, с точки зрения наших источников, заключается именно в контрасте между почётным характером позднеантичного консулата и его прошлой историей, полной конкретной ответственности на политическом и военном уровне17.
Таким образом, в своей поздней форме эта должность имела преимущественно символическое значение. Церемониальные аспекты, упорядочение складывавшихся вокруг неё социальных связей, образ консула и его семьи составляют её суть. Что касается церемониальных обычаев, которым достигшие ординарного консулата сенаторы следовали не без оговорок и забот, учитывая огромные протокольные и финансовые затруднения, то они сложились ещё в предшествующие столетия, хотя и лишь отчасти и с менее явным отражением в наших документах: благодарственная речь принцепсу как инициатору избрания (gratiarum actio, в Ранней империи произносимая также консулами-суффектами), официальное шествие при вступлении в должность, торжественное одеяние и другие статусные символы власти, проведение публичных зрелищ перед римским плебсом, богатые частные дары друзьям18. В юридических документах выражается сильная озабоченность по поводу финансовых расходов, которым обычно подвергались чиновники, губернаторы и магистраты. Для законодателя в целом считалось целесообразным, чтобы территориальные администраторы и высшие сановники поддерживали гражданские voluptates, но в то же время он неоднократно вмешивался, чтобы обуздать чрезмерные расходы; цель заключалась в контроле за проявлениями щедрости более частного и межличностного характера, такими как бесплатные раздачи. По отношению к ординарным консулам мы отмечаем, по крайней мере в определённые моменты, менее строгое отношение19.
с.116 Свидетельство Квинта Аврелия Симмаха
Тема издержек на консульство с точки зрения как умственной, так и экономической напряжённости получила преимущественное рассмотрение в переписке оратора и сенатора-язычника Квинта Аврелия Симмаха. Оставляя в стороне политический подтекст консульства Симмаха в 391 году (его коллегой был Флавий Евтолмий Тациан (Flavius Eutolmius Tatianus)), на котором я останавливался в другом месте20, вкратце рассмотрим его наиболее важные церемониальные аспекты: сложность подготовки мероприятий при вступлении в должность, поэтому, как правило, на более позднем этапе, после завершения наиболее ответственной части, подарки друзьям.
В письме 64 книги II (§ 1) Симмах, несомненно гордящийся своим назначением, писал своему другу Вирию Никомаху Флавиану: «Приготовления к консульству занимают меня желанными и счастливыми хлопотами; но, как часто показывают твои письма, их перевешивает твоя забота обо мне. Ты побуждаешь, уговариваешь, заставляешь меня поспешить со всем тем, чего требуют обязанности важнейшей магистратуры, и, хотя выступаешь взыскателем моего прилежания, тем не менее, всё подчиняешь своей заботе»21 (пер. с лат.).
Имеются различные свидетельства о распространённой среди сенаторов практике взаимопомощи – «долг платежом красен» – по многим организационным аспектам консулата. В неозаглавленном письме IX 149 (390 г.) Симмах доверительно обращается к своему неизвестному корреспонденту: «Пришло время показать мне, что ты можешь предложить дружбе, которая нас связывает. Ибо я был вознаграждён милостивейшими принцепсами ординарным консулатом, и потому прошу тебя позаботиться о том, чтобы обеспечить всё необходимое для игр. Мои люди позаботятся об оплате товаров; я желаю твоего ревностного участия лишь в том, чтобы ты распорядился, чтобы купленное по справедливой цене было доставлено как можно скорее. Будь здоров»22.
с.117 Даже такому знатному римскому аристократу, как Симмах, приходилось, прежде всего для игр (гладиаторских боёв, всё более ценимых за их редкость, и травли экзотических животных), задействовать друзей, занятых в имперской администрации, чтобы получить преимущество в перевозке животных или предметов роскоши, предназначенных для использования в ритуальных торжествах, происходивших в Риме или иногда в императорских резиденциях (в Милане). Затем вступающий в должность консул отдавал дань уважения друзьям и известным персонам, с которыми он желал разделить почёт, одаряя их медальонами, предметами искусства, такими как диптихи, блюда, pugillares (небольшие таблички из слоновой кости) и т.д.; эти консульские подарки должны были быть подобраны заранее посредством покупки или гравировки и подвергнуты предварительному отбору с символической и иконографической точки зрения. Этап выбора людей, которым нужно было преподнести ценные подарки, требовал внимательнейшего отношения, чтобы не обидеть никого, кто имел значение23.
Короче говоря, praeparatio consulatus представляла собой настолько масштабную задачу, что часто даже заблаговременное назначение оказывалось недостаточным для того, чтобы будущий консул и его семья могли выполнить её так, как того требовали всеобщие ожидания. По причинам, связанным с эмоциональной сферой и решающим характером моментов вступления аристократических отпрысков в политическую жизнь, не иначе обстояло дело и при подготовке квесторских и преторских игр24.
Христианизация консулата
Следует сказать несколько слов о религиозном измерении консулата во времена Поздней империи25. Надлежащее освещение этого вопроса потребовало бы отдельного анализа, сопряжённого с анализом эволюции с.118 христианизации императорской власти, в рамки которой вписывается проблема, связанная с консулами. Провести такой анализ здесь не представляется возможным.
Если гладиаторские munera по причинам, связанным с их стоимостью и кровавым характером, пришли в упадок уже в течение IV века, то и другие представления, такие как гонки на колесницах (на которые так часто намекает консульская жестикуляция на диптихах) и venationes, вызывали у церкви настороженность или самое настоящее осуждение за связанные с ними расточительность, непристойность и насилие26. Тем не менее представления в амфитеатре, театре и цирке до конца сохраняли свою популярность, а принятое христианами критическое направление не всегда соблюдалось на практике (духовенство не прекращало следить за представлениями). Даже светские представителя мира культуры иногда заявляли об отвращении к подобным представлениям как выражению поверхностных жизненных установок, свойственных невежественным людям. Те, кто непосредственно интересовался консульскими играми, происходили из тех же кругов, и сенаторы-христиане едва ли воспринимали наиболее «деликатные» стороны консульских традиций как нечто отвратительное, чего следует избегать, отдавая предпочтение диктату религиозной доктрины. В конце концов, связанные с позднеантичным консулатом торжества могли, несомненно, мыслиться как поставленные под покровительство Божие, поскольку гарантом самого института был император, «одушевлённый закон» Божий на земле.
В текстах следует видеть, помимо традиционных обвинений против идолопоклоннических зрелищ и празднеств, служивших для них поводом, христианские проповеди или трактаты, выражавшие особый протест против церемоний 1 января27. Также к моменту консульского Amtstritt[7] может быть отнесён особый и проблематичный случай, конечно, не ликвидируемый высокомерной критикой анахронизма в его источнике. С нотками сарказма Сальвиан Массилийский, известный автор второй половины V века, сообщает (De gubernatione Dei, VI, 12), что консулы проводили auguria по древней технике, упомянутой также Цицероном в De divinatione, оценивая, как цыплята клевали корм и полёты птиц. Признавая, что вряд ли это свидетельство могло иметь репрезентативное значение, следует, однако, допустить, что массилийский священник должен был вдохновляться каким-то эпизодом, действительно имевшим место на Западе.
Что касается символики консульской власти, то иконографические источники – в первую очередь диптихи – как бы отражают, говоря в самых общих чертах, классический с.119 стиль, направленный на представление торжественности, изысканной, но сдержанной элегантности. В некоторых случаях пояснительные надписи выражают требования религиозной идентичности, как в случаях диптихов Проба (консула 406 г.) с указанием In nomine Christi vincas semper, Анастасия (консула 517 г.) и Юстиниана (консула 521 г.) со знаками креста, венчающими надписи28. Подобно тому, как на знаках отличия императорской власти (короне, скипетре) с IV века можно было увидеть крест или христограмму, так в V веке мы обнаруживаем крестообразный скипетр в сочетании с военной одеждой и одеянием консула29. Парадоксальный портрет Хлодвига (франкского короля, язычника, впоследствии обращённого в католицизм и инициатора обращения своего народа), провозглашённого почётным консулом – можно сказать, христианским консулом – в базилике Тура и среди толпы по торжественным римским канонам на улицах этого города, будет приведён в конце этой статьи.
Рим и Византия, Запад и Восток: конец магистратуры30
Вскоре после середины V века восточный император Маркиан выражал стремление возвратить консулат к древним (более или менее идеализированным) корням высшей награды за проявленные способности и считал эту должность коррумпированной и превратившейся в коммерциализированное состязание для достижения консенсуса и популярности (C. I., XII, 3, 2). В определённом смысле он предвосхитил те времена, когда в конце V и первые десятилетия VI вв. симптомы институционального кризиса проявились ещё ярче: угасание суффектного консулата или его упразднение, обычно приписываемое Зенону (474–491 гг.)31; частые консульства «без коллеги», в основном при вакансии «восточных» консулов; полная вакансия консулата в 477 году и в некоторые другие периоды (например, в 531 и 532 гг.); относительное распространение феномена отсутствия указания восточных консулов в документах остроготского периода32. Как можно было с.120 допустить, чтобы действующие правительства на год или несколько лет отказывались от прославленной традиционной римской магистратуры? Почему получили развитие феномены иррегулярности и беспорядочности, особенно в части критериев, которыми руководствовались при назначении и признании консулов? По правде говоря, наибольшую тревожность вызывала не хронографическая расплывчатость, к которой они привели, так как всегда можно было прибегнуть к уловке постконсулата; настоящие трудности заключались, скорее, в самих структурных и внутренних сбоях, связанных с привлечением к консулату. В Византии императоры доюстиниановской эпохи иногда субсидировали значительную часть расходов33, как упоминает, между прочим, Прокопий Кесарийский в отрывке из «Тайной истории» (26, 12–15), предлагая свою весьма спорную точку зрения на причины упадка этого института: «Каждый год в Римской империи выбирались два консула: один – в Риме, другой – в Византии. Всякий, кто призывался на эту высокую должность, должен был за время своего управления истратить для государства больше, чем 2000 фунтов золота; небольшая часть этой суммы шла из его личных средств, а главный расход шёл из средств императора. Эти деньги … тратились на тех, кто попал в тяжёлые материальные условия и особенно на служителей сцены. Благодаря этому всегда получалась очень большая поддержка экономическому положению города. Но с тех пор, как Юстиниан принял императорскую власть, всё это больше уже не делалось в установленное время. Сначала при нём консул у римлян оставался в своей должности долгое время, а в конце концов народ даже во сне перестал видеть новые избрания. Вследствие этого людям пришлось влачить в бедности беспросветно жалкое существование, так как (император) уже не отпускал своим подданным обычного (вспомоществования), напротив, даже и то, что у них было, всякими способами отнимал» (пер. с греч. С. П. Кондратьева).
Очевидно, политические и идеологические причины в принципе препятствовали назначению лично императоров, или даже сложившаяся практика, согласно которой только одна pars imperii – включая в это обозначение также остроготское королевство – была ответственна за выбор консульской пары.
Можно сказать, что у ординарного консулата было «два разных конца». Один на Западе, которому, без сомнений, не были чужды потрясения греко-готской войны на земле полуострова, другой на Востоке, менее прозрачный, отчасти предвосхищённый отсутствием интереса к консульскому институту, которое мы наблюдаем начиная с Зенона, из-за недостаточной расположенности принцепсов принимать его лично, но не вполне понятный в толковательном ключе линейного развития, поскольку сам Юстиниан (и другие до него) пытался восстановить порядок и продемонстрировал его непреходящую идеальную жизнеспособность.
На романо-германском Западе естественным средоточием консулата была Италия – по той причине, что там обосновалось «гражданское» королевство Амалов Теодериха Великого, а сенат всё ещё существовал в городе Риме. Здесь, за исключениями, связанными с необходимостью отдать дань присутствию императорского двора в Милане – аналогично остроготской эпохе с параллельными церемониями в равеннской с.121 столице – празднования вступления консулов в должность продолжались ещё долгое время34. Именно возобновление прямого участия великих римских родов (Decii, Anicii, Corvini) – уже по инициативе Одоакра, подтверждённой затем Теодерихом, для которых было важно установить условия политического альянса со всё ещё могущественными группами и вновь использовать не только с точки зрения строительства функцию славы Рима – определило большую жизнеспособность западного консулата (хотя и с пропусками западных консулов в фастах на несколько лет) в конце V и в VI вв.35 Интересный срез этого периода предлагает благороднейший Аниций Манлий Северин Боэций (консул 510 г.) в отрывке из Consolatio Philosophiae, где ссылается на консульство своих сыновей Флавия Симмаха и Флавия Боэция: «Ибо если достижение блаженства возможно как результат человеческих деяний, то разве тяжесть обрушившихся на тебя несчастий способна уничтожить воспоминания о том дне, когда ты видел, как двое твоих сыновей, избранных одновременно консулами, вышли из дома и шествовали, окруженные многочисленной толпой патрициев и возбужденного народа, когда в присутствии их, восседающих в курии в курульных креслах, ты выступил с речью, прославлявшей королевскую власть, и стяжал славу за блистательное красноречие; когда в цирке в честь обоих консулов ты вознаградил ожидания толпы триумфальной щедростью» (Cons. Philos., II, 3, 8, пер. с лат. В. И. Уколовой и М. Н. Цейтлина).
Это не было фактической монополией римской знати, поскольку при определённых обстоятельствах на ординарное консульство назначались36, со стороны reges Italiae и в первую очередь Теодериха, высшие сановники из провинциальной сенаторской элиты, сотрудничавшие в деятельности правительства (как, например, Кассиодор, консул 515 г.[9]), или в исключительных случаях представители готского двора, как, например, Эвтарих (консул 519 г.)37. Последний с.122 западный консул, Деций Теодор Павлин, был избран Амаласунтой в 534 году, накануне войны между готами и Византией.
Об особенностях этого института и о роли, придаваемой ему также по политической воле готских властей, лучше других авторов нам свидетельствует Кассиодор, прежде всего через образец formula consulatus (Cassiod., Variae, VI, 1). В результате сравнения со следующей формулой (VI, 2, formula patriciatus) и с другими документами представляется возможным сделать вывод, что консулат был первым достоинством в иерархической шкале; на Западе он предшествовал патрициату со строго формальной точки зрения – хотя в течение некоторого времени на патрициев возлагалась гораздо более широкая ответственность за управление государственными делами – но также мог быть полезен именно для достижения титула и политических возможностей патриция38. В воображении сочетаясь с давним республиканским прошлым, военные полномочия консулов воскрешаются Кассиодором посредством упоминания одеяний palmata, символа победы и, как следствие, мира; слава и военная доблесть, типичные для консулов, являются основой безопасности, теперь гарантируемой вместо них остроготским государем39; среди юрисдикционных прерогатив сохраняются нотариальные полномочия на manumissiones40. Не перестаёт подчёркиваться непосредственно связанная с актуальными реалиями традиционная консульская щедрость. Последняя в эту эпоху – в отличие от того, что мы установили для Востока из чтения отрывка Прокопия – была полностью принята на себя частными лицами. Кассиодор намекает на значительные эвергетические обязательства консула41, который в любом случае не с.123 расточает своё имущество, но вкладывает его на благо народа (VI, 1, 7); обязанность, представленная в своей типичности и в других местах сборника Variae42. Ещё одно различие между Западом и Востоком касается собственно персонального профиля консула и его отношения к войне, почти несуществующего на Западе и проявляющегося в ведении военных кампаний восточными консулами; это помимо официальных заявлений по другим вопросам, превозносивших централизацию военных предприятий как императорскую заслугу, как в предисловии к новелле 105 Юстиниана: sequens vero tempus in imperatorum piissimorum transponens bellandi et pacificandi potestatem ad largitatem solam causam consulibus mutavit[18]43.
Именно Novella Iustiniani 105, озаглавленная De consulibus и датируемая концом 537 года, когда шла готская война, представляет собой наиболее значимый документ о последнем вздохе римского консулата в его греко-византийской форме. Юстиниан и составившие текст префекты44 обратили внимание на институциональный беспорядок последних десятилетий и заявили о намерении реформировать дисфункции ординарного консулата (ut nihil nec inmensum nec inordinatum sit neque nostrorum temporum indignum[19], 105 pr.). Необходимость консульского эвергетизма, положенного в основу этой конституции, не вызывает сомнений. Более того, законодатель уточняет порядок зрелищ различного характера, которые должны быть показаны по завершении processus consularis в январские календы: конные скачки (spectaculum certantium equorum[20], 105, 1), так называемый pancarpon[21], травля зверей (cum bestiis pugnantes homines et vincentes audacia, insuper et interemptae bestiae[22], ibid.), театральные и музыкальные представления (опять же в Nov. Iust. 105, 1), затем вновь конные состязания на колесницах и другие мероприятия45. Игры должны были длиться – максимум и без исключений – семь дней. Но консульский эвергетизм, как уже в предисловии говорит Юстиниан, по обыкновению не скупившийся на ретроспективные вознаграждения, подвергся опасному и саморазрушительному дрейфу; расходы, которые, соревнуясь в хвастовстве, возлагали на себя консулы, превзошли меру разумности46. В качестве основного направления с.124 Юстиниан открыто равнялся на законодательство императора Маркиана и тех, кто следовал по его стопам, например, Зенон; законодательство, с помощью которого можно было попытаться направить щедрость и в особенности раздачи, известные как sparsiones – разбрасывание колоссального количества звонкой монеты, совершаемое консулом в толпу по время торжественной процессии при вступлении в должность, – на утилитарное строительство для Константинополя47. Путь, выбранный Юстинианом, заключался также в том, чтобы сделать систему более гибкой: консулу должна была быть предоставлена возможность определять суммы раздач – которые не были запрещены, но которые, например, нельзя было раздавать золотом – и определять уровни великолепия торжеств. Однако императорское пожелание явно шло в направлении большей бережливости и скромности как полезного средства, гарантирующего сохранение этой практики48. Добавлялась политическая мотивация: чем меньше будут суммы, распределяемые в sparsiones, тем больше будет граждан, которые от этого выиграют и, таким образом, не будут испытывать чувства зависти и отстранённости (§ 2.1; § 2.3).
По мнению авторов Consuls in the Later Roman Empire, реформа Юстиниана имела целью, с одной стороны, сокращение расходов частных лиц, избранных на консулат, за счёт отказа от императорских субсидий, упомянутых Прокопием, а также (возможно, менее убедительная мотивация) помешать честолюбивым людям, таким как Велизарий, которые могли использовать толпу, проявив необычайную щедрость49. Подобные положения о причинах смертельного кризиса консулата уже высказывались в старой статье 1954 года Рудольфа Гийана: с одной стороны, финансовые проблемы, с.125 с другой – тщеславие Юстиниана, «qui supportait mal de voir les consuls devenir ses égaux»[31] 50.
От периода между 539 и 541 гг., когда институт в соответствии с традиционной моделью перестал существовать, у нас сохранился триптих eburnea diptycha в честь празднования пожалования высшей магистратуры Апиону, Юстину, Василию51. Неизменная чувствительность по отношению к консулату непосредственно перед его концом – только кажущийся парадокс, который следует понимать в контексте движения и в рамках противоречивой ситуации, характеризующейся вот уже на протяжении десятилетий признаками угасания и оживления института, вакансиями и стремлением к возрождению52. 537 год имеет важное значение для политики Юстиниана в отношении консулата: концом декабря датируется, как уже упоминалось, новелла 10553, незадолго до этого в новелле 62 Юстиниан признал формальное первенство префектов столицы и декретировал новеллой 47, чтобы в документах годы обозначались не только именами консульской пары и указанием фискального цикла, но и годом царствования и именем императора. Эпонимия, наиболее универсальная консульская прерогатива, была в значительной степени лишена авторитета.
В 541 году ординарным консулом стал Аниций Фауст Альбин Василий. После него, на чью долю выпала честь связать со своим именем годы в соответствии со схемой постконсулата, до 565 года54 трабею носили как символ того, что теперь стало пожизненной магистратурой, обычно принимаемой в момент обретения власти и зарезервированной за византийскими василевсами, которым она гарантировала усиление харизматической ауры55. Вступление в должность Юстина II (565–578) в терминах, которыми его воспевает поэт Корипп, является ярким примером значения консулата императоров в VI веке, и эта должность будет существовать ещё достаточно долго, чтобы быть отмеченной в официальной монетной чеканке56. Документальные свидетельства показывают, что в 632 году Констант II был последним имевшим его василевсом, с.126 но лишь в конце IX века даже в Византии, кажется, было санкционировано его исчезновение57.
Наряду с ординарным консулатом, который, как мы видели, коренным образом изменился, когда стал монополией императоров, существовал экс-консулат (ex consul, apo ypaton), своего рода «кодициллярный» консулат. Это создаёт довольно серьёзные проблемы для интерпретации, поскольку не всегда возможно, особенно для более ранних периодов, отличить упоминания об этом фиктивном консульстве от упоминаний о консулах, находящихся в отставке после действительного исполнения munus. Кроме того, получил свою собственную институциональную историю почётный консулат, мало ценимый по сравнению с прославленным ординарным консулатом, но не пренебрегаемый58. Инсигнии власти были подобны знаками отличия ординарного консула, пока он существовал. С точки зрения торжеств имеется особое обстоятельство инвеституры почётного консулата франкского короля Хлодвига, описанное Григорием Турским на фоне муниципального и христианского контекста его города в 507 году: «[Хлодвиг] получил от императора Анастасия грамоту о присвоении ему титула консула, и в базилике святого Мартина его облачили в пурпурную тунику и мантию, а на голову возложили венец. Затем король сел на коня и на своем пути от двери притвора базилики [святого Мартина] до городской церкви с исключительной щедростью собственноручно разбрасывал золото и серебро собравшемуся народу. И с этого дня он именовался консулом или Августом»59 (пер. с лат. В. Д. Савуковой).
Папа Григорий Великий был определён в своей эпитафии как Dei consul (MGH, Epist. II, 470) – деноминация, в которой благородная гордость выражалась одновременно в знаке преемственности с римской аристократической традицией и абсолютном первенстве, достигнутым им в западной христианской церкви. Это именно коннотация неоспоримого авторитета, почти никогда не характеризуемого коллегиальностью либо паритетной коллегиальностью, которая преобладает в идее и понятии консула/консулата после античности. Идя по следу этого имени в средневековье и новое время, мы неизбежно приходим к констатации, что в большей степени, чем с.127 римское наследие с характерными для него элементами, мы в конечном итоге видим, как вновь появляется тень извлечённого из небытия и искажённого ради политических и идеологических целей института, в лучшем случае воспоминание о понятии консулата в соответствии с перспективой и образом, которые историографическая и юридическая культура имели о нём в различных контекстах. Исследование такого типа – в ключе «древнего в современном» – было бы также похвальным, но, как очевидно, увело бы очень далеко от поздней античности, которую мы поместили в эпицентр нашего дискурса60.
ПРИМЕЧАНИЯ
