Письма Марка Туллия Цицерона

238. Мар­ку Пор­цию Като­ну, в Рим

Тарс, январь 50 г.

Импе­ра­тор¹ Марк Тул­лий Цице­рон шлет при­вет Мар­ку Като­ну.

1. Твой наи­выс­ший авто­ри­тет и мое посто­ян­ное мне­ние о тво­ей исклю­чи­тель­ной доб­ле­сти сде­ла­ли так, что я при­даю боль­шое зна­че­ние тому, чтобы ты знал, что я совер­шил, и чтобы тебе не было неиз­вест­но, с какой спра­вед­ли­во­стью и уме­рен­но­стью я защи­щаю союз­ни­ков и управ­ляю про­вин­ци­ей. Я пола­гал, что когда ты это узна­ешь, я лег­че полу­чу твое одоб­ре­ние в том, в чем хочу полу­чить.

2. При­ехав в про­вин­цию в канун секс­тиль­ских календ² и нахо­дя нуж­ным, ввиду вре­ме­ни года, спеш­но отпра­вить­ся к вой­ску, я про­вел два дня в Лаоди­кее, затем четы­ре дня в Апа­мее, три дня в Син­на­де и столь­ко же дней в Фило­ме­лии. После того как в этих горо­дах состо­я­лись боль­шие собра­ния, я осво­бо­дил мно­гие город­ские общи­ны от жесто­чай­шей дани, тяже­лей­шей пла­ты за ссу­ду³ и мошен­ни­че­ских дол­гов⁴. А так как перед моим при­ездом вой­ско раз­бе­жа­лось после како­го-то вос­ста­ния⁵, и пять когорт, не имея ни одно­го лега­та, ни одно­го воен­но­го три­бу­на и, нако­нец, ни одно­го цен­ту­ри­о­на, рас­по­ло­жи­лись под Фило­ме­ли­ем, а осталь­ное вой­ско было в Лика­о­нии, я при­ка­зал лега­ту Мар­ку Аннею при­ве­сти эти пять когорт к осталь­но­му вой­ску и, собрав вой­ско в одно место, стать лаге­рем в Лика­о­нии под Ико­ни­ем.

3. Когда он ста­ра­тель­но выпол­нил это, я при­был в лагерь за шесть дней до сен­тябрь­ских календ, набрав тем вре­ме­нем, на осно­ва­нии поста­нов­ле­ния сена­та, стой­кий отряд из сно­ва при­зван­ных⁶, вполне при­год­ную кон­ни­цу и доб­ро­воль­че­ские вспо­мо­га­тель­ные вой­ска сво­бод­ных наро­дов и царей-союз­ни­ков. В то вре­мя как я, сде­лав вой­ску смотр, начал пере­ход в Кили­кию, послы Ком­ма­ген­ско­го царя за два дня до сен­тябрь­ских календ в боль­шом смя­те­нии, одна­ко вполне прав­ди­во, изве­сти­ли меня о том, что пар­фяне всту­пи­ли в Сирию.

4. Услы­хав об этом, я чрез­вы­чай­но встре­во­жил­ся как за Сирию, так и за свою про­вин­цию и, нако­нец, за осталь­ную Азию. Поэто­му я счел нуж­ным вести вой­ско через ту часть Кап­па­до­кии, кото­рая гра­ни­чит с Кили­ки­ей; ведь если бы я спу­стил­ся в Кили­кию, то самое Кили­кию я, прав­да, лег­ко удер­жал бы бла­го­да­ря есте­ствен­ным осо­бен­но­стям горы Ама­на (ведь из Сирии есть два про­хо­да в Кили­кию, каж­дый из кото­рых, ввиду его тес­ноты, лег­ко запе­реть при помо­щи неболь­шо­го засло­на, так что со сто­ро­ны Сирии Кили­кия защи­ще­на как нель­зя луч­ше); но меня бес­по­ко­и­ла Кап­па­до­кия, кото­рая откры­та со сто­ро­ны Сирии и име­ет соседя­ми царей, кото­рые, хотя они и дру­зья нам, не осме­ли­ва­ют­ся откры­то быть вра­га­ми пар­фя­нам. Поэто­му я рас­по­ло­жил­ся лаге­рем в самой отда­лен­ной части Кап­па­до­кии, под горо­дом Киби­строй, невда­ле­ке от Тав­ра, чтобы и защи­тить Кили­кию и, удер­жи­вая Кап­па­до­кию, вос­пре­пят­ст­во­вать соседям при­нять новые реше­ния.

5. Меж­ду тем, сре­ди этой столь силь­ной тре­во­ги, когда нам так угро­жа­ла вели­чай­шая вой­на, царь Дейотар, кото­рый не без осно­ва­ний все­гда поль­зо­вал­ся чрез­вы­чай­ным ува­же­ни­ем и у меня, и у тебя, и у сена­та, чело­век исклю­чи­тель­но доб­ро­же­ла­тель­ный и вер­ный рим­ско­му наро­ду, выдаю­ще­го­ся вели­чия души и бла­го­ра­зу­мия, при­слал ко мне послов с изве­ще­ни­ем, что он при­будет в мой лагерь со все­ми сво­и­ми сила­ми. Тро­ну­тый его пре­дан­но­стью и созна­ни­ем дол­га, я побла­го­да­рил его в пись­ме и посо­ве­то­вал поспе­шить с этим.

6. Задер­жав­шись по воен­ным сооб­ра­же­ни­ям на пять дней под Киби­строй, я спас от заго­во­ра ниче­го не подо­зре­вав­ше­го царя Арио­бар­за­на, непри­кос­но­вен­ность кото­ро­го мне, по тво­е­му пред­ло­же­нию, пре­по­ру­чил сенат, и не толь­ко был для него изба­ви­те­лем, но так­же поза­бо­тил­ся о том, чтобы он цар­ст­во­вал с авто­ри­те­том⁷. Мет­ре и тому, кого ты мне вни­ма­тель­но пре­по­ру­чил — Афи­нею, кото­рые были нака­за­ны изгна­ни­ем вслед­ст­вие дер­зо­сти Афи­на­иды⁸, я создал вели­чай­ший авто­ри­тет и вли­я­ние у царя, а так как в Кап­па­до­кии была бы вызва­на боль­шая вой­на, если бы жрец⁹ стал защи­щать­ся с ору­жи­ем в руках, что он, как пола­га­ли, соби­рал­ся сде­лать, — это моло­дой чело­век, рас­по­ла­гаю­щий и кон­ни­цей, и пехотой, и день­га­ми, — то я, втайне от тех, кто желал кое-каких пере­мен, достиг того, что он уда­лил­ся из цар­ства, а царь без потря­се­ний и при­ме­не­ния ору­жия с досто­ин­ст­вом занял цар­ство, огра­див весь авто­ри­тет сво­ей вла­сти.

7. Тем вре­ме­нем я узнал из писем мно­гих и от послан­цев, что боль­шие силы пар­фян и ара­бов под­сту­пи­ли к горо­ду Антио­хии, и что их мно­го­чис­лен­ная кон­ни­ца, пере­шед­шая в Кили­кию, истреб­ле­на отряда­ми моей кон­ни­цы и пре­тор­ской когор­той¹⁰, нахо­див­шей­ся в Эпи­фа­нее для ее обо­ро­ны. Поэто­му, при­ни­мая во вни­ма­ние, что вой­ска пар­фян, не допу­щен­ные в Кап­па­до­кию, нахо­дят­ся невда­ле­ке от гра­ниц Кили­кии, я повел вой­ско к Ама­ну, совер­шая воз­мож­но бо́льшие пере­хо­ды. Как толь­ко я туда при­был, я узнал, что враг отсту­пил от Антио­хии, что Бибул в Антио­хии. Дейота­ра, уже спе­шив­ше­го ко мне с мно­го­чис­лен­ной и силь­ной кон­ни­цей и пехотой и со все­ми сво­и­ми сила­ми, я изве­стил, что, по-види­мо­му, нет осно­ва­ний, поче­му бы ему не быть в сво­ем цар­стве, и что я тот­час же отправ­лю к нему послан­цев с пись­мом, если бы слу­чай­но про­изо­шло что-нибудь неожи­дан­ное.

8. Так как я при­ехал с наме­ре­ни­ем, если того потре­бу­ют обсто­я­тель­ства, прий­ти на помощь обе­им про­вин­ци­ям¹¹, то я теперь про­дол­жал осу­ществлять то, что я уже ранее при­знал чрез­вы­чай­но важ­ным для обо­ро­ны обе­их про­вин­ций, — усми­рять Аман и изго­нять с этой горы посто­ян­но­го вра­га. При­тво­рив­шись, что я отсту­паю от этой горы и направ­ля­юсь в дру­гие части Кили­кии, я, нахо­дясь на рас­сто­я­нии одно­днев­но­го пере­хо­да от Ама­на и рас­по­ло­жив­шись лаге­рем под Эпи­фа­не­ей, за три дня до октябрь­ских ид, когда ста­ло вече­реть, с лег­ко воору­жен­ным вой­ском в тече­ние ночи совер­шил такой пере­ход, что за два дня до октябрь­ских ид, на рас­све­те, под­нял­ся на Аман, и мы, рас­пре­де­лив когор­ты и вспо­мо­га­тель­ные вой­ска — над одни­ми вме­сте со мной началь­ст­во­вал легат брат Квинт, над дру­ги­ми легат Гай Помп­тин, над осталь­ны­ми лега­ты Марк Анней и Луций Тул­лий, — сокру­ши­ли боль­шую часть ниче­го не подо­зре­вав­ших вра­гов, кото­рые были уби­ты или взя­ты в плен, после того как путь к бег­ству был им отре­зан. Эра­ну же, кото­рая похо­ди­ла не на селе­ние, а на город, пото­му что была сто­ли­цей Ама­на, а так­же Сепи­ру и Ком­мо­риду, так как эти горо­да дол­го оже­сто­чен­но сопро­тив­ля­лись, с пред­рас­свет­но­го вре­ме­ни до деся­то­го часа дня, в то вре­мя как Помп­тин зани­мал ту часть Ама­на, мы взя­ли, убив вели­кое мно­же­ство вра­гов, и подо­жгли мно­го малых кре­по­стей, взя­тых силой.

9. После таких дей­ст­вий мы на четы­ре дня рас­по­ло­жи­лись лаге­рем у под­но­жия Ама­на, под Алта­ря­ми Алек­сандра¹², и про­ве­ли все это вре­мя, раз­ру­шая остат­ки Ама­на и опу­сто­шая поля на той части этой горы, кото­рая отно­сит­ся к моей про­вин­ции.

10. Завер­шив это, я отвел вой­ско к Пин­де­нис­су, горо­ду элев­те­ро­ки­ли­кий­цев¹³. Так как он был рас­по­ло­жен очень высо­ко и в чрез­вы­чай­но укреп­лен­ном месте и был насе­лен теми, кто нико­гда не пови­но­вал­ся даже царям, и так как они при­ни­ма­ли бег­лых и с вели­ким нетер­пе­ни­ем ожи­да­ли при­хо­да пар­фян, то я счел, что для авто­ри­те­та моей вла­сти важ­но пода­вить их дер­зость, чтобы тем лег­че сло­мить про­чих, враж­деб­но отно­сив­ших­ся к нашей вла­сти. Я окру­жил его валом и рвом, отре­зал шестью укреп­ле­ни­я­ми и огром­ным лаге­рем, оса­дил при помо­щи насы­пи, наве­сов и башен; при­ме­нив мно­же­ство мета­тель­ных орудий¹⁴, с помо­щью мно­го­чис­лен­ных стрел­ков, я с боль­шим трудом для себя, без тягот и рас­хо­дов для союз­ни­ков, закон­чил дело на пять­де­сят седь­мой день: после того как все части горо­да были раз­ру­ше­ны или подо­жже­ны, жите­ли ока­за­лись вынуж­де­ны отдать­ся под мою власть. Соседя­ми их были тебар­цы, такие же, как они, пре­ступ­ные и дерз­кие; взяв Пин­де­нисс, я при­нял от них залож­ни­ков; вой­ско я раз­ме­стил на зим­них квар­ти­рах. Это дело я пору­чил бра­ту Квин­ту с тем, чтобы он сосре­дото­чил вой­ско во взя­тых или пло­хо усми­рен­ных селе­ни­ях.

11. Теперь, про­шу тебя, будь уве­рен в том, что если об этом будет доло­же­но сена­ту, то я сочту, что мне возда­на выс­шая похва­ла, если ты в сво­ем выска­зы­ва­нии одоб­ришь ока­за­ние мне поче­стей. И хотя я знаю, что о таких делах обыч­но про­сят и выслу­ши­ва­ют прось­бы самые зна­чи­тель­ные люди, я все же нахо­жу нуж­ным ско­рее напом­нить тебе, неже­ли про­сить. Ведь ты — тот, кто так часто воз­ве­ли­чи­вал меня сво­и­ми выска­зы­ва­ни­я­ми, кто речью, кто про­слав­ле­ни­ем, кто выс­шей похва­лой в сена­те, на народ­ных сход­ках пре­воз­но­сил меня до небес, чьим сло­вам я все­гда при­да­вал такой вес, что пола­гал, буд­то бла­го­да­ря одно­му тво­е­му сло­ву, соеди­нен­но­му с похва­лой, я дости­гаю все­го. Нако­нец, я пом­ню, что когда ты отка­зал­ся голо­со­вать за устрой­ство моле­ний¹⁵ в честь одно­го досто­слав­но­го и пре­крас­но­го мужа, ты гово­рил, что будешь за них голо­со­вать, если их пред­ло­жат за то, что он совер­шил в Риме как кон­сул¹⁶. Опять-таки ты голо­со­вал за моле­ния в мою честь, когда я носил тогу¹⁷, не за разум­ное управ­ле­ние государ­ст­вом, как в честь мно­гих, а за спа­се­ние государ­ства, как не дела­ли ни для кого.

12. Умал­чи­ваю о том, что ты под­верг­ся нена­ви­сти, под­верг­ся опас­но­стям, под­верг­ся всем моим зло­клю­че­ни­ям и даже, мно­го более того, — если бы я согла­сил­ся, — был бы вполне готов под­верг­нуть­ся им; о том, нако­нец, что мое­го вра­га¹⁸ ты счел сво­им вра­гом; даже его гибель, чтобы я лег­ко понял, как высо­ко ты меня ценишь, ты одоб­рил сво­ей защи­той дела Мило­на в сена­те. Я же отве­тил тебе сле­дую­щим, — но это, пола­гаю, не бла­го­де­я­ние, а прав­ди­вое свиде­тель­ство и суж­де­ние: тво­и­ми выдаю­щи­ми­ся доб­ле­стя­ми я вос­хи­щал­ся не мол­ча — кто не дела­ет это­го по отно­ше­нию к тебе? — нет, во всех сво­их речах, подан­ных мне­ни­ях, выступ­ле­ни­ях в суде, всех сочи­не­ни­ях, гре­че­ских, латин­ских, нако­нец, во всех сво­их раз­но­об­раз­ных про­из­веде­ни­ях я ста­вил тебя выше не толь­ко тех, кого мы виде­ли, но и тех, о ком мы слы­ха­ли.

13. Быть может, ты спро­сишь, по какой это при­чине я при­даю такое боль­шое зна­че­ние этим моле­ни­ям и поче­ту от сена­та. Буду гово­рить с тобой уже по-дру­же­ски, как это достой­но и наше­го вза­им­но­го рас­по­ло­же­ния, и обя­зан­но­стей друг перед дру­гом, и глу­бо­чай­шей друж­бы, и тес­но­го обще­ния так­же меж­ду наши­ми отца­ми. Если когда-нибудь был кто-либо, и по сво­ей при­ро­де и, более того, как мне, по край­ней мере, кажет­ся, по обра­зу мыс­лей и обра­зо­ва­нию дале­кий от стрем­ле­ния к пустой сла­ве и пере­судам чер­ни, то это, конеч­но, я. Свиде­те­лем это­му — мое кон­суль­ство, во вре­мя кото­ро­го, как в осталь­ной жиз­ни, я, при­зна­юсь, стре­мил­ся к тому, из чего может родить­ся истин­ная сла­ва; но стре­мить­ся к сла­ве самой по себе я нико­гда не счи­тал нуж­ным.

Поэто­му я пре­не­брег и бога­той про­вин­ци­ей¹⁹ и несо­мнен­ной надеж­дой на три­умф; нако­нец, жре­че­ства²⁰, хотя я, как ты, дума­ет­ся мне, пола­га­ешь, и мог достиг­нуть его без вся­ко­го труда, я не домо­гал­ся. Опять-таки, испы­тав неспра­вед­ли­вость²¹, кото­рую ты все­гда назы­ва­ешь бед­ст­ви­ем государ­ства, а моим не толь­ко не бед­ст­ви­ем, но даже сла­вой, я поста­рал­ся вос­пре­пят­ст­во­вать самым лест­ным для меня реше­ни­ям и сена­та и рим­ско­го наро­да. И вот я и впо­след­ст­вии поже­лал сде­лать­ся авгу­ром, чем я когда-то пре­не­брег, и теперь нахо­жу нуж­ным стре­мить­ся к тому поче­ту²², кото­рым я неко­гда пре­не­брег и кото­рый сенат обыч­но возда­ет за воен­ные дей­ст­вия.

14. Насто­я­тель­но про­шу тебя бла­го­при­ят­ст­во­вать и помо­гать испол­не­нию это­го мое­го жела­ния, в кото­ром есть неко­то­рое стрем­ле­ние зале­чить рану от неспра­вед­ли­во­сти (несколь­ко ранее я гово­рил, что не буду об этом про­сить), но толь­ко, если то малое, что я совер­шил, пока­жет­ся тебе не пустым и заслу­жи­ваю­щим пре­зре­ния, но таким и столь зна­чи­тель­ным, как то, чем мно­гие снис­ка­ли от сена­та выс­шие поче­сти, совер­шив отнюдь не рав­ные дей­ст­вия. Со сво­ей сто­ро­ны, я, мне кажет­ся, обра­тил вни­ма­ние так­же на то, что ты (ведь ты зна­ешь, как вни­ма­тель­но я обыч­но выслу­ши­ваю тебя), выска­зы­ва­ясь за назна­че­ние или нена­зна­че­ние поче­стей, скло­нен рас­смат­ри­вать не столь­ко дея­ния, сколь­ко нрав­ст­вен­ность, рас­по­ря­же­ния и образ жиз­ни импе­ра­то­ров. Если ты при­мешь это во вни­ма­ние в моем деле, то ты уста­но­вишь, что я, со сла­бым вой­ском, когда угро­жа­ла вели­чай­шая вой­на, рас­по­ла­гал, как самым креп­ким опло­том, спра­вед­ли­во­стью и воз­дер­жан­но­стью. С эти­ми под­креп­ле­ни­я­ми я достиг того, чего не мог бы достиг­нуть ника­ки­ми леги­о­на­ми: глу­бо­ко враж­деб­ных союз­ни­ков я пре­вра­тил в луч­ших дру­зей, самых нена­деж­ных — в самых вер­ных, а людей, колеб­лю­щих­ся в чая­нии пере­мен, заста­вил быть бла­го­же­ла­тель­ны­ми к преж­ней вла­сти.

15. Но это слиш­ком мно­го обо мне, осо­бен­но при обра­ще­нии к тебе, кото­рый один выслу­ши­ва­ешь жало­бы всех союз­ни­ков. Ты узна­ешь от тех, кто счи­та­ет себя воз­рож­ден­ным мои­ми рас­по­ря­же­ни­я­ми; все, как бы по обще­му уго­во­ру, гром­ко заявят тебе обо мне то, что для меня самое жела­тель­ное, а две твои самые боль­шие кли­ен­те­лы²³ — ост­ров Кипр и Кап­па­до­кий­ское цар­ство — будут с тобой обо мне гово­рить так же, как, думаю я, царь Дейотар, кото­рый чрез­вы­чай­но бли­зок тебе одно­му. Если это и име­ет боль­шее зна­че­ние, и во все века людей, побеж­дав­ших свои стра­сти, ока­за­лось мень­ше, чем побеж­дав­ших пол­чи­ща вра­гов, то, конеч­но, твое дело, при­ба­вив к воен­ным дей­ст­ви­ям это, более ред­кое и более труд­ное, счесть и эти самые дей­ст­вия более слав­ны­ми и более зна­чи­тель­ны­ми.

16. Нако­нец, как бы не веря в свою прось­бу, направ­ляю к тебе как посла фило­со­фию, доро­же кото­рой для меня ниче­го нико­гда не было в жиз­ни и кото­рая все­гда была самым боль­шим подар­ком, дан­ным роду люд­ско­му бога­ми. Итак, этот общий у меня с тобой союз наших заня­тий и наук, кото­рым мы отда­лись и посвя­ти­ли себя с дет­ства, — при­чем мы едва ли не одни пере­нес­ли ту истин­ную и древ­нюю фило­со­фию, кото­рая кажет­ся кое-кому делом отдох­но­ве­ния и празд­но­сти, на форум и в жизнь государ­ства и чуть ли не на поле бит­вы, — гово­рит с тобой о моей сла­ве; чтобы ему отка­зал Катон — это, я пола­гаю, не доз­во­ле­но. Поэто­му, пожа­луй­ста, будь уве­рен, что если после мое­го пись­ма мне, на осно­ва­нии тво­е­го мне­ния, возда­дут почет, то я буду пола­гать, что достиг того, чего я желал более все­го, — бла­го­да­ря и тво­е­му авто­ри­те­ту, и рас­по­ло­же­нию ко мне. Будь здо­ров.