НРАВСТВЕННЫЕ ПИСЬМА К ЛУЦИЛИЮ

ПИСЬМО LI

Сене­ка при­вет­ст­ву­ет Луци­лия!

(1) Как кто может, Луци­лий! У тебя там есть Этна, зна­ме­ни­тей­шая сици­лий­ская гора, кото­рую Мес­са­ла либо Валь­гий¹ (я читал это у обо­их) назва­ли един­ст­вен­ной, а поче­му, я не могу понять: ведь есть мно­го мест, изры­гаю­щих огонь, не толь­ко воз­вы­шен­ных (это быва­ет чаще, так как огонь, ясное дело, взле­та­ет как мож­но выше), но и рав­нин­ных. А мы, насколь­ко можем, будем доволь­ны Бай­я­ми², кото­рые я поки­нул на сле­дую­щий день по при­бы­тии; мест этих, несмот­ря на неко­то­рые их при­род­ные досто­ин­ства, надоб­но избе­гать, пото­му что рос­кош­ная жизнь избра­ла их для сво­их празд­неств.

(2) «Так зна­чит, есть места, кото­рым сле­ду­ет объ­явить опа­лу?» — Вовсе нет! Но как муд­ро­му и чест­но­му чело­ве­ку одна одеж­да при­ста­ла боль­ше, дру­гая мень­ше, как неко­то­рые цве­та он не то что нена­видит, а счи­та­ет не слиш­ком под­хо­дя­щи­ми для испо­ве­дую­ще­го уме­рен­ность, так есть мест­но­сти, кото­рых чело­век муд­рый или стре­мя­щий­ся к муд­ро­сти избе­га­ет, как несов­ме­сти­мых с доб­ры­ми нра­ва­ми. (3) Меч­таю­щий об уеди­не­нии не выбе­рет Кано­па³, хотя и Каноп нико­му не воз­бра­ня­ет быть воз­держ­ным; и то же самое Байи. Они сде­ла­лись при­то­ном всех поро­ков: там страсть к наслаж­де­ни­ям поз­во­ля­ет себе боль­ше, чем всюду, там она не зна­ет удер­жу, буд­то само место дает ей волю. (4) Мы долж­ны выби­рать места, здо­ро­вые не толь­ко для тела, но и для нра­вов. Я не хотел бы жить сре­ди пала­чей, и точ­но так же не хочу жить сре­ди каба­ков. Какая мне нуж­да глядеть на пья­ных, шатаю­щих­ся вдоль бере­га, на пируш­ки в лод­ках, на озе­ро, огла­шае­мое музы­кой и пени­ем, и на все про­чее, чем жаж­да удо­воль­ст­вий, слов­но осво­бо­див­шись от зако­нов, не толь­ко гре­шит, но и похва­ля­ет­ся? (5) Мы долж­ны бежать подаль­ше от все­го, чем воз­буж­да­ют­ся поро­ки. Душу нуж­но зака­лять, уво­дя ее прочь от соблаз­на наслаж­де­ний. Одна зимов­ка раз­вра­ти­ла Ган­ни­ба­ла⁴, кам­пан­ский уют изне­жил чело­ве­ка, не слом­лен­но­го аль­пий­ски­ми сне­га­ми. Победив­ший мечом был побеж­ден поро­ка­ми. (6) Мы тоже долж­ны быть сол­да­та­ми, и та служ­ба, что мы несем, не дает покоя, не поз­во­ля­ет пере­дох­нуть. В пер­вой же бит­ве нуж­но победить наслаж­де­ние, кото­рое, как ты видишь, бра­ло в плен и сви­ре­пых по при­ро­де. Если кто себе пред­ста­вит, за какое боль­шое дело берет­ся, тот узна­ет, что изба­ло­ван­но­стью да изне­жен­но­стью ниче­го не добьешь­ся. Что мне эти горя­чие озе­ра? Что мне потель­ни, где тело охва­ты­ва­ет сухой пар, выго­ня­ю­щий прочь вла­гу? Пусть выжмет из меня пот работа! (7) Если мы посту­пим по при­ме­ру Ган­ни­ба­ла: пре­рвем все дела, пре­кра­тим вой­ну и нач­нем ста­ра­тель­но холить тело, то вся­кий заслу­жен­но нас упрекнет в несвоевре­мен­ной празд­но­сти, опас­ной не толь­ко для побеж­даю­ще­го, но и для победи­те­ля. А нам доз­во­ле­но еще мень­ше, чем шед­шим за пуний­ски­ми зна­ме­на­ми: боль­ше опас­но­стей ждет нас, если мы отсту­пим, боль­ше труда — если будем упор­ст­во­вать. (8) Фор­ту­на ведет со мною вой­ну; я не буду выпол­нять ее веле­нья, не при­ни­маю ее ярма и даже — а для это­го нуж­но еще боль­ше доб­ле­сти — сбра­сы­ваю его. Мне нель­зя изне­жи­вать душу. Если я сдам­ся наслаж­де­нию, надо сдать­ся и боли, и тяготам, и бед­но­сти; на такие же пра­ва надо мною при­тя­за­ет и гнев, и често­лю­бие; вот сколь­ко стра­стей будет влечь меня в раз­ные сто­ро­ны, раз­ры­вая на части. (9) Мне пред­ло­жи­ли сво­бо­ду; ради этой награ­ды я и ста­ра­юсь. Ты спро­сишь, что такое сво­бо­да? Не быть рабом ни у обсто­я­тельств, ни у неиз­беж­но­сти, ни у слу­чая; низ­ве­сти фор­ту­ну на одну сту­пень с собою; а она, едва я пой­му, что могу боль­ше нее, ока­жет­ся бес­силь­на надо мною. Мне ли нести ее ярмо, если смерть — в моих руках?

(10) Кто занят таки­ми раз­мыш­ле­ни­я­ми, тому нуж­но выби­рать места стро­гие и неза­пят­нан­ные. Чрез­мер­ная при­ят­ность рас­слаб­ля­ет душу, и мест­ность, без сомне­ния, не лише­на спо­соб­но­сти раз­вра­щать. Вьюч­ные живот­ные выно­сят любую доро­гу, если их копы­та отвер­де­ли на кам­нях, а раз­жи­рев­шие на мяг­ком боло­ти­стом паст­би­ще быст­ро схо­дят на нет. Храб­рее тот сол­дат, что при­шел с гор, лени­вее тот, что взят из город­ско­го дома. Ни в каком труде не под­ве­дут руки, что взя­лись за меч, оста­вив плуг, а ума­щен­ный до блес­ка теря­ет силы, едва глот­нув пыли. (11) При­выч­ка к суро­вой мест­но­сти укреп­ля­ет наши при­род­ные задат­ки, бла­го­да­ря ей мы луч­ше годим­ся для боль­ших дел. Чест­нее для изгнан­ни­ка Сци­пи­о­на было жить в Литерне⁵, а не в Бай­ях: ему нель­зя было упасть так мяг­ко. Даже те, в чьи руки фор­ту­на рим­ско­го наро­да впер­вые отда­ла могу­ще­ство, преж­де при­над­ле­жав­шее всем граж­да­нам, — Гай Марий, и Гней Пом­пей, и Цезарь, — хоть и постро­и­ли усадь­бы в окрест­но­стях Бай, но поме­сти­ли их на вер­ши­нах самых высо­ких гор. Каза­лось, что это боль­ше подо­ба­ет людям воен­ным: с высоты ози­рать вширь и вдаль все лежа­щее вни­зу. Взгля­ни, какие места они выбра­ли для воз­веде­ния постро­ек и како­вы эти построй­ки, — и ты пой­мешь, что здесь не усадь­ба, а лагерь. (12) Неуже­ли, по-тво­е­му, Катон стал бы жить в доми­ке, откуда он мог бы счи­тать про­плы­ваю­щих мимо рас­пут­ниц, глядеть на вели­кое мно­же­ство раз­но­об­раз­ных лодок, рас­кра­шен­ных во все цве­та, и на розы, что носят­ся по озе­ру, мог бы слы­шать пение ноч­ных гуляк? Неуже­ли он не пред­по­чел бы остать­ся меж­ду вала­ми, кото­рые сво­и­ми рука­ми воз­вел бы за одну ночь? Раз­ве вся­кий, если толь­ко он муж­чи­на, не пред­по­чтет, чтобы его сон пре­рва­ла тру­ба, а не флей­ты и тим­па­ны?

(13) Впро­чем, доволь­но мне вое­вать с Бай­я­ми — с Бай­я­ми, но не с поро­ка­ми! Про­шу тебя, Луци­лий, пре­сле­дуй их без кон­ца, без пре­де­ла, пото­му что им самим нет ни пре­де­ла, ни кон­ца. Выбрось те из них, что тер­за­ют твое серд­це, а если нель­зя их иско­ре­нить ина­че, — вырви вме­сте с ними и серд­це. А пуще все­го гони наслаж­де­ния: пусть они будут тебе все­го нена­вист­нее. Ведь они вро­де тех раз­бой­ни­ков, кото­рых в Егип­те назы­ва­ют «φι­λήται»⁶, обни­ма­ют нас для того, чтобы уду­шить. Будь здо­ров.