Издательство Академии Наук СССР, Москва—Ленинград, 1951.
Перевод и комментарии В. О. Горенштейна.
715. Титу Помпонию Аттику, в Рим
Кумская усадьба, 21 апреля 44 г.
1. Третьего дня я отправил тебе более длинное письмо; теперь — на то, что в последний раз. Клянусь, я хотел бы, чтобы Брут был в Астуре. Ты пишешь о необузданности этих1. Ты полагал иначе? Я, со своей стороны, жду даже большего. Когда я читаю речь на народной сходке2 «о столь великом муже, о славнейшем гражданине», я не в силах вынести; впрочем, это уже смешно. Но запомни — так воспитывается привычка к пагубным речам на сходках, так что те наши3 превратятся не в героев, а в богов с вечной славой но не без ненависти, даже не без опасности. Однако для них большое утешение — сознание величайшего и славнейшего поступка. Какое — у нас, которые, убив царя, не свободны? Но это решит судьба, так как рассудок не охватывает.
2. То, что ты пишешь о Цицероне, мне приятно, я хотел бы успеха. Я очень благодарен тебе за твою заботу, чтобы ему в изобилии доставлялось на потребности и жизнь, и я еще и еще прошу тебя так и поступать. Что касается бутротцев, — и ты правильно полагаешь и я не оставлю этой заботы4; я возьмусь и за все дело, которое, как я вижу, становится более легким с каждым днем. Что касается наследства Клувия — ведь в моих делах ты меня самого превосходишь заботливостью — дело доходит до ста тысяч. Падение5 не обесценило имущества; пожалуй, оно сделало его более доходным.
Здесь со мной Бальб, Гирций, Панса. Недавно — в соседнюю усадьбу Филиппа6 — приехал Октавий, всецело преданный мне. Лентул Спинтер7 сегодня у меня; завтра утром выезжает.
ПРИМЕЧАНИЯ