Терроризм в поздней античности?
Размышления о лаврентьевской схизме в остроготской Италии*

с.43 Издан­ный недав­но под редак­ци­ей Тимо­ти Хоу и Ли Л. Брай­са сбор­ник Brill’s Com­pa­nion to In­sur­gen­cy and Ter­ro­rism in the An­cient Me­di­ter­ra­nean откры­ва­ет­ся тео­ре­ти­че­ским введе­ни­ем в про­бле­му терро­риз­ма в древ­но­сти, кото­рое отме­ча­ет не толь­ко сомни­тель­ность при­ло­же­ния тер­ми­на «терро­ризм» к пери­о­дам, пред­ше­ст­во­вав­шим его появ­ле­нию во Фран­ции во вре­ме­на так назы­вае­мо­го режи­ма Терро­ра (1793–1794), но и затруд­ни­тель­ность, если не невоз­мож­ность, пред­ло­жить еди­ное и бес­при­страст­ное опре­де­ле­ние поня­тия терро­риз­ма, посколь­ку оно исполь­зо­ва­лось для обо­зна­че­ния типо­ло­ги­че­ски раз­ных явле­ний в далё­ких друг от дру­га кон­текстах¹. В кни­ге с.44 собра­ны ca­se-stu­dies^[1] с древ­не­го Ближ­не­го Восто­ка, из гре­ко-элли­ни­сти­че­ско­го и рим­ско­го мира, а завер­ша­ет­ся она эпи­ло­гом, дове­рен­ным Джо­на­та­ну П. Роту, кото­рый, стре­мясь выве­сти из про­ведён­но­го авто­ра­ми ста­тей ана­ли­за интер­пре­та­тив­ную модель, сумел най­ти тон­кие крас­ные нити, свя­зы­ваю­щие один эпи­зод с дру­гим². Насто­я­щая ста­тья при­зва­на вне­сти свой вклад в слож­ную и каверз­ную дис­кус­сию, пред­ла­гая неко­то­рые мето­до­ло­ги­че­ские раз­мыш­ле­ния, полез­ные, как нам пред­став­ля­ет­ся, для пра­виль­ной поста­нов­ки про­бле­мы в эпо­ху позд­ней антич­но­сти.

Мы сочли целе­со­об­раз­ным начать с сущ­ност­но­го опре­де­ле­ния, пред­ло­жен­но­го Валь­те­ром Лаке­ром в кни­ге No End to War: Ter­ro­rism in the Twen­ty-First Cen­tury: терро­ризм – это «систе­ма­ти­че­ское исполь­зо­ва­ние убийств, телес­ных повреж­де­ний, раз­ру­ше­ний или угроз совер­ше­ния подоб­ных дей­ст­вий, направ­лен­ное на дости­же­ние поли­ти­че­ских целей»³. К этим кри­те­ри­ям Роберт Аппель­ба­ум в моно­гра­фии, оза­глав­лен­ной Ter­ro­rism Be­fo­re the Let­ter, добав­ля­ет, что наси­лие, чтобы быть «терро­ри­сти­че­ским», долж­но иметь харак­тер пре­ступ­ный или про­ти­во­прав­ный, мятеж­ный, то есть направ­лен­ный на под­рыв инсти­ту­цио­наль­но­го поряд­ка, и оправ­дан­ный, со сто­ро­ны терро­ри­стов, апел­ля­ци­ей к выс­шим побуж­де­ни­ям⁴. Посколь­ку во вре­мя лав­рен­тьев­ской схиз­мы, рас­ко­лов­шей в нача­ле VI века рим­скую цер­ковь, про­изо­шло мно­го эпи­зо­дов наси­лия⁵, мне хоте­лось бы оце­нить, насколь­ко умест­но при­ме­нять в дан­ном слу­чае сущ­ност­ное опре­де­ле­ние терро­риз­ма, спо­соб­ное охва­тить воз­мож­но наи­боль­шее чис­ло слу­ча­ев.

Как извест­но, рекон­струк­ция лав­рен­тьев­ско­го рас­ко­ла дале­ко не про­ста, а пра­виль­ная дати­ров­ка раз­лич­ных рим­ских сино­дов, состо­яв­ших­ся меж­ду 499 и 502 гг., явля­ет­ся спор­ной⁶. Момен­ты вспы­шек наси­лия опре­де­лить лег­че бла­го­да­ря пере­крёст­но­му срав­не­нию сино­даль­ных актов, писем, отправ­лен­ных Тео­де­ри­хом собрав­шим­ся на сино­де епи­ско­пам (Anag­nos­ti­ca и Prae­cep­tio­nes), трёх древ­ней­ших вер­сий Li­ber pon­ti­fi­ca­lis (состав­лен­ных меж­ду с.45 пон­ти­фи­ка­та­ми Горм­из­ды, 514–523 гг., и Ага­пи­та, 533–535 гг.)⁷, Frag­men­tum Lau­ren­tia­num, собра­ний писем Энно­дия Пави­й­ско­го и Ави­та Вьенн­ско­го. Акты сино­да от 1 мар­та 499 года сооб­ща­ют, что, когда 22 нояб­ря 498 года диа­кон Сим­мах был избран в бази­ли­ке Сан-Джо­ван­ни-ин-Лате­ра­но, а Лав­рен­тий, архи­пре­сви­тер титу­ляр­ной церк­ви св. Пра­к­седы, был про­воз­гла­шён в бази­ли­ке Сан­та-Мария-Мад­жо­ре, сре­ди насе­ле­ния вспых­ну­ли вол­не­ния; сам Сим­мах, по сути, наде­ял­ся, что:

Эту инфор­ма­цию под­твер­жда­ет Frag­men­tum Lau­ren­tia­num, соглас­но кото­ро­му в столк­но­ве­ния так­же было вовле­че­но духо­вен­ство:

Из Li­ber pon­ti­fi­ca­lis и Ано­ни­ма Вале­зия мы узна­ём, что обе фрак­ции попро­си­ли Тео­де­ри­ха вме­шать­ся и выбрать одно­го из двух кан­дида­тов¹⁰, и король пере­дал место Сим­ма­ху, посколь­ку тот был избран рань­ше¹¹. Спу­стя четы­ре года сена­то­рам Фесту и Про­би­ну уда­лось дове­сти до Тео­де­ри­ха обви­не­ние про­тив Сим­ма­ха и тай­но вызвать в Рим Лав­рен­тия, кото­ро­го Сим­мах пере­вёл в епар­хию Ноче­ры. Затем по прось­бе сена­та и с.46 кли­ра Тео­де­рих созвал синод, кото­рый дол­жен был судить Сим­ма­ха¹², и назна­чил vi­si­ta­tor’ом Пет­ра Аль­тин­ско­го для празд­но­ва­ния Пас­хи, пока дело папы не будет реше­но¹³.

Заседа­ния так назы­вае­мо­го «судеб­но­го» сино­да сопро­вож­да­лись новы­ми вспыш­ка­ми наси­лия в горо­де. Так, после пер­вой сес­сии, про­ведён­ной в бази­ли­ке Юлия (Сан­та-Мария-ин-Трасте­ве­ре) в при­сут­ст­вии Сим­ма­ха¹⁴, вто­рое заседа­ние состо­я­лось в Сессо­ри­ан­ской бази­ли­ке (Сан­та-Кро­че-ин-Дже­ру­са­лем­ме)¹⁵, и дея­ния сино­да сооб­ща­ют, что Сим­мах, хотя и сопро­вож­дае­мый maio­res do­mus ост­ро­гота­ми Ари­гер­ном, Гуди­лой и Беде­уль­фом, под­верг­ся напа­де­нию при попыт­ке добрать­ся до бази­ли­ки, и про­изо­шло изби­е­ние его сто­рон­ни­ков, сре­ди кото­рых нахо­ди­лось мно­го пре­сви­те­ров:

Затем в не ука­зан­ном месте состо­я­лось третье заседа­ние, во вре­мя кото­ро­го епи­ско­пы реши­ли отпра­вить посоль­ство к сена­ту, и, нако­нец, в месте, назы­вае­мом Ad Pal­mas, было созва­но чет­вёр­тое и послед­нее заседа­ние, закон­чив­ше­е­ся оправ­да­ни­ем Сим­ма­ха, посколь­ку вслед­ст­вие мно­же­ства при­чин (не в послед­нюю оче­редь из-за его неяв­ки) он не мог пред­стать перед судом, кото­ро­го тре­бо­ва­ли его обви­ни­те­ли¹⁷; таким обра­зом, Сим­мах был вос­ста­нов­лен в пра­вах епи­ско­па Рима. Как сооб­ща­ет Li­ber pon­ti­fi­ca­lis, после завер­ше­ния сино­да в горо­де вновь вспых­ну­ло наси­лие:

с.48 Эту инфор­ма­цию под­твер­жда­ет Frag­men­tum Lau­ren­tia­num, соглас­но кото­ро­му до 11 мар­та 507 года Город разди­ра­ли непре­рыв­ные столк­но­ве­ния:

Обсуж­де­ние в сена­те и сино­де, вме­ша­тель­ство Тео­де­ри­ха и, преж­де все­го, пря­мое уча­стие сена­то­ров рас­кры­ва­ют поли­ти­че­ский харак­тер насиль­ст­вен­ных дей­ст­вий. Дей­ст­ви­тель­но, пра­во­мер­но пред­по­ло­жить, что сена­то­ры исполь­зо­ва­ли как соб­ст­вен­ных рабов (о чём свиде­тель­ст­ву­ют Va­riae при дру­гих обсто­я­тель­ствах)²⁰, так и сво­их clien­tes и кли­ри­ков ti­tu­li, кото­рые по сведе­ни­ям, содер­жа­щим­ся в пере­пис­ке Энно­дия, были моби­ли­зо­ва­ны²¹. Воз­мож­но, что в неко­то­рых слу­ча­ях сена­то­ры выхо­ди­ли на поле боя, с.49 чтобы воз­гла­вить совер­шае­мые раба­ми и кли­ен­та­ми напа­де­ния, как это про­изо­шло, напри­мер, око­ло 508/509 года, когда пат­ри­ций Тео­дор и иллю­ст­рий Импор­тун из рода Деци­ев были обви­не­ны Тео­де­ри­хом в том, что устро­и­ли напа­де­ние на фрак­цию Зелё­ных²².

Те же Фест и Про­бин после того, как обви­ни­ли Сим­ма­ха через послан­ный Тео­де­ри­ху li­bel­lus²³, пода­ли госуда­рю re­la­tio – веро­ят­но, резуль­тат обсуж­де­ния сло­жив­шей­ся ситу­а­ции, кото­рую эти два сена­то­ра суме­ли доне­сти до сена­та:

В част­но­сти, посколь­ку во Frag­men­tum Lau­ren­tia­num гово­рит­ся, что se­na­tus elec­tior напра­вил pe­ti­tio­nem re­gi pro per­so­na Lau­ren­ti, сле­ду­ет думать, что Фест и Про­бин запро­си­ли мне­ние (sen­ten­tia) сена­та отно­си­тель­но воз­мож­но­сти про­сить Тео­де­ри­ха заме­нить Сим­ма­ха на Лав­рен­тия, учи­ты­вая пунк­ты обви­не­ния про­тив пер­во­го. Этим двум сена­то­рам, воз­мож­но, уда­лось открыть дис­кус­сию по этой теме в сена­те бла­го­да­ря вид­но­му поло­же­нию, кото­рое они оба зани­ма­ли в то вре­мя в собра­нии, посколь­ку Фест опре­де­ля­ет­ся в источ­ни­ках как ca­put se­na­ti²⁵, se­na­to­rum no­bi­lis­si­mus²⁶ и, вме­сте с пат­ри­ци­ем Сим­ма­хом, no­bi­lis с.50 cu­riae prin­ci­pa­tus²⁷; Про­бин, вос­хва­ля­е­мый Энно­ди­ем за его про­слав­лен­ных пред­ков²⁸, счи­та­ет­ся вме­сте с Фестом выдаю­щим­ся чле­ном сена­та (se­na­tus elec­tior²⁹). Выдви­гав­шие пред­ло­же­ние сена­то­ры, веро­ят­но, апел­ли­ро­ва­ли к scrip­tu­ra, кото­рую в 483 году пре­фект пре­то­рия в пра­ви­тель­стве Одо­ак­ра, Цеци­на Деций Мак­сим Васи­лий, издал на осно­ва­нии неофи­ци­аль­но­го пред­ло­же­ния папы Сим­пли­ция; она уста­нав­ли­ва­ла, что для пре­ем­ст­вен­но­сти рим­ско­го епи­ско­па было необ­хо­ди­мо про­кон­суль­ти­ро­вать­ся с миря­на­ми. Дей­ст­ви­тель­но, в сино­даль­ных актах сооб­ща­ет­ся, что этот доку­мент был одним из обсуж­дав­ших­ся епи­ско­па­ми тек­стов³⁰.

Итак, собрав­ши­е­ся на синод пре­ла­ты и сена­то­ры в курии обсуж­да­ли одни и те же вопро­сы, когда на третьем заседа­нии епи­ско­пы реши­ли отпра­вить в сенат посоль­ство с целью про­ин­фор­ми­ро­вать отцов-сена­то­ров о ходе сво­ей работы:

с.51 Тем вре­ме­нем Тео­де­рих отправ­лял посла­ния собрав­шим­ся епи­ско­пам. Эти тек­сты пред­став­ля­ют инте­рес для насто­я­ще­го иссле­до­ва­ния, посколь­ку поз­во­ля­ют понять точ­ку зре­ния пра­ви­тель­ства на рас­коль­ни­че­ское наси­лие. Про­ис­хо­див­шие в Риме столк­но­ве­ния обо­зна­ча­ют­ся язы­ком, кото­рым в Va­riae опи­сы­ва­лись те угро­жав­шие без­опас­но­сти и поряд­ку в горо­де народ­ные вол­не­ния, кото­рые были подав­ле­ны воен­ной силой и пре­сле­до­ва­лись по зако­ну Тео­де­ри­хом: рас­коль­ни­че­ское наси­лие срав­ни­ва­ет­ся с мятеж­ны­ми бес­по­ряд­ка­ми (se­di­tio­sis mo­ti­bus), вызван­ны­ми бес­фор­мен­ной тол­пой (tur­ba), а так­же вол­не­ни­я­ми (tu­mul­tus), созда­вав­ши­ми ситу­а­цию смя­те­ния (con­fu­sio)³². Таким обра­зом, оче­вид­но, что для пра­ви­те­лей речь шла о про­ти­во­за­кон­ных и под­рыв­ных дей­ст­ви­ях, и то, что Тео­де­рих вме­сто того, чтобы вме­шать­ся и про­ти­во­дей­ст­во­вать наси­лию воен­ны­ми и пра­во­вы­ми мера­ми, пре­до­ста­вил спо­ря­щим сто­ро­нам королев­ский эскорт³³, зави­се­ло от его поли­ти­ко-инсти­ту­цио­наль­но­го поло­же­ния rex’а, а не от харак­те­ра столк­но­ве­ний³⁴.

Соглас­но про­ведён­но­му к дан­но­му момен­ту иссле­до­ва­нию, наси­лие, имев­шее место в свя­зи с лав­рен­тьев­ским рас­ко­лом, обла­да­ет харак­те­ри­сти­ка­ми, кото­рые, по мне­нию Лаке­ра и Аппель­ба­у­ма, были бы типич­ны для «терро­ри­сти­че­ско­го» фено­ме­на в любую исто­ри­че­скую с.52 эпо­ху: оно пре­сле­ду­ет поли­ти­ко-под­рыв­ные цели, кото­рые име­ют уго­лов­но-про­ти­во­прав­ный харак­тер и могут быть оправ­да­ны выс­ши­ми моти­ва­ми со сто­ро­ны их акто­ров.

Если, одна­ко, при­нять во вни­ма­ние про­ведён­ный неко­то­ры­ми совре­мен­ни­ка­ми поли­ти­че­ский ана­лиз собы­тий, пер­спек­ти­ва изме­нит­ся. Frag­men­tum Lau­ren­tia­num пря­мо гово­рит о bel­la ci­vi­lia, три­жды при­бе­гая к цице­ро­нов­ско­му язы­ку о поли­ти­че­ских par­tes³⁵. Так­же Энно­дий в пись­ме In Chris­ti sig­no, состав­лен­ном после 23 октяб­ря 502 года, при­бе­га­ет к цице­ро­нов­ской тер­ми­но­ло­гии для опи­са­ния раз­об­щён­но­сти чле­нов рим­ско­го обще­ства, вызван­ной рас­коль­ни­че­ским кон­флик­том: «нако­нец рим­ские чле­ны вос­со­еди­ни­лись под руко­вод­ст­вом сво­ей гла­вы»³⁶. Как для Энно­дия, так и для Ави­та Вьенн­ско­го гар­мо­ния инсти­ту­цио­наль­но­го орга­низ­ма, то есть здо­ро­вье res pub­li­ca, при­шла в упа­док, пото­му что баланс меж­ду дву­мя инсти­ту­та­ми, цер­ко­вью и сена­том, с кото­ры­ми отож­дествля­лось обще­ство в целом, был нару­шен: Энно­дий, по сути, вос­хва­лял Тео­де­ри­ха за то, что тот вер­нул «есте­ствен­ные» функ­ции и пол­но­мо­чия сена­ту, кос­вен­но взы­вая к тра­ди­ци­он­ной меди­ко-био­ло­ги­че­ской мета­фо­ре res pub­li­ca: «бла­жен­ный апо­стол Пётр вер­нул церк­ви на своё место и через коро­ля над­ле­жа­щие пол­но­мо­чия сена­ту, теперь более сво­бод­но­му»³⁷.

Авит при­зы­вал сена­то­ров Фау­ста и Сим­ма­ха забо­тить­ся о бла­го­по­лу­чии церк­ви не мень­ше, чем о бла­го­по­лу­чии res pub­li­ca:

с.53 Соглас­но рес­пуб­ли­кан­ским и импер­ским источ­ни­кам, bel­lum ci­vi­le харак­те­ри­зо­ва­лась внут­рен­ним рас­ко­лом меж­ду груп­па­ми инте­ре­сов, руко­во­див­ши­ми рим­ской поли­ти­кой, и про­во­ци­ро­ва­ла рас­пад ранее состав­ляв­ше­го еди­ное целое граж­дан­ско­го обще­ства; тер­мин dis­cor­dia, часто исполь­зу­е­мый в текстах, в пол­ной мере пере­да­ёт этот образ³⁹. Это пояс­ня­ет Варрон, опре­де­лив­ший источ­ник рим­ских граж­дан­ских войн в исто­рии Грак­хов, посколь­ку Гай, в 122 году до н.э. отняв суды у сена­та, чтобы вве­рить их всад­ни­че­ско­му сосло­вию, создал дву­гла­вое граж­дан­ское тело (bi­ci­pi­tem ci­vi­ta­tem fe­cit)⁴⁰. Ана­ло­гич­ный ана­лиз исто­рии Грак­хов Цице­рон вло­жил в уста Лелию:

Таким обра­зом, выска­зы­ва­ния совре­мен­ни­ков поз­во­ля­ют пред­по­ло­жить, что рим­ская поли­ти­че­ская мысль раз­ра­бота­ла поня­тие для опи­са­ния явле­ний, подоб­ным тем, кото­рые нынеш­ние поли­то­ло­ги опре­де­ли­ли бы как «терро­ри­сти­че­ские», а имен­но bel­lum ci­vi­le. В част­но­сти, с.54 ана­лиз пока­зы­ва­ет, что пред­ло­жен­ная Аппель­ба­у­мом модель для рас­по­зна­ва­ния терро­ри­сти­че­ских актов в досовре­мен­ную эпо­ху рис­ку­ет ока­зать­ся упро­щен­че­ской и дез­ори­ен­ти­ру­ю­щей, посколь­ку сосре­дото­че­на на харак­те­ри­сти­ках наси­лия и игно­ри­ру­ет голо­са свиде­те­лей, кото­рые, как пока­зы­ва­ет изу­чен­ный слу­чай, име­ют важ­ное зна­че­ние для пра­виль­ной интер­пре­та­ции собы­тий. Этот аспект даже в эпи­ло­ге Brill’s Com­pa­nion to In­sur­gen­cy and Ter­ro­rism in the An­cient Me­di­ter­ra­nean отхо­дит на вто­рой план по срав­не­нию с кон­крет­ной рекон­струк­ци­ей насиль­ст­вен­ных собы­тий⁴². Любое иссле­до­ва­ние терро­риз­ма в древ­но­сти было бы пред­по­чти­тель­нее начи­нать с мне­ний и раз­мыш­ле­ний свиде­те­лей собы­тий, и такой под­ход нахо­дит под­твер­жде­ние в самих исто­ках гене­а­ло­гии поня­тия «терро­ризм». Как извест­но, имен­но Робес­пьер в зна­ме­ни­том докла­де «О прин­ци­пах поли­ти­че­ской мора­ли», пред­став­лен­ном на Нацио­наль­ном кон­вен­те в 1794 году, выдви­нул тео­рию систе­ма­ти­че­ско­го при­ме­не­ния терро­ра в защи­ту сво­бо­ды, равен­ства и общей чело­ве­че­ской судь­бы. Спу­стя несколь­ко лет, в 1798 году, на осно­ве это­го Мани­фе­ста Dic­tion­nai­re de l’Aca­dé­mie Française раз­ра­ботал пер­вое совре­мен­ное опре­де­ле­ние терро­риз­ма⁴³.