Письма Марка Туллия Цицерона

227. Гаю Скри­бо­нию Кури­о­ну, в Рим

Лагерь под Пин­де­нис­сом, конец 51 г.

Про­кон­сул Марк Тул­лий Цице­рон шлет при­вет народ­но­му три­бу­ну Гаю Кури­о­ну.

1. За запозда­лые поздрав­ле­ния не корят, осо­бен­но если не было допу­ще­но небреж­но­сти — ведь я нахо­жусь дале­ко и узнаю ново­сти позд­но. Итак, я и поздрав­ляю тебя и желаю, чтобы этот три­бу­нат при­нес тебе веч­ную сла­ву; сове­тую тебе управ­лять и дей­ст­во­вать во всем, руко­во­дясь сво­им здра­вым смыс­лом, и не пода­вать­ся сове­там дру­гих. Нет чело­ве­ка, кото­рый мог бы посо­ве­то­вать тебе разум­нее, неже­ли ты сам, и ты нико­гда не поскольз­нешь­ся, если будешь слу­шать­ся себя само­го. Не пишу это­го необ­ду­ман­но; кому пишу, вижу. Знаю твой дух, знаю твое бла­го­ра­зу­мие; не боюсь, что ты посту­пишь в чем-либо трус­ли­во, в чем-либо глу­по, если будешь защи­щать то, что ты сам при­зна­ешь пра­виль­ным.

2. Ты, конеч­но, пони­ма­ешь, что ты не слу­чай­но столк­нул­ся с эти­ми обсто­я­тель­ства­ми в государ­стве, но созна­тель­но при­шел к ним; ведь по сво­ей воле, а не слу­чай­но ты при­уро­чил свой три­бу­нат к реши­тель­но­му вре­ме­ни. Ты, без сомне­ния, дума­ешь о том, сколь вели­ка в государ­стве сила обсто­я­тельств, сколь вели­ки пере­ме­ны, сколь неве­рен исход собы­тий, сколь измен­чи­во настро­е­ние людей, сколь­ко ковар­ства, сколь­ко тще­сла­вия в жиз­ни. Но, про­шу тебя, не заботь­ся и не думай ни о чем новом, но все — о том, о чем я напи­сал вна­ча­ле: бесе­дуй сам с собой, спра­ши­вай сове­та у себя само­го, слу­шай себя, пови­нуй­ся себе. Чело­ве­ка, кото­рый мог бы дать дру­го­му луч­ший совет, неже­ли ты, нелег­ко най­ти; тебе само­му, во вся­ком слу­чае, никто не даст луч­ше­го сове­та. Бес­смерт­ные боги! Поче­му я не с тобой, либо как свиде­тель тво­ей сла­вы, либо как участ­ник, либо как союз­ник, либо как испол­ни­тель тво­их реше­ний? Хотя это­го тебе и менее все­го недо­ста­ет, все же глу­би­на и сила моей друж­бы сде­ла­ли бы так, что я мог бы помочь тебе сове­том.

3. В дру­гой раз напи­шу тебе боль­ше; ведь в бли­жай­шие дни я наме­рен послать соб­ст­вен­ных пись­мо­нос­цев: так как я дей­ст­во­вал, несо­мнен­но, удач­но и к сво­е­му удо­вле­тво­ре­нию, то я в одном пись­ме опи­шу сена­ту свои дей­ст­вия за все лето¹. Что каса­ет­ся тво­е­го жре­че­ства, то из пись­ма, кото­рое я даю тво­е­му воль­ноот­пу­щен­ни­ку Фра­со­ну, ты узна­ешь, какую боль­шую заботу я при­ло­жил и в каком труд­ном деле².

4. Во имя тво­е­го необы­чай­но­го рас­по­ло­же­ния ко мне и мое­го исклю­чи­тель­но­го к тебе, насто­я­тель­ней­шим обра­зом про­шу тебя, мой Кури­он, не допус­кать како­го бы то ни было про­дле­ния это­го тягост­но­го для меня намест­ни­че­ства в про­вин­ции. Я гово­рил с тобой лич­но, когда я не думал, что ты ста­нешь народ­ным три­бу­ном в этот год, и неод­но­крат­но об этом же про­сил в сво­их пись­мах, но тогда как бы знат­ней­ше­го сто­рон­ни­ка и в то же вре­мя вли­я­тель­но­го моло­до­го чело­ве­ка; теперь же про­шу народ­но­го три­бу­на и три­бу­на Кури­о­на не о том, чтобы было реше­но что-нибудь новое (обыч­но это более труд­ное дело), но чтобы не было реше­но ниче­го ново­го, и чтобы ты защи­щал поста­нов­ле­ние сена­та и зако­ны, и чтобы для меня оста­лось то же поло­же­ние, при кото­ром я выехал. Еще и еще убеди­тель­но про­шу тебя об этом. Будь здо­ров.