Фролов Э.Д.
РУССКАЯ НАУКА ОБ АНТИЧНОСТИ

ОГЛАВЛЕНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ.

[с.3]   Предлагаемая вниманию читателей книга посвящена истории русской науки об античности. Мы намерены проследить, как постепенно с древнейших времен, практически с принятия князем Владимиром христианства, накапливались в русском образованном обществе сведения о древней цивилизации греков и римлян; как в начале ХVIII в., в русле петровских преобразований, началось формирование в России собственно научного гуманитарного знания и в его рамках – науки об античности; как в следующем столетии возникли у нас первые преемственные школы исследователей античности, каких успехов достигло русское антиковедение на рубеже ХIХ-ХХ вв., и какой трагедией обернулось для занятий классической древностью, как, впрочем, и для всей нашей гуманитарной науки, катастрофическое преобразование общественной жизни в результате революции.

В истории любой национальной науки, в особенности гуманитарной, ярко отражается история самой страны. Точно так же в судьбах отдельных ученых, особенно если они – натуры оригинальные, яркие, активно вовлекающиеся в общественную жизнь, находит отражение судьба самого общества, в первую очередь, конечно, его образованной элиты. Для того, кто испытывает интерес к истории, к общественной жизни и идеям, кто привык размышлять над судьбами как других цивилизаций, так и собственного своего отечества, нет занятия увлекательнее, чем всматриваться в картины прошлой жизни, в том числе – ученой среды, университетов, научных обществ, отдельных деятелей науки, сопереживать и сопоставлять и, таким образом, постигать перипетии исторического процесса и находить для себя утешение и опору в поступках людей прежних времен.

Настоящая работа – результат историографических занятий, которые рано стали для меня столь же интересными, как и непосредственное изучение самой античности. Несколько обстоятельств содействовали развитию этого интереса. Первым толчком явилась [с.4] необходимость читать вослед С.И.Ковалеву, на место которого я заступил в Ленинградском университете в 1958 г., специальный курс историографии античности. Другим побудительным мотивом стало участие (в начале 60-х годов) в подготовке 2-го тома "Истории Академии наук СССР в трех томах". Требовался автор для написания разделов по истории академического антиковедения и византиноведения в ХIХ – начале ХХ в., и Д.П.Каллистов, с которым я сблизился в первые же годы работы в университете, "сосватал" меня тогдашнему руководителю этого издания А.В.Предтеченскому. Общение с последним – великолепным, интеллигентным представителем Ленинградской исторической школы – оказалось для меня поистине драгоценным. Именно под влиянием Предтеченского я почувствовал вкус к историографическим занятиям и впервые втянулся в это дело профессиональным образом.

Замечу, что эти мои занятия сильно поощрял и другой замечательный ученый, специалист по классической филологии, ставший главным моим наставником по части древних языков, – А.И.Доватур. Он любил говорить, что при относительно слабом развитии у нас антиковедных занятий, при ненадежности самой профессии филолога или историка-классика, важным подспорьем может быть занятие историей русского классицизма (включая и антиковедное образование и науку) и, таким образом, вхождение в круг более ценимых нашим обществом и государством занятий отечественной культурой и историей.

Последним толчком стало явившееся у моего университетского руководителя К.М.Колобовой намерение представить взамен ковалевского курса, который остался в рукописи и ждал своего опубликования, новую версию историографии античности в виде ряда очерков, которые должны были охватить историю антиковедных занятий как на Западе, так и в России (кстати, заметим, что истории русской науки об античности Ковалев в своей рукописи не касался). Западную часть Колобова брала на себя, а русская была предоставлена мне ввиду моего уже тогда определившегося особенного интереса к истории отечественной науки. Болезнь помешала К.М.Колобовой завершить работу над первым очерком по истории западного антиковедения, где предполагалось дать обзор судеб античного наследия в эпоху средневековья (с VI по ХIII в.). Что до меня, то я с увлечением обратился к обработке своей темы, и в 1967 г. опубликовал первый очерк по русской историографии [с.5] античности, где изложение было доведено до возникновения первых преемственных школ антиковедения в России в 30-60-х годах ХIХ в. ("Русская историография античности [до середины ХIХ в.]", Л.: Изд-во Лениград. ун-та, 1967).

Я намерен был продолжить работу и скоро завершить подготовку следующего очерка, где предполагалось довести изложение до времени Октябрьской революции, но другие занятия – и прежде всего написание докторской диссертации о позднегреческой тирании – отвлекли от этого дела, и в последующие годы я, не оставляя совершенно историографии, ограничивался лишь разработкою время от времени отдельных сюжетов. Таким образом исподволь накапливался необходимый материал, и в конце концов я решил всерьез возобновить историографическую работу, продолжить связное изложение с того момента, где оно остановилось в первом очерке, и довести обзор по возможности до наших дней. Итогом явилась настоящая книга, состоящая из трех частей: в первой прослеживается первоначальное накопление знаний и развитие антиковедных занятий в России до середины ХIХ в. (в основу положен очерк, опубликованный в 1967 г.); во второй – представлен подробный обзор главных направлений в русской науке об античности в пору ее расцвета (до катастрофического обрыва в 1917 г.); в третьей – характеризуется судьба этой науки в советское время.

Несколько слов надо сказать как о самом предмете, так и о манере его рассмотрения в этой книге. Предметом нашего изложения является отечественная историография античности, т.е. история накопления знаний и изучения в России античной (греко-римской) истории. Поскольку история античного мира является, наряду с европейским средневековьем и новым временем, частью всеобщей истории, то и историография античности должна рассматриваться как часть более обширного, состоящего из родственных дисциплин комплекса – историографии всеобщей истории. Однако типологическое сходство историографии античности с историографией средневековья и нового времени не исключает большого своеобразия нашей дисциплины: занятие историографией античности невозможно без широкого выхода за пределы собственно исторической науки, именно, с одной стороны, без учета того, как развивались иные антиковедческие дисциплины – классическая филология, археология, эпиграфика, история искусства, а с другой – вне связи с общей историей европейской культуры и просвещения.

[с.6] И действительно, мы должны считаться с тем, что античная история как научная дисциплина составляет часть единой большой науки – науки о классической древности, или антиковедения (ср. исходные немецкие понятия, калькой с которых являются приведенные русские названия: die klassische Altertumswissenschaft, die Altertumskunde). Предметом этой комплексной науки является изучение античной культуры во всех ее проявлениях, к каковым надо отнести язык и письменность древних греков и римлян, их социальную и политическую историю, религию, искусство, литературу, философию и науку, технику, быт. Разумеется, из всего круга дисциплин, составляющих эту единую науку, мы имеем полное право выделить одну, нас наиболее интересующую, в данном случае – историю, и проследить ее развитие на протяжении веков. Однако мы должны помнить, что это выделение условно, что оно возможно лишь до известной степени, лишь постольку, поскольку вообще возможно выделение части из целого.

Иными словами, мы можем попытаться проследить развитие науки античной истории, но при этом мы не должны упускать из виду, что движение вперед в этой области исторического знания было тесно связано с успехами других антиковедческих дисциплин, в особенности филологии и археологии, делом которых было доставлять и разъяснять письменные и вещные, материальные источники для занятий историей. Это находит наглядное подтверждение в практической деятельности многих специалистов-антиковедов, нередко воплощавших (и воплощающих) в своем лице историков и филологов, историков и археологов.

С другой стороны, совершенно очевидна тесная, можно сказать, особенная связь науки об античности с историей европейской культуры и просвещения. И в средневековье, и в эпоху Возрождения, и в новое время античность, ввиду несравненного совершенства своей культуры, сохраняла (по крайней мере, до нашего столетия) значение классического образца, или нормы. Во все эпохи, а более всего в переломные моменты, при смене порядка, она служила драгоценным источником, откуда творцы новой европейской цивилизации не уставали черпать и пищу для своих идей, и формы, в которых эти идеи отливались. Нельзя составить полноценное представление о развитии национальных культур в новой Европе без учета того влияния, которое оказала на них античность, но равным образом невозможно понять и судьбы науки об античности, не связывая ее [с.7] развития с общим гуманистическим движением, точнее говоря – с историей европейского классицизма.

Последнее по-своему преломляется и в судьбах отечественного антиковедения, успехи которого напрямую зависели от усвоения русским обществом традиций западноевропейского гуманизма и классицизма. Надо, однако, сразу заметить, что в истории русской культуры классицизм не был столь интегральным явлением, как на Западе. Отсюда его большая искусственность в России, его эфемерность, ограниченность его воздействия на русское общество. По существу усвоение русским обществом традиций западного классицизма, а вместе с тем и формирование классического образования и науки об античности, было обусловлено западнически ориентированной политикой дома Романовых начиная с Петра Великого. Соответственно надо учитывать и временное ограничение русского классицизма – от Петра до крушения дворянской империи в 1917 г. Ни до, ни после в России, отделенной от Запада тем или иным занавесом, не было надлежащих, благоприятных условий для развития классицистической культуры и спаянного с нею классического образования и науки.

Наблюдения над развитием русского классицизма естественно будут наталкивать нас на более общие размышления о судьбах русской цивилизации и культуры. Вообще нам придется касаться многих важных вопросов русской культурной жизни, затрагивать сложные проблемы взаимодействия различных культур на русской почве – исконного язычества и привнесенного извне христианства, начал древнеславянского и греко-византийского, новорусского и западноевропейского, а в этой связи, конечно, и борьбы противоположных тенденций – ориентации на Запад и национальной, почвеннической реакции. Мы не будем избегать этих тем. Вместе с тем надо со всею определенностью указать, что в наши цели не входит исчерпывающее раскрытие таких сюжетов, как "Античность и Русь", "Византия и Русь" или "Запад и Россия". Отдельные аспекты этих больших историко-культурных проблем затрагиваются в данной работе именно в той степени, в какой это было безусловно необходимо для более полной характеристики эпохи, для лучшего понимания обстоятельств, при которых происходило развитие отечественной историографии античности, – но не более того.

Оговорив таким образом особенность предмета нашего рассмотрения, сделаем и другую оговорку – об избранной нами манеры [с.8]   изложения. Наш исторический обзор не претендует на исчерпывающую полноту. Мы не стремимся к всеохватному повествованию, а предпочитаем останавливаться на таких научных явлениях, таких направлениях или школах, таких, наконец, ученых деятелях, знакомство с которыми позволяет составить представление о главных, характерных и действительно интересных моментах в жизни нашей науки. Мы понимаем, что такой избирательный подход может таить в себе элемент произвола, но мы предпочитаем быть уличенными в избытке субъективизма, нежели в рабском следовании правилам так называемого сбалансированного, т.е. усредненного и плоского изложения.

Мы признаемся также, что нам гораздо интереснее было знакомиться с научной жизнью прежней России, с творчеством дореволюционных ученых-классиков, нежели с малоприятными перипетиями недавней нашей действительности. Поэтому для советского времени мы ограничились кратким общим очерком, где, для полноты общего изложения, попытались сжато изобразить как драматические последствия революционной бури, обрушившейся на русское общество в 1917 г., так и те явления возрождения, которые обозначились после Второй мировой войны. Зато, в качестве своего рода компенсации, мы приложили к этому общему очерку портретные зарисовки наших учителей, т.е. наставников моего поколения. Из этих четырех этюдов три посвящены моим личным учителям С.И.Ковалеву, А.И.Доватуру и К.М.Колобовой. Я многим был им обязан, в частности и направлением и поощрением моих историографических занятий. Пусть же эта книга о судьбах русской науки об античности будет данью их светлой памяти.

И последнее. Историей отечественного антиковедения занимались и до нас, и мы многим, разумеется, обязаны нашим предшественникам. По ходу изложения в примечаниях мы указываем на те историографические работы, которые служили нам опорою, а в конце книги помещен перечень наиболее важных пособий как по русской историографии вообще, так и специально по истории отечественного антиковедения. Особо надо подчеркнуть значение трудов академика В.П.Бузескула, которые были и остаются замечательными источниками сведений и достойными образцами для всех, кто обращается к изучению и изложению фактов нашей науки.

ОГЛАВЛЕНИЕ